Андрей Арсланович Мансуров
Да здравствует Герберт Уэллс!
Вот чтоб избежать их, и очередной крайне неприятной смерти в чужих зубах, я и иду, прикидывая направление, по тёмному узкому и сырому бетонному коридору, тянущемуся, кажется, насколько хватает взгляда. Воняет как обычно тут плесенью, застаревшей пылью, гнилью, и, как ни странно, гречкой. Да, непонятно.
К счастью, впечатление о бесконечности пути оказалось обманчивым, и я только-только успел поджечь от первой свою вторую сухую дрюковину, как показался выход. Ну как выход: небольшой квадратный тамбур, из которого ещё одна открытая настежь дверь ведёт в очередной лестничный колодец.
Ступеньки тут сохранились получше. Поднимаюсь. Вроде, преодолел все десять положенных пролётов, а подъём всё идёт и идёт. Что за!..
Но когда поднялся ещё на девять пролётов, упёрся, наконец, в тамбур для выхода.
А-а, вон оно в чём дело…
Выходной двери, или что там положено, попросту нет. Похоже, вырвало её вместе с приличным шматом бетона из этой каморки. И сейчас вместо одной стены тут просто огромная дыра, открывающаяся прямо на довольно отвесный склон каменистого холма, густо заросшего деревьями, вродесосен, кедров, лиственниц и берёз. Ну, во-всяком случае, некоторые стволы бело-чёрные, вроде берёзовых. В листьях, правда, как уже говорил, ничего не понимаю, так что о подобии деревьев – нашим, судить не берусь. Но прикрыт выход из моего подземелья всеми этими стволами, кронами и кустами неплохо – похоже, можно было отсюда спокойненько эвакуироваться.
Вот так и делаю, направляясь сразу вверх по склону. Потому что там, ближе к подножию холма, до сих пор слышу я возмущённо-злые затихающие взрёвывания.
До гребня добрался минут за десять. Переваливаю. Одновременно пытаюсь отсюда, с самой верхней точки, на которой в этом Мире побывал, хоть примерно оценить обстановку.
А простая она. Вдаль, насколько хватает взора, и там, где вид не застилают стволы и ветви с листьями и хвоей – тайга, тайга… А вернее, каменистые и пологие холмы, поросшие этой самой тайгой. В хорошем месте, значится, построена чёртова База для операторов дронов. И даже уцелела она от разбомбления… Ну, или не уцелела, раз весь персонал вынужден был эвакуироваться. Похоже, атака была не традиционная, бомбово-ракетная, а химическая, или биологическая.
Но вот вопрос. Куда и как отчаливали все эти эвакуировавшиеся потом, когда добегали до сюда?..
А очень быстро я выяснил этот вопрос, когда начал спускаться в ближайшую достаточно широкую и пологую лощину, внимательно осматриваясь по сторонам, и следя, чтоб никакие камни из-под ног предательски не вылетали.
Внизу, там, где мирно журчал под поросшими мхом камнями и обломками маленький и кристально чистый ручеёк, навалено их оказалось буквально грудами. Уходящих вниз, вниз, насколько хватало взгляда – и там белевших, словно выходы каких меловых пород.
Черепов.
Некоторые казались почти целыми – видать, оказались крепкими. Другие, которые явно несло потоками весенних ливней по камням русла, казались помятыми, повреждёнными, расколотыми. Да и вообще, если б тренер не объяснил, что череп – самый крепкий и долго сохраняющийся предмет, остающийся от человека, (Как не вспомнить: «Бедный Йорик!») сильно удивился бы я. И мог бы подумать, что катастрофа произошла не пятьсот-шестьсот лет назад, как решил вначале, а всего каких-нибудь сто-двести…
Ладно, суть понятна. Не спасся никто из этих бедолаг. Впрочем, почему – бедолаг? Готов поспорить на свои брюки (Которых до сих пор нет! И хожу я, подобно Гераклу какому – в шкуре!) против большого казана плова от Раисы Халиловны, что и сами эти операторы отнюдь не коров пасли на территории противника… Так что получили, получается, по заслугам.
Иду по берегу ручейка вниз, но потом решаю, что так я снова приближаюсь, как балбес, к любимому берегу реки, и, следовательно, попаду опять к чёртову порту. Поэтому меняю планы, и лезу теперь на противоположный склон лощины. Переваливаю через гребень, и по следующей лощине, ничуть, кстати, не отличающейся от оставшейся позади, начинаю подниматься вверх – к истокам текущего и здесь ручейка. Из которого я, кстати, наконец решился напиться.
Когда добрался до более-менее ровного места, порадовался, что нога кабанчика, несмотря ни на какие мои приключения, сохранилась при мне. Вот и развожу очередной костёр, нарезаю очередные пять палочек, и обжариваю. Посетителей не боюсь: с пылающей головнёй в руке я тут самый «страшный» зверь!..
Поев, лежу с полчасика, перевариваю, думаю, вспоминаю произошедшее. Потом скрепя сердце поднимаюсь: нефиг сачковать, нужно работать. То бишь – обследовать. Вот и двигаюсь дальше – мне бы найти убежище какое, а то солнышко-то… Зенит давно перешло.
Через пару часов подъёма деревья стали как-то пожиже, стволы потоньше, и покривей. Да и стоять стали куда реже, так что если б кто следил за мной, теперь-то никого я своими перемещениями в стороны в заблуждение не ввёл бы – почти как на ладони я! Но упорно лезу вперёд и вверх. Рассчитывая, что чем неприглядней и голее будет окружающая меня природа, тем меньше у меня шансов нарваться на каких-нибудь очередных сердитых и голодных зверушек.
Вот некстати вспомнил: боковым зрением вижу, как мелькнула по земле какая-то тень, и инстинктивно бросаюсь наземь, откатываясь к ближайшему стволу. А молодец я.
Сердито заухавший гигантский филин, со своими пушисто-перистыми охотничьими крыльями, конечно, приблизился абсолютно бесшумно. И тормозя, ими не хлопал, как давешний орёл-кондор. Но когда пернатый хищник уклонился от встречи с землёй, и взмыл вверх, плюхнувшись на ближайшую толстенную ветку, и обернулся ко мне «лицом», явно здорово сердился. Потому что и гугукал на меня, и клювом щёлкал, и глазищи свои выразительные на меня выпучивал, и крылья приподнимал – словно угрожая. Ещё и пёрышки свои распушил – тот ещё пучок для набивки подушек…
А я парень мирный и незлобливый. Если меня сожрать не удалось, особых претензий почти не высказываю. Вот и сейчас я только пальцем у виска покрутил, другой рукой показав фигу морде моего пернатого друга, размерчиком напоминавшую, если честно, медвежью. Да, собственно, и размах крыльев у моего сердитого пушистика не меньше четырёх метров: не гриф, конечно, давешний, но и не воробушек какой. И явно рассчитывал застать меня врасплох. Оно и верно: я устал с непривычки от лазания по горам, и наверх почти не поглядывал.
Смотрю я, проняло моего филю: после того, как показал я ему, что думаю о его мыслительных способностях, фыркнул он, снялся он с места, и отвалил восвояси. То есть – в неизвестном направлении. Я, однако, посчитал нужным проводить его взглядом, а когда он скрылся за ветвями, и запрыгнуть на ближайший подходящий ствол. И по его веткам быстро забраться на самую верхушку: ну как верхушку – не выше пяти метров, но господствующую над окружавшей местностью.
Думал я одновременно с лазаньем о том, что странно устроена моя психика.
А, что вернее, это теперь она странно устроена. Если раньше я всю эту тайгу наблюдал бы с точки зрения обычного человека, ну, или там, туриста, то есть, ходил бы не торопясь, любовался, восторгался красотами, дышал кислородом… То теперь – не-ет!
Рассматриваю я окружающую местность только как декорацию, построенную эксклюзивно для меня. Ну, или – как поле боя! Которое нужно, вот именно – разведать, выявив ключевые моменты, и приспособить для своих нужд, если на меня кто-нибудь!..
То есть, это теперь отлично понимаю я, что таким моё сознание сделали чёртовы препараты, что нам добавляют в чёртов кисель. И «идейная» обработка от тренера. И превращаюсь я, помимо собственной воли, в биоробота.
В киборга.
В универсального и мыслящего «творчески» солдата.
Идеальный боец, так сказать.
А что самое интересное – ну вот никакого внутреннего протеста у меня ни в мозгу, ни в подсознании не наблюдается!
Видать, оттого, что получил порцию очередного «подкрепляющего»!
7. Проблемы и терзания «ягодки опять»
Видно всё, что вокруг, неплохо.
Почти оголившиеся горно-холмовые хребты тянутся, насколько могу видеть, во все четыре стороны, и много их, этих хребтов и их отрогов. С тайгой тут, конечно, пожиже. Что плохо. Поскольку мне так и так нужно или найти себе убежище, где меня – Ну, вернее, моё здешнее тело! – не достал бы кто плотоядный во время сна.Или уж, оставшись, как говорится, в дебрях, набрать дров побольше, чтоб поддерживать всю ночь нехилый такой костерок: чтоб враги из диких сунуться боялись!
Однако, когда подул ветерок, и кое-какие ветви чуть раздвинулись, замечаю я, на самом высоком месте того хребта, по гребню которого движусь, нечто, очень меня заинтересовавшее.
Развалины замка.
Впрочем, никакие они не развалины. Стены, из каменных блоков, отвесные, с башнями, прямыми ровными участками, и даже кое-где зубцы на кромках сохранились неплохо. А вот крыши, что башен, что строений, явно имеющихся там, во внутреннем дворе, похоже, сгнили и провалились куда-то вниз. Это может означать две вещи. Первое – что погибли люди, обитавшие тут когда-то. Ну а второе – что все они до сих пор скрываются где-то в подвалах или подземельях, и восстанавливать крыши поэтому не стремятся.
Интересно. Мне так и так придётся двигаться туда. Потому что с местными людьми я уж как-нибудь надеюсь договориться. (Вы же знаете: я умею убеждать!) Ну а если людей не осталось – мне, как уже говорил, так и так нужно убежище. Поскольку солнце сейчас висит достаточно низко над кронами тощеньких деревцев, что чудом выросли тут, на почти сплошных камнях и их обломках.
Быстро спускаюсь с дерева, и поспешно иду, почти бегу, в направлении замка. Попутно как всегда оглядываясь по сторонам. О! Здесь есть и ящерки. Если этих полутораметровых серых тварюг с огромными зубастыми пастями можно так назвать. Когда приблизился к сборищу из пяти-шести таких монстров, греющихся на ещё тёплых валунах, расползлись они в стороны, сердито шипя, и, как ни странно, не намереваясь вступить в схватку.
Да и … с вами – мне вы без надобности, поскольку у меня ещё добрых полноги.
Но вот я и у стен. Высокие: в добрых пять-шесть моих ростов. Кажутся вполне себе неприступными. И встаёт та ещё проблемка: ворота из отличной нержавейки закрыты и заперты, (Проверил!) а на мой торопливый громкий стук и крики никто не откликается. Если за таковое не считать вылет откуда-то из-за стены огромной стаи ворон – это уже когда закинул туда, во двор, приличный булыжник, чтоб привлечь внимание хоть так. Кстати, вот вороны почему-то оказались вполне «традиционных» размеров…
Обойти эту крепость с боков, чтоб поискать пролом какой, или «чёрный» ход, мне вряд ли удастся: она специально построена так, чтоб со всех сторон её окружали весьма отвесные, похоже, специально доработанные именно так, каменные обрывы и кручи. С другой стороны, ночевать тут, под стенами, всё-таки не хочется. Да и то, что там базировались вороны, говорит о том, что некому уже открыть мне. А ещё о том, что нет там никого, кого эти хитрущие птицы считали бы опасным для себя, любимых.
Значит, остаётся одно.
Увязываю я в этакую скатку всё нехитрое барахлишко: в снова снятую с себя любимую шкуру. Перебрасываю (Со второй попытки!) через стену, там, где она кажется пониже. Слышу звук удара: приземлился, стало быть, мой тюк там, во дворе, вполне нормально. Вылетело ещё с десяток ворон – упорные самые, стало быть. Отлично.
Теперь возвращаюсь к опушке, если её так назвать, леса. Набираю с десяток сухих стволов и веток. Иду к стене, и тоже, того – закидываю. Теперь бы мне воды какой.
За ней пришлось вернуться почти на полкилометра вниз по склону: отлично запомнил я, где там выходит на поверхность из-под скалы маленький ключ. Напиваюсь, так сказать, впрок – даже в животе стало булькать. Ну вот. А теперь, пока сумрак после заката ещё не сгустился, нужно бы прошустрить, и залезть прямо по стене – пальцы у меня, тьфу-тьфу, крепкие. А щелей в каменной кладке я заметил много: сразу понял, что трудностей быть не должно.
Собственно, их и не было.
На гребень стены забрался минуты за три. Правда, не благодаря тому, что я такой вот ловкий малый, или крутой альпинист, а просто потому, что выщербилась от времени и всяких погодных явлений эта самая стена – тут и неуклюжий лох влез бы. Единственное, что напрягает – мысль о том, что раз удалось мне, никто не мешал сделать это и каким-нибудь другим обитателям. Местной «экосистемы». Тем, кто не вымер от остаточной, и разных там бацилл…
Двор осмотреть почти не удалось: вокруг уже сгустилась ночь, а внутренний двор ещё и в густой тени от самих стен. Однако парапет в примерно метр толщиной, имевшийся за гребнем, и позволявший, если что, защитникам весьма удобно располагаться тут, под прикрытием зубцов, вывел меня прямо к двери в башню. А там нашлись вполне каменные, и поэтому сохранившиеся целыми, ступени. Которые очень удобно привели меня в этот самый двор. Ну а найти своё нехитрое барахлишко, сухие дрюковины, и развести в очередной раз маленький костерок – уже дело техники.
Когда подбросил в пламя и самое толстое полено, и оно занялось, беру в левую руку подходящую головню, а в правую – любимые грабли. И – вперёд, на подвиги. То бишь – в глядящий на меня пустой чернотой злобного глаза проём от двери, имеющийся в центре самого большого здания во дворе. Парадный вход, стало быть.
Пока я не нашёл себе подходящего места для безопасной ночёвки, нужно бы сходить вот именно – на разведку. А то, может, тут хоть и тихо с виду, но в тихом омуте, как это говорится… Вот именно.
Войдя в прихожую, покивал я головой: всё верно: прихожая. Без комментариев. Поскольку комментировать нечего: сгнило вообще всё. А дальше – двери в главный зал: вон он, тянется на добрых сорок шагов. Вхожу свободно: никого тут нет, и толстый слой пыли и сухих скрючившихся листьев на полу говорит о том, что не посещал это место уже давно ни один из представителей что двуногих, что четвероногих. А птичек я не боюсь.
Зал меня порадовал. Привёл в восторг, если говорить честно. Потому что обе его боковых стены оказались буквально увешаны разным колюще-режущим оружием! Не иначе, как хозяин собирал коллекцию. Ну, или осталось от каких благородных предков. Мне по барабану – главное, сохранилось оно неплохо! Правда, от алебард пришлось отказаться, хоть и не сразу: сняв со стен, прикинул я их под себя, но уж больно они оказались тяжёлыми. Зато пару метательных кинжалов, с немного грязными от ржавчины лезвиями, (Плевать! Мне не любоваться на них, а – метать!) подобрал себе без проблем. Не мучился и с выбором сабли: выбрал ту, что казалась изогнута не столь сильно, и с рукоятью под двойной хват. Плевать мне и на то, что она снабжена гардой – всё равно чертовски напоминает нашу старую добрую катану.
Ну вот я и экипирован. Почти. Потому что всё равно пришлось снять со стены и пояс, но не кожаный, (Те, как понял, давно сгнили.) а сделанный из отдельных стальных ажурно-кованных звеньев – немного напоминал он мне карикатурно уменьшенную копию самой обычной гусеницы от танка: со звеньями-траками и штырями-осями. Легко разместил своё оружие за этим предметом экипировки.
Ну вот. Теперь я готов обследовать и верхние этажи, и подвалы!
Верхние этажи ничего мне не дали. Правда, нашёл одну кровать – из железа. Похоже, какого-нибудь лакея. Или камердинера. Которая ещё не сгнила, в отличии от шикарно-помпезных гигантских деревянных сексодромов господ.
А так – ничего интересного. Останки шкафов, комодов, трюмо там всяких с потускневшими зеркалами, и вывалившимися ящичками. Наполненными трухой. Разруха!
В подвале оказалось поинтересней. Потому что имелся тут нехилый винный погреб – не иначе, как коллекционировал мой хозяин и редкие вина. Да, я слышал, конечно, что многие нувориши и так называемые дворяне вкладывают деньги в предметы роскоши, искусства, типа картин и статуй, ну, и вот в эти самые вина. Поскольку со временем их ценность только растёт. Сам-собой напрашивается тут же и вопрос о тщете всего сущего: кому они теперь нужны, ваши картины, (Видел их здесь. Но в отличии от оружия всё потемнело, потускнело, или вообще висит в рамах неаккуратными ошмётками, порвавшись, сгнив и окислившись на воздухе…) и статуи – вот эти, надо признать, лишь слегка пожелтели. И вот теперь – и вина. Бутылки с которыми сейчас безобразными грудами с тёмными потёками пролившейся жидкости лежат на каменных плитах пола: рассыпались в труху козлы и этажерки, на которых они хранились.
И неутешительный вывод: никому. Разве что каким извращённым инопланетянам, прилетевшим бы сюда в поисках артефактов местной цивилизации.Ну, или мне.
Потому что если никакой воды здесь не найду, в каком-нибудь секретном колодце на случай осады, придётся волей-неволей попробовать чего из оставшихся целыми бутылок. Но это – только в крайнем случае.
Кроме винных погребов обнаружил и обширные подвалы с топками-печами, котельную, угольные запасы в трёх гигантских хранилищах (Офигеть! Уголь!!!), и огромный дизель-генератор. Понятное дело, сгнивший и проржавевший. Нашёл к своей радости (Преждевременной, как оказалось!) и огромную цистерну с простой водой. Вот только пить её, когда попробовал, оказалось невозможно: затхлая потому что. И даже какие-то ошмётки тины в ней нашёл: лягушки, что ли, какие, «освоили» просторы ёмкости?!
Ведущий в самый нижний уровень подвала коридор, окончившийся массивной и на удивление несгнившей дубовой дверью, окованной толстыми медными полосами, даже открывать не стал: заперта потому что оказалась дверь на амбарных размеров замочище. Стало быть – никто. Ни туда, ни – оттуда.
Возвращаюсь во двор. Прикинул я, ещё не начав обход замка, что если перетащу свой костерок вон туда, в простенок между каким-то сарайчиком, и основным зданием, будет мне вполне удобно. И тылы защищены массивной стеной, и фланги. А ещё сохранился там какой-то навес, из древней черепицы. Натуральной. Вот! Учитесь, балбесы «техногенно-продвинутые», каким должен быть материал кровли, стен, и вообще – всего, что подвергается воздействию всяких там дождей-ветров-снегов-солнца!..
Перетащил с трудом, и не весь костерок, а только те части, которые смог забрать, не обжигаясь. Ну, ничего. Дров-то у меня много. До утра должно хватить. Сутки здесь, как прикидываю, такие же, или даже чуть меньше, чем наши.
Подумав, отрезал я и поджарил ещё пару палочек шашлыка: нет у меня соли, и кажется мне, что завтра моё непровяленное мясо начнёт портиться. Поэтому режу и его остатки на длинные узкие полосы, и вешаю на палку несколько в стороне от костерка: чтоб на них тянул дымок, и мясо таким образом провялилось бы. Ну, или типа того. Тренер уже объяснял нам принципы и способы консервации с применением подручных средств.
Стелю свою пованивающую шкурку, вздыхаю. Уж больно много на моём «ложе» всё равно осталось чёртовых блох. И ведь не дохнут, гады такие, от моих разных там микробов и вирусов! Вот и верь после этого всяким там ксенобиологам, которые нагло заявляют, что человек и его кровь – яд для чужеродных хищников. И паразитов.
Не яд. Убедилсмя на собственной шкуре. И опыте.
Заснуть удалось легко.
Но вот и родимый до боли тренировочный зал.
И сняв визиоочки, вижу я, что и остальные ребята закончили работу, неторопливо направляясь к душевой. Иду и сам. И кажется мне наш подвал словно бы ещё тусклей и невыразительней, чем раньше. Словно бы у меня два уровня зрения: один – здесь, а второй – там, в Мирах. И сравнение отнюдь не в пользу нашей привычной реальности…
После обжигающих упругих струй невольно приходишь в себя: бодрят они здорово! Когда растирались полотенцами, постанывая и покряхтывая, Санёк спрашивает:
– Слышь, Волк.
– Да?
– Что там у тебя нового? На четвёртом?
Думаю, прежде чем ответить. А что у меня, и правда, нового? А ничего такого. Особенного. Или интересного. Но поделиться, и правда, надо. Опыт!
– Да ничего особенного. Просто продолжение вчерашнего. Правда, проснулся от чёртова медведя… – рассказываю кратко и чётко. И про то, как «разобрался» с гигантом, и про то, как меня от его упорного преследования избавил очередной крокодило-бегемот. И про крыс. И пиявок-угрей. И про двухголового дракончика с его сердитым родителем. И даже про ежа размером с дикобраза, и обиженного мной филина. Кузьмич говорит:
– И это ты называешь – «ничего особенного»?! Да тут хватило бы на три Мира!
– Ну, не знаю… – чешу как обычно затылок, но думать это помогает тоже – как обычно. То есть – ни …рена. – Мне показалось скучновато. Если сравнивать с тем, через что уже прошёл. Тогда было – оригинально, свежо. А сейчас… Средневековье какое-то. Единственно, удивил чёртов ангар. Там явно сидело несколько сотен человек. Операторов. И, думаю, такой ангар был не один. Причём – только в одной этой стране. А сколько их было всего? У всех остальных стран?
Получается, в моём новом Мире военные отказались от ядерного в пользу мелкомасштабного вредительства. С помощью этих самых дронов. И как мне кажется, тот, у кого дронов оказалось поменьше, ну, или они про…рали войну чисто в количественном плане, решили, пока не сдохли, ударить-таки по всем своим врагам именно этим самым. Последним козырем. То есть – ядерным и водородным. Наплевав на сохранение в целости инфраструктуры и всяких там материальных ценностей.
– Да, очень похоже на правду. – это резюмирует нашу дискуссию Владимир, – А сейчас давайте-ка по домам. А то мы что-то сегодня переработали целых пятнадцать минут. А завтра – снова в школу.
Расходимся, прощаясь тоже фирменными жестами.
В метро действительно почти пусто: все уже по домам. Думаю, думаю, уставясь как всегда ничего не видящим взором в тихо бубнящий ящик с рекламой. Ничего путного в голову не приходит. Устал, наверно, потому что. Оно и верно: получил я сегодня и в нос от чёртова мажора, и на татами меня прилично погоняли, и на четвёртом сегодня пропутешествовал: от моря до гор… Ладно, попробую побыстрее поесть, да на боковую.
Ни фига на боковую побыстрей не удаётся.
Дома застаю я настоящий кавардак: по всему коридору и залу разбросаны и развешены на вешалках-стульях-диване-креслах – шмотки, шмотки…
Мать сидит среди всего этого бедлама, и вижу – плакала. И – самый тревожный признак! – ящик даже не включен.
Молча отодвигаю какое-то платье, сажусь на наш многострадальный диван рядом с моей родительницей. Молчу. Знаю – сама скажет. И точно.
Кидается она вдруг мне на шею, и начинает в голос рыдать:
– Ривкат! Да что же это такое! Какая я дура! На старости лет собралась гулять! Куда мне – пансионат! Мне уже надо успокоиться, выйти на пенсию, да осесть дома! Вышла я в тираж! Как посмотрю на себя в зеркало – жуть!!! Старуха!!! Только плакать!
И продолжает, вот именно, плакать.
Тяжко вздыхаю. Затем беру её голову, которую она спрятала у меня на «широкой» груди в обе ладони и поднимаю на уровень своих глаз. Говорю:
– Ма! Кончай. Ты, когда так говоришь, и сама начинаешь постепенно в эту чушь верить, и мне – как ножом по сердцу от таких слов! Никакая ты у меня не старая. А вот как раз – в самом соку! «Ягодка опять!» Посмотри ты хоть в тот же ящик: как ни включишь какую-нибудь передачу, там все зрительницы – толстые старые коровы. Или завзятые суки! Или – и то и другое!
А ты – и не толстая, и не сука. (Извини!) В-смысле – характер у тебя…
Ещё от тех, старых, времён. Социалистических. Когда человек человеку – друг, товарищ и брат. Ну вот не вписываешься ты в сегодняшний менталитет! Когда все хотят только о себе думать, а остальным – подна…рать! Не воспитывает тебя «окружающая среда», делаятварью расчётливой и мразью вонючей. И слава Богу. Я так рад, что ты у меня тойзакалки! И моральных устоев. Может, поэтому мне так и обидно было за тебя, когда ты этих тупых дешёвок сюда, к нам, водила! Ты у меня достойна чего получше.
– Это – Сергея Николаевича, что ли? – ощущаю я, что она рыдать-то – перестала, и сейчас смотрит мне в мои ясные и правдивые (Когда хочу – умею!) глаза уже не с тоскою смертной, а с иронией. Ну, хоть что-то!
– А хотя бы и его. Понимаешь, все люди, которые примерно одного мировоззрения, ну, те, что попорядочней, они как-то, чисто инстинктивно, наверное, тянутся друг к другу! Ну так не сыпь бедному завскладу соль на рану! Если ты откажешься с ним ехать, он подумает, что это – он тебе неинтересен. Или несимпатичен. Типа: старый, противный, занудный… Мужик расстроится.
Довольно продолжительное время она молчит. Вижу – думает. Похоже, как это обычно у женщин бывает, начинает ситуацию оценивать не только с точки зрения «Я не хочу делать то-то, и плевать мне на всех остальных!», или «Ах, я такая старая и страшная – мне будет стыдно!», а с позиции: «А ведь и правда – несчастный Сергей Николаевич ничего плохого мне не сделал. И подумает, что он мне не нравится. (А что ещё он, как мужик, может подумать?!..) А он мне!..»
И вот вижу я, как у матери в глазах просыпается хитринка:
– Ривкат! Скажи мне правду! Ты как-то подозрительно поумнел в последнее время. И просекаешь, как это сейчас говорится, любую жизненную ситуацию… Гораздо даже глубже, чем я! Ты… У тебя появилась девушка?
Я не придумал ничего лучше, чем рассмеяться. Просто и весело:
– Ма! Ты юмористка. Если б у меня появилась девушка, чёрта с два бы я стал задумываться о ком-нибудь, и чужих проблемах, кроме наших с ней! Потому что при влюблённости мозгов не прибавляется, а как раз наоборот – они все словно отправляются – в …опу! Ну, это у женщин. А у мужчин – в другое место!
– Хам малолетний! Но… В-принципе, сказано довольно верно. У всех нынешних девок старше десяти лет, оно и верно, весь мозг направлен только на это – как бы придать себе «товарный вид», поудачней выйти замуж, осесть дома, сев на шею мужу, и ни …рена не делать! А у вас, кобелей – как бы «погулять», а потом не отвечать за последствия!
– Смотрю, ты и сама очень чётко просекла сегодняшние «приоритеты». Молодёжи. Ну а теперь соберись с духом, и выкладывай. Начистоту. Почему хочешь обидеть ни в чём не повинного симпатичного старичка?
– Никакой он не старичок! – ну вот!!! Я своего, похоже, добился! Она его уже и защищает!!! – Он очень… Галантный. И, оказывается, стеснительный. Старых правил и устоев. Мне, если честно, даже стыдно его… Охмурять!
Отпускаю наконец руки, и начинаю ржать, как придурок. Мать обижается:
– А что такого сказала? Ты – идиот?!
– Да, да, точно! Я – полный идиот! И как это я раньше не догадался, что ты испытываешь к «милому старичку» что-то посильней просто симпатии!.. – чуть продышавшись, спрашиваю, уже серьёзней, – Давно? – смотрю ей снова в глаза.
– Ну… – вижу, мнётся и мило так краснеет, – Да. С самого момента моего прихода туда, в гипермаркет. Но он тогда был и помоложе, и не такой лысый. Симпатичный.
– Ерунда. Раз он тебе нравится – он и всегда останется для тебя и милым, и симпатичным, и самым волосатым в мире! Ну так не обижай же бедолагу наивного «охмуряемого»! Не лишай последней надежды! Дай ему возможность быть охмурённым! Или…
Ты уже позвонила ему? Сказать, что не поедешь?
– Ну… Нет. Ещё не успела. Подумала, что уже время позднее. Хотела завтра сказать. Там, на работе. В глаза. Извиниться. Лично. Чтоб не обиделся.
– Ну ты даёшь, ма! Как раз в таких обстоятельствах он бы точно – обиделся! И самооценка у него упала бы. И тоска заела. Не стыдно так с нами, пожилыми мужиками?
– Ну… Стыдно. Получается, хорошо, что передумала. Звонить. Надеялась, что утро вечера мудренее, и тогда уж точно – решу. Ехать, или не ехать.
– А чего тут думать. Сделай добросовестного работника ещё добросовестней – чтоб понимал. Что ему теперь Семью кормить! А одновременно и сделай закомплексованного мужика второй молодости – счастливым! Покажи, что он тебе симпатичен! И ты готова и на что-то большее, чем дружба! Только…
Пожалуйста, без пошлых выкрутас и рисовки, как это делают все: что семидесятилетние старушки, что девочки – даже пятилетние. (Это у вас – инстинктивное, как понял! И сидит на уровне рефлексов.)
– Ладно. Уговорил, считай. Понятливый ты мой. Постигший все тонкости нашей, женской, натуры.
– Я против женской натуры ничего не имею. Но я – категорически против того, чтоб из-за банальных капризов, комплексов, и заниженной самооценки некоей симпатичной дамы бальзаковского возраста страдали ни в чём неповинные симпатичные старички!
– Ах ты хамло моё родное… – притягивает теперь она меня к своей «широкой» груди, и чую, что опять плачет – но на этот раз уже совсем по-другому, скорее, умиротворённо, если это можно так назвать, – Хватит прикалывать. Вставил ты мне на место мозги…
И всё остальное.
Усмехаюсь:
– Слава Богу, у тебя хоть есть, чего вставлять. А у большинства этих, современных, заточенных только на то, чтоб накачать губы, …опу, и рёбра удалить для стройности талии, и получше устроиться в жизни, продавшись подороже, мозгов ещё меньше, по-моему, чем у кур!
– Ну вот ещё! Не оскорбляй кур!
Ржём оба, как два балбеса – вернее, как балбес, и его мать. Потом она говорит:
– Завтра уже всё уберу. Устала. Изнервничалась вся. Сил нет. Но тебя ужином накормлю. Идём-ка на кухню…
