полная версия

AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 2

– Не ты один мнил: сказку сделать «былью»!.. Меньше слов, больше дела, м, как считаешь?.. – Прошептала она ему в губы и надавила на его же плечи, чтобы он полностью упал спиной на кровать и расположил свои руки на ее талии: и да, пусть и с недовольным, но и смиренным выражением лица; принимая таки поражение вслед за ней – решив в этот раз сыграть по ее правилам. – И тела!.. – И начала целовать его за левым ухом, после – и его же самого, спускаясь затем по шее, дозируя губы и язык, зубы и губы, прикусывая и посасывая, а где-то и зализывая особо явный и отъявленный след. – Закрой глаза… и расслабься… – Вновь прошептала она, вернувшись к его губам и скользя своими руками по его груди и прессу, когда уже даже и его руки ослабли, как и он сам, и, с тяжелым и грузным выдохом, упали на кровать, предоставляя больше действий и пространства для них же ей дальше, лишь только и надеясь уже: не на дольше и глубже.

Когда и она же уже, выпрямившись, нежно провела ладошками по его рукам и груди, прессу: собирая и выводя оставшееся напряжение из него внутри – наружу. После чего, закусив нижнюю губу, вновь приблизилась к тому месту, где остановилась своими губами, на стыке шеи и плеча, и продолжила дальше целовать его тело, медленно переходя на ключицы и грудь, и начиная уже даже покусывать и посасывать, полизывать и зацеловывать, сцеловывать участки его кожи здесь: так и слыша его тяжелое дыхание, как и глубокие грудные стоны с низкой хрипотцой, отдающейся еще и вибрацией внутри ее самой. И, пока ее же губы все спускались на его же пресс, ее же руки, словно бы и живя своей жизнью, так еще и отдельно от всего ее тела, как и головы, ловко спустились вниз: в желании поскорее получить то, чего хотели они и хотело, вместе с ними же уже, и все тело… с головой. И, таки уже даже и проведя кончиком языка по еле заметной светлой полоске-дорожке от его пупка и вниз, прошлась по ней еще раз, только уже и «против шерсти», и посмотрела на него, улыбнувшись шире: ведь и он уже лежал с закрытыми глазами и просто наслаждался, расслабившись и отпустив всех и все, вся, как она ему чуть ранее и сказала; просто решив проверить, а сработает ли и на нем, ведь и на нее – это мало как, как и когда, действовало, срабатывало; сработало. Ну а приспустив свои поцелуи от пупка же вновь и вниз, ей почти и сразу же представился вид на находящийся в полной готовности, как до этого, так и сейчас же все, но и без его нетерпения и отрицания, как и желания скорейшего завершения, его же член: и на что уже и ей пришлось прямо-таки и в самом же уже деле осторожно поерзать у него, как и на его же ногах, опять закусив свою нижнюю губу. И, не торопясь переходить к главному, как и решив же еще подготовить себя к этому-нему, по большей части морально, чтобы нигде не напортачить и перенести все дотошно, тютелька в тютельку, из сна, не испугавшись и не сорвавшись в процессе, девушка вновь провела пальцами своей правой руки по всей длине достоинства парня, на что уже и он, в ответ ей и на ее же все действие, гортанно простонал, и, получив, таким образом, чуть ли и не самый-пресамый зеленый из имеющихся же и самых, самых-самых зеленых свет, она уже и полностью обхватила его член своей ладонью и стала аккуратно и не спеша скользить ею вверх-вниз, при этом же еще и приближаясь своим ртом к его головке. Не спеша, да!.. Но и лишний же раз все же – не растягивая удовольствие, которое в любой момент было готово, могло быть оборвано самим и лично же им, Егором: за излишнее уже даже и с перебором промедление, как и испытание его нервов на прочность. И затем уже, так же все, начала скользить губами по нему и слышать стоны его же хозяина, которые только подбадривали-подзадоривали ее: делать движения смелее и острее. Да!.. Теперь это была уже не просто бабочка-пчела, в виде еще и какого-то даже их симбиоза, из того и другого, «порхая и жаля», нечто и среднего, а пчела, полноценная пчела, не разменивающаяся ни на что, как и кого, и «бьющая»: только по нужным и приятным ей, как и ему, точкам; вызнавая все его «слабые места», учась и нарабатывая опыт, буквально же все и не отходя от кассы, хоть и постели. И, усмехнувшись еще и такой игре слов, начала еще и облизывать его языком, но еще и не беря его в рот до конца.

– Черт… – Вновь простонал блондин и брюнетка тут же посмотрела на него, видя, как он закидывает свою светлую голову назад и выгибается, будто бы еще и ей же все навстречу, вместе с шеей: тем самым и открывая ее полностью, так и приоткрывая же затем уже и свой рот с сухими и растрескавшимися губами, безуспешно пытаясь смочить их таким же уже и сухим языком; от пересохшего в горле и самого же горла дыхания. И, отвлекшись на такую «картину маслом», удовольствия, принесенного и доставленного практически и ей же самой и ему, София и забылась, потерявшись в пространстве, собираясь до этого все-таки и пропустить же уже его «одно из» достоинство в свой рот. Но, и вернувшись к этому, с его же уже даже и нетерпеливого скрежета зубами и почти полноценного рыка, она широко улыбнулась и вновь наклонилась к возбуждающей и возбужденной до нельзя плоти Егора, продолжив в том месте: на чем и остановилась. – С… София!.. – Прохрипел ее имя он и чуть выгнулся, содрогаясь всем телом, когда почти и сам же уже даже проник в ее рот членом, хотя это и она его впустила, «открыв двери», чуть ли и не позволив-дозволив это сделать, но и это же была лирика, «музыка» для ее ушей: как и скрип, почти треск ткани постельного белья под его телом и в его же кулаках. И она начала свои движения, вверх-вниз, по нему: но уже и не руками, а ртом и губами, поймав себя на мысли, что не чувствует и не ощущает отвращения, как и рвотного позыва-рефлекса; с первой попытки, буквально, отобразив и переняв, проявив все свои ощущения из сна в жизнь. И, не без гордости за себя, но и стараясь же и всеми силами ее подскрыть, чтобы ничего не испортить, вдруг и возгордившись, так еще и не выдать себя никак, не превратив, под конец, блин в ком, попыталась как можно безпалевнее убрать эту самодовольную и широкую улыбку с лица, отобразившуюся уже и в глазах, она была уверена в этом, широта жеста одних никогда не оставалась без внимания других, чтобы продолжить доставлять ему удовольствие и делать приятнее ему же: с каждым разом принимая в себя все глубже и дальше, дольше; уже и в хорошем смысле этого слова. Ведь и теперь уже даже изворачиваясь и исхитряясь, как могла, она делала все то, что умела… по заветам сна и, как ни странно, именно то, что он и любил: попадая в сотню из ста и вновь с первого же раза: целуя, посасывая и тут же полизывая, создавая вибрацию, обсасывая, проводя языком по всей его длине, вводя в действие, попеременно, плотно сомкнутые, как и не плотно сомкнутые губы; а с ними – и зубы. И вот уже и он просто не мог как-то, хоть и как-то, куда уж и адекватно говорить, как и реагировать, срываясь на хрипы, стоны или ее имя, как и в смесь же всего и сразу, порой же еще и не договаривая: а к концу – и вовсе замолчал, мыча что-то неразборчивое и нечленораздельное, как и не отделимое. И, почувствовав таки его предел, как и ту самую точку отсчета, как поняла уже сама, что была на секунды, она не ускорила свой темп, продолжив делать все так же, но и почти, ведь и при этом все же, уже и полноценно, подключив зубы: покусывая и даже кусая, «жаля», лишь только уже и изредка зализывая и обсасывая. Тут-то среди мычания и прорезались – вновь и его же хриплые стоны: так и которые же уже прямо-таки и не сдерживались, рвясь сами по себе; от своего уже желания и не будучи остановлены, как и пристыжены, ничем и никем; и она поняла, что он пусть и не совсем пока еще, но и отключился от контроля: своего и за себя. Правда, ненадолго!.. Ведь и затем почти тут же включился, вот только в ее и за нее, запустив в ее темные волосы обе свои руку и попытавшись синхронизировать, проконтролировать ее, как и она же все ранее его, но и она же теперь, уже и назло, как еще горе ему и счастье вновь себе, не поддалась, поимев уже наглости окончательно: как главенствующая и та, что и в этот раз же уже – сама сверху, делая все по-своему, но и тут же – так же, как и он еще любил. И через пару движений того же темпа и ритма, по количеству, но и не того же по качеству, начала чувствовать пульсацию и резкую дрожь, почти судорогу, затем солоноватый привкус у себя во рту и замедлилась почти окончательно, не спеша и «подозно» проглатывая вытекающую и истекающую из него белесую жидкость. После чего уже, так же медленно отпустив головку члена и в последний раз лизнув ее, София выпрямилась и прямо смотря в темные, уже даже и не темно-синие, хоть и еще не черные его глаза, не без гордости и торжества за себя облизнула свои губы, ловя точно такое же торжество и гордость, но от него и за себя, не без доли шока и удивления; самозванца, конечно, но и куда уж без него и них, как и баланса, с равновесием и гармонией; где и на другой уже чаше весов – приятных и удовлетворенных; как и все его расслабленное и умиротворенное тело. А что уж говорить и о душе!.. Но и уже на которые она не спеша и сама приземлилась, опершись на его грудную клетку головой, подложив под подбородок кисти рук. – Я когда-нибудь перестану удивляться тебе? – Прохрипел, не до конца все же восстановив дыхание, он: и все еще продолжая делать это, находясь только в самом начале и процессе самого действа. – Тебе!.. Твоим умениям и… быстро-схватываемости. Буквально: в процессе и… на лету!..

– Возможно… – Улыбнулась девушка, не отрицая этого, но и не соглашаясь. Не «подтверждая»!.. Как в принципе. Так и сразу. Не зная пока еще и сама, точно и наверняка: как думал он; но и как не думала и не считала уже сама же за себя и она. – Когда это перестану делать – сама же я!.. А и точнее… – И, изъяв из-под головы правую свою же кисть, вывела на его груди кончиком ногтя указательного пальца одно только слово: повторив его затем и для него, но и чуть ниже своего и зеркально, отражая в перевернутом, для него и его же глаз удобства прочтения, виде. – Никогда!..

****

– Тен!.. Прошу… – Села напротив нее София, подогнув под себя ноги и натянув белую рубашку Егора, наброшенную на почти голое тело, лишь с одной, нижней частью и нижнего же все черного кружевного белья, на голые колени и даже оттянув ее затем чуть ниже, на часть и голеней таких же ног: как могла и позволяла же еще сама ткань – до момента как треснет; где по швам, а где и нет. – Да, я: виновата!.. Не должна была использовать свои, наши, мысли; и только в своих целях, от себя, как и интересах. Но и ты – не была «на практике», давай честно!.. Ты же всегда, тогда, была – в теории: строках и между них, в небольших зарисовках и… паре вообще строк. Паре и четверостиший. И было бы странно – указывать тебя хоть и как-то, не имея на виду и… -яву!.. А что уж говорить и за то, что ты и сама же еще видела: как я и не имела же вообще понятия, как пользоваться… – и осеклась, прикусив нижнюю губу, в действительности же уже не имея понятия: может ли она таки и с таким же еще подходить к ней; и решила спросить, а точнее и «попросить» перед этим, – …если позволишь применить «такой глагол» и к тебе, как пользоваться «тобой». Как… применять тебя!.. Как освобождать и… делить «нас»; да еще и так, чтобы выходило то: что и вышло же сейчас. Чтобы вышла: ты!.. И осталась, вместе с тем еще, я. Чтобы нас было… двое! Если бы я знала обо всей «силе слова» раньше, как и на что оно способно, что способно не только жечь сердца людей глаголом, но и делать этих самых людей… – и девушка напротив сморщилась, – …не придирайся!.. Мы – люди. Если уж на то пошло и тебе так не по чести слово: «человек». Каждый раз говорить: ангел или демон? Ну, такое, знаешь ли… – теперь скривилась уже и сама София, – …могу: народ! Но ведь ты, как и в том, так и в этом же все случае: скрючишься.

– Если я и виню тебя за что-то… – фыркнула брюнетка, вылезая из своего укромного уголка, и угла же еще в принципе, на свет; и пододвигаясь ближе к дверному проему, – …так это не за «наши мысли», выставленные тобой и только тобой… – и закатила глаза, – …и да, твоя претензия имеет место быть, спорить бессмысленно, бесполезно!.. Вот, ты… – указала она двумя ладонями на нее, – …и, вот, я… – указала затем и на себя, – …наконец-таки! Но… И с этим же – я уже свыклась; и даже «сжилась». Я виню тебя за то, что: ты отдала это все – Никите! «Никите», София!.. – Сделала акцент она и щелкнула пальцами правой руки, будто еще, таким образом, и пробуждая ее и себя: посреди и так бессонной ночи. – Тебе не кажется, что было бы логичней: мне же, чем ему, это отдать? Как еще и от вида к… виду! Или тому же Жене, на крайняк! Почему ангел разбрасывается сим, боясь за «свое я» и показ его перед и лицам же Совета, но не боится меня и себя: в «моем» же лице?.. Я, так-то, тоже – как могла, так и могу быть: все тем же Никитой; и дать этой… всей… писанине ход! В публикациях и… Издание!..

– Если бы я тебя освободила до того, как… до всего этого… я бы ни в жизнь не дала, да и не показала бы это, кому бы то ни было… – грустно и как-то моляще, выпрашивающе и прощения, уставилась на нее София. – Но: так вышло!.. Да. Что ты была, и до сих пор же все, воображаемым другом. А он… «Реальным»! Как и… Карина. Мне просто нужно было с кем-то – делиться этим. С кем-то… И «обсуждать» это! Пусть: и не все. Но не все: и тащить на себе. И да!.. Какую-то часть – я могла перенести и «пронести» сама. Но и какую-то… Был бы «перебор»!.. Я бы – сломалась! Мне нужен был: кто-то… Вне меня! «Третья сторона», понимаешь?.. Ты же, все-таки, хоть и имела право голоса и сам же еще, какой-никакой, а «голос», но и не была до конца отдельно от меня: до конца своя и… собственная, со своей и точкой же зрения; вне же моей и… меня. Так или иначе, а все же взаимодействуя – с моей и… меняясь под нее, подстраиваясь и…

– И… К чему – это привело? – Развела руками Тен, нескромно намекая на себя же и приподнятой же все своей левой темной бровью, поприжав правую. – Я – тут. Перед тобой… «Запертая»! Что в тебе. Что вне тебя… Один фиг!.. Раз-ни-ца. Куда ни плюнь – ты. Куда ни попади – ты же!.. И заменить бы – тебя… – осклабилась та, прищурившись, – …подсидев! Да меня ж – сразу раскроют: не по глазам и поведению, так по этой самой метке. Де-мон!.. – Показала свою левую руку она. – Спасибо, «прошаренная», удружила!..

– Но тебе она подходила – больше, как ни посмотри!.. – Не уступала ей, как и ее же все правде, София. – Подходит: и сейчас. Со мной же – она всегда: контрастировала. А с тобой!.. Будто ты с ней: и родилась. Ты с ней – сложилась! Вы: как одно. Одно целое! К тому же: тебе всегда претил мой ангельский образ жизни. Как и сожительство… с людьми.

– Да ты и сама же: «человек»! Не видишь, что ли?!.. – Фыркнула Анна, обведя ее не только своим темным взглядом, но и правой рукой: по контуру ее же все фигуры в воздухе; и будто бы еще, таким образом, прорезая и в ее же озоне своей горькой правдой, но и на деле – лишь черным перцем, горчащим, да, но и не более. – С кем поведешься!.. Нет? А другой и «дурной» пример, как и само собой разумеющееся же дурно, всегда был и останется: заразительным. У демонов, право, такого нет!.. – И ухмыльнулась, явно довольная и довольствуясь же этим. – Возможно, потому, что: только вы их – и спасаете, в отличие от нас!.. Мы же – только залечиваем и лечим: от случая к случаю. А возможно… Нет! Один вариант. Нам – плевать: на них!.. А тебе – нет. Не было и… Не станет!

– Да. Так и есть!.. – Легко согласилась София, так еще и положительно кивнув: чего уж там; Америке велосипед не открыла. – К сожалению ли? Радости… «К счастью»!

– Моему несчастью; и твоему счастью!.. Да. Определенно! – Хмыкнула девушка и, скрестив ноги, зеркально же все и Софии напротив, опустила голову на руки, упертые локтями в колени: и пока глаза же все – оставались, более-менее, безэмоциональны, губы ее раскрылись в хитрой улыбке; что и «вторую» же уже – одновременно передернуло и параллельно повело к закатыванию глаз. – Ну и… Как: «оно»?..

– Я не буду с тобой – «это» обсуждать!.. – Шикнула София, скрещивая руки под грудью. – Да и… Будто ты: не знаешь!.. – И сморщилась. – Не говори: что не чувствовала… и не ощущала! Не поверю же… ни в жизнь!.. Разница же твоего нахождения, в этот момент, во мне или нет, только: в твоем – нахождении или нет. Мы же будем чувствовать, ощущать друг друга: так или иначе; чтобы ни происходило вокруг или внутри нас; и где бы мы ни находились – рядом друг с другом или в разных концах света!

– Не верь!.. Но и я не чувствовала! – Закатила глаза Тен и развела руками, тут же затем возвращая их на место. – И уж тем более: не ощущала. Ни-че-го!.. Более того: не слышала. То, что было в гостиной и между всеми вами, да. И это – последнее, что я слышала. И где я слышала: тебя и его, вас же всех! А дальше… Дальше – пусто.

– Но… Почему? – Нахмурилась София, не понимая.

– Могу предположить, что… как раз таки… из-за этого!.. – И оторвала свою левую руку от лица, открывая ее ладонью к девушке напротив, где, перекрывая все линии и трещинки соединений кожи ладони с пальцами, на ней зияла… черная роза: прорисованная до мельчайших деталей; да и не забыв еще лепестки по краям, для объемности и… реалистичности, живости! Она же была, как настоящая. Но и главное же все: как. «Тату»!.. – Ты же писала – об этом… что-то. Как?.. – И обратилась взглядом с сомкнутыми веками к потолку, вспоминая. После чего – вернулась взглядом к Софии… с двумя лампочками над головой: одну, правда, из которых – видела только она; но и о которой подразумевала и сама София, видя ее отблеск в глазах напротив. – «Финал»!..

– Стоп!.. Анна… То есть, «Тен»! Но… Как? – Так и не поняла ничего София, подползая ближе и рассматривая рисунок «плотно забитый» в и под кожу: так и к которому же еще шли черные линии… отходящие от всех, смахивающие же еще ранее и только лишь «похожие» же уже теперь на ветви дерева, в которых были расположены черные же силуэты людей, меж них и в них, на и в самих же шипах, парней и девушек, но и не в терниях; она же, роза, будто бы еще-уже и замыкала всю эту картину, была итогом… всего! – Так, это… Не «дерево»!.. Это… Стебли роз! А почему: один бутон?..

– Называй: как и называла!.. – Вернулась к ее потерянности, относительно своего имени и ее же все на- и именования, Тен. – Пусть я еще и не все помню. Но… Мне – не принципиально. Вообще и… Во всем. Теперь-то!.. А с остальным-оставшимся… И подавно! Ну а насчет… крайнего?.. Догадайся: с трех раз! – Вернула руку на прежнее место девушка. – Точнее… С одного! Сколько у тебя парней, на сегодняшний момент? И давай: без около и рядом. Она появилась – сейчас; и сегодня! И, да, она – не «забита»… Розой! Как бы ни тавтологично. И… Не «сформирована» Андреем! Линии, со всей левой стороны, образовали ее… сами: сойдясь на ладони!.. И я не знаю – какие будут дальнейшие метаморфозы. Но… В любом случае: это уже интересно!.. – Усмехнулась она, облизнув мельком губы: будто еще-уже и пробуя эти самые метаморфозы на вкус. – Даже, а и тем более для меня! «Главная роза, распущенная на ладони, последняя, как символ настоящей и чистой любви; сплетенные же с ней стебли с жертвами – являют собой спасение и спасителя, что освободит их души, срезав бутоны с тринадцати же роз, а затем, “врастив” их стебли в землю и создав ими “мостик-лестницу” между мирами, чтобы перебраться-подняться по ним-нему, как в “сказке о бобах, гусыне и великане” над облаками, восстановит баланс, равновесие и гармонию». Но и к чему я это все?.. Не к тому… полуживому выродку! – И София съежилась. – Теперь: не крючься – ты! Да. А что?.. Раз уж… «своими именами»: то своими именами. С тебя – люди. С меня: выродки. Короче… Которого вынесла твоя, не менее же все и твоего, ангельская подруга. А к тому, кто, пусть и «повелся» на твоего медведя, на «взбитой» подушке и части одеяло, так же взбитой, будто бы и по твоей же еще фигуре, но, рано или поздно, поймет: что к чему – и мало тебе уж точно не покажется; тем более – в тобой же все и себе придуманном… его же «медвежьем капкане»!

– Но почему: роза-то? – Зацепилась за первую часть ее речи София, опуская вторую: как и прежде же все – не собираясь распространяться о делах… за дверьми комнаты Егора, а уж и тем более слышать «помяни мое слово»; и в том же еще ключе-разрезе – не спрашивая о том, откуда она знает про ее «побег», если они уже не связаны. Или все же: связаны?.. Если не полноценно, то частями, видимо. Но и тогда же все – не чувствуя и не ощущая: она могла слушать и слышать. Но и тут же все: нет. Роза глушит – так же, никак; или пока была: в процессе?.. – В смысле… С ними – связана же ты, а не я!..

– Не просто «роза», милая!.. – Осклабилась брюнетка, откинувшись на вытянутую правую руку назад и крутя левой перед собой, дабы уж и дотошно рассмотреть весь «рисунок»: коль уж и такая не свистопляска, пьянка пошла; ну а и скорее от нечего же и еще более тут и с ней же делать. – Черная роза!.. Не чувствовала ее – в подушке того же все и «своего» медведя, нет? Не-т, конечно! – Ей не требовалось и смотреть на девушку напротив, чтобы уловить ее отрицание-отказ. – Ты же – и не знала еще о ней: до некоторых пор. Не узнала: и до конца! Но… Если досмотришь все сны, что бились к тебе, но и пробились только сейчас, наконец, до конца – поймешь еще и сама: что к чему. Парни-то, поди, уж в курсе!.. – И, взглянув все-таки на ничего так и не понимающую Софию, от того же еще и больше притихшую, она закатила глаза и с грузным выдохом, буквально уже даже и на пальцах, начала разъяснять и объяснять, поясняя. – Там, в ней, подушке и… немного еще в твоей собственной кровушке, посредством семян – были настоящие ее лепестки! Тебе, как, кстати, вообще: хорошо – с ним и ними спалось?..

– Да… Вполне! – Утвердительно вновь кивнула София. – Без кошмаров… Да и снов, вообще! А что?.. Причем тут?.. – Мозг работал – быстрее, чем рот: она просто же не успевала формировать им вопросы, как формулировала их тем и… в голове. – Что с ней и… ними: не так? Мне так никто и не рассказал! А. Думала же, они – не до конца: в курсе.

– А то, что не мне тебе рассказывать – об «Ахиллесовых пятах» демонов: их слабых сторонах-местах!.. У каждого же: свое. Кто-то… Или «что-то». Но: свое. У нас… Нет! «Отдельно». У меня… Как и у Андрея!.. – И София раскрыла глаза, вздрогнув от только и ей же все слышимо-различимого звука, щелчка пазла: последней детали – в общей картине; да-к еще и под светомузыку – в лице той же все и Тен: в виде ее же хитрого голоса и не менее яркого оскала. – Да, милая, разрушать мифы – так «разрушать». Хотела информацию – раньше?.. Получай. Не жалко! И… Да! Я – первая, если что. Хоть мы – и близняшки. Но и я – первая же: была «тут», сестренка, не обессудь!.. И я буду – делать на этом акцент! – И София промолчала, хоть и положительно кивнула: со скрипом, да, но и соглашаясь; а и точнее же все, как и прежде – не отрицая пока ничего и никого. – Короче!.. У меня, как у него, суки Розы, будь она не ладна, но и так же все любима, искренне и… мной, если ты понимаешь, о чем я, а ты понимаешь, на пару же все и с Артемом!.. – Фыркнула та, но и безучастно, хоть и не безэмоционально, продолжая говорить; как и София же – слушать. – А еще и Жени… По связке уже с и от твоего же отца. Перенимать – так «перенимать»! Не «отличаться»: так и не отличаться. Семейные ценности. Силы и… слабости. Весь уклад!.. Удачно совпало, однако! Не скажешь?.. – Тен снова отвлеклась, а Софии даже не требовалось отвечать: риторический же вопрос, да и она сама и не хотела; лишь только вновь спокойно пожала плечами, с желанием поскорее перейти и дойти уже до сути. – Если в чем-то твой отец и шарит – так это в подборке таких же, как он, кадров; и продумывании шагов – наперед! Чтобы, ну знаешь, дать силу и забрать ее: коли что и в случае же чего. «Обесточить»!.. И тут – тоже акцент: твоего и твой! – Что ж, София и с этим смирилась, положительно кивнув: будто бы ей и понравилось бы, услышь она вдруг от нее и «наш». Нет. Ни разу – не ревность бы была; или «зависть». Скорее, встречное неприятие-принятие: если она его «своим» отцом не признает – с какой стати и ей же это делать… за нее; так еще и него, встречно-ответно. – Это: роза!.. Черная роза. Своего рода: яд. Лепестки ее… И семена. И в зависимости от количества, как и качества, структуры и пропорции приготовления: стоит ждать всего!.. От отсутствия двигательной активности… по частям тела; и паралича… повсеместно. До комы и… летального исхода. Смер-ти! В твоем же все случае, и в случае твоего же отца, ангелов: это – отличная защита и… невидимость! Стоит рассыпать их, в свежем виде, вокруг любой фигуры… – Тут София уже даже и открыла рот, чтобы спросить, но была тут же перебита. – Да, как «ведьмовской круг»!.. Как она – исчезает. Вместе с аурой и всем. Вся… Владелец ее, существо, просто растворяется, скрывается и укрывается, прячется: от глаз и нюха. Или… Можно «притаранить», не знаю, в качестве подарка. Поставить в вазу… Рядом где-то. Но, и опять же все, с тем: кого нужно спрятать. Тот же эффект!.. Или… Как и все в твоем же случае – набить ими, высушенными или сухими, подушку: чтобы ароматом избавить, заблокировав, от бессознательного: всякого же рода снов. Будь то: вещие и-ли простые; или вещие и кошмары. От всех снов, которые, так или иначе, могут кого-то и-ли что-то: выдать и запалить!.. Пол-ность-ю! Они же – исчезают-подтираются: враз!.. Ну а сам эффект добьют – уже и семена из сердцевины, смешанные с напитками… или едой. Главное: не переборщить с дозой!.. Они, в отличие от лепестков, «отключают» мгновенно. Но – и не «прячут»!.. Подавляют свет и… тьму. Чуть меньше – обморок. Норма – сон. Чуть больше – кома или… литургический сон. Нюх – сбивается: даже у самой «крутой ищейки»!.. И да. Я же все к тому, что теряется всяческая активность: от голоса и движений… до пульса. Какого-то тепла… и-ли холода тела. Поняла, да? – Развела вновь руками Тен, усмехаясь и будто бы еще так и это же все: взвешивая на чашах «своих» весов. – «Живость»… и мертвость!.. – И вдруг хлопнула ими, соединяя. – Ты – не увидишь и не узнаешь, не услышишь… и не поймешь, не поймаешь это! Никак!.. Разве что – только мертвыми, имея на руках сухие, и как по хлебным крошкам, конфетам или… бобам: до свежих и… живых; но будет ли там: то же.

И тут София даже и вовсе замерла и, казалось, совсем об- и отмерла, уткнувшись своим пустым светло-карим взглядом в пол: в участок его и тот самый «барьер», оканчивающийся в точке между ними. Ссутуленная и согнувшаяся, под тяжестью всего и вся, всех: ее фигуру же то и дело сотрясла мелкая дрожь, затем крупнее и еще, волна за волной и удар за ударом, опять и опять же, снова и снова – мурашки штурмовали ее; от кончиков пальцев ног до, казалось, кончиков волос на голове!.. Слишком много информации. Слишком много подтвержденного… Слишком много болезненного!.. Слишком много болевых вопросов, буквально снедающе-съедающих ее – все то последнее время, и вот, наконец, нашедших не менее болючие ответы: как и точки, в которые сами и ударили; в ней и по ней!.. Но и хуже же всего был не тот самый пласт, что буквально рухнул на ее плечи и придавил, как те эмоции, вызываемые им, чувства и ощущения!.. Но и, несмотря на все, ей не так была важна информация о, и наконец-таки, точно обретенной сестре, сколько об отце. Ведь, и посмотрев на нее еще до, на картине, в экране блокировки телефона и фоне рабочего стола, а теперь смотря уже и после – она полностью отметала и отмела все свои прочие слова и предположения относительно отношения Никиты к Владу, в разрезе пренебрежения, и что она бы сама так никогда бы не сказала о своей сестре или брате, будь таковые и у нее, родные. И да!.. Вот, оно! Никогда не говори!.. И как же ей сейчас захотелось начисто переписать все то, что она писала до, но и уже будучи после. Да и пока же еще: не поздно!.. А Тен, в то же самое время, нахмурилась, продолжая все так же не придавать излишнего значения всему, но и немного напряглась: не слыша ничего, что могло бы сказать – о состоянии девушки напротив. Пока и ее же все вроде просто трясло, трясло и трясет до сих пор: сначала мелко, после средне, затем и крупной дрожью; и вот, сжав край рубашки обеими руками, она, наконец, всхлипнула-просипела:

– То есть… Они его – «прячут», да? Таким, вот, образом… Как и себя! Носят с собой и… при себе, к нему же… эти… самые… розы!.. И… Я была права?!..

– Трудно сказать… – Пожала плечами Тен, теперь уже даже и вынужденная чувствовать и ощущать все то, что чувствовала и ощущала сама София, но и не добавляя к этому ничего от себя: не эмоционируя все так же и особо. – Андрей?.. Вполне мог, да, сбивать с себя подозрения, пребывая там: от лица твоего же отца. Какой-нибудь брошкой там или, тупо, бутонов в кармане пиджака, фрака и… мантии. Мог и обставить твоего же отца – этими вазами, обсыпав и лепестками. Там же – и следить за ним. Время от времени же еще: что-то и проделывая, периодически, с ним. Это – предположение!.. – Тут же уточнила она и выставила свои ладони перед собой, будто, и таким же еще образом, можно было остановить слезливый поток той: но, и на деле, только увеличив его; вновь продемонстрировав ей ту треклятую розу. – Не более!.. Но и то, что тот твой сон – был не мимо, а в руку; а там и в ногу… и во все же тело, как и душу?.. Да! Ты – поймала его, как никогда вовремя… Но и мне же все – не проверить; как и тебе! Хотя, мишку, все же, выкинь… Или прекращай прятать, если не можешь сама с ним расправиться. Дай, вон, Егору его уже, наконец, сжечь! Как и все будущие, возможно, презенты: такого же вида и не такого: но – с насыщением! И не водись ты более – с Артемом. Серьезно!.. Никак! – Прищурилась она и напряглась, стараясь вложить всю свою серьезность и твердость в это. – Он – подосланным казачком был: он им – и остался! А и по моему еще же опыту… – И истеричный смешок сорвался с ее губ. – Можешь понять уже, да? С кем стоит, а с кем не стоит: водить дружбу! В конце концов, их же всех оправдают, а ты – в накладе и за всех же них отдуваешься! Да и он же еще сам – работал с ней; и со мной! Такое… сотворил с тобой. Поимей, блять, уже: гордость и честь!.. – Сорвалась Тен, ткнув себя указательным пальцем в правый висок, но и перенося же все это затем на нее. – Достоинство!.. Пусть, да, пока и не на практике еще! Но и… Солидарность! Заимей их… Уже! Пока и они тебя – не поимели; и не за-имели! Девственность – «девственностью», а и мы, так-то, с тобой – последние!.. Первые… с конца: его же! – Закатила глаза девушка и прикусила язык, сама же недовольная: своими двойными смыслами и стандартами. – И до нас с тобой, в одной, двенадцать – уже были, как с… «куста». Вон, да, а что, тех же самых все и… роз! А бывших, как и алкоголиков, наркоманов – не бывает, сама знаешь. Как и ее… «шестерок». Как и… моих!.. Да и… тем более: человек! Пригрозила жизнями всех и вся, всего, кто был и есть дорог, и дело с концом!.. Он, как мне, так и ей – по гроб жизни, блин, обязан! А остальным – страдай!.. И нет. Мне не стало вдруг «не наплевать»!.. – Открестилась она, замахав руками перед ней и головой. – Просто… Это же – так и выглядит!.. Так: и есть!