Ан Ци
Серебряная куница с крыльями филина
Не прошло и четверти часа, как все трое, сидя за круглым столом, застеленным затейливо вышитой скатертью, беседовали и рассматривали небольшую пожелтевшую фотографию. На ней в строгом костюме с галстуком в полоску был запечатлен аккуратно подстриженный мужчина с усами. Красивое лицо без улыбки. Светлые глаза смотрят прямо, взгляд испытующий и недоверчивый. Мужчине на фотографии могло быть лет пятьдесят, но несмотря на прошедшие годы, каждый, знакомый этого человека, без труда узнал бы его и сейчас. Девочка, разыскивающая дедушку, положила на стол единственное, чем располагала. Со старого листка фотобумаги строго взирал на окружающий мир не кто иной, как Степан Матвеевич Найденов собственной персоной. Он самый, только лет двадцать назад.
Дня за два до появления «внучки» в храме Майский, сидя у Петра в кабинете, в последний раз попытался отговорить своего начальника от «католической акции».
– Как хочешь, Петя, мне эта идея не по душе. Посмотрят они на фотографию, опознают его, и тотчас к нему. Вас, мол, наш глубокоуважаемый, внучка разыскивает. И что тогда? Он их подальше пошлет? Совсем не исключено. Но насторожится он обязательно, а это…
– Погоди, – возразил Синица, – мы же не такие лопухи. Да, фотография очень похожа на Найденова. Только она не его! В ней Володькины парни детали лица грамотно изменили, костюмчик тоже другой. Даже попади она полковнику в руки, он сам сказал бы, что некто в восьмидесятых был на него здорово похож, и конец. И что плохого, что девочка ищет деда? Чего пугаться тут старому отставнику? А главное, как связать это с Эрной? И потом. Ведь «внучка» наша тоже не лыком шита. Она расскажет, что ищет деда, но не хочет навязываться. Пусть ей его, пожалуйста, издали покажут. Пусть, если можно, о нем расскажут немножечко. Она хотела бы рядом посидеть и посмотреть на него. Потом наберется храбрости и подойдет, но не сразу. Привыкнет сначала, а уж затем. И лучше вместе с отцом настоятелем.
– Ну хорошо, убедил. А когда я?
– А ты – вторым эшелоном. Мы как решили? «Внучка» посмотрит на полковника, погрустит, скажет, что да, похож, но не дед! И уйдет. И тут появишься ты. Ты будешь активным прихожанином, станешь новообращенным и будешь участвовать во всех тамошних делах. Прощупаем его изнутри. Попробуем, по крайней мере, прощупать. Олег исчерпал возражения, пожал плечами и послушно отправился в библиотеку готовиться к предстоящему заданию.
Паства у главного католического собора была довольно большой. И хоть тетя Стефка – женщина крепкая, зоркая и приметливая, сразу почти не сомневаясь, ответила маленькой девчоночке, что такого прихожанина, как ее дед, не припомнит, потребовалось время, чтоб в этом окончательно убедиться. Да и не хотелось им с отцом настоятелем ее сразу надежды лишать. А ну, как этот дед за долгие годы неузнаваемо изменился? Впрочем, Стася говорит, что он каждый день ходит в церковь. Нет, не может быть, никто в голову не приходит. Ну хорошо, а кто на него хоть капельку, да похож?
Женщин преклонного возраста среди прихожан было значительно больше, чем мужчин. Ревностные католики знали друг друга в лицо. Кто ж тут похож на деда?
С неделю Стефания присматривалась к людям на каждой мессе. «Внучка» со своей стороны тоже не пропускала ни одной, чем окончательно завоевала сердце одинокой пенсионерки. Она связала для девочки крючком ажурную салфетку в подарок и все старалась ее подкормить домашними пирожками с капустой и яблоками. «Внучка» уминала пирожки и вздыхала. Ее мучала совесть. Она клятвенно обещала себе по окончании дела Савицкую ни в коем случае не забыть, посоветоваться об этом с шефом и сделать ей что-нибудь приятное.
Отец настоятель тоже старался помочь, как мог. Он попросил одного из своих многочисленных помощников, молодых богословов из Польши, применить для розыска деда современную науку. Один из них, Марек, заинтересовался и согласился с большим энтузиазмом. Он увлекался археологией и раздобыл специальные программы, позволяющие археологам реконструировать облик усопших по найденным останкам. Такие программы могут двигаться не только назад во времени, но и вперед. Они, располагая актуальной фотографией человека, показывают старение. А значит то, как – с известной долей вероятности, конечно – он будет выглядеть через пять лет после настоящего момента, через десять, двадцать и т. д. С ее помощью Марек сделал реконструкцию фото «деда» для всех троих. Они внимательно посмотрели на нее, положили распечатки в планшеты и еще раз пригляделись к немногим кандидатам мужского рода подходящего возраста.
Таких оказалось пять. Но трое из них с темными глазами отпали сразу. Приземистый круглолицый украинец родом из Львова был давним знакомым самой Стефки и жил со своей большой семьей и внуками около зоопарка, где и работал уже добрых лет пятнадцать. А последнего из пятерки – старого музыканта, скрипача из оркестра зала Чайковского, высохшего высокого и прозрачного, словно степной ковыль, Владислава Сойку хорошо знал отец настоятель.
– Ну вот что, остается признать, что у нас твоего деда нет наверняка. Но это ничего не значит! И первое, что теперь надо сделать, это отправиться на Малую Лубянку, – однажды подвел он итог их общий усилий.
– Куда-а-а? – ошарашено протянула «внучка», у которой слово «Лубянка» вызвала вполне однозначные ассоциации.– Вы хотите, чтобы моего дедушку искали.
Стася замешкалась, резонно предположив, что школьнице такой ход мысли, пожалуй, не очень подходит. Но «взрослые», к счастью, ничего не заметили.
– Деточка, – затараторила успокаивающе Стефания, – ты, может, и не знаешь, ведь есть еще один действующий храм у нас, у католиков! Он не такой большой и красивый, он скромненький .
– Стефания, моя дорогая! – предостерегающе поднял палец отец настоятель, – право, неудобно, даже грешно гордится перед нашими братьями по вере этим великолепным зданием. На все воля господня! Церковь Людовика Святого Французского несколько. э-э-э. но Вы правы, сходить туда нужно непременно! Если хочешь, я свяжусь с тамошним священником, и тебе помогут, -обратился он к девочке.
«Внучка» сердечно поблагодарила, от предложенной помощи отказалась, но пообещала обратиться за ней, если потребуется. Первым делом ей следовало обсудить дальнейшие шаги со своими друзьями, что она и сделала в ближайшие несколько часов.
– Ну что, Лушаня, как ты сама думаешь, следует дальше эту линию продолжать? Я хочу сначала тебя послушать, – Петр внимательно поглядел на Костину, когда она закончила свой рассказ.-Олега мы не выпускали, пока у тебя был отрицательный результат. Мы можем изменить нашу тактику. А можем действовать так же, как в главном храме собирались.
– Ребята, а почему не проследить его от дома? И выяснить, в какую он церковь ходит? Мы знаем, где он живет или нет? – удивился Олег.
– Где он живет, Олежка, мы не только не знаем, но не пытались узнать. Тем более я категорически против наружного наблюдения за таким старым бобром как Степан Найденов
– Хитер бобер, – промурлыкала Луша под сурдинку.
– Должен быть хитер! Володька, кстати, такого же мнения. Мы ведь договорились не будить зверя в берлоге! Начать наводить справки, где живет разведчик, а потом еще за ним и следить? На этом мы даже с нашим трущобным Гаврошем из Лондона прокололись. Так этот… не знаю уж, бобер или зубр, вполне может слежку заметить. Как он потом поступит? Он же очень опасен, как мы знаем.
– Петр Андреевич, я думаю, поэтому не стоит «внучку» опять использовать. Дойдет еще как-нибудь. Католики общаются между собой, а священники их – тем более. Пусть лучше Олег Николаевич теперь. Я адрес узнала. Это на Малой Лубянке в доме двенадцать. И расписание выяснила. Там богослужения идут каждый день. В восемь утра месса служится по-латыни, потом по-русски. А в выходные вообще на разных языках.
– Вот как? – насторожился Синица, – ну-ка, расскажи подробнее!
– Понимаете, в субботу в шесть вечера месса у них на французском. В воскресение кроме русского читают опять же на французском, английском, а также на итальянском и литовском. Вообще, если у храма Девы Марии прихожане по большей части русскоговорящие, то тут католики-иностранцы, в основном. Сотрудники посольств и консульств, специалисты, работающие у нас, жены и мужья. Все – с бору да по сосенке – кого судьба в Москву занесла.
– Так, так! Это просто отлично, замечательно, моя дорогая! – непритворно обрадовался Петр и заулыбался. Луша с удивлением взглянула на него.
– Я вижу, Вы отчего-то довольны. А я подумала, что если уж не нашла Найденова на Грузинах, то на Лубянке тем более не найду. Что ему делать среди иностранцев? Я решила поискать в Подмосковье, нет ли там какой церкви. Я Вас и раньше хотела спросить, почему Вы так воодушевились, как узнали, что Найденов не православный.
– Сначала просто любопытным показалось. Необычным, а потому обещающим что-то прояснить нам в его мотивах. А теперь. Я подумал, это какая-то ниточка, ведущая к Эльзасу. Уж не встречается ли Найденов там с информантами под предлогом посещения службы? Разведчик все-таки?
– Знаешь, Петя, мне первый раз сейчас пришло в голову, что этот Найденов мог и чужие интересы представлять, – задумчиво сказал тут Олег.
– Что ты имеешь в виду? Я не понял, – ответил Петр.
– Очень просто. Мы все ищем его мотивы. Кроме него пока других врагов не нашлось. Мы выяснили, что враг Найденов, но почему, не понимаем. Так вот, вполне возможно, ты прав. Он с кем-то встречается. В церкви или не в церкви, но враг он не сам по себе, а «от имени и по поручению». И вот сейчас, если мы за ним хорошенько проследим, то выйдем на заказчика. Профессионал вредит, как умеет, а умеет по-разному. Вопрос в том, кому это понадобилось, и зачем.
– Олег Николаевич, – Луша вскочила, ее нежное, миловидное личико засияло. – Это просто замечательно! Все становится так логично и понятно. Он встречается и получает задания. Мы ж не знаем наверно всех, кто может быть заинтересован во Франции, чтобы Эрна не получила наследство. В самом начале работы шеф предположил, что Эрна, сама того не знаю, чем-то владеет – например, землей, или ценностями. А она и вправду владеет, только не в Москве, а в Эльзасе. И пускай ее дядя.
– Да нет, Лу, не дядя, а брат! – поправил девушку Петр.
– Да-да, брат. Я хочу сказать, он вовсе не пытался отнять ее имущество, но кто знает, может эта земля понадобилась соседям, или. Или там алмазные россыпи разведаны, золотая жила.
– А лучше всего нефтяное месторождение, очень актуально! -саркастически закончил Синица.-Но шутки в стороны. Отличная мысль. Теперь только б его не спугнуть!
Здание на Малой Лубянке на первый взгляд на церковь не слишком походило. Храм, выстроенный на месте деревянной церкви по проекту
Александра Осиповича Жилярди в стиле позднего ампира, из общего ряда выделялся шестиколонным портиком, увенчивающим низкий фронтон. Если бы не две небольшие колоколенки за главным фасадом, он скорее напоминал бы музей или бывшее советское учреждение, каких немало появилось в Москве в пятидесятые годы прошлого века. Однако это была самая настоящая церковь с беломраморным алтарем, полуциркульной апсидой, высоким средним нефом и боковыми – пониже. Она была отстроена в тридцатые годы девятнадцатого века и носила имя Людовика Святого Французского.
И Олег Николаевич Майский принялся усердно посещать храм Людовика на Лубянке. Скоро две большие ели по обеим сторонам от главного входа, фонари, которые он называл про себя почему-то «пушкинскими», и широкие гранитные ступени сделались для него привычны. Он посещал мессы, читавшиеся по-русски, примелькался со временем постоянным посетителям, которых было не так уж много, но. никого, похожего на Степана Матвеевича, так и не встретил.
Как быть? Провести однажды тут в церкви целый день? Ведь служб много, даже в будние дни, и то – три, в субботу – четыре, а в воскресение – целых восемь. Да только не покажется ли это странным? Не стоит привлекать к себе внимание. С другой стороны – Найденова не видно пока, но, может, старик болеет? А если он, и впрямь, встречается в церкви с кем-то. О, тогда нужна особая осторожность.
И поэтому Володя Расторгуев предложил следующую тактику. Все-таки, самый главный день для верующего христианина – воскресение. Действительно, не стоит Майскому с утра до вечера мозолить глаза священнику, его служке и министрантам12. Пусть он придет себе на мессу по-русски как обычно. А сам Володя установит наблюдение за входом, и на этот раз проследит за всеми посетителями церкви. Он выбрал себе двух помощников и приступил к делу.
– Мужики, – обратился Расторгуев к двум молодцам, студентам Высшей школы милиции, выбранным им для этой цели, – мы сначала в субботу прорепетируем, отладим детали, а в воскресение проведем полный контроль. Это будет не просто. Церковь работает с утра до вечера. Начинает в восемь – это первая служба. Последняя – в пол седьмого. То есть если воскресных служб целых восемь, то в субботу – только четыре. Хватит для тренировки.
Теперь так. Нас интересуют мужчины старше шестидесяти с серыми или голубыми глазами. Остальное может в течение жизни двадцать раз изменится. Высокий человек горбится с годами и становится ниже, шевелюра седеет и редеет. Можно расплыться и, наоборот, страшно исхудать. Но глаза!
И вот что. Самое главное – ведите себя совершенно незаметно. Нашли похожего – нет, даже хоть чуток подходящего – и не делайте ничего, не телепайтесь! Только мне тут же отзвонитесь, точно опишите его, и кранты. Задача ясна?
Парни покивали и заняли свои посты. А Володя, заранее выбравший себе позицию, позволявшую видеть их обоих и не светиться, понаблюдал сначала за ними самими. Как справляются? Не сачкуют? Потом устроился поудобнее, укутался, застегнулся на все пуговицы и настроил бинокль.
Человеческий ручеек заструился к главному входу, наполнился, набух, и стал понемногу иссякать. Месса началась. Минут через десять после этого в церковь вошел спортивного вида мужчина в приметной красной куртке и вязаной шапочке и сел сбоку. Он прослушал мессу почти до конца, опустил в церковную кружку несколько монет и тихо удалился.
Следующая месса отличалась от предыдущей лишь языком. На этот раз усач похожей комплекции пришел пораньше. Он был одет в серое с синим и мог запомниться длинным шарфом, кольцами обмотанным вокруг шеи.
Одна служба сменялась другой. Прихожане чинно рассаживались, пели псалмы, жертвовали на церковь, негромко звучала разно племенная речь. Володя, извещенный пару раз, что подходящий объект явился, сделал несколько фотографий. Но больше для очистки совести. Старики были вовсе не похожи на отставника Степана.
На русскую службу пунктуально явился Майский, прослушал все и ушел. А Расторгуеву и его орлам предстояли еще две вечерних. В большом промежутке они бегали греться. Пили горячий чай с лимоном из термоса, уплетали сосиски и бутерброды.
Наступил вечер. Стайка ирландских студентов-католиков расселась по скамейкам как озябшие воробьи в ожидании начала очередной мессы. Володя угнездился на своем насесте с биноклем. Он как раз решил размять замерзшие руки, когда затрезвонил телефон.
– Товарищ майор, сейчас из-за угла выплыл один типус в пальто и с палкой. Он приметный – высокий, прямой и с усами. Нет, не как у Вас для второго выхода! Они густые такие и белые совсем. Двигается не спеша прямо к церкви. Идите скорей! – возбужденно доложил студент.
Володя быстрым движением сунул бинокль в футляр, футляр же – в объемистый рюкзак, надежно привязанный двойным морским, чтобы не свалился.
В церковные врата вошел гражданин без шапки в свитере с высоким воротом и круглых, словно у Джона Леннона очках. Он сделал несколько шагов и прямо перед собой увидел четко очерченный профиль высокого старика. Правой рукой тот опирался на темно-красную палку с набалдашником, инкрустированную серебром с перламутром. Левой снял шапку из светлого пыжика, сунул ее небрежно в сумку, висящую через плечо, и вынул роговые очки. У этого старика была военная выправка. Его отлично выбритые щеки слегка запали, но не обвисли. Он мало изменился. Его аккуратная добротная одежда была даже слегка щеголевата. Он него хорошо пахло горьковатым одеколоном. Степан Матвеевич Найденов без всякого сомнения выглядел еще хоть куда!
Володя не сомневался ни секунды. Конечно, это Найденов! Пропустив старика вперед, он прикидывал, где бы поместиться. И, осторожно косясь на идущего впереди, задержался в левом нефе у статуи Людовика Святого в золотой короне со скипетром и державой в руках.
Степан Матвеевич степенно, но, не останавливаясь нигде, двигался к алтарю. Он только перекрестился у входа, потом еще раз у витража Святого Иосифа и привычно опустился на скамью в третьем ряду справа. По сторонам Найденов не смотрел. Ни с кем, не здороваясь и не обменявшись ни единым словом, он ждал начала мессы, раскрыв красный маленький молитвенник.
Расторгуев разволновался и решил, что следует сначала подумать. Он уселся, не теряя полковника из виду, и принялся прикидывать варианты.
Решено! Он посидит минут десять и выйдет. Фотографии нужно сделать, когда «клиент» будет уходить. Здесь лучше не рисковать. И ребят убрать немедленно. Как бы они по неопытности от излишнего рвения ни навредили. Это репетиция. Завтра они все сделают начисто. И с Синицей тоже. Надо срочно доложить и решить, как быть дальше. А сейчас он подождет, потом пройдется около церковных стен, словно любопытный турист, поставит свечку перед образом, полюбуется на… да вот хоть бы на изображение Жанны д Арк или Девы Марии Лурдской. Полюбуется и исчезнет…
Старик слушал, пел со всеми, вставал и садился, листал свой молитвенник, повторял усердно слова молитв. И Расторгуев, углубившись в свои мысли и наблюдения, не сразу осознал, что же это за слова. Что за звуки он слышит? Что журчит, уносится под светлые высокие своды и сплетается в хоралах с янтарным тоном органа?
А сообразив, он выполнил все намеченные хитрые ходы, ускользнул из храма и, сняв своих наблюдателей, понесся, не теряя времени, прямо в «Ирбис».
– Виктория, Петрус! Мы его нашли, – радостно сообщил он изнывавшему от нетерпения Синице.– Сейчас я тебе на дисплее фотографии покажу. Сплетем паутину, и вперед. Пусть Майский крестится, а мы зайдем с другой стороны. Старик, судя по всему, уверовал чертовски серьезно. Я думаю, он и завтра явится. Однако, любопытная закавыка в деле появилась. Вот послушай. Олег последнее время ни одной русской службы не пропускал и – ничего! Сегодня тоже, как обычно, пришел. А мы мелкоячеистой сетью тут же Найденова накрыли. Почему бы? Ты знаешь, на какой мессе он появился?
– Верно, по закону подлости, на последней, – предположил Синица и попал пальцем в небо.
– Нет, милый, не угадал. Так вот, если наша Темочкина права, и он в церковь ходит как на работу, то у меня есть одна идея, отчего Олег его до сих пор не встретил.
– Володька, не томи! Что в ней было особенного, в твоей мессе? Священник ему шифровку передал? Или. постой, ты что, заметил внешний контакт?
– Контакта я не заметил, насчет шифровки оставляю без комментариев, но вот месса эта шла на французском! Я не знаю, о чем это говорит. Может, ни о чем. Завтра воскресение. И у них там целых восемь служб состоится, причем в восемь утра как всегда на латыни, а потом на английском, французском, итальянском и литовском.
– Как? По-русски по воскресениям не читают?
– Нет, почему? Русская есть для детей в полтретьего и для взрослых две вечерних – в пять и половине восьмого. И теперь надо действовать очень аккуратно. Найденов меня сегодня видеть не мог. К тому же я каждый раз менял личину – разные тряпки надевал и даже усы приклеивал. А наблюдал я с крыши рядом с колокольней. Видно великолепно – лучше некуда. Но все равно я пошлю разных людей прямо в церковь, чтобы точно убедиться, на каких службах он бывает и остается там до конца или нет. Если он и впрямь ходит только на французскую, будем думать!
План кампании почти не изменился. Олег представился священнику и рассказал ему о себе длинную трогательную историю. Он объяснил, что хочет креститься, но не только. Он чувствует себя очень одиноким.
Жизнь так сложилась, что у него нет ни семьи, ни друзей. И он мечтал бы познакомиться здесь с единомышленниками. Не проводят ли они вместе свободное время? Он со своей стороны готов любому – старому и малому – помочь, если надо.
Священник доброжелательно выслушал его и уверил, что так и будет. Он представит его со временем активным прихожанам. А пока Олегу надо пройти катехизацию и подготовиться серьезно к святому обряду.
Наблюдение тоже продолжалось. И уже в воскресение полностью подтвердилось догадка Расторгуева. Найденов появлялся в храме неукоснительно каждый день. Но именно и только на французской мессе. Он ни с кем по-прежнему не общался. Кое-кто из постоянных посетителей прихода пытался его приветствовать. Старик вежливо наклонял голову в ответ, но сам ни слова не говорил.
39. Синица как фотокор. Главный вопрос остался без ответа
Потекли дни. Олег исправно готовился и посещал беседы своего пастыря. Приближался день крещения. Он уже был со многими знаком, но только не со Степаном Матвеевичем. Они не придвинулись к цели ни на йоту. Наконец, однажды Синица, который ворчал по этому поводу добрых полчаса, стукнул по столу кулаком и рявкнул.
– Парни… и девчонки! Так дело не пойдет. Олег скоро отправится в Рим паломником и испросит аудиенции у самого Папы. А воз и ныне там. Попробуем другой ход. Мы даже не знаем, когда этот Степан Матвеевич появился в храме Людовика. Он сам-то здесь крестился? Или был раньше православным, а потом католиком стал? А если да – интересно, почему? Прямо про Найденова мы ничего спросить не можем. А посему давайте-ка изобразим дружественного журналиста с фотокором. Нащелкаем кадров на разных службах. Поговорим об особенно активных прихожанах. Порадуемся тому, какие они тут интернационалисты. И тогда разузнаем, о ком только захотим!
– Мне мама звонила. Ее знакомая сейчас на месяц приехала в Москву. Она заведует отделом в Мюнхене в «Tageszeitung».13 Я обещал ее поводить по городу. Она тут не по работе. Но журналист всегда журналист. А в Мюнхене католиков завались. Бавария вообще католическая по большей части. Я ей предложу – чем не тема! И правда, интересно – этот храм даже при Советах не закрывали. Там посольские окормлялись и разные другие нужные иностранцы. А фотокором я стану сам.
Сказано – сделано. Фрау Зайфельд оказалась, и сама католичкой. Она растрогалась и загорелась одновременно.
– О, это будет отличный репортаж из Москвы! И совершенно нестандартный. Никаких дурацких клише про водку и селедку. Ни слова о толстомордых наглых нуворишах и взяточниках. Даже про ортодоксов – так называют немцы православных – тоже никаких разговоров! Жаль, честное слово, что в этом храме не служат на немецком. Но ничего.
В конце концов, три европейских языка – этого достаточно. У нее самой, кстати, хороший английский!
– А французский? – осторожно поинтересовался Петр.
– Я вполне могу объясниться, – заверила его собеседница.
И тогда Синица коротко пояснил, что имеет тут свой профессиональный интерес. Дело деликатное и конфиденциальное. Клиентка разыскивает родных. Ей надо навести справки об одном человеке. Очень аккуратно, чтоб не никого не травмировать и не будить ложных надежд. Поэтому. И он изложил ей свой план.
Петр отправился к отцу настоятелю сам, рассказал о корреспондентке из Мюнхена и без всяких промедлений договорился об интервью. Он получил, вдобавок, и кипу документов. Тут были фотографии – старые и не очень – церковная печать, статьи об истории самого здания, о католической общине Москвы, и многое другое.
Синица быстренько перевел для Рамоны Зайфельд все, что могло ее интересовать, а остальное передал Луше для обработки и осмысливания. И девушка принялась разглядывать любительские фотоснимки, газетные заметки с «картинками» и даже рисунки, сделанные художником -книжным иллюстратором в подарок своему приходу ко дню святого причастия его младшей дочери. Она увидела детскую воскресную школу, веселую стайку скаутов, черноглазых монахинь, приехавших в Москву из Италии с подарками в руках. Тут были фотографии прихожан, украшающих храм к Рождеству, посещение больных, помощь в столовых для бедных. И множество разных лиц – старых и помоложе, молящихся, совершающих паломничество, беседующих о нуждах прихода.
Луша сначала вглядывалась в них до боли в глазах, затем отсканировала материалы и увеличила отдельные лица. Наконец, больше не надеясь на себя, притащила к дисплэю сослуживцев. Все впустую! В конце концов, ей пришлось примириться с неприятной истиной и прекратить бесполезные попытки. Степана Матвеевича Найденова не было ни на одной из фотографий прихода, который он посещал каждый день!
Ну что ж, они смастерили их сами – хорошие снимки дигитальной камерой, запечатлевшей с десяток людей, ходивших на французские мессы. Проделано все было тактично, так, что Найденов не видел никого из снимаемых и снимавших. А собственное его изображение ничем не выделялось из прочих на непосвященный взгляд. Рамона собиралась задать свои вопросы, Синица – переводить, если потребуется. Священник – образованный человек, возможно, захочет побеседовать сам.
Затем они покажут людей, которых сфотографировали. Скажут, что журналистке понравились их лица. Ей хочется рассказать о них своим читателям. И в первую очередь, о троих. Вот они. Девушка – студентка француженка, молодой музыкант с валторной, и этот пожилой мужчина с усами, похожий на отставного военного.
Рамона Зайфельд шла немного впереди, за ней, слегка отстав, Петр нес свою аппаратуру. Она оглядывалась по сторонам и то и дело, приветливо улыбаясь, просила «дорогого Питера» щелкнуть что-нибудь занятное.
Мы говорим «щелкнуть», хоть щелкают, собственно, орехи. По лбу тоже щелкают. Как там, у Александра Сергеевича работник Балда поступил с бедным попом? Я никогда не любил этой сказки и не мог понять, как можно вообще такое детям читать. «Вышибло ум у старика!» – жуть зеленая! – подумал Петр.
По-немецки это самое слово в дословном переводе означает не «щелкнуть», а «выстрелить». Какие-то у меня своеобразные мысли перед этой встречей. У нас еще достаточно времени до назначенного часа. Рамона хочет осмотреться и наметить, что нам потом поснимать. Еще ее интересует, как служат в России. Секретарь святого отца предупредил, что там сначала пройдет панихида, а потом уж беседа с нами состоится. Тут никогда не знаешь, как сложится, возможно, придется подождать.
– Рамона в соответствии со своими представлениями о вежливости пригласила отца настоятеля поужинать в ресторане «Че Гевара» по соседству после интервью. Я ей говорю – он экстремист, чтоб не сказать, террорист, этот Че. Его даже коммунисты не очень привечали. Экспортом революций, де, занимался, в то время как надо все-таки революционной ситуации дожидаться. Так удобно ли в ресторанчик с таким названием служителя культа привести? – рассказывал Синица перед днем решительной встречи своим ребятам.
– На Кубе, насколько я помню, со священниками тоже не церемонились, хоть испаноязычное население традиционно ревностные католики, -заметил Олег.
– Вот именно! Но Рамона отмахнулась от моих слишком политкорректных опасений. Там кухня хорошая, говорит, я пробовала, и вся недолга!
На этот раз в будний холодный сумрачный день церковь была заполнена только наполовину. Петр и Рамона осторожно на цыпочках вошли под церковные своды и беззвучно опустились на заднюю скамью.
Звучал орган. Торжественные печальные звуки окатили их густой волной, и немедленно веселое оживление журналистки сменилось тихой серьезностью, а у Петра защемило сердце.
На возвышении справа от кафедры стоял закрытый дубовый гроб. Он был окружен лилиями и розовыми махровыми орхидеями. Сам постамент был задрапирован тяжелым темным бархатом, уложенным крупными складками. На лакированной коричневой крышке гроба с большим крестом и бронзовыми ручками и окантовкой дрожали блики света. Музыка смолкла, и священник взошел на кафедру.
– Все мы – родные, близкие и друзья покойного понесли невосполнимую утрату. Он так внезапно ушел от нас, что мы не успели привыкнуть к этой мысли, такой важной и естественной для каждого христианина! Его час настал, и наш Отец протягивает ему руки со святого престола. Ему, нашему брату во Христе, лучше там, где он сейчас. А нам… Нам тяжело без него. И мы должны быть мужественными! Наш долг – вспоминать его полную достоинства и благородного служения жизнь и молиться на него.
Друзья! Все мы скорбим вместе с сыном усопшего и его семьей. Он сам скажет сейчас прощальное слово о своем отце.
Мужчина лет сорока сменил настоятеля прихода. Он помолчал немного и откашлялся. Это был человек высокого роста и плотного телосложения с хорошо развитым плечевым поясом и крупными руками и ногами. У него были очень светлые густые волосы, зачесанные назад и немного набок и леденистые небольшие серые глаза. Черный траурный костюм сидел на нем как влитой. А белоснежная рубашка и черный пластрон скорее наводили мысли о торжестве, чем о похоронах. Но на его лице читалось непритворное горе
– Я так внезапно потерял отца, – начал он. Петр приготовился было слушать, но тут за его спиной произошло едва заметное движение. Сзади сели двое, и его внимание невольно переключилось на их тихие, еле слышные голоса.
– Зденек, покойный Штефан был военный. А почему гроб не накрыли государственным флагом? – говоривший слегка заикался и произносил слова подчеркнуто медленно.
Синица скосил глаза назад. Двое молодых людей в сутанах наклонились друг к другу и оживленно шептались.
– Они устроили сначала гражданскую панихиду. Я там был от прихода. Видишь во втором ряду одинаковые спины? Это его сослуживцы. Пришли все-таки. Там они речи говорили, награды на подушечку выложили и флаг тоже, конечно. С флагом, правда, была отдельная котовасия. Военные – все старые отставники, как и он – хотели красный советский. А сын требовал российского!
Ответил его собеседник. Он говорил по-русски безупречно, но с легким акцентом.
– Слушай, по-моему, спины как спины. Как ты их различаешь? Но неважно. И что же с флагом?
– Поспорили немного между собой и порешили, что будут оба. А к нам не захотели ни один приносить. Церковь, и даже не православная! Все его прежние соратники были страшно удивлены и недовольны, узнав, что Штефан католик. Когда же стало известно, что он завещал приходу свое имущество…
