Дмитрий Всатен
Книга 2. Хладный холларг
Рынок опустел, а потому никто не увидел, как из-под вороха разложенных навалом тряпок и шкур, вылезло несколько воинов. Никто не заметил, как из разных кабаков в одну ничем не примечательную улочку стали сходиться нетрезвые горожане с суровыми лицами.
Зарево пожаров сгущало тьму вокруг себя, но стражи крепости все же не могли не заметить пиратский флот, появившийся на горизонте. Снова взревели рога, но это была уже военная тревога. В сторону гряды тут же поскакал вестовой.
– Будь осторожнее, Резвый. Мы помочь не сможем, – наклонился к мальчику Рыбак и, вдруг, обнял его.
Мальчик улыбнулся ему слегка страдальческой улыбкой – было заметно, что ему очень страшно – но мужественно направился к стене крепости. Казалось, целую вечность он взбирался по ней, а когда пропал в проеме, то Нагдин ощутил внутри себя огромную тяжесть. Он внезапно осознал, что все это время почти не дышал.
Ночная тьма сгущалось.
Саарары-стражники взволнованно переговаривались наверху стены, и ни одно лицо не появилось между ее зубцами. Все их мысли были заняты таинственным флотом, который шел к их порту.
Едва веревка, скинутая Резвым, коснулась земли, как несколько пьяных фигур, топтавшихся в переулке, вмиг обретя твердость в движениях, бросились к ней и стали легко и быстро взбираться наверх. Их сноровка с головой выдавала в них матросов.
– Чего это они?.. – неожиданно показался на улице прохожий, но тут же умолк, получив удар ножом в сердце. Его уложили у ближайшей стены.
Один за другим воины взбирались по стене. Вот уже три веревки свисало из крепости.
Тревога разразилась тогда, когда Нагдин полз вверх одним из последних.
Гортанный крик на саарарском языке, прервавшийся на полуслове, и приглушенная суета, которая поднялась наверху, и была разорвана в клочья первым звонким ударом стали о сталь.
– Резвый, – ввалился за стену Нагдин, подумав, что уж очень неповоротлив стал для таких дел, – мчись к вратам! Делай, что хочешь, но они не должны закрыться никогда.
Мальчик стоял на стене, завороженно смотря на огненные языки, которые пожирали городские строения, и с трудом оторвался от этого созерцания. Рыбаку пришлось его одернуть, слышишь ли?
– Да, гур, – кивнул Некрас и побежал прочь.
– Не выходите с ними на прямую сечу, – приказал Нагдин, когда заметил, что на стенах стали появляться вражеские воины, вооруженные пиками. – Не дозволяйте использовать пики.
Двенадцать отборных воинов, которых он привел с собой, разом навалились на городских стражников и, убив двоих, оттеснили остальных в башню.
– Неучи, – фыркнул один из реотвов, Уанрон Бочкарь, – мы их плечами двигаем, они же за свои доспехи цепляются да за пики. Дозволь уж порешить с ними, гур.
– Нет, пусть уж лучше они при нас будут, нежели к нам воинов пришлют.
Снизу потянуло дымом. Нагдин перегнулся через стену и расхохотался. Резвый, как и всегда, подошел к своему делу с задумкой. Только-только завидев огонь, впервые в своей жизни, он тут же применил его и поджег ворота.
Дым от горящего дерева, помог выкурить и солдат, которые засели в башне и старались пиками достать воинов Рыбака. Кашляя и ругаясь, они выбегали из башни и бежали прочь со стены.
– Подпали и там тоже, – указал на башню позади себя Нагдин, – чтобы и оттуда не прошли к нам.
Тем временем, флот подходил все ближе и ближе. Передовые застрельные корабли уже поравнялись с башнями на мысе, из которых пытались вести огонь из луков. Стрелы быстро теряли свою силу на быстром ветре и неопасными безделушками падали в море.
В городке началась паника. Но еще большая паника началась в замке. С изумлением Нагдин увидел, как северные ворота крепости, выводившие в Синие Равнины, распахнулись и через них в ночную мглу понесся отряд нарядно одетых всадников.
– Гляди, кены, драпают прочь саарары! – закричал один из воинов Рыбака. – Я уж думал плохое для нас, ан нет… не так все будет… – И матрос весело расхохотался.
И впрямь, малодушничество и бегство основных сил саарарского гарнизона, тех, кто мог навалиться на Нагдина, смять его и уничтожить, прибавило оптимизма для горстки атакующих.
В городке началось смятение: саарары метались в разные стороны, схватившись за головы: купцы бежали в порт, к своим складам, потом, вдруг, останавливались, хватались за живот и мчались обратно, и снова замирали на месте, поводя вокруг обезумевшими от ужаса и жадности глазами. Некоторые околели, не пережив жестокости судьбы, грозившей им разорением. Они лежали на грудах товара, который, видимо, принадлежал им. Их хладные тела с раскинутыми руками после увидел Нагдин, когда вместе с Оррином прошел на склады, дабы увидеть, много ли добра им удалось захватить.
– Страшился я осады, – признался Рыбаку Оррин Большерукий. Как и всегда, он поигрывал мышцами на запястьях – привычка от долгого пребывания гребцом на саарарском гуркене. Незаметно, Оррин стал знать о флоте Нагдина намного больше, чем знал сам Морской Скороход.
Когда-то давно, так рассказывал сам Оррин, он был преуспевающим торговцем в Холмогорье, но после нападения оридонцев, его вместе с семьей продали в рабство в один из портовых саарарских городов. Жена его сгинула в публичном месте, где чистила белье и скарб саараров, а две дочери угодили в услужение к давнему торговому партнеру Оррина. С ними обращались хорошо. Несмотря на ненависть, которую оридонцы провозгласили к реотвам, а их саарарские прихвостни низкоподданически проповедовали, основная масса саараров относилась к реотвам хорошо. Не было между этими народами вражды потому, как не было места, где бы их интересы сходились звоном стали.
Оррин угодил в гребцы за то, что обронил мешок с товаром в море у пристани, но боги были благосклонны к нему: его корабль затонул, а надсмотрщик, холкун из обедневших горожан, перед тем, как выбраться наверх, снял оковы со всех рабов.
Некоторое время после своего появления на пиратском флоте Оррин сдерживал свою жажду вести учет, но потом поддался ей и не встретил никакого негодования со стороны Нагдина, а потому, сразу после овладения Арлтормом, именно Большерукий более всего оказался занят, ибо все подсчитывал и учитывал.
– Здесь хорош товар больно, гур, – сказал он и причмокнул губами. – Кабы его придержать до следующего прихода Брура, то цены ему не будет.
– Пусть будет так, – кивнул Рыбак. Сам он смотрел на портовую пристань, где толпились, толкаясь боками, боевые корабли. С них сходили на берег воины. Они располагались в ближайших же строениях.
– Позволишь ли, – не унимался Оррин, – гуркены, что в порте этом застали мы, взять?..
– Бери.
– Отдашь нам ларг на разграбление, гур? – спросил капитана Бочкарь. Он уже где-то набрался бражки, а потому лицо его было багровым, а глаза горели недобрым огнем. За его плечами тоже была своя трагическая история, о которой он не говорил.
– Нет. Среди нас много саараров, а потому нельзя. Твердыню берите, да помните, что дыханье Владыки во Владию пришло, как и говорено было.
– Радостно нам всем, – улыбнулся Уанрон, – сбывается пророчество. Боги наши пришли с нами. – Вдруг на глазах его появились слезы, и он отвернулся.
– Оррин, – обернулся Нагдин к реотву-счетоводу, – укрепи стены, пока меня не будет. Гуркены не выводи в Великие воды, ибо Холвед явился из-за гряды. Я видел с замка его поступь. Переждем зиму здесь.
– Да, гур, – кивнул реотв, не сводя глаз с тюков с товаром, подле которых лежали околевшие трупы конублов.
– Крючконос, – крикнул Рыбак и из группы воинов, стоявших поодаль от него, отделился старый воин. Вперевалку, подошел он к капитану и молча встал рядом. – Отбери пять энторий наших лучших воинов, с кем прошли мы многое. В твердыне много оружия. Забери оттуда пики. Нам скоро надо идти к Грозному проходу.
– Лучше нам на гуркенах к нему подойти. Быстрее так, гур. До Холведова дыхания придем к перевалу, – сказал брезд.
– Коли пойдете на застрельных гуркенах, поспеете, – поддакнул Большерукий. По его лицу было видно, что он тяготится разговором и не прочь был вернуться к излюбленному занятию.
– Пойдем на застрельных, – согласился Рыбак.
Тем же вечером из порта Арлторма вышли тридцать небольших судов и растаяли в вечерней снежной дымке.
Залла из Бапторма
– Бор! – воскликнул Каум и расставил руки. С придыхом принял он в свои объятия довольно отяжелевшего и покрупневшего младшего брата.
Густая борода и длинные волосы, перетекавшие в шкуру, скрывавшую тело по самые колени, делали Борпора похожим на дикое животное. Короткая пика отлетела в сторону и сиротливо лежала в снегу.
– Я знал, что найду тебя, братец, – проговорил со слезами в голосе Бор. – Боги вели меня к тебе. Давеча приходил гонец от Варогона, звал к себе он меня, но сдержался я. Верил, не предал ты.
– Предал?! – Изумлению Быстросчета не было предела. – Как предал?!
– Предал, – кивнул Бор, – слух такой пущен по Белокостью да Холкуниям обоим. Слава о тебе пошла по ним ходить, как ты ларг этот от ига Куупларга отодвинул.
– Коли так, как же верить можно, что я предал?!
– Верят. Не печалься и не гневись. Трудна жизнь стала. Не знают владяне во что и верить. Кому не вверятся, предают их. В Белокостье и того хуже…
– Чего ты брата на холоде держишь, холларг, – вмешался в их диалог властный голос холлары Урсуны. Женщина вышла на крыльцо и грозно смотрела на толпу дикарей, какую представляло собой воинство людомаров. – Много ли вас?
– Шесть сотен нас, холлара, – поклонился ей Борпор.
– Не густо, – заключила женщина.
– Не все пришли. Столько же осталось в Чернолесье.
– Не густо. – Холлара развернулась и пошла прочь. – Отдай им дома тех, кто поплатился за смерть холларга. Пусть там берут, что душе угодно.
– Да, холлара, – склонил голову Каум и подмигнул брату.
– Охо-хо! – По ступеням загрохотали тяжелые шаги Цитторна. – Никак, Бор?! Ого-го, да еще и не один ты! Рад!!! – Цитторн сгреб брата Быстросчета в крепкие объятия и поцеловал его в нос – куда попал.
– Тихий, – обратился к нему Каум, – обустрой их там же, где мои пории стоят.
– За ларгом?
– Нет. Те, что в ларге. Про тех же, ни слова.
– Умолк уж. Ух, Бор, рад тебя видеть, братец. Есть ли вести от Булавы?
Бор непонимающе посмотрел на Каума.
– От Варогона вести, – подсказал тот.
– Да, были. В равнинах он у Белокостья стоит подле Людомарларга.
– Людомарларга? – разом удивились Каум и Цитторн.
– Да, братец, – улыбнулся Бор, – мы уж построились там. При Чернолесье отстроили крепостцу и назвали Людомарларгом. Небольшая она, но полезна нам.
– Коли так, – тут же посерьезнел Каум, – то туда и ударит Куупларг, едва снега сойдут.
– Нет, братец, – тоже посерьезнел Бор, – потому я и здесь, что по-иному нам боги донесли. Проведи меня в дом.
Каум невольно с удивлением отметил, что голос его брата более не такой, как был раньше – мягкий, просительный, каким всегда разговаривают младшие братья. Бор научился и привык приказывать. И теперь он приказывал, хотя и мягким тоном.
Быстросчет улыбнулся своим мыслям.
– Проходи, – он отошел в сторону, открывая дорогу в дом.
– Коли так, то и я делом займусь, – хлопнул себя по бокам Цитторн, – отсырел я, подзалежался. – Он сбежал с крыльца и стал отдавать приказания топтавшимся во дворе людомарам. Вскоре толпа пошла прочь, возглавляемая брездом. Лишь с десяток воинов остались стоять недвижимы.
– Твои? – спросил Каум.
– Да, други мои.
– Ово, – позвал Быстросчет служку, – отведи им места потеплей. – Он указал глазами на телохранителей брата.
В большой зале, куда они прошли, было пусто.
– Чего же, братец, ты теперь холларг получаешься? – улыбнулся Бор, оглядывая великолепные покои.
– Нет. Покуда боги не соединят нас с Ракитой, не быть мне холларгом. Да и после собор будет, где и выберут, быть мне, али не мне холларгом.
– Трудно это, трудно…
Послышался шелест платьев и в залу, сопровождаемая четырьмя помощницами, вошла Ракита. Она остановилась, в изумлении разглядывая Бора. В ее глазах отразился одновременно и интерес, и отвращение. Страха в них не было, она видела рядом с дикарем своего любимого.
Немые переглядывания длились мгновение. Ракита поклонилась Бору, уловив одним ей известным чувством, что этот олюдь важен Кауму.
Быстросчет благодарно ей улыбнулся.
– Это брат мой, хола. Бором наречен. – Ракита еще раз поклонилась. Бор отвечал ей аналогично.
– Я прикажу подать на стол, хол, – сказала она степенно. Взгляд ее стал растерянным.
С недавних пор Ракита значительно изменилась. Поняв, что скоро станет холларой, она вдруг остепенилась и почти во всем брала пример с матери. Единственное, что ее еще выдавало – живые глаза, которым трудно было сокрыть смущение, любопытство или растерянность.
– Сначала отмоем, а потом и поесть можно, – пришел ей на помощь Каум.
– Натоплено уж, – вырвалось несколько неоднозначно из уст Ракиты, и она тут же умолкла. По лицу ее было видно, что остаток дня она будет корить себя за то, что дозволила проявиться прежним чувствам недостойным холлары.
– О, боги Чернолесья, как давно я мечтал об этом! – захохотал Бор, когда они вдвоем с Каумом вошли в баню.
– Пообтесаться бы тебе, поокруглиться, – Каум дернул брата за бороду, потом за кудри, да шлепнул по выступавшим ребрам, – оброс весь.
– Не надо, в Чернолесье морозно больно. Потому, пусть уж лучше тепло, а гнид мы передавим. – Словно в подтверждение его слов, на плечо Бора вылезли две разморенные баней вши и соскользнули вниз.
– Говори, чего мне привез, – перевел разговор в прежнее русло Каум.
Бор вмиг посерьезнел. Расслабившиеся было мышцы его тела снова заходили ходуном. Он сел на скамью и отер потное лицо, собираясь с мыслями.
Зашел служка и поставил перед ними бадью с холодной бражкой.
– От Варогона вестник мне был прислан, – заговорил Бор, когда служка вышел. – Варогон сообщает, что саараряне задавливают его со всех сторон… Нет, не так. – Он снова поразмыслил. – Перед приходом Брура в Холведскую гряду, в Арлторме сошел на берег Кин Хмурый с армией да с ним маги оридонские. Беллер, что при Варогоне, учуял великую силу, которую привез с собой Хмурый. Проклятый оридонец повел армию на Эсдоларг. Тьфу! Снова не с того начал. – Бор потянулся, зачерпнул браги и влил в себя весь ковш. Встрепенулся. – Восстание сделалось в Эсдоларге. В голову его ставлен брезд. Зовут Дигальт по прозвищу… не упомню. Но он, Дигальт этот, вырвался из долины эсдоларгской и поднял с собой деревни пасмасские и два холкунских города в Прибрежье; овладел Грозовой твердыней и Ходом Обреченных. Это и без Варогона до меня слухи доходили, что с грирниками Дигальт сшибся у Меч-горы. Бьются за перевалы, выводящие в Холмогорье.
Вот потому и пришел Хмурый с армией. Отсюда уж все по порядку расскажу. Хмурый гонцов в Прибрежье выслал. Приказал сводить к нему олюдей, сколько есть. Саараряне собирают ему армии свои, да гонят к нему наших олюдей из Пасмасии и Холкунии Прибрежных.
Варогон, как прознал такое, войско свое разделил, да отряды саарарские, какие пасмасов да холкунов на убой ведут, громит по всему Прибрежью. Сам же, с силами основными своими, на саарарские армии рушится да рубит их, дабы меньше их к Эсдоларгу шло. И так уж несколько больших лун.
Как Холвед вознамерился прийти в равнины, он отослал ко мне гонца да попросил, чтобы я на конублские городки у Поющей и Желтой рек навалился, ибо по ним к саарарянам идет помощь от ларгов Чернолесских…
– Погоди, – остановил брата Каум, – не хочешь ли ты сказать, братец, что ларги наши помогают саарарянам холкунов да пасмасов избивать?
– Своими глазами то видел, брат, ибо не дослушал ты, а я только приступил рассказать. Сгул и Омкан встали во главе войска людомарского, как я им весть от Варогона передал, да пошли мы на конублов на Поющей реке. Труден был переход. Дюже злой Холвед в эту зиму, да и Брур немало наших воинов за собой увел, но только дошли мы и взяли две крепости, которые нам Варогон взять наказал. В них же без числа оружия холкунского да иного ратного предмета. Своими глазами видел все это, брат, а потому ни соврать, ни придумать нет надобности мне.
– О-о-о! – только и вырвалось у Каума. Он откинулся назад и лег на спину. Перед глазами ходили круги.
– Выходит, брат, Куупларг с саарарянами и оридонцами заодно, правильно ли понял я?
– Выходит, так, – проговорил Каум.
– Я уразуметь одного не могу: чего же тогда с обидами стало, которые саараряне Холкунии да Пасмасии учинили? Поступились мы этими обидами разве?
– Поступились, выходит.
– Чего же так?
– Не ведаю, чего так.
– Еще дума мне пришла. Оружия было столько, словно более Могт Победитель не опасен нам. Разве не отдали мы ему семь ларгов?
– Отдали.
– Тогда, чего же?
– Не знаю, братец, не знаю.
– А еще сын родился у Варогона, и о том он хотел, чтобы я тебе передал, – закончил Бор и с облегчением повалился на лавку.
Погрузившись в глубокие размышления, Каум дернул за веревку. За дверью звякнуло и почти сразу же вошли двое служек, которые стали натирать и отмывать обоих братьев, словно пытались смыть с них не грязь, но тяжелые помыслы.
***
– Отчего лица нет на тебе? – Вопрос был задан с такой прямотой и требовательностью, что Каум вздрогнул и обернулся.
Он стоял посреди большой комнаты, стены которой были увешаны оружием. Перед ним притих служка, скучающе поглядывая на то, как будущий возможный холларг, принявшийся резко обматывать руки широкими кожаными ремнями, готовясь к бою, вдруг ушел в себя и, опустив меч, стоял, задумавшись, глядя себе под ноги.
– Холлара, – поклонился служка и, не дожидаясь команды, побежал вон.
Каум огладил бороду и нахмурился.
– Не в брате дело, верно? – Урсуна указала ему кивком головы следовать за ней. Они прошли в ее покои. По знаку холлары, девушки, сидевшие в соседних комнатах, штопая белье и иную домашнюю утварь, затянули песни о любви и печали. – Теперь говори все, как есть. Чего тебе брат донес?
– Плохи дела для нас, холлара, – разомкнул уста Каум, и рассказал ей все то, что ему поведал Бор.
– И впрямь, необычно это, чтобы хол-конублы свои заботы отложили, да о саарарах озаботились. – Холлара поднялась на ноги и прошла к окну, заткнутому бычьим пузырем. Рочиропсы, лежавшие тут же в жаровне, бросали на богатое убранство ее наряда сочно-оранжевые блики. «Царственна, всегда!» – пришло на ум Каумпору. – А ты, что думаешь, хол?
– Умом бьюсь об эту загадку, но разгадать не могу.
– Немного здесь загадки, коли натуру хол-конублов знать… но и загадка есть. – Холлара отошла от окна и села близко от Быстросчета. – Коли без страха ларги свое оружие отдают, когда им от Боогборских гор брезды грозят, на то только одно объяснение есть: оридоняне дали Могту наказ не беспокоить ларги после этой зимы.
– Но не сдержат ведь слова?!
– То уж на уме да на совести хол-конублов. Коли они ларги без оружия оставляют. Хотя… – Холлара поднялась. – И у хол-конублов не много путей, коли от оридонян указание пришло. Скорее, винтят они и обманывают, как и всегда. Оружие, может, и больше могли бы, да только… – Она замерла, размышляя. Потом вдруг обернулась и сказала: – Поди вон. Призову, как поразмыслю. А пока, не мешай.
Через день к вечеру, Обо объявился на чердаке и позвал Каума с собой. В палатах холлары снова пели о печали и любви. Помимо самой женщины, в комнате находилась старуха столь дряхлая на вид, что было увидительно, как Кугун еще не призвал ее к себе.
– Холлара, – начал было Каум.
– Помолчи, – махнула на него Урсуна. – Говори, Поорат.
Старуха вдруг заговорила мужским голосом:
– Уговорились они, ибо видел я, как тьма с гор ниспадала на равнины и проливалась в Великие воды. Все одно в этой тьме, и нет разницы за ней, и лишь одно другое средь ее – белое.
– Далеко ли?
– Далеко. Не проскальзывает дух мой туда, ибо за стенами то стоит.
– Так и общаемся мы, – вдруг рассмеялась холлара. Вслед ей захохотала и старуха с мужским голосом. – Ну, чего глядишь, разыграть тебя хотели, только и всего. Думаешь, коли зим много видели, то и поиграть нам не хочется? – Каум растерянно улыбнулся. Холлара пребывала в прекрасном расположении духа. – Разгадала я твою загадку, хол, разгадала, – похвастала она. – Сомневалась я про то, нужно ли тебя к нам допускать. Знаю-знаю, ты уж подумал, что я сдалась, потому как ты нас уберег. Нет, хол, жизнь меня многому научила, а более всего – не верить даже и близкому. Но разгадка верой мне обернулась к тебе. Это Поорат… перестань, покажись. – Старуха вдруг выпрямилась и превратилась в приземистого, но мужчину. – Глаза мои и уши в ларгах холкунских. Многое за ним у меня есть, а он – все за мной. От одной матери мы, да, видать богам так надобно было, не похожие мы.
– Брат он тебе, холлара?! – изумился Каум.
– Брат. Старший. Ты не гляди, что мал он ростом, а я большая. Он меня, но не я его берегу. Сколько уж раз оберег меня. С ним и разгадывали, и разгадали. Говори же, Поорат.
– Страшна разгадка будет, не убоишься? – прищурился Поорат на Каума.
– Говори, не из стеснительных я.
– Ларги с саарарянами сговорились вместе быть потому, как из Эсдоларга опасность, в первую голову, на ларги идет, а не на Прибрежье.
– Не ларги саарарянам да оридонцам помогают, наоборот, те хол-конублам, – пояснила холлара. – Ты присядь. Сейчас и не то услышишь.
– У меня среди Совета есть знакомцы, – продолжал Поорат. – От них я прослышал, что Могта оридонцы остановили, и после этого снега, ему дозволено еще только три ларга захватить, дабы потешиться, а более ни-ни. Как такое свершится, между Могтом и Куупларгом мир настанет, и брезды встанут под знамена ларгов. Последнее, впрочем, из последних задумок, ибо Кин Хмурый так и не может взять Эсдоларг…
– Но замысел иной у них был, – не утерпела холлара. – Где-то за Холведской грядой, за Меч-горой, земли есть, от которых великая опасность всей Владии исходит. В этих землях сила, которую все страшатся. Что за сила это, то нам не ведомо, но именно против нее все объединяются здесь.
– О том, что Могт встанет и уступит, мне давно известно было. До того, как Хмурый подступился к Эсдоларгу, – заговорил Поорат. Его лицо нахмурилось и окончательно приобрело мужские черты. – Не ведал никто, что Эсдоларг такой твердыней окажется.
– Брат сообщил мне, что маг оридонский прибыл с Кином, – вставил свое слово Каум.
– Маг, – усмехнулся Поорат. – Маги! Их множество. Без числа! Беллеры брездские, да и наши хол-холы, – все к Прибрежью пошли.
– Чего же так?
– Огонь пришел во Владию.
– Огонь! – вскричал Каум.
– Огонь, но лишь Прибрежье взял он, а дальше не пошел. Потому и отбыли они все туда. Тревожно.
– Но скажи мне, хол, – заговорила холлара, – твой брат говорил о Варогоне, который помехой стал в Прибрежье. О, не смотри на меня так. Не знал разве, что уши у меня повсюду? Да и сам стережешься не больно-таки. Говори уж, слышали все.
– Да, – поперхнулся Каум, – говорил мне про такое брат.
– Откуда ты знаешь Ветра Равнин? – задал прямой вопрос Поорат. Он и впрямь оказался весьма осведомленным олюдем.
– Да знакомство у нас с ним. С моего… последнего каравана. – Каум осекся.
Поорат победно посмотрел на Урсуну. Та с подозрением посмотрела на Быстросчета и приказала:
– Говори все.
– Нет, – вдруг проговорил Каум и в голосе его зазвенела сталь. – То не для твоих ушей, холлара.
Урсуна была удивлена настолько, что не успела скрыть этого от холкуна.
– Чего же так? – спросила она осторожно.
– Беречься не мне только, но и другим надо. А через язык мой им угроза может быть. Потому и, нет.
– Хорошо. Мы не будем испрашивать у тебя, чего говорить не желаешь. Но без слова твоего о Ветре Равнин, ничего нам сделать путного не получится, – сказал брат холлары.
– Ему доверяй, как мне доверяешь, – добавила Урсуна.
– Скажу, что можно сказать. Варогон делает то, о чем условились. Иная мысль промеж нами была, как поступить, но теперь уж все по-другому пошло.
– Как, по-другому? – теперь спрашивал только Поорат, и Кауму пришло на ум, что именно он и есть главный среди них.
– Хотели мы конублов из Белокостья согнать, да встать там. Но перед тем, ларги и Прибрежье столкнуть, чтобы обессилели она, да против нас уж идти не смели.
– Глупая задумка, – усмехнулся вдруг Поорат. – Не знаете ничего, а такие дела свершить хотите.
– Чего же не знаем мы?
Теперь уже Поорат посмотрел на Урсуну, и та кивнула ему, говори.
– Оридоняне правили и правят Владией, не Могт, и не Комт правил.
– Про то знаю я.
– Про то нынче немало знают, но немногие ведают, что и за оридонцами стоят свои правители. Во тьме они, а потому не видно.
– Чернецы, – сказал Каум, – знаемо.
– Нет, чернецы, как и беллеры, лишь в слугах ходят. Истинные владетели над ними стоят.
– Доувены?
– Нет, не доувены. Мне не известны их имена, но оридонцы называют их всевечными. Знаешь ли ты устройство оридонское?
– Нет.
– Тогда, слушай. – И Поорат кратко поведал холкуну о том, что оридонцы кличут друг друга оридами, а тех из них, кто выше других, кличут, привысокими. Есть еще высокие, предвечные, вечные и всевечные. – О всевечных даже многие и из оридонцев не знают. Для них самые могущественные – это вечные. Но не так это. Я к тому это все говорю, что существует пророчество. В нем говорится о том, что всевечные, запертые Владыкой в другом мире, смогут проникнуть в наш мир, ежели только распахнутся врата и им дозволено будет. Врата те стерег Кугун, а воинство подле них стояло Владыкино. Пророчество гласит так: когда боги Владии оставят врата, когда огонь придет во Владию и пройдет ее от Великих вод до Прозрачных земель, тогда откроются врата и всевечные ступят на землю этого мира и будут править столь долго, сколь не длится само время. – Каум заметил, как Урсуна невольно повела плечами от ужаса. – Я потому с тобой встретиться пожелал, – окончательно раскрыл себя Поорат, – что имя твое слышно в обеих Холкуниях, но мысли твои, как у дитяти, ибо не понимаешь ты того, что происходило и произойдет. Слепец ты.
– Кто ты? – спросил Быстросчет, в тайне надеясь своим вопросом огорошить незнакомца.
– Ты оставил свои тайны себе, я оставлю свои при себе, – отвечал тот спокойно. – Я пришел к тебе, чтобы говорить о том, что сделать тебе должно. И сделать так, чтобы не осталось от тебя лишь твое имя, ибо даже и не знаешь ты, какие силы поднял против себя.
– Почему я должен верить тебе?
– Иного выхода у тебя нет, ибо, когда снег сойдет с земли, он обнажит твой обглоданный скелет. Такова воля хол-конублов Куупларга.
– Пусть идут. Мне не страшно.
Поорат улыбнулся.
– Никто не пойдет на тебя. На это нет у них ни времени, ни сил. Ты будешь отравлен, как и Дарул Грозноокий. Не плач, сестрица. Ты была предупреждена. Иди, оставь нас. – Когда расплакавшаяся холлара вышла вон, ее брат подсел к холкуну и быстро заговорил:
– Есть тебе помощники внутри ларгов. В каждом ларге есть. На нас ты сможешь положиться, но и мы должны тебе верить. То, что задумал ты и Варогон – правильно, да только не знаете вы, что помыслы ваши давно раскрыты. Не придут ларги в Белокостье, ибо указано саарарянам пленных пасмасов да холкунов из Прибрежья в поля выгнать, да урожай собирать. Из Оридонии придут, лишь реки ото льда отойдут, гуркены с пшеницей и множество скота. Ты правильно понял, задумали они нам под корень извести, но что-то им все планы преломило, и без нас они не справятся теперь. То нам не спасение, то лишь отсрочка, но ей надо нам воспользоваться. – Поорат пытливо взглянул на Каумпора, но тот молчал. – Варогону весть отправь, пусть в Эсдоларг идет, на выручку к Лугту Шраморукому.
– Кто это такой?
– Тот, кто поднял восстание.
– А Ди.. льт.
– Дигальт? Нет, он храбрый брер, но не умен до такого дойти.
– Хорошо, – кивнул Каум.
– Надобно успеть ему помочь. Коли огонь появился в Прибрежье, врата открываются. В лето, которое будет, ларги и брезды вместе пойдут в Холмогорье и сокрушат второй Боорбрезд. Да, не смотри на меня изумленно, хол, Глыбыр Длинномеч жив, я точно знаю это, ибо видел его своими глазами, и он копит силы. Потому и надобно удержать Эсдоларг.
Была уже глубокая ночь, когда девушки прекратили петь.
Каум вернулся на свой чердак.
– Будешь ли сегодня у нее? – тихо спросили его из темного угла.
Быстросчет вздрогнул и резко бросил:
– Нет, не буду. Пусть засыпает. – Он смягчился. – Скажи, что люблю ее, но боги велят сегодня провести ночь со своими мыслями.
Служанка удалилась.
Каумпор подумал о Раките, которая, верно, сейчас обидится на него, ибо для девушки лишь недавно познавшей сладость близости с мужчиной, каждая ночь была большим ожиданием. Мысль о возлюбленной не успокоила его, как это было всегда.
Остаток ночи Каум не смыкал глаз, невидящим взглядом разглядывая потолок, где блеклыми переливами плескались отблески рочиропсов.
Поорат смутил его душу так же сильно, как в тот день, когда он понял, что жизнь его круто изменилась и караван из Фийоларга не дойдет до своей конечной цели. Положение Быстросчета оказалось гораздо сложнее, чем ему представлялось.
Кауму видилось, что во Владии есть четыре силы помимо него: брезды, холкуны, оридонцы и эсдоларгцы. К своим силам он относил Варогона, Нагдина Рыбака и людомаров-лесовиков, бывших людомарами в той же степени, в которой он был Ругом из Давларга. Но рассказ Поората, одновременно, и спутал ему картину, и многое прояснил.
Каум понял, отчего, вдруг, ненавидящие друг друга ларги и Прибрежье вмиг замиряются, а Могт Победитель, захватив семь городов, останавливается, и все силы бывших врагов направляются на одну цель – Эсдоларг и второй Боорбрезд. Ежели это все правда, то задумки Каума и не задумки вовсе, а глупости, которые можно отринуть в прах прошлого.
«Как же поступить?» – твердил про себя Каум, и не находил решений, ибо он не привык мыслить несколькими пластами. Пред ним всегда вставали явные враги. Он видел их. С ними и боролся. Но, когда за одним врагом, стоит другой, а за ним третий, или, что еще хуже, когда и за врагом, и за другом стоит один владетель, как здесь драться?! С кем и против кого?
У Быстросчета дико заболела голова. Он резко сел и схватил ее руками. Холкун вдруг осознал, какой щепкой, безмерно малой песчинкой является он в этом бушующем велиководье больших дел.
***
Лиса выгнулась дугой и с размаху влетела мордочкой в снег. На миг она вся скрылась под снежным настом, а после появилась вновь, с недовольством облизывая запорошенный снегом нос. Большие умные глаза зверька, черневшие на белоснежной шкуре, внимательно оглядывали пространство под собой.
Стрела, стремительно вырвавшаяся из-за почерневших от морозов стволов деревьев ближайшего леска стремительно пронеслась в локте от ровной снежной поверхности и прошила насквозь лису, прыгнувшую вверх. Зверек запищал, завертелся волчком, рванулся было в сторону, но оступился и провалился под снег.
