Алиса Рува
Жестокеры
Я поняла, что необъятный ассортимент, так пугавший меня поначалу, на самом деле предоставлял безграничные возможности для работы. Я любила составлять комбинации из разных материалов, так чтобы получались красивые сочетания по цветам и фактуре. Вот эта портьерная ткань, моя любимая, светло-зеленая, свежая, словно молодые листья на яблоневом дереве, будет так хорошо смотреться вот с этой нежно-розовой тончайшей вуалью. А к ним – бежево-кремовую обивочную ткань! Интерьер получится в такой деликатной гамме – словно подсвеченный лучами утреннего весеннего солнца. А этот сапфирово-синий бархат! Такой глубокий и загадочный. К нему так и просятся охра и золото. У нас как раз есть подходящая бахрома!
Как-то, увлекшись этим занятием, я не сразу заметила, что за мной наблюдает стоящая рядом директриса. Я невольно вздрогнула, а она удовлетворенно улыбнулась.
– Очень красивое сочетание ты подобрала, – она подошла ближе и погладила ткань. – Молодец! Мне нравится. У тебя глаз художника! – директриса провела по мне взглядом, сверху вниз и обратно. – Все, что ты делаешь, получается красиво и со вкусом.
Я смутилась от ее взгляда.
– Ведь ты же художник, так? – в голосе директрисы мне почему-то послышалась ревность.
– Нет! – я смущенно улыбнулась. – Я просто рисую иногда. Когда есть свободное время. Но такое бывает редко.
Мне почему-то стало грустно. Я задумчиво загибала уголок страницы.
– Я рада, что ты втянулась, – сказала директриса. – Скоро ты полюбишь их еще больше.
Я подняла на нее удивленные глаза.
– Кого?
– Шторы! Обивочные ткани! Камины и радиаторы.
– А, ну да…
– Отвлекись на минутку! У меня кое-что есть для тебя. Пойдем ко мне.
Наверху, в своем кабинете, директриса сказала, что, по ее мнению, я готова к самостоятельному общению с клиентами.
– Хватит подбирать такие красивые сочетания просто так. Для себя. Пора приступить к работе.
Директриса дала мне мой первый пробный заказ. Она объяснила, кто клиент, что ему требуется и как с ним связаться. Я почувствовала радостное волнение. Но директриса осекла меня, неожиданно добавив:
– Честно говоря, ты слабовата. Признаться, я была более высокого мнения о твоих способностях. Так почему-то мне показалось, встретив тебя.
Я удивленно подняла на нее глаза. Я почему-то подумала не столько о смысле ее слов, сколько о том, что она неправильно, с ошибкой построила предложение. Это резануло мне слух. И это было не в первый раз. Еще я заметила, что у директрисы явные проблемы с падежами. Впрочем, падежи – это ведь не самое главное, чтобы руководить салоном.
– Но так и быть, – снисходительно добавила директриса. – Дам тебе шанс. Не подведешь меня? Справишься?
– Справлюсь, – пообещала я, все еще в недоумении от ее предыдущих слов, мысленно переключившись с формы ее высказывания на его смысл.
Директриса прищурилась и удовлетворенно кивнула.
«Каким хищным, неприятно-кошачьим становится выражение ее лица, когда она вот так сужает глаза, – думала я, глядя на нее. – Но это ничего. Главное, что человек она неплохой. Вроде бы».
Когда я спускалась по лестнице, девицы почему-то дружно, как по команде, уставились на меня. Не обращая на них внимания, я сразу прошла к полке с каталогами, чтобы предварительно подобрать сочетания, которые могли бы понравиться клиенту, которого мне дала директриса.
***
Моя первая самостоятельная сделка прошла легко и успешно. Клиент остался очень доволен моей работой и нашим общением. Он одобрил все, что я для него подобрала, и оставил в кассе внушительную сумму денег. Когда он ушел, я села и погрузилась в дальнейшую работу по заказу: нужно было сделать заявки поставщикам, все еще раз проверить, все правильно оформить. Я делала это в первый раз и очень волновалась: боялась что-то упустить. Почувствовав на себе чей-то настойчивый взгляд, я подняла глаза: Полина сидела напротив, скрестив руки на груди, и с возмущением смотрела на меня. Казалось, она до глубины души была чем-то оскорблена. Я вернулась к работе. В конце концов, Полина не выдержала: встала, тщательно расправила складки своей юбочки и медленным шагом направилась ко мне. Сначала она молча меня разглядывала, а потом раздраженно выдохнула:
– Ах, опять этот цвет! Ты снова надела эту кофту!
– ???
– Этот дурацкий сиреневый цвет! Он меня раздражает.
Я улыбнулась. Конечно, я понимала, что Полина бесится вовсе не из-за сиреневой кофты.
«Мне нет дела до того, что тебя раздражает. И это не моя проблема».
Но взгляд Полины и что-то еще – неуловимое, невысказанное – дало мне почувствовать, что эта проблема – моя.
Вскоре у меня появились и другие клиенты. Работая над первым и над последующими своими заказами, я поймала себя на том, что делаю это с удовольствием. Правда, мой энтузиазм постоянно натыкался на какие-то специально создаваемые мне препятствия. Однажды я консультировала клиентку по текстилю для штор, когда на меня огромным разъяренным шмелем вдруг налетела Элла. Она по-прежнему всячески демонстрировала мне свое неприязненное отношение – как в день нашего знакомства. Довольно быстро я стала отвечать ей взаимностью – честно говоря, Элла тоже меня порядком раздражала. Мне не нравились ее глупость и высокомерие, ее мутные водянистые глаза и неестественно выгнутые нарисованные брови. А также наклеенные ногти кислотных оттенков, давно вышедшие из моды. И одевалась она несколько странно, особенно для своего возраста: из глубокого выреза декольте у нее постоянно вываливались ярко-оранжевые от искусственного загара груди, а из-под короткой и явно маловатой маечки выглядывали складки коричневого живота со сморщенной дыркой пупа. А когда Элла приседала, чтобы достать что-то с нижних полок стеллажей, из-под ее брюк с низкой посадкой выглядывал крошечный кружевной треугольник трусиков на необъятной заднице.
Элла оттащила меня в сторону и злобно зашипела:
– Почему ты консультируешь по этой продукции? Шторы – это моя сфера. Если приходят за шторами, нужно звать меня. Тебе же объясняли!
На самом деле, в текстиле полагалось разбираться всем сотрудникам. Просто Элла почему-то сама решила, что она разобралась в нем лучше других. На оценку Эллы себя как специалиста, на удивление, совсем не влиял тот факт, что у нее редко что-то покупали, потому что и здесь она оставалась верна своему дурному вкусу и всегда предлагала клиентам что-то кричащее, аляповатое, совершенно не подходящие под их запросы. Но это вовсе не смущало самоуверенную Эллу. И ни на сантиметр не опускало ее высокомерно вскинутую бровь и непомерно высокую планку ее ничем не обоснованной самооценки.
– Передай мне эту женщину, я ей все посчитаю, – потребовала Элла.
Я улыбнулась ей – так мило, как только могла.
– Спасибо. Мы уже все выбрали. И я сама все посчитаю.
Элла выпучила глаза.
– Что? Ты знаешь, что такое подгон, повтор рисунка? Знаешь, как задрапировать? Сможешь сама посчитать расход ткани?
– Да. Конечно.
Моя спокойная уверенность, казалось, стукнула Эллу по лбу. Она даже как-то слегка откинулась назад. Элла отыскала глазами Полину. Та ответила ей не менее обескураженным взглядом и закушенной с досады губой. Я с удовольствием оставила их недоумевать и невозмутимо вернулась к работе с клиенткой.
То, что я смогу чему-то научиться, явно не входило в их планы. После этого случая в отношении девиц ко мне появилось что-то новое: сдержанное любопытство и настороженность. И все же мне было непонятно их странное поведение. Разве мы работаем не на одну общую цель – зарабатывание денег и увеличение прибыли салона, а значит, и нашего собственного достатка, каждой из нас? Почему они делают все, чтобы мы были разобщены? Почему позволяют себе все эти выпады в мой адрес? Чего они боятся? Что я отниму их заказы? Что тем самым обворую их?
Конечно, я не могла не задаться и другим вопросом: почему на подобное поведение закрывает глаза наша директриса? Неужели она в самом деле не видит, что происходит в салоне, у нее под носом?
***
Вскоре случилось то, чего я не ожидала: я втянулась в эту работу, и, к моему удивлению, она стала мне нравиться. Но я не переставала удивляться тому, как странно здесь все устроено.
У моих новых коллег была одна общая черта: их внимание, участливость и заискивающие улыбочки заканчивались сразу после того, как клиенты оставляли деньги в кассе. Причем заискивающие улыбочки исчезали с их лиц мгновенно, буквально на глазах – словно эти рты резко застегивались на молнию. Девицы так и называли клиентов – «кошельки». Именно на этапе получения денег от «кошелька» они считали свою работу завершенной – ведь заказ оплачен, что еще от них требуется? Дальше заказам предполагалось как-то дорабатываться самим – без их участия. Девицы находили напрасной тратой времени и сил контролировать отгрузку, оперативно звонить заказчику по приходу материала. Поступивший товар копился на складе, в конце концов, переполняя его. Судьбой оплаченных заказов интересовались лишь тогда, когда на складе больше совсем не оставалось места, и прибегал разъяренный кладовщик. Или когда ожидалась зарплата и надо было прикинуть свой процент от сделок.
Мне казалось странным подобное отношение к заказам: для такого небольшого бизнеса, да еще и при таком неудачном расположении салона, который очень трудно найти в дебрях старого парка, единственный выход – это постоянные клиенты. Но девицы общались с ними так, словно им было наплевать, вернутся к нам эти люди еще раз или нет.
В «Искустве жить» мне постоянно указывали на то, что я какая-то не такая и работаю как-то не так.
Клиент стоял в раздумье, держа в руках кусок материи. Я видела, что она ему не очень нравится и нужно искать что-то другое. Я ходила вдоль полки с образцами в поисках того, что могло бы подойти. Тяжелой поступью ко мне подошла усатая женщина-сканер – ее звали Кирой.
– Дожимай! – услышала я ее сдавленный шепот над своим ухом.
– Но ему это не нужно, – так же шепотом ответила я.
– Не важно. Продавай. Ты должна продавать, разве не понимаешь? Ну вот, он уже уходит!
– Он еще придет.
– Он не вернется. Ты упустила его.
Покачав головой, она пошла за свой рабочий стол.
– Мегаменеджер! – язвительно пошутила Полина. – Она мне напоминает эту нашу… как ее… – Полина прищелкнула пальцами, – Марту!
– Ну да, – согласилась Элла. – Что-то есть.
«Марту? – подумала я, услышав эти слова. – Кто такая Марта?»
– Нет, – авторитетно заявила Кира, тяжело плюхнувшись на свой стул, от чего он жалобно скрипнул под ней. – В продажах у нее никогда ничего не получится. Не получится из нее хорошего менеджера!
– Разве что консультант, – ехидно заметила Полина, и они все рассмеялись.
В другой раз мне досталось из-за того, что я продала клиенту материал, который надо было заказывать на фабрике.
– У тебя на складе зависла целая партия бордовой портьерной ткани! А ты продаешь заказной материал! – выпучив глаза, орала Элла.
– Но сюда подойдет именно этот цвет! А не тот, который есть на складе.
– Какая разница? Продавай тот, который есть!
– Но он не сочетается по цвету с другой материей, которую выбрал этот клиент. По правилу цветовой гармонии…
Девицы дружно повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня, как на дуру. Я осеклась и не закончила фразу.
Я же говорю, что я работала как-то не так! Я не пыталась никого дожимать. Я относилась к клиентам не как к ходячим кошелькам, а как к людям, с их запросами и потребностями, которые надо услышать и понять. Я одинаково относилась к каждому, вне зависимости от его финансовых возможностей. Я подбирала цвета так, чтобы сложилось гармоничное сочетание. А не по принципу «что завалялось на складе». Я радовалась, когда удавалось составить красивую и при этом выгодную по цене комбинацию.
Все это сильно раздражало Полину, у которой было совершенно противоположное отношение к работе. Полина любила крупные заказы. И занималась только ими. Покупатели обычные, со скромным достатком и небольшими запросами, Полину не интересовали. Они для нее попросту не существовали, как класс. Нет, она не снисходила до мелочных просьб подобрать простые шторки для кухни! Другое дело задрапировать тяжелыми багряными портьерами зал местного драматического театра – на процент от такой сделки потом можно несколько месяцев жить припеваючи! Такие заказы были крайне редки, но Полина была верна себе и терпеливо их ждала. Такой избирательный подход к работе давал ей уйму свободного времени, которое Полина тратила с пользой: занималась восхвалением себя и своих заслуг и принижением умений и умственных способностей других.
– Вот что я больше всего терпеть не могу в людях, так это непрофессионализм, – с умным видом изрекала Полина, многозначительно поглядывая в мою сторону.
Она постоянно заводила разговоры о профессионализме и его отсутствии. Интересно, о ком это она?
Себя-то гордая Полина, конечно, считала профессионалом. При этом я видела, как много личных оценочных суждений, капризов и каких-то сиюминутных настроений она вносит в свою работу с клиентами. Это не совсем сочеталось с понятием «профессионализм», но сама Полина игнорировала этот неудобный для нее факт. Как-то она начала работать с клиентами, но вскоре поняла, что они пришли не вложить, как она ожидала, толстую пачку денег в ее только того и ждущую ручку, а предъявить претензию и разобраться с проблемами, которые возникли у них с нашей тканью: обнаружился непрокрас.
– Ах, рекламация!
Полина не смогла скрыть своей досады. Она почему-то разозлилась и обиделась. Быстро разочаровавшись в этих клиентах, Полина просто бросила их одних, посреди зала! Когда она с раздувающимися ноздрями шла на свое место, я попалась ей на глаза. Полина тут же за меня ухватилась – буквально схватила меня за руку своими костлявыми пальцами.
– А почему это я должна с этим разбираться? – зашипела она. – Иди работай ты!
Ей понравилось когда-то придуманная ей традиция – «скидывать» на меня самых сложных и проблемных клиентов. Я опешила от такого поведения, но оставлять людей без помощи было вопиюще некрасиво. Со своего места я видела, как они стоят с округлившимися глазами. Мне еще не приходилось оформлять рекламации, и я не знала, как это делать. Но я доработала с этими клиентами, как могла, ответила на их вопросы, как знала. Обиженная и возмущенная, Полина еще долго ходила и злобно бубнила что-то между полок с образцами. Но по-прежнему считала себя профессионалом, даже после такой своей непрофессиональной выходки. И продолжала придираться ко мне. Перед тем, как пуститься в очередной разбор моих «неправильных» методов работы, Полина долго стояла надо мной и рассматривала меня, особенно почему-то задерживая взгляд на моей груди. Затем она неизменно скрещивала руки на своем плоском туловище, тяжело вздыхала и изрекала:
– Ты вообще думаешь, что ты говоришь «кошелькам»?
Надо сказать, что имея многолетний опыт на других местах работы, еще до «Искуства жить», я вовсе не нуждалась в советах Полины, Эллы и кого бы там ни было. Я вспоминала все непростые рабочие ситуации, которые мне успешно удалось разрешить. Да, я работала в маленьких магазинчиках, не таких, как этот салон. Но это не умаляло важности тех задач, которые я там решала. И которые смогла решить. У меня были поводы для профессиональной гордости. У меня даже были грамоты, а также благодарности, написанные заказчиками в книгу отзывов. Мне было удивительно, что здесь со мной себя ведут именно так. Я не понимала, как можно принижать другого человека и придавать при этом столь большое значение себе самим, не имея на это никаких оснований.
«В чем они видят свою исключительность, свое превосходство надо мной, которое якобы дает им право чему-то меня учить? В том, что они проработали здесь на год, на пару лет дольше, чем я? Тоже мне достижение! Ведь это стечение обстоятельств – не более. На деле же эти высокомерные девицы ничем не лучше, не способней и не умнее, чем я».
Ни Полина, ни Элла, ни остальные девицы не понимали, как это глупо и пошло – разговаривать шаблонами «Вам что-нибудь подсказать?» и «На что вы ориентируетесь при выборе?». Ведь это звучит так наигранно! Еще более непрофессионально было за глаза называть людей «кошельками», пытаясь скрыть свое презрение за фальшивыми улыбками. Наверно, люди все-таки это чувствовали. К удивлению и досаде моих слишком много о себе вообразивших коллег, клиенты почему-то шли и потом всегда возвращались ко мне – несмотря на то, что я работала с ними «неправильно». Странно, но казалось, что именно за это – за то, что я работаю с ними «неправильно», – они меня и ценили. Уже через полгода у меня были свои постоянные заказчики – подрядчики, которые предпочитали работать именно со мной. В «Искустве жить» был плавающий график, и когда я была на выходном, мои клиенты, узнав об этом, предпочитали дождаться моей смены.
С ними пришли стабильные заказы. Мои растерянность и недоумение из-за странного поведения коллег сменились настроем на серьезную работу. Я рассчитывала как-то перетерпеть. Продержаться здесь годик-другой – пока не накоплю «финансовую подушку». Я все время напоминала себе:
«Работа – это то место, где зарабатывают деньги на мечту – жить по своему призванию. «Искуство жить» – это временно. Я здесь ненадолго. Уйду, как только встану на ноги и смогу посвятить свою жизнь настоящему искусству. И пусть не думают, что для меня свет клином сошелся на их пропыленном салоне!»
Но если бы я только знала тогда, какой долгой окажется эта история! И насколько важными и необратимыми – ее последствия.
III. ДЕВОЧКА С ИГОЛКАМИ
И я не знаю, каков процент
Сумасшедших на данный час,
Но если верить глазам и ушам —
Больше в несколько раз.
Виктор Цой и группа «Кино». Муравейник
Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
А. Ахматова
О своем я уже не заплачу,
Но не видеть бы мне на земле
Золотое клеймо неудачи
На еще безмятежном челе.
А. Ахматова
Если ты в меньшинстве – и даже в единственном числе, – это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и, если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен.
Дж. Оруэлл. 1984
– Если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя дурной, но ты чиста перед собственной совестью, ты всегда найдешь друзей.
Ш. Бронте. Джейн Эйр
Жизнь каждого человека – это дневник, в котором он собирается писать одну историю, а пишет другую; и самым жалким его часом становится тот, когда он сравнивает масштаб того, чего он реально добился, с тем, что он собирался совершить.
Джеймс М. Барри
Примерно через год после того, как я устроилась в «Искуство жить»
В то утро я шла на кухню, чтобы поставить в холодильник пластиковый контейнер со своим обедом. По смеху и крикам, которые раздавались из закутка, я поняла, что девицы, к сожалению, уже там – пьют свой утренний кофе. Они как всегда оставили дверь распахнутой настежь. Я услышала разговор, который заставил меня остановиться и замереть в нескольких шагах от кухни. Говорила одна из наших постоянных клиенток. Я узнала ее по голосу.
– А что у вас эта новенькая? Светленькая такая? Как она вообще?
Я поняла, что речь идет обо мне. Я улыбнулась: сколько я уже работаю в «Искустве жить», а до сих пор считаюсь «новенькой».
– Наша новая Марта? – раздался голос Настеньки. – Кха-кха. Да она ничего не знает! Учим ее, учим – все без толку… Камины она еще кое-как усвоила, с грехом пополам, может там отличить один от другого. Ну, так камины и дурак выучит – там все просто! А в остальном – ни бум-бум!
Я ушам своим не поверила! Ведь не кто иной, как сама Настенька недавно обращалась ко мне за помощью – сделать подборку по одному своему заказу. И я ей помогла. Хотя другая на моем месте не стала бы этого делать – при таком-то отношении к себе… А как Настенька благодарила меня! «Ты так хорошо во всем разбираешься! Ты такая умничка, все знаешь». Просто рассыпалась в комплиментах. Приторно до тошноты… Тем более странно было именно из ее уст слышать то, что я только что услышала.
– То есть клиентов к ней лучше не приводить, – насмешливо констатировала ее собеседница.
Странный вопрос. Не помню, когда в последний раз она приходила с клиентами и что-то покупала у нас. Чаще просто пила кофе и сплетничала с девицами на кухне – вот как сейчас. Любительница бесплатного кофе кокетливо продолжала строить из себя ключевого покупателя, на заказах которого держится весь салон:
– А то у меня есть один проееектик. Надо кое-что подобрать из материаааалов. Просто мои самостоятельные клиенты, оказывается, были тут без меня. И вроде как общались с ней… Вот тоже, умные пошли! Как будто что-то понимают в стилях интерьера! Ходят, занимаются самодеятельностью. Потом такого навыбирают – глазкам больно смотреть! При помощи вот таких, как она.
– Нет, к Марте точно не стоит приводить! Кха-кха.
Я поморщилась: этот Настенькин противный смех – словно лягушка квакает. Кстати, они снова, уже в который раз упоминают какую-то Марту. Кто это? И при чем здесь я?
– Ну я не понимаю, почему она с нами работает!
Ледяной голос Полины заставил меня вздрогнуть. Она, оказывается, тоже сидела с девицами на кухне.
– Нет, ты не подумай, дорогая, что мы что-то имеем лично против нее. Мы так говорим исключительно потому, что она непрофессионал. Просто хотим предупредить тебя. Твои клиенты будут крайне недовольны, если попадут к ней.
– Да! Кха-кха! Только, чтобы предупредить. Ага!
– Конечно! А зачем еще мы бы стали это делать?
– Хорошо, поняла вас, девочки. Вопросов больше нет.
Я почувствовала, как горят мои щеки. Волна возмущения поднималась во мне, снося мою, казалось, нерушимую стену невозмутимости и безразличия, которой я отгородилась от их необъяснимой неприязни. Тем временем сплетницы переключились на мою внешность.
– Зато волосы красит! – продолжала Настенька. – Я сижу рядом и рассмотрела это «чудо» во всех подробностях. Это уже давно не модно! Ну, вот я, конечно, тоже подкрашиваю – ранняя седина там и все такое… Но в цвет, близкий к своему натуральному – так, чтобы это было незаметно. Я не пытаюсь строить из себя красотку. Казаться кем-то, кем я не являюсь… Ты тоже красишь, я смотрю. – Настенька замолчала, очевидно, оценивая шевелюру своей собеседницы. – Почти не видно… А эта! Как будто мы такие дуры и не поймем, что она крашеная! Такой цвет не может быть натуральным!
– «Золотистый блонд». Прошлый век! Так сейчас никто не красит. Сейчас мода на натуральность.
– А я о чем? Кха-кха!
Я горько усмехнулась. Они что, действительно сидят там и обсуждают мои волосы? В самом деле? Им есть дело до моих волос?
– Златовласка хренова! – злобно пробурчала Полина. – Прям как Марта.
– Кха-кха!
– Кстати, девочки, что я про нее узнала! Знаете, где она живет? – Полина сказала это так, словно приготовилась достать козырь из рукава. Она выдержала театральную паузу. – В «трущобах»!
– Фу! – презрительно отозвалась клиентка. – Почему она там живет? Там же селятся одни проститутки, это все знают. В «трущобы» удобно водить клиентов. Эти жуткие маленькие, дешевые комнатенки в десять квадратных метров… Там, наверно, одна кровать и помещается.
Это было правдой. По какому-то несчастливому стечению обстоятельств я действительно жила в районе под названием «трущобы», в доме, где многие снимали комнаты для разовых любовных утех. Но разве я виновата, что жила в таком доме?
– Фи, да как она вообще оказалась в таком приличном салоне, как ваш?
– Представь! Жуть, правда?
Какое-то время девицы молчали. Слышно было, как кто-то шумно отхлебывает кофе и со стуком ставит кружку на стол.
– Кстати, она до сих пор не замужем, – заметила Полина.
– Да? А лет-то ей сколько?
– А кто ее знает! Где-то под тридцатник.
– А чего она тянет-то? Годы-то идут. Нет, ну как можно быть одной, когда тебе уже почти тридцать? Так разве бывает? Я такого не встречала. Чем она прозанималась, позвольте спросить?
«Да ничем особенным, дорогая. Просто своей жизнью – такой, как она у меня складывалась. Точнее, выживанием. Борьбой с нищетой и неустроенностью. Попытками разобраться со старыми психологическими травмами. Впрочем, ты ведь этого не знаешь. И никто не знает. Вас это вообще не должно касаться. Так ведь?»
Полина тем временем продолжала свои рассуждения, выстраивая поразительную логическую цепочку:
– Ну… Не замужем… красит волосы … живет в «трущобах» … где живут сама знаешь, кто… Понимаешь, да?
– Ааааа… Ты думаешь?
– Угу.
– Ну ничего себе…
– Каждый устраивается, как может.
Я все еще усмехалась, но теперь уже сквозь слезы, зачем-то предательски набежавшие.
«ЗА ЧТО?»
Я прислонилась к стене, не в силах дальше все это слушать и не в силах уйти – словно меня пригвоздили к этому месту. Я боялась, что кто-то из девиц сейчас выйдет из кухни и увидит, что я тут стою и подслушиваю.
Потом они совсем разошлись:
– Хм, у нее слишком длинные ноги. Как у цапли! И ходит так же, как цапля. Я не раз на это обращала внимание.
– Ну, какие ноги, так и ходит.
– Да и кофточка у нее безвкусная. Этот глупый сиреневый цвет. Он меня раздражает!
– Меня тоже.
– И у нее всегда такое лицо… Не понимаю, что оно выражает. Слушай, да ведь она и впрямь похожа на эту Марту! Даже внешне. И такая же дура.
– Вот точно! Кха-кха! Это ты, Полина, точно подметила!
– Те же дурацкие волосы. То же лицо с этим глупым выражением типа «я такая кроткая овечка, не обижайте меня, пожалуйста». Аж бесит. Ну Марта! Один в один!
– Ага. И закончит так же, как она!
Девицы дружно рассмеялись.
– Все дешевые крашеные пигалицы заканчивают одинаково!
Сделав над собой усилие, я все-таки вышла из закутка, держась за стену и стараясь ступать бесшумно. Это было нелегко – ноги стали словно ватные. Меня трясло. Я чувствовала себя так, словно на меня вылили ведро грязи.
Некоторое время спустя, напившись кофе и наевшись сплетен, довольные и сытые девицы вышли в зал.
– Ну, в общем, приходи, дорогая! Все выберем, подберем. Чмоки!
Обменявшись с клиенткой фальшивыми улыбками, Полина царственно прошла за свой стол, который стоял напротив моего – отличный наблюдательный пункт. Как всегда двигаясь нарочито медленно, она уселась, не спеша расправила юбочку и, ехидно ухмыляясь, вперила в меня взгляд своих круглых совиных глаз. Мимо прошмыгнула Настенька, улыбнувшись мне, как ни в чем не бывало.
Они невзлюбили меня сразу, с первого взгляда. Я ясно это почувствовала еще тогда, в свой первый день в «Искустве жить» – они даже не пытались этого скрывать. Но только сейчас, когда случайно услышала, что они обо мне говорят, я осознала всю глубину этой необъяснимой неприязни. Настенька с Полиной шушукались, поглядывая в мою сторону. Видимо, сплетен, съеденных за чашкой кофе, им показалось мало.
На следующее утро, собираясь на работу, я достала из шкафа новый жакет, но почему-то убрала его обратно. Взгляд упал на серый свитер с огромным воротником-хомутом, далеко не новый и немного растянутый. В него можно было завернуться, как в кокон – именно то, чего мне хотелось. Надев этот унылый свитер и завязав волосы в узелок, я, сама того не осознавая, включилась в эту игру.
1
Я всегда, с самого детства, чувствовала, что с этим миром что-то не так. И все потому, что в нем есть они – странные люди, с которыми явно что-то не так, хотя внешне, с первого взгляда, они кажутся вполне себе обычными. Я никогда не смогу их понять. Меня ужасает их уродливый способ существования.
Я узнала о них не сразу. Конечно, еще ребенком я различала в поступках окружающих какую-то издевательскую жестокость, но тогда еще не осознавала, как много их вокруг меня – этих странных людей. Начиная с самого моего детства, они всегда были где-то рядом и всегда были ко мне удивительно неравнодушны. Сколько себя помню. Когда линии наших жизней пересекались, это не оставалось для меня без последствий.
Впрочем, тогда, в детстве, это были еще цветочки. Да, они нападали уже тогда. Но тогда они еще не трогали меня так, как они умеют это делать. Как потрогают много позже. Тогда, в детстве, я еще могла оставаться незнающей и безмятежной, потому что все, что будет происходить дальше…
Да кто они, эти странные люди из моего детства? Инопланетяне? Безумцы? Ущербные?
Зачем они так поступают с нами? Зачем они так поступают со мной?
Когда-то давно, в детстве, мы случайно придумали им название – так, как дети придумывают новые слова, коверкая то, что услышали от взрослых. Мы играли в игру, по глупости казавшуюся нам забавной. Меня научили ее нехитрым правилам, когда я была еще совсем крошка. Мои друзья из начальной школы, чьих имен история не сохранила, растолковали мне:
– Вот есть люди хорошие, и есть люди плохие. Днем главные те, кто хорошие. А потом ночью они засыпают, и выходят те, которые плохие. Они днем притворялись хорошими, но ночью открывают глаза. И они начинают казнить. Тех, кто хорошие. Они молча указывают пальцем на того, кого они выберут. Есть еще Полицейский. И днем он говорит, что этот человек убит – тот, на которого плохие указали пальцем. А хорошие пытаются угадать, кто же плохой. И тогда того, кого они выбрали, Полицейский садит в тюрьму. Но это трудно – угадать правильно. Потому что те, плохие, они хорошо ведь притворяются! И хорошие могут и не угадать – у них же ночью закрыты глаза. И тогда снова убьют одного из них.
Мой непримиримый детский ум тут же горячо осудил тех – плохих. Я ожесточенно сжала маленькие кулачки.
– Какие же они злые – эти, которые плохие! Жестокие!
Самая младшая девочка – сестренка одного из ребят, которая была еще слишком мала для наших игр, но все равно хвостиком вилась вокруг нас – задумчиво повторила за мной это слово, возможно, впервые ею услышанное. Поскольку она еще плохо умела говорить, у нее получилось «зестокеы». Мы засмеялись – звучало действительно забавно. Но это странное корявое слово нам понравилось: емкое и звучное, оно отлично подходило для обозначения «плохих». Мы решили так их и называть – жестокеры.
– А как же мы назовем хороших? – спросила я.
– Для хороших слово еще не придумано, – немного поразмыслив, ответил мальчишка, который и объяснил мне правила этой игры.
Мы тянули жребий, чтобы распределить роли, и игра начиналась. Иногда – по воле случая – мне и самой приходилось быть жестокером. К моей непримиримой ненависти и отвращению к ним и к самой себе, когда мне выпадало на время становиться одной из них, примешивалось и другое чувство: злость и раздражение на Полицейского за его бессильное и молчаливое потакание. С упреками нападала я на этого вымышленного персонажа так, как будто он был реальным, живым:
«Глупый! Слабый! Трус! Ведь ты же видишь, что происходит! Все, что ты можешь, – это сообщать о смерти тех, кого уничтожили. Но ты ничего, ничего не делаешь для того, чтобы их спасти! Ничего!»