AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 2
Глава 28
**
…Цветы – самые громкие создания во всем мире. Во все-х мир-ах!.. И на всей всех же планетеах… вместе взятых. На всем белом и черном, «сером»… свете. Во вселенной и… Вселенн-ых! Они – «кричат», да!.. Кричат: цветом и запахом… «Своим» ароматом! А какой самый громкий крик?.. Крик души или, может, крик злости? Крик ярости или… гнева? Крик ненависти… или боли? Крик любви и-ли верности? А может быть, ревности?! Какой «крик» – для тебя? Что, для тебя, «крик»?.. Молчание, м, самый громкий крик. «Ти-ши-на»!.. Самый. Громкий. Крик! Они – молчат, да, но и… невыносимо громко. Как и… «мы»! Не замечал, как «вовремя» нас научили ходить и говорить, но и как не вовремя же все, при этом, «научили» общаться и… делиться?.. Делиться: мыслями и делами… Работой и семьей. Путешествиями… Слова же, без плоскогубцев, не вытащить. Куда уж, там, говорить и… о насилии! «Например», да?.. Нет. Не «например». Игрушки… И «куклы». Туфли… Сколько памятников – сему: «уже» есть? А сколько и… еще «будет»?.. Пока не дойдет до… и отдельного же уже земельного участка: с памятниками? Может, так – о нем заговорят: тогда?.. Когда на этой и той «такой» почве – произрастут: цветы!.. С почерневшими и… загнившими лепестками бутонов. С твердыми и «будто бы» еще каменными стеблями и… листвой. Лист-ками… С «болючими», около и рядом, шипами. Каждый крик и… такая же, каждая боль… Каждая «телесная» измена и такое же душевное предательство – на них. Все худшее и… лучшее: в одном!.. Одн-их. «И даже “красный” цвет – стал черным…». Хм… Под черной… коркой, почти и льда, бьется… б-ился же: пульс! И так же все бил-ось «кровью» – сердце. Такой же?.. Бутоны… С иссиня-черными лепестками. Да… Так кровь – бродила и за-, переходя от стоящего «перчаткой» положения в… невозбудимое темно-синего и «ночного неба» в и к темно-фиолетовому и… черному. С запахом… спустя пару часов после заката и за пару часов до рассвета. А сердцевина – полночь!.. Прямо и… Ров-но!.. Каждая же роза – чья-то загубленная душа. Каждая роза – пример того, как игнорирование может убить все. Всех и… Вся!.. И убьет ведь еще – не один человек, а… «общество». Со-ци-ум!.. Ах… А если бы каждый мог и смог в и «уложиться», по мере сил и… «возможностей», в один лишь: не такой же цветок… Спас бы – чью-то душу! Подумать только… Од-ну. Да… Но и из миллионов, миллиардов… Ду-шу. Которая терпит… но и молчит. Как и чью-то душу, которая уже спаслась, но и должна теперь адаптироваться в новом-старом мире!.. А и для этого уже, чтобы… были бы построены дома: с удобными и… свободными квартирами; с теплыми и уютными комнатами в них. Со всеми удобствами и… Для них!.. «Война – не без жертв»!.. Но и только в наших силах – сделать их… минимальными; и уберечь «оставшихся». Пока розы – не внесли в «Красную книгу»!.. В Кровавую книгу: отчаяния и… боли. СС и… С!..
******
…– Они – «кровят»!.. Ро-зы! – Пропел женский ехидный голос. Что-то близкое, но… и тут же «далекое». Такое же живое и… одновременно «мертвое». Молодое и… «старое». – «Кровят» и… тем самым… «тем самым»: «красят» этот и… тот мир – своим «благоуханием». Но – и не причиняют вред… насильно!.. Только мы сами – «накладываемся» на их шипы и… прикладываемся к ним! Для них – это не больше, чем… «защита». Хотя!.. – И умолкла, будто беря пауза для вдоха и сразу же выдоха: на деле же – сменяя интонацию; и переходя затем на скрипучий шепот. – При «Королевском звании» и… таком же статусе… они могли бы – и закалывать «неугодных»!.. Как себе… Да так: и другим. Чу-жим!.. Могли бы стоять и «на страже»… безопасности человека и-ли «не»: как в частности; и закона, порядка и… власти, как в общем. Но и они же – этого не делают!.. А «ты» – делаешь! – Вдруг вскрикнула она, даже и оглушая на доли секунды. – «Заставляешь» – ненавидеть себя и… их! В-мес-те: с тобой. «Именуясь» же – ей: как… «знатью» и… «Нося» же – ее: на себе!.. Когда же и она – должна носить: тебя. Дрянь!..
******
…– Ха, да!.. А знаешь еще… что? – Вторил ей такой же парень, но и с куда более насмешливым да и именно же еще «насмехающимся» тоном своего… баритона. – Знаешь, на «что» они еще – способны? Ро-зы!.. Способны – затуманить взор. «Затуманить» – его и… начать действовать. «В тумане»!.. В «дыму» сознания и… дым-ке же твоего же все и подсознания; «бес-сознательного». Не прячься – в нем… И в не-й! Не прячься – в них!.. – Грубо отрезал он и хмыкнул: сбрасывая хитрость-грубость и «одеваясь» в злорадство. – В «Белоснежке»… Это же – вид: роз! «Белые»… розы! До того, да, как станут… «красными»; «и» алыми. Окончательно и… Бесповоротно. Раз… И навсегда!.. Не. Тро… жь. Розы! – И сорвался же так, будто кто-то, и в самом деле, коснулся их; или только увидел и лишь до-коснулся взглядом. – Белые – не «твои». «Дикие розы» же?.. Пожалуйста. «Черные», да, твои!.. И… Да. О… да!.. И исколись же – ими: вдоль и… поперек! Может, хоть их «вред» – станет: непоправимым… и-ли послужит уже и полному исчезновению тебя!.. Что лучше, что хуже – в таком случае?..
******
…– Black princess (Черная принцесса) – Black rose (Черная роза)!.. – С придыханием отозвалась третья девушка, но и скорее даже девочка: притупляя и приспуская нервозность и дрожь – от неуравновешенных и первых… двух; позволяя пересесть с американских горок – на аттракцион поменьше: что в напряге, что и по годам. – Черный!.. Глубокий и… глубинный темный! Самый… черный! Свет и… цвет. Чернота вороньего крыло и… угля. Деготь и… бездна. В одном!.. Од-но… Как вино и… химиотерапия. Такое себе сочетание и сравнение, но… Должна создаваться и выращиваться, произрастать – в изолированном пространстве: темном пространстве, куда не проникнет ни один луч солнечного света и ни одна капля ультрафиолета; заставляя выгорать и… выцветать. Это – нефтяные залежи!.. – С радостью и счастьем первооткрывателя продолжила она, орошая детской непосредственностью все вокруг и, в противовес словам, ослепляя светом. – То, что дороже серебра и… золота! Дороже и… меди! Та «нефть», что дороже: самой нефти!.. Дороже – жизни и… Конечно, смерти!..
**
…По полю с черными с шипами розами. И в порванном белом платье… без лямок!.. С длинным подолом: до и волочившимся же еще когда-то позади же все и земле. Теперь же – почти до и по колено. С «прорезями» для ног; и порезами: и «так». Плюс ко всему же еще – по и на коже не только их, но и рук, ладоней… В покоцанных и сбитых, а где-то еще даже и немного над- и порванных, в пыли и грязи белых лодочках на тонкой и высокой шпильке. Без фаты и… «Кольца»!.. Через эти же самые все и кусты. Срезая с черного гравия дорожек, выстланных специально для и под прогулки же по последним и рядом, вблизи первых, а не меж ними и пробежек по черной же земле. Через… Черные же розы!.. В поту и ранах… Синяках… В крови! В дорожках и уже даже сгустках: крови. И к одной лишь только серой плите!.. Не сбиваясь. Не мельчая и… не «мельтеша» шаг. Не переходя, а уж и тем более не чеканя, на «чеканный шаг». Со сбитым напрочь и скобляще-режущим дыханием!.. Рвущим будто же еще и сами легкие изнутри: своей сухотой и суховеем. С невыносимой болью в нижних конечностях; и тянущей – в верхних. Как и с общим напряжением-натяжением – в и по всему же телу!.. Я бежала все дальше и дальше, дольше; и только лишь глубже все заклиная: «Не остановиться!.. Не сбавить ритм! Сбить – дыхание, да, но не сбиться. Только – не сбиться…». Пока, и она же все, с широченно-хитрющей улыбкой на губах и с, в неспешном шаге следом, не теряя из виду, продолжала орошать все и вся, всех вокруг – своим раскатистым голосом и таким же смехом:
– Беги-беги!.. От себя – все равно не убежишь; а от меня – и подавно. Вот только… и тогда… от чего, м? А может быть: от к-ого?.. Средь черных бутонов… черных же цветов… роз! На моей территории!.. Или, может, к кому, а? Но и: к кому?.. Не к кому же! Разворачивайся – и беги уже ко мне, а не от меня!.. Мне же ты все же – чуть менее нужна, чем… и не нужна… всем! «Себе»!.. – Хрипы и стоны боли… Глухой рык!.. Сердце будто бы еще и не «реже в такты», а и уже пытается – вырваться из груди, захватив и прихватив с собой все остальные органы: что ж, ему одному – скучно и грустно, «одиноко» отправляться в полет. А мне же – одиноко: здесь!.. Во тьме и… среди нее. Сплошной и полной… темноты!.. Даже ведь стебли – «зеленым» не отливают: тоже черны и… «так» же черны. И я же… вместе с ними!.. Словно бы – бегу и… не бегу. «Лечу» и… не лечу!.. И пусть снаружи под ногами – все так же и та же земля; но и чувство же, ощущение внутри, что и нет: ведь она тоже теряется – на фоне темного горизонта и сливаясь… с черным же небом. Беззвездным… черным небом! Ночь!.. Бездна! Без-дна. А впереди… Впереди – свет и-ли «белое пятно»: на фоне… всего. Резкий контраст!.. Совершенно ненужный… Или, наоборот, нужный? Слепящий и… Слепящий… серый прямоугольник!.. Плита! Да. К ней же я… А на ней… Я! – Беги!.. Беги – к своей плите, да! – Кричит и продолжает же все, тем временем, она, не останавливаясь в шаге: как и в своем злорадно-злодейском смехе. – Да!.. А чего ты еще ожидала? «Венчания»? Свадьбы?!.. Да ну… Ну да!.. «Белый» – это смерть. Это – цвет смерти!.. А не «королевского рода». Стати и… Знати! С какой, спрашивается же еще, стати!.. Не высшего и статуса! Вообще: не статуса. Да и ты же сама все – не роза; и не роз-ы! Ты – ничто! Ничем – и умрешь! А я – за тобой; но и не умру. Я ведь – уже!.. – И останавливается в монологе, с удовлетворенным придыханием потягивая тишину, молчание и паузу: позволяя придумать свое окончание и навешать таких же смыслов; без них. – Уже: совсем… близко. Нагоняю – и дышу в спину, «наступая на пятки»!.. Повторяю еще раз, для таких же все и особ-о одаренных, это – моя территория! – Рявкает она и переходит на звериный крик, почти что и рев. – И на ней – ты: никуда не денешься!.. Не уйдешь. И не убежишь… Не спрячешься!.. Не-ку-да.
Останавливаюсь ненадолго – и осматриваю все же себя: на бегу. Затем мельком оборачиваюсь – и осматриваю ее саму. Так и есть!.. Белое и черное. Черное… и белое! Только и у нее – все целое и, соответственно, даже, а там и тем более не рваное. Да и фата – на «своем» месте: прикрывает лицо. Руки же – сложены за спиной и, скорее всего, еще сцеплены в «замок». Чтобы уже и в них – держать… цветы!.. Да-к еще и размахивать ими, черными же розами, сжатыми в пусть пока и почти что кулаках: но и до проткнутых, черными же все и шипами, ладоней; если уж и не кистей. До… Крови!.. «Металл»… мешается с металлом. Так и отдавая же еще – какой-то обугленной древесной сыростью… с плесенью. Не говоря уж: и про пыль… с вином. Вот только и затем уже – падалью и… гниением. «Мертвечиной»!.. С морозной перченой кислотой и… высушенно-выжженной в пепел и копоть черной же, но и «сиренью». Проходит еще немного времени – прежде, чем она все же стопорится у чьей-то серой же гранитной плиты и ее предплечья полностью опутывают-окутывают черные стебли с такими же шипами. Как!.. «Кровавые дорожки». От них или ладоней?.. Черных ли длинных ногтей?.. Или всего вместе и… сразу?..
– Могу позволить себе – сию «слабость», как думаешь?.. Я же даже – не бегу за тобой! Смекнула?.. Мне некуда – спешить. Да и не за кем… Не-за-чем!.. Могу – остановиться и насладиться… черным бутоном: одного же все и из черных цветков. Его «криком»!.. Громким и… разрывающим перепонки. Женским! А рядом… Рядом – и мужским!.. – И обводит по воздуху и контуру плит своей правой рукой, оставляя черные стебли цветов в левой: но и словно бы еще – сами фигуры. После чего касается ею – черного же цветка. – Никакого нацизма, помнишь?.. Никакого и расизма… «Ген-де-ра»! Девушки… и парни. Парни и… Девушки по парням. И парни… по девушкам. И крест-накрест!.. М-мм… – И болезненно отдергивает правую руку от черного стебля, левой продолжая удерживать свои черные цветы за спиной: но и только лишь для того, чтобы перехватить первый удобнее и придушить его, черный цветок, необоснованно, хоть и у его же основания, черного цветоложа. – Колется!.. Падла. Поздно, малышка! Ты – уже: «цветок». И, как и в любом «благоустроенном саду», над каждым… черным цветком – «своя» краткая информация: по телу-делу. Прочитать тебе?.. – Отрицательно качаю головой. – Ладно тебе!.. – Смеется. Но и так же еще натянуто и будто бы вымученно, что дух перехватывает и… вырывает с корнем: душит – черный цветок, а, и словно бы, меня. – Всем нравится читать – эти таблички… с инициалами. С их и полной расшифровкой, статусами и… годами. И мой любимый – дефис!.. «Мостик»: между жизнью и… смертью, существованием… и смертью. Дожитием и… Ты и сама знаешь, не так ли?.. И без меня! – И только успеваю сорваться с места снова, как и засечь взглядом одну из табличек, как натыкаюсь на свою и… «Вновь». На. Свою. Плиту!.. А она – продолжает ход и нагоняет, когда я дохожу до строчек: «Помним. Любим… Скорбим». Разворачиваюсь!.. Но она – тормозит мой порыв и держит голову сзади за шею своей правой рукой, как и тот же все черный цветок чуть ранее: готовая претворись все, что с ним, а со мной лишь в теории, теперь со мной и только на практике; наклоняя и утыкая – в свое-мое же фото. Затем – разворачивает головой и телом, в один оборот, и ставит меня уже прямо и ровно: перед собой. – Смотри – на меня! Не на плиту!.. – Приказывает она – и я повинуюсь: не имея возможности противостоять!.. Ложь. Не борясь!.. И затем лишь понимаю: почему. В ее левой руке – больше нет черных цветов: она оставила их еще там, на дорожке, а сама держала мои руки – перед собой и мной. – Теперь – наклон головы влево. В-ле-во!.. Наклоняй – и за меня. Умница!.. Что видишь? Что это?!.. – И широко, а даже и скорее, именно ненормально улыбается, сбрасывая пафос и тут же представая «каменным изваянием»: не хуже и тех же все самых плит. – В свете луны… «Было бы»! Если бы она – была. Но и ты же – можешь чувствовать, если, и пока еще, не видеть в темноте! «Слышать» и запахи… Кровь. Да!.. И как она растекается и… течет – к черным стеблям, питая землю и… насыщая их. Цветы… к цветам! По всем законам жанра, м?.. Розы – это они же… и для себя: их собственная… своя… вода-еда. А теперь – и смотри!.. – И, пропав ненадолго из поля зрения, вновь оказывается за спиной: только и теперь уже лишь – продолжая держать и удерживать своей левой рукой меня за шею; а правой – мои уже обе руки за моей же спиной и, одновременно, перед собой. – Я – за твоей спиной; и перед твоим камнем. Твое же фото – на памятнике? Да!.. А перед тобой? Такие же, как ты! И таких же, как ты!.. – Хочу обернуться, но она сдавливает горло сильнее, просто теперь уже и именно душа, не «придушивая»; хоть и не совсем еще пока: окончательно и бесповоротно. – Нет, не оборачивайся на меня!.. Насмотрелась уже. Гадина!.. Я бросила – их: им. Ты – права… Как куски мяса и… кости. Плоть к плоти!.. А розы? К розам. Бросила черные стебли – на черную же землю! И они… растеклись. Черные бутоны – растеклись!.. Только что! И буквально ж: перед тобой. А ты думаешь, что они – без черных лепестков!..
Левая ее рука – все еще: на моей шее. Правая же – уже на рту!.. И ей не нужно более – держать мои руки: я почти без сознания – уже; и внутренне. «Сброс» назад!.. Откидывает мою голову, за шею, туда же – и «обращает» лицом к небу. Затем смещает ее еще немного в позвонках – и кости неприятно хрустят. Закашливаюсь!.. И хриплю. Слишком резко. И да!.. Не так, чтобы разорвать глотку, но и не слабо, чтобы перекрыть доступ остаткам кислорода. Каким-то остаткам и… «осадкам». Практически даже: и разломав ее. В то же время, как уже и по моей же все шее – ползут черные стебли… с черными же шипами: с ее рук; продирая кожу и разрывая ее – проникая через нее, плоть, вовнутрь. Затем – обвиваются сильнее и прямо-таки «обливаются», орошаются кровью. «Беззвучный крик»!.. Тишина. Молчание… Последний выдох. Выдох!.. Самый дикий и звериный крик. Почти: животный!.. Никакого «вдоха». И обе – замираем. После чего – мое лицо, все еще обращенное к темному небу, закручивается черной же спиралью, на манер черных же роз и самой же черной розой, а стебель, как тело, продолжают «пожирать» черные вены, «свернувшие» уже и до: кровь, все мышцы и… кожу.
– Такие же, как ты!.. – Продолжает нашептывать-петь она. – Но и в рядах – за тобой; и перед тобой. Черная роза!.. Моя… черная роза. И мо-и… черные же розы!..
«И даже белые розы… черными лепестками по алебастровой же коже… и ее капли крови в и на ней – стали черными… на сером граните!..». Памятник же, тем временем, уходит под черную же землю, сравнявшись… с ней же. Черная роза!.. Черный стебель. С черными шипами и… листьями. Раскрывшийся к небу… черным же бутоном. А напротив – карточка… с моим же «отражением». Лицо… с улыбкой. Инициалы… И их полная, подробная расшифровка. Статус. И года… Рождение… И смерть! Я!.. Все – мое! Пока, и в меня же уже все, смотрится никто иная как… Анна. Не «Тен»!.. В меня и… Мое же фото. Ну а после – и в сам черный же бутон. Улыбается!.. Как и я… с фото. И уходит!.. А я – остаюсь, врастая черными, уже и своими же корнями: глубоко и далеко, долго… в могильную черную землю. Я – среди них!.. Чужой… среди своих. И свой среди… чужих!..
****
Мгновение!.. И девушка подрывается с кровати, с одного рывка, тут же хватаясь за влажное от пота горло: придерживая и держась же за него своей правой рукой; левую же, в то же самое время, прижимая ко рту – и молча давясь слезами. «Молчаливый крик»!.. «Крик» цветов. В тишине. Роз. Ее и… «Снова»!
– Ну, одно теперь я знаю точно!.. – Повернулся в ее сторону, и на свой же уже правый бок, Егор. – Помимо: невозможное – возможно. Это: как спать – с торнадо. Отдам после должное Жене!.. Он был прав. – На что уже и брюнетка ему – ничего не ответила. Не услышала, так показалось поначалу. Но: нет. Она и не слушала!.. Даже, а там и тем более – не пыталась, прижав к груди колени и дрожа всей, внешней и внутренней, частью и поверхностью своего же тела. Даже ее органы, словно, были «солидарны» и так же трепетали: вместе с ней и всем, вся; дребезжа от ужаса, звериного и животного, в одном и одну. Так и еще что накатил, будто бы, одним сплошным потоком – за все те разы, что она не забывала брать с собой в кровать медведя: будь же он проклят – столько же раз! – Соф, ты чего?.. Эй! Вот, черт!.. – Теперь уже и он, казалось, «протрезвел», окончательно отойдя от сна: просто же еще и хапнув страха и ужаса – от нее же самой и себе. Во-первых, от того, что она никак ни на него и ни на что иное не реагировала. А во-вторых, что сидела уже и «закрытая» даже – по всем фронтам: сжимая и сжимаясь в своих же руках – до красноты и «белоты», а там уже и синевы на бледной коже ног; и до «прорванных» ранок – от чистых ногтей на ладонях. Но не замечая – и этого!.. Не замечая: ничего и никого! Ее до такой степени трясло, что, не казалось же уже, растрясет не только кровать, но и стены, потолок и пол: а там – и квартиру… вместе с домом, в одночасье.
– Ребят, вы чего?!.. Потише – никак? – Влетел в их комнату Никита, правой рукой еще потирая глаза, а левой и уже стараясь оправить свои белые спальные шорты на себе же. А уже за ним – влетели и все остальные, тут же замирая в проеме двери и заставляя же еще и первого, тем самым, с толчка, влететь в него: так еще-уже и будучи впихнутым и откинутым – практически и в ноги Егора и Софии. – Больно же!.. – Шикнул он на них, а когда поднял взгляд от пола – тут же встретился им с брюнеткой: точнее – с ее сидячей позой и наброшенными поверх нее же самой темными волосами, аля Самара из «Звонка». – Елки!.. Соф! Егор, что случилось? Черт!.. – И, как опомнился, привстал. – Можно войти?
– Нет!.. – Глянул все еще удивленный и шокированный, но и, в то же время, уже теперь и злой блондин на него. – Да и ты – уже вошел. И даже, вместе с тем, тем более: нет. Выйди и, как… всегда, войди нормально!.. А лучше – не входи совсем! – На что уже и шатен, выпятив нижнюю губу, скрестил руки на своей обнаженной груди и, как самый что ни на есть обиженный, так еще и ребенок, уставился на своего же обидчика: а еще же «братом» зовется. – О да!.. Еще руками – похлопай; и ногами – потопай! – Смерил его все так же серьезным взглядом Егор, но и, осознав затем, что воспитатель, как и учитель, тут мало чем помогут, да и помогали ли хоть когда, даже, а и тем более с ним, отмахнулся от него и сразу же, тем самым, ото всех, взмахом своей же левой руки приглашая вовнутрь: не до него, них было. Ни сейчас, ни… Не сейчас! – Ай!.. Делай, что хочешь. Делайте: все!
– Ты что с ней сделал?!.. – Вновь налетел на него Никита, совершенно забывая, в тот же самый, к слову, миг, на каких правах, а именно птичьих, он здесь и сейчас находится: так еще и при условии того, что Егор его так толком сюда и не приглашал, не пригласил; и мог так же и тем же самым все «толком» – его и выкинуть: на раз, не два. – Давно со мной – дела не имел?.. Или с Ксандером!.. И Женьком. И!.. Владом, наконец!
– Да заткнись ты!.. – Не грубо, но строго осадил его, наконец, Егор, садясь прямо и ровно на кровати, как и Никита, но и подползая все же ближе к самой девушке: и стараясь затем своими же руками раскрутить и раскрыть эту сцепленную наглухо раковину-ракушку; но и добился только – еще большего «ухода в себя» и громкого болевого стона. – Не я – это!.. Она уже проснулась: такой. И!.. С таким… – И перешел на шепот, тихий и мерный голос, не только переключившись тембрально, но и интонационно: на куда более мягкое и в нежное русло. – Софи… Малышка… Что случилось?.. Что тебя так напугало?
Но она лишь вновь отрицательно замотала головой и сжала уже и полноценно двумя руками свои такие же обе ноги, упираясь лицом в колени и сжимая губы: после того, как еще и изнутри – сжала-закусила их своими же зубами!.. Ей никак не удавалось понять – с какой стороны шла большая боль: и приходилось «бить» сразу и по всему, всем и вся, на всякий случай – физической на моральную; и моральной – на физическую. Будто бы еще-уже и выдирая даже все зубы, больные и здоровые, разом: без разбора; хоть и с перебором. Но и только бы больше – не терпеть. Да и чтоб другим – неповадно было!.. Все прокручивая и прокручивая в голове воспоминания и сны: стараясь отложить их и запомнить в них же – все и всех, вся до мелочей, а не только лишь контурных образов; до объемов и объектов, субъектов, до ощущений и чувств, эмоций и мыслей… До себя и как она сама же – была в этом. До Анны!.. Как в принципе. Так и в общем. И пусть левая ладонь – уже почти что даже и зажила, но продолжала пульсировать!.. Так еще и она же сама не знала: как избавиться от семян – внутри себя. Но и уже, казалось-не-казалось, была готова спровоцировать даже – рвотный рефлекс! Она же. Ее. Отрубила!.. Так и мало же того, что отрубила: еще и наврала! Это все – она! Она! Ан-на. Никакая не Роза и… Тен!.. И… Егор – был прав! Как и… все. Ей – хотелось: этого. Хотелось: самой! И да. Пусть Розу это и никак, ни в коем разе – не освобождает и не оправдывает. Но!.. Да и они обе еще, все трое, четверо, чего уж мелочиться – хороши; и достойны, стоят друг друга. И теперь, скорее всего, где-то, но и все тем же кагалом-конгломератом, замышляют что-то!.. Но и определенно же уже – против них… всех. Забрала же, дрянь, медведя! Нашла-таки: путь!.. Затем найдет, уже, и опять-таки, нашла – их. И все!.. Все – против них теперь: и из-за нее. Не той. Другой. А… Этой. Из-за себя. Из-за того, что поверила и не проверила. Опять и… Снова! Доверилась… Поверила той, что и все таки вспомнила!.. А к чему ей, тем более и теперь, мелочиться и размениваться: на меньшее?.. Когда можно взять – все и… сразу, ра-зом!.. Взять всех, вся и… без нее. Без нее: самой!.. Нужно было срочно вспоминать и вспомнить: те самые строчки! Все… строчки. От и до!.. Ведь и это явно же еще – было началом. Да!.. Андрей же читал его наизусть – весь. Весь: стих!.. А как начало, как обуславливало, так и обуславливает конец: так и конец – начало. Но и все же, для начала, нужно было сначала же понять: где она!.. И дать наводку – на ее поиск и отлов. Воззвав к ней!.. Но и так, теперь же еще, чтобы уже и она сама – ничего не поняла. Сработать – тем же самым ее «собственным лекарством» и… ядом: клин клином! А что?.. Хотела сыграть – на два лагеря?.. Свой и чужой? Хм!.. Что ж. Сыграют – на «три»!..
– Тен!.. – Крикнула мысленно и яростно София. И тут же – получила ответ: – Вот это тебя «пронесло»!.. – Шокировано произнесла Анна, даже, и вновь же все «казалось», подавившись воздухом. – Это, что, за все… хорошее и плохое, что ли? За все и сразу?!.. Черт, мелочь, держись там!.. – От мнимой ее заботы – скребло и свербело, но она держалась, из последних сил молчала и дышала, глубоко дышала, чтобы не фыркнуть. – Если меня – все еще колбасит, то тебя там «разносит» не на шутку, я чую. Не забудь ничего!.. Запиши: сейчас же! Выгони их всех, нахрен, и останься – с этим… Один на один!
– Я… боюсь! – Сделала так же все, как и та, но и жалобный уже голос брюнетка: давя на все возможные и не – жалость и сострадание, скорбь; выдавливая, меж тем, еще и дурость. Причем: у и обеих. – Я же – была уже там: не хочу обратно! Не хочу – опять и… Снова! Это ж – первая волна!.. Вернись я за добавкой – меня вытрет и сотрет, Тен!
– Так, отбросить: сопли и слезы, слюни!.. – Рявкнула та, «проглатывая наживку». – Сосредоточься!.. Я… с тобой… это тоже видела, поняла? С тобой!.. И я так же все «с тобой»: сейчас. С тобой – увижу; и «еще раз». Мне ж – не «не с руки»! Да и ты, за счет этого, от меня – далеко не уйдешь; и не утонешь. Не пропадешь… Я тебя – вытащу!.. – София скрипнула зубами, но и вновь же все промолчала: теперь – считая до десяти. Будто бы ей: не «все равно». Да-да… Как бы: и правда что! – Нам нужны – эти кусочки пазла, и для него же самого, Соф. «По гроб жизни»: нужны!.. Да, согласна, так себе аргумент; но – он хотя бы будет! И нам останется – только к стенке их прижать; и этими же все записями – до-жать. Слушай!.. – И девушка буквально увидела, как та закатила глаза от ее мнимого ребячества: но и «мнимого» – только для нее и от нее же. – Не зря же они тебе – «хрусталик замыливали» и «голову дымили»: этими лепестками!.. Они знают – на что и как: могут повлиять – все эти явления… мать ее… природы! «Твоей»: природы!.. – Сорвалась «Тен» и продолжила повышать тон. – Если ты не забыла, а ты не забыла, хоть и пытаешься сделать это «почему-то», из-за какой-то очередной и пустой, ничем не обоснованной и неподкрепленной обиды, что сны – это первое, что было в твоих ежедневниках! Ради всего… «твоего» же святого!.. «Ради этого» – Александр тебе их: и давал. А ему, так еще на минутку, твой же отец! Твой отец… через Женю! И последний же тоже… подбрасывал: дровишек в огонь. Сейчас же: взяла – и записала… все!..
– Найди – двенадцать роз!.. – Чуть ли уже, и не всхлипывая, продолжала и продолжила стоять на своем София: и, меж тем, еще успевая раздавать указы-рекомендации. – Они должны – быть целыми и невредимыми. Там, где меньше всего света!.. Вспомни – прошлый сон! Про… ванную. Розы держат – в холодной воде, чтобы они быстро не завяли-испортились. А именно «эти» – еще и в темноте, полной и кромешной! «В ванне»!.. Там же – нет практически света. А если и есть, то весь пропадает – за шторой или… тюлью! Чем-то таким… Найди – их. И привези… «Живыми»! Не сломай – их только, прошу!.. – «Взмолилась» она, тут же уже не играя, но и под-, присыпая»: для общей убедительности; надо же верить – и самой, чтобы поверили все остальные. – Они им нужны – именно такими: чтобы все закончить и, надломив их, выпустить, я полагаю. Нам нужны – эти… души. Боже-дьявол!.. – И сдавленно прошептала, накидывая еще и шока-ужаса: для полноты картины. – Сколько их там было!
– А сколько еще: могло быть!.. – Фыркнула Анна. Что ж, действительно, тяжело было долго делать вид, что тебе плевать, когда не делаешь его: это тебе не… это – держать голос в одном и том же положении, рассказывая про то, как здорово и, что уж там, замечательно входит и выходит кровь в «принтер» для распечатки анализов: той же самой крови, если уж и не кровью. – Всему свое время, Софи! Не ты – первая. Не ты и…
– Их могло быть: одиннадцать!.. – Перебила ее все же София, срываясь в голове и голосе; но, и при этом же всем, будучи совершенно спокойной: как на вид, так и для себя.
– А могло: и «десять»!.. Себя – считаешь, али как? Не «забыла»?!.. – Издевалась «Тен»: не задумываясь, как и прежде, и об «Эффекте бумеранга». – Как и могло быть: сотни и сотни тысяч, миллионы и… миллиардов же, к тем еще. К тем: «рядам». И… К тому же все и ряду! Мог-ло!.. Но и уже: нет! Хочешь проверить «Эффект бабочки»?.. Или все же сойдемся на том, что ты вовремя все увидела; и угомони-шься?.. Прекрати уже думать о тех, кого, что так, что и этак, давно: не спасти! – Приказала девушке уже даже и она, заставив еще и ту закатить глаза: скупо подчиняясь. – И начни думать – о тех, кого еще: можно! Ты ж – ангел, а не!.. Мертвые – это: наша тема. Ты – за живых!..
– Спасение… «живых»! – Исправила ее брюнетка.
– Вот – и «спасай» живых!.. – «Отвернула» ее Анна. – Трупы же – моя проблема. Да, и тем более, если так рассуждать, а рассуждать можно долго: реинкарнация в цветы – не так уж и плоха, как и сама же эта идея; если мы их, по итогу, все равно выпустим – и они обретут рай; а эти – ад! Самый горячий… и огненный. Самый темный и… кромешный!.. – Язык чесался ответить на мотив «…И ты тоже», но София все еще держалась молодцом и сжимала веки, как и зубы: до треска и скрипа. – …И да осветят им путь «в никуда» – языки пламени: от этого самого все и костра. «Кострища»… Омен!
– Ты сказала: «Не ты – первая. Не ты и…»!.. – Вернулась к ее и ее саму к ее же фразе София, но и была вновь развернута-отвернута, возвращена к «сути»: – «Но» ты!.. «Не ты – первая. Но ты – и последняя!». И… Так, все!.. – И взбрыкнула, отсекая уже даже: все и сразу. – Сейчас же – все растеряешь. Заканчиваем – этот базар; и балаган!.. Выгнала всех – и записала все. Дашь потом – прочесть!.. – «Наказала» она, на что уже даже и сама София почти хмыкнула-фыркнула, но и вовремя же все спрятала это: под какой-то из всхлипов. – Лично, на этот раз; и «мне» в руки! Чтоб: до каждой буковки… и знака! Я ж – проверю!.. Избавься – от Влада и Артема: хотя бы. Они – не должны знать, что уже: все полетело к хренам! И что все прошлые сны, как и воспоминания, тебя нагнали; и пинка наподдали: для скорости! Давай!.. Я верю – в тебя; и держу за тебя – кулачки… За «нас»! – Что ж, «играла» она – замечательно, что и даже ее слушательнице пришлось вновь себя обругать и дать пару внутренних затрещин: за веру и до – во все это. И лишь где-то между еще – подтвердить: что и было же чему!.. С первого взгляда же – не подкопаешься. Но и вины это с нее – не сняло: а только больше навесило. – Хочешь выстоять перед совестью – за то, что не сделала? И на что ты, хоть и никак повлиять не можешь, но тебя это коробит до жути?.. Напиши все, что было. «Вернись» – и запиши! Да, это не со знаком: «равно». Но и явно же – со знаком: «больше, чем…»!.. «Отключайся». Пока они, и еще остающуюся, оставшуюся душу – из тебя не вытрясли!..
