Егор Мичурин
Офальд
В середине сентября группа молодых националистов в темно-серых гимнастерках во главе с Офальдом Телгиром, Маргеном Рессэ и Сакором Ренкером ворвалась в зал, где проходило собрание Вабаярийской Лиги. Эта партия под бело-синим флагом выступала за федерализацию Римнагеи, отрицала республику в пользу империи, но поддерживала социалистические реформы нынешнего правительства. Лидером Лиги был инженер Тоот Дештеллабтер, очень популярный в среде горожан оратор, потерявший глаз на Великой войне. Члены НСРРП кричали "Телгир!" и "Римнагея!", не давая выступавшему Дештеллабтеру сказать и слова, а затем Рессэ вскочил на стул и с криком "Грязные йеревы виноваты в бедах Вабаяри!" бросил в оратора камнем. Пораженная аудитория практически не сопротивлялась. Тоота стащили с трибуны, несколько раз ударили в лицо и оставили лежать на полу, истекая кровью. Когда полиция арестовала Телгира, он самодовольно заявил: "Все в порядке. Мы достигли своей цели: Дештеллабтер так и не смог выступить".
Заседание суда проходило через два месяца после этих событий, а всего несколько дней назад, по слухам, в Большом зале "Хайфобосхура" произошла настоящая бойня между коммунистами и националистами, однако ни свидетелей, ни жалоб, ни арестов со стороны полиции так и не последовало. Мало того, новое вабаярийское правительство (Рак был вынужден уйти в отставку) подтвердило за Офальдом право на ношение оружия! Рифц снова поднял глаза от бумаг, и неприязненно посмотрел на обвиняемых. Крики с улицы в их поддержку проникали в зал даже через толстые стены и плотно закрытые окна.
– Обвиняемый Телгир, встаньте, – сухо сказал Крогпаусемт. Тот выдержал оскорбительно долгую паузу, чем окончательно вывел из себя судью, и нехотя поднялся на ноги. – Успокойте своих людей, или я прикажу начать аресты.
Офальд молча развернулся и вальяжно пошел к выходу. В сопровождении полицейского он вышел из зала в длинный узкий коридор, опоясывающий здание, оставив дверь открытой и в наступившей тишине, нарушаемой лишь криками снаружи, все услышали, как скрипнула створка открываемого окна. Крики превратились в приветственный рев, но уже через несколько мгновений все стихло. Телгир что-то сказал негромким твердым голосом, и оконные стекла в здании суда дрогнули от дружного громогласного "Айльх!" Офальд вернулся в зал, аккуратно прикрыв за собой дверь и уселся на свое место, заложив ногу на ногу.
– Продолжайте, судья, – сказал он тем же негромким голосом, каким разговаривал только что со своими подчиненными. Рифц с ненавистью посмотрел на наглеца и дал команду к началу заседания.
Через несколько часов Телгира, Рессэ и Ренкера осудили по обвинению в нарушении общественного порядка, публичном непристойном поведении и нападении. Офальд и Марген получили тюремный срок в сто дней, Сакор отделался штрафом в тысячу марок. В тюрьму Телгир с Рэссе должны были отправиться только в июне.
Той же ночью у дома судьи Рифца Крогпаусемта сгорел его новенький личный автомобиль, аккуратно выведенный из крепко запертого гаражного помещения, переделанного из старой конюшни. Расследование полицией взлома и поджога никаких результатов не дало.
Глава двадцать седьмая. 33 года
Хеннюм – Губрок, Римнагея. Июнь – октябрь
– Еще два года назад я только мечтал о том, что в Римнагею однажды придет некая железная голова, может быть, в грязных башмаках, но с чистой совестью и мощным кулаком, которая покончит с говорильней паркетных шаркунов и одарит нацию делом. Сегодня я вижу, что партия находится на правильном пути, и до последней капли крови я буду исполнять ее волю.
В оглушительном громе аплодисментов Офальд спустился с возвышения в центре роскошного пышно отделанного зала старинного хеннюмского ресторана "Кволспентикрен", и в окружении четырех личных охранников направился к своему столику. Овации не умолкали еще с минуту, пока рефюр, ужинавший в одиночестве, не махнул рукой. Только тогда все присутствующие расселись по своим местам и принялись за еду. Праздничный ужин был приурочен к поступлению в ряды АГ тысячного бойца, тонкого белобрысого студента в очках, получившего из рук Телгира золотой памятный значок. В зале, помимо членов Атакующей Группы, только что получивших новенькую униформу коричневого цвета и рассаженных за столики согласно своему делению на сотни, присутствовали и руководители этих отрядов во главе с Стрэном Мером, однако сидели они отдельно от Офальда. В последние месяцы лидер НСРРП, неоднократно обсуждавший этот вопрос с Трихидом Каркэтом и Маргеном Рессэ, начал последовательную работу над созданием собственного образа, призванного упрочить культ вождя в рядах членов партии и ее сторонников. Для этого Телгир все чаще отдалял от себя привычный круг приближенных, превратив Ребева, Фарга и Сорима в личных охранников и садясь за стол только с однопартийцами, бывшими на руководящих постах. Он часами отрабатывал различные позы перед зеркалом, лично проверил акустику всех больших хеннюмских залов, чтобы вычислить, какие из них требуют большего напряжения голоса, созывал массовые собрания только в зданиях с несколькими выходами и примыкающими к основным залам подсобными помещениями, для эффектных появлений и исчезновений. Офальд придавал большое значение силе ритуалов с выносом знамен, криками "айльх!", приветствиями, песнями и музыкой, а также придумал проводить серийные митинги, по восемь-десять за вечер, заявляя себя главным докладчиком на каждом из них, но появляясь лишь на одном-двух ближе к концу. Публика, подогретая гремящими маршами и короткими звучными речами других ораторов, с лихорадочным нетерпением ждала выступления Телгира, и когда он появлялся в зале, чаще всего прямо во время очередного доклада, атмосфера в помещении накалялась до предела.
Речи рефюра распаляли слушателей еще больше: он говорил об ожесточении, охватывающем римнагскую нацию, которая начала замечать, что ни достоинства, ни красоты, обещанных ей в ноябрьскую революцию, что-то не видно. Он говорил о йеревском заговоре и поддержке жиреющими богачами разорительных положений Ларьвесского договора, об унижении отечества и коммунистической угрозе, тянущей красные лапы из Сясиора, о несчастной судьбе римнагских женщин, теряющих свою чистоту с коварным йеревским отребьем и о разрушительном влиянии стран-победительниц на нищую Римнагею, вместо хлеба и рабочих мест предоставивших ей искусство в стиле модерн, музыку маарикейских рабов, пошлые прически и платья. Телгир призывал с риском идти на то, что кажется невозможным.
– То, что сегодня пробивает себе дорогу, будет повеличественнее Великой войны, – это будет битва на римнагской земле за весь мир! Есть только две возможности: мы станем жертвенным агнцем или победителями! Говорят, что мы – горлопаны-антийеревисты. Так точно, мы хотим вызвать бурю! Пусть люди не спят, а знают, что надвигается гроза. Пусть мы негуманны, но если мы спасем Римнагею, мы свершим величайший в мире подвиг!
Стоя в своей излюбленной позе, с запрокинутой головой и вытянутой вперед рукой с повернутым вниз указательным пальцем он скандировал вместе со всем залом "Римнагея! Римнагея!", и после выступлений часто был вынужден переодеваться: одежда насквозь промокала от пота, а гимнастерка окрашивала белье в синий цвет.
Быстро поужинав, Офальд в сопровождении охраны покинул зал, вызвав очередную бурю приветственных криков. Он торопился в контору на Слошикстеренасур, где должен был дать последние указания по ведению партийных дел Наману, Рербогнезу, Сесгу и Ренкеру. Назавтра рефюр вместе с Рессэ должен был явиться в тюрьму Дайхельмашт, чтобы начать отбывать стодневный тюремный срок. Накануне начальник полиции Хеннюма Стрэн Репен, друг Рака и Пэпа, лично явился к Телгиру, попросив его в приватной беседе о соблюдении порядка членами и сторонниками НСРРП и особенно подчеркнул, что следует избежать каких-бы то ни было провокаций со стороны бойцов АГ. Офальд, которому давно были обещаны уютная камера, избавление от необходимости соблюдать тюремный режим, неограниченный доступ к книгам, газетам и письменным принадлежностям, возможность ежедневных посещений, а также питание из любых хеннюмских ресторанов, на его выбор, милостиво согласился выполнить просьбу Репена.
Совещание в штаб-квартире партии затянулось далеко заполночь, и к зданию тюрьмы Телгир с Рессэ подъехали только к обеду. Здесь, попрощавшись короткой речью с несколькими десятками членов НСРРП, Офальд неспешно отправился отбывать свой тюремный срок, тут же заказав себе и Маргену еду из близлежайшего ресторана. Лишь вечером они узнали, что в Инбреле боевиками радикальной террористической организации "Сункол" был убит министр по международным отношениям йерев Ревталь Атенуар. Воскресным утром, когда он ехал в своем кабриолете на работу, из соседней машины в министра выстрелили из автомата и бросили гранату. Атенуару в вину вменялись, во-первых, его йеревство, а во-вторых, недавнее подписание договора с красным Сясиором, согласно которому обе стороны прощали друг другу все долги, отказывались от возмещения военных расходов и убытков, а также обязались наладить крепкие торговые отношения и даже наладили обмен опытом в реорганизации вооруженных сил.
Узнав об убийстве, Телгир, прекрасно знавший лидера "Сункола" Маргена Трэдарха, мрачно сказал:
– Вот в чем отличие между интеллектуалами, избравшими террор средством для достижение высшей цели, и стреляющими направо и налево неандертальцами, не чувствующими нужного момента для применения силы. Вы увидите, Рессэ, как сейчас взвоет вся йеревская ксармистская шайка, и какие сложности встанут перед нами после этого никчемного и идиотического акта.
После пышных похорон, превратившихся в самое массовое в истории Римнагеи шествие, в котором приняли участие без малого два миллиона человек, напуганное правительство приняло ряд постановлений, сильно ослабивших все парвые партии и движения, в том числе "Закон о защите республики". В некоторых землях деятельность НСРРП была и вовсе запрещена, и, хотя в Вабаяри партия по-прежнему оставалась разрешенной, благодаря горячим поклонникам Офальда Репену и начальнику уголовного отдела Рифку (о нем лидеры партии отзывались с особой теплотой, отмечая, что без его покровительства не вылезали бы из кутузки), вабаярийский министр внутренних дел Цфарн Рейшев всерьез рассматривал вопрос о высылке в Ивстаяр иностранного гражданина Офальда Телгира, как зачинщика многочисленных беспорядков на улицах Хеннюма. Однако лидер местных социал-демократов Уарэ, тот самый, на которого было совершено покушение, приведшее к массовой драке в "Хайфобосхуре", воспротивился этим планам Рейшева, заявив, что они противоречат истинно римнагскому духу свободы выражения своего мнения и нарушают основы демократии.
Через 33 дня после начала отбытия их наказания Телгира и Рессэ освободили досрочно. День их выхода из тюрьмы превратился в красочное массовое шествие по Хеннюму, а на первое публичное выступление после заключения рефюра вынесли на трибуну на руках. В ответ на великодушие Уарэ Офальд произнес перед своими сторонниками эмоциональную речь, в которой обозвал республиканское правительство "притоном чужеродных мошенников", заявил о "коварных йеревских планах по завоеванию мира", а "предавшим страну" лидерам Социал-Демократической партии обещал "только одно наказание – петлю".
* * *
В середине августа несколько правых партий Вабаяри решили провести националистический митинг, направленный против "подлого йеревского закона о защите республики". Власти не препятствовали этому мероприятию, назначенному на третью среду месяца, а плотное кольцо полицейских и добровольцев, в число которых попали и бойцы АГ, должно было обеспечить защиту собравшихся от провокаций коммунистов. Офальд был в числе ораторов, и обставил свое появление на высоком деревянном помосте для выступавших с максимальной помпезностью, которая, как и было задумано, произвела невероятно сильное впечатление на собравшихся. Телгир вступил на площадь, где собрались около пятидесяти тысяч человек, под звуки марша, исполняемого двумя духовыми оркестрами. Члены АГ раздвинули толпу, образовав широкий коридор, по которому пошли Офальд и его однопартийцы, выстроившиеся в шесть колонн, с нарукавными повязками и знаменами. Поднявшись на трибуну, рефюр НСРРП заговорил о йеревах, стремившихся сделать нацию беззащитной как перед оружием врагов Римнагеи, так и в духовном отношении.
– Йеревы, принявшие закон о защите республики, решили заткнуть рот тем, кто протестует против развала страны. Но нас они не заставят замолчать! Мы будем боротьсься против этого закона, не останавливаясь не перед чем, пусть и с помощью физического насилия. Римнагея превыше всего!
Он сошел с трибуны, сопровождаемый криками "айхль!" своих сторонников и аплодисментами всех остальных. Тем же вечером в приватном кабинете хеннюмского ресторана "Лекрпаснут" Телгир в сопровождении Рессэ, Сегса и Ренкера встречался с врачом Тоотом Пернигтитом, лидером крупного патриотического военнизированного движения под названием Лига Вабаяри и Империи, антиксармистской и антийеревской направленности. Тоот, выходец из семьи пивовара, сумел создать мощную партию, лозунгом которой был "Сначала Родина, потом мир!", и ратовал за возрождение старых имперских традиций, изгнание чужеземцев, уничтожение социалистических партий и усиление роли религии в обществе. Офальд с некоторой завистью следил за успехами Лиги с ее бело-синими знаменами, гербами древнего образца и огромными пышными собраниями в лучших хеннюмских залах. Из более чем полусотни тысяч членов движения тридцать были военными, а сам Пернигтит, по иронии судьбы походивший на йерева со своими карими печальными глазами, темными жесткими волосами и восточной формы носом, завязал тесные отношения с Репеном, Раком и Пэпом.
Все еще возбужденный после выступления на митинге, Офальд глотал ледяное пиво и слушал Тоота, предлагавшего не далее, как в сентябре, организовать путч, свергнуть правительство Вабаяри и установить в нем диктатуру. На роль диктатора Пернигтит предлагал Тугавса Рака.
– Сейчас, когда наши сторонники возмущены и обеспокоены драконовскими мерами, принимаемыми против всех истинно патриотических римнагских движений трусливыми инбрелскими социал-демократами, – проникновенно говорил Тоот, – настало время объединить усилия и освободить Вабаяри от республиканских оков. Главное – начать, и тогда вся Римнагея всколыхнется вслед за нами.
Телгир напряженно думал. Он прекрасно знал Тоота, которого активно поддерживал Стрэн Мер, как неплохого организатора, отличного идеолога и весьма посредственного лидера, трусоватого и нерешительного. Лига Вабаяри и Империи была самой сильной патриотической организацией в регионе, и добавить подобную мощь к далеко не такой многочисленной, пусть и уже достаточно громко заявившей о себе НСРРП, было очень соблазнительно. А в случае успеха переворота можно было не сомневаться, что рефюр сомнет своего союзника, который в свое время неизбежно должен был превратиться из соратника в оппонента. Наконец, Офальд сказал:
– Раскол, происходящий в римнагском обществе после принятия закона о защите республики, действительно кажется мне подходящим фоном для решительных действий. Мы должны спасти Римнагею от засилия йеревов и ксармистов, уничтожающих нашу страну изнутри как поганые черви, вгрызающиеся в сочное яблоко. Я, и Национал-Социалистическая Римнагская Рабочая партия в моем лице, даю вам согласие на переворот. В течение ближайших дней мы скоординируем наши усилия, разработаем план путча и спасем государство!
Уже к концу месяца посланник Телгира, недавно присоединившийся к партии Трук Екдюле, путешественник и активист с обширными связями, участвовавший в сборе денег для НСРРП, отправился на север Римнагеи, чтобы заручиться поддержкой тамошних националистов и подготовить распространение восстания по всей стране. Пернигтит пообещал договориться с лидерами остальных правых движений Вабаяри и склонить на свою сторону некоторых влиятельных политиков, после чего Офальд, предоставив этим двоим действовать, погрузился во внутрипартийные дела и реорганизацию групп АГ, насчитывавших уже более 1200 бойцов. К концу сентября, когда Екдюле вернулся в Хеннюм и отправился к Тооту, чтобы подвести итоги работы по подготовке восстания, он застал Пернигтита во дворе его дома, наблюдающим, как шофер складывает объемистые чемоданы в кузов роскошного автомобиля. Лидер Лиги Вабаяри и Империи провалил переговоры как с другими партиями, так и с членами вабаярийского правительства, после чего в одностороннем порядке разорвал соглашение с НСРРП, и, никого об этом не предупредив, собрался в отпуск на Небодское озеро в Ривайшеяц. Трук поспешил к Офальду, обедавшему в ресторане "Империя", и сообщил ему о положении дел. Телгир, рассвирепев, швырнул тарелку с недоеденным супом в стену, чуть не зашибив при этом официанта, и заорал:
– Я был готов! Мои люди были готовы! Отныне я буду действовать один, если даже ни одна душа не последует за мной. К черту этих пернигтитов, раков, полковников и генералов! Эти господа ничего не сделают, а я сделаю! Один! Один!!!
Сорвавшись на визг, Офальд замолчал, сжав кулаки, с силой пнул ножку стола, схватил с вешалки свой старый плащ и быстрыми шагами вышел из помещения. Ребев, сидевший за соседним столиком, похлопал Екдюле по плечу и отправился вслед за взбешенным рефюром. Трук бросился за ними: ему в голову пришла неплохая идея.
* * *
Во время недавнего посещения Алияти Екдюле познакомился с журналистом и лидером Национальной Шафистской (от "шафио" – "союз") партии, одиозным и энергичным Обинетом Усолсимином. Этот человек с тяжелыми рублеными чертами лица, всерьез готовившийся к обретению власти в Алияти, был чрезвычайно популярен, несмотря на провал на выборах трехлетней давности. Обинет усвоил урок и поддержал лидера либералов Литтодижа, после чего его партия получила 35 мест в парламенте и начала развиваться быстрыми темпами. К нынешнему лету у Усолсимина уже были десятки тысяч сторонников по всей стране, включая вооруженные отряды ветеранов Великой войны, носившие черные гимнастерки и подавлявшие демонстрации и митинги противников шафистов во всех крупных городах Алияти. Трук предложил Телгиру поехать к Усолмимину в качестве представителя лидера Национал-Социалистической партии и прощупать почву на предмет возможного союза двух партий в будущем. Через неделю Елдюке уже был в алиятском Намиле.
Обинет принял посланника неизвестного ему Офальда Телгира, возглавлявшего провинциальную римнагскую партию, довольно радушно. В длинной беседе глава шафистов, которого они называли "чеду", выразил согласие с позицией НСРРП по Ларьвесскому договору, подчеркнул, что всегда выступал против экономического удушения Римнагеи, предпринятого большинством государств Поверы, однако отказался отвечать на вопросы об ограничении прав или любых других мерах в отношении йеревов. Когда Трук спросил, прибегнет ли Национальная Шафистская партия к силе, если правительство Алияти не будет уступать ее требованиям, Усолсимин уверенно ответил: "Мы сами будем государством, потому что это наша воля".
Вернувшись в Римнагею, Трук подтвердил Офальду, что между идеологиями шафизма и национал-социализма есть много общего. Больше всего Телгира впечатлила готовность Обинета массово применять грубую силу в борьбе за власть: его бойцы в черных гимнастерках захватывали целые города, симпатизировавшие ксармистам, а алиятская армия им в этом никак не препятствовала. Выслушав пространный восторженный доклад Елдюке, Офальд загорелся идеей устроить демонстрацию нарастающей силы своей партии где-то вдали от Хеннюма, в котором поддержка НСРРП давно была ей обеспечена. Рефюр был уверен, что в любой точке Вабаяри широкие массы разделят принципы и идеологию его партии, и лишь искал способ это продемонстрировать. Повод к подобному выступлению быстро нашелся.
В пасторальном городке Губрок у северной границы Вабаяри с его прекрасно сохранившимся историческим центром группа патриотических организаций решила устроить празднества по случаю Дня Римнагеи. За неделю до назначенной даты приглашение "приехать с группой сподвижников" получил и Телгир, тут же ухватившийся за эту возможность. Цфарн Пэп благодаря своим связям организовал для НСРРП специальный поезд, в который в хмурый субботний октябрьский день погрузились шесть сотен бойцов АГ, духовой оркестр и ближайшее окружение Офальда. Вместе с ним в купе ехали Камс Наман, Ирьхул Фарг, Тиркасин Ревеб, Марген Рессэ, Рефальд Рербогнез, Трук Елдюке и Трихид Каркэт, всю дорогу развлекавший компанию своими историями. В Грербнюне в поезд сели еще две сотни сторонников партии. Встречающие на вокзале делегацию НСРРП организаторы праздника были шокированы происходящим на небольшой платформе. Первым из своего вагона вышел мрачный Офальд, в последние полчаса не принимавший участия в общей беседе, настраивая себя на нужный лад. За ним на перрон высыпали восемьсот человек, которые слаженно, по-военному выстроились в колонну из нескольких блоков. В начале встали восемь белокурых хеннюмцев мощного телосложения с закинутыми на плечо альпенштоками. За ними расположились знаменосцы с красно-бело-черными флагами партии. Телгир, в плаще, широкополой шляпе и сапогах, окруженный ближайшими соратниками, встал перед музыкантами, за которыми выстроились бойцы АГ, в серых, коричневых или черных гимнастерках военного образца, с нарукавными повязками, резиновыми дубинками и ножами в кожаных ножнах на широких поясах.
Духовой оркестр заиграл марш, и стройная колонна, ведомая опешившими от подобного зрелища организаторами и сопровождаемая десятком полицейских, спешно вызывавших подкрепление, тронулась по направлению к городу. Жители Губрока, симпатизировавшие ксармистам, высыпали на улицы, крича в адрес национал-социалистов оскорбления и угрозы, остальные молча наблюдали за невиданным шествием. Толпа протестующих становилась все гуще, и в какой-то момент в колонну полетели камни и палки. По команде Офальда, которого своими телами прикрыли Фарг и Ребев, бойцы АГ с дубинками наперевес ринулись на толпу, заставив обратиться в бегство большую часть протестующих. На ночь приезжих разместили в хорошо укрепленном стрелковом тире на окраине города, откуда Телгир протелефонировал в Хеннюм и Грербнюн с просьбой прислать подкрепление.
В воскресенье утром ксармисты, призывавшие горожан к массовой демонстрации, хвастливо заявили, что на главной площади Губрока соберется не меньше десяти тысяч человек, чтобы выкинуть националистов из города. Телгир произнес перед своими людьми, число которых выросло до пятнадцати сотен, короткую речь, призвав "навсегда разделаться с красным террором". Внушительная колонна отправилась маршем мимо старинной крепости к центру Губрока. Вступив на главную площадь, националисты обнаружили на ней около четырехсот демонстрантов с красными флагами, которые быстро были оттеснены на прилегающие улицы. Вчерашние молчаливые наблюдатели, выстроившиеся по краям площади, размахивали старыми имперскими флагами и приветствовали Телгира и его людей. Они были счастливы, что кто-то осмелился противостоять ксармистам, и Офальд едко сказал стоявшему рядом Каркэту:
– Смотрите на этих типичных трусливых горожан. В момент опасности они празднуют труса, зато хвастаются подвигами потом.
Трихид покивал своей большой круглой головой, не забывая приветливо улыбаться, отвечая на приветствия губрокцев.
В конце октября войска Обинета вступили в алиятскую столицу и фактически захватили власть в стране. Несколько дней спустя, перед началом очередного митинга, Рессэ представил Телгира так:
– Слово для доклада предоставляется Офальду Телгиру, римнагскому Усолсимину!
Зал закатил ему овацию.
