– Ладно. Иду.
Когда Феликс проходил мимо вахты, Марина Харитоновна зыркнула на него исподлобья, но промолчала. Во время спектакля все работники сцены, звукари, световики, актёры, занятые в нём, обязаны находиться в здании театра. Но она даже не спросила куда и на сколько. Видимо, кто-то успел её предупредить, что Феликс теперь на особом счету.
На небе светило холодное осеннее солнце. Снег в некоторых тенистых местах уже не таял, продолжая лежать в ожидании прихода постоянного холода. К обеду поднималось до десяти градусов, – последние тёплые деньки конца октября.
Василиса приехала не одна. Возле служебного входа стояли три байка, на среднем сидела она, по бокам её друзья в кожаных куртках и окладистых бородах. Феликс тут же вспомнил Семёна.
Невесело улыбнувшись, поздоровался:
– Привет.
– Привет, Феликс.
Откинув ногой стояночный упор, Василиса слезла с мотоцикла, эффектно перекинув прямую ногу поверх руля. Байкеры остались сидеть.
– Не замерзнешь? – спросила Василиса, подходя вплотную к Феликсу.
– В театре холодно, – ответил Феликс, отгибая ворот синего рабочего халата, – у меня там свитер ещё толстый. Нормально.
– Ну, тебе виднее, – пожимая Феликсу руку, продолжила Василиса. – А теперь слушай. Баоху мне рассказал всё очень подробно. План такой. По нашим данным, полученным и собственными усилиями, и с помощью способностей Баоху, на Земле в биохимических лабораториях агентурой Цъёйфи разрабатывается штамм вируса, способного вызвать пандемию очень заразного заболевания. Болеть будут практически все, уровень смертности крайне высокий. Судя по этим данным, программа по коррекции нужного количества людей для дальнейшего использования в постапокалиптическом мире расширена. Заболевший человек на грани погибели охотнее согласится на так называемую коррекцию организма. Жить хотят все.
– Зачем им так много слуг?
– Не забывай, что новым хозяевам нужно ещё чем-то питаться, – небрежно ответила Василиса. – Привьют новым баранам в человеческом обличье чувство благоговейного ужаса перед вершителями их судеб и будут вытягивать с упоением из них энергию в виде эмоций, – страх, безысходность, горе, – всё это для них лакомство. Но есть то, что им нравится больше всего, то, что заряжает их под макушку.
Василиса пристально глядела на Феликса. И он воспринял её взгляд, как молчаливый вопрос.
– Ну, не любовь же, – хмыкнул он.
– Злоба и ненависть, – тут же ответила Василиса. – И именно поэтому, есть предположение, что Цъёйфи решили оставить в живых побольше людей, чтобы сколотить из большинства что-то наподобие враждующих кланов. Этих они будут лелеять, как винодел удачный и ценный урожай вонограда.
– Даже так, – Феликс не скрыл своего удивления. – С планами Цъёйфи понятно, а что с планами Баоху? Он придумал что-то для обратной трансформации или пока это не реально?
Василиса усмехнулась и прищурила взгляд.
– Всё реально. Не всё так плохо, как кому-то хотелось бы. Нас, противников колонизации, не так уж и мало на этой голубой планете. Есть свои сторонники и единомышленники – наших людей в структурах ничем не меньше, чем активных агентов Цъёйфи. На пандемию вирусного заболевания мы ответим глобальной вакцинацией. Уже идёт встречная разработка вакцины, способной противодействовать распространению вируса, затем понижению его активности. Но вместе с этим будет использован препарат, запускающий обратный процесс трансформации всех, прошедших коррекцию. На обычных людей он действовать не будет, а на «переделанных» – да.
В памяти Феликса тут же всплыла коррекция Юли. Теперь сердце у неё было неродное.
– А органы, которые получили люди во время коррекций, что – рассосутся?
– Нет, ничего никуда не рассосётся. Это будет похоже на процесс восстановления. Как будто такая же коррекция, только наоборот. Органы, руки, ноги, всё остальное – всё станет, как у обычного, нормального человека. Правда, Баоху уточнил, что у всех людей этот процесс будет протекать по-разному. У кого-то легко, с незначительным повышением температуры тела, а кому-то придётся очень туго.
– Кто-то не перенесёт?
– Да, такое неизбежно. Баоху сказал, что другого выбора нет. Прости, Феликс, я знаю, о ком ты сейчас думаешь.
Феликс засунул руки в карманы халата, понурил плечи и уставился в асфальт под ногами.
– Ясно…
– Да что тебе ясно? А ну-ка, не вешать нос! – Василиса схватила его за плечи и аккуратно потрясла. – Всё будет отлично, вот увидишь.
Подняв лицо и с натугой улыбнувшись, Феликс сказал:
– Очень хотелось бы в это верить. Честно.
– А ведь я не только для этого приехала, – неожиданно сказала Василиса. – Прокатиться хочешь?
– На чём? – не сразу понял Феликс.
– На этом, – Василиса кивнула в сторону мотоциклов. – Умеешь?
– Хе, – неопределённо озвучил свои чувства Феликс. – И на мопеде ездил, и сосед давал на мотоцикле кататься. Но это в старших классах школы было. Может, уже и разучился.
– Перестань, – Василиса махнула рукой, мол, не говори глупостей. – Десять метров проедешь, и тело само всё вспомнит. Давай! – Обернулась к байкерам и сказала одному: – Жека, слезай. Прокатимся с Феликсом. А ты к Егору пересядь.
Байкер Жека слез с мотоцикла, придерживая его за руль, дождался, пока парень не подошёл и не сел верхом, затем отцепил прикреплённый к бардачку шлем, словно специально приготовленный для Феликса, и отдал ему в руки. Василиса вернулась на свой байк, а Жека пристроился сзади Егора.
– Заводи, – сказала Василиса Феликсу.
Ключ зажигания торчал сбоку приборной панели и рядом с ним, сверху, красовалась чёрная кнопка с изображением улитки в шлеме с прижатыми от встречного ветра антеннками. Низ её закруглённой ножки напоминал собой протектор колеса. Не было сомнений, что улитка-байкер несётся куда-то по скоростной трассе. Феликс нажал на кнопку и двигатель низко, передавая приятные вибрации в ноги, заурчал.
Два байка по бокам от Феликса так же ожили.
– Потихоньку за нами, а там, если всё в порядке, добавляй. Мы поймём. – И рванула с места.
Надев шлем, Феликс тронулся, словно учился ездить заново. Сначала старался понять массу, которой управлял. Несколько метров ехал очень медленно. Помнил, что главное – это не делать резких движений рулём, держать равновесие. Плавно добавляя газа, метров через пятьдесят, он всё-таки почувствовал байк, понял его.
Через пару минут уже мчался по улице города, догоняя Василису и её товарищей. Остановившись на одном из светофоров, приподнял защитное стекло шлема и подмигнул Василисе.
– Ну, как ощущения? – улыбаясь глазами, спросила Василиса.
– Кайфую! – крикнул в ответ Феликс.
Василиса показала ему большой палец и три байка понеслись на зелёный через перекрёсток.
Доехав практически до выезда из города, Василиса показала Феликсу жестом руки, что нужно свернуть на заправку. Феликс мельком глянул на шкалу уровня топлива. Бензина в баке больше половины. Видимо, здесь кто-то из байкеров заправится, и дружная компания отправится в обратную поездку до театра.
Но, как ни странно, ни Василиса, ни Жека с Егором к колонке не подъехали. Остановились в стороне от помещения оплаты и кафе с магазином, возле тумбы со скрученными в спирали шлангами для подкачки колёс.
– Заправляться не будем? – останавливаясь рядом, спросил Феликс.
Поставив байк на стояночный упор, Василиса слезла с него и подошла к Феликсу.
– Не замёрз? – спросила она.
– Нормально, – ответил Феликс. – Руки немного. А так – на адреналине. Сердце колотится, как бешеное.
После этих слов Василиса открыла прикреплённый над задним колесом бардачок в виде пластикового пузатого кейса, достала чёрную кожаную куртку и перчатки. Протянула Феликсу.
– Держи. Новая. Чуть больше двух месяцев у меня лежит без дела. Хотела Семёну подарить – не успела. Носи ты. На память.
Феликс слез с байка, так же поставил его на упор и смущённо заговорил:
– Василиса, слушай… ну, это же…
Он не знал толком, что сказать. Мысли просто отказывались выстраиваться в нужную последовательность.
– Бери, я тебе говорю. Так надо. – Василиса говорила с улыбкой, но каким-то металлическим тоном. – Семён бы одобрил.
– Спасибо, Василиса, – сдался Феликс.
Она помогла надеть куртку, которая оказалась большевата. Пришлось подкатать рукава. Зато Феликсу стало заметно теплее. А в перчатках руки чувствовали себя как в варежках, но и это сейчас казалось малозначительным.
– Спасибо, – ещё раз сказал Феликс. – Семёна я никогда не забуду. Это был великий человечище. Скала.
– Согласна на все сто, – Василиса хлопнула Феликса по плечу.
– Ну, что, – после паузы спросил он, – в обратный путь? У меня там скоро спектакль закончится. Потеряют.
– Погоди, – Василиса сжала плечо Феликса, – это ещё не всё. Байк теперь тоже твой.
Феликс выпучил глаза.
– Ты шутишь?
– Нет, – отрезала она. – Это подарок. Я так решила. Понял?
– Понял, – медленно выдохнул Феликс. – Обалдеть. Где же я его хранить буду?
– Его не хранить надо, – снова ожила и улыбнулась Василиса, – на нём ездить надо.
– Да я про стоянку, – пояснил свою озабоченность Феликс.
– Найдёшь.
– Найду, конечно. Куда мне теперь деваться.
– Ну, ладно, нам пора, – Василиса пожала Феликсу руку. – Приезжай в гости. Теперь у тебя есть на чём. Если совпадёт, так и с Баоху лично пообщаешься. Он иногда к нам в коттедж из Улитки выходит зелёного чая попить. Любит.
– Ладно. Обязательно приеду, – пообещал Феликс.
Василиса вновь вскочила на байк, подмигнула и, опустив защитное стекло, рванула с места. Жека и Егор помчались следом.
Всю обратную дорогу до театра Феликс прислушивался к своим внутренним чувствам. С ним что-то произошло. Он точно не стал добрее или злее, справедливее или ожесточённее, щедрее или жаднее. Получив такой подарок, Феликс осознавал, что теперь жизнь приобрела несколько иной смысл. Словно он приблизился на один шаг к чему-то очень важному, светлому, внушающему правильные мысли, наполненные любовью и состраданием. А ещё чувство единения с точно такими же, как он. Их было бесчисленное количество на этой планете. Это значило, что ещё далеко не всё потеряно. Вся борьба ещё впереди.
Феликс наслаждался звуком мотора, ветром, шуршащим вокруг шлема, ощущением свободы, которое давал полёт во время езды на мотоцикле. Теперь Феликс обзавёлся собственным железным конём, который, наверняка, по-прежнему хранил в себе тепло и искру прежнего владельца. Эту память Феликс обязательно сбережёт и в себе тоже.
Подъезжая к театру, он понял, что припоздал. Последние зрители не спеша выходили из центрального входа. Дети с родителями шли мимо голых осенних деревьев, смеясь и громко обмениваясь впечатлениями. Спектакль понравился – это очень хорошо.
«Ну, опоздал минут на десять и опоздал, – подумал Феликс, – пусть Лопатыч только попробует хоть что-то сказать. Муругане теперь всё равно не пожалуется».
Байк припарковал возле служебного входа. Вынув ключ зажигания, подбросил его в ладони, спрятал в карман кожаной куртки и открыл дверь. На спине, скрывающейся в проёме, мелькнула аппликация из цветных кусочков кожи, изображающая несущуюся по автостраде весёлую улитку в шлеме с загнутыми антеннками. Передняя часть её ножки выглядела как протектор колеса, катящего домик в форме спирали.
Огромное и светлое помещение, больше напоминающее своим видом зрительный зал. Имелся даже балкон, на котором расположились в ряд пятеро старших контролёров. Именно такое обозначение было указано в графе «специальность» в личных военно-технических книжках, которые прилагались к военному билету. Такие же книжечки имелись и у тех, кто сидел внизу перед огромным экраном, отражающим всё происходящее в системе слежения за стратегической ситуацией на карте мира.
Не трудно догадаться, что специальность сидящих внизу звучала просто – контролёр. Контролёров было гораздо больше. Перед каждым имелся монитор, передающий данные конкретного, закреплённого за ним участка системы. Задача была простая – подстраховка на случай сбоя или ошибки программы обнаружения и анализа потенциально боевой ситуации.
Хоть, человек, сидящий перед монитором и выполнял роль простой функции, но тем не менее, функции необходимой, на замену которой не придумано пока ничего лучше.
Сегодня в Центре Стратегического Мониторинга Центрального Военного Округа был «день открытых дверей», – так его в шутку называли. Из штаба округа приезжала комиссия с традиционной инспекцией. Ничего необычного, рутина. Высокопоставленные военные обходили ряды контролёров, поднимались на балкон к старшим контролёрам. Изредка задавали какие-нибудь замысловатые вопросы, уходили в итоге в кабинет командира Центра, где проходило совещание с обязательным докладом о текущей обстановке, подписание рапорта и протокола. Иногда, если инспекция проходила в канун какого-нибудь праздника, всё завершалось небольшим банкетом в помещении военной столовой, расположенной за пределами территории Центра. Всё это напоминало обычный производственно-бюрократический процесс. Только в погонах.
Еле слышно работала вытяжка, выгоняющая нагретый воздух через охлаждающие системы-радиаторы. Компьютеры работали практически бесшумно. Любой шорох или тем более разговор разносился по уголкам помещения моментально.
Вереница негромко беседующих между собой военных инспекторов с начальником сегодняшнего дежурства во главе не спеша шла между рядами неподвижных контролёров, сидящих в обычных армейских футболках, без знаков различия, только с логотипом Российской Армии в виде звёздочки.
Замыкающий процессию генерал-майор Моисеенко, заметив на шее у одного из контролёров искристое свечение, притормозил. Спрятал в карман ручку-фонарик и склонился к монитору, словно стараясь лучше разглядеть картинку. Он положил одну руку на стол рядом с клавиатурой, а другую на плечо контролёра.
– Как служба, товарищ офицер? – спросил Моисеенко, не отрывая взгляда от монитора.
– Всё в полном порядке, товарищ генерал-майор.
Моисеенко ещё разок хлопнул офицера по плечу и, отстранившись на шаг, сказал:
– Благодарю за службу.
Контролёр поднялся с места, вытянулся по стойке смирно и чётко ответил:
– Служу России!
Моисеенко протянул руку для рукопожатия.
– Вольно, – слегка нервозно выдавил из себя генерал-майор и выдернул руку из руки офицера, развернулся и быстрым шагом начал догонять удаляющуюся группу инспекторов. Один раз он позволил себе украдкой оглянуться и убедиться, что офицер вернулся на место и всё прошло благополучно.
Возвращаясь за монитор, контролёр на секунду сунул руки в карманы, делая вид, что поправляет брюки на бёдрах. Засиделся, мол. Следующие десять минут сидел спокойно. Нужно было дождаться назначенного времени и действовать чётко по инструкции.
На большом экране и на каждом мониторе в отдельности появилась небольших размеров надпись в продолговатой рамочке: «Внимание! Атака на систему! Защита активна!». И это было сигналом к действию.
Во-первых, практически все, находящиеся в зале, сейчас следили за своими мониторами и вряд ли повернули бы голову в сторону, чтобы заметить неуставные действия соседа. И во-вторых, – что более важное, чем первое, – именно в этот момент ровно на двадцать секунд отключились несколько камер внутреннего наблюдения, по которым можно было бы отследить действия офицера, получившего минутой ранее личную похвалу от генерал-майора.
На всякий случай обведя взглядом вокруг, убедившись, что до него никому нет дела, контролёр вынул из кармана брюк флешку и вставил её в единственный порт операционного блока. Экран мигнул, изображение пропало на секунду и появилось вновь. Процесс был запущен. Вытащив флешку, контролёр засунул её обратно в карман.
Примерно через три секунды оповещение на экране и мониторах пропало. Атака отбита успешно, система не пострадала, все данные сохранены и, главное, не подверглись никаким изменениям.
Но, к сожалению, так считала сама система и те, кто следили за её исправностью.
Перенастройка некоторых целей стратегических ядерных ударов произошла настолько филигранно, что система восприняла её, как плановое обновление с последующим подтверждением кодов доступа. Как будто, так и надо.
Координаты ударов около сотни ракет по стратегически важным военным объектам изменились на координаты мощнейших и самых смертоносных вулканов планеты, способных выбросить в атмосферу миллионы тонн пепла и минеральной взвеси, закрыв небо от солнца не на один год.
Санта-Мария в Гватемале, Этна в Греции, Тааль на Филиппинах, Сьерра-Негра в Эквадоре, Йеллоустоун в США и ещё несколько, близких к экваториальной зоне Земли.
Остаётся только подождать, когда, не найдя другого выхода, наплевав на здравый смысл, враждующие стороны одна за другой нажмут на кнопки «судного дня» и наступит час «икс», после которого уже ни один из смертных не сможет предположить, чем всё это закончится для всех нас.