Андрей Арсланович Мансуров
Да здравствует Герберт Уэллс!
Что значит – «или»? Попрусь я наверх, конечно! Отсиживаться в подземельях, словно я, вот именно – крыса, не в моих традициях! Впрочем, лезть в самое пекло очертя голову – тоже не в моих традициях. Нужно делать всё с умом. А для этого расчистить один из выходов от блокирующих его препятствий, и подготовить себе тут пути отступления. Если кто-то там, наверху, окажется – ну совершенно непобедим!
Приступаю к этому делу, преодолевая естественное омерзение и брезгливость. Но – методично. Определив для начала, какая дверь защищена слабее остальных. Вот она: прямо в центре. Меньше всего тут предметов, а больше – тел. Которые сейчас практически ничего не весят, а вот когда были облечены в плоть, наверное, создавали пытающимся проникнуть сюда вполне адекватное препятствие – своим весом. А использовали их так те, кто тут всё это понастроил и понаворотил потому, что, зуб даю, были мертвы они ещё до этого. Определил по неестественным позам, и дыркам в двух черепах. Круглых, словно от пуль. Правда, я не патологоанатом, чтоб по столь косвенным признакам делать окончательные выводы о причинах смерти этих бедолаг… Впрочем, скелеты я стараюсь особо далеко не убирать: мало ли! Вдруг придётся наваливать обратно. Хотя сейчас, когда почти ничего не весят, вряд ли от этого будет толк.
Попутно прихожу я к выводу, что нападавшие и стремившиеся проникнуть сюда были не слишком массивны, и их было не слишком много – иначе не помогла бы столь дохленькая баррикада. Но в том, что они были чертовски опасны, сомневаться не приходится: иначе, вот именно, не было бы смысла огород городить.
Жаль только, что никого из этих таинственных нападавших не осталось там, снаружи. Хотя бы – мёртвых.
Когда расчистил проход сквозь баррикаду, выяснилась неприятная штука. Заперты, оказывается, все эти двери. На замки с мощными язычками. Хм-м… О!
Приходит мне в голову мысль, и начинаю я, снова преодолевая омерзение, и морщась, шарить по карманам истлевшей одежды – но не всех, а только тех, кто одет в подобие синей униформы: наверняка служащие этого самого метро! И точно. Вот он. Ключ. На брелке. Явно универсальный для всех местных дверей: под трёхгранник.
Замок, разумеется, заржавел. Но быстро поддаётся моим усилиям.
Теперь вот ещё что. Мне нужно этот с таким трудом добытый ключ где-то хранить. У себя. Хм-м… На голом теле не больно-то… А где-то я тут… Точно. У одного из обысканных мной парней в кармане имеется и моток тонкой проволоки в оплётке. Медной. Электрик, что ли? Неважно: отламываю примерно с метр, и вешаю ключ себе на шею: на как бы цепочке. Ну и порядок: дрына и ключ при мне.
И вот теперь я готов к выходу наружу.
Выбираюсь в как бы приямок: вход в метро тоже в углублении, наверх ведут ступени. Двери решаю не запирать, но за собой прикрываю. Поднимаюсь.
Когда наконец моя голова появляется над парапетом, с трёх сторон окаймляющим выход, ничего неожиданного меня не ждёт: большой город. Логично: кто бы стал строить метро в деревне, или в чистом поле! Рядом большой крестообразный перекрёсток, с улицами шириной даже побольше, чем у давешнего перрона… И машин, замеревших недвижно на этих улицах – полным-полно! И окружает всё это дело застывшая грозными молчаливыми стражами, ну, или, если угодно, свидетелями былого величия, череда высоченных и длиннющих небоскрёбов. В самом низком насчитал сорок этажей.
Живых или потенциально опасных никого не вижу.
Осторожно, стараясь не шуметь, подхожу к ближайшей машине. Напоминает она нашу престижную Ламборджини: обводы стремительные, формы спортивные, силуэт приземистый. Вот только… Боковое стекло разбито – не опущено, а именно – разбито, и осколки до сих пор посверкивают в сером тусклом свете белого круга, что здесь заменяет солнце. Впрочем, может, оно и другого цвета, только всё небо плотно затянуто непроницаемой пеленой плотных серых облаков.
Заглядываю внутрь салона.
На переднем сиденье – остатки того, что явно было когда-то водителем.
А немного от него осталось. Только кости, валяющиеся сейчас и на сиденье, и под ним, и обрывочки одежды… Проклятье! Сожрали, похоже, моего водителя, причём – прямо на месте. И поскольку на костях вижу следы бороздок, и такие же бороздки расчерчивают и обивку сиденья, понимаю я, что и когтями и зубами нападавшие вооружены полноценно. И было их, этих нападавших, ох, много. И стекло машины оказалось слишком тонко, чтоб удержать их.
Следовательно, человек посчитал, что бежать ему некуда, или смысла нет, поскольку, скорее всего – летала над ним, или бегала вокруг, и всех прочих захваченных врасплох бедолаг-водителей, огромная стая или толпа нападавших. Поэтому и пытался хозяин «Ламбо» просто отсидеться в своём доме не колёсах. Надеясь на вот именно – его непроницаемость.
Что же это за гады такие, достаточно мелкие, как вижу по расстоянию между бороздками от зубов-когтей, и достаточно сильные, чтоб сломать стекло автомобиля? И почему ни одного из них я так и не вижу? Может быть…
Может быть, и вероятней всего, это, вот именно, кто-то летучий. Потому что замечаю я странные проломы в окнах верхних этажей небоскрёбов. Во всём остальном вполне целых. А как известно летучие мыши предпочитают ночной образ жизни. Вот и спят там себе наверху, в ожидании, когда наступит долгожданная ночь.
Время охоты!
Впрочем, если б было так, все те, кто пытался скрыться в метро, с наступлением утра запросто могли бы разойтись по домам.
Хотя откуда мне знать – может, они в основной массе так и сделали. И те, кто оставались внутри – последние из пессимистов, посчитавшие, что защита из толстых бронированных стёкол понадёжней будет?..
Так что будем исходить из самого наихудшего варианта: кто бы тут не поработал, он может нападать и днём. И – стаей. Ну и что мне теперь, спрашивается, делать?!
Думаю недолго. Для начала иду по улице, внимательно оглядываясь. Ага: вот супермаркет. Заодно по написанию букв однозначно понимаю, что к людям эти гуманоидные судя по костям и ступенькам создания явно никакого отношения не имеют: нет у нас никаких наций или народов с таким алфавитом! Так что о том, что это – магазин, догадываюсь по товарам, до сих пор пылящимся на длиннющих рядах типичных супермаркетовских полок.
Внутрь захожу прямо через пролом в панорамном стекле заведения. Ух ты!
А, похоже, кто-то тут основательно поорудовал до меня! Потому что на полу валяются и распотрошённые коробки, и банки, и остатки цветных пластиковых пакетов с оставшимся внутри содержимым. И часть полок совершенно пуста! Это радует.
Потому что даёт надежду, что могу я, если постараюсь, найти и кого-нибудь из выживших, и сейчас явно где-то, в каких-то подвалах, затаившегося. И днём выходящего на добычу! Или…
Или уже не выходящего? Потому что разграбленных полок всё-таки куда меньше, чем не-разграбленных, и там, в глубине магазина, ничего уже не валяется в беспорядке на полу, а чистота и порядок. Изобилие товаров и продуктов. Ну, сравнительное. Только вездесущая пыль траурным покровом лежит везде…
Перед тем, как двинуться туда, в недра необозримого торгово-продуктового богатства, ещё раз возвращаюсь к выходу на улицу, и придирчиво осматриваюсь: если эти, летучие, не дураки, как раз так они и могут охотиться: ловля, так сказать, на живца: на тех лохов, которые захотят тут затариться халявной едой!
Ага: я прав! Не подвел меня самый чувствительный в этом плане барометр, который я сейчас с благодарностью похлопываю по правой ягодице!
В чёрноте проёма на верхнем этаже ближайшего небоскрёба даже с такого расстояния видно шевеление и копошение! Мелькают не то конечности, не то уж – крылья! Хотя наружу пока никто и не вылез, решаю, что испытывать судьбу с одной дохленькой железякой в руке, глупо: хватаю в свободную руку чудом сохранившуюся рядом примерно двухлитровую пластиковую бутыль с прозрачной жидкостью, чертовски похожую на самую обычную питьевую воду, и рву когти к своему спасительному входу в метро!
А вовремя! А ещё хорошо, что не успел отдалиться от него больше чем на пятьдесят шагов! Да и то: так быстро я и стометровку там, дома, не бегал! Секунд да семь преодолел, слетел по ступенькам, вломился в дверь, и ещё за секунду запер её на ключ!
Буквально через мгновение после этого началось!
О-о! Простыми словами тут ничего не передашь. Тут надо бы талант Шекспира. Или уж, скорее – Данте! Потому что таких созданий, характерных как раз для ада, мог бы реалистично описать только поднаторевший в грехах, поэт!
С содроганием вспоминаю о гигантском (В таком контексте!) проломе в центре неглубоко сидящего в земле купола станции, и волосы на затылке начинают сами-собой шевелиться: с чего это я решил, что восстановленная баррикада поможет мне?
Может, на пару минут и поможет – но тылов моих она уж точно не защитит!!!
16. Город ночью
И, может, мне и не нужно пытаться восстанавливать эту самую баррикаду, если вдруг придётся снова отпирать дверь, и пытаться свалить из этой западни куда подальше?!
Однако проходит две минуты, и три, и я даже начинаю постепенно привыкать к омерзительно-устрашающему виду мрази, что тычется, азартно, и с остервенением, словно им за это деньги платят, в разные места пяти прозрачных дверей, и даже плечами не передёргиваю. И мурашки уже не бегут по коже, и даже волосы дыбом не встают при разглядывании воплощённых ночных кошмаров. А нападения с тыла всё нет и нет. Странно.
Но спускаться снова на перрон, чтоб посмотреть, почему мои рукокрылые не ломят всей толпой через дыру в куполе станции, как-то не хочется. Собственно, как и рассматривать их всё то время, пока ползают, наплевав на законы гравитации,по толстому стеклу дверей. Но приходится: по долгу, так сказать, работы. Может, суждено-таки когда-нибудь встретиться, как говорится в народных прибаутках, лицом к лицу. А вернее – к мордам.
Морда, собственно, практически не отличается от морд летучих мышей-вампиров, только немного более заострённая и большая. Ужасающих размеров белые, треугольные, чертовски острые на вид, клыки. Пасть-ротяка буквально до ушей – туда свободно войдёт та самая бутыль с водой, которую я наконец догадался поставить на пол. Уши – словно у волка, треугольные. И, само-собой – кожистые летательные перепонки между всеми четырьмя лапами.
А вот лапы – куда массивней и на вид сильней, чем у простых летучих мышей. Наверняка с их помощью тварюги могут и ходить по земле, и цепляться за ветви деревьев. Да и размерчик туловищ – тот ещё. С нормальную такую кошку. Только не упитанно-раскормленную, а – поджарую. И не «домашне-вальяжную», а завзятую. Явно меня унюхавшую, и желающую подкрепиться свежатинкой в виде теплокровного млекопитающего.
И сейчас наконец я понимаю, почему кошек там, дома, чисто инстинктивно не люблю: напоминают они, хоть и якобы «прирученные», и ужимками, и кое-какими пропорциями, и ночным образом жизни, вот этих самых незлобливых зверушек, сейчас тычущихся и бьющих телами в преграду из стекла куда только возможно, в попытках добраться до моего вожделённого тела. И уж конечно – не для того, чтоб потереться о колено.
Отличаются они, конечно, и от летучих мышей. Пропорции несколько не такие, как у наших, земных, рукокрылых. Если там, на Земле, развивались эти монстры из мышей и прочих подобных, то эти – явно из кого-то вроде,вот именно, не то – котов, не то – уж тигров. Только мелких. На привычных мне птеранодонов не похожи. Потому что чёрные с головы до пят, и покрыты пушистой короткой шерстью. (Кроме летательных перепонок, понятное дело. Те – просто чёрные, кожистые.) И пасть – не вытянута, как клюв, а именно – чуть выступает, и усищи из кончика торчат, как у хищника семейства кошачьих.
А ещё меня напрягает странный факт.
Ни одна зар-раза за всё время – что преследования, что попыток вломиться ко мне, не издала ни звука! Немые, что ли?! Ну, или это я их криков-сигналов не слышу?
Ультразвук?
Однако очень быстро выясняется, что и голоса у тварюг имеются, и чертовски визгливые, звонкие и пронзительные, и диапазон слуха-голоса однозначно совпадает! С моим.
Сверху, вертикально, падает к нам – а, вернее – к ним! – в приямок метро, что-то чёрное и большое. В последнюю секунду раскрывает с оглушительным хлопком чудовищно громадные крылья: словно у настоящего дракона! Наземь грохается так, что удар по бетону пола чую голыми пятками, а «крошка» тяжко переступает по ступеням приямка когтистыми и крепкими лапищами!
Что тут поднялось! Какой Содом! Вот тут как раз они и начались – визг, писк, дикие вопли – словно гигантской иглой, а вернее – сотней тысяч игл водят по стеклу! Тоже немаленькому. Со стороны твари «комментариев» не последовало: она работает молча!
Кстати – вот эта, упавшая с неба тварь, при ближайшем рассмотрении как раз напоминает хорошо знакомого мне птеранодона: длинный клюв с острейшими и торчащими в разные стороны зубищами, костяной череп с гигантским рогом в тыльной его стороне, могучие когти на концах рук-крыльев…
Вот только размерчик потрясает воображение – думаю, с небольшой истребитель!
И теперь я уже сильно жалею, что не восстановил чёртову баррикаду: такому монстру проломить даже толстое стекло, или вынести ударом локомотивного тела дохленький язычок замка – раз плюнуть! Но сейчас, когда монстра уже там, снаружи – лезть ему на глаза было бы чертовски глупо! Это всё равно, как сказать: смотри, какой я большой и вкусный! Можно зараз насытиться! А не убивать, шустро двигая в разные стороны головой на длинной шее, чтоб похватать и поперекусать как можно больше «кошечек», оказавшихся как бы в ловушке! А за один, так сказать, присест!
Чтоб не провоцировать ненужных ассоциаций и не попадаться на прицел взору гигантских и чертовски злющих глаз, осторожно отступаю в глубину прохода, и даже прячусь всё за ту же машинку для мытья полов: смотреть из-за неё очень даже удобно.
А эффективно работает птеранодонная морда: поперецапала, да так, что они не то что летать – а и ползать не могут, за буквально секунды три с десяток моих «адских» котов! И только когда те, кто оказался в отключке в западне, перекрытой её громадным телом, и уже явно сбежать не могли, а остальные-таки, дико вереща, разлетелись, проскользнув под туловищем и крыльями, она принялась за еду.
Впрочем, назвать это омерзительное зрелище столь слабым термином будет, пожалуй, неправильно – не за еду, а за жрачку! Потому что более неаппетитного процесса поглощения пищи я прежде никогда не видал! Тварь утробно урчит, и неаппетитно чавкает, ошмётки и куски мяса с брызгами крови так и летят во все стороны. Правда, преимущественно попадая всё же в рот птеранодона, придерживающего «пищу» когтями на передних лапах-крыльях для более удобного откусывания от них подходящих для «клювика» кусков… А в клювик, кстати, запросто поместился бы и упитанный матёрый баран. Нет, не я, если вы тоже об этом подумали, а – натуральный, килограмм на семьдесят!
Если бы было чем – меня бы точно стошнило.
Но вот монстра сожрала всех, кого обездвижила, причём ей нисколько не помешало то, что некоторые недобитые до смерти ещё жалобно или злобно верещали и пытались или уползти или посопротивляться. Я думал, что она так и останется сидеть на месте кровавого пиршества, переваривая, и приводя в порядок испачканные перепонки и туловище, но – ничего подобного. Проковыляла, и довольно шустро, на коротких задних, помогая себе передними лапками, моя монстра по ступенькам наверх, где забралась на парапет, победоносно заверещала дурным голосом, расправила гигантские полотнища, сильно оттолкнулась, и была такова, снова громким хлопком-громом ударив на прощанье мне по ушам своими кожистыми. Ф-фу-у…
Решаю я, что для начала с меня хватит! И нужно посидеть, отдышаться, да и водички попробовать.
Довольно долго не мог сообразить, как открывается бутылка, но потом обнаружил под верхней крышечкой запорный клапан – ух ты, прямо как на наших бутылках с элитным спиртным. Ладно: вот вода пошла. Тычу пальцем. Палец – в рот. Нормально. Пробую уже ртом – тоже порядок. Хоть, на мой взгляд, несколько солоновато. Да и ладно. Может, тут предпочитали воду с «минеральными солями и микроэлементами». А что вероятней – такая просто «пропиарена», и стоит дороже. Тьфу ты – стоила!
Отпиваю маленькими скупыми глоточками примерно с четверть литра. Воду надо поэкономить – вдруг следующую бутыль достану нескоро? Решаю всё же пошарить, пока суть да дело, и здесь, в метро. Вдруг в подсобках чего полезного осталось?
Чтоб проникнуть, пришлось снова применить универсальный трёхгранный.
Служебные помещения, однако, ничем полезным не порадовали. Хотя их обойти и осмотреть оказалось легко: все они расположились тоже в торце стены станции, и занимали три этажа. Нашёл массу привинченных к полу столов, шкафов, тумб с ящиками, и бумажек – разумеется, ни одной надписи прочесть не смог! – и кухонной утвари. Несколько шкафов оказались с халатами и штатской одеждой – тех, кто, как понял, находился как раз на вахте. В самой большой комнате имелся и пульт для диспетчера с мёртвыми чёрными провалами мониторов над ним.Нашёл в клетушках-подсобках и вёдра-щётки-швабры с тряпками. Истлевшими, разумеется… Похоже, их отсюда выносить для баррикадирования не стали по самой простой причине: толку от всего этого барахлишка – ноль! Поскольку ничего не весят. Нашёл и туалет – с унитазом почти родной, привычной, формы. Кран с раковиной тоже нашёл. Про то, что не имелось там ни капли воды, говорить смысла нет.
Ну а в целом ничем неожиданным, впрочем, как и полезным, меня служебная половина не порадовала. Похоже, всё, что здесь было нужного и ценного, уже забрали до меня. Хотя бы для той же баррикады. Ну, и для прокорма и обустройства тех, кто её построил. Да и ладно. Если это будет моим базой-жилищем – как-нибудь уж обустроюсь…
Однако в самый неподходящий момент, когда я по привычке справлял в пересохший, словно Сахара, писсуар малую нужду, вдруг случилось странное событие. Снова затрясся пол подо мной, и донёсся до моих ушей гул – словно откуда-то с гор сошла лавина! И немаленькая.
Тем не менее доканчиваю начатое, стряхиваю капли, и только потом решаюсь сходить взглянуть, что же это было. И представляет ли оно опасность для меня, или можно проигнорировать. Акилак свой «египетский» несу в руке: какое-никакое, а оружие.И придаёт чуть больше уверенности… Впрочем, я и с голыми руками – не подарок!
Показалось мне, что вибрация и удар произошли где-то на этот раз в области перрона, и выдвигаюсь я туда со всеми мерами предосторожностями – стараясь буквально не дышать, и двигаться вдоль стен на цыпочках…
Ох, не зря я старался.
Потому что огромная и непонятная шарообразная масса, сейчас лежащая прямо посередине перрона, под дырой-проломом, выглядит устрашающе. Даже в как бы потускневшем, словно предзакатном, свете. Как жеописать-то…
Ну представьте себе огромный футбольный мяч, чуть сдутый, и опутанный-переопутанный толстенными серыми и зелёными канатами-верёвками-щупальцами. Или гигантскую медузу, только со щупальцами, как у осьминога, с не то – присосками, не то – дырами-ртами. А кроме них вокруг её десятиметрового в поперечнике тела полно не то тонких канатов, не то – вот именно – верёвок, ещё и украшенных словно бы ёлочными гирляндами: светятся они, переливаясь и перемигиваясь, разноцветными сполохами и вспышками.И возвышается вся эта масса над поверхностью пола примерно на три моих роста… Ловлю себя как всегда на том, что традиционно чешу репу: неужели эта монстра «втекла» в пролом, который абсолютно никак не мог пропустить её, и шлёпнулась на перрон, даже не проломив его?! На вид в ней – тонн двадцать! Если не сорок. Но пока эта штуковина лежит неподвижно, успеваю я её рассмотреть более-менее прилично.
Ну и ничуть не лучше моё «углубленное», как говаривал недоброй памяти генсек, впечатление, чем от поверхностного знакомства. Может, как мне кажется, эта дрянь захватывать и пожирать всё, что окажется в пределах досягаемости неспешно извивающихся сейчас щупалец и «верёвок-канатов» – то есть, метрах в двадцати от «туловища»! Но поскольку никаких органов зрения не вижу, решаю, что находит добычу эта штуковина всё же с помощью обоняния. Ну, или на ощупь.
Поэтому с огромным облегчением воспринимаю я и тот факт, что чудище вовсе мной не интересуется, а начинает неспешно не то отползать, не то – переливаться, не то – перекатываться на пол правого тоннеля. Абсолютно, кстати, бесшумно. А потом и убирается с глаз долой в чернеющий провал арки – только-только «вписалось» в габарит…
Прошибает меня тут холодный пот: ох, повезло мне! А вдруг бы жерло, через которое выбрался, оказалось запечатано чем-нибудь таким?! Заодно, кстати, становится кристально ясно, почему тут не водится крыс. Был бы я крысой – я бы предпочёл скрываться где угодно, хоть на чердаках, или деревьях, только не по соседству с такой монстрой! Наверняка не брезговавшей моими товарками-крысами. А, может, и тараканами-мокрицами-пауками-клопами. И теперь вынужденной кормиться где-то снаружи… Поскольку тут всё ужеподъела.
Осторожно, стараясь не шуметь и по возможности не потеть, чтоб не «пахнуть», удаляюсь в «диспетчерскую». Нашёл там в углу вполне приличную кушетку, даже с мягким матрацем, набитым старой доброй ватой: только поэтому она и не сгнила, как произошло со всякими там поролоновыми набивками.
Ложусь. Подвожу глаза к потолку. Вокруг темно, только через дверной проём просачивается чуть-чуть света – это я оставил распахнутыми настежь все двери на служебной половине. Глаза уже вполне освоились и привыкли к тусклому серому свету. А вот мозг никак не привыкнет к необычности ситуации.
Ничего не пойму: жили здесь явно человекообразные гуманоиды. Откуда же у них эти чудовищные летучие коты, птеранодоны, и явно морские гости-медузы?! Может, это они тут развлекались генной инженерией, и от всех этих существ должна была быть какая-то «польза»?! Не представляю только, какая… Разве что «футбольный мяч» мог обслуживать какие-нибудь подводные фермы с мидиями и гребешками. Ну, или водорослями. А коты – ловить настоящих летучих мышей. Про которых нам все уши прожужжали, что они разносчики всяких «Ковидов»…
Ну, или произошла тут ядерная война, и все эти монстры – продукты мутаций и подстёгнутой радиацией эволюции?
Нет, не может быть. Не смогла бы обычная, неспешная и методичная, «эволюция» за несколько десятков лет создать таких чуждых и опасных тварей! Значит – или сами насотворяли, или…
Или завёз кто-то зловредный и чужеродный всё это хозяйство сюда. И – завёз только с одной целью: не дать возродиться местному человечеству.
А что: вполне себе «прогрессивный» метод!
Потому что раз наука и техника тут сейчас ну никак развиваться не могут, вся цивилизация явно небольшого количества выживших очень быстро скатится до пещерно-каменного века, и шансы на то, что человечество снова возродится – нулевые. Во-всяком случае – на поверхности. Что же до подземелий…
Хм-м…
Здесь ещё есть – вернее, были бы какие-то шансы, если б не медуза. Наверняка где-то есть и более «миниатюрные» её варианты. Такие проникнут, «втекая», и в Убежища, и даже в Правительственные бункеры. Пусть и не сразу.
Лежу это я, гляжу в потолок, и тяжко вздыхаю. Не хочется мне пока спать – чтоб не загреметь обратно в тренажёрный зал. А что делать дальше, тоже придумать не могу. Где я здесь могу поискать выживших? Ну, или как хотя бы самому попытаться выжить?..
Повздыхав, однако, встаю. Нужно воспользоваться жалкими остатками «естественного» освещения. Чтоб постараться обзавестись искусственным.
Достаю в почти полной уже темноте обрывки от приготовленных мной тряпок и некоей части ваты, надёрганной из несчастного матраца. Начинаю колотить своим акилаком по боковине одного из столов – там есть что-то вроде полосы из нержавейки. Искры высекаются вполне успешно. Засекаю место, куда они падают, и подкладываю наиболее тоненькие тряпочки и вату.
Не проходит и пары минут, как в ноздри мне бьёт чертовски приятный запах: затлело что-то из моего «горючего материала». Опускаюсь на колени, начинаю усиленно дуть в мерцающее красными огоньками месиво. Помогло. И вот я уже – при свете!
Кладу пук тряпок с дохленькими оранжево-синими язычками в его сердцевине в облюбованную миску, бережно подкладываю кусочки деревянной трухи – она сама понакрошилась на пол из тех же столов, сделанных из ДСП.
Вот! Никогда не экономьте на мебели. Иначе она развалится за одно поколение. Не то, что столы-шкафы-комоды наших прабабушек – те будут служить ещё нашим внукам…
Есть огонь. Можно «ловить на живца».
Подкладываю «бревно» – ножку от настоящего деревянного стула, и надеюсь на лучшее. Всё в порядке: не проходит и десяти минут, как занялось моё «полено». Оставляю миску с огнём в диспетчерской – нечего ей мигать, вызывая нехорошие мысли у местной фауны. Снова двигаюсь к моим любимым стеклянным дверям. Снаружи уже сгустилась ночная тьма. А поскольку звёздами на затянутом плотными тучами небосклоне и не пахнет, эта самая тьма стоит воистину кромешная.
Беру свой «меч» наизготовку, и отпираю язычок замка двери.
Под ногами отвратительно чавкает и хлюпает – это сволочь-претанодон развёл тут слякоть из крови. Однако придётся испачкаться, и даже смириться с тем, что от меня будет разить, словно от ходячего мясоразделывательного или рыбоконсервного завода, если я хочу проверить свою догадку. Не торопясь вылезаю по ступенькам наверх.
Темно, тихо. Но я оказался прав: почти все создания, которые тут водятся, свистят и пищат в ультразвуковом диапазоне. Потому что на пределе моего «юного» слуха я эти вопли и крики улавливаю – пусть не как звуки. А какпросто – давление на барабанные перепонки. И становится однозначно ясно, что я в заведомо проигрышной ситуации: все тут всё видят, а я их и окружающую местность – нет.
Слышу странный шум, инстинкт вопит о приближающейся опасности, и ощущаю я давление от нагнетаемого воздуха. Едва успеваю мгновенно метнуться вбок – (Потому что как раз этого и ждал!) в спасительную пустоту у стены, как что-то немаленькое с треском и смачным шмяком бьётся о ступени прямо в том месте, где только что стоял. Штуковина эта куда меньше давешнего птеранодона, и возмущённо орёт, явно неплохо приложившись о бетон. Хоть и не вижу, что это, но наугад протягиваю свободную руку, и хватаю что-то живое и упирающееся, размером с приличного орла, в захват. Оно, захваченное, похоже на крыло, и на ощупь напоминает всё того же летучего кота.Но шерсти на нём практически нет – только кожа. Тяну его вниз, и забрасываю через оставленную открытой дверь в свою берлогу. После чего вламываюсь следом, дверь захлопываю. Запираю.
После чего пытаюсь снова нащупать своего «пленника». Слышу его хорошо.
Ага – чёрта с два! Лупит меня кто-то по руке то ли крылом, то ли – ещё какой конечностью, и пытается вырваться на свободу, прошмыгнув мимо меня – к двери.
Подумаешь, испугали. Спокойно спускаюсь по уже чуть не наизусть знакомой дороге в диспетчерскую, и беру – вернее, пытаюсь! – взять свою чашу с огнём.
Обжёгся об неё прилично – как-то выпустил из вида, что металл нагревается от открытого огня.
Но с помощью остатков полусгнивших тряпок взять чашку удаётся. Несу всё это коптящее дело наверх – туда, где, как отлично слышу, не прекратил мой пленник попыток пробиться наружу. То, что он при этом ртом не издаёт ни звука, меня уже не удивляет.
Ладно, на дневных «пташек» мы полюбовались. Очередь – ночных.
