Дмитрий Всатен
Книга 2. Хладный холларг
Несчастный старик во второй раз за ночь вылетел из таверны и плюхнулся наземь.
– Чего отведать хочешь? – подбежала к Цитторну девка, отиравшая до того стол от пролитого из желудка пасмасом, лежавшим под лавкой в комичной позе.
– Сарбры, – бросил ей Тихий и присел за ближайший свободный стол.
В углах таверны царила полумгла. Лишь у того места, где хозяин держал вина и пиво, а также ворох тарелок, полотенец и разнообразного иного добра, лишь только там свет от рочиропсов был ярким. Таверна топилась по-черному. От этого под потолком стелилась тонкая пелена дыма.
Принесенную сарбру Цитторн в один глоток влил в себя. Краем глаза он заметил, как подле него стало больше пространства. Брезды славились буйным нравом, а потому холкуны и пасмасы, даже и пьяные, предпочли ретироваться в дальние углы таверны, а то и вовсе – вон.
Тихий заказал еще шесть мер сарбры и изготовился по окончании пития устроить скандал. Но компания в углу поднялась на ноги и, раскачиваясь и дружно горланя, проследовала к выходу. Десяток шагов дался не всем, а потому двое из четверых повалились на пол и тут же уснули мертвецким сном. Оставшиеся в силах товарищи пытались поднять их, но после того, как от натуги еще один из них повалился под стол и захрапел, соотношение спасающих и спасаемых изменилось не в лучшую для первых сторону.
– Пусть… они… – тяжело кивнул на них головой старый воин, видимо, главный в компании, и вывалился из таверны.
– Чего ж это ты? – удивилась девка, получив на руки дебы, хотя кружки с сарброй стояли не тронутые.
Цитторн криво усмехнулся, отведя взгляд от воинов. Он посмотрел на девку, снова хмыкнул, разом влил в себя все три кружки, которые были поставлены перед ним, сграбастал девку в объятия, смачно поцеловал ее в губы, и поднялся на ноги.
Компания недалеко ушла от таверны. Каум, Бор и трое воинов, притаившихся на улице, по команде вышедшего из помещения Цитторна, быстро догнали троицу и оттащили в ближайший переулок. Тихий принес на плече старика.
Воины, оказавшись в руках неизвестных, мгновенно протрезвели и пытались сопротивляться. Когда же над ними нависла брездская фигура Цитторна, всякий попытки были оставлены и несчастные смиренно ожидали своей участи.
– Кто? – встряхнул старика Тихий. – Кто из них?
– Он, – тихо прошепелявил тот. При падении он сильно разбил лицо.
– М-м-м! – замычал воин, на которого указал старик.
– Открой ему рот, – вступил в триалог Каум, пришедший в себя после услышанного. – Говори, ты тот, кто пришел вчера в ларг с порией.
– Мы все… все… – залопотал молодой воин, глядя на Быстросчета широко открытыми от ужаса глазами. – Кто вы?
– Где встала пория? – спросил Цитторн. – Говори, не то расплющу тебя между пальцами, как поганую гниду!
– Мы встали у большого колодца, что при хлебной лавке.
– Где это? – Цитторн озадаченно посмотрел на Каума.
Старик ожил, подумав, что обращаются к нему.
– Там, где ранее жили Поры… – выдавил он из себя, икнул и безвольно повис, обмякнув.
***
Слеза, на дугообразной поверхности которой дрожал неясный лик луны, медленно выкатилась на щеку Борпору, застыла на ней, словно бы решаясь, и резво скатилась вниз, мелькнув на коже серебряной звездочкой.
Каум и Бор стояли перед своим домом, взирая на него из тени, словно бы они были ворами или грабителями. Оба привалились к стене дома напротив, ибо ноги их, всегда сильные, уже второй раз за ночь отказывались служить холкунам.
– Тяжко мне, – простонал Бор и всхлипнул. – Дом наш… – Он не договорил и уткнулся в ладони.
Каум стоял, хмуро глядя на свет в окнах. Его глаза вперились в самый верхний третий этаж, в оконце, подле которого много лет назад он сам любил сиживать за документами. Слез не было. Лишь ком подкатил к горлу, да в воспаленном мозгу проносились картины прошлого.
Говорят, думалось ему, что до прихода Комта Верного, при Глыбыре Длинномече, Владия жила в тучности и довольствии, а после настали тяжелые времена. Те, кто молод обвиняют в них Глыбыра, старики – Комта. Теперь же, когда в Боорбрезде правит Могт Победитель, настали времена, которые проклинаются всеми. При Комте было тяжело, но Кауму та жизнь казалась сказкой, кто бы что ни говорил.
Дом, перед которым они с братом стояли, был частицей их прошлого. Прошлого, которое никогда уж не вернется.
– Что делать будем, Каум? – спросил Цитторн, приблизившись к ним тихо, как кошка.
– Он не очнулся? – спросил Быстросчет.
– Нет.
Каум сжал губы. После того, как старик оповестил его о том, что у него есть семья, Быстросчет более не считал вид дома самым волнующим в Фийоларге.
– Знать бы, где этот Смат обитает сейчас, легче бы дело было, – клацнул языком Тихий. О Смате, командире пории, они узнали от солдат, которые теперь лежали в канаве промеж домов с переломанными шеями. – Да только, как жежь узнать про то?
– Там он, – сказал Быстросчет. С непонятно откуда взявшейся уверенностью холкун указал пальцем на «свое» окно на третьем этаже. Лишь после этого на ум пришло объяснение. Он озвучил его: – Там лишь стол стоит и принадлежности для письма. Так… так при мне было. Сейчас не знаю…
Цитторн кивнул и подозвал троих воинов. О чем-то пошептавшись, они резво перебежали улицу и скрылись в тени дома Поров.
– Пойдем уж и мы, – вышел из оцепенения Бор.
Братья подошли к углу дома и увидели там Цитторна, который держал на себе трех воинов. Двое из них стояли на плечах друг друга, уперев руки в стену дома, а третий осторожно лез вверх по их телам. Оружие воинов было сложено у ног Цитторна.
Затаив дыхание Каум смотрел на смельчака. Тем временем, последний добрался до края крыши, зацепился за него и с трудом, но взобрался наверх. Осторожно проползя куда-то вглубь кровли, он свистнул и, в то же мгновение, к ногам холкунов и брезда упал конец веревки. Он тут же затрепетал, потому что второй воин ухватил его и стал взбираться наверх. За ним последовал третий.
– Быстросчет, я здесь буду, – обернулся к братьям Тихий. – Коли от вас шум поднимется наверху, то я дверь здесь, снизу, проломлю и тоже пошумлю.
Бор легко взобрался наверх, а вот Каума пришлось поднимать, ибо от пережитого он остался без сил. В последний раз веревку поднимали, когда Цитторн привязал к ней пучком оставленное воинами оружие.
– Был здесь ход, помнишь, братец? – Бор ползал на коленях по массивным доскам крыши, разгребая снег закоченевшими руками.
Каум опустился на четвереньки, собрал охапку снега и прижал ее к лицу. Холод привел его в чувство. Быстросчет внимательно осмотрел крышу и указал Бору, там.
Они наконец-то отыскали люк, но, как ни старались, не могли его открыть. Покрывшись от натуги потом, братья отсели от люка в отчаянии.
– Заперли, – сдавленно прохрипел Бор. Его трясло от усталости.
Ночь перевалила за свою половину и медленно клонилась к концу.
– Хе! – Бор вдруг хлопнул себя по лбу. – Птицы!
– Что? – не понял его Каум.
– Мы птиц кормили, помнишь? Матушка, как узнала, прогневалась. Помнишь?!
Каум кивнул.
Много зим назад, тогда, когда прошла, как помнилось Каума, лишь одна зима с их переезда в этот дом – Сате и Бор повадились кормить птиц. Это злило Теллиту, потому что со временем птиц стало слетаться столько, что шум от их криков стоял такой, какой, верно, бывает лишь на рынке в праздничный день. Мальчики кормили птиц с чердака. Для этого они соорудили кормушку и выдавили две доски, чтобы протискиваться через них к кормушке и сыпать в нее крошки. К этим-то доскам и устремился Бор.
Обвязав себя веревкой, он соскользнул вниз с крыши и завис под ней. По тому, как с чердака долетел звук дружного храпа, Каум понял, что доски поддались. Через несколько мгновений послышалось сопение, и на крышу взобрался Бор.
– Много их там, – еле отдышался он. – Чего делать, братец?
Каум вздохнул. Придется идти по самому сложному пути – рубиться со всеми, кто будет в доме, пока не доберутся до Смата.
Где далеко послышалось ржание коней, крики и звон железа. Морозный воздух далеко разнес эти звуки.
– Спускаться нам надо. В дверь войдем. Так сподручнее, – приказал Каум.
Один из воинов подполз к краю крыши и посмотрел вниз. Раздался клекот.
– Холларг, нет его? – сказал воин.
– Кого, Тихого?
– Его самого. Не вижу.
– Где же он?
– Не вижу.
– Спустимся с другой стороны, братец, – шепнул Бор. – Нехорошо что-то это все.
Они принялись осторожно спускаться по веревке вниз.
Когда ноги Каума коснулись земли, он впервые ощутил, как же сильно они у него дрожат.
Задняя дверь дома была не заперта. На пороге сидел в дупель пьяный солдат-стражник и спал. Каум обошел его со спины и осторожно вошел в дом.
В нос тут же ударил спертый запах десятков давно не мытых тел и сильный винный дух.
«Боги Владии с нами», – невольно улыбнулся Каум, почувствовав, как сильно разит от воинов перегаром, – «драться с такой порией не страшно».
– Холларг, – тронул его за плечо один из воинов, – Цитторн объявился. Слушай!
Все пятеро прислушались. От стены и впрямь долетал свист. Он был не ровен, натужен, даже надрывист.
– Иди ты один. Приведи его сюда, – приказал Быстросчет воину. Последний стал осторожно пробираться к выходу.
Открылась и закрылась дверь.
– Здесь матушка всегда сидела, – жалобно проговорил Бор, и Каум узнал любимое место Теллиты на кухне, у жаровни.
Дверь еще раз открылась. Воин быстро приблизился.
– Выйти всем надобно, холларг.
– Что?
– Тихий зовет вас.
Ничего не понимая, Каум пошел вслед за воином. На крыльце, не таясь сидел Цитторн. Он весело поглядел на Быстросчета. В утробе его желудка зародился рокот, похожий на смех.
– Хол, а тебе и верно боги помогают, хы-хы! – Цитторн наклонился вбок и подхватил на руку круглый предмет. – Вот он, Смат. – Тихий приблизил отрубленную голову к лицу Каума. Тот невольно отстранился.
– Почем знаешь, что он? – встрял Бор.
– Он мне сам сказал. – Цитторн не выдержал и захрипел в кулак, сдерживаемым смехом.
– После расскажешь, – остановил его Каум. – Мы все сделали. Дело за малым осталось. Где старик?
– Лежит, где и оставил.
– Пойдем к нему.
Воины бросились прочь и скрылись в переулке.
***
Проследив за тем, как зад Каумпора скрылся на крыше, Цитторн отошел глубже в тень и стал прислушиваться. Через некоторое время на порог вышел солдат и стал мочиться, что-то бормоча. Тихий услышал:
– Раздери его глотку, Овва. Отнимите у него сил Ваддин и Ремак. Чтоб ему пустое осталось. Все нутро болит. Чтобы ты подох от щедрот холларгских, проклятый Смат.
Цитторн в два прыжка оказался подле воина и сгреб его в охапку. Удар под дых, шлепок по затылку и солдат обвис на Цитторне, продолжая мочиться.
Снег, куда Тихий швырнул солдата, оттащив в ближайшую улочку, быстро привел его в чувство, а вид брезда скоро развязал язык. Язык же под гнетом страха, сообщил ушам Цитторна, что Смата нет в доме. Он у холларга, и вскоре прибудет.
– Я уж хотел высвистеть вас, та тут на крыльцо вывалило аж трое по тем же нуждам, – рассказывал Цитторн, пока отряд двигался в сторону дома вечной радости, на который указал им старик. – Едва доделали, как один другим говорит: «Скорее внутрь. Смат уж близко». Тогда и я расслышал коней. Да только я-то знаю, что при Холведе не только слухи, но и звуки дальше слышаться. Потому взял я Ротнена, – Цитторн поднял топор и любовно оглядел его, – пошел один. Их шло четверо. Я путь преградил. «Почему ты мне поперек встал?» – мне один из них говорит. Я и спросил его: «Кто ты такой?» «Я Смат» – смеется он мне, а я его коня по морде Ротненом огрел, да тут же второму такое же. Те двое, что на конях остались, на меня пошли. Одному я руку выломал, а после уж шею свернул, а второму грудь проломил ударом кулака так, что и ни взвизгнул, замертво упал. Смат со мной драться хотел, да конь ему ногу зашиб, потому я его схватил, да тут меня мечом приложили по заду. То был последний из его воинов. Его ногу конь придавил. Я упал на Смата, да и прибил ненароком. После уж и того прибил. Вот и весь сказ.
– Боги ведут нас своими путями, – философски заметил Бор. Солдаты согласно хмыкнули за его спиной.
– Здесь где-то и будет, – Каум вышел на середину улицы и осмотрелся, – мы близко. Еже… – Он не договорил, ибо тревожно взревел боевой рог. Быстросчет побледнел.
– За стену нам уйти надобно, Быстросчет, – сказал Цитторн.
– Нет. Я хочу ее… их увидеть, – вырвалось у Каума сокровенное. – Идите к стене, я буду сразу за вами.
– Мы не пойдем, – отрезал Цитторн, – не в себе ты сейчас. С нами иди.
– Здесь уж близко… недалеко…
– Братец, – вступил в разговор Бор, – мы после за ними придем. Дело у нас большое. Лишь ночь и снова ты будешь здесь. Уйдем.
– Близко… уж близко, – как заговор повторял Каум, лихорадочно ища глазами публичный дом. – Она там… Он сказал, что она там… Эк! – Он задохнулся. Двое воинов схватили его и потащили прочь.
– Нельзя такое дело на одну ее променять, Каум, – прохрипел рядом голос Цитторна. – Немало и у нас боли, но дело важнее.
– Я посмотреть. Лишь посмотреть, – вяло вырывался Быстросчет. Он понимал, что Цитторн поступает правильно и шел к дому терпимости с тяжелым сердцем, подспудно ожидая, что его остановят. Но его не останавливали. Он клял себя, но ничего не мог поделать. Прошлое призывало его. И наконец… – Поставьте, – приказал он голосом, в котором лязгнула сталь. Он был также холоден, как и всегда до этого. Воины подчинились. – Лишь ночь? – Каум повернулся к Бору – тот кивнул, к Тихому – тот тоже кивнул. Сжав зубы, Быстросчет пошел к стене вон из города.
***
Ранним утром к вратам Фийоларга подъехал отряд всадников.
– Кто вы и откуда? – спросили с надвратных башен.
– Я Залла из Бапторма, – отвечали им, – а более ничего не скажу.
Потянулось тягучее время ожидания. Наконец, врата ожили, заскрипели и разошлись в стороны.
– Ого, как нас встречают! – искренне удивился Вэндоб Однострел, когда увидел у врат целую порию, стоящую наготове.
– Залла из Бапторма, – вышел к ним утяжеленный годами и пузом воин городской стражи.
– Да, это я, – слез с коня саарар.
Стражник кивнул ему зайти за врата.
Вэндоб и Каум, находившиеся в третьем ряду колонны тревожно переглянулись.
Воина-саарара, которого выдали за Залла, звали Унни Свисторот. Он лишь наполовину принадлежал к саарарскому племени, ибо мать его была холкункой. Однако, за неимением лучшего, Каум принял его помощь.
Саарар и стражник ушли и долгое время отсутствовали. Придавая визиту не столь важное значение, конники у ворот сползли с коней, стали разминать ноги, а один из них направился к вратам.
– Чего много так вас здесь? Неужель до нас пришли? – спросил он у молодого солдата.
– Кабы не так?! – взбрыкнул тот, сверкнув не выспавшимися глазами. – Отойди за врата.
– А ты, чего ж, боишься меня, девонька?
– Чего-о-о!? Что ты сказа-а-ал?
– А ну-ка уймись, Мит, – прикрикнул на воина его командир-брезд. – И ты не встревай, не до тебя. Смат где? – обернулся он себе за спину.
– Ищем еще, привысокий, – донеслось оттуда.
Всадник отошел назад, вытащил из-за пазухи кусок мяса, присел на корточки и принялся его грызть.
– Хочешь ли? – спросил он, завидев, как глаза молодого солдата жадно впились в кусок. – Держи, откуси уж. – Воин взял мясо у всадника и отгрыз значительный кусок. – Может, добрее станешь, – усмехнулся всадник.
– Станешь уж тут… – пробурчал тут. – Ночку ночную не спавши… ста-анешь!.. – Он стал смачно жевать мясо.
– То дело твое стражное.
– Не стражник я. Кабы стражник – другое дело.
– Чего же не спал. Кстати, – подсел к нему ближе всадник, – есть ли вас тут… где радость прикупить… много ли?
– Два. Но бабы там уже… нет… не красивые… худые… замызганные…
– Чего же ты туда?
– Что?
– Ну, коли ночь не спал, то…
– А-а-а! Нет, не о том ты! У нас в ночь убили кого-то из Куупларга. Оттого и переполох.
По улице зачавкали копыта коней. Солдат и всадник едва успел отскочить, как из ворот выехали несколько телег, на которых сидели заспанные женщины и дети.
– Чего это они собрались? – удивился воин.
– Кто это? – спросил его всадник.
– Теленкир, хол-конубл наш. Жена вон его, да прихвостни разные. Ого, и второй туда. Чего это они поперли прочь?
– Проезжайте, – вышел к всадникам пухлый стражник. Унни рядом с ним не было.
– Пойдем ли, хол? – посмотрел на Каума Однострел. – Свисторот не вышел к нам.
– Пойдем, – уверенно сказал Быстросчет, – и да прибудут с нами боги.
Отряд втянулся в город. Врата захлопнулись.
***
Кони мчались во весь опор. Табун был большой. Беглым взглядом Каум насчитал до полутора тысяч, а может и более голов. Среди этих тысяч, несколько десятков коней, сопряженные по-трое, тянули странного вида телеги без колес, которые летели по снегу так, словно и не касались его. На телегах стояли необычного вида дома. Без окон, но с двумя дверьми, спереди и сзади, они походили на городок, движущийся сам по себе.
Улат Каумпора едва поспевал за этой резвой оравой, хотя и шел позади телег. Не только Быстросчет, но и все без исключения всадники, прибывшие с ним, в изумлении взирали на странную тележную кавалькаду.
Унни Свисторот, выдававший себя за купца, по приказу Каума присоединился к каравану, который проходил мимо Фийоларга, и состоял исключительно из коней. Даже сам хозяин каравана, холкун по прозвищу Широкошаг, не знал того, о чем догадался Быстросчет. Караван был частью стратегии Куупларгу по скрытому сбору войск у Белокостья.
Каумпор отдал должное находчивости хол-конублов. Они вели военные дела ровно так же, как и торговые: коли нельзя показать истину того, что готовишься сделать, делай по частям – тогда незаметнее всего будет. Быстросчет мог дать голову на отсечение – через другие города, где проходили группами воины, переодетые простыми рабочими, а где проезжали и телеги-сани с сокрытым в них вооружением.
Фийоларг уже скрылся в снежной дымке, и день клонился к ночи, когда табун, вдруг, резко остановился. Из головы колонны донеслись крики и ржание коней.
Каумпор послал Киланва, сына Мясника узнать, что там происходит. Сам Быстросчет остерегся появляться на глаза, слишком многие знали его лицо в Фийоларге и могли опознать. Он ехал на Улате, накинув на голову меховой капюшон и стараясь смотреть лишь под ноги коню.
– Холлар… хол, – остановился подле него Киланв, – там саарары.
Глаза Каума взметнулись и посмотрели на сына Мясника
– Что надо им?
– Однострел сказал, что дознаются у Широкошага, откуда он и кони откудова.
Каум кивнул и направил коня к голове колонны.
Ему навстречу полноводной рекой потекла саарарская конница. Запорошенные снегом угрюмые воины хмуро смотрели на караван. Он был особенно желанен им, ибо состоял исключительно из коней, но его не дозволено было трогать.
Каум остановил коня в нескольких шагах от Унни. Тот восседал на дородном жеребце рядом с Широкошагом. Подле них стоял другой саарар, о чем-то бегло изъяснявшийся с обоими купцами на саарарском. Воин-саарар указывал нагайкой, то вперед, то назад, и о чем-то оживленно говорил. Его лицо, то расплывалось в улыбке, то принимало каменное выражение.
Широкошаг гыгыкал, а Унни смеялся со свистом, хлопая себя по животу и поддакивал.
Наконец, саарар вскочил на коня и последовал в авангард своего отряда, оставив подле Широкошага двоих конников.
Караван двинулся дальше. Сердце екнуло у Быстросчета, когда он уловил на себе тревожный взгляд Унни.
Угрюмая саарарская конница сменилась отрядами холкунской и пасмасской пехоты, не менее хмурыми и уставшими.
– Киланв, – подъехал к сыну Мясника Каум, – вскоре то место, где нас ждут. Езжай и передай мой приказ. Пусть едут рядом с нами, но на глаза не кажутся. Не время.
Киланв кивнул и отъехал в сторону.
Вскоре караван свернул с дороги и остановился прямо в поле. Телеги без колес были составлены кругом. Внутрь круга загнали коней, а вокруг расположились конники.
– Что тебе надо? – окрикнули Каума, когда он приблизился к одной из телег без колес и принялся ее внимательно осматривать.
– Мне? – Каум растерялся. – Мне… удивительно. Колес нет, но едет. Да лучше едет, чем ежели бы колеса были.
Из дома на одной из телег спрыгнул в снег холкун и приблизился к Каумпору.
– Руки покажи, – приказал он. Быстросчет вытянул руки вперед. – И впрямь ничего дурного не замыслил? Не бурчи. Говори яснее. И вправду не видел ни разу саней. Где ж ты жил? Из Фийоларга. Когда взяли? У меня уж пятая зима пойдет, как прислуживаю при таких караванах. Я Тюпар из Седеларга, что у земель Дыкков, у Синей тропы стоит. Кличут же меня все Дымным. Это сани. Неужто не видывал?!
– Слышал, – соврал Каум, – но не видывал.
– У нас, у Синей тропы, только такие и можно держать. Холвед владыка у нас всевечный. Хладовей бушует даже и тогда, когда вы купаетесь в своих реках. У нас же реки, что тракты у вас.
Каум подивился словам Дымного и стал расспрашивать о том, как едет чудо-телега. Он не знал, сколько они проговорили, что Вэндоб отвлек его:
– Эй, приди, – крикнул он ему грубо.
– Иди уж… потом договорим… – Дымный быстро влез на сани и скрылся в домике.
– Холларг, – бросился к нему Унни, когда Однострел подвел к нему Каумпора. – Отос-слал ли ты кого к Цитторну? – Саарар говорил быстро и с присвистом.
– Киланв пошел туда.
– О, боги! – Свисторот начал бить себя по лбу. – Они знают, холларг! Они все знают! Тот, который говорил со мной, сказал, что они идут искать Руга из Давларга. Их соглядатаи узнали, где он скрылся после Ормларга. Они след взяли всей нашей энтории. Отряд их туда пошел. И твои следы в Фийоларге видны им.
Сердце бешено заколотилось в груди Каума. Лишь слабая надежда на опыт Цитторна не дала крику сорваться с уст Быстросчета. Он сохранил ледяное спокойствие и кивнул:
– Что еще сказал он тебе?
– Они идут к Фийоларгу, чтобы сжечь его. Он сказал, что тебе помогает нечистая сила, злая магия, но они смогут победить ее, ибо их боги вручили им огонь. Каана пробудился, так сказал он мне.
Если бы Каума сейчас толкнули, и он неожиданно оказался в ледяной воде, он был бы не так ошарашен, как после слов Унни. Сжав зубы так, что от боли свело челюсти, он из последних сил пережил этот страшный момент.
– Кто такой Каана? – прошептал он побелевшими губами.
– Саарарский Дэм. Как и наш Дэм, да будет он безмятежен вовек, Каана придает пламени своих врагов, его огонь разрушает все силы и любую магию. Пэбба, тот, с кем говорил я, сказал, что Каана возвестил свой приход во Владию.
Каум кивнул, более ничего не спросил и скрылся во тьме.
***
Улат мчался во весь опор, хрипло дыша и пронзая подобно стреле густую муть снега, спешившего опасть на землю. Снежинки, нежные и холодные, становились острыми и колкими, едва лицо Каума натыкалось на них.
Табун остановил широкий утоптанный тракт. Армия Пэбба утрамбовала его еще сильнее, а потому Улат мог наконец излить на дорогу всю силу своих ног.
Слезы замерзали на щеках Каума, превращаясь к ледяные дорожки, горевшие огнем. Холкуну казалось, что каждая слеза – и не слеза вовсе, а удар плети по его лицу, огнем горевший на коже.
Вот уже несколько часов, как Каум вскочил на коня и погнал его к Фийоларгу.
«Нет-нет-нет-нет!» – крутилось в его мозге, а более ничего не приходило на отупевший от боли ум. Каум не чувствовал ни рук, ни ног – он не чувствовал вообще ничего. Лишь огромная всепоглощающая боль билась в нем вместе с биением сердца.
Он наткнулся на конный разъезд неожиданно. Вдруг, из снежного тумана на него бросились два лошадиных крупа. Боевой конь не испугался и не шарахнулся в сторону. Каум вытащил меч Дарула Грозноокого, который подарила ему Урсуна, и с остервенением набросился на застанных врасплох воинов. Двое из них тут же рухнули на снег, орошая его своей дымящейся кровью; третий отбил удар щитом, попытался метнуть копье, но понял, что расстояние слишком маленькое, а потому стал орудовать им, как дубинкой. Каум перерубил древко; после перерубил и кисть саарара, а затем срубил ему голову.
Эта встреча вернула его к реальности. Он придержал Улата и, тяжело дыша, отупело уставился на тела, корчившиеся у его ног в предсмертных судорогах. От напряжения перед глазами пошли разноцветные круги. Со стоном, Быстросчет повалился на шею коня и выронил меч.
Внезапно, снежная пелена по левую его руку стала окрашиваться в оранжево-желтые тона. Подобно тому, как разливаются по небосводу лучи восходящего солнца, зарево пожара растеклось по ночной шири небес.
Тишина и безмятежность снежной ночи хлопнула топотом копыт и мимо Каума пронеслись несколько всадников. Они, впрочем, тут же осадили коней.
– Холларг, – бросились к нему сразу несколько воинов, – слава богам! – Каум распознал голос Вэндоба. Его руки схватили его и стащили с коня.
Острая боль пронзила голову Быстросчета. Он замер, погрузившись в нее, парализованный ей. В щели между веками проникало свечение далекого пожара, в котором потонул Фийоларг. Оно расплывалось в слезах, закрывших собой контрастность окружающего мира. Каум сам не знал, что свернулся калачиком у ног Однострела, защищаясь от великого горя, во второй раз обрушившегося на него и тихо заплакал.
***
Он очнулся утром следующего дня, повернул коней и скоро пошел следом за караваном. Ему казалось, что душа его стала холодней сердца Холведа. Он не ощущал никаких чувств, не чувствовал холода, не хотел есть, и бесстрастно смотрел вместе с Вэндобом и Бванеком, догнавшими его этой ночью, на многотысячный отряд саараров, шествовавший к Фийоларгу. На пике передового всадника была насажена отрубленная голова Цитторна Тихого. Многие из всадников были поранены, несколько десятков болтались, перекинутые через седла, а поодаль шел огромный табун запряженных коней, седла которых были пусты.
– Они дорого продали свои жизни, – проговорил Бванек Топорник и сглотнул ком, подкативший к горлу.
– Мы отплатим им за Цитторна и других, – произнес Каум скрипучим голосом, и сжал удила так, что побелели костяшки пальцев.
Они нагнали караван к утру следующего дня.
Караван шел теперь, не останавливаясь в городах. Лишь раз он сокрылся от бурана за стенами Золарга – небольшого городка, расположившегося в четырех конных переходах от Желтой реки.
Пока за стенами завывала вьюга, Каум сидел в небольшом доме, отведенным им местным холларгом и смотрел на медальон, который Цитторн выудил у Залла.
«И тебя, Тихий, мне послали боги. Долго держали при мне для этого момента», – разговаривал с брездом холкун. – «Это ты не позволил убить Заллу; это ты выудил из него слова, который спасли меня, и не спасли тебя. Залла рассказал об этих конях; о том, что их ждут у Желтой реки, и о том, что он должен забрать их в Фийоларге. Ты добился от него правды. Тебе он поведал, что не знает, кто отдаст ему табун, и его самого узнают по этому медальону, и по словам, которые Унни после сказал холларгу Фийоларга…
Ты, Цитторн, нашел для меня закрывателя ставен, и ты убил Смата. Один. А мы, как слепые котята, бегали по крыше. О-о, Тихий, как же мне тебя будет не хватать!» – Каум скрипел зубами, пил местное вино и изо всех сил мял пальцами медальон. – «Я потерял тебя и потерял… их… снова. Ты удержал меня и не позволил идти искать ее, мою Айллу. Не было у меня и дня для них. Винил тебя за это… Если бы той ночью… я… я… не ушел… если бы не послушал тебя на следующий день… О, боги! Куда вы ведете меня!? Как страшен мой путь! Как больно мне, Владыка, как же мне больно!!!» – Холкун хмелел и слезы катились по его лицу. Беззвучные слезы горя, которые он вынужден был скрывать вот уже много лет. В эти дни Каум пил много, с остервенением, стараясь упиться так, чтобы себя не знать, но сила мысли не оставляла его, и мозг продолжал работать. Он пил еще и еще, а после замирал в тупом онемении, смотря в одну точку и тихо с рыком выл.
Буран стих на третий день, и караван продолжил ход. Никто не заметил, как однажды ночью от него отделились несколько всадников и ушли прочь.
Паучья нора встретила караван сказочным зимним пейзажем, а Бапторм угрюмым молчанием. У пристаней почти не осталось кораблей. Лишь несколько десятков лодок лежали на боку под высокими быками наводного квартала. Ребятня, одетая так, что стала похожей на шерстяные комочки с оттопыренными ручонками, неуклюже бегала среди лодок, играя в одну им известную игру.
Врата города были открыты настежь. У них караван уже ожидала делегация во главе с сумг-раром или холларгом по-саарарски. Сумг-рар выехал вперед и приветствовал их.
Во главе каравана теперь шел только Унни. Широкошаг, как и все его олюди, не проснулись перед днем въезда в Бапторм. Их тела были оставлены Лесобогу и зверью в ближайшей роще. Лишь Тюпар Дымный избежал печальной участи своего господина, хотя и испытывал неудобства, ибо руки его были крепко связаны, а рот наглухо законопачен кляпом.
– Кто вы, и где Залла? – нахмурился недоверчиво сумг-рар. – Почему они? Холы… – зашептались за его спиной воины.
Унни, привыкший к вниманию, выехал вперед, склонил голову и печально сказал:
– Молло призвал Заллу, сумг-рар. Никто не смог противиться. Многие пали.
– Что? Залла погиб?
– Да, сумг-рар. Как и должно, мы отдали его Молло. Молло не принял его оружие и скарб, а потому мы привезли его тебе, чтобы ты решил, что с ним делать. – Намек был тонкий, и сработал.
Черты лица сумг-рара смягчились, хотя глаза его продолжали недоверчиво оглядывать пришлых.
– Молло призывает к себе лучших, и нельзя противится грозному Молло. Пройдите за ворота. Будьте нашими гостями. – Сумг-рар лег поперек дороги и Унни осторожно переехал через него конем – традиция была соблюдена. Доступ в город был открыт.
Бапторм не произвел на Каума никакого впечатления. Те немногие жители, которые пребывали в нем, жили в клетушках более подходивших для содержания скота; воины содержались в хлипеньких казармах, продуваемых всеми ветрами. Лишь замок сумг-рара да громадные склады и загоны для скота и рабов были сделаны качественно и со вкусом.
Табун, казавшийся огромным на просторах Синих Равнин, растворился в отарах и табунах, содержавшихся в Бапторме.
«Сколько слез и горя видели эти стены». – Каумпор с ненавистью смотрел на места содержания пленных. Там повсюду валялись кандалы и цепи.
– Хол, – осторожно подошли к нему со спины.
Каум резко развернулся, готовый ко всему, но расслабил члены, просветлел лицом и улыбнулся: – Рад тебя видеть. – Он не назвал имени.
– И я рад тому же, – ответно улыбнулся ему Сгул. Он медленно повернулся и пошел прочь. Каум последовал за ним.
Они прошли несколько домов, пока не оказались у неказистого строения со съехавшей слегка набок крышей. Сгул завел Быстросчета на второй этаж, прикрыл за собой дверь и с облегчением опустился на потертую звериную шкуру – кроме нее, в помещении помещались лишь два тюфяка, на которых он, видимо, и спал.
