Алиса Рува
Жестокеры
На следующий день я вышла на «разведку»: на поиски продуктовых магазинов, больницы, аптеки – всего, что может понадобиться для самостоятельной взрослой жизни. Я шла мимо офисных зданий с прозрачными фасадами. Я поняла, что здесь, в этом городе, все любят находиться на виду, за стеклом, словно демонстрируя, с гордостью являя себя всем, кто смотрит. В офисах свет горел даже днем, и сквозь стекла я видела сидящих в кабинетах людей. Мне показалось, что они с вызовом смотрят на меня сверху вниз и высокомерно улыбаются, словно говоря: «Мы-то сидим здесь, наверху, а где ты? Кто ты?» На этот раз я чувствовала себя неловко – совсем не так, как накануне. Мне почему-то вдруг стало стыдно за свою немодную и порядком поношенную одежду и за то, что я поселилась в такой бедной убогой комнатушке.
Каких только чудиков не было ни улицах города …sk! Навстречу мне летел растрепанный старик в широкой грязной выцветшей блузе, которая, судя по всему, когда-то давно была цвета морской волны. На его голове был красно-коричневый берет, порядком полинявший и сбившийся набекрень. Длинные седые волосы старика, давно нечесаные, развевались вокруг его головы. Через плечо у него был перекинут какой-то деревянный ящик на ремне, похожий на мольберт, который мне смастерил Дим. Еще издалека я увидела, что старик что-то декламирует, при этом отчаянно размахивая руками. Когда он поравнялся со мной, я услышала:
– Ах, все не то! Опять не то. Они все – не те!
Старик совсем не смотрел, куда идет, и едва не сшиб меня. Но казалось, он этого не заметил. Даже не извинившись, он продолжил свой ход, не переставая жестикулировать и разговаривать сам с собой. Глядя ему вслед, я покрутила пальцем у виска.
Гуляя по улицам города …sk, я заметила еще одну странность: как будто здесь, в этом просторном городе, мне чего-то не хватает. Я словно задыхалась. Проходив несколько часов, я чувствовала себя неважно. Но день не прошел впустую. В квартале от дома я нашла подходящие магазинчики. Здесь был даже супермаркет и маленький открытый рынок с фермерскими продуктами. Гуляя, я сделала круг и теперь приближалась к дому с противоположной стороны. Оказалось, что там располагалась стройка, которую не было видно из окна. Подъемный кран перемещал по воздуху огромную связку кирпичей. Квартал бараков постепенно исчезал с лица города.
«Интересно, как скоро они подберутся и к нашим домам?» – не без тревоги подумала я.
Когда я проходила мимо стройки, из-за забора на меня бешено залаяла свора уличных собак. От неожиданности я вздрогнула, положила руку на грудь и прибавила шаг. В груди бешено прыгало напуганное сердце…
Зайдя во двор, я поняла, почему во время прогулки мне как будто не хватало воздуха: в отличие от утопающего в зелени Города Высоких Деревьев, в городе… sk не было ни одного деревца, ни одного кустика! Удивительно: за все время пока я гуляла, мой глаз не встретил ни одного зеленого островка. Деревья уцелели лишь в нескольких дворах, таких же закрытых и старых, как наш. Город …sk при более близком рассмотрении оказался сплошным царством асфальта, стекла и выхлопных газов. Я подумала, что если выключить все мегащиты и витрины, так поразившие меня вчера своей многоцветной яркостью, от этого красивого города останется одна глухая неуютная серость.
Я встала под деревьями, запрокинув голову. Высоченные липы – это их силуэты я видела вчера из своего окна – уже наполовину были тронуты желтизной осени. Внезапно налетевший легкий ветерок поиграл листвой. Я жадно вдохнула ноздрями воздух. Деревья! Кислород! Наконец-то!
Подойдя ближе к дому, я почувствовала сильный запах канализации. Вчера, усталая, я его не заметила. Но сейчас он был настолько явным и так бесцеремонно лез в нос, что я поморщилась от отвращения. Подъем наверх с тяжелыми пакетами продуктов дался мне нелегко – из-за нестандартной высоты ступеней приходилось высоко поднимать колени. Сложновато будет каждый день сюда карабкаться… Мне с непривычки нужно было посидеть на диванчике и отдышаться после такого подъема. Я представила, как наверх, в свою каморку, ежедневно забиралась бабушка Фрида. Чтобы прийти в себя, я распахнула створки. Ветер за окном шелестел желто-зеленой листвой. Липы, судя по их исполинским размерам, были посажены несколько десятилетий назад. Они давно переросли дом и теперь закрывали мое окно от чересчур любопытных взглядов из расположенных напротив офисов. Я вспомнила эти маленькие фигурки, хаотично снующие по ярко-освещенным коридорам и лестницам. Нет, я бы так не смогла – сидеть вот так у всех на виду, напоказ. Как хорошо, что меня никто не видит.
На следующее утро, проходя мимо аптеки, я зашла и купила себе кислородный коктейль. С ним прогулка по улицам этого душного города далась мне намного легче.
***
Потом я узнала, что наш район в городе …sk презрительно называли «трущобами». Считалось, что там селились одни отбросы общества. К числу этих отбросов теперь относилась и я.
Дом бабушки Фриды официально не считался коммуналкой, но являлся таковой по сути, со всеми вытекающими последствиями: длинным общим коридором и маленькими тесными комнатушками, разделенными тонкими перегородками, которые не мешали прекрасно слышать друг друга (спасибо, что хоть не видеть!), а также соседством с тараканами и представителями самых низов человеческого общества – алкоголиками, наркоманами, проститутками. Шум, грязь, толкотня, пьянки, ругань и постоянные выяснения отношений отныне стали неприглядными декорациями моей новой жизни. Пока бабушка была жива, она держала в порядке весь этаж. Был введен график дежурств. Более или менее поддерживалась чистота и уважительное отношение друг к другу. Но теперь, после смерти бабушки, все изменилось: соседи отбились от рук и совсем распоясались. Проходя по общему коридору, возле моей двери они топали нарочито громко, а порой и выкрикивали что-то нецензурное. Они беспрерывно курили, дымя там, где это раньше было запрещено, иногда и в самом коридоре, нагибаясь над моей замочной скважиной. Так они мстили ушедшей бабушке за долгие годы жизни в показном взаимном уважении и навязанных ею правилах порядка. За довольно короткое время соседи развели в местах общего пользования такую скотскую грязь и такую антисанитарию, что, если бы их самих можно было хоть чем-то унизить, то это было бы самым жутким из унижений. Но их носорожьи брони невозмутимости, а также полное отсутствие брезгливости спасало их от осознания того, как они унижены.
Все эти люди просыпались еще до рассвета. Казалось, они нигде не работали, а только и делали, что толклись в общем коридоре и громко перекрикивались, стоя на противоположных его концах, денно и нощно, словно им больше нечем было заняться. Казалось, этот неумолкающий рой облепил весь наш старый дом, и он вот-вот рухнет под этим копошащимся роем. И весь этот человеческий улей непрестанно гудел – утром, днем и ночью. Я не знала, что написать матери в ответ на ее вопросы о том, как я там устроилась. Я боялась, как бы она не надумала приехать навестить меня. Я успокаивала себя:
«Ну ничего. Надо же с чего-то начинать новую жизнь. Найду работу и буду целыми днями отсутствовать, не видеть всего этого… А потом съеду отсюда. Как можно скорее, при первой же возможности…»
Но все-таки я вырвалась! Я вырвалась – и это главное!
Поначалу эта пьянящая мысль заслоняла собой все трудности и все призраки предстоящих невзгод самостоятельной взрослой жизни, предчувствие которых меня тогда накрыло. В беззаботной эйфории своих первых дней свободы я бесцельно гуляла по городу …sk. Как будто меня с детства держали в плену, в тесной клетке, а сейчас вдруг выпустили на волю. Во время одной из таких прогулок я вышла на широкий проспект и увидела высокое помпезное здание с колоннами. Над входом крупными золотыми буквами было написано «ИНСТИТУТ ИСКУССТВ». Когда-то давно чудесная, похожая на инопланетянку женщина с белыми волосами и волшебным именем Нонна Валерьевна приглашала меня сюда – именно сюда, я поняла это! Я улыбнулась своим наивным детским мечтам. Да, ведь когда-то давно – в прошлой жизни – у меня были мечты о том, что я стану певицей! Как Бунтарка! Сейчас это казалось таким смешным.
И все же было любопытно увидеть это здание воочию. Я долго ходила между колонн, любуясь на их лепные капители. А ведь я могла бы учиться не в нашем жалком педколледже, а здесь – если бы в свое время у меня хватило смелости. У меня сохранилась визитка Нонны Валерьевны с номером ее телефона. Но когда пришла пора поступать, я не решилась ей позвонить. Кем я была тогда? Глупой девчонкой, у которой нет музыкального образования, нет денег и связей. Странной девчонкой в черной кофте, которая полжизни провела в больнице и в депрессии? Да Нонна Валерьевна и не помнит меня, наверно. Сколько таких, как я, ей довелось в своей жизни прослушать?
Я сразу же сдалась, не предприняв даже попытки штурма.
И вот теперь я стояла перед своей мечтой, на которую у меня в свое время не хватило смелости, и снова не решалась открыть дверь и войти внутрь.
Я сделала это не с первой, и даже не со второй попытки. Долгое время я просто приходила сюда, убеждая себя в том, что хочу еще раз посмотреть на прекрасные резные верхушки, венчающие колонны. В конце концов, в один из таких приходов, я решилась.
«Я ведь просто спрошу и все».
Собравшись с духом, я потянула на себя тяжелую створку огромной деревянной двери. Дверь со скрипом отворилась. Я шла по коридорам института, с любопытством рассматривая все, что попадалось мне на пути. На стенах висели портреты лучших учеников. Глупо, но я представила, как в ряду с ними мог висеть и мой портрет. Я ощутила какой-то странный трепет при этой мысли.
Когда я проходила мимо одной из аудиторий, оттуда раздалось пение. Я невольно замедлила шаг. Я вспомнила свои занятия вокалом в Доме Молодежи, а до них свои репетиции перед спектаклем – в том актовом зале, когда я пела легко и свободно, и мой голос летел, как сейчас летят эти сильные молодые голоса.
«Сейчас я наверно не спою ни строчки», – с горечью подумала я. – Голос заскрежещет как эти старые дверные петли на их входной двери».
Хотелось стоять и слушать это пение вечно. Я с усилием заставила себя оторваться и пойти дальше.
– Милочка! Вступительные экзамены давно закончились! – высокомерно заявила худощавая чопорная женщина, с высокой прической в виде башни. Хотя слово «женщина» неприменимо к такой важной особе – правильнее будет назвать ее «дама».
– Учебный год уже начался! Где вы были раньше?
– Я знаю. Но… дело в том … я все равно не смогу себе позволить очное обучение… Меня интересует… заочное…
Я всегда смущалась и невнятно что-то лопотала, когда на меня вот так смотрели – с выражением высокомерной недоброжелательности. «Дама» смерила меня презрительным взглядом – от макушки до пят. Сделала она это мастерски – я сразу почувствовала себя ничтожным насекомым. Видимо, она частенько практиковалась.
– На какую специальность вы претендуете?
– Живопись.
«Дама» на всякий случай смерила меня еще одним таким же взглядом и рассмеялась.
– Ну и как же вы планируете учиться живописи заочно?
Я молчала, стоя перед ней и потупив взгляд. Не дождавшись моего ответа, «дама» продолжила «обстрел»:
– Ваша подготовка? Педагоги, которые с Вами занимались? Чья школа?
Я совсем смутилась.
– Дело в том, что я никогда не занималась с педагогами. Я совсем начинающий художник. Самоучка.
Зря я это сказала. Слово «самоучка» заставило «даму» презрительно поморщиться – словно ей протянули ладонь, на которой сидел таракан. Она даже нагнулась вперед над своей конторкой и поправила очки, чтобы получше рассмотреть: что за диковинный зверек тут перед нею? Когда ей все стало про меня окончательно ясно, «дама» откинулась на спинку стула и придала своему лицу выражение язвительной насмешливости.
– То есть ваши умения и способности никогда не были оценены никем, кто в этом разбирается? А вдруг Вам только кажется, что у вас есть способности? Могу дать стопроцентную гарантию, что вы, девушка, не поступите – ни на следующий год, ни когда бы то ни было. Для того чтобы учиться в нашем институте, нужна многолетняя работа за плечами, нужна база, нужна школа. Понимаете, школа!
Этот ушат холодной воды, который вылили мне на голову, заставил меня содрогнуться.
– Ну, может у вас есть вечерние платные курсы, чтобы у меня появилась эта самая база? – предприняла я еще одну попытку. – Понимаете, я не претендую на то, чтобы учиться очно… Мне … все равно придется работать и… много времени у меня не будет…
«Дама» всем своим видом продемонстрировала, что вот на этот раз ей нанесено глубочайшее оскорбление. Взгляд ее потух. Казалось, она разочаровалась во мне окончательно. Она прикрыла глаза веками, сложила руки на груди и отрезала, не глядя на меня:
– Милая девушка! Искусством не занимаются после работы. Ему нужно либо посвящать всю свою жизнь и все свое время, либо не заниматься им вообще!
Это был контрольный выстрел. «Дама» демонстративно развернула газету, и я поняла, что перестала для нее существовать.
– Извините, что отняла у вас время.
Я понуро плелась по коридору, к выходу.
«В – Высокомерие. И откуда их таких набирают? «Искусству нужно либо посвящать всю свою жизнь, либо не заниматься им вообще», – передразнила я «даму», пытаясь скопировать ее голос и манеры. – И как люди становятся художниками? Кто кормит их, пока они целыми днями сидят и рисуют?»
Я забыла спросить у этой «чудесной» женщины, которая так любезно объяснила мне роль искусства в жизни художника, где мне взять деньги и кто будет меня содержать и оплачивать мои расходы, пока я буду посвящать искусству все свое время. Если мне, конечно, когда-либо, по велению чуда, в принципе посчастливится сюда поступить – без школы и базы.
На стенах в коридоре все так же висели портреты лучших учеников Института искусств. Мне казалось, что они смеются надо мной и моей незадачей. К своей досаде я поняла, что мой портрет никогда не будет висеть среди них.
***
Я достала из сумки ватрушку с творогом и положила ее на буфет. Это моя еда на целый день. Я обычно покупала ватрушку, потому что творог питательный, и на нем хоть как-то можно продержаться. И еще – пакетик жареных соленых семечек, если будет совсем невмоготу. Когда это не помогало утолить голод, я пила стаканами горячий чай: он наполнял желудок, создавая обманчивое ощущение сытости, от чего на время становилось легче.
Приняв решение переехать в город …sk, я не предвидела и половины тех трудностей, с которыми пришлось здесь столкнуться. Я искала работу уже больше месяца. Меня никуда не брали, потому что у меня не было опыта. Красный диплом с отметками «отлично» по всем дисциплинам никто даже ни разу не посмотрел, хотя я приносила его с собой. Та небольшая сумма денег, которую мне дала с собой в дорогу мать, стремительно таяла – оставались какие-то крохи. Скоро и их не будет.
Путь домой после сегодняшнего неудачного собеседования занял около часа. Проще было бы доехать на автобусе, но я находилась в режиме жесткой экономии, и пришлось пройтись пешком. Несмотря на то, что стоял октябрь, солнце пекло немилосердно. Дышать было тяжело. Я размотала шарф и расстегнула верхние пуговицы старенького пальто. Проходящие мимо люди оценивающе смотрели на меня, переводя взгляд с моего бледного потерянного лица на мои потертые ботинки. Я по старой привычке мысленно сжалась в комок.
«Очевидно, я выгляжу слишком бедно для этого города. Хоть бы завтра мне повезло, тогда с первой же зарплаты куплю себе новую одежду».
Чувство стыда за свою неказистость, усиленное этими бесцеремонными разглядываниями, заставило меня потерять остатки уверенности в себе. Мне казалось, что весь город глазеет на меня – глазеет и издевательски смеется. Я шла мимо высоких небоскребов и в раздражении ловила высокомерные взгляды более удачливых, чем я, людей, добровольно томящихся в этих стеклянных клетках. Почему они все так довольны собой? Что хорошего они создали или совершили, чтобы получить основания для такого самодовольства?
Я шла мимо навязчивых, оглушительно орущих мегащитов – гигантских экранов, по которым круглосуточно транслировались рекламные ролики, популярные реалити-шоу, анонсы будущих развлекательных мероприятий, прогноз погоды и какие-то срочные сообщения. Они пришли на смену домашним телевизорам, которые давно уже никто не смотрел – ведь гораздо интереснее поглощать все эти тупые шоу не дома, в одиночку, а за компанию с кем-то. Это давало возможность тут же обсудить увиденное и с облегчением убедиться, что и все другие думают так же, как и ты.
Для жителей города …sk мегащиты были настоящей отрадой, ежеутренним бесплатным развлечением по пути на работу. На них, вытянув шеи, смотрели из окон автобусов и такси. На них смотрели, следуя от одного перекрестка к другому и не теряя при этом нити – благо что экраны стояли практически на каждом углу. Из очередной серии реалити-шоу можно было узнать, что сейчас происходит в жизни персонажа, который тебя бесит. Вдруг его наконец-то выгнали? Особенно им нравилось смотреть, как у кого-то что-то не получилось. Или с кем-то случилась какая-нибудь неприятность. Это давало возможность дружно сказать, что этот человек сам виноват и так ему и надо. Не зря его неприятная рожа с самых первых секунд показалась подозрительной! Из коротких роликов можно было почерпнуть свежие сплетни, которые потом целый день мусолились в офисах. Часто любопытные зеваки увлекались и засматривались настолько, что забывали о том, что им нужно спешить. Сколько раз, застыв с открытыми ртами под мегащитами, они опаздывали из-за них на работу! Они пропускали свои автобусы и проезжали свои остановки. Их даже не пугали штрафы за опоздания: важнее было узнать, кого выгнали на этот раз. И как сделать так, чтобы не выгнали тебя самого – уже не на экране, а в реальной жизни. Как научиться не отличаться.
Думать самостоятельно жители города …sk не умели и не считали нужным. С критическим мышлением дела здесь обстояли совсем плохо. Лучшим доводом в пользу собственной правоты, а порой и финальным убийственным аргументом в защиту своего мнения была фраза: «Я сам это слышал по мегащитам!» Эта волшебная фраза, как правило, снимала последние сомнения и возражения оппонента: «А, ну раз ты слышал…» Жители города …sk равнялись на мегащиты, подгоняя свои взгляды под то, что по ним вещали – каким бы странным и абсурдным это ни являлось. А иногда казалось, что кто-то словно специально транслирует с экранов странные и абсурдные вещи, и было непонятно, почему люди стоят и послушно впитывают всю эту чушь – впитывают, как губка.
Жители города …sk, словно примагниченные, безвольно зависали напротив этих зомбирующих огромных экранов, в то время как почему-то спал их разум. Избежать мегащитов с их назойливым промыванием мозгов было невозможно: они были понатыканы на каждом перекрестке. Они мигали и галдели ежесекундно, без перерыва, даже ночью – словно пытались захватить у людей все их время, все их мысли. По мегащитам денно и нощно транслировали истории преуспевающих местных дельцов и их невероятного, головокружительного взлета. Люди, построившие карьеру и заработавшие огромное состояние, были героями этого города, помешанного на деньгах, популярности и статусе. Попасть на мегащит считалось высшей степенью признания твоих заслуг. Герои всех этих роликов были и кумирами, и «занозами» одновременно: на них пытались равняться, им старались подражать, их ненавидели, им втайне завидовали. Но главное – сюжеты про них жадно поглощали.
Один такой мегащит был установлен недалеко от дома бабушки Фриды, и мне помимо своего желания приходилось ежедневно наблюдать истории очередного чужого успеха. Но вот что необычно: я обратила внимание, что на экраны почему-то не допускали по-настоящему умных и интересных людей, которые бы что-то из себя представляли и которым было бы что сказать. Удивительно, но каждый раз, когда я смотрела на очередного предложенного нам «героя», мне почему-то казалось, что ему не место на мегащите. Что его успех как будто случаен и совсем не вяжется с обликом и сущностью самого этого «героя»… Было совершенно непонятно, по какому критерию их отбирают. Каким-то непостижимым образом права появиться на мегащите зачастую удостаивались люди, которые даже толком разговаривать не умели!
На экранах царили странные персонажи, которые как будто были лишены всякого внутреннего содержания. Это читалось во всем: в том, как они держались, как себя вели, как смотрели, как разговаривали. Было видно, что они никогда не преодолевали трудностей, не развивались, не росли над собой. Что они ничего не знали и не умели – да и не хотели ничему учиться. При этом они почему-то совсем не стыдились этого отсутствия внутреннего содержания и не стеснялись своих бросающихся в глаза недостатков. Напротив: именно эти недостатки – глупость, ограниченность, невежество, придурковатость, меркантильность, отсутствие образования и вкуса – они и выставляли напоказ, словно гордясь ими. И – что для меня было совсем уж непонятным – казалось, что именно за эти недостатки и пороки зрители и любят этих жалких экранных «героев». Казалось, чем ты тупее, ничтожней и ущербней, чем больше ты бесишь, тем больше у тебя шансов попасть на мегащит. Тем больше шансов, что ты понравишься. Что тебя полюбят. Такими и были эти экранные персонажи. Именно на их пороках и недостатках и был возведен хрупкий стеклянный остов их быстро проходящей славы, из них он вырастал.
В тот день под мегащитом, стоявшим недалеко от дома бабушки Фриды, собралось непривычно много народа. Я невольно замедлила шаг. Я решила подойти поближе и посмотреть, что там такого интересного показывают на этот раз. Оказалось, транслировали сюжет про какую-то жилистую, похожую на выдру, девицу. У нее были длинные, нездоровые, неестественно черные волосы, кончавшиеся метелкой на уровне пояса, крошечные бесцветные глазки, затерявшиеся где-то в дебрях искусственных щеток-ресниц, а также гипертрофированные скулы с глубокими впадинами под ними, словно девица специально втягивает щеки внутрь. Ее огромные толстенные губы напоминали промасленный вареник, а нарисованные черным маркером брови расходились резко изогнутыми дугами не к вискам, а практически вверх. В общем, девица была далеко не красоткой, как вы поняли. Скажу больше – ее внешность была крайне неприятной и отталкивающей.
– Славненькая, правда! – пихнул меня локтем в бок какой-то толстяк. – Такую красотку я бы…
Я с удивлением посмотрела на него, а потом с отвращением отвернулась и перевела взгляд на экран. Там говорилось о том, какая молодец эта девица. Сделала головокружительную карьеру в гостиничном бизнесе. Безумно любит своего мужа. Странно: сюжет вроде как про девицу и ее успехи. А говорит она все время про мужа… Забавно шевелились эти два вареника вместо губ. У девицы был смешной голос и смешная манера выговаривать слова – растягивая, по-детски. Помимо трудностей с формулированием мыслей, у нее были и явные проблемы с окончаниями и падежами. Эх! Сколько я уже видела подобных сюжетов… Герои всех этих бесконечных шоу и роликов про успех были как на подбор – глупые, пустые, необразованные и не особо привлекательные. И говорили они каждый раз одно и то же, как по шаблону. И даже делали одни те же речевые ошибки. На лице сегодняшней экранной «героини» отражались леность и глупость, привычка к праздному образу жизни и отсутствию необходимости напрягать свой мозг. Я уже привыкла к таким лицам. Но в этот раз, пожалуй, впервые увидела лицо, на котором совсем не было ни проблеска мысли – ни малейшего, даже в уголке глаза, даже с самого краешку.
«АЕК, не будь такой злой: она ведь не виновата, что она такая».
Мне возразил внутренний голос:
«Тогда зачем она на мегащите? Она виновата в том, что она на мегащите. На этом щите, на виду у всех, ей точно не место, а она здесь. На экранах должны быть совсем другие герои».
Я стояла под мегащитом и смотрела на очередную «героиню» дня. И все-таки я не могла понять, чем она так раздражает меня. Пожалуй, не столько тем, что она глупая и манерная. Было в ней что-то еще… я не могла найти этому определения. Что-то такое, что не должно выставляться напоказ, чего по-хорошему стоило бы стыдиться, но оно почему-то выставляется. И никто этого не стыдится.
– Вы так многого в жизни добились, – тем временем ластился к «выдре» ведущий, пихая ей в лицо мохнатый микрофон. – Как вам это удалось?
Вот уж действительно хороший вопрос: из того, что девица и двух слов связать не могла, а главное по ее абсолютно пустому и бессмысленному взгляду было ясно, что ума она недалекого и способностями особо не блещет. Я решила послушать еще немного: вдруг все-таки доведется услышать какой-нибудь дельный совет. Вдруг я в ней ошиблась. В самом деле, как ей это удалось? Вкалывала денно и нощно?
Все оказалось гораздо прозаичнее и проще. Ее муж был одним из местных магнатов и владельцем той самой сети гостиниц. Собственно, именно с замужества и началась ее «головокружительная карьера» в гостиничном бизнесе. Так вот в чем дело!
Никто из стоящих под мегащитом людей, казалось, не замечал никакого подвоха. И зрители готовы были это проглотить! Но мой разум воспротестовал:
«Это же обычная содержанка! Да как она вообще попала на мегащит?!»
Очевидно, я сказала это вслух: несколько человек обернулись и смерили меня недовольными взглядами.
– Что вы ставите своими целями на ближайший год? Ваш персональный план личностного развития? – поинтересовался у девицы ведущий.
Девица открыла было рот, но очевидно за неимением того, что она могла бы сказать, тут же его закрыла. Получился смешной хлопающий звук. Я криво усмехнулась. Больше слушать я была не в силах. Я развернулась и пошла прочь.
Поднимаясь по лестнице, я все еще видела перед своим мысленным взором лицо этой «выдры» с мегащита. Было неприятно, что личностей такого низкого пошиба назойливо пихают нам с экранов, преподносят как идеал современной женщины. Впрочем, эта история точно понравилась бы моей матери: еще бы, одним выстрелом двух зайцев – и муж, и карьера! Мать считала подобные браки небывалой удачей, а таких женщин – ловкачками, у которых стоит поучиться. Я не считала, что мне есть чему учиться у этой девицы. Но меня бесило то, что по сравнению с ней я сама чувствовала себя глупой и ущербной. Ведь она на экране, а где я? Кто я? Я – никто! Никто до такой степени, что даже страшенная проститутка с мегащита лучше, чем я!
Тяжело дыша, я рухнула на диванчик, нетерпеливо стягивая с себя шарф. Было невыносимо жарко в пальто, но у меня даже не было сил его снять. Как я устала! Бессмысленная ходьба… Выматывающая, пустая жизнь! Только на этой неделе я сходила по четырем объявлениям, но тщетно: я никому не нужна. Уже давно я мысленно согласилась на любую работу, на любой график и в любой части города …sk. Но даже на самые низкооплачиваемые должности я почему-то не годилась. Неужели когда-то давно, в прошлой жизни, Нонна Валерьевна считала, что я чего-то стою? Что у меня большой потенциал? Верил в меня и Дим. Верил так, что в какой-то момент я и сама в себя поверила. Но почему тогда здесь, в этом городе, это все оказалось никому не нужным? Я оказалась никому не нужна?
Разум тут же нашел спасительный выход:
«АЕК, а может бросить все к чертям и вернуться обратно? Домой, в Город Высоких Деревьев?»
От этой здравой мысли как-то сразу посветлело на душе. Внутри меня словно что-то закричало, почти взмолилось:
«Да! Да, АЕК, вернуться! Потому что полученный здесь опыт будет слишком тяжел! Ты его не выдержишь. Сломается твой хребет…»
Но я представила себе строгое требовательное лицо матери, ее упертые в бока руки и вечный упрек в глазах. Это ежедневное пересчитывание скудной мелочи в кошельке… Я вспомнила наш вечно пустой холодильник и паутину безысходности в углах тесных комнат, в которых так давно не было ремонта.
«Завтра продолжу поиски…»
На следующее утро я шла мимо стройки, и меня снова облаяли собаки. В тот день они не ограничились лаем: они пролезли под забором и, задыхаясь от злобы, долго бежали за мной по пятам. Я испугалась, но не подала виду. Я знала: запаниковать и побежать – это дать шавкам сигнал к нападению. Собаки не трогали меня, но и не отставали, пока я не вышла на шумную улицу. До того момента колотилось в груди перепуганное сердце: сейчас, вот сейчас они на меня набросятся! Сколько их бежит за мною: три, пять, десять? Я пыталась отгадать их количество по неистовому лаю за моей спиной.
Бежать было нельзя. Бежать было невозможно. Помимо собственной воли, но волею судеб я начала обустраивать свою новую жизнь, совсем не такую, какой я ее себе представляла – в Городе Бешеных Собак.
2
Замирая от восторга, я стояла перед зеркалом в примерочной. Со своей первой зарплаты я в первый раз в жизни покупала себе платье: темно-бордовое, бархатное, с вырезом лодочкой, безумно красивое. Оно облегало талию и, немного расширяясь книзу, спускалось до колен. Я глядела на свое отражение и поверить не могла, что это я. Я и не знала (а, может, забыла), что могу быть… такой.
– Не берите это платье! Оно… оно вам не идет! Старит вас!
Я и не заметила, что та вредная продавщица все это время подглядывала за мной из-за шторки. Я ей сразу не понравилась – мне это не показалось. Как только я вошла в магазин и попалась ей на глаза, ее лицо сразу сделалось злым и неприветливым. Я резко задвинула шторку, скрыв тем самым из вида эту неприятную физиономию. Кстати, продавщица соврала, но вот зеркало не врет: платье мне невероятно шло. Оно так гармонировало с цветом моих волос. Еще минуту полюбовавшись собой, я сняла платье и прошла с ним на кассу – к той самой вредной продавщице. Когда я уходила с покупкой, я слышала, как она шипела мне вслед от бессильной ненависти.
Мне с детства казалось, что меня заставляют играть в игру, с правилами которой я не согласна. Больше того – я их даже не понимаю. Здесь – в этом странном городе – это ощущалось еще более явственно. В какой-то момент я даже подумала, что они сговорились: настолько это было необъяснимо – то, как они все себя здесь вели. Если мне нужно было что-то купить, продавщицы в местных магазинах по какой-то чудной и непонятной прихоти вдруг решали мне этого не продавать. Едва завидев меня, они делали недовольные кислые мины. Порой они откровенно хамили в ответ на спокойную вежливую просьбу. Иногда, обескураженная этой неожиданной необъяснимой грубостью, я так и уходила ни с чем. Но в другие дни, разозлившись, все-таки настаивала на своем, находя в этом какое-то странное удовольствие. Мне нравилось наблюдать досаду на лицах этих вредных продавщиц, когда им все-таки приходилось дать мне то, зачем я пришла – как бы они этому ни сопротивлялись.