Дмитрий Всатен
Книга 2. Хладный холларг
– Договорились мы с ним тогда.
– Вот то-то и оно. Говорю, что дурни. Великие дурни Владии вы…
– Прекрати нас оскорблять, – вскипел Ир. – Не забывай свое место.
– Не забываю. Только местами мы поменялись накануне. Про то вам неведомо, как посмотрю на вас. Ты не беленись, Ир, не в унижение я вам говорю. Не умею красиво… как есть говорю…
– Прав ты про нас, – согласился неожиданно Каум, – прав! Говори, теперь, как можешь! Как на ум приходит!
– Первейше приходит, что вы дурни…
– Это мы уже слышали.
– Второе приходит: идти нам надо другой дорогою. Как свернем, так и поймем разное.
– Что поймем? – продолжал кипеть Ир.
– Братец, погоди. По порядку надо. Варогон, не ответил ты, почему ларгов наших оридонцы не брали, – напомнил Каум.
– Потому как ларг – это место, где все, что хочешь можно сделать, переделать, заделать. Быстро все. Разом. Порою такое оружие покажут холкуны врагу у стен, что диву даешься. Вот поэтому.
– К чему ты это упомянул? – не унимался Ир.
– Не знаю. Не помню.
– Мы про хол-конублов говорили, а ты нас дурнями обозвал, – напомнил Илло. По его голосу стало заметно, что разговор казался ему необычайно занимательным.
– Вспомнил. Про ларги. Это то, как ты мне сказал, что разное они придумывают против тебя. Не прав. Разное не смогут. Про ларги. Не смогут разным тебя докучать, потому, как разное на разнообразии водится… в ларге то бишь. На равнинах можно только неразное… о, кишки Могга, косный мой язык!
– Понял я его, – проговорил Илло. – Сказать хочет, что страх у нас перед конублами такой, словно в ларге мы. В ларге многое они придумать могут – власть у них полная там. Здесь же этого нет. Несколько путей здесь, а и все. Я правильно сказал, Варогон?
– Самое оно.
– Что же это для нас меняет? – снял с языка брата вопрос Ир.
– Что? – спросил Илло.
– Опять пример про войско приведу. Не могу иначе. – Варогон почесал макушку.
– Приводи.
– Когда конница идет, то против нее пики выставлять надо. Против пехоты плохи они. Так и всегда, там, где конница ударит – там пикинеров ставлю, а где пехота пойдет…
– Понял, – воскликнул Илло.
– Все поняли, – сказал Каум. – Продолжай, Варогон.
– Узнать нам надобно, когда, откуда и кто ударит…
– А для этого?..
– … для этого надобно нам далеко вперед отослать разведчиков, чтобы обходить засады на нас. Но не только это.
– Что же еще?
– Бык нас после ларга ждал.
– Палларга. Да, верно.
– Ждал с армией. Не мог он ее загодя собрать, не зная про нас.
– А ведь верно, – поднялся от волнения на ноги уже и Илло. – Верно говорит брезд. Ух и умище! Хол-конублы в каждом городе своих соглядатаев держат. Это может и не так, но думаю, что точно держат. Когда мы…
– Погоди, – резко выпрямился Быстросчет. Его ум скоро протянул нити-причины к телу-следствию вчерашнего кровавого столкновения.
– Тсс! – предупредил их Ир. Разговор стал слишком громким.
Все трое уселись и придвинулись друг к другу.
– В караване у нас, что ли, есть?
– То-то и оно. Это и сказать хотел.
– Точно так. Есть. Знаю теперь, что есть!
– Братец, как же так. Своих подозревать и не верить – хуже ж нет этого!
– Тракт это, Ир. Не доверяй даже и своим.
– Чего делать-то будем?
– А что армия делает, когда такое есть?
Все замолкли и посмотрели на Варогона.
– Находим и голову с плеч, но тихо, – прорычал он.
– Как находите-то?
Повисла тяжелая и длинная пауза.
***
По дороге быстро мчался всадник. Копыта его коня поднимали тучи пыли, но он не обращал внимания на то, что выдавал свое присутствие на много полетов стрелы вокруг…
– Когда мы ждем их? – просил Каум у Ира.
– К вечеру должны нагнать нас. Ты видишь?
– Да. Дурные вести.
Всадник, меж тем, доскакал до передового разъезда стражей каравана, сказал им нечто, сменил коня и тут же ускакал обратно. Воин из разъезда бросился к неспешно ехавшему Варогону и что-то ему передал. Брезд обернулся и посмотрел на холкуна. Тот тут же повернул грухха во чисто поле. Там они и встретились.
– Впереди ожидают нас саарары в количестве немалом. Стоят недобро. Частью прячутся.
Каум нахмурился. Значит, теперь не разбойники, а саарары. Отличий мало, но есть одно существенное: саарары – союзники оридонцев и брездов, и правят побережьем Владии. На них не навалиться всем валом и не смять, как Желтого Быка. Когда такая весть дойдет до саарарских владык у Великих вод, то многотысячные армии двинутся в Холкунию и Пасмасию.
– Обходить будем, – сказал он, и Варогон с готовностью кивнул. Ничего иного не оставалось. – Жаль! До ближайшего ларга всего лишь полдня пути.
– Варогон, не дивишься ли тому, как придумано? – просил брезда Илло. – Не пускать нас в ларги.
– Дивно умны! – нехотя признал правоту пасмаса брезд.
– Мы будем умнее, – вдруг совершенно серьезно произнес Ир. Он стоял уставший, смотрел перед собой тяжелым взглядом. Тем самым взглядом, который появляется, когда из головы уходит мальчик, уступая место мужчине.
Каум улыбнулся и потрепал его по шее.
– Будем, – сказал он уверенно. – Задумка то их. На всякий случай она. Второе препятствие нам, коли первое пройдем. Прошли мы его. Теперь вот это. Третьего не будет. Дорого для них такое. Хм… Пора нам исчезнуть. – Он поджал губы. – Сделаем так. Свернем с тракта и попробуем обойти их ночью.
– Знают они, что мы вот-вот должны появиться, – сказал Ир.
– Так и появимся. Коней мы забрали у Быка достаточно. Переложим на них тюки. Наполним пустые тюки… да хоть травой полевой и отправим к саарарам. Конублы пусть скажут, что караван ушел. Свернул.
– Тогда погоня будет.
– Известно, будет. Но к ночи не управятся за нами добежать. Когда же ночь…
– Что тогда, братец?
– Ничего. Иди и сделай так, как сказал. – Ир кивнул и отъехал. – Илло, – позвал Быстросчет, – призови мне Варогона. – Когда брезд подъехал к нему, Каум о чем-то зашептал ему на ухо. Тот хмыкнул, посмотрел на холкуна с одобрением и кивнул.
***
Саарары изнывали от жары. Небольшая роща, тощим краем своим подходившая к дороге и содержащая в себе полуразвалившийся трактир давно уж покинутый всеми обитателями, не могла сокрыть несколько сотен всадников. А потому некоторым из них приходилось изжариваться на солнце.
Они стояли здесь уже третий день. Их командир вальяжно развалился в самом центре рощи, где тень была самая сильная. Его храп разносился на всю округу.
Один из саараров смотрел на дорогу, тонувшую в небольших неровностях равнин, видимых только на большом пространстве. Его глаза слипались.
Вдруг, вдали показалось облачко пыли.
Подобно живительному прохладному дуновению, облачко это подняло с земли сотни саараров. Они оживленно переговаривались между собой, сбиваясь в кучки и старательно теснясь в тени.
Солнце садилось.
Караван медленно подходил.
– Не большой он, – сказал один из воинов.
– Где же? Большой! Хвост вон где, не видишь разве?
– Маленький он.
– Всякому свое.
– Да заткнитесь вы.
Караван подходил.
Храп в рощице резко прекратился и вскоре, протирая глаза, на кромку равнины и леска вышел заспанный упитанный саарар. Его черные глаза опухли ото сна, а лицо еще сохраняло отметины брони и подложенной под щеку руки.
– Чего вылупились? – прокашлялся он. – На разграбление нам отдан он. Подпустите поближе да нападайте.
Среди воинов разнесся радостный шепот.
– Нельзя так, – подошел к главарю один из саараров. – Ежели холкуны прознают…
– Не прознают, кому не надо. А кому надо, знают. Режьте их.
Саарарская конница вылетела на дорогу и помчалась к каравану. Она налетела на него подобно вихрю и началась схватка.
Несчастные холкуны из Палларга метались в разные стороны. Они просили, умоляли, предлагали деньги, но их вырезали десятками, окрашивая сухую, чернеющую в сумерках пыль тракта красными струями крови.
– Трава. В тюках трава, привысокий, – подскакал к командиру шайки один из воинов.
– Трава? Какая трава?
– Обычная. Равнинная. Сухая…
– Тащи тюк. Ого! Трава и впрямь. А ну-ка притащи мне кого поразговорчивей.
Ему приволокли умиравшего пасмаса. Тот держался за вспоротый живот.
– Живее не было?
– Последний, привысокий. И этот скоро кончится. Спрашивай быстрее.
– Эй, ты. Ты слышишь меня? Где караван? Он меня не слышит. Встряхните его.
Над равнинами разнесся дикий вопль боли.
– Теперь слышишь?
– Я слышу… слышу…
– Где караван?
– Он ушел… он свернул… он… а-а-а-а! – И пасмас мертвым грузом обвис на руках воинов.
– Подох, – вздохнули они. – Чего делать?
– Бросьте его. Равнины пожрут его. Он сказал, что караван свернул. Но куда?
К нему снова подошел тот саарар, который отговаривал резать конублов.
– По следам определить можно. Нужно идти туда, где они разошлись, привысокий.
– Сам знаю. Лень только. Разморила меня жара эта проклятая. По коням, саарары. Нам сегодня ночь не спать.
Все взобрались на коней и скоро поехали по дороге.
– Оставьте их. Полудохлые они, – прокричал привысокий воинам, которые пытались вести с собой захваченных коней. – Там больше найдете. – Он указал рукой за горизонт.
Никто из саараров не заметил двух всадников, лежавших с конями вдали от тракта. Они молча переглянулись друг с другом. Когда саарары скрылись из виду, всадники подняли коней и поехали собирать то, что осталось от каравана.
Между тем, саарары довольно быстро добрались до развилки, где разделились караваны и свернули туда, куда вели многочисленные следы коней и груххов.
– Тяжело идут, – причмокнул привысокий, – много добра. – Он хихикнул. – Никогда не грабил.
Дорога под копытами их коней слегка поднялась вверх, а после весело сбежала в небольшую балку, по одной стороне которой шел редкий лес. На дальнем от саараров конце балки были свалены в кучу около сотни тюков. Конники невольно сгрудились у тюков.
– О-о!
– Ого-го-о! – донеслось с их стороны.
В тюках оказались дорогие ткани, зерно и еще много других очень дорогих в этих землях вещей.
– Оставим здесь, – махнул рукой предводитель. Он умел расставлять приоритеты. – Там больше найдется, – указал он вперед.
– Может, оставим кого с тюками, привысокий.
– Не надо, они…
Он не успел договорить, когда расслышал гул. Когда он понял, что это за гул, его глаза округлились.
– К оружию! – заорал он. Вместе с его словами на краю балки появилась караванная стража. Она мчалась на саараров во весь опор.
– А ты сказал, что второй раз такому не бывать, – прокричал Иру весело Варогон. – Жадность нас всех объединяет!
Удар несущейся по склону конницы был страшен. Половина саараров погибла под ногами коней и груххов. Небольшой остаток пытался защищаться, но против брездов им было сложно устоять. Саарары бились насмерть и гроздьями валились наземь. Остатки попытались броситься наутек, но с тыла на них вышли лучники из Томагларга.
– Кто вы? – орал во все горло привысокий. – Мы саарары. Вы ответите за свою дерзость. Вы… – Он захрипел – стрела пробила его горло – и повалился с коня.
***
Если долго бить по одному и тому же месту, то, в конце концов, станет не больно.
Каум уже не боялся. Не боялся ни того, что его караван разграбят в пути разбойники, ни того, что придется драться с саарарами, ни то, что его убьют еще каким-либо иным способом. Слишком долго он бил сам себя по сердцу и уму. Все! Они очерствели.
Он и сам бы не сказал, когда это произошло. Однажды ему просто стало не страшно, и он занялся выживанием каравана ровно так же, как разбирал таблички у себя в кабинете на третьем этаже дома у т-образного перекрестка в Фийоларге. Теперь он много думал. О многом!
Жизнь его изменилась и холкун, через боль, кровь и невыносимую душевную муку преобразился вместе с ней. Скоро перестанет отвлекать пыль, вонь и тяжесть похода под палящими лучами летнего солнца, думал он. В какой-то момент длинный, бесконечно длинный путь, расстилавшийся перед ним, показался ему даже теплым, совсем родным. Но чувство это, испугавшись своей смелости, быстро улетучилось, решив, видимо, вернуться к концу лета.
После того, как Варогон разложил своих убитых воинов, одетых в одежды разбойников посреди балки, предприятие Быстросчета вот уже почти месяц не претерпевало никаких неудобств, намеренно подстраиваемых кем-либо.
После стычки с саарарами из каравана попытался выбраться слуга одного из торговцев. Солдаты Варогона, сторожившие не столько караван, сколько врагов внутри него, тут же схватили беглеца.
Никто не заметил поутру, что Каум на некоторое время исчез.
Истекающий кровью пасмас-предатель с отрезанными пальцами, ушами и лоскутами содранной кожи на спине рассказал холкуну о том, кто, зачем и для чего отрядил его в караван.
– Меня намеренно передали… очень дешево и он взял меня…
Каум подивился тому, настолько тонким был расчет Линула, ведь если верить этому несчастному, его продал одному из торговцев в караване холкун из гильдии Линула. Расчет был тонок: караван состоял из мелких торговцев; они были сильны своим числом, а потому экономили на всем, что было возможно, не ожидая удара со спины.
«Владыка», – холкун закрыл глаза и вздохнул, – «во что же я влез!»
– Много ли еще здесь таких? Ну, говори!
– Не знаю…
– Что ты должен был делать?
– Мне приказали оставлять в ларгах на нашем пути… – Лазутчик потерял сознание, но его быстро привели в чувство, отхлестав по щекам. – … оставлять на пути… в ларгах… сколько воинов у нас… сколько товара у нас…
– Как зовут тех, кому ты должен был оставлять такое?
– Не знаю… – Он снова потерял сознание. Его привели в чувство и повторили вопрос. – Наши встречи на углу у… дворца холларга… в каждом ларге…
– Как ты узнал бы его?
– Кувшин… у левой ноги… с маслом…
– Что еще можешь рассказать?
– Больше ничего… не… нет… а-а-а-а… – Воин-брезд приподнял пасмаса и медленно вогнал ему под ребра кривой нож. Труп бросили там, где вели допрос.
Быстросчет со спокойствием смотрел на скрючившегося от боли пасмаса. Он удивился, когда понял про себя, что ни одна жилка не дрогнула в нем, ни одна капелька пота не выступила на его теле, когда он смотрел, как хладнокровно губят жизнь. Он поднял глаза к небу. Оно было все такое же выцвевше-синее. Такое же, как вчера, да и позавчера тоже. Всегда по лету небо было таким. Он поворотил коня и поехал к каравану.
По выходу каравана из Фийоларга в его голове, как понимал он теперь, грудой лежала мозаика из домыслов и догадок. И вот теперь она приобрела полноту картины. Линул и Мириул объединились не против холларга, ставленника Аснара, они объединились против самого Аснара, ибо самый сильный торговец держал под своим контролем торговлю по Дубильному и Трапезному пути. Они остановили торговлю, чтобы ослабить его. И Аснар знал об этом. Он использовал караван Каума вовсе не для вложения денег или создания нового дела – Аснар использовал караван молодого торговца, как таран, как измеритель сил Мириула и Линула на тракте
Многое теперь прояснилось для Каума. Кого более всего было в его караване? Конублов из партии Аснара. Само собой, в голову Каума стало закрадываться подозрение – а не Аснар ли тайно помог Кауму собрать большой караван. Чего он боится? Неужели, Линула и Мириула?! Невероятно!
К конублу подъехал брезд и отвлек от мыслей. Он восседал на груххе, покрытом, вместо брони, светлой материей.
– Зачем ты его сразу… Тихий? Возможно, он рассказал бы еще, – сказал холкун, не смотря на брезда.
– Нек, – цокнул тот, что означало «нет». – Больше он ничего не знал. Он бы сказал что-нибудь ненужное. И без того известно, есть в караване такие же. И не мало. Я про то Булаве скажу.
– Передай Варогону также и то, что хочу видеть его сегодня вечером. И еще скажи, Тихий… Как тебя зовут?
– Тебе, зачем это?
– Не знаю, – признался холкун. – Проще так… когда знаешь.
– Цитторн, но тебе это имя ничего не скажет.
– Почему Тихим тебя зовут?
– Следопыт я. Сын следопыта. Дед у меня тоже следопытом был.
– Это хорошо.
– Не хорошо. Брезд не должен быть следопытом. Дремс должен. Людомар должен. Брезд нет. Брезд – воин.
– Тогда зачем же?
– Аэх, – отмахнулся Цитторн. Он нахмурился и прекратил разговор, отъехав к Варогону.
Подъезжая к голове каравана, Каум увидел там небольшое столпотворение. Было похоже на то, как если бы змея раздула свою голову, продолжая ползти вперед.
– Что вам здесь, пасмасы? – спросил он, разглядев, что толпа состояла исключительно из пасмасов. Низкорослые торговцы, дергая себя за короткие грязные бороды, почесываясь и покашливая, остановились и отошли прочь с дороги. Словно испуганные овцы они старались сбиться в как можно более плотную массу. Масса стояла, переглядываясь, молчала и глазами приказывала всем говорить за себя.
К Быстросчету подъехал Ир.
– Чего они? – спросил он.
– Не знаю. – Холкун обратился к торговцам: – Зачем отошли вы от товаров и меня отвели в сторону? Говорите же быстрее, караван идет.
– Говорить с тобой хотим, хол, – выдвинула масса какого-то пасмаса неопределенного возраста. Он был грязен от дорожной пыли, потен и вонюч настолько, что даже на расстоянии шести шагов смрад от него долетал до холкунов.
– Я слушаю вас, братья.
– Хол, – начал пасмас.
– Назовись, – приказал ему Ир.
– Мукомол кличут меня. Мукомол… оно и довольно, – забормотал тот.
– Довольно этого для нас, – быстро заговорил Каум, перебивая своего брата и давая ему знак помолчать. – Говори, Мукомол.
Наступило молчание. Мимо проходили быки, лошади и груххи, обложенные со всех сторон тюками; скрипели телеги; позвякивала кольчуга стражи. Все в караване с любопытством посматривали на придорожное собрание.
– Уйти нам надобно, Каум, – проговорил Мукомол. – Не можется нам более здесь. При тебе больше не хотим оставаться.
– Отчего покинуть хотите караван?
Пасмас снова замялся.
– Знаемо нами, что… препятствовать тебе будут. Не к добру такое. Торговля нынче и без того тяжела. А коли препятствовать, то и совсем невмоготу будет… то… – Он оглянулся на массу. Она ему кивнула, правильно говоришь. – Потому вот, – договорил он более уверенно.
Варогон подъехал к Кауму.
– Хитро, – прошептал он, покручивая ус. – Хитро же они хотят выбраться.
Каум и сам понял, что соглядатаи от хол-конублов поняли, что про них узнали, потому и сбаламутили купцов, что потрусливее, на выход из каравана.
Неожиданно из толпы купцов выступил старик-пасмас и уверенно заговорил:
– Много зим в слугах у меня прорицатель ходит. Давно было… купил его из воинской добычи, да не пожалел. Держал он в час выхода Уврана кости священной птицы, и как есть, предвестил мне беды подле тебя. Об том и сказал я пасмасам…
– Вот этот и есть, – шепнул Варогон. Каум согласно кивнул.
– Когда же уйдете… – начал было Ир, подумав, что его брат потерял дар речи.
– Идите, – разрешил Каум. Лицо его стало каменным. – Уходите, ежели вам то выгоднее. Он повернул грухха, и хотел было влиться в караван, но пасмасы снова его остановили:
– Еще говорить хотели. – Мукомол покраснел так, что его глаза стали казаться белыми пятнашками на багряном фоне. Он осмелел: – Путь отсюда неблизкий. До Фийоларга далек. Дорога небезопасна.
– Воинов своих можете уводить с собой, – опередил его Каум.
– Спасибо на том, но… – Мукомол обернулся на толпу. – Просим мы тебя, привысокий, товар наш к себе принять, а нам дебов уплатить за него. – Пасмас дышал так, словно его прогнали по Синим равнинам из одного конца в другой и обратно. Он едва не падал от волнения.
Десятки глаз уперлись в лицо холкуна и ловили изменение положения каждой его мышцы. Но ни одна жилка не дрогнула на лице последнего.
– Нет, братья мои. Мой ответ, нет. Но не потому, что не хочу, а потому что не могу. Нет столько дебов у меня для вас. – Каум отвернулся от отвращения. Ира уже не было рядом с ним. Он не заметил, как брат исчез. – Ежели бы были, отдал бы, ибо не самое главное они для меня. Знаете вы.
– Знаем, – согласно закивали пасмасы.
– Мы не взяли бы дебы сейчас, дороги опасны… – Мукомол прикусил язык. Видимо, сказал лишнего. Быстросчет понял, что комедия долго готовилась пасмасами и была сыграна почти виртуозно. – Дебов нам не надо. Пообещай нам, что отдашь по возвращении все д…
– Что ты говоришь?! – Резкий голос Илло ворвался в сдержанно-официозную беседу холкуна с хмуро-настороженными пасмасами. – Как твой поганый язык может говорить такое?! Ты, Мавуш, ты это говоришь?! Мне не верится! Ты ли это?
Мавуш Мукомол нервно облизнул губы и с ненавистью посмотрел на Илло.
– Не лезь в разговор не свой, Чистоплюй, – огрызнулся Мавуш и повернулся за поддержкой к массе. Та его поддержала одобрительным гомоном.
– Пасмасы, вы предали нас? – возвысил голос Илло. Масса испугано посмотрела на караван, со стороны которого натыкалась на непонимающие взгляды. Если бы она могла, то в едином порыве сделала бы «тсс» на Илло. Но она не могла, а потому безмолвствовала и злилась. – Пасмасы, вы знали, на что идете. Знали или нет? Знали. Каум из рода Поров не скрывал, что предприятие его рискованное. Вы знали, что оно рискованное. Вы пошли, потому что торговля без риска – ничто. Особливо в нынешнее время. Мы видели, кто поджидает конубла на тракте. Но видели мы, что может сделать конубл, если не один он. – Илло въехал на коне в самую толпу. – И что теперь? Чего вы испугались? Того, что еще не произошло? Кто-то вам сказал, что нечто, может быть, будет против каравана замышлено? И без слухов скажу вам, да. Да, ибо это тракт. Даже нищему на тракте опасно, ибо есть рубище на нем. Ежели нагому пойти по дороге, то и тогда она небезопасна, ибо есть жизнь при таком ходоке. Дороге всегда есть, что отобрать у путника. Что вы боитесь потерять? Товар? Жизнь? Отвечайте.
– Жизнь, – отвечал ему кто-то.
– И потому отказываетесь от большого каравана под охраной и идете – сколько вас? – двумя дюжинами по тракту? Хороша задумка. Кто выдумал такое?
– Какое тебе дело до этого, Чистоплюй? – прорычал Мукомол. – Мы так решили.
– Не останавливаю вас, но отказываюсь от вас, – резко повернулся на него Илло. – Отказываюсь потому, что по всем законам: божьим и олюдским, предатели вы и трусы. Даже когда воин бежит с поля боя, потому что его армия разбита, даже тогда он меньший трус, чем вы, ибо он бежит от свершившегося. Вы же предаете перед домыслом, перед слухом.
Пасмасы, вы знаете меня. Пусть вы меня все ненавидите, но никто из вас не может назвать меня бесчестным. Да, моя кровь грязна. Ничейный я, но ранее причислял себя к вам, ибо видел, что вы смогли выбраться из копошения в грязи у ворот холкунских ларгов. Торговля далась вам. Счет дался вам. Знал я, силы есть в моем народе… гордые силы. Как же мне больно сейчас, когда бежите вы от призрака, боитесь тени; и как же мерзко мне слышать, что вы требуете холкунов оплатить вашу трусость. Вот мои дебы. Здесь все, что имею я. Держите! Я бросаю вам на землю, ибо недостойны вы брать от руки… – Илло швырнул дебы на землю, поворотил коня – Каум увидел на его глазах слезы – и бросился на нем прочь от торговцев.
Масса смотрела ему в след смешанным взглядом.
– Хорошо, – проговорил спокойно Быстросчет. – Я уплачу вам ваше, когда прибуду назад. Уплачу за каждый деб два деба. – Он презрительно скривил губы. – Три деба за один ваш.
– Проставь клеймо свое, – протянул ему табличку Мукомол. Он говорил так, словно бы ничего не произошло. Каум приложил печатку и поскакал следом за Илло.
***
– Илло, поговори со мной. – Быстросчет обнял пасмаса за плечи и притянул к себе. Тот воротил в сторону мокрые глаза. Его лицо стало маской с плотно сжатым ртом. Вот уже ночь и целый день он ни с кем не разговаривал. Был сам не свой. – Не суди свой народ по ним. Не так это. Есть среди него…
– Зачем ты врешь мне? Зачем врешь?! – резко повернулся к нему Илло. – Я распрощался со своими выдумками, и ты не держись за них. До последнего держался я, но не надо более этого. Боги порешили так. Не исправить их задумки. – Он поднялся на ноги, но Каум снова усадил его на место.
Ночь опустилась на равнины. Светлая ночь середины лета. Ночь, звенящая стрекотом цикад и множества других невидимых обитателей. Этот концерт ласкал слух после глухой тяжелой тишины жаркого дня. Равнины жили. Ничто не могло их убить.
– Быстросчет, нужен ты мне, – подошел к ним Тихий. Он отвел холкуна в сторону, где его уже поджидал Варогон.
– Зачем отпустил их? – спросил тот.
– Порешили они так. Пусть идут. Неволить не буду.
– Третьей дороги нет. Понял ли?
– Понял.
– Тогда, почему отпускаешь.
– К богам они отпущены.
Варогон внимательно посмотрел на холкуна. Губы его дрогнули в улыбке, а правая бровь взлетела на середину лба. Он похлопал Каума по плечу и отошел.
– Кто? – неожиданно спросил он из темноты.
– Ир.
– Хорошо то.
– Среди них есть соглядатаи… этих… из вашей дыры… хол… хол… Они ушли со своими стражами. Не менее двух сотен их. Не могу я… – начал было Тихий, ничего не поняв, но Варогон утянул его за собой.
Уходя к Илло, Быстросчет услышал полу смех полу шепот Варогона:
– Дорога выкует из него хороший клинок!
Илло сидел там же, где Каум его оставил. Его скорбь показалась теперь холкуну пустой, мелкой и даже какой-то вызывающей. Он снова разозлился, но осадил сам себя. Не время!
– Илло, донеси по каравану, чтобы силы берегли. Ночами идти будем.
Пасмас отрешенно кивнул.
– Зачем я тебе… теперь? – спросил он. – Пасмасы предали тебя. Я такой же, как они. Я ведь тоже могу предать. О, боги, как же стыдно! – Он зарылся лицом себе в колени.
– Ты говоришь глупые вещи, Илло. Там были не только пасмасы. Я видел и холкунов. Ты не такой как они. Главное доказательство для меня – их ненависть к тебе.
– Заметил? – донеслось из-за коленей.
– Нельзя не заметить. Ненавидят тебя, потому что ты лучше их. Они знают это. Отчего же ты не признаешь?
– Страшно.
– Что же тут страшного?
– Одному остаться страшно, – поднял голову Илло. Он внимательно посмотрел на Быстросчета. – Не представишь ты себе это, но попробуй. Когда не причем ты; когда не при ком. Один. – Он отвернулся. – С самого детства это со мной. Давно. А привыкнуть не могу. Желаю я прибиться к чему-нибудь. Быть с кем-то. Не поймешь ты, Каум!
– Да, не пойму, но…
– У тебя есть семья. Род у тебя есть. Есть те, кто руку тебе протянет. Кому ты свой. Кому ты скажешь, нет, а он тебе не укажет, прочь иди. Не такой я. Разница в этом, Каум. И сегодня я ее наконец-то всю понял. – Пасмас сглотнул подкативший к горлу ком. – Сколько зим подход я к ним искал. Делал все, чтобы стать при них, как при своих. Приняли меня. Вроде бы… Но едва, нет, сказал им… указали мне, чужой ты, пошел прочь… Кому верить, Каум?! Кому?!
– Мне верь. Иру верь…
– Вы холкуны, Каум!
– Что же с того? Мы любим тебя как брата!
– Нет, не говори этого. Не верю… Не обессудь, не верю я… сам в это не верю… ты правду мне говоришь, я знаю, но я… Я!.. не могу поверить. Там, внутри не могу… – Он поднялся на ноги. – Я тоже уйду. Мне здесь больше делать нечего.
– Если ты уйдешь вот так, когда нет причины, кроме неверия в себя, то ты вдвойне предатель, – раздался голос из темноты и в круг света от рочиропса вошел Ир. Он отирал топор. – Две большие луны назад я бы понял тебя. Сейчас, нет. – Холкун оправил кольчугу и сел. Он отрывисто дышал. – Ты сам сегодня назвал их предателями. Но их предательство понятно: трусы они и берегут свои жизни. Твое предательство никогда не примут боги, потому как нет ему оправдания. Ты оставляешь нуждающихся в тебе не по велению сердца, не по велению живота своего, но потому что предал себя. Сам себя предателем считаешь, и думаешь, что только поэтому не нужно здесь быть. Думаешь, себя предал, так и их обязательно предам. Так думаешь? Коли так, то ты предал и себя, и нас.
– Да, – прошептал, подумав, Илло. Он безвольно опустился на землю.
– Когда же предать нас хотел? – спросил в упор Ир.
– Не хотел, – растерялся пасмас. – Не хотел я, – он с мольбой посмотрел на Каума. Тот кивнул ему и улыбнулся.
– Ты с нами теперь. Успокой душу. Дорога сделала нас одного рода-племени. Саарары ли, разбойники ли нападут на нас, будут резать всех без разбора. Тракт – вот теперь наша родина. Тракт – это теперь твой род. Вот оно твое племя, – Ир указал на расположившийся вокруг них караван. – А мы братья тебе. Все. Навеки. – И он утвердительно кивнул на вопросительный взгляд Каума.
***
Всадник скакал, низко пригнувшись к шее коня. Хлопья пены слетали с губ животного; глаза его были навыкате от натуги, а бока ходили ходуном.
Полузакрытые глаза всадника остекленело смотрели на убегавшую мимо избитую колесами телег, копытами и ногами путников дорогу. Он отрывисто и кратко дышал. Все его силы ушли на то, чтобы вцепиться в гриву коня, зажать его бока своими ногами и не упасть.
Пространство вокруг казалось ему безбрежным; скачка бесконечной, а время застывшим. Неизвестно, о чем он думал, но по лицу его пробегали тени воспоминаний. Порой оно расцветало и румянилось – наверное, он вспоминал что-то из семейной жизни или из детства; порой лицо словно бы покрывалось тенью.
Ветер доносил ему голоса и песни, которые он когда-то слышал. Они звали его, ласкали его слух, бередили сердце. Но дорожка, одинокий след от слезы давно высох на его грязном от пыли лице. Больше не было сил плакать; не было сил ни на что.
Конь нес его вперед, выбиваясь из последних сил.
– Тпру-у-у!
Он даже не услышал голоса. Лишь заметил, как земля стала медленнее бежать прочь, а после и вовсе замерла, слегка раскачиваясь в стороны. Он увидел ноги грухха. Сильная рука впилась в его шевелюру и грубо приподняла голову. Синий небосклон оказался сокрыт за широким, хотя и отощавшим лицом воина.
Губы обессилевшего всадника тронула улыбка.
– Погляди. Знакомая рожа, – сказало лицо воина.
– Да эт же те, которые отвалились от нас. У-у, трусы.
Всадник продолжал улыбаться.
– От кого улепетывает он?
– Не знаю. Но неспроста это. Скорее его к Тихому отвезем.
– Я здесь останусь доглядывать, а ты вези. Потом возвращайся.
– Верно речешь. Так и поступим.
Дальнейший путь проходил как в тумане.
– Мукомол, – донеслось словно бы издалека до сознания пасмаса. Он открыл глаза.
– Пить, – казалось ему, прокричал он.
– Чего он шипит?
– Пить вроде…
Ему дали напиться.
– Говори, чего возвратился к нам? – перед взором напившегося проявилось лицо Илло. Он спокойно смотрел на него. – Говорить-то можешь?
– Могу, – выдавил из себя Мукомол. – Погоня… за нами…
– Погоди. – Лицо Илло исчезло. Через некоторое время оно снова появилось вместе с лицом Каума. – Продолжай.
– Погоня…
– Кто? – спросил холкун.
Беглец вглядывался в знакомое лицо, словно бы не узнавая его. За несколько прошедших дней оно стало каким-то старым. Глубокие морщины прорезали его. Взгляд стал еще более тяжелым. На переносице пролегла еще более четкая складка.
– Кто? – повторил Каум требовательно.
– Саара… ры…
– Сколько?
– Ар… армия…
Стоявшие рядом с говорившим воины переглянулись.
