Иосиф Антонович Циммерманн
Чужбина
Никто спасать лянгу не полез. Но, хотя у каждого из мальчишек в кармане должна была быть запасная, играть уже не было желания. Группа растворилась в вечерней мгле, пообещав встретиться здесь на следующий день.
– До завтра, – попрощалась с Яковым Алтын и убежала домой…
Немец смотрел девушке вслед, размышляя, как же ей объяснить, что они не пара…
Вечером следующего дня на том же месте, мальчишки с завистью и вздохами наблюдали за умелой игрой дочери начальника станции. Сама же Алтын то и дело смотрела по сторонам, отыскивая взглядом немца. Яков пришел. С опозданием. Алтын остановилась и, вытирая вспотевший от прыжков лоб, с нескрываемой радостью и внутренним трепетом протянула ему лянгу. Яков демонстративно отвел ее руку в сторону и достал из нагрудного кармана рубашки отсвечивающий белизной кусочек бараньей шерсти с пришитой снизу гайкой.
– Их хабс, – самодовольно похвастался он собственной лянгой.
– Че ты тут все ихабс, ихабс? – радушно передразнила его девушка. – Прям Хабхабыч какой-то. Ты попробуй сперва с ней выиграть.
– Хабхабыч, – хихикая повторил один из мальчишек.
– Хабхабыч, – уже громко смеясь, наперебой галдела окружающая двух взрослых детвора.
Якову тоже стало смешно от этого прозвища…
Права оказалась Алтын: гайка была слишком тяжелым грузом, да и пришита не совсем по центру. Игрушка не парила в воздухе, а летала в разные стороны, только не вверх.
Поняв это или просто устав что-то доказывать, мужчина сделал вид, будто расстроился и, махнув в сердцах рукой, ушел восвояси.
Алтын подняла с земли его горемычную лянгу и, прижав ее к груди, пошла в сторону вокзала…
В семье начальника станции ужинали поздно. После рабочего дня глава семьи еще долго работал за письменным столом в своем кабинете, заполняя какие-то бумаги. Бюрократическая отчетность у него порой занимала больше рабочего времени, чем ежедневное и непосредственное руководство или текущий ремонт железнодорожного полотна. Однако это было жизненно необходимо.
– А то в тюрьму раз плюнуть залететь можно, – порой сетовал в кругу родных Кадырбек Шукенов, – не дай бог, вагон сойдет с железных рельсов на участке, по которому будет отсутствовать бумажная документация техосмотра.
Иной раз до поздней ночи он добросовестно и детально писал протоколы совершенного за рабочий день обхода: «На перегоне Аккемир – Красный мост проведено укрепление и насыпь балластного слоя щебенки, по всему перегону отрегулирована ширина колеи, произведена замена шпал и костылей, на сорок седьмом километре устранены мелкие дефекты и восстановлена гладкость поверхности двутавровых балок, реконструкция звеньев стрелочного перевода на главной станции и подчиненных двух разъездах». “Кстати, надо Алтын научить вести эту документацию, – подумал отец, закончив писать, – а то она с другими обязанностями как-то быстро справляется. Гляди, и на мое место потом попадет”.
С этой мыслью Кадырбек громко захлопнул папку станционного журнала. Зауреш, видимо, уже ждала этого сигнала и мгновенно появилась в дверях.
– Ужин давно готов, – заботливо произнесла супруга под шум хлопнувшей входной двери, – а вот и Алтуша вовремя поспела.
Хозяин дома едва успел усесться за дастархан и прочитать короткую благодарность всевышнему, как его супруга, в который уже раз заговорила о поисках жениха для дочери. Родители давно перестали скрывать от Алтын подобные разговоры.
– Может, все-таки согласимся с предложением Рахимбаева? – со вздохом попросила Зауреш.
– Ни за что! – недовольно заерзал на нарах отец. – Алтуш никогда не станет ему второй женой.
– А что в этом плохо? Пусть как токал86 нарожает ему детей. Я слышала, что у его байбише87 бесплодие. Говорят, он ее даже в столицу к врачам возил. Бесполезно.
– Не нравится мне их семья и точка! – хлопнул себе по колену глава семьи.
– Я хоть что-то предлагаю, – всхлипнула супруга.
– А вы меня спросите, – облизывая заляпанные жиром пальцы, встряла в беседу Алтын.
– Да ну тебя, – безнадежно махнула мать в ее сторону.
– У меня ведь уже есть на примете муж.
С удивлением, а больше даже с недоверием Кадырбек и Зауреш посмотрели на дочь и одновременно, почти хором громко спросили:
– Кто?
Алтын достала из-за пазухи отрезок белоснежной бараньей шкурки с гайкой и бросила самодельную лянгу на середину дастархана.
– Хабхабыч, – убедительным тоном произнесла вмиг повзрослевшая дочь, – смотрите, он за меня и калым уже заплатил.
– А это кто? – испуганно спросила мать, в то время как отец поперхнулся.
– Военнопленный. Папа, ты спросил бы Якова, не хочет ли он взять меня в жены. Я могу, конечно, тоже спросить, но самой как-то неудобно…
Через неделю начальник станции пригласил Якова к себе в дом. На ужин подали аппетитный бешбармак. Семья ела лапшу с мясом руками из общей большой эмалированной миски. Заботливая хозяйка Зауреш догадалась отложить немцу солидную порцию в отдельную тарелку и как награду вручила ему вилку. При этом она в течение всего застолья то и дело голой рукой подкладывала ему дополнительные лучшие куски мяса. Затем пили чай и немного водки. И практически все время без слов. Лишь на прощание, когда женская половина под предлогом мытья посуды удалилась на кухню, у вешалки, где Яков одевался, глава семьи все же решился задать самый важный вопрос вечера:
– Хочешь жениться? Возьмешь мою дочь в жены?
Голос Шукенова дрожал, он покраснел в лице, а на его лбу появились капли пота. Было понятно, что он стыдился своего вопроса и просьбы.
Яков тоже остолбенел. Он не успел найти за спиной второго рукава ватника и застыл в замешательстве полуодетым. Все что угодно, но этого он никак не ожидал. Среди всех негаданных злоключений, невзгод и испытаний последних лет предложение обзавестись семьей стало для него пиком превратностей судьбы.
– Или ты собираешься вернуться в Германию? – подсказывал ответ начальник станции, который, видимо, и сам был не рад идее стать тестем военнопленного: – Я туда свою дочь не отпущу. Ты только скажи, мы все поймем.
– Нет, – без запинки, позволяющей усомниться в его искренности, ответил Яков, – я никогда не уеду в Германию.
– У тебя ведь там, наверное, уже есть жена, – спросил Кадырбек, но, вспомнив о предложении супруги выдать дочь за старика Рахимбаева, тут же развел руками, – хотя у нашего народа не запрещено иметь вторую…
– Боюсь, начальник, что я вашей дочери не пара, – взволнованно, опустив взгляд единственного глаза в пол, запинаясь, промолвил военнопленный и, оправдываясь, добавил, – да я, наверное, ей в отцы гожусь. Я старый и хаб ни дома, ни чего другого, чтобы хаб семью создать.
– Да, у вас двадцать один год разницы, – согласился Кадырбек.
– Вот. Ей помоложе надо и лучше из казахов, – посоветовал начальнику Яков.
– В том-то и проблема, – как-то даже облегченно признался Кадырбек, – ведь это ее идея. Алтуша почему-то тебя выбрала.
Яков не успел переварить эту новость, а Кадырбек уже громким голосом позвал свою дочь. Она прибежала из кухни и, застенчиво застыв в проеме дверей комнаты, в поиске опоры прижалась к косяку. Из-за ее спины с любопытством выглядывала мать.
– Немыц хочет знать, – было видно, что отцу с трудом даются слова приготовленной речи, – согласна ли ты выйти за него замуж? Говорю сразу, что мы тебя не заставляем. У тебя есть время все продумать. Решать только тебе.
– Да, – был готов ответ у Алтын, – я согласна.
Яков все еще стоял у вешалки, безвольно опустив руки. Никто во всем мире в тот момент не смог бы догадаться, что именно происходило в его голове.
– Что скажешь, зятек? – по-особому ласково подала голос Зауреш.
Жених впервые открыто посмотрел в лицо невесты. Их взгляды встретились фронтально, и никто из них не посмел опустить глаза.
– А что, – все еще в раздумье произнес засватанный, – давай поженимся…
Свадьбу назначили на начало мая. Яков по-прежнему трудился на железной дороге и каждый вечер, возвращаясь в свой чулан, находил в нем тазик с теплой водой и горячую еду на плитке. К удивлению Якова, он никогда не мог застать в своем скромном жилище Алтын, не появлялась она ни на работе, ни на улице. Однажды, вернувшись с работы чуть пораньше, немец застал у себя жену начальника станции. Мужчина догадался, что все последнее время его бытом занималась именно мать Алтын. Яков начал теряться в догадках; может, невеста передумала выходить замуж, а ему не решаются об этом сказать? Сам Шукенов с ним на тему свадьбы больше не общался и к себе домой не приглашал…
Яков же не мог знать и даже представить, какая огромная подготовка к свадьбе проходила на самом деле.
Осознавая, что не все благосклонно отнесутся к ее выбору жениха, Алтын сама вызвалась объехать всех близких, дальних и даже очень отдаленных родственников, чтобы лично пригласить их на свадьбу. Девушка на самом деле преследовала вот такую цель: с глазу на глаз убедить каждого, что военнопленный, одноглазый, в два раза старше ее немец – прекрасный человек и именно тот, о котором она мечтает.
Невеста была уверена, что чем больше радости и улыбки она принесет в дома родственников, тем больше одобрения и подарков она получит потом. Алтын мечтала удивить односельчан неимоверным богатством своего приданого.
И свадьба состоялась! На редкость щедрая и многолюдная для Аккемира…
За четыре дня до торжества появились первые гости. В течение последующих дней прибывали и прибывали остальные. Сотни скакунов со всех сторон света кольцом сжимались к станции Аккемир. Караванным шагом вслед за ними подтягивались перегруженные арбы. Их огромные, двухметровые в диаметре колеса скрипели под тяжестью клади, детей и женщин. Устали от многодневного пути и верблюды. Каждый бактриан тащил на горбах пару центнеров продовольствия и домашней утвари. Между ними то там то здесь гнали небольшие отары овец.
Место для торжества приготовила сама природа: недалеко от поселка, на огромной, усыпанной весенними цветами поляне вдоль изгиба реки Илек на фоне белоснежной известняковой кручи.
Именно там прибывающие устанавливали каждый свою юрту и разбивали очаг. Вскоре побережье украсили семнадцать светлых юрт. Горел огонь под многочисленными казанами. В них уже варили, тушили и жарили угощенье к свадьбе. Каждый из гостей был занят своим делом: подростки носили воду и дрова, женщины месили тесто и чистили овощи, мужчины на солидном удалении от жилья резали и разделывали туши пригнанных на убой овец.
Собирались праздновать обильно и долго. Годы репрессий, голода и войны уходили в прошлое. Впервые за последние почти полвека род Шукеновых и их побратимов мог собраться вместе.
Яков ошеломленно наблюдал за масштабами происходящего. У военнопленного немца в Аккемире не было родных. Да и друзей тоже. Отец невесты, понимая это, решил исправить ситуацию и сам назначил будущему зятю сопровождающих: семейные пары Рахматулиных и Гамарник. Им впятером выпала честь воздвигнуть жилье для молодоженов.
Ютиться после свадьбы в однокомнатной квартире начальника станции Яков и Алтын не очень хотели. Жить в маленьком неотапливаемом чулане военнопленного – тем более.
Главе семьи Шукеновых уже давно приглянулся заброшенный пустырь недалеко от главного здания станции, в стороне от привокзального сада, вдоль железнодорожного полотна. На этот участок земли никто не претендовал: он не был на учете у правления железной дороги и находился вне границы прилегающей главной усадьбы соседнего совхоза “Пролетарский” – поселка Аккемир. Никто из местных жителей не зарился на непосредственное соседство с громом пролетающих здесь поездов. Да и близость к мусульманскому кладбищу очень пугала их.
– Зато под непрестанным защитным взором наших предков, – успокаивал себя и домочадцев Кадырбек…
Первым делом освободили пустырь от скопившегося там мусора и хлама. Времени на постройку дома из самана или из списанных железнодорожных шпал до свадьбы точно не хватало. Казахский ответ на эту проблему был всегда один – юрта. Для новобрачных отец невесты выбрал из верблюжьей шерсти светло-коричневую с витиеватым зеленым орнаментом. Красивым получился новый дом, в котором суждено родиться внуку Кадырбека…
А в комнатушке Якова тем временем уже громоздились до потолка несколько свернутых ковров, пара тюков кожи, кошмы, шерсть и еще много чего. На солдатской кровати лежали рулоны различной ткани, резные деревянные подносы и фарфоровая посуда. Оренбургские платки из белого и серого козьего пуха были сложены на подушке. На столе, на небольшом бархатном отрезе лежали горкой серебряные украшения.
Боясь даже к чему-нибудь прикоснуться, Яков недоуменно спросил:
– Что это?
– Твои подарунки симьи Шукеновых, – коротко пояснила находящаяся рядом Ганна Гамарник.
– Как мои? Откуда?
– Шукеновы принесли.
– А зачем?
– Ну традиция у казахив така. Скоро пидемо и подаруйим им их обратно. Типу як твий калым за наречену…
Вечером того же дня из чулана вокзала “назначенные родственники” Якова без самого Якова, увешанные тюками, сумками, коробками и баулами демонстративно, на показ, сделав огромный крюк по главным улицам Аккемира, снова вошли в здание вокзала, но уже в квартиру невесты. Мать Зауреш задобрили пуховыми платками и отрезами сукна. Отцу Кадырбеку достались блестящие кожаные сапоги. Роза Рахматулина надела на Алтын серебряные кольца, ожерелье и серьги. Потом одарили и других родственников.
Яков одиноко сидел в новой юрте. Ему не оставалось ничего другого, как недоуменно наблюдать за происходящим. Традиций казахов он толком не знал. Знакомился с ними уже в процессе торжества. Так ему передали, что невеста лишь в четверг может дать окончательный ответ: согласна или нет она выйти замуж. Оказывается, по законам степи новобрачные теоретически имели возможность за сутки отказаться от свадьбы. Немец уже не знал, будет ли он радоваться или плакать, если вдруг Алтын воспользуется этим правом…
Но этого, конечно же, не произошло. Невеста не отказалась, и свадьба теперь уже точно должна была состояться в пятницу…
В день свадьбы рядом с юртами приехавших гостей весь берег реки Илек застелили множеством разноцветных ковров. Получилась мягкая и пестрая огромная шерстяная поляна. На ней параллельно в два ряда вереницей уложили белые скатерти, которые щедро заставили мясными блюдами, выпечкой и сладостями. Вскоре за самым длинным рядом по обе стороны на мягких подушках расположились женщины и дети. Мужской ряд находился в трех шагах от женского и был намного короче. Молодые парни и девушки угощали гостей кумысом и айраном.
Ближе к полудню со стороны станции приблизилась процессия жениха. На голове Якова возвышался черный конусообразной формы с закругленной макушкой и широкими полями, расшитый шелком и канителью войлочный калпак. На нем был того же цвета чапан, отделанный золотой вышивкой. Сопровождающие Гамарник и Рахматулин под руки торжественно усадили жениха во главе мужского ряда. Ближе всего к нему сидели самые уважаемые и почтенные аксакалы. По правую руку от жениха недалеко от дастархана располагался красивый, темно-бордового цвета, узкий, не более чем два метра высотой мини-шатер для невесты. Яков даже не заметил, как, скрывая от чужих глаз, женщины рода Шукеновых провели туда Алтын.
По традиции выбрали тамаду, который первым делом представил собравшихся гостей: высокопоставленных начальников отца невесты, многочисленных родственников, друзей и знакомых из многонационального поселка Аккемир. На это ушло очень много времени.
Сотни чужих лиц и рукопожатий тянулись перед Яковом чередой. По левую сторону от жениха вскоре возвысилась гора подарков.
Внезапно улетучились сомнения, из-за которых Яков не мог заснуть в последнюю ночь. Окружающие его сейчас люди, вместо того чтобы ненавидеть военнопленного немца, дружелюбно пожимали ему руки. Многие из аккемирчан, которые раньше, завидев Якова на одной улице, спешили перейти на другую сторону, теперь обнимались и целовались с ним. В одночасье из изгоя он превратился в своего. Большую часть из того, что ему сейчас говорили знакомые и незнакомые казахи, Яков не понимал. Но он догадывался, что это были добрые слова и дал себе клятву обязательно выучить язык народа, с которым он породнился.
В какой-то момент жених еще раз осмотрел свое красивое, но непривычное одеяние и с улыбкой вспомнил, как сегодня утром в чулане Ганна восхищенно оценила его наряд:
– Ну прям як одноокий пират!
Шелковые черные рубашка и штаны, заправленные в мягкие сапожки, приятно облегали тело. Яков чувствовал качество дорогой ткани. Сравнивать-то было с чем: считай всю жизнь ему довелось носить лишь ватники да хлопчатобумажные гимнастерки.
Яков дал себе слово, что отныне станет носить только казахскую национальную одежду.
С особой теплотой во взгляде Яков посмотрел на шатер невесты. Чувства благодарности переполнили его сердце: это все была заслуга молодой казашки, полюбившей случайно занесенного в эти края беспризорного немца.
Якову сейчас очень хотелось быть рядом с Алтын. Он с сочувствием представил, как одиноко и нелепо должно быть своенравной дикарке в роскошном заточении. Яков понимал, почему Алтын не нарушила старомодную традицию проведения свадеб и открыто не села за дастархан рядом со своим избранником, хотя могла бы. В Аккемире практически уже все давно выходили замуж по-советски. Но девушка пожертвовала своими принципами ради того, чтобы весь ее древний род, скрупулезно чтивший казахские традиции, принял и полюбил инородца…
– Желаю тебе счастья и благополучия! – из шатра послышался знакомый женский голос.
Яков прислушался, затаив дыхание. Через некоторое время из прорези шатра вышла Амалия: в синем бархатном камзоле поверх кремового цвета платья, высокая и статная, с уложенными короной на голове русыми косами. Она держала в руках запеленатого ребенка.
Амалия уже практически направилась в сторону жениха, но Яков успел встать и сделал пару шагов ей навстречу.
– Meine beste Glückwünsche! – теперь уже на немецком языке повторила женщина свои пожелания.
– Dankeschön! – смущенно поблагодарил он.
– И я поздравляю! – Яков обернулся, услышав за спиной голос подошедшего к ним Саркена, державшего в руках еще одного запеленатого ребенка.
– Так кто ты мне теперь: деверь или свояк? – улыбаясь спросил брат Алтын.
– Зять, – ответила за Якова Амалия, – муж сестры считается зятем не только для родителей невесты, но и для ее братьев и сестер.
– А мне бабушки объяснили, – из шатра, нарушая традиции, все же подала голос Алтын, – что Яков и Саркен теперь шурины друг другу.
Было слышно, как охранявшие невесту женщины вдруг зашипели, требуя от нее соблюдения приличия…
Яков то и дело переводил свой взгляд с Амалии на Саркена.
– А у нас девочки-близняшки: Азель и Айна, – с особой гордостью произнес отец.
Лицо Якова осветилось лучезарной улыбкой.
– Я очень рад за вас, – сказал и тут же поспешил себя поправить, – мы с Алтын рады.
В середине стены шатра из полотна вначале появилась выпуклость, и уже скоро сквозь тонкую ткань стало видно отчетливое очертание широко распростертой женской ладони. Яков нежно приложил к ней свою…
Алтын почувствовала теплоту руки любимого человека. В этот миг ей верилось, что она самая счастливая на свете. Хотя, что значит “верилось”? Девушка это точно знала! Как и то, что ее выбор был правильным. И если до сих пор ее преследовало лишь одно огромное желание выйти замуж за Якова, то от одного лишь прикосновения мужской руки невеста с трепетом и благодарностью поняла, что его чувства к ней уже взаимны…
Внезапно, над головой Алтын сильно задрожал купол и покосились стены шатра. Это означало, что торжественная часть свадьбы завершилась и сопровождающие невесту родственницы уже начали разбирать шатер. Алтын меньше всего сейчас хотелось думать о формальностях: о предстоящем сегодня вечером тайном венчании в присутствии специально приехавшего в поселок мулы и о том, что в понедельник нужно будет забрать в сельсовете свидетельство бракосочетания.
Невеста предстала публике во всей своей свадебной красе: более чем полуметровой высоты конусообразный головной убор украшал голову Алтын.
– А выше не было? – возмущалась невеста во время сборов к торжеству, предчувствуя, как тяжело и неудобно будет ей во время свадьбы.
– Чем выше саукеле, тем удачнее, счастливее и богаче сложится жизнь замужней женщины, – напутствовала мама Зауреш.
Пучок перьев филина на конусе саукеле увеличивал головной убор еще на два десятка сантиметров.
– Это от сглаза, – знала не только Алтын, но и каждая казахская девочка.
Красиво расшитый серебряными нитями и орнаментом камзол подчеркивал стройность молодого девичьего стана.
– А чому наречена як на похорони у всьому чорному? – чуть ли не с ужасом в голосе во всеуслышание спросила Ганна. – У людей-то прийнято в билому замиж виходити.
Казашки наперебой стали ей объяснять, что у каждого рода свой традиционный цвет. У Шукеновых он был испокон времен черным. А вот белый наоборот считался цветом траура.
При этом почему-то никого не смутило, когда, сняв с невесты высокий черный саукеле, голову Алтын повязали обычным белым платком теперь уже невестки…
Самым заметным гостем свадьбы оказался белокурый горбатый мальчик.
– Учится только на отлично, – то и дело повторял Саркен, представляя приемного сына Колю многочисленной родне, – увлекается фототехникой и мечтает стать киномехаником.
Каждая женщина считала своим долгом обнять одиннадцатилетнего подростка и сунуть ему в руки какую-нибудь сладость или монету. Детвора гуськом сопровождала его по пятам, боясь не попасть хотя бы в один кадр его фотоаппарата.
В ранних сумерках юный киномеханик с помощью отчима соорудил подобие кинозала. Зарычал дизельный генератор. Завертелись катушки ленты. Луч света разорвал темноту. На растянутой меж двух столбов белой простыне крутили фильм с Любовь Орловой…
***
Минуло пять лет. За это время многое что произошло в жизни Алтын и Якова. Говорят, что любовь и замужество украшает женщину. Алтын действительно остепенилась, а после родов сына Виктора вообще расцвела и похорошела. В Аккемире некоторые из несостоявшихся женихов когда-то некрасивой дикарки теперь уже в открытую завидовали бывшему военнопленному. Яков получил паспорт гражданина СССР. Военное прошлое с годами все меньше тяготило его. Супруги своими руками налепили пару тысяч саманов и выложили рядом с юртой на пустыре небольшой дом и сарай, в котором держали коров, баранов и кур. Каждое утро в семье начиналось практически одинаково: на пороге их дома появлялся Кадырбек или Зауреш, а то и оба, желая забрать на день внука. Старики в Витеньке души не чаяли и, кажется, даже ночами не могли уснуть, когда его родители забирали к себе.
– Вообще-то по традиции казахи отдают первенца бабушке с дедушкой, – сетовала Зауреш, – а вы неблагодарные.
Старушка действительно пыталась приучить Витю называть ее мамой, а родную мать Алтын.
– И то правда, – поддерживал супругу Кадырбек, – вы бы уж постарались, может, еще ребенок получится.
К сожалению, не получилось…
По календарю была середина весны. Яркое апрельское солнце практически согнало подтаявший рыхлый снег, пробуждая своим теплым дыханием затаившуюся в земле жизнь.
В степи сквозь остатки прошлогодней полыни проклевывались первые поросли бузлики. Ребятня поселка Аккемир, вооружившись ножами и лопатами, зачастую на коленях, согнувшись как сыщики с лупой в руке, выискивали на коричневом грунте нежные, гранатового цвета стебельки “түйетабана”. Так загадочно у них назывались съедобные витаминные луковицы весенних цветов. “Түйетабан” дословно переводится как верблюжий след, форма которого действительно напоминает бутон нераспустившегося цветка.
Кстати, двугорбые здесь тоже паслись. После голодной зимы наперегонки с детьми и они спешили полакомиться свежими лепестками всходов.
Кажется, навсегда распрощавшаяся зима все же вернулась. Как взбесившийся конь налетел бескунак – особая, повторяющаяся каждый апрель причуда межконтинентального климата степей Казахстана. Погода в эти дни меняется ежечасно. Столбик ртути в термометре лихорадит. Температура воздуха за день может скакать от плюса до минуса. Снова повалил снег. Завыли бураны. Согласно легенде, пятеро гостей – “бес кунак” – в пути попали именно в такую непогоду и погибли. Отсюда и название пошло.
Несколько месяцев назад советские автоматические межпланетные станции, преодолев притяжение Земли, на космической скорости впервые в мире достигли Луны в районе Моря Дождей и теперь как сателлиты кружились вокруг планеты, периодически посылая на землю крупным планом фотографии царицы ночи. А в это время в поселке и на железнодорожной станции Аккемир вдруг пропало электричество и даже телефонная связь. Очевидно, бескунаком порвало провода. Жизнь как бы замерла, опустели улицы, не работали детский сад, школа и клуб. Буквально за считанные минуты до аварии на поселковой почте успели принять срочную телеграмму…
Пройдет неделя. Утихнет буря. Никто не будет еще знать – закончился в этом году бескунак или просто сделал небольшую передышку, но почтальон все же осмелится выйти за порог, чтобы доставить адресату запоздавшую телеграмму: “умер сын амалия”.
Прочитав это вслух Яков так и остался стоять на пороге: понурив покрытую белой тюбетейкой голову, в накинутом, но не подпоясанном чапане, забыв закрыть дверь за ушедшим почтальоном. В комнату с улицы легко мело снегом. Дрожащими руками Яков прижал клочок бумаги к своему лицу.
– Жалко парня, совсем молодой был, – глядя на скорбный силуэт супруга произнесла вслух Алтын.
Она подошла к Якову и молча обняла его.
– Нам надо ехать в Шубар-Кудук! – попытался высвободиться из объятий жены Яков.
Алтын недоумевала. Но она без лишних слов пошла переодеваться и собирать вещи в дорогу.
Отец Алтын, как начальник железнодорожной станции, уговорил машиниста проходящего товарняка взять к себе в кабину двух пассажиров. В закутке, между углем и мазутом, супругам предстояло ехать более ста километров.
Не успел поезд набрать нужную скорость, а Яков уже раздраженно поторапливал машиниста. Тот лишь отмахивался.
– Не поезд, а черепаха, – сгоряча сплюнул незваный пассажир, скинул свой чапан и, выхватив из рук юного кочегара совковую лопату, старательно и спешно кидал уголь в топку тепловоза. От переусердия он сильно вспотел и по уши испачкался в черной угольной пыли.
В лучах перронных фонарей, изредка мелькающих за окном летящего поезда, Алтын приметила на голове супруга поседевшую прядь волос.
– Не может быть, – подумала молодая женщина, а в памяти невольно всплыли мамины слова, – ты хорошо подумай! Он старше тебя в два раза.
Возраст мужа никогда не смущал самовольную Алтын. Она была единственной и любимой дочкой папы и рядом с Яковом чувствовала себя также комфортно и в безопасности. А это дочь степей считала главным признаком любви. Яков часто веселил и по мелочам баловал молодую супругу. Он умудрялся почти каждый день приносить ей после работы подарок. И пусть это были лишь букетики диких цветов, растущих вдоль железнодорожных путей или подобранные с щебенки полотна цветные стеклянные шарики диаметром в два сантиметра, чье происхождение было загадкой. И, хотя каждый путеец знал, что это были не иначе как вывалившиеся из вагона транспортируемые заготовки для литья стеклянных бутылок, Яков романтично убеждал Алтын, что это “лунное сокровище”: пыль ночного святилища, принесенная космическими ветрами на землю, которая, оседая на поверхности длиннющих рельсов, под тяжестью проходящих поездов и высокой температуры трения колес расплавилась, и ее капли в круглой форме остекленели.
Эти шарики коллекционировали, ими обменивались или дарили. Наиболее ценными считались синие, зеленые и коричневые. Именно такие в большинстве имелись у Алтын.
Но было в Якове что-то очень непонятное, вызывающее в супруге чувство, похожее на ревность. И вроде не было конкретного повода для сомнений, но каждый раз, когда заходил разговор об Амалии, или эта немка появлялась где-то рядом – Якова как будто меняли. Он становился рассеянным и печальным. В такие моменты его можно было видеть с покрасневшими глазами: наверняка он украдкой плакал. Телеграмма и то, как он отреагировал на ее содержание, в очередной раз заставили Алтын всерьез задуматься над этим.
Ранним утром супруги Яков и Алтын сошли на железнодорожном разъезде Шубар-Кудук, ближайшем к аулу, где жили их родственники. Путь им предстоял не длинный, но погода не радовала нежданных гостей. Не по-весеннему свирепствовала ледяная пурга. Шквальный ветер валил с ног. Алтын крепко вцепилась за руку супруга. Первые километры они прошли с трудом и почти на ощупь. Неожиданно, как будто устав от собственных причуд, природа вдруг решила сжалиться над путниками. Ветер заметно стих и просветлело небо. Заря прогнала мглу, и неожиданно недалеко от идущих стали видны каркасы заброшенной угольной шахты: мрачные, мертвые подъемники, покосившиеся вышки охранников, уже не пригодные для жилья полуразрушенные бараки, столбы ограждения с остатками колючей проволоки.
– А мы не заблудились, – кивая в сторону развалин успокаивала себя и мужа Алтын, – правильно шли.
– Как хоть называется село? – спросил Яков.
– Не знаю, – пожала плечами супруга, – просто аул. А вот эта зона – “Трудармия”.
К шести утра, очень уставшие, они добрались до низкой мазанки тети Жамили, в которой последние годы жила семья Саркена. Двери им открыла Амалия, держа в руке керосиновую лампу. Непогода и здесь оборвала электропровода.
– Ойбай! Ойбаяй! Ойбаааай! – не сговариваясь заголосили и обнялись женщины. Траурный плач заполнил прихожую.
Спешно надевая шерстяной свитер, к ним из спальни, прихрамывая, вышел Саркен. В проеме дверей мужчины молча приветствовали друг друга крепким рукопожатием.
Стряхнув с шапки и воротника налипший снег, Яков прошел в дом. Вслед поспешили и женщины.
– Нет больше нашего Коленьки, – плакала и жаловалась Амалия, помогая гостю снять полушубок.
Яков остановил свой взгляд на единственном в комнате окошке. Там на широком подоконнике стоял небольшой в черной рамке портрет улыбающегося юноши. Рядом – две граненые стопки: в одну, накрытую горбушкой хлеба, видимо, была налита водка, а из другой торчал огарок свечи.
У некурящего Якова всегда в кармане лежал коробок спичек. На всякий случай. Такой случай выпал: он зажег свечу…
Мужчины уселись под окном на нарах, поджав под себя по-казахски ноги, а Амалия лишь примостилась на край покрытого ковром настила.
Алтын осталась стоять, прилипнув всем телом к дымоходу, видимо, еще теплой печи.
– А где ваши доченьки? – поинтересовалась она.
