Ан Ци
Серебряная куница с крыльями филина
– Извините, я не понимаю, – ответил Делоне.
– Говорите по-английски! – по-прежнему не поворачивая головы, повысила голос девица.
Это Поль понял, но ответить не смог. Он только повторил, что английского языка не знает. А потом сдержанно добавил, что вовсе не обязан выучить английский, чтобы предпринять путешествие в Израиль. Документы у него в порядке, а его благотворительная миссия…
«Контролёрша», вероятно, смекнула, что зашла слишком далеко. Солидный господин с седыми волосами и французским паспортом может пожаловаться на такой «тёплый» приём. Она подозвала стоящего рядом молодого человека в форме, и он заговорил на вполне приличном французском.
– Здравствуйте, господин Делоне! Скажите, пожалуйста, Вас встречают?
– Да, конечно! – обрадовался Поль. Я приехал с благотворительной миссией от имени католическо-иудейского общества дружбы города Реймса. Меня тут должны ожидать сёстры *** монастыря.
– Вы их давно знаете? И ещё. Вам известен адрес, где они проживают?
Господин Делоне похолодел. Нет, он сестёр никогда не видел. Никакого адреса он, естественно, знать не мог. Он должен был препроводить ещё одного врача – монахиню в помощь здешним труженицам – медикам, принимающим бесправных и неимущих. А сёстры отправят его дальше. Он давно хотел посетить паломником святые места. А затем он прочитает курс лекций как крупнейший специалист по сапрофитам израильским ботаникам в университете Бер Шева. Но это сейчас к делу не относится. Что сказать? Кажется, его заподозрили в нелояльности. А может, и в связях с террористами!
Но пограничник, в ответ на сбивчивые и испуганные попытки всё это кратко изложить, внезапно смилостивился. Он внимательно изучил паспорт и улыбнулся.
– Проходите, пожалуйста. Желаю Вам приятно и с пользой провести у нас время.
Всё остальное прошло без сучка и без задоринки. И не прошло двадцати минут, как Селина и Поль устремились к трём приветливо махавшим им женщинам с небольшим плакатом в руках.
– Добро пожаловать, сестра Цецилия! С приездом, господин Делоне!
– Сестра Цецилия? Ну конечно! Это же её имя. В миру – Селина, а в монашестве… Селина почувствовала, как ей в глаз попала соринка, и на минуту сняла очки. Ее спутник покосился на нее.
Какого необычного цвета глаза у этой женщины. Они напоминают… Но додумать ему не удалось.
– Ну вот и всё. Вы приехали, слава богу! – услышал Поль и начал здороваться и знакомиться со встречающими с нескрываемым чувством облегчения.
Сумерки опустились на город. Люди уже вернулись с работы и ужинали по домам. Сквозь жалюзи мелькал свет, но на улице было пусто, когда в проёме трёхэтажного строения появилась одна невысокая фигурка, потом следом за ней две других, до странности похожих на первую. Все трое заспешили было вниз по переулку, как вдруг остановились, обменялись несколькими словами и встревожено оглянулись. Но тут показалась четвёртая. Её, видимо и ждали.
– Ну что, сразу домой?
– Сегодня можно и посидеть где-нибудь, съесть мороженое!
– Ах ты, сластёна! Ладно, я не против. Только пусть будет хороший кондиционер.
– Пошли-пошли! А мы сегодня даже поплавали. Такая благодать. Хороший бассейн у этого благодетеля!
– Благодать и благодетель! Как ты странно его называешь.
– А что ты предлагаешь? «Меценат» во всяком случае, не подходит, это покровитель искусств. «Жертвователь» звучит странно.
– Хорошо, ты меня убедила, пусть будет благодетель. Знаете, что девочки, я придумала. Пойдём к Джафару. Туда не ходят франкоязычные. Сядем в павильоне и спокойно поговорим по-французски. А если станет прохладно, у него эти комнаты есть, где кальян курят. Просто закроем дверь.
– Ешьте своё мороженое, а я с удовольствием пахлаву возьму!– Ох, пошли скорей, а то я лопну. Мне страшно хочется вам всё рассказать. Кстати, тебе, Цецилия, придётся потерпеть. Я вовсе не хочу оскорбить твои чувства. Но эти бедняги, мои сегодняшние пациенты, совершенно изуродованные своими о-о-ч-чень религиозными родителями! Не зря у «Мастерс и Джонсон» таблица приведена, и там…
– Это, между прочим, твоя библия – «Мастерс и Джонсон»! И не волнуйся, я терпеливая.
– Что ты удивляешься, я же профессиональный сексопатолог, а ты говоришь, что начинала с гинекологии и урологии. У тебя, верно, кто-нибудь другой в корифеях.
– Да я, если серьёзно, тоже считаю, что они классики. С этой фундаментальной работы и началась наука сексопатология в современном понимании этого слова.
– Вот кстати, мы сегодня должны решить, кто будет лекцию читать в университете – ты или я. Девчонки всё-таки не специалисты. А кафедра просила.
– А что? Сейчас и решим. Можно аббата и наших коллег спросить, кто им больше понравился как лектор. Мы же все уже тут что-нибудь да читали.
– А знаете, давайте просто жребий тянуть!
На этом месте оживлённый разговор сестёр прервался – надо было переходить улицу. Загорелся зелёный, и они дружно устремились к широкой «зебре».
Эта улица ведёт к морю.
– Ну вот видишь, ты уже разбираешься, а говоришь, что сразу заблудишься тут одна!
– Можешь не сомневаться. У меня плохая зрительная память. Я стараюсь, когда, к примеру, еду на машине, заранее разузнать маршрут. Хотя «навигацию» не люблю. И потом, ты здесь уже работала, а я совсем плохо знаю город.
– Нам уже недалеко. Видишь, эти бесконечные магазинчики с тряпками в нижних этажах?
– Некоторые – совсем недурные.
– И ювелирные изделия здесь красивые! Только, на мой вкус, многое ярковато.
– Это же юг. Здесь любят яркие и броские вещи.
– Подождите девочки, так мы проскочим. После этих уличных продавцов…
– Каких?
– Вот стоят с орехами, сушёными фруктами, курагой, изюмом и всякими другими штуками, которых я не знаю. Например, это жёлтое…
– Это шафран.
– Стоп, нам теперь во внутренний дворик.
Четыре совершенно одинаково одетые женщины в монашеском платье и солнцезащитных очках, похожего роста и комплекции, а потому мало отличимые друг от друга, вошли в арку между двумя домами и очутились в саду с беседками около небольшого «фонтана слёз», окружённого несколькими деревцами. В одной из них, зелёной сидели солидные темнолицые мужчины, беседовали и пили чай из стеклянных грушевидных стаканчиков. На открытой террасе – галерее тоже стояли столики, за которыми ели, балагурили и курили ещё человек десять. Эти тоже были только мужчины.
Монахини, однако, нисколько не смутились.
– Если бы я не знала, что это Израиль! Совершенно как в Турции!
– Понятия не имею, как в Турции. А вот в Судане…
– Или в Марокко!
Обменялись они репликами и остановились. В это время один из собеседников – немолодой сильно поседевший дочерна загорелый человек в белоснежной рубашке – встал, подошёл к посетительницам и почтительно их приветствовал на ломаном английском.
– Здравствуйте, добро пожаловать, глубокоуважаемые сёстры!
– Здравствуйте, господин Наджафи! Рада Вас видеть. Как Вы поживаете? Как себя чувствует Ваша мама? – заулыбалась ему навстречу одна из сестёр.
– Спасибо, гораздо лучше. Ей очень помогла Ваша мазь. Рука стала быстро заживать. Если бы Вы на следующей неделе смогли ещё раз…
– Непременно! И лучше послезавтра, потому что мы уезжаем.
– Вы никак не хотите мне сказать, сколько я Вам должен. Ваш гонорар…
– Ещё одно слово о деньгах, и я больше не приду. Вы лучше позаботьтесь, пожалуйста, чтобы нам не мешали. Мы хотим отдохнуть после работы, и нам надо поговорить.
– Я сейчас сам накрою в голубой беседке, госпожа доктор! Там есть занавески, мы их задёрнем до половины. А если станет прохладно, перейдите в дом. Я для Вас закрою одну кальянную и не велю в ней курить. Стоит Вам только сказать! Может Вам нужно умыться, я хочу сказать… я могу проводить Вас наверх, и моя жена…
– Спасибо, это очень любезно с Вашей стороны. Но сегодня один состоятельный человек, который много жертвует в пользу неимущих, пригласил нас искупаться в его бассейне. Мы уже привели себя в порядок.
Сёстры направились было в беседку, но хозяин не уходил. Он мялся и явно хотел ещё что-то добавить.
– Вас что-нибудь беспокоит, господин Наджафи? Может, Вы сами нездоровы?
– Нет, со мной всё в порядке. Но… скажите, пожалуйста, ведь Ваши подруги тоже врачи?
– Мы все дипломированные врачи.
– Видите ли, моя дочь, она уже два года замужем. У них ещё нет детей, и я не знаю женщины-врача, которой бы доверял. А к мужчине без крайности… Ну, Вы понимаете! Я Вам прямо скажу, я думаю, всё дело в её муже. Но этот молодой осёл ни за что не пойдёт к доктору. И они -вся его семья – обвиняют девочку. С этим надо что-то делать. Она сохнет на глазах. Если среди вас есть женский врач…
– Понятно. Мы её обязательно посмотрим. А недели через полторы начнём снова работать в Иерусалиме. И тогда, если потребуется, Вы нам её туда привезёте. Мы вот что сделаем. Приезжайте все втроём. Заманите этого молодого мужа. Он как к ней относится?
– Да он парень ничего. Работящий и Лейлу любит. Только гонору слишком много.
– Вот и скажите ему, что его молодая жена нуждается в его поддержке. Она же так переживает! А если мы выясним, что у неё на сто процентов всё в порядке, то напустим на парня нашего коллегу-мужчину, специалиста по этому вопросу. Тот ему что-нибудь сочинит и проведёт нужные обследования. Понимаете, если дело, правда, в муже, ведь можно же полечиться! А не поможет, так воспользоваться искусственным оплодотворением. Я Вам подробно всё объясню, когда приду посмотреть госпожу Камалу.
Джафар Наджафи рассыпался в благодарностях, и через несколько минут маленькая компания уже расположилась на мягких пёстрых подушках перед круглым столом, уставленным стеклянными вазочками с фруктами, мороженным, пахлавой и шербетом. Перед ними появился гранатовый сок со льдом, благоухал зелёный чай с лепестками жасмина, а чудесный аромат кофе с корицей смешивался с нежным запахом ванили и жареных орехов.
– А теперь рассказывай. Кто говорил, что сейчас лопнет? – подначила сестра, сидящая слева, свою подругу
– Сейчас, прожую.
– Окей.
– Ну, слушайте. Были у меня сегодня двое пациентов, супружеская пара. Обоим за тридцать, девять лет женаты и ни разу, нет, вы понимаете, ни одного единого раза у них не было нормального коитуса! Наконец, она на исповеди рассказала обо всём своему священнику.
– Что, на исповеди прямо так и сказала?
– Ну, как сумела. Она начала с того, что они оба мечтают о детях, но это совершено невозможно без… А у них этого нет! Тот, естественно, тактично попытался выяснить, почему. И тут оказалось! Оба из очень религиозных ортодоксальных и патриархальных семей. Познакомились в издательстве религиозной литературы, где оба работали. Он предложил ей руку и сердце. До неё никакого сексуального опыта не имел. А уж она! У них в семье царствовал и правил отец. Всё, что сколько-нибудь касалось отличий мужчины от женщины, было под строжайшим запретом. Даже вопросы гигиены. Да и вообще всё запрещалось! После школы сразу домой. Никаких подруг. Никакой литературы, кроме религиозной, не говоря уже о прочих бесовских искушениях -телевидении, кино и т. д. Ну и никакого представления о том, что, собственно, должно произойти после свадьбы, эта девушка не имела. Мама ей велела слушаться мужа после венчания, и это всё. Совершенно как в девятнадцатом веке. Вот теперь и представьте, он пытается разобраться, где у неё что и куда ему, вообще говоря, надо…
– Прекратите хихикать, тоже мне – монахини!
– Я продолжаю или как?
– Ну конечно! – был общий, в один голос, ответ.
– Так вот, он ищет, а она, в полном соответствии с представлениями о девичьей скромности, сопротивляется! Пытается чем попало прикрыться ну и т. д. И так день за днём. В результате – обоим только неловко. Ей иногда больно. Потом больно всегда, и уже просто нестерпимо. И он эти попытки стал предпринимать реже и реже. Так и жили.
– Да у неё, небось, вагинизм!
– Возможно.
– Или диспареуния (Dyspareunie). Всё, что хочешь. Может быть, и вагинизм и диспареуния вместе взятые. Уму непостижимо – девять лет, ты говоришь? Девять лет!
– А как получилось, что она у нас оказалась?
– Очень просто. Поскольку в этой истории всё, наоборот, то нормальный и вполне современный священник направил её к врачу. А тут мы приехали, и всё совпало. То, что мы женщины, что все с сексопатологическим опытом и в тесном контакте с нашими патронами, как католиками, так и протестантами. Словом, она попала ко мне. Теперь будем все втроём искать выход.
– Что ты собираешься делать?
– Сначала, само собой, двустороннее промывание мозгов. Поодиночке, а потом вместе. Затем доскональный гинекологический осмотр и гормональный анализ. Мужа тоже надо протестировать. Неизвестно, как на взрослых молодых людях чисто физиологически всё это уродство и вынужденное воздержание сказалось. Потом поработаем с ней, изучим её реакцию на возбудители. Надо ещё понять, каковы там моральные барьеры и какого свойства. Хорошо бы с ней немного с имитаторами поработать, подготовить. Всё это я им в Иерусалиме организую. Здесь нет ни времени, ни специалистов. Ну и наконец, подберём дозу возбудителей, обстановку, обговорим соответствующее место и устроим им на десятый год супружества первую брачную ночь!
– Но такая программа стоит уйму денег и потребует много времени.
– Ну конечно! Это вполне благополучные люди, вовсе не наш контингент, просто патрон очень попросил принять. Я, и надеюсь, если понадобиться, мы все будем только осуществлять общее руководство и надзор. А проводить терапию станут иерусалимские коллеги.
– Я, как Вы понимаете, полезла сразу в «Мастерс и Джонсон». Нашла одну таблицу. Там выделены факторы, из-за которых у мужчин возникает вторичная импотенция. Всего семь.
– Алкоголь, диабет и всё такое?
– Это тоже, но ещё материнская и отцовская выраженная доминантность, гомосексуальность и! внимание! ортодоксальное религиозное воспитание! То есть ситуация, при которой в сознание вбивается мысль, что интимные отношения с женщиной – страшный грех и грязь! И вот что меня поразило…
– Подожди, я знаю! Правда, я понятия уже не имею, сколько там точно было факторов. Какие – ясно из общих соображений. Но после проведённого лечения удивительным образом самые худшие результаты, самое большое число неудач было вовсе не у гомосексуалистов, даже не у алкоголиков, а у этих «ортодоксально» воспитанных мужиков!
– Верно. У алкоголиков из тридцати пяти испытуемых после лечения получилось восемь неудач, чуть больше четверти. А у «религиозных» -из двадцати шести тринадцать, то есть ровно половина.
– Ох, и до чего же мне всех, абсолютно всех жалко! Я думаю о том, сколько ни в чём не повинных, но совершенно по-разному ущербных людей. С одной стороны наши убогие нелегальные эмигранты, с другой тоже полно всякого. Поэтому, кстати, к нашей лекции давайте серьезно отнесемся. Любое просвещение в такой области, даже среди коллег страшно важно.
– Когда у нас лекция?
– Уже послезавтра. Надо решать. А ты о чем думаешь?
– Я думаю, как по-разному отзывается это: «Вначале было слово»!
– А я всё время вспоминаю Гёте с его: «Творение не годится никуда!»
27. Лекция об истории сексопатологии
В «малую инфекционную» аудиторию на втором этаже было два входа. Один – прямо около кафедры. Но интернист Виктор Якоби, который слегка опоздал, решил потихоньку проскользнуть сзади, чтобы не мешать. Он шепотом извинялся и старался побыстрей пробраться к приятелю-хирургу, занявшему им место в предпоследнем ряду. Человек пятьдесят мужчин и женщин, собравшихся на лекцию, организованную миссией «Поможем вместе», пришли больше из уважения к её щедрым пожертвованиям на медицинские цели. Но сейчас они сидели, доброжелательно улыбаясь, и внимательно слушали, даже не шушукаясь, как обычно, между собой.
Проектор был включён, изображение сменилось, и на экране возникло несколько портретов. Лектор в белом свободном костюме с белым шёлковым шарфом на голове длинной указкой коснулась одного из них.
Приходится слышать, что сексология возникла в конце девятнадцатого века. Её основателем называют невропатолога Рихарда фон Крафт-Ебинг. Ещё одна дата – начало двадцатого столетия. В этом случае у истоков науки стоит врач, специалист по кожным болезням Иван Блох. Однако представляется куда более справедливым полагать, что сексология много старше. И ей насчитывается уже по меньшей мере полтора века. Основателями же её следует считать двух учёных -католика итальянца Паоло Монтегацца и протестанта немца Карла Хайнриха Ульрихс.
Трудно представить себе более разных людей, чем эти два пионера из пионеров. Врач, антрополог и писатель Монтегацца любил женщин и прежде всего свою собственную мать, как ничто другое в мире. Он сделался университетским профессором и умер, всеми уважаемый, будучи сенатором Итальянского королевства. Ульрихс – юрист, писатель и латинист, любил мужчин и прежде всего юных солдат! Ульрихс пребывал в убеждении, что в его мужском теле живёт женская душа. Он боролся с бесконечным количеством оскорбительных памфлетов, направленных против гомосексуализма, и мог бы, благодаря своему мужеству, называться первым швулем, как сказали бы в современной Германии, во всей мировой истории. Ульрихс умер, преследуемый и абсолютно одинокий, в итальянской Абруцце.
Любопытно, что само слово «сексуальность» мы не встретим ни в библии, ни у Гомера или Шекспира. Это вовсе не пустяки. Очень существенно, что самые различные наименования предшествовали появлению термина – сексуальность. Мантегацца говорил о «Piacere» и «Amore» между мужчинами и женщинами там, где наши современники толкуют о «желании» и «любви» между гетеросексуалами. Свою область знаний он именовал просто «наукой» или «наукой наслаждения». Ульрихс – о безымянной любви, об ощущении обладания определённым полом. Мы ведём речь о гомосексуальности, о половых предпочтениях и половой самоидентификации. Я знаю, здесь собрались самые разные специалисты, но в том числе и мои коллеги. Интересно, знает кто-нибудь об этих двух?
Обратилась лектор к слушателям, которые в ответ оживлённо зажужжали и задвигались. Одна быстроглазая брюнетка лет сорока из третьего ряда хорошо поставленным голосом преподавателя ответила.
– Знаете, я эти два имени никогда не встречала. И неудивительно -специально историей вопроса не занималась. Зато я знаю Блоха. И нахожу, что они – во всяком случае, на первый взгляд – оба люди куда более симпатичные, чем Блох. Он так рекомендовал бороться с детским онанизмом: совсем маленьким мальчикам ручки привязывать к краям кровати или плотно шнуровать рукавчики. А детям постарше грозить ножом или острыми ножницами.
– Как – грозить? Чем это? – раздались вопросы с разных сторон.
– Да очень просто – перехватила инициативу лектор. Оттяпать что-нибудь от этого местечка, которое совершенно непозволительно теребить. Даже делать небольшие превентивные операции предлагал! И, кроме того, хорошенько отстегать проштрафившегося ребёнка. Ещё и хвалился, что такие методы имеют успех.
– Вот теперь начинаешь понимать Фрейда с его этой облигатной «боязнью кастрации» у мальчиков! Если подобные способы борьбы с подростковым онанизмом были широко распространены… – кивнул сосед Виктора психоаналитик.
– Точно. А ещё не забудьте иудейское и магометанское обрезание! Такое переживание у малыша может сохраниться надолго, – подхватил один из присутствующих.
– Вот и продвинулись, – поддержала разговор лектор. – А Блох в современном понимании часто был ретроградом. Его основной девиз гласил: «Ты хочешь только того, на что имеешь право». Завязалась дискуссия, которой она явно была рада.
– Он имел в виду: «ты можешь, или скорее, должен хотеть?» – прозвучал опять вопрос.
– Вероятно. Только это от нас не зависит – хотеть или не хотеть. Другое дело – что себе позволять. Слушайте, а отношение Блоха к гомосексуализму?
– Тут он был достаточно противоречив, – ответила лектор, поправив дымчатые очки.
В нём консерватор и моралист боролись с учёным. Он признавал только гетеросексуальные отношения здоровыми и естественными. Называл каждого гомосексуалиста «источником инфекции» и считал, что обычные тюрьмы тут не помогут, а вот принудительное лечение в закрытом стационаре очень рекомендовал, чтобы это противоестественное стремление искоренить! Однако с течением времени он смягчился. В 1907 году Блох писал, что к его немалому удивлению, в гомосексуальных наклонностях ему признавались совершенно здоровые высокообразованные люди, в том числе из прекрасных семей. Талантливые исследователи, знаменитые учёные, даже известные теологи!
– Вы ещё одно имя называли: Крафт-Эблинг.
– Верно. Интересно, что его на самом деле звали… Приготовьтесь, пожалуйста! Внимание! Рихард Фридолин Иозеф Фрайхерр Крафт фон Фестенбург на Фронберге названный Эблингом!
Час, отведённый на саму лекцию, пролетел незаметно. Несколько слов благодарности в заключение сказал заведующий кафедрой, затем глава Миссии. Израильские врачи подошли к выступавшей и её трём подругам в монашеском платье, и они все вместе направились к выходу из университета. Виктор с приятелем, обмениваясь впечатлениями, шли позади этой группы.
– Поехали ужинать, Вик! – хлопнул его по плечу Давид, – я приглашаю. Ты на меня не сердишься, что я тебя на лекцию затащил?
– Совсем нет, я с удовольствием послушал. Я об этом мало что знаю, да и о самой Миссии, обо всём этом: «Поможем вместе!». Ты бы мне в двух словах рассказал?
– Это, знаешь, интересная и благородная штука. Дело происходит в рамках экуменических современных идей, которые объединили самых разных активных… уж и не знаю, как их назвать! Одна из этих сестёр-врачей, а я с ними знаком немного, называет их «благодетелями». А по-моему – «благо-деятели» даже лучше. Словом, собрались священники разных конфессий, привлекли порядочных и неравнодушных людей с деньгами и организовали миссию, где оказывают помощь бесправным, убогим, бедным. Без разбору и анонимно. Особенно это важно для нелегальных эмигрантов. Конечно, они часто работают на грани фола, и с законом в таких, видишь ли, своеобразных отношениях. Начальство о них знает и старается не трогать. Они делают грязную и необходимую работу. Имеют дело с людьми, которых все сторонятся. Да ещё совершенно безвозмездно. Лектор, сестра Цецелия, тоже из их компании.
– Подожди, – нахмурился Давид, – а я где-то об этом слышал, но только в ругательных тонах.
Он приостановился, чтобы достать сигареты.
– Может, наши «религиозники» недовольны, что чужие вмешиваются? Это всё затеяли христиане, – пожал плечами Виктор.
– Нет! Если бы ты не спросил, я б не вспомнил. Представляешь, получаю как-то по электронной почте послание на целую страницу. Я бы не открыл. У меня фильтры стоят, но там шапка была от Пограничного госпиталя. Я решил, что это один сокурсник. Он там работает.
Так вот, пишут какие-то агрессивные ослы от имени общества «Здоровый патриархат». Призывают присоединиться, да ещё на четырёх языках! Честят всех, кто помогает «всяким проституткам», и особенно почему-то иностранок-врачей, проклятых баб, которые под видом монашек поощряют тут у нас разврат и неповиновение женщин мужчинам. И как раз от имени миссии «Поможем вместе»! Жена моя очень возмущалась, а я смеялся. Каменный век какой-то. Там было много разного бреда, да я стёр и забыл. А сейчас вот…
– Забыл и правильно сделал, – отмахнулся Виктор и заговорил о другом.
На улице было значительно теплее, чем в здании. Вкруг него был разбит небольшой сад. Послышался шорох. Это заработали розетки и трубки капельного орошения, и на газон опустилось облачко влаги. В лицо пахнуло ветерком, и в вечернем воздухе разлился нежный запах петуний.
Они повернули уже, было, к стоянке, где Якоби оставил машину, как вдруг из-за угла вылетел джип. Визг тормозов и возгласы испуганных людей заставили друзей обернуться, и всё дальнейшее произошло прямо у них на глазах.
Джип замедлил ход точно около остолбеневших от ужаса монахинь, и из его окна раздались выстрелы.
– Террористы-ы-ы! – завизжал тонкий мужской голос и смолк.
Дверь машины распахнулась, и из неё выскочили двое. Они схватили женщину в белом платье и одну из монахинь и мгновенно затолкали внутрь. Снова затрещала очередь. Взревел мотор.
Никто ещё не успел ничего толком понять, как зелёная пятнистая машина с бандитами и похищенными рванула с места и умчалась, через минуту скрывшись за поворотом.
28. Родители барона. Его юность. Аавнтюристка и ее ребенок
Петр и Анита посидели вечером в Кольмаре в «Синем попугае», повздыхали. Надо было прощаться. Они заказали фазана в красном вине с сельдереем, а на десерт сыр и виноград, и съели все это не спеша. Потом сели в машину и поехали в имение Шайи. Там они обошли вокруг дома, взявшись за руки, а затем отправились прямиком в аэропорт. За рулем сидела Анита.
А уже на следующий день она, угнездившись в любимом кресле на «командном пункте», азартно переругивалась с бухгалтером и веселой язвой в цветастом платье из банка «Кредит и Надежность». Отпуск кончился. Начинались обычные будни.
У Петра тоже жизнь вошла в нормальную колею. Потянулись неделя за неделей. Было решено взять паузу и немного подождать.
Из Базеля новости пришли обнадеживающие. Паше стало лучше. Его отец Куприянов собрался в Швейцарию.
Господин Ренье со своей стороны с удовольствием «окучивал» московских клиентов и без устали искал сведения обо всех возможных родных и знакомых Эрнста де Коссе в послевоенные годы. Однажды вечером он позвонил и с воодушевлением сообщил, что сделал потрясающее открытие. Синице пришлось несколько напрячься, так как от возбуждения французский акцент Ренье усилился. Но в главном скоро не осталось никаких сомнений. Новости появились такие важные, что архивариус решил их изложить письменно и послать курьерской почтой.
– Во избежание недоразумений! – объяснил он.
Я посылаю Вам также очень, о! очень подробное письмо от родственников баронессы Агнес. Помните? Тех, которые не смогли с нами встретиться в Кольмаре. Это обязательные и обстоятельные люди. Они ничего не забыли. Мы увиделись. И они тоже решили все записать. Они… Знаете, приняли близко к сердцу, что у них может появиться молодая – а для них все молодые – кузина.
– Курьерская почта? С подобным сервисом «Ирбису» до сих пор еще дела иметь не приходилось. Синица отнесся скептически к утверждению Ренье, что он завтра, в крайнем случае, послезавтра получит отправленный отчет. Обычная почта работает отвратительно. Так почему курьерская должна быть лучше? Деньги возьмут, это да. А потом.
Но наутро Петр от нетерпения не находил себе места. Ренье, вошедший во вкус и сам увлеченный необычным делом, не захотел ничего рассказывать. А потому шеф «Ирбиса» чертыхался и ворчал, что француз мог бы послать по электронной почте короткую выжимку, а уж подробности. Не позвонить ли ему и попытаться все же повыспросить, хоть и не фасон? Как вдруг раздался звонок, и плечистый молодой человек в красно-белой форме с нашивкой «Гермес» вручил ему белый пакет и попросил расписаться.
– Послушайте! Подождите, пожалуйста! – от неожиданности Синица растерялся. Он хотел поблагодарить курьера и заметался в поисках чаевых, но тот, сразу поняв, в чем дело, улыбнулся и, со словами, «спасибо, нам не положено», исчез. Вскоре раздался шум мотора.
Петр ухватился за депешу. Потом отодвинул ее от себя и посмотрел издали на конверт.
– Там на английском? Ну, конечно. А письмо от родных Агнес, наверно, на французском. Надо заказать перевод. Ох, до чего же я волнуюсь!
Наконец он разрезал конверт и принялся читать. Первым делом, он увидел листок, где в полном соответствии с его пожеланиями «потрясающие новости» были изложены вкратце. За ним следовало еще много разной информации на двух языках, сброшюрованной в аккуратную папку.
Барон Эрнст де Коссе, – прочел Петр Андреевич, – не был женат до встречи с мадемуазель Паскевич. Она стала его законной и единственной женой. Он никогда не предпринимал попыток расторгнуть этот брак и жениться снова. С точки зрения французского законодательства Эрна рождена в законном браке и других детей у него нет. Но у барона был внебрачный сын от случайной связи с горничной в замке. Ребенок родился в Америке. Насколько известно, отец им не интересовался. Его семья тоже. По предварительным расчетам, ему может быть сейчас за шестьдесят. Все, что удалось выяснить об истории его рождения, Вы найдете в приложенной мною папке.
Особняк, в котором мы с Вами побывали, и пожизненная рента завещаны господином бароном его дочери Эрнестине Гокар де Коссе.
Петр открыл папку. Это было трудное чтение – термины, книжные обороты речи, официальные формулировки. Синица обложился словарями, он делал записи, бранился, хватался за телефон, а иногда рычал от нетерпения. Кроме текста в папке были копии документов, карта местности с нанесенным на нее планом сада и фамильного особняка, письмо родственников. После первого ознакомления предстояла, конечно, подробная скрупулезная работа. Но через несколько часов он набросал черновой вариант для своих. Заголовок, чтобы не ломать голову, звучал так.
Родители барона и его юность. Авантюристка и ее ребенок
Барон Эрнст Фердинанд Мария Гокар де Коссе родился в 1897 году в Эльзасе в окрестностях города Кольмар в семье состоятельного французского дворянина, землевладельца, артиллерийского офицера, генерала де Коссе и его жены немки Агнес фон Регенау. Он получил военное образование. Сначала ***корпусе (поступил в 1908 году), следом в *** военной академии, откуда в 1915 году был выпущен в чине поручика. В 18 лет он оказался на фронте (первая мировая).
Справка: В Кенигсберге тайно функционировала германская академия генштаба. По Версальскому договору Германии было запрещено иметь свою разведку. Она тогда скрывалась под именем «Абвер». В будущем её возглавил Канарис. Начало войны его застало в чине майора. Может, барон французский агент у немцев?
По окончании войны (второй мировой ему сорок восемь лет, а Кире примерно двадцать пять).
Отец барона был настоящий французский патриот, большой поклонник генерала Бонапарта. У него были земли во Франции, но родовое гнездо де Коссе находилось в многострадальном Эльзасе, вечно переходившем из рук в руки. И пусть с 1871 года он стал немецкой территорией. Ну что ж Генерал старался об этом не думать. Тут искони жили люди, свободно говорившие на двух языках. Женой его была немка. Ах, он был выше этого! Когда в 1918-том Эльзас снова сделался французским, генерал усмехнулся в усы. Иначе быть не могло!
Генерал был человек хорошо воспитанный и неглупый. Военный до мозга костей, он славился в своем кругу как прекрасный наездник и заядлый охотник. Его винный погреб был выше всяких похвал. К тому же барон-отец любил и ценил изысканную кухню и красивых женщин. Но, впрочем, последнее не мешало ему окружить баронессу, на которой он женился довольно поздно, нежнейшим вниманием и искренним уважением. Во всём, что касалось ведения их большого, гостеприимного дома, вышколенной прислуги и религиозного воспитания детей полновластной хозяйкой была она.
