Аркадий Анатольевич Марьин
Зодиак Улитки
Когда Муругана подошла вплотную, Василиса попыталась её ударить разряженным пистолетом, но безуспешно. Муругана перехватила удар, сдавила предплечье с такой силой, что пистолет беспомощно вывалился и упал на пол. Тогда Василиса замахнулась другой рукой. Через секунду Муругана держала её за обе руки.
Две женщины смотрели друг другу в глаза. Одна обнажила зубы в яростном оскале, показывая, как она разозлена, какой силы гнев сейчас горит в её груди, а в уголках глаз постепенно плавились шлюзы микроплотин, готовые вот-вот прорваться солёными потоками на пылающие щёки. Другая так же без стеснения демонстрировала свои зубы, так же не скрывала злобу. Но плакать Муругана не собиралась.
– Вы проиграли, – твёрдо сказала она. – Придётся покориться воле победителя.
– Ты ранила Семёна, гнида, – первая слезинка всё-таки сорвалась вниз, – ты ответишь за это.
– Не думаю, – хмыкнула Муругана. – А вот тобой кто-то очень интересовался.
Из-за спины Муруганы показался только что поднявшийся по лестнице Ваня.
– С теми, что внизу, я разобрался, – сказал он, взмахом стряхивая кровь с клинка вакидзаси. И увидев Василису, почти пропел: – Вот она, моя красавица. Мой долгожданный сладостный приз.
– Не смей её трогать, – еле слышно прохрипел Семён и завалился на бок.
– Сдох твой любовничек, – зло сказал Ваня и приблизился к застывшим в клинче женщинам. – Можешь её отпустить, я готов ей заняться.
– Приятного аппетита, – сказала Муругана и, отпуская руки Василисы, оттолкнула её от себя.
Тут же Василиса кинулась к лежащему Семёну, возле которого уже стоял на коленях Баоху и прощупывал его грудь и пульс на запястье. Василиса опустилась с другой стороны и, не скрывая слёз, спросила:
– Ещё ведь не всё потеряно? Он просто ранен?
В ответ Баоху отрицательно покачал головой:
– В самое сердце.
Василиса опустила голову на грудь Семёна. Она плакала, а боль жгла изнутри. Словно стрела, брошенная Муруганой, пронзила не одно, а сразу два сердца.
– Вставай, моя сладкая булочка, – Ваня веселился, как ребёнок, – ты хотела лишить меня жизни, но теперь я выпью твою.
– Прости меня, Василиса, – тихо сказал Баоху, – во всём виноват я.
Василиса подняла голову, решительно вытерла ладонью глаза и жёстко ответила:
– Не говори глупостей, старик. – Она попыталась вытащить из зажатой ладони Семёна неизрасходованную стрелу, заряженную литием. Пальцы не отпускали, как будто Семёну она сейчас была нужнее всего на свете. – Отпусти, любимый, – тихим ласковым голосом сказала Василиса, – тебе она уже не нужна.
Пальцы ослабли, Василиса вложила стрелу в свою ладонь.
В ту же секунду Ваня схватил девушку за руку, рванул вверх и резко развернул к себе лицом.
– Ритуал прощания закончен. Вы с ним скоро увидитесь, – и тут же схватил Василису за горло. – Как же я проголодался…
Ваня не договорил. Муругана заметила движение Василисы, но успела только поднять руку и указать пальцем на стрелу. Она раскрыла рот, но не успела вымолвить ни слова. Как раз в этот момент Василиса с силой вонзила остриё в шею Вани. Он тут же отпустил Василису, схватился за стрелу и потянул. Из его рта уже шла розовая пена. Он булькал, как булькали пару минут назад цъёйфи в тёмно-синих костюмах. Ваня тянул и тянул, но стрела не желала выходить. Он попятился задом и, держась за металлический стержень, повалился на руки Муруганы.
– Получи своего козлика, – зло выпалила Василиса.
Муругана усадила теряющего силы Ваню рядом с двумя притихшими соплеменниками и, сделав два широких шага, с силой ударила Василису ладонью в грудь. Василиса оторвалась от пола и, пролетев несколько метров, ударилась спиной об окно. Раздался треск и звон падающих осколков. Девушка схватилась за грудь и медленно сползла под подоконник, упираясь спиной в стену. Она тяжело дышала, лицо побелело, но всё же нашла в себе силы поднять взгляд и сказать сквозь сжатые зубы:
– Ты даже ещё не знаешь, что уже проиграла.
– Что? – чуть не засмеялась Муругана. – Предсмертные фантазии?
Внезапно Муругана поняла, что Василиса смотрит не на неё, а куда-то поверх её плеча, при этом язвительно улыбаясь самыми уголками губ.
«Что ты там увидела?», – подумала Муругана и обернулась.
Её движение совпало с движением летящей гайки, выпущенной Петром из рогатки. Ему удалось неслышно, плавно и незаметно спуститься с мансарды. Он стоял на середине лестницы, и Муругана успела увидеть его одним глазом. Во второй уже влетала заряженная литием гайка. И от неё Муругана уклониться никак не могла. Даже её немыслимая реакция в это мгновение была бессильна.
Она услышала, как лопнул, чавкая, её глаз. В голове зашипело, закипело и Муругана сразу же поняла, что не слышит и не чувствует ни своих помощников во дворе, ни тех, кто находился сейчас в коттедже. Она стала глуха во всех смыслах. И ещё через секунду выяснилось, что она не видит и вторым глазом.
Находящийся в гайке литий предательски разъедал центр управления и контроля, расположенный как раз в черепной коробке. Муругане хотелось завыть, но не от боли, – боли она сейчас не чувствовала. Кричать хотелось от злости, из-за того, что она стала беспомощной. Она опустилась на колени, упёрлась руками в пол и широко открыла рот. Ей было нужно, чтобы попавший в голову проклятый металл как можно быстрее, под действием земного притяжения вышел наружу.
Единственный уцелевший спутник Муруганы беспомощно поднял вверх руки, показывая, что никаких враждебных намерений у него нет.
– Испугался, гад, – одновременно зло и весело сказал Пётр, держа его на прицеле рогатки. Гаек в запасе имелось достаточно.
Пётр осторожно прошёл мимо инопланетянина и Муруганы, приблизившись к лежащему Семёну и сидящему рядом Баоху. Из-под окна долетел шёпот Василисы:
– Петя, – она говорила практически из последних сил, – забирай Баоху и уходите. Спасайтесь.
– А как же Семён? – спросил Пётр.
– Я с ним остаюсь. Не переживай. – Голос Василисы становился тише. – Ты знаешь, как уйти незаметно. Ты помнишь?
Пётр молча закивал. Поднявшись с пола, к Петру подошёл Баоху.
– Пойдём – сказал он. – Если они меня получат, то раскроются наши планы. Улитка неминуемо окажется в опасности. – Последние слова специально проговорил громко и внятно. Даже если Муругана, находясь в таком неприглядном положении, сейчас не способна услышать, общий смысл ей непременно передаст этот сконфуженный представитель цивилизации Цъёйфи. Бедняга так и стоял возле стеночки с поднятыми руками.
– Помоги нам, – еле слышно сказала Василиса и уронила голову подбородком на грудь.
– Пошли, – наконец решительно сказал Пётр и пошёл к лестнице, мельком оглянувшись, чтобы убедиться, что Баоху следует за ним.
На первом этаже они увидели страшную картину: изрубленные на куски несколько человек. Лишь по количеству голов можно было определить, что их пятеро.
Пришлось идти по огромной луже крови, чтобы пробраться к лестнице в цоколь.
– Это тот придурок с японским мечом натворил? – глухо спросил Пётр.
– Больше не кому, – так же глухо отозвался Баоху. – Животное…
Спустились. Пётр без лишних объяснений, подошёл к мониторам, набрал на клавиатуре нужную последовательность символов, запустив быстрое форматирование дисков серверов и компьютеров, затем отодвинул металлический шкаф. За ним оказалась потайная дверь, на электронном замке которой Пётр ввёл известный ему код. Замок пропищал какую-то нехитрую мелодию и дверь отворилась.
– Нам сюда, – позвал Пётр.
– Погоди, – остановил его Баоху. – Смартфон с собой?
– Да, – Пётр вытащил и показал смартфон.
Баоху спокойно взял его в свою руку и переложил на стол рядом с мониторами.
– Так ведь… – хотел возразить Пётр.
– Сейчас это как приманка, – пояснил Баоху. – Новый купим. – И затем выдернул основной кабель из блока бесперебойного питания. В ту же секунду аппаратура затихла, погасли экраны мониторов.
Пётр озабоченно вздохнул, прощаясь взглядом со всем оборудованием, за которым ему, честно сказать, очень нравилось работать вместе с Баоху.
Как только они зашли во внутрь, увидели длинный коридор, освещённый жёлтыми продолговатыми плафонами, закреплёнными на стене под потолком и соединёнными между собой чёрным проводом. Пётр плотно закрыл дверь, и замок щёлкнул.
– Куда ведёт ход? – поинтересовался Баоху.
– На соседнюю аллею. Выйдем из металлического ящика, типа трансформаторной будки.
– Когда это Василиса успела?
– А когда коттеджи строили, она сразу этот эвакуационный путь в проект внесла. На всякий случай, – поняв по-своему вопрос, ответил Пётр.
– Женщины, – многозначительно сказал Баоху.
– Василиса, – с той же интонацией добавил Пётр.
Сперва коридор пошёл под уклон, вильнул немного в одну сторону, затем в противоположенную.
– Обходим соседний коттедж, – и для себя, и для Баоху объяснил Пётр. – А сейчас опять немного вверх и дальше по лестнице.
Действительно, через десяток шагов они оказались возле металлических скоб, вмонтированных в железобетонную стену. Они вели куда-то вверх, где освещения уже не было.
– Я поднимусь первым и открою замок, – сказал Пётр.
– Хорошо, – согласился Баоху.
Скрывшись в темноте лаза, Пётр какое-то время возился с замом. Наконец раздался лёгкий скрип.
– Я всё открыл, – раздалось сверху, – можно подниматься.
И Баоху послушно начал карабкаться наверх.
По-прежнему стоявший возле трансформаторной будки Аскольд, отшатнулся в сторону, услышав внутри подозрительную возню. Раздался металлический щелчок открывающегося замка, дверца распахнулась, и наружу выбрался паренёк с рогаткой в руке. Он не заметил Аскольда в свете неяркого уличного фонаря.
Паренёк слегка отряхнулся, вновь повернулся к дверце и помог выбраться следом за ним пожилому, невысокому человеку восточной внешности. А вот его Аскольд узнал сразу. Лицо, конечно, уже успело немного измениться, но это точно был Баоху. Именно он первым и заметил Аскольда.
– Пётр, – негромко сказал Баоху, привлекая внимание Петра кивком в сторону Аскольда.
Парень обернулся и замер, не зная, что дальше делать. Он догадывался, кто перед ними, пусть и не знал имени мужчины, докуривающего сигарету.
Неподалёку стоял чёрный тонированный микроавтобус, а перед ним автомобиль Муруганы. Как он выглядит, Петру успели рассказать ещё в недавнем командном центре и по совместительству наблюдательном пункте.
– Чего застыли? – неожиданно спросил Аскольд. – Идите, куда шли. Мне всё равно.
И для Петра, и для Баоху это прозвучало крайне подозрительно. Что значит – «всё равно»? Но время таяло, дорогá каждая секунда. Баоху дёрнул Петра за рукав и негромко сказал:
– Пошли, надо уходить.
Они обошли сзади микроавтобус, перешли аллею и скрылись в тёмном проёме между двумя высокими глухими заборами. Эта тропинка, конечно же, была знакома Петру. Он знал, куда она ведёт. Он точно знал, где они окажутся с Баоху через час-полтора.
Выбросив окурок щелчком пальцев, Аскольд подошёл к автомобилю и, открыв пассажирскую дверцу, плюхнулся рядом с водителем. Тот медленно приоткрыл глаза. Судя по всему, он всё это время дремал.
– Дремлешь? – спросил Аскольд. – Спи, спи. Я тоже немного вздремну. Пока никаких новостей.
Водитель снова погрузился в беззаботно-медитативное состояние, а Аскольд откинул голову на подголовник, сдвинул брови и задумался.
Фонари, высвечивая жёлтые пятна под собой на земле, выстроились вдоль глухих ребристых заборов. Казалось, что эта улица сегодня отгородилась от всего внешнего мира. А в самом её конце, над еле видимыми силуэтами пышных деревьев, сияла яркая звезда. Такая же одинокая, как и Аскольд в своих мыслях.
В коттедже Василисы, к тому времени, на полу второго этажа, между расставленными руками Муруганы, напротив опущенного лица, образовалась куча вспененного вещества, похожая на мокрый парик из белых буклей и завитушек, брошенный за ненадобностью. Ещё могло показаться, что несчастную женщину тошнит. Только вот выходила белёсая пена не изо рта, как у всех отравившихся, а из всего лица сразу.
Наконец, из головы Муруганы в самый центр кучи выпал кусочек злосчастного металла. Реакция с оболочкой прекратилась.
Сначала Муругана оторвала ладони от пола и встала на колени. Затем попыталась подняться, опираясь на одну ногу. Не вышло. Но всё-таки смогла встать, перенеся вес на другую. Муругана покачивалась, еле удерживая равновесие, как будто всё тело находилось в жесточайшей рассинхронизации.
Наугад повернулась к одиноко стоящему у стены цъёйфи, который уже успел опустить руки и просто ожидал дальнейших действий или приказаний. Обычным способом Муругана сейчас вряд ли смогла что-то приказать. Нижняя челюсть и половина лица отсутствовали. В единственной уцелевшей глазнице белело, словно сваренное в кипятке, глазное яблоко. В глубине огромного провала, там, где, по сути, должен быть расположен мозг, виднелись геометрически правильно переплетающиеся волокна, больше напоминающие кристаллы, чем что-то биологическое. Видимо, это и были элементы сложного управления всей оболочкой, обмена цифровыми и информационными потоками. И судя по всему, этот центр находился в крайне плачевном состоянии.
Откуда-то из груди раздался высокий писк. Он то опускался ниже, то становился неимоверно высоким, практически неуловимым для человеческого уха. Муругана что-то пыталась донести до своего спутника.
И вот он начал отвечать тем же способом. Звук шёл через приоткрытый рот. Муругана перебила, скорее всего, что-то уточняя. Мужчина засвистел снова. Наконец окончательно выяснив все обстоятельства сложившейся ситуации, Муругана вцепилась в рукав тёмно-синего пиджака и заковыляла к лестнице.
Мертвый Семён и его любовница Василиса, сидящая под окном без сознания, на данный момент перестали их интересовать.
Выйдя во двор, парочка в ритме похоронной процессии прокурсировала к воротам мимо замерших, словно истуканы, помощников. Муругану так же провожали взглядами жалкие остатки ещё способных сражаться, но крайне измочаленных байкеров.
– Приказ забрать раненных из коттеджа и уходить, – громко произнёс для помощников мужчина, ведущий Муругану.
Ситуация на лужайке перед коттеджем больше всего напоминала вынужденное перемирие. Помощников Муруганы, стоящих на ногах, осталось пятеро. Против них, готовых продолжить схватку байкеров, семеро. О тех пятерых раненных, которых оттащили в коттедж, никто из них ещё ничего не знал. Ещё четверо, с тяжёлыми ранениями, сидели и лежали тут же на траве, ожидая медицинской помощи. Но вряд ли кто-то мог поручиться, что они доживут до утра. Даже смотреть на них было тяжело.
Стоявшие на ногах байкеры буквально из последних сил сжимали в руках каждый своё оружие. Ещё чуть-чуть и их поражение было бы неминуемым. Они понимали, что в коттедже что-то произошло. Что-то остановило натиск сразу после потери огневой поддержки.
Когда дальние перестали валиться на траву с прострелянными шеями, лицами, незащищёнными участками груди, а передние попёрли вперёд, их можно было бы победить, если бы эти «сукины дети» не восстанавливались после каждого нанесённого удара, жестокого увечья, глубокого ранения.
Но вдруг всё остановилось, замерло, словно кончился завод во всех дорогих игрушках Муруганы. И вот она появилась сама, ведомая поводырём. Искалеченная, без лица, жалкая и беспомощная. Получила по заслугам и убирается восвояси.
Двое помощников открыли засовы на воротах. Муругана, прихрамывая, практически вися на плече сопровождающего, вышла за пределы двора, трое оставшихся бугая беспрепятственно зашли в коттедж. Байкеры исподлобья, устало и зло наблюдали за их действиями. Через минуту помощники вышли из коттеджа, неся на плечах двух раненых цъёйфи и мертвое тело Вани. Их уже донесли до половины лужайки, как мужской голос донёсся от микроавтобусов:
– Мёртвого человека не брать!
Ваню тут же бросили, как ненужный хлам, и удалились.
Теперь во дворе остались только бездыханные тела помощников Муруганы и вымотанные и израненные байкеры. Оставшимся в живых ещё предстояло увидеть последствия проникновения Муруганы в коттедж во время боя.
Уже находясь в одном из микроавтобусов, Муругана всё тем же писком сообщила своему уцелевшему соплеменнику, что нужно срочно ехать в клинику, восстанавливать утраченные функции и внешность оболочки. И как можно скорее, так как система жизнеобеспечения её сущности находится под угрозой. Многие схемы и цепи нарушены, оболочка кое-как продолжает функционировать в механическом режиме.
За автомобилем Муруганы и микроавтобусом, оставшимися на параллельной аллее, выслали пару помощников. Микроавтобус забрать, а автомобиль с водителем отпустить до завтра. Предупредить, что подъехать за Муруганой нужно будет утром к зданию клиники. Оттуда она отправится, как запланировала, в театр на встречу с Феликсом. Теперь ей очень хотелось побыстрее разобраться с этим сопляком. Гнев искал выхода. Какая-то часть злости Вани теперь перекочевала и в неё.
Об Аскольде Муругана не вспоминала. Пока ей было не до него.
Тем временем на лужайке перед коттеджем сверху на тело Вани свалили все остальные тела помощников Муруганы с пробоинами и смертельными ранениями, в белёсых подтёках на чёрных костюмах. До утра эта куча, несомненно, долежит, а утром, под действием лучей восходящего солнца, тела начнут покрываться серой коркой, вспучиваться, трескаться, постепенно превращаясь в труху, пепел и тлен. А к обеду останутся только костюмы с рубашками, галстуки и ботинки, которые без сожаления обольют бензином и сожгут. Так байкеры делали всегда. Одежда поверженных врагов должна быть уничтожена.
Василису перенесли в спальню в бессознательном состоянии. Она прерывисто и тяжело дышала, еле слышно повторяя имя Семёна.
Тело Семёна перенесли в гараж и положили на широкий верстак. Его похороны и всех павших байкеров решено было назначить только после совета с Василисой. Надеялись, что она скоро придёт в сознание и отдаст необходимые распоряжения и выскажет пожелания. Все понимали, кого потеряла Василиса, – своего любимого, вторую часть своего сердца – большую его часть.
= 11 =
Человек, не лишённый романтического восприятия окружающего мира, мог достаточно долго, с замиранием сердца наблюдать, как откуда-то от края горизонта, словно далёкая мерцающая звезда, появляется идущий на посадку самолёт. И постепенно становится слышен звук работающих турбин.
Двум созданиям, ранним утром ожидавшим прибытие интересовавшего их воздушного судна, романтика была чужда. Они лишь могли представить, как эта механическая птица несёт в своём чреве больше двух сотен человеческих душ, которые пока ещё не научились летать самостоятельно.
Металлическое сигарообразное приспособление для полётов с поперечными планками, которые люди амбициозно назвали крыльями, скрылось за зданием аэропорта.
– Сели, – сказал Нивелепов.
Патрис в знак согласия плавно моргнул.
Решили не заходить вовнутрь здания, чтобы не мешать трогательной встрече отца и сына. Пусть Моисеенко, не стесняясь их взглядов, в полной мере оценит состояние семидесятилетнего старика. В кого тот превратился после проведения процедуры коррекции, каким бодрым красавчиком (для своего возраста, естественно) он стал.
Они не были свидетелями потрясённого взгляда генерал-майора, когда он увидел шагающего к нему из зала прилёта и получения багажа бодрого пенсионера с белой, аккуратно остриженной бородой, через которую виднелась совсем не старческая улыбка. Глаза светились приветливым весельем, а в теле, по тому, как на плече висела увесистая спортивная сумка, ощущалась уверенность и сила.
Отец и сын обнялись, пожали друг другу руки и зашагали к выходу из здания аэропорта. На ходу отец интересовался, как поживает сын и его семья, как обстоят дела на службе. Сын же в свою очередь изучал отца продолжительными взглядами, подробно рассказывая обо всём, что того интересует.
– Помочь с сумкой? – выходя на улицу через разъехавшиеся в стороны стеклянные двери, спросил Моисеенко-младший.
– Нет, – махнул рукой Пётр Ильич, – спасибо, Гришаня. Я уже получше стал. – Он подбросил на плече сумку. Она подскочила немного и вновь повисла, упруго натянув матерчатый ремень. Без сомнения, ноша была тяжёлой.
– Как знаешь, – не стал возражать сын и повёл отца к служебному автомобилю. И ещё издали заметил стоявших чуть поодаль двух новых знакомых. Нелепые летние плащи серого цвета и такие же широкополые шляпы, которые он видел ещё при первой встрече в кофейне висящими на напольной вешалке возле оконного проёма, теперь красовались на этой парочке.
Чем-то ситуация напоминала шпионскую слежку под прикрытием. Только вот эти «спецагенты» и не думали от кого-либо прятаться. Их наглость вызывала, в некотором роде, уважение.
Не поплатится ли он, Моисеенко, за такой необдуманный поступок? Но цена подарка была столь высока – рядом шёл здоровый отец, поставленный на ноги в таинственной, чудодейственной клинике. Хорохорился, спрашивал о самочувствии, о семье, о своих правнучках и правнуках.
Пока генерал-майор решил не суетиться и принять выжидательную позицию. Посмотрит, какие условия выдвинут эти двое. Насколько могут вырасти их аппетиты.
Подошли к машине, и отец смутился, когда перед ним открыл заднюю пассажирскую дверцу молодой сержант в летней военной форме без головного убора.
– Здравия желаю, – улыбчиво поздоровался паренёк.
– И ты будь здоров, – неуверенно ответил старик. – Сынок, это твоя машина?
– Служебная, пап. Садись, – ответил Моисеенко. – Сумку всё-таки дай мне, я её в багажник положу.
– А, ну, хорошо, – и сняв с плеча, протянул сумку сыну.
Глазомер генерал-майора не подвёл. Сумка оказалась чертовски тяжела, будто отец привёз в ней все сбережения в виде золотых слитков. Моисеенко, не показывая вида, что ему тяжело, дотащил сумку до багажника, поднял, помогая коленом, и с облегчением опустил на резиновый поддон. Хлопнув крышкой, прошёл мимо открытого окошка водителя, сказав на ходу, что ему нужно кое с кем переговорить.
Двое в плащах своим присутствием внушали единственную мысль: они ждут, когда Моисеенко подойдёт.
– Вы меня ждёте? – остановившись на некотором расстоянии, не собираясь пожимать руку ни тому, ни другому, спросил Моисеенко.
– Перелёт прошёл успешно? – игнорируя вопрос, поинтересовался Нивелепов.
– Если честно, я не могу до конца поверить, что встретил своего отца. Он и так-то еле двигался последние года два, так у него ещё два месяца назад нашли онкологию. Прогнозы в таком возрасте однозначные. А то, что я увидел…
Вид у Моисеенко-младшего был такой, будто он снова превратился в пятнадцатилетнего подростка, которого застукали на балконе с дымящейся сигаретой в руке. Растерянность и чувство стыда.
– Нам незачем вас обманывать, – постаравшись изобразить искренность, сказал Нивелепов. – Это действительно ваш отец. Просто он – в порядке.
– Да, я понял. Что теперь?
– Подойдите ближе.
– Зачем? – Моисеенко слегка вздрогнул.
– Вы боитесь? – ухмылка на лице.
– Почему? Нет. – Два шага вперёд. Расстояние вытянутой руки.
– Вот теперь возьмите флэшку, – Нивелепов протянул знакомый Моисеенко продолговатый предмет. – В конце октября у вас плановое посещение центра управления стратегическими системами. Вы уже знаете, что я это тоже знаю. Флэшку просто нужно отдать нашему, ранее внедрённому человеку. Он такой же военный, как и вы. Ждал разработанной программы для встраивания её в общую систему управления.
– Если вы хотите отменить запуски, то это глупо, – без тени усмешки, на полном серьёзе заметил Моисеенко. – Протоколы запусков ракет работают абсолютно автономно. Вы что, не знали?
На эти обвинения в наивности, возможно, вызванные элементарным страхом, Нивелепов ответил:
– Товарищ генерал-майор, вы нас, мягко сказать, недооцениваете. Никто и ничего не собирается отменять. Программа лишь слегка изменит координаты ядерных ударов нескольких из шести тысяч ракет. Всего лишь сотню. В этом случае очень глупо считать себя предателем родины. – Хитрый прищур. – Все боеголовки полетят в том направлении и активизируются на территории именной той страны, которой и планировалось. Просто, небольшая корректировка.
– Если не секрет, куда хотите перенаправить эту сотню? – Моисеенко неожиданно почувствовал, что подмерзает на открытом пространстве стоянки, обдуваемой упругим летним ветром. Чувство казалось достаточно странным, но он решил, что это, возможно, от излишней нервозности.
– Полагаю, вы теперь на нашей стороне, – сказал Нивелепов, – и вас можно посвятить в тонкости. Наши цели – самые мощные вулканы. Спящие разбудим, еле пыхтящие раскочегарим. Дадим волю стихии. Пусть в небо вырвутся столбы дыма и пламени. Это будет похлеще, чем просто ядерная бомбардировка. Эффективный подход. Разве нет? Как вы считаете, товарищ генерал-майор?
– Ну, хорошо, допустим, я вам поверил, – Моисеенко взял флэшку, – и мы действительно за одно. А что, если меня вычислят, как шпиона?
– Не вычислят, – так же спокойно продолжил объяснять Нивелепов, – мы контролируем ситуацию. Программа, отслеживающая перемещение вашего служебного автомобиля, показывает, что он стоит возле подъезда вашего дома. И так мы в состоянии подкорректировать любые данные, проходящие через всеобщую паутину. Я прав? – он обратился к Патрису.
– Мы не боги, но умеем очень многое, – кивнул тот.
– Не переживайте, – вновь к генерал-майору, – мы вас прикроем. Если в этом, естественно, возникнет необходимость.
И опять Моисеенко задумался, глядя на флэшку, которую подбрасывал в ладони, словно мелкую игрушку от Лего. Это немного успокаивало.
– А как я узнаю этого вашего внедрённого человека?
– Очень просто. Вот, возьмите. – Нивелепов протянул Моисеенко предмет, похожий на обычную ручку.
– Ручка? – удивился военный, беря её свободной рукой.
– Ручка-фонарик, – уточнил Патрис.
– Не перестаёте удивлять, – хмыкнул Моисеенко.
– То, что в центре управления всегда достаточно светло, мы знаем, – чётко заговорил Нивелепов, – это не просто фонарик. Излучаемый им свет укажет на того, кому предназначена флэшка.
– Ах, вот как. Я включаю фонарик и один из операторов центра начинает светиться как новогодняя гирлянда? Может, даже с музыкой «Happy New Year»?
Нивелепов цокнул языком и с досадой сказал:
– Ваши нервы, Григорий Петрович. Зачем так переживать?
– С чего вы взяли?
– У вас веко на левом глазу дёргается. Плохой признак.
И снова Моисеенко почувствовал себя провинившимся ребёнком. Как же это было странно. В его мысли начали вкрадываться сомнения о собственном психическом состоянии. А не влияют ли на него каким-то образом? Лингво-психологическая интервенция в сознание? Возможно. О подобном он читал в специальной военной литературе.
Моисеенко поднял к лицу ручку-фонарик. Заметил, что, действительно, кончики пальцев слегка дрожат.
– Направите фонарик на шею оператора. Свет совсем неяркий и почти незаметный. Но его мощности вполне хватит, чтобы увидеть эффект. Кожный покров человека, прошедшего коррекцию, излучает особое, переливчатое, разноцветное поблёскивание. Как иней на морозе. Мелкие разноцветные искорки. Можете такое представить? Видели иней на морозе?
– Да.
– Значит, сможете определить. Уверен. И это всё, Григорий Петрович. Ничего сложного.
– Мой отец так же светится? – вдруг спросил Моисеенко.
– Да. На нём, кстати, и проверите работу фонарика.
Патрис молча закивал, давая понять, что идею одобряет.
– Куда его потом?
– Оставьте себе в качестве сувенира. После того, как всё сделаете, мы опять с вами свяжемся.
– Как?
– По телефону.
– Это обязательно?
– Нет, это необязательно, – усмехнулся Нивелепов. – Но в наших силах достойно отблагодарить за содействие. Скромный бонус.
– Чёрт, – сквозь зубы выругался Моисеенко, – всё меньше и меньше верится, что вы оставите меня в покое.
– Напрасно, – пару раз качнул головой из стороны в сторону. – Только если сами не захотите сотрудничать дальше.
– Даже так? – сдвинул брови генерал-майор.
– Вы ещё многого не знаете. Очень многого. Не торопитесь. Всему своё время.
– Хм, – Моисеенко зябко пожал плечами.
– Вас заждался отец, – кинул Нивелепов и повернулся к Патрису. – Поехали. Нам тоже есть чем заняться.
Патрис сел за руль, Нивелепов на пассажирское и они укатили на выезд, к ряду пропускных шлагбаумов.
Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Моисеенко понял, что они даже не попрощались. Просто уехали. Он сглотнул, вернулся к своему служебному автомобилю и уселся на заднее сиденье рядом с отцом.
– Всё в порядке? – заговорил первым Пётр Ильич.
– Не знаю, – честно признался Моисеенко-сын.
– Куда едем? – выхватил его из задумчивости сержант.
– Домой, – несколько обречённо ответил генерал-майор. Машина тут же тронулась с места.
– Нет, нет, нет, – громко начал возмущаться Пётр Ильич. Машина резко остановилась.
– Почему – нет? – округлив глаза, спросил Моисеенко. – А куда тогда?
Моисеенко-отец достал из внутреннего кармана куртки тонкое портмоне, вынул из него сложенный листок и протянул сыну.
– Это адрес, куда нужно ехать.
Генерал-майор, развернул листок, пробежался глазами по строчкам и тут же спросил:
– Ты не планировал жить вместе с нами?
Пётр Ильич улыбнулся искренней, светлой улыбкой.
– Во-первых, незачем вас стеснять. Во-вторых, это, – он указал пальцем на листок, – моя собственная квартира. Документы на неё и ключи лежат в сумке. И в-третьих, я теперь тоже при деле.
– Что значит – при деле? – удивление Моисеенко-сына не знало границ.
– Это значит, – Пётр Ильич принялся многозначительно кивать, – что твоего старика ещё не списали со счетов. С этого самого момента ты должен знать, что Пётр Ильич Моисеенко, твой отец и заслуженный пенсионер вооружённых сил России, участвует в подготовке внедрения государственной программы по коррекции и обновлению населения нашей страны, за что премирован руководством данного проекта однокомнатной квартирой по указанному адресу, – он снова ткнул пальцем в листок, – и является авангардом вновь созданного актива. Мне ещё и средства выделили, так что я от тебя финансово никак не завишу.
Старик вынул из портмоне красную пластиковую карточку и повертел перед носом сына. Генерал-майор только успел разглядеть логотип какого-то незнакомого ему банка, как Пётр Ильич убрал карточку обратно.
Моисеенко-сын протянул листок водителю и спросил:
– Костя, знаешь, где это?
Сержант бросил цепкий взгляд и ответил:
– Новый район. Знаю.
И машина двинулась к шлагбаумам.
– График работы и отдыха у меня будет особый. Я тебе позже объясню, – откинувшись на спинку, заявил отец сыну.
– Хорошо, – согласился тот. Затем добавил: – Рад тебя видеть.
– Взаимно, сынок, взаимно.
Затем генерал-майор отвернулся к окошку и тихо, с горечью в голосе произнёс:
