Дмитрий Всатен
Книга 2. Хладный холларг
– Наконец же, – радостно гыкнул Омкан, – поход.
– Да…
– Быстросчет, ты говорил о чем-то, что требовало света, – напомнил Сгул. Его было сложно сбить с мысли.
– Так и есть, – спохватился Каум и развернул карту. – Карта плоха. Вот этот круг – Владия, а здесь вот твердыни саарарские и оридонские. Названия их и сами земли, – все сделано по словам старика, коего нашел я. Но нам достаточно и этого. – Все склонились над небольшой картой. – Это Великие воды. У них Прибрежье саарарское. Чуть выше – Холкунское Прибрежье…
– Прибрежная Холкуния? – уточнил Сгул.
– Кто как зовет, – кивнул Каум. – Оно простерлось вот сюда. Здесь, между Чернолесьем у Желтой реки и Холведской грядой, вот так, Пасмасия Чернолесская, а ближе к Боорбогским или Брездским горам, кто как их зовет, лежит Холкуния Чернолесская.
– Погоди-кась, – растолкал всех Омкан и повторил слово в слово то, что сказал Быстросчет. – Верно то?
– Верно.
– То-то, – довольно кивнул Омкан и снова посуровел.
– Отец мне говорил, – продолжал конубл, – что ранее, до оридонцев, при каждом ларге были деревни пасмасские, Заполье их кликали. На них взрастали хлеб, фураж и что еще было надо ларгам. У каждого свое. Трапезного тракта не было тогда в помине, и каждый ларг мог себе создать, чего хотелось. Когда нашли на нас оридонцы с саарарами, то поделили они нас. В Чернолесье холкунам не можно было свое растить, но делать можно было то, чего пожрать нельзя; в Прибрежье же, наоборот. Тогда и появились тракты, которые сегодня знаем. Сделано то было для того, чтобы разом обе Холкунии обессилить. Стоит лишь вот это место перекрыть. – Каум оглядел озадаченные лица слушателей. Им открывались новые истины, стоящие за теми, которые целые годы были понятны, близки и безгрешны. – А здесь, у Палларга и Карларга да, может быть и здесь, у Моларга, сходились тракты все. Когда на карту посмотреть, то…
– Намеренно сюда пришли! Намеренно порушили! – взревел Омкан, и несколько минут его пришлось успокаивать. – Потроха Кугуна! – вырывался он из крепких объятий Сгула. – Не могу… после… после… – поднялся он на ноги и, шатаясь, вышел. – Как же так-то это?! Как же так! – слышался его голос. – Боги… сколько же жизней положено за так! Как же так?!
– Продолжай, – проговорил как можно спокойнее Сгул. По его тяжелому дыханию было слышно, как злоба кипит в нем. Тот вид злобы, который обуревает всякого воина, осознавшего, что род его намеренно стремятся извести.
В глазах Ира Каум увидел слезы. Брат не смотрел на него, а потому Быстросчет похвалил себя за то, что удержался и не рассказал ему о своей догадке там, в городе. А ну как не сдержался бы?
– Разбив нам тракты…
– Белокостье, – прошептал Ир, – Белокостье нынче там.
– Когда такое сделали с Палларгом, то словно бы тело Холкунии поделили надвое, а чтобы из Пасмасии Прибрежной довольно хлеба не пришло в Чернолесье к нам, саарары порушили Пасмасию под корень. Бывал я там и не увидел ни одно живое существо. Лишь Кугун там бродит. – Каум поглядел на Омкана, возвратившегося к ним и хмуро уставившегося на карту. – Теперь уж можно и о главном.
Советом Илларга правит Опи из рода Кегов. Он богат безмерно для такого городка, как Илларг. За день до того, как мы покинули Илларг, мне донесли, что сын его Миикег отбыл туда, что нынче прозвано Белокостьем. Тогда я понял все. Илларг не в силах что-то сделать в Белокостье, а коли вышел Миикег, то значит указание на то имеет. Мне видится, что из Куупларга то указание ему дано, ибо Куупларг более всего нуждается в хлебе. Куупларг… – Быстросчет снова задумался, разглядывая карту. – Да только не выйдет с этим ничего. Когда бы они знали то, что я узнал, скрываясь под путами раба саарарского конубла, то не отослали бы Миикега в Белокостье. Не ведомо им то, что Пасмасии Прибрежной нет уже, и даже ежели становище поставят на землях, что под Палларгом лежали, и даже Трапезный тракт оберегать начнут, то ничего не получат. Некому в Пасмасии Прибрежной сеять хлеб, некому его убирать. Порублены пасмасы, порушены их деревни. Пустыня там. Все, кто на ногах стоял, те разбежались: кто в Холведскую гряду убег, в Эсдоларг, а кто в Холкунию Чернолесскую.
– А что с Холкунией Прибрежной? – спросил Сгул, указывая на карте ее местоположение у границ с Саарарией.
– Не знаю. Наслышан, что не брали саарары ларги, мимо прошли. На этом все.
– Себе оставили, – зло процедил Сгул.
– Даже и с оберегом от саарарян не выйдет голод избежать? – переспросил Омкан.
– Нет.
– А ежели туда пасмасов согнать?
– Во множестве разбойников там, да и саарарская конница не оставляет земли те своим вниманием, – покачал головой Каум.
– Чего делать, надумал? – спросил его Сгул.
– Надумал, – кивнул Быстросчет. – Коли боги не уберегут нас и урожай нам все одно не собрать, то надо взять то, что было отнято у нас.
– Это мне по нраву! – оживился сникший Омкан.
– Что делать будем? – опять спросил Сгул.
– Пойдем на встречу с Ветром Равнин. Он звать его велел, когда настанет срок. Час пробил! Менее всего сейчас нас ждут саарары. То самый лучший час, когда тебя не ждут.
– А до нас что решил?
– Что до вас, то вам надобно Белокостье отбить у Миикега да прогнать его вон. Кто владеет Белокостьем, тот будет владычествовать над Холкуниями. Всей Холкунией, от Великих вод до Боорбогских гор.
На этом они закончили и разошлись.
– Отчего ты им не сказал всего про Холмогорье? – просил шепотом Омкан у Сгула.
– Пусть делают, что им должно, а мы свершим, что нам должно свершить.
Морской скороход
Красный Столп переливался всеми известными глазу красками, отражая в себе всегдашнее в этих местах буйство природы и красоту прибрежных вод, освещенных лучами стоящего в зените летнего солнца. Ярко-желтые блики-зайчики весело перескакивали с камня на камень, взбегали по стволам в роскошные кроны деревьев, пытаясь сокрыться в них неведомо от чего.
Бухточка, надежно прикрытая от постороннего взора навесом древесных ветвей, была взбудоражена волнами, выталкиваемыми вперед носом небольшого корабля, который бодро прорвался под плакучие кроны живого занавеса и стал разворачиваться, стремясь коснуться боком небольшого причала.
С гуркена сошел олюдь в простой дорожной одежде, по которой невозможно было определить ни сословие, ни даже род занятия. Но Великие Столпы тем и привлекали жителей Владии, что не требовали представлений и не были чванливыми до того, чтобы не говорить с путником не своего сословия. Именно поэтому навстречу олюдю вышел невысокий пасмас, потиравший отлежанную ногу.
– Кто ты? – спросил он, зевая.
– Я Руг из Давларга.
– Чего надо?
– Я ищу того, кто бы смог провести меня к Морскому скороходу.
– О-о! – вскинул брови пасмас. Глаза его отсветили хитринкой. – Проходи! – разрешил он и указал рукой на тропинку. – Сперва пройди в храм Моребога. Там плату оставишь. После, иди, куда вздумается.
Назвавшийся Ругом кивнул.
Через некоторое время он оказался в опрятной харчевенке, где столы были начищены, а посетители чинно просиживали штаны и платья, разглядывая карты, письмена и иные предметы, говорившие о них, как об олюдях, занимавших не последнее место на кораблях.
Руг из Давларга присел на один из табуретов, заказал себе легкую закуску и холодного питья, и внимательно оглядел присутствующих. Его лицо приобрело озадаченное выражение.
«Где же искать того, кто сможет мне помочь?» – размышлял он. – «Где такой обитает?»
Он просидел в харчевне до позднего утра следующего дня, но как не прислушивался, ни один звук не мог ухватить его внимание и притянуть собой к говорящему.
Предстояло самое сложное: обойти все харчевни, кабаки и таверны; выслушать всех и вся, а возможно и просто ждать, ибо его слова, обращенные к пасмасу на пирсе, возможно, уже разошлись этой ночью по языкам. Оставалось надеятся, что пасмас не был пьян и правильно понял цель визита Руга.
Большой неудобство Столпа состояло в том, что на нем никогда не было постоянного контингента. Одни сменяли других. Оттого и нужный олюдь мог сейчас находиться в далеком плавании.
Холкун снял небольшую комнатку в местном постоялом дворе и лег спать.
Следующие несколько дней прошли в неустанном поиске. Спать приходилось днем.
На пятый день, вернее вечер, боги соблаговолили дать ему небольшую зацепку. Солнце лишь наполовину скрылось за линией горизонта, когда он был разбужен гомоном, доносившимся со стороны порта – так здесь называли замшелую бухту у подножия скалы. Звон железа ударенного о железо в мгновение ока проник в голову Руга, и глаза его тут же открылись.
Он вскочил на ноги и бросился к углу комнаты, где у него стояли небольшой меч и топорик. Схватив их в обе руки, холкун подошел к окну и выглянул на улицу.
– … ка-а-й, говорю!
– Обскажи, как дело-то… чего насел?!
– Обскажу… сейчас все тебе обскажу. Голову тебе сниму, так само обскажется!
– Невиновного винишь…
– Невиновного?!.. Будь ты проклят! Пусть твои потроха усохнут! А ну опускай…
– Нет указа мне на это.
– Когда будет – не услышишь! Висеть будешь на суку. Опускай, добром прошу!
– Обещай не портить шкуру мою и порт не тронь.
– Не нужна мне ни шкура твоя, ни эта лужа. Где Увеен?
– Кто ж его знает?
– Ты мне зубы не заговаривай. Опускай корзину.
– Опускаю. Но обещал ты…
– Обещал. Я держу обещания, в отличие от этого проклятого еен-тара.
Раздался скрип колес подъемного механизма.
– Ты чего удумал?! Чего удумал, я спрашиваю?! – раздался визгливый крик. – Тебе здесь жить надоело?! – Руг увидел, как из-за крайнего к обрыву дома выскочил толстый еен-тар и бросился к пасмасу, который встречал холкуна на причале. – Не опускай… не опускай, тебе говорят!
– Увеен, не тронут они порт и нас.
– Не опуска-а-ай! – визжал толстяк.
– А-а-а, вот и ты, разбойник. Ничего. Сейчас мы с тобой встре… эй! Ты чего делаешь? Ах-ах. Повредил ногу. Саарары, души их!
– Уйди оттуда! – не унимался толстяк.
– Ой! – воскликнул пасмас и с удивлением скосился себе за спину, из которой торчала стрела. – Попал в меня! – закричал он. – Попал! Убил он меня, – его голос ослабел и олюдь повалился на землю.
– Воины мои! – взвился в неистовстве Увеен. – Ко мне! – Он бросился в деревню и скрылся с глаз Руга за крышами и стенами домов.
Холкун отошел от окна, положил оружие на кровать и сел, почесываясь и потирая глаза. Он не выспался. Тут он заметил недоеденный завтрак и с удовольствием закончил его.
Меж тем, у обрыва ситуация накалилась до предела: саарары овладели подъемным механизмом и оказались у деревни. Их было не более семидесяти. Напротив них встало около сотни воинов Увеена. Еще триста голов жителей устроились вокруг двух армий, ожидая увидеть ни с чем несравнимое зрелище. Все они оживленно переговаривались, перемигивались и перешучивались то с саарарами, то с еен-тарами.
Основным оружием еен-тарских воинов были «г»-образные мечи-серпы с острым концом и небольшие квадратные щиты. Из доспехов на их телах уместились лишь короткие кольчужки и кожаные шлемы.
Саарары выглядели более грозно. Руг насчитал, по меньшей мере, тридцать полновесных воинов в броне и с полным вооружением.
– Смердячий тюк на кривых ножках! Трусливые твои потроха! – орал один из саараров. Он был одет как купец. – Уговор был меж нами. Ты меня охранить должон, а ты меня же и грабить начал?! Я тебе дебы платил, а ты еще и мой товар отнять вознамерился?!
– Недоразумение! Недоразумение! – лопотал Увеен в смущении. – На невиновного клевещешь, подлец! – вдруг вскипел он.
– На невиновного. Когда я убью тебя да голову твою отниму от тела, то на мачте моей ты увидишь такие головы своих дружков!
– Недоразумение!
– Вперед, саарары! Убить всех их! – взревел купец.
Армия пришельцев двинулась вперед и с грохотом столкнулась с еен-тарами. Началась та разновидность битв, которые часто произрастают из обыкновенной трактирной драки, если в трактире, волею богов, собрались воины или лихие люди.
Саарары рубились очень хорошо. Холкун видел их поставленные удары, разгадывал уловки и хитрости, но еен-тары дрались сплоченно и быстро, поэтому первые несколько воинов пали именно у саарарского конубла.
– Навались! – взревел тот.
– Эхе-хе! – услышал холкун под собой голос хозяина постоялого двора. – Опять смертоубийство. Не к добру они так распалились. А ну, ребята, поднимайся да за мной иди. Эй, ты, в окне! Воин али так?
– Умею, – отвечал Руг.
– Иди со мной и, коли придется помахать руками, живи до следующей большой луны бесплатно. Токмо прокорм будешь оплачивать.
Призываемый поразмыслил и нашел это предложение выгодным.
– Видать, конец Увеену пришел, – подошел к хозяину постоялого двора дюжий пасмас, по виду трактирщик. – Собрал уж, смотрю.
– Собрал. Как и всегда, кончать мы будем. Хе-хе!
Довольно большой отряд служек во главе с трактирщиками и другим деловым людом неспешно выдвинулся вперед и занял место чуть позади саараров.
Увеену было нелегко. Он уже и сам бился, размахивая большим кривым мечом. В дело вступили профессиональные саарарские воины и еен-тары таяли на глазах. Уже более шестидесяти их них лежали на земле, обильно заливая ее кровью.
Несколько саарарских солдат выбежали из порядков и набросились на зевак. Их глаза обезумели от вида крови и жара битвы.
– Чего и говорить, такие же! – вздохнул трактирщик. – Давай кончать их!
– Погоди, Увеен падет, тогда и посмотрим.
Едва эти слова были произнесены, как толстяк рухнул разрубленный от плеча до живота мощнейшим ударом тяжелого бердыша.
– Вот теперь оно и можно, – сказал хозяин постоялого двора и дал знак своим воинам.
Все они, а в их числе и Руг бросились вперед. Холкун окрикнул одного из саараров, не желая бить ему в спину. Когда тот напал на него, Руг блокировал удар его топора своим топориком и проткнул ему шею мечом. Более он ничего свершить не успел, потому что дело было решено.
Трупы быстро разобрали и если бы не примятая в черных брызгах трава, никто бы и не догадался, что здесь произошло кровопролитие.
– Обучен ты, – подошел к Ругу трактирщик. – С двух ударов увалить такого верзилу – это дело, а не так, не поигрывания. Воин ты.
– Воин, – кивнул холкун.
– Когда воин в Столпы прибывает, то нужно ему либо наняться дабы укрыться, либо еще что. Тебе чего?
– Найти мне нужно кое-кого.
– Кого это?
– Скорохода.
– А от кого будешь?
– Из Владии я. Из Холкунии. Из Давларга.
– Знаю, где это. Чего же Давларгу от Морского скорохода надобно?
– Провизии бы нам, да неоткуда взять. Слух до нас дошел, что в Великих Столпах да у саараров урожай хорошим был. Его бы нам купить себе.
Трактирщик улыбнулся и отошел прочь.
– Живи за так, – хлопнул Руга по плечу хозяин постоялого двора. Его лицо и грудь были забрызганы кровью. Встав рядом и опустив на землю тяжелую палицу, он отер пот с лица и размазал его по бороде.
– Из-за чего сеча была? – спросил холкун.
– Из жадности была. Пойдем со мной. Расскажу. – И он подтолкнул Руга к ближайшей харчевне. Холкун не заметил, как хозяин постоялого двора обменялся взглядом с трактирщиком.
Они прошли несколько десятков шагов и засели во дворике ближайшей харчевни. Мимо них проходили увеселенные увиденным и распаленные боем воины и девицы. Все громко хохотали, рассказывали друг другу небыли, так, словно бы бой произошел не сейчас, а много веков назад и видели его не все, а лишь немногие.
– Морской скороход нынче не здесь. Будет лишь после празднеств в честь пришествия Брура, – заговорил хозяин постоялого двора. Холкун шевельнул бровями, изобразив удивление. Ждать до осенних дождей у него не было никакой охоты. – А может и тогда не придет. Здесь же Столпов сколько, знаешь? Нет? Скажу тебе, много. Куда пристанет он, то неведомо. – Они выпили по второй кружке. – Ежели тебе провизия нужна – смотря какая, конечно – то могу тебе шепнуть имечко. Ты как к реотвам? Чуешь их, али нет?
– Чую. Хорошо. Любы они мне… нет вражды с ними у Холкунии, – выдал Руг все, что мог сказать, не понимая вопроса.
– То хорошо. Ты только скажи, чего надобно?
– Зерно надобно. Еще чего, что долго везти можно.
– Сыр подойдет?
– Да.
– Сыры у нас на Столпах великолепные.
Выпили еще по кружке.
– А сколько надо?
– Не знаю, как у вас здесь меряют.
– Как и везде. По-оридонски меряют.
– Тогда нам надо две тысячи локуров пшеницы, тысячу осков сыра. Прикупили бы и железа до тысячи локуров.
Хозяин постоялого двора призадумался. Поставка восемнадцати тонн пшеницы и тонны сыра, да в прибавок девяти тонн железа была делом не простым в нынешние времена. Когда он посмотрел на холкуна, то взгляд его был уже совсем другим.
– Фаап я, – представился он. – Видать и взаправду конубл ты.
– Не конубл, но помогаю, чем могу. За кого же ты меня принял?
– За шпиона оридонского… али за саарарского. Без счета их здесь. Вынюхивают все про все. Не знаю уж, чем им там Скороход не угодил, но слухи про него идут великие.
– Слыхал и я про него. А потому ищу. Немало надо нам. То, о чем слышал сейчас от меня – малая часть. Много больше нам надо. Голод во Владии.
– Слышал. Немало. – Фаап вздохнул. – Я ведь и сам-то владянин. – Он умолк и, нахмурившись, махнул рукой своим мыслям. – Но все одно, передам я тебе одного из наших, а с ним решите, чем и сколько гуркенов снарядите. Да, – спохватился он, – чем платить будете?
– Оридонскими дебами.
– Это хорошо, что оридонскими. На это мы… он пойдет. – Хозяин постоялого двора тут же перестал пить и поднялся: – Идем, что ли?
– Идем. Куда идем?
– Отдохнем, а после… – и он махнул неопределенно в сторону моря.
– Фаап, дружище, выпей со мной! – неожиданно подсел к ним невысокий холкун. По всему выходило, что он тоже участвовал в кровавой драке. – За победу нашу.
– За победу выпью, – улыбнулся хозяин постоялого двора.
– Видал ли, как я саарарина охлобучил?! – И следом за восклицанием потекла длиннющая история о бое с присказками, маханием рук, дикими выражениями лица и воплями. Вскоре вся харчевня участвовала в обсуждении. Меж тем, пили, пили и снова пили.
– Я выйду, – предупредил зачем-то Руг, стараясь приподнять отяжелевшее тело. Стоял такой гам, что он не услышал даже самого себя.
Вдруг его тело обрело легкость и взмыло кверху. Он увидел свои ноги так, словно ему голову отделили от тела. Неизвестная сила повела его в сторону. Он проплыл через дворик, вылетел на тропу. Сознание поминутно меркло и снова разгоралось. Вот он уже у лебедки; вот он очнулся, когда корзина ударилась о землю; причал; качка и свежий ветер; опять необычайная легкость и свет отчего-то больно бил в глаза. Неожиданно на скулу его обрушился мощнейший удар. В затухавшем сознании начертались слова: «Отоспится, а там… поговорим».
***
Холкуна разбудили резкие крики чаек, которые носились за бортами корабля. Одна из птиц села на поперечину мачты. То ли птица была тяжела, то ли штырь был небольшим из-за размеров гуркена, но поперечина тоненько заскрипела.
– Разомкнулся он, – сказал кто-то прямо над головой Руга.
Послышались грузные шаги и перед взором лежащего предстала высокая сутулая фигура.
– Дайте ему пить, – резко произнесла она.
На тело холкуна излилось несколько ведер воды. Он задохнулся от холода и резко сел, отфыркиваясь.
– Скажи свое имя…
– Руг я из…
– Настоящее имя.
Холкун непонимающе уставился на сутулого. Тот отвернулся от него, отошел и оперся спиной о перила корабля.
– Ты вышел из Арлторма. Твой гуркен звался «Летящий над волнами гусь». Ты искал Скорохода, как ты говоришь, чтобы договориться о подвозе провизии в Холкунию, в Давларг. Верно ли?
– Да, – опешил Руг от такой осведомленности.
– Не скажешь нам свои истинные цели?
– Провизию я хотел. Из Давларга я, – залепетал холкун.
– К Моребогу его, – приказа сутулый и стал удаляться.
Руга схватили под руки, протащили к борту и приложили к шее меч.
– Стойте! – заорал он в ужасе. – Я скажу… скажу.
Сутулый обернулся.
– Это последний раз, когда я буду слушать тебя. Подумай, что собираешься сказать, – произнес он шевеля одними губами. Его бледное лицо с проницательными синими глазами не выражало ничего.
«Он похож на Моребога», – неожиданно подумал холкун и решился:
– Я Ир из рода Поров. Я брат тому, кого прозвали Быстросчетом… и Лесорубом. Коли не знаете, то дружбу водит он с Ветром Равнин.
Сутулый молчал. Его синие глаза буравили лицо молодого холкуна, рассматривая струйки воды, бежавшие по лицу плененного. Ни один мускул, ни один звук долгое время не тревожили лицо сутулого. Наконец, губы его разомкнулись:
– Сечелюб, – неожиданно проговорил он.
Ир в изумлении вперился в него. Лицо-маска сутулого оставались бесстрастными. Наконец он вдохнул и кивнул своим воинам, давая знак, оставьте его.
– Говори далее, – приказал он.
– Далее говорить буду только со Скороходом, – уперся Ир, – тебе я все сказал. Что мог, сказал…
– Почему с ним?
– Так указано мне.
– Лесорубом или Ветром Равнин?
– Лесорубом.
– Хм, – сутулый отвернулся и прошелся до кормы гуркена. Только теперь Ир смог оглядеться. Они находились в открытом море на борту хлипенького рыбацкого суденышка. Сети и иной рыбацкий инструмент и снасти уныло повисли по обоим бортам гуркена. – Коли мне не скажешь, то никому не скажешь, – вывел Ира из созерцания сутулый. – Режьте его, – снова приказал он.
– Не страши меня теперь. Уже то во мне, что даже и под топором палачей твоих не скажу. Коли нужно услышать мои слова, отвези меня к Скороходу. А убить хочешь – убей!
И снова лицо-маска внимательно посмотрела на него.
Неожиданно к сутулому подступил воин и громко шепнул:
– Один он был. Нечего опасаться нам. А там подальше отставим его, ежели чего… Коли попытается, то мы его кырк.
Сутулый кивнул и снова подал неопределенный жест. Его понимали без слов.
Корабль быстро убрал рыбацкие снасти, поднял единственный парус. «Оф», налегли на весла гребцы. Море заструилось за бортами, и ветер прохладными струйками хлынул в душный трюм, куда закинули Ира Сечелюба. Там, среди полусгнившей рыбы и удушающего запаха, Сечелюб забылся тяжелым сном.
***
– Скороход, он хотел говорить с тобой, – ломкий голос сутулого, его придыханное произношение, от слушания которого невольно ныло и тянуло горло, обратился к дородному реотву, который вышел на палубу боевого гуркена, выкрашенного по верхней кромке ватерлинии в красный цвет. Рядом с красными полосами шли зеленые и волнообразные линии.
Ир невольно открыл рот, когда оглядывал внушительных размеров бухту, в которой толпились не менее четырех дюжин боевых кораблей. В ее дальнем конце были устроены верфи, на которых в разной степени готовности находились два гуркена.
Далее, по линии гор, опоясывавших бухту со всех сторон, его глаза различили стены поднимавшегося ввысь громадного замка. Подобно муравьям на их строительстве копошились сотни фигурок.
– О! – невольно вырвалось у Ирпора, когда он увидел среди олюдей громадных волосатых существ, походивших на брездов. Своими когтистыми лапами они поднимали большие валуны, словно бы это были пушинки, и тащили их вверх, к крепости.
– Он назвал себя Ир из рода Поров. Он назвал себя братом Каума из рода Поров по прозвищу Быстросчет, друга Ветра Равнин, – продолжал сутулый.
Скороход подошел и внимательно посмотрел в лицо холкуна.
– Расспросил его? – обратился он к сутулому.
– Отказался говорить со мной. С тобой хочет говорить.
– О чем другом расспросил?
– Да. Не врал. Все сказал, как знаемо нами.
– Ты близок Ветру Равнин, верно ли? – спросил Скороход, вдруг обратившись к Ирпору, сидевшему на палубе со связанными за спиной руками.
– Да, – ответил Ир. Он склонился в поклоне насколько мог.
– Не надо преклоняться. Не люблю, – поморщился Скороход. – Все мы здесь равные. Оттого и сила мы. Но скажи мне, недавно лицо у Ветра обрело иное выражение. Отчего так?
– То саарарская стрела, – не задумываясь ответил Ир, – она изодрала щеку и отныне он веселым стал. Так шрам ему лег. Я рядом был, когда случилось это.
– Ступай за мной, – приказал Скороход и спустился в трюм. – Нагдин зовут меня, – представился он. – Что ты сказать мне должен?
– Варогон и братец просят тебя быть там, где встречу ты держал всегда.
– С Каумом я не встречался.
– Варогон, – запнулся Ир, – с ним… где…
– Почему мне должно это?
– Комт умолк навеки, – такие вести из Эсдоларга, слышал ли?
Морской скороход резко обернулся и вперился в пленника.
– Там буду, – кивнул он, – но ты мне расскажи, кто братец твой. Все говори. Теперь в одной мы упряжи.
До поздней ночи холкун рассказывал Скороходу о злоключениях братьев и о том, как вернулись они в Пасмасию Прибрежную и увидели голодомор; о том, как в Холкунии Чернолесской конублы захватили власть и правят так, как и оридонцам не пристало править – притесняют своих же соплеменников, грызутся меж собой. Рассказал и о многих других несчастиях, как то: о пропаже семьи, точнее женщин и младшего брата; об убийстве многих родственников и гонения на всех, кто не состоит в торговых кланах, управляющих Советом городов.
– Давно я знал про то, – усмехнулся реотв. – Чего ж дивиться?! На саараров посмотри. У них купцы всю власть себе забрали задолго до Холкунии. Ну а теперь там то же, что видел ты дома у себя. Купцы на то, чтобы торговать; воины – сражаться должны мочь, а управлять – то дело лишь богов. Быть богом не каждому дано. И ни тебе, ни мне, пока, то не дано.
– А может быть дано? – удивился Ир. Никогда он не думал в таком ключе.
– Со временем. Всему свой час! – Скороход поднялся на ноги. – Теперь иди. Закончили мы. Ходи везде без страха, я дам приказ тебя не трогать.
***
В удивительных землях оказался Ир. Никогда и нигде он не видел ничего подобного: богатые городки скрывались за небольшими земляными валами, а деревеньки и вовсе были открыты миру. В городах жили холкуны, а в деревеньках пасмасы. Вместе с ними на полях работали животные, походившие на чудовищ, коих впервые он увидел в бухте. Они были столь сильны, что могли бы порушить все вокруг, однако мирно копошились в земле, подчиняясь приказам олюдей. Приходящими, звали их здесь.
Словно бы в древности оказался Ир. Будто бы в годы, когда его отец сам бегал малышом по пыльным тропинкам Владии. Тучные стада паслись на предгорных лугах. Поля колосились ярко-желтым. Словно море разверзлось перед его взором, когда он переходил через перевал. Море пшеницы, ржи, овса. Табуны коней, груххов и даже небольшое стадо громадных кеорхов виделись ему, пока он путешествовал по стране, название которой каждый житель произносил с грустью. Скрытоземье, так называлось изобилие, которое наблюдал Ир.
Грустнее и грустнее становился он всякий раз, как на него наплывали воспоминания о Владии.
«Такой могла быть и моя земля», – думалось ему. – «Наша земля», – поправлялся он, оглядывая бухту Благовестия. И ненависть, величайшая ненависть росла и крепилась в нем, едва вставали перед глазами панорамы орд саараров, подгоняемых оридонцами; толп сухопарых грирников, вперемешку с заплывшими от жира эврами, не умеющими держать оружие. Злился он, когда приходило понимание того, что крушат и хищные конублы в холкунских городах, когда грызутся между собой из-за лишней крупицы прибыли.
Слезы набегали на глаза, едва Ир начинал сравнивать трудную, но веселую жизнь в Скрытоземье, где пасмас был пасмасов, а холкун холкуном и не стеснялся этого, и не возгордился этим.
Иной раз в размышления вбирались крамольные мысли: а что если бы тени Скорохода не было над ними? А что, если бы не его сила? Стало бы здесь, как во Владии?
– Выходим поутру, хол, – ворвался к нему в комнатку мальчишка-холкун. Его звали Некрас Резвый. Он был приставлен к Сечелюбу для обучения мечевому и топорному бою, а также в качестве служки (и соглядатая, как предполагал Ир). – Скороход сказал так. – Лицо мальчика сияло.
Ир улыбнулся горько и жалостливо посмотрел на мальчика. «Ты не знаешь, куда ты идешь со мной», – проговорил он про себя. – «Ты вернешься другим!»
– Побьемся? – умоляюще посмотрел на него Резвый. – Время пришло.
Остаток дня они потратили на тренировку и бой. Тренировалась вся бухта: где-то воздух звенел от ударов разного рода оружие друг о друга и о щиты; где-то гуркены выписывали круги, вспенивая воду тремя рядами весел; где-то с гулом взмывали в воздух и расплескивали песок валуны, которые исторгали камнеметы, установленные по три на палубах боевых гуркенов, коих в Прибрежье уже прозвали «красными скороходами».
Ночью Ира вызвали к Морскому скороходу.
– Пришли съестные гуркены, – сказал он, – мы будем выходить. Собери вещи и приди ко мне.
Начался прилив. Луна стояла высоко над головой. Волны потоками воды заливались в бухту через рифы и скалы, и казалось, что Скрытоземье, разинув зубастую пасть, вбирается в себя Великие воды.
Ир стоял на палубе и с интересом ждал, когда же начнется выход эскадры. Уходили все корабли.
На причал бухты вывалило почти все население будущей крепости и окрестных деревень. Женщины, старики и дети сгрудились у кромки леса и махали руками уходящим в Велиководье. Слышались крики прощания и плач.
– То будет чудо! – прошептал Ирпору возбужденно Некрас. – Чудо чудесное!!! – Он нервно дернулся и стал подпрыгивать от нетерпения.
Откуда-то сбоку эскадры выплыла лодочка и направилась к выходу из бухты. Она без труда прошла между зубцами и скрылась из вида.
– Все на весла! – пронеслась команда. – Стройся колонной!
Взревел густым басом рог.
Корабли стали выстраиваться один за другим, по два в ряд. Паруса были спущены.
Неожиданно подул сильный ветер, хотя на небе не было ни облачка. Ир обомлел, когда увидел, как море ровно в том месте, где прошла лодка стало приподниматься и поднималось до тех пор, пока зубцы рифов и скал не оказались глубоко внизу.
Вперед, взревел рог, и Приходящие, сидевшие на веслах, с глухим рыком навалились на них. Гуркены устремились вперед.
– Неприступная крепость, – выдохнул Ир. Он внимательно смотрел за борт. Там, на бирюзовых прибрежных волнах покачивалась лодочка, которую он видел проскользнувшей промеж рифов несколько часов назад. Она была пуста. Где же гребцы?
– Чудо то, – весело подтвердил ему Резвый. Он залился веселым смехом: – Ну и рожа у тебя!
***
Каум внимательно смотрел на Скорохода, который говорил с Варогоном так, как говорят давние друзья. Взгляд Быстросчета скользил по морщинкам в уголках его глаз, по сухости у окончания крыльев носа, по выцветшей под лучами солнца бороде, по усам, сохранившим еще морскую соль.
Морской скороход внушал доверие и уважение. Ростом он был чуть ниже брезда, но дородность распирала его живот, от чего говорил он с натужным баском.
– … ты чего думаешь? – обернулся к холкуну Ветер Равнин.
Вот уже несколько часов говорили они о том, что происходит во Владии, но более всего тревогу вселяла Холкуния Чернолесская и Прибрежная, ибо на их многострадальных землях сейчас разворачивать основные события.
