Андрей Арсланович Мансуров
Да здравствует Герберт Уэллс!
19. Собаке – собачья… Жизнь!
В метро приходится сидеть на одной ягодице.
Вторая, зар-раза такая, всё ещё болит. Да и то место, где в руке была «дырка», нагло ноет. И ухо, хоть я его снова вижу в отражении в стекле – тоже. Но – терпимо. За щёку не беспокоюсь: краткий взгляд в зеркало говорит, что ничего там не осталось от кровавой гематомы. Так что – хоть сейчас жениться!.. До свадьбы уж оно точно – заживёт.
Не доходя до подъезда, на лавочке перед соседним, вижу снова одного из наших алкашей – друга дяди Фёдора и Лёшика, дядю Саню, и рядом с ним почему-то – нашего участкового: Василия Петровича. Приостанавливаюсь:
– Добрый вечер, Василий Петрович. Здравствуйте, дядя Саня.
– Здравствуйте, Нигматуллин.
– Здравствуй, Ривкатик… – по глазам дяди Сани и по скукоженным плечам вижу, что проблемы у него. Да и тон очень даже задумчивый. Или, скорее, печальный.
Решаю, что на всякий (Мало ли!) случай нужно бы мне послушать «внутренним ухом», в чём там у них дело. Потому что оба после того, как поздоровались, помалкивают. Васильпетрович смотрит на меня, дядя Саня – на свои шлёпки. Явно ждут, когда пройду себе мимо.
Ну, вернее, это Васильпетрович ждёт. Дядя Саня же – мается.
Иду. Подстраиваюсь. Ага. Хм-м… Хм. Вот оно как.
Кто-то убил тётю Марусю из первого подъезда, ограбив квартиру, а убийству попытавшись придать такой вид, будто старушка сама поставила на газ кастрюлю, да и не смогла выключить: упала, ударилась головой, и потеряла сознание.
Но, к счастью, к ней зашла племянница, Лиза, или Лизавета, как звала её тётя Маруся. Пришла в ужас, конечно! Но что делать, быстро сообразила. И выключила конфорку, прежде, чем выкипел борщ, кастрюля расплавилась, и газ к чертям взорвался! И позвонила в скорую, и в полицию. Это вычитал у Васильпетровича.
А прошерстить мозг дяди Сани нетрудно: всё лежит на поверхности. Он изо всех сил пытается скрыть, что видел, (Поскольку тщетно искал, с кем бы – на троих!..) как в половине четвёртого, когда всё это дело, оказывается, и заварилось, из подъезда тёти Маруси выходил его ещё один «старинный» кореш. Витёк.
Сейчас безработный, и вконец опустившийся алкаш, который иногда за бабки подстригал газон, имевшийся в палисаднике перед квартиркой бабы Маруси, и помогавший ей с перестановкой мебели, хождением с магазин, да и вообще – не гнушался подработать мальчиком «подай-принеси».И просто нагло попрошайничать у жильцов.
Лет Витьку примерно пятьдесят пять, но выглядит он на все шестьдесят. И даже пять. И вижу я в мозгу дяди Сани, что и подставлять «кореша» ему не охота – во-первых, страшно – а вдруг ещё пришибёт?! – а во-вторых, нельзя покрывать того перед лицом Закона. Всё-таки, такое дело… Убийство. С другой стороны – вдруг просто – совпадение?
А ну как – на самом деле не Витёк?!
Не оборачиваюсь на участкового и дядю Саню. И так мне всё «видно». Вижу, что собирается Васильпетрович продолжить дознание, которое сейчас ведётся в статусе «доверительной беседы», и в любом случае так или иначе планирует он «расколоть» нашего простачка, поскольку видит его неумные и наивные «виляния», и недомолвки, и понимает, что неспроста они. Ну а дядя Саня тоже понимает. Что долго не продержится.
Иду в конец двора. Где живёт Витёк – знаю. Ну-ка, ну-ка… А, нет. Нету Витька дома. И сейчас, когда я открыл глаза своего разума пошире, да и проехался, как радаром – узконаправленным лучом «сканируя» по всему периметру колодца двора, легко обнаружил искомого сволоча на чердаке дома напротив нашего. Спрятался этот лох там, в оборудованной Михаилом Павловичем подсобке, где тот держит старые запчасти от своей почившей в бозе ещё пятнадцать лет назад восьмёрки. Причём гад так спешил, что даже не догадался напиться, или хоть баклажку захватить с водой. И сейчас разрывается между желанием слезть и напиться, или всё же выждать, пока Васильпетрович отчалит…
«Расследование» моё не затягивается: мне ни допросы, ни «очные ставки», ни «следственные эксперименты» не нужны.
Убил этот гад бедняжку бабу Марусю.
Сердце моё сжимает чья-то невидимая рука, и на глаза наворачиваются слёзы. Ах, детство!..
А ведь однажды, в молодости, когда мне было шесть, баба Маруся заступилась за меня перед местной отвязной шпаной. Хотевшей отобрать у меня деньги на хлеб, за которым меня послала мать. И даже прогнала их с помощью зонтика!.. (Вот в том числе и благодаря таким воспоминаниям я так легко согласился вступить в Братство!..)
Ах ты ж мразь. Тварь. С-сука трусливая. И всё это – из-за пары колечек, цепочки, чуть толще обычной нитки, и пяти тысяч, оставшихся от пенсии после уплаты налогов?!
А-а, вон оно что: он-то рассчитывал, что была ещё заначка в шкафу под чистыми простынями… Но не оказалось. Поэтому и ударил – и не просто так, а – головой старушки о край столешницы. Чтоб там остались реденькие седые волосы. И положил бабу Марусю так, чтоб подумали, что она поскользнулась на пролитом борще, и упала сама…
Ну хорошо. Мне с моей «совестью» договориться достаточно просто. Сделал – отвечай. Ведь я – не Российский суд. Который «Самый гуманный суд в мире!» А я не допущу до подключения пронырливых адвокатишек, которые готовы и Гитлера выставить «патриотом» и «правозащитником»!
Усилий даже особых прикладывать не пришлось. Не выносит сволочь чудовищной боли, которую теперь могу вызывать у него в голове!
И вот выползает этот гад из каморки, держась за этот «тупой» предмет, и воя от боли. Не ослабляю. Мысленно веду его к чердачному окну во двор. И вот он, упираясь, и не понимая, что за странная неодолимая сила его тянет, и стеная, вслух и про себя, вылезает через него на крышу. Вот свешивается над парапетом, оконтуривающим карниз. Вот кричит вниз, обращаясь к Василию Петровичу:
– Вася! Вася! Прости!!! Это – я! Я – тётю Марусю!.. Прости ты меня, идиота глупого, Христа ради! Взял грех на душу! Не в себе я был! Я, я… Не иначе – бес попутал! И не впрок мне эти деньги! Вот они! – швыряет тут его рука кипу купюр, прямо веером разлетающихся по двору, – Не могу так больше! Простите, люди, умоляю, простите! И… Не поминайте лихом!
Тут он ласточкой ныряет прямо вниз, но уж я подсуетился: заставляю его ноги направить тело туда, где у нас чудом сохранились от вырубания, когда двор оборудовали под детскую площадку и автостоянку, развесистые и заматерелые кусты сирени.
Треск, грохот!
И вот уже наш горе-самоубийца, с матюгами и воплями, оглашающими весь двор, прочно в них застревает! Жаль сирень – почти половину куста придавил и сломал!
Вижу, как оживший и повеселевший Петрович на всех парах несётся к кустам, на бегу что-то вещая в рацию, а за ним трусит и дядя Саня. Закрываю себя «щитом невидимости» – то есть, внушаю им мысль, что давно я зашёл в свой подъезд. После чего тихо, и незаметно действительно в него захожу. Ф-фу…
Только теперь замечаю, что у меня трясутся, словно у паралитика какого, руки, и ноги тоже – того. Подгибаются. И, как ни странно, одышка, и сил нет. Можно подумать, что опять провёл спарринг с тренером! Да что же это за… Перенапрягся… мысленно?!
Прислоняюсь на миг к стене, но – только поднявшись на три лестничных пролёта. Потому как вижу, что и дебёлая тётя Катя с первого этажа, и баба Света со второго, срочно снимающая сейчас бигуди, и расчёсывающая крашенные «кудри», сейчас выскочат из своих квартир, собираясь узнать, что там произошло, да и себя заодно показать.
С другой стороны, вижу, что и мать намылилась высунуться в окно, и если сейчас задержусь уж слишком надолго – наверняка начнёт расспрашивать. Как непосредственного свидетеля, раз уж проходил мимо. Э-э, кому я голову морочу. Расспрашивать она начнёт в любом случае.
Заставляю себя собраться, и думать про предстоящую встречу с родительницей, как об очередном задании. То есть – она не должна ничего заподозрить!
Но вставляя ключ в скважину замка, ловлю себя на мысли, что и правда – изменился я. И совсем не туда, куда пристало бы двигаться, совершенствуясь, и набирая «экспириенс», самостоятельному, независимому, и озлобленному на весь свет, крутому Бойцу! Эгоисту и индивидуалисту.
Этак я размякну, и буду мягкотелый, сентиментальный, и морализирующий слизняк! Задумывающийся о смысле жизни, совести, своём призвании, и рефлексирующий о том, что жил неправильно. Обижал слабых. Презирал «инородцев» и слабаков. Игнорировал происходящие вокруг несправедливости… Вот ведь хрень какая!
Мать выходит навстречу. Спрашивает:
– Ривкат! Ты был сейчас там, внизу? Кто это так орал, будто слон в брачный период? И что за грохот и треск?! И кто сейчас там ругается?
Думаю, думаю. Решаю ничего не выдумывать. Говорю же: мать у меня – почти телепат! Чует! Вся в меня, хе-хе…
– Тебе повезло. Все самые свежие и правдивые новости – из первых рук.
Прохожу это я мимо скамейки, поздоровался с дядей Саней, и Васильпетровичем. Сразу понял, что что-то у нас во дворе произошло. А то бы он давно дома прохлаждался. И тут, – представляешь?! – выскакивает из чердачного окна на крышу во-он того дома – дядя Витя. Ну, который – Витёк. Ну, который чуть не про…рал свою однушку год назад, когда на него написали соседи, что у него там – притон.
Он и орал. Дикция у него, правда, хромает… Видать – из-за выбитых ещё тогда, зимой, зубов. Но основной смысл я понял. Он кого-то убил, и деньги украл. А потом его, типа, совесть замучила. Вот он деньги-то – веером, с крыши, типа, не впрок ему они!..
А затем – и сам туда же. С крыши.
Вижу, как у матери глаза расширились в испуге, и спешу исправиться:
– Не-не, всё в порядке. Нырнул этот идиот прямиком – в сирень! Это он и ругается. Больно потому что. Ну, оно и понятно – всё-таки пять этажей! А кого это он -?..
– Бабушку Марусю. Её часа в четыре нашла племянница. Лизавета. Нашла мёртвую, с пробитой головой. И суп стоял на плите, на полном газе – представляешь, этот сволочь хотел устроить всё так, как будто это несчастный случай! И заодно – небольшой пожар от взрыва газа! Чтоб скрыть все улики и следы. Но ничего у него не вышло. Потому что идиот!
Так говоришь – сам? С крыши?
Делаю ангельский взгляд. Смотрю матери прямо в настороженные глаза. Моргаю. Говорю:
– Ну, не знаю, может, конечно, не сам. Но кроме него на крыше я никого не заметил! А что? Думаешь – его подставили? Сообщник столкнул?
Мать явно удивлена такой версией, и сразу её возникшие в мой адрес подозрения отходят на второй план. Но я всё ещё их в её мозге вижу. И стараюсь обращаться с ним максимально осторожно – мать же! Нельзя! Это…
Не по совести!
Однако к тому моменту, когда снял кроссовки, и помыл руки, она более-менее успокоилась на мой счёт. Видать, логично рассудив, что это всё-таки не я спихнул Витька с крыши – не было у меня чисто физически такой возможности!
С одной стороны – напрягает. Что родная мать меня подозревала в таком!
И пусть она знает, что я тётю Марусю уважал, и хорошо относился, понимает она и то, что ну никак не мог я знать, что это – именно Витёк – её!..
А вот с другой стороны приятно. Что мать до сих пор считает меня «борцом за справедливость». И понимаю я, что, оказывается, не так уж она была далека от истины.
И сейчас я – идиот-идиотом, правдоборец …ренов.
Жуть.
Могу только сам над собой поприкалываться и поиронизировать. Ну и заодно стараюсь успокоиться. Так, чтоб мать и правда – ни о чём не догадалась.
Но пока ужинаю, атмосфера и правда – более-менее успокаивается. Хотя первые пять минут мать от открытого окна оторвать было нельзя. И только когда скорая помощь увезла со двора успокоенного лошадиной дозой снотворного, и, наконец, заткнувшегося Витька, закрыла створки, и села ко мне за стол.
Спрашиваю, чтоб отвлечь её от мрачных мыслей и печали по бабе Марусе:
– Ну, как там твой-то? Собираетесь?
– Ну… Да. – вижу, что мысли её заработали наконец в нужном мне направлении, и ассоциации с предстоящим отдыхом она связывает самые радужные. И поскольку давно никуда, кроме как к «любимой» бабушке не ездила, собираться ей – в удовольствие.
Тут и куча приятных хозяйственных мелочей: какие полотенца, щётки, ночнушки, трусики, платья, и прочее такое брать, а без каких – можно обойтись. Какие крема для лица и какую косметику. (!) Какие продукты ещё закупить для меня (Приятно!). Сколько денег оставить на хозяйство, а сколько – с собой.И так далее…
Хотя и кое-что всё ещё остаётся у неё под сомнением. Особенно – насчёт «нормальных» интимных отношений с мужиком, которому за пятьдесят. И как бы их «обставить» так, чтоб этот бедолага считал, что это – он её соблазнил и уговорил.
Но это – ерунда.
Мать у меня – женщина с фантазией.
Что-нибудь придумает.
Так что можно расслабиться, и идти мыться.
Ночью, уже после очередного «символического» мытья, лежу на спине и думаю.
Дум у меня много. Но главная – всё же та, которую мне, сам, возможно, не осознавая её «философского» и «основополагающего» значения для меня, подбросил Андрей.
Какого …уя мне теперь – всё надо?!
За каким дьяволом я стал соваться со своими непрошенными стараниями куда просят, и куда не просят?! Да ещё не просто так, чтоб посмотреть, и, как обычно – обезопасить тылы, а – чтоб «исправить несправедливость»?!
С какого бы боку мне, например, проблемы крошечных червеобразных козявок? Пусть и подвергающихся геноциду? А – отлучённых от Солнца мутантов-аборигенов?!
А с чёртовым Витьком – чего я полез?! Гнусная и подлая реальность столицы – это ведь не Миры, где, всё-таки, всё достаточно просто, и условно. Это – жизнь!!! Или…
Или уже стёрлась для меня эта тонкая грань – между подлинной реальностью, и тем состоянием, что испытываю, попадая в действительность, создаваемую Машиной?!..
Да и тётя Маруся, если уж совсем честно – в последние пять лет никаких чувств, кроме жалости у меня не вызывала, поскольку дряхлела и ссутуливалась на глазах, а общались мы в последний раз – вот именно, не меньше чем лет пять назад.
Ну и чего меня так разобрало?! Ведь – даже не задумывался! «Потянулся» Витька чёртова искать! И вытряхнул из него всё, что он никогда никому бы, даже под пыткой!..
Может, неспроста дала мне Машина (Или уж не знаю – кто из Хозяев?!) тот самый Мир с пауками-телепатами? Может, так и было задумано? Чтоб я – или погиб, сломавшись и поддавшись… Или, вот именно – преодолел, и научился?! Освоил их методику?!
И вот теперь я, получается, всё «пропускаю через себя»! Влезаю в чужие шкуры, вижу и мысли, и страсти, и стремления, и разочарования в жизни, и отчаяние…
И получается презабавная штука: когда кого-то лучше узнаёшь… Вроде, и ненавидеть и презирать не получается! (Ну, кроме Витька, понятное дело!)
Может, потому я и стал как-то…
Добрее?!
Но вот вопрос: а «добрее» ли я стал? Ведь, например, то, что в будущем для планеты с антигравитаторами и коконом-куполом, может, и будет хорошо, сейчас, после падения пары секций – гарантированная смерть для всех разбившихся обитателей этих упавших секций. А, возможно, и для жильцов тех, к которым теперь-то, по разломанной ферме-каркасу, легко доберутся все монстры и супернасекомые, только этого и ждавшие там, внизу, на поверхности?..
Ведь погибнет вся та субкультура, и социум, сложившийся наверху после того, как они уничтожили всех дармоедов-олигархов. А кто придёт им на смену? «Морлоки» снизу? А может, они ещё агрессивней и злее тех, кто жил наверху? И если создадут свою цивилизацию, то перестреляют и перебьют все расы и культуры, которые встретят в космосе?..
Да и сейчас – кто дал мне право что-то решать, пусть и за подонка и сволоча, опустившегося до состояния безмозглого скота? Пусть скот – но ведь и он имеет право на свободу и самостоятельные решения?! Поскольку – человек.
А я, вот так, сходу – раз – и в тюрягу его!..
Но ведь если совсем уж честно – разве кровь несчастной тёти Маруси не взывала к отмщению?! И ведь наверняка Васильпетрович рано или поздно дознался бы – он мужик ушлый и дотошный… Да и его коллеги из «убойного» отдела – не лыком шиты.
Просто всё это заняло бы кучу времени. А так, получается, я просто «ускорил» воцарение справедливости.
Ну вот, опять! Далась мне эта «справедливость»!
Или это у меня комплексы начались от того, что вижу я теперь всё и всех – без прикрас и недомолвок?! И действую – не разумом, как нас учит тренер, а – инстинктивно?
То есть, так, как приказывает моё подсознание?
И – что? Моё подсознание, получается, и судья и палач? В «одном флаконе»? А кто и моему подсознанию дал право судить за других людей, и даже – решать за целые социумы и Цивилизации?!
Вот блин… Вернулся я к тому, с чего начал.
Может, ну его на фиг, все эти сложности и моралистическую хренотень, и – спать?!
20. По методике Гейдриха
Удивительно, но спал – как бревно. И даже снов не видел. Никаких. Устал?..
Утром – всё как всегда. То есть – с будильника и завтрака.
Школа и работа ничем особенно оригинальным не запомнились. Даже шефовская «озабоченная» дама поутихомирила амбиции, и сегодня обо мне практически не вспоминала – уж не без помощи с моей стороны.
А вот в Братстве нас всех ожидает нечто новенькое.
И не скажу, что приятное.
Пришёл к нам «в гости» очередной серый костюм.
Вот и Задание. Ребят оставляют для ознакомления с ним – в классе, меня же, как ни странно, просят пройти в отдельный кабинет. А-а, нет. Просят пройти туда же и Влада и Цезаря.
В маленькой комнате, где кроме белёных стен, стола со стулом, и трёх табуреток ничего нет, ждёт нас, оказывается, очередной серый костюм. При нашем прибытии встаёт, и здоровается за руку с каждым:
– Здравствуйте, бойцы. Я – Николай Евгеньевич.
Мы тоже представляемся. Но, понятное дело, не с отчеством:
– Боей Ривкат.
– Боец Владимир.
– Боец Александр.
– Прошу садиться, бойцы.
Садимся. Молчим, ждём.
Суюсь по привычке к нему в мозг.
Так. Подполковник АНБ, Парфёнов Виктор Афанасьевич. Нас он, мягко говоря, боится. И недолюбливает. И вообще: всё наше заведение считает афёрой века, и профанацией. А ещё – выколачиванием денег из бюджета страны на крайне сомнительные «инициативы», и «уродование психики подростков», как он себе это дело формулирует.
И не верит он в то, что мы сумеем выполнить так, как нужно, то, что он нам троим сейчас поручит. Зато готовится плотоядно ухмыляться, потирать руки, и говорить: «А я вам с самого начала говорил о своих сомнениях!», если мы задание сорвём.
Собственно, плевать мне на его неверие, злорадство, и подозрения. То, что нам предстоит сделать, в-принципе, просто. И не требует никаких «моральных» терзаний. А только навыков.
Не то, что у остальных ребят, которым снова досталось задание с… Подвохом.
И, предполагаю, неспроста нас вот так разделили: на боевую операцию, с ликвидацией, причём – физической, аж сорока восьми человек – направляют тех членов Братства, кто никогда никаких сомнений и особых «моральных» терзаний не испытывал.
А тех, кто начал некстати задумываться, и сомневаться – на выполнение рутинной работы. Которую и салага-призывник легко бы выполнил. Потому что сейчас даже школьники проходят курс отработки навыков по обращению, и приёмам боевого применения стрелкового оружия. Стрелять все умеют с десяти лет! Но – не суть.
Потому что подполковник наш и сам – не в курсе. То есть – не знает, почему наше Братство именно так разделили для сегодняшней «работы». Да и я – не знаю. А только предполагаю. Поскольку в мозгу тренера не почитаешь, а второй серый костюм тоже просто воспроизводит перед ребятами то, что написано у него в Приказе.
А мысли этого второго концентрируются в-основном на том, что задание, собственно, базируется на вековой давности наработках сволоча Гейдриха. Подлого и весьма хитрого фашиста, приближенного Гитлером к себе. И не зря, как показала практика.
Поскольку это именно он придумал, организовал и провернул в тридцать девятом провокацию с немецкой радиостанцией, на которую якобы напали польские боевики.
Что, собственно, и привело к объявлению Германией войны злополучной Польше.
И с чего Вторая Мировая и началась.
Ладно. Послушаем, как «наш» серый костюм сможет воплотить всё, что имеет в отношении нашего задания в голове – в слова.
А нормально он воплотил.
Именно так, как и положено добросовестному служаке. То есть – конкретно и чётко. Разжевал всё, что нам предстоит сделать, в лучшем виде, и на все вопросы (Это у Влада и Цезаря возникли – ну а я прочитал и так, всё, что нужно. То есть – из «первоисточника» непосредственно!) ответил. Чётко и спокойно.
Ну вот и приступаем.
Сегодня наша экипировка и оснащение происходит отдельно от остальных, правда, в соседней комнате. Вижу я возбуждённые мозги остальных восемнадцати наших ребят, облачающихся в мундиры польской национальной гвардии, и разбирающих оружие.
Мы же одеваемся неприметно: в зелёные комбезы банальных рабочих водоканала. И всё наше «оборудование» – в оранжевых, я бы сказал, вызывающе крикливых, здоровенных кейсах с надписью «Собственность МЧС». Плюс пояс с многочисленными карманами-отделениями, из которых торчат и газовые ключи, и труборезы, и плоскогубцы… Про оранжевые каски с надписью «Водоканал» наши организаторы тоже не забыли.
Как и про отличные пластимаски.
Естественно, по местам «работы» нас развозят на спецтранспорте с надписью «Аварийная» крупными буквами, и, понятное дело, телефоном означенной службы.
Меня подвезли к огромной высотке на улице неважно-кого-поскольку-вам-знать-этого-не-обязательно. Прохожу проулком, заворачиваю. Через двери указанного мне подъезда вошёл свободно. Открыта она оказалась, вероятно, потому, что кто-то предусмотрительный спёр язычок из кодового замка. Вахтёр, судя по всему, тут и не положен – статусом домишко не вышел, стало быть. Да я и не ждал – это у Влада должен быть с вахтёром. Но уж для него все нужные наряды-накладные-ведомости подготовили.
Поднимаюсь на лифте на двенадцатый этаж. Вот: квартира тысяча двести шесть.
Открываю своим ключом, вхожу. Двигаюсь на своих резиновых подошвах абсолютно бесшумно. Не сомневаюсь, что никто меня не видел: квартир напротив – нет, а из тех, что за углом, лифт не виден. Дверь за собой запираю на замок и щеколду: мне неожиданности не нужны. Квартиру обыскиваю. Порядок: никого.
Вхожу снова в зал. Всё как надо. Два составленных рядом стола создают отличное «ложе». Как раз – если лягу, всё будет на нужной высоте и удобно. И до окна далеко – никто меня в тени от приспущенных штор не заметит. Как и вспышки из глушителя.
Подхожу к окну, и осторожно, чтоб не греметь ставнями, открываю его. Возвращаюсь к столам, отпираю свой огромный кейс. Так. Ствол – сюда, глушитель – сюда. Приклад. Огромный патрон со спецпулей-снарядом – его в патронник снайперской досылаю простым рычажным ручным затвором. А «Баррет» – вообще простая винтовка. Хоть и под патрон пятидесятого калибра. Зато славится тем, что выстрел «из холодного ствола» гарантировано ложится в место прицеливания.
Теперь только ждать.
Без пяти четыре забираюсь на столы. Ёрзаю, устраиваясь поудобней. Выставляю верньеры и рукоятки под «метеоусловия». Температура, ветер – ветер, кстати, устойчивый, и дует справа. Несильный, метра два-три в секунду – поэтому всего одно деление поправки.
Теперь расстояние. Мне его сообщили. Километр сто. Собственно, «Баррет» бьёт прицельно на два, но в данном случае это непринципиально. Меня могли бы, конечно, разместить и поближе, но и так неплохо. Да и не вызывает в плане «опасной» позиции подозрений моя многоэтажка – она стоит как бы за другими. Хотя видимость отличная.
Вздыхаю. Невольно кидаю взгляд на висящие на стене слева большие электронные часы. Три минуты до четырёх. Самое время проверить видимость, и убедиться, что всё у меня в порядке.
Отличная оптика показывает всё – словно с двадцати шагов. Вот он.
Проклятый флаг ЛГБТ, который сволочные твари из посольства США опять подняли над своей резиденцией в честь какого-то там их «фирменного» праздника, пользуясь «дипломатической неприкосновенностью территории посольства». Хотя им уже не первый год указывают на то, что в России запрещена пропаганда чёртова «сообщества».
Не вняли.
Ну так получите.
Общие установки точки прицеливания мне наметили. И куда стрелять, я уже прикинул. Шест-флагшток, на который поднят немаленький (Метров пять в длину!) и тяжёлый «радужный» флаг, сделан из отличной стальной трубы. Собственно, точно такие же на посольствах Германии и Великобритании, которые сейчас являются объектами Влада и Цезаря. Минимум трёх дюймов в диаметре. И толщина стенки у него немаленькая – семь миллиметров, как сообщил нам серый костюм. Но пуля у меня, да и у остальных двоих снайперов – особая. С начинкой из супермощной взрывчатки: СИ – восемьдесят восемь. Кстати, тоже, как и винтовка – американской. Так что целюсь в то место, где на кронштейне сходятся четыре распорки из мощного стального канатика, удерживающие флагшток примерно на середине его высоты. Вначале я хотел стрелять прямо в шкив, на котором крепится стальной трос для подъёма флага, но потом передумал: шкив легко приварить новый. А вот поменять перебитый посередине флагшток – это задачка похитрее.
Кидаю взгляд на часы. Одна минута пятого. В-принципе, можно: я должен сделать всё от четырёх ровно до пяти минут пятого.
В последний момент решаю чуть подстраховаться, и беру на прицел точку на флагштоке на ладонь выше, чем место крепления расчалок. Выдохнуть. Расслабиться. Остановить сердце. Отключиться от всего!.. Слиться с оружием в единое целое! Плавно нажать… Выстрел!
Отдача, конечно, чудовищная – всё-таки пятидесятый калибр! Но винтовку прижал и зафиксировал чётко, поэтому и попал отлично. Прямо по центру трубы. Взрывчатка тоже не подвела: вижу, как заваливается, грохнувшись на крышу посольства, чёртова дрына, наверняка с жутким грохотом, и отлетают, словно их за концы дёрнули, тросы-распорки. А ведь до места взрыва было не меньше десяти сэмэ!..
Неторопливо слезаю со столов. Разбираю винтовку. Прячу в кейс.
Выходить из здания мне нужно так же, как и входил. Поскольку её видеокамеры в это время не работали. Ну, вернее, они работали, теоретически, но видел я в мозгах сомневающегося подполковника, что воспроизводят они то, что в это время снимали эти камеры неделю назад – всё предусмотрено.
Иду по улице с деловым и хмурым видом: ни дать, ни взять – действительно аварийщик. Заворачиваю за два угла, сажусь в нашу «фирменную» спецмашину. Хлопаю ладонью три раза в переднюю стенку закрытого кузова. (Хотя не понимаю, для чего это надо: те, кто сидят в кабине, и так отлично меня видят через камеру, установленную в левом переднем углу кузова!) Спустя пару минут машина трогается, и мы, как ни в чём не бывало, вливаемся в поток машин… Вот теперь можно и выданную мне чертовски реалистичную пластимаску снять. Вытереть пот с морды, и спокойно продышаться.
К сожалению, машины наши связь ни с Базой ни с другими машинами не поддерживают. «Соображения секретности!» Так что узнать, что там, и как – у остальных ребят, не получается: так далеко «мысленным оком» я доставать ещё не научился.
Ну ничего страшного. Подожду.
Поскольку подозрения мои о том, что могут нас всех убрать, как излишне «подкованных» и ненадёжных свидетелей и исполнителей, не имеют под собой особой почвы. Так, по-крайней мере, я прочёл в мозгах обеих серых костюмов. Да и тех, кто сейчас сидит в кабине моей «Водоканальной» машины. Те, если честно, вообще обо мне, и остальных «исполнителях» имеют только самое смутное представление. Да и хорошо.
Перед прибытием «домой», в клуб, маску всё равно пришлось натянуть. Хоть от задней стороны фургона до входной двери оставили мне всего два шага. А зайти удалось легко, потому что второй раз за все эти годы вижу я, что нет на своём законном месте тёти Любы. Вау! Неужели старушка – не в курсе?! А нужно будет как-нибудь посмотреть ей в мозг – жаль, раньше не догадался…
