Михаль Шалев
Тихая ложь
Сол встал, желая пройтись по комнате, но когда сообразил, что идти некуда, снова сел.
– По рукам.
– Прекрасно. А теперь в качестве подписания договора через пять минут вы спуститесь вниз, подойдете к Лири и скажете ей: «Добрый вечер, Лири».
– Что?
– То, что вы слышали. «Добрый вечер, Лири». Только и всего.
– Она даст мне по башке. Она терпеть меня не может.
– Ничего она вам не сделает. Обещаю.
– Все в порядке, – сказала Сиван Лири, выйдя на улицу. – Через несколько минут Сол придет извиниться. Хватит воевать. Пора выкурить трубку мира.
– Он ни за что не захочет сложить оружие. Вы не знаете, сколько раз…
– Лири, – прервала ее Сиван. – Все! Он больше не тронет ваши рисунки. Я вам это обещаю. Но есть маленькое условие. Он утверждает, что во время ваших экскурсий вы показываете туристам только ваши работы и тем самым лишаете заработка его и его друзей.
– Неправда! – запротестовала Лири. – Я показывала туристам все работы. Я перестала делать это только после того, как он начал меня преследовать, чтобы преподать ему урок. Чтобы он понял.
– Что было, то прошло. Он больше не трогает ваши рисунки, а вы показываете туристам работы других художников. Он скоро спустится, и я прошу вас вести себя с ним прилично.
– Я не буду с ним говорить.
– Я не прошу, чтобы вы начинали с ним говориить. Он должен начать первым, а вы должны ответить. Больше от вас ничего не требуется. Он скажет вам: «Добрый вечер, Лири», и вы тоже ответите: «Добрый вечер».
– Вы слишком наивная. Он не придет.
– Придет.
– Что вы ему сказали? – в голосе Лири слышались одновременно подозрительность и любопытство.
– Ничего особенного. Я рассказала ему о вашем взгляде на вещи, и он все понял.
– Вы рассказали ему про мои гены? Дело в них?
– Да вы что? Это ваше личное дело. Я в жизни никому не скажу об этом без вашего согласия.
– Мне все равно даже если вы ему расскажете. Пусть поймет, что не он один в этом мире страдает, – Лири взяла в руки кисть и принялась за работу.
Входная дверь открылась и появился Сол. Сиван увидела, что он даже приоделся – надел поверх водолазки нарядный пиджак. Если бы он смотрел за собой и сменил бы эти ужасные очки, подумала она, он был бы еще мужчина хоть куда.
Он потопал в их сторону и остановился на безопасном расстоянии, то ли из-за ковида, то ли потому, что боялся Лири. Переступив с ноги на ногу он уставился в землю как бы собираясь с духом. Молчание затянулось. Лири продолжала работать, краем глаза наблюдая за Солом.
Сол взглянул на Сиван, и она кивнула ему головой, как бы говоря: «Ну, вперед».
– Добрый вечер, Лири, – произнес он, прокашлявшись. – Как дела?
Лири, стоя к нему спиной, перестала водить кистью. Сиван уже начала думать, что этим все и закончится, но она все же ответила:
– Добрый вечер, Сол.
Сол снова прокашлялся.
– Прекрасная работа, – произнес он и стал медленно отступать назад.
Послышался шум отодвигаемых жалюзей. Сиван подняла голову и увидела, как вышедшая на балкон Михаль окинула взглядом бульвар.
Сол отступил еще на шаг, а потом снова обернулся к Лири и произнес:
– Если вам понадобится помощь, скажите.
И в это самое мгновение Михаилу удалось-таки присоединить свою колонку, и бульвар заполнился голосом Эдит Пиаф.
"Найси"
В день когда Лайла сдала последнюю выпускную работу, Сиван собиралась пригласить ее на ужин в ресторан, но, услышав ее предложение, Лайла возразила:
– Давай отложим до следующей недели. Сегодня вечером я гуляю с приятелями из колледжа, а завтра утром мне нужно рано встать чтобы уже в шесть часов быть в Ашдоде.
– В Ашдоде? В шесть утра? – удивилась Сиван. – Что ты будешь делать там в такое время?
– У меня встреча с Маем. Мы будем кататься на волнах.
Пол под ногами Сиван покачнулся. Она снова почувствовала себя неуверенной двадцатилетней девчушкой, но постаралась справиться с собой.
– Не поняла. Так ты с Маем на связи?
– Я позвонила ему на прошлой неделе спросить как дела и куда он запропастился, и мы договорились, что когда я закончу учиться, то приеду в Ашдод покататься с ним на волнах.
Как все просто: позвонила спросить как дела и куда он запропастился. Она сама должна была это сделать вместо Лайлы.
– А почему он в Ашдоде?
– Его отец болеет. Ему уже девяность два, и Май ездит к нему и матери по нескольку раз в неделю. Именно поэтому он до сих пор не был у нас. Все свободное время он проводит с родителями. Мотается туда-сюда между Голанами и Ашдодом. Он хочет нанять отцу сиделку, но это без конца откладывается из-за бюрократии. Он извинился за то, что все время занят, и сказал, что из-за болезни отца у него испортилось настроение. Тогда я сказала ему, что если он не может приехать в Тель Авив, я готова приехать к нему, и он обрадовался.
– Хочешь, я поеду с тобой? Я могу, – Когда Сиван произнесла эти слова, сердце ее учащенно забилось. Не может ли быть так, что она повторяет свою прежнюю ошибку, только на этот раз не с Бамби, а с Лайлой? Может быть это уже патология? Она борется за мужчину со своей дочерью? Нет! Это невозможно!
– Ну если ты хочешь… Только я не думаю, что тебе стоит ехать. Там будет его сын, и мы все время будем торчать в воде. Завтра будут волны, и тебе будет скучно.
Напряжение немного ослабло. Значит Лайла не будет наедине с Маем. С ними будет его сын.
– Какой сын? Тот, у которого подружка француженка?
– Понятия не имею. Май сказал, что один из сыновей приедет его навестить и что утром они пойдут на море. Я ни разу не была на море в Ашдоде. Май сказал, что у них прекрасные пляжи.
– Передай ему от меня привет.
– Передам, но ты и сама можешь ему позвонить и поинтересоваться, как дела.
Сиван не была уверена до конца, но ей показалось, что в голосе Лайлы промелькнули критические нотки.
– Мне не хотелось давить на него. Я думала, он не звонит потому что я ему не интересна.
– Ты не должна вести себя с мужчинами так пассивно. Им тоже приятно когда к ним проявляют интерес. Ну ответят тебе «нет», так что? Только вперед!
Да, она все поняла правильно. Это была критика.
– Ты права.
– Как случилось, что у тебя никогда не было не то что партнера, а даже приятеля?
– Я же тебе уже объясняла.
– Да, я помню. Но твое объяснение меня не удовлетворило. Постарайся еще раз.
Сиван задалась вопросом, не сердится ли на нее Лайла.
– Давай сядем вместе на выходных, и я покажу тебе фотографии и расскажу о себе и своей сестре. Это многое прояснит для тебя.
– Классно. Можно я буду с тобой откровенной, мам? Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. Я смотрю на тебя и вижу, что ты все время стараешься спрятаться. От Яаля. От Мая. Мне это действует на нервы. Ты ведь не только моя мать, ты – моя самая близкая подруга. Если ты и от меня будешь прятаться, это уже совсем никуда не годится. Я всегда рассказываю тебе обо всем, но и ты должна рассказывать мне обо всем. Я не говорю об интимных вещах. Я говорю о том, что не будучи произнесено разрушает наши с тобой отношения, разрушает нашу семью. Договорились?
Сиван была рада, что Лайла многому научилась благодаря тому, что ее мать была адвокатом. Когда Лайла была маленькой, Сиван частенько пользовалась примером неписанного «договора» в отношениях между людьми.
– Договорились. Только сначала я должна сказать тебе что-то очень важное.
– Говори.
– Ты не несешь ответственность за мое счастье, Лали. Человек не может отвечать за счастье других, в особенности своих родителей.
– Я с тобой не согласна. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Конечно, ты этого хочешь. Но ты не можешь нести за это ответственность. Счастье – это то, что человек создает для себя сам, а не то, что ему дают другие. Поняла?
– Не беспокойся, я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Тут что-то другое. С тех пор как в нашей жизни появился Яаль, ты изменилась. С одной стороны ты все время витаешь в облаках, а с другой – тебе что-то мешает. Я это ясно вижу.
Сиван было нелегко слушать эти слова, но в то же время она восхищалась пониманием своей дочери.
В пятницу утром Сиван поехала во Флорентин и передала Мааян ключ от своей квартиры. Сиван приготовила им обеим кофе, и они устроились на балконе.
– Филип и Омар придут в воскресенье, чтобы кое-что исправить, а я должна весь день провести в суде. Сможешь открыть им дверь? Ключ оставь у себя, на всякий случай.
– В воскресенье я буду дома, – пообещала Мааян. – Они все так классно сделали. Я даже завидую. Мне тоже хочется сделать у себя ремонт.
– А что тебе мешает?
– У нас с Раном в последнее время проблемы, – сказала Мааян, отхлебнув кофе. – Я не уверена, что стоит вкладывать деньги в квартиру, с которой мы вполне можем расстаться.
– Из-за чего у вас проблемы?
– Сама не знаю. Просто у меня такое чувство, что в последнее время мы почти не общаемся.
– Но ты любишь его? А он тебя?
– Мы все время на работе, – наморщила лоб Мааян, – и все время по отдельности. Мы даже видимся редко. Любим ли мы друг друга? Я думаю, что это скорее не любовь, а привычка.
– Тогда почему же вы не разойдетесь?
– Трудно сделать такой шаг. Нам сейчас за тридцать, мы вместе уже тринадцать лет. В трудные периоды он всегда был на моей стороне, поддерживал меня. Ты же видишь, как я выгляжу, какая я толстая. У меня синдром Кушинга, повышенная секреция гормона кортизола из-за гиперактивности надпочечников. И Ран всегда ободрял меня, и не только не стыдился меня, но даже гордился мной. Чего еще можно желать? Полтора года назад у меня был выкидыш. Я чувствовала себя виноватой, но он был очень терпелив и ни на что не намекал. Короче, мы многое пережили. Мне сейчас трудно вставать и ходить. А кроме того, – вставила она, – кто может обещать, что где-то там меня может ожидать что-то лучшее? Я все понимаю, и я не слепая. Не каждый мужчина готов иметь дело с женщиной, которая выглядит так, как я, даже если она умна и замечательна во всех прочих отношениях.
Они засмеялись.
– Ты – удивительная женщина, – сказала Сиван. – Кто не хочет, это его дело. Но тот, кто узнает тебя, побежит за тобой! Ты – ценная находка.
– Только пойми меня правильно, – растаяла Мааян. – Ран всегда был рядом со мной, а я не знаю – эти огни впереди, они настоящие или обманчивые? Ну живем мы вместе, рутина, любовь уже не обжигает, а становится похожей на уютный матрац, составленный из слоев комфорта, привычки, дружбы и поддержки, и приходится это принять. Вот ты – специалист в этих вопросах. Что ты скажешь?
– Я разбираюсь в этих вопросах гораздо хуже тебя. Я никогда не была замужем. Ты говоришь о внешнем виде, но не он определяет любовь, прочную связь и счастье. Вот я в молодости считалась красивой, но это ни на что не повлияло, потому что у меня не было стержня. А моя сестра была еще более красивой, она была самой красивой женщиной в нашей округе, но она ела себя поедом и разрушила себя. У нее было все, а осталась она ни с чем. Много лет я любила ее мужа отчаянной, запретной любовью, – Сиван почувствовала облегчение, произнеся эти слова вслух, – и пока я избавилась от нее, я вообще забыла, как любят.
– Ну надо же! Вот это да! Скажи, а кто отец Лайлы?
Сиван заколебалась. Нет, она еще не готова. Она и так сказала слишком много. И потом, это будет нечестно по отношению к Лайле. Она должна быть первой, кто все узнает. А Яаль? Разве можно забыть Яаля? Он тоже должен все знать. Сиван вздохнула. Да, это будет долгий процесс, и к нему нельзя относиться легкомысленно. Есть секреты, которые будучи погребены глубоко в земле, все равно прорастают новыми всходами.
– Его звали Родриго. Он бразилец. Когда я поняла, что беременна, он уже покинул деревню, где мы с ним познакомились, и его было совершенно невозможно отыскать.
– Займись Маем, тем, что жил у нас наверху.
– Я пытаюсь. Мы иногда встречаемся. Но мне кажется, он все еще любит Лири.
– Эту крошку-профессоршу? Да ладно тебе! – не поверила Мааян. – У меня такое ощущение, что она его бросила. Она любит молодых. Я видела, как она несколько раз ходила на свидания в рестораны. Ее тянет к людям искусства не старше тридцати.
Ну вот и представилась возможность проверить подозрения Михаль, подумала Сиван.
– Подожди, а как же ее сосед Пелег? Почему она не встречается с ним? Он молод и он просто сногсшибательный красавец.
– Ты попала в точку. Но, как это ни покажется странным, Пелег очень стеснителен. Это на сцене он может изобразить кого угодно. В реальной жизни он очень замкнут. Лири же похожа на нежный цветок, но этот ее вид обманчив. Она – дикий битник. Она перепугала бы его до смерти. И потом, он ведь живет с Карни Салу! Что еще ему надо? Ну хорошо, у Лири есть шик, но ведь зато и возраст-то какой! Зачем Пелегу Золти трахаться с Лири, которая годится ему в бабушки?
И они снова засмеялись.
Услышав уверенный, без малейшего намека на смущение, ответ Мааян, Сиван решила, что Михаль ошиблась, или что она просто неправильно ее поняла.
Дойдя до машины, Сиван получила СМС.
Михаль: Кто-то поставил мне под дверь горшок с кактусом. Кто бы это мог быть?
Сиван: Я не знаю.
Михаль: Кто-то хотел надо мной посмеяться.
Сиван: Никто над вами не смеется. Просто кто-то сделал вам подарок.
Михаль: С чего это кому-то пришло в голову делать мне подарки?
Сиван: Потому что вы ему нравитесь.
Михаль: Вы не знаете, как называется этот кактус?
Сиван: Кишкашта.
Михаль: Хаха. Что, правда? А у меня на маске кактус.
Сиван: Может быть именно поэтому тот, кто хотел порадовать вас, купил вам кактус. Может, это Михаил? Чтобы извиниться за шум.
Михаль: Что вы морочите мне голову? Если вам нечего больше сказать, так и не говорите!
Сиван: Буду рада выпить с вами кофе когда вам захочется.
Лайла все еще не вернулась из Ашдода, и Сиван задумалась, стоит ли ей засесть за работу, или лучше побездельничать. Просидев с четверть часа тупо глядя на зеленую стену листьев за окном, она пошла в кладовку, достала стремянку, взобралась на верхнюю ступеньку и вытерла лоб тыльной стороной ладони. Пришло время включать кондиционер. Все предшествующие дни погода была приятной, но сегодня начался шарав[28]. Ей пришлось спустить с антресолей на пол несколько тяжелых ящиков, потому что тот, который она искала, находился в самой глубине. Достав его, она пошла в свою комнату. Обычно Сиван работала за кухонным столом, но теперь ей надо было привести все фотографии в порядок до прихода Лайлы. Сначала она разложила все в хронологическом порядке, а потом снова спрятала те снимки, которыми собиралась проиллюстрировать свой рассказ. Их время еще не пришло. Лайле придется привыкать к новой реальности, и лучше всего делать это постепенно, чтобы мозг и сердце успевали адаптироваться, ведь человек, который никогда не занимался спортом не может просто так взять и пробежать марафон. Если выбора нет, и невозможно все делать последовательно, например когда надо поведать человеку о смерти супруга или ребенка, такой рассказ может привести к психическому, а иногда даже и физическому расстройству. Организм не выдерживает нагрузки, и нет лекарства, способного вернуть его в прежнее состояние. Но в данном случае речь не идет о смерти супруга или ребенка. Речь идет об умнице Лайле, у которой вся жизнь впереди, и от Сиван требуется лишь представить все, что было, как сказку или приключение с хорошим концом. Она тасовала фотографии и настолько увлеклась стоящей перед ней задачей, что только к вечеру сообразила, что Лайла так и не вернулась. Сиван позвонила ей, но телефон оказался отключен. Через час бесплодных ожиданий Сиван начала не на шутку волноваться и позвонила Маю, голос которого, как и обещала Лайла, излучал тепло и радость.
– Я слышала, что твой отец серьезно болен.
– Да, черт побери. Я уже начал привыкать, но поначалу было очень тяжело. Ладно бы он только одряхлел физически, но теперь начались еще и проблемы с головой. Он говорит со мной по итальянски. Я говорю ему: «Пап, я не понимаю итальянский», а он только тупо смотрит на меня и никак не реагирует. Все это меня очень тяготит, вот я и не стал тебе звонить.
– Не надо извиняться. Я все понимаю. А что, твой отец итальянец?
– Родители отца эмигрировали в Александрию[29] с Корфу[30] когда ему был всего годик, но предки дедушки – потомки евреев, сбежавших в Италию из Испании в годы инквизиции. До шестого класса отец ходил в итальянскую школу. Ты понимаешь, он теперь снова вернулся в свое детство.
– Но хоть тебя-то он узнает? Или маму?
– Нас он все еще узнает, а вот детей путает. Он считает, что Саар – это я, а Адам – его племянник, который живет в Беэр Шеве. Дочь соседей, которую он знает с рождения, как-то зашла к нам поздороваться, и он ее не узнал. А ведь он имел феноменальную память, прекрасно разбирался в науках и был выдающимся учителем. И вдруг он не помнит ни внуков, ни соседей, а вскоре перестанет узнавать и меня с мамой. Единственное, что он помнит теперь, это немногие итальянские слова из своего детства. Его мозг умер еще до того, как умерло его тело.
Сиван вспомнила своего отца. Они давно не говорили с ним по душам. Все, до чего они добирались, были разговоры о политике, о событиях, происходящих в кибуце и о жизни вообще. Но его присутствие в ее жизни и его любовь к ней были чрезвычайно важны для нее.
– А как ты? Как твои дела? Лири рассказала мне о вашей встрече и о том, как ты помирила ее с Солом. Ты приобрела еще одного обожателя.
Слово «еще» очень понравилось Сиван, а слово «приобрела» как нельзя лучше соответствовало действительности.
– Наше обожание взаимно. Лири – совершенно особенная. Кстати, а сколько ей лет? Мне было неудобно ее спросить.
– Пятьдесят восемь.
– Я так и подумала, что она старше тебя.
– Мы познакомились когда мне было двадцать, а ей – двадцать девять. Через год мы поженились.
– Ты был еще так молод. Ты никогда ни о чем не сожалел? – это она о нем, или о себе, подумала Сиван.
– Я ни к чему не присматривался. Просто влюбился по уши.
Она тоже влюбилась по уши и тоже ни к чему не присматривалась.
– Я прекрасно понимаю тебя. О любви всей жизни нельзя сожалеть, – они говорили о двух совершенно разных вещах, но одно оставалось неизменным – о первой любви сожалеть нельзя!
По шуму, доносящемуся из динамика, Сиван поняла, что Май вышел из дома во двор или на улицу.
– Я хотела спросить, не знаешь ли ты, где Лайла.
– Она ушла полтора часа назад и сказала, что поедет в кибуц навестить дедушку. Она ничего тебе не сообщила?
– Нет. И телефон у нее выключен. Вот я и начала волноваться, – Сиван заволновалась еще больше. Если Лали сейчас в дороге, почему же она не отвечает? – Я позвоню ей снова. До встречи, Май. Пусть твой отец будет здоров.
После того как Лайла снова не ответила, Сиван позвонила отцу и узнала, что та только что пришла.
– Дай мне ее, пожалуйста. Лали? Ну где же ты?! Ты знаешь, как я волновалась?
– Я не заметила, что у меня села батарейка. Просю прощения.
– Ну, как было сегодня в Ашдоде?
– Было здорово! До обеда мы занимались серфингом, потом Май пригласил нас в ресторан на набережной, а потом мы пошли в дом к его родителям, посидели в саду, поели арбуз. И вдруг я так соскучилась по дедушке! Вот я и решила поехать в кибуц и навестить его. Завтра утром я пойду на море на часок-другой, а потом уже вернусь домой. А почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?
Правильно, подумала Сиван. Лайле уже двадцать четыре. Даже если они живут вместе, Лайла не обязана докладывать ей о каждом своем шаге. Она вольна ехать куда ей угодно и не отчитываться поминутно о том, что произошло.
– Ничего не случилось. Просто заволновалась, – ответила она уже спокойно.
– Ялла, мам, – нетерпеливо прервала ее Лайла. – Я с дедушкой. Завтра увидимся.
– Скажи мне только, как прошло с сыном Мая? – успела спросить Сиван.
– С Адамом? Классно. Он приехал со своей подружкой Анит. Она тоже классная. Ну пока, мам. После поговорим.
Наступил вечер. На улице зажглись фонари, и их теплый желтый свет, отразившийся в окнах, осветил цветущие деревья и витраж на входной двери. Дом был окутан очарованием. Это было ее маленькое королевство, созданное ее заботами и любовью. Сиван вернулась к старым фотографиям. Наверху стопки лежали фотографии детства – в основном ее вместе с Бамби, но на них часто появлялась и ее мать – улыбающаяся, смеющаяся, позирующая с уверенном видом той, кто всегда привлекал всеобщее внимание своей красотой и хорошим вкусом. Сиван сохранила о ней самые теплые воспоминания. Ничто из того, о чем говорилось в последнее время – о тяжелой жизни детей в кибуцах, о детских садах, которые (по воспоминаниям части их бывших обитателей) больше напоминали сиротские приюты из «Давида Копперфилда» – ее не коснулось. В их кибуце дети жили с родителями до достижения совершеннолетия, а их мать, несмотря на тяжелую работу, всегда была рядом, уделяла им много внимания и воспитывала их по-старинке. Но, потеряв мать в раннем возрасте, с годами Сиван стала многое забывать. Она попыталась вспомнить их обычные дни, но на ум приходили лишь отдельные, особенные моменты. Например, тот день, когда они обе сидели на диване в гостиной, и мама спросила шестнадцатилетнюю уже Сиван, не хочет ли она, чтобы та сделала ей «найси». Когда Сиван спросила, что значит «найси», мама ответила, что это означает приятное поглаживание кончиками пальцев. Сиван протянула свою обнаженную руку и мама неустанно поглаживала ее в течение получаса. Это действительно было чертовски приятно, но гораздо больше Сиван запомнилась близость матери и интимная связь между ними. Только они вдвоем. Без Бамби. Без Долев. Только она и мама.
Другая группа фотографий. Семнадцатилетняя Бамби сворачивает косяк и закуривает его, сидя на траве прямо напротив их дома. Когда Сиван напомнила Бамби, что та нарушает правила кибуца, и что ее могут поймать, Бамби дерзко ответила: «Еще не родился на свет тот человек, который может указывать мне, что я должна делать!»
В этом и заключалась двойственность Бамби. С одной стороны она действительно никого не боялась, всеми командовала и делала что хотела, не чувствуя стыда или вины. С другой стороны она все время со страхом ждала того момента, когда откроется правда – что она лгунья, что она не такая крутая, какой представляется. Потому что она знала то, чего не знал никто – все, что она делала было лишь спектаклем, а ее душа, так же как и тело, могла в любой момент исчезнуть, и она ничего не могла с этим поделать. Она все время стремилась быть идеальной, но она же первой поняла, что это, увы, невозможно. Конфликт недоступный пониманию обычного человека. Бамби была идеальной с виду, но полностью разрушенной изнутри, и никто об этом даже не догадывался. Даже Сиван, которая кое-что подозревала, но не понимала всей мощи этих темных сил. Анорексия Бамби стала своего рода тайным культом, в котором она сама и была верховным жрецом. Внешняя красота была слишком тонкой оболочкой для такого глубокого, умного и чувствительного человека, как Бамби. Внешняя красота ничего не стоит, если под ней скрывается явное несовершенство. Эта постоянная война, которая закончилась только с ее смертью в возрасте двадцати семи лет, приносила ей успокоение, но уничтожала всех, кто находился рядом с ней, как атомный взрыв, с последствиями которого приходится бороться еще много лет. Правда в те дни она еще держалась. Падение началось тогда, когда у их матери обнаружили рак. Этого Бамби уже не смогла перенести.