Алиса Рува
Жестокеры
Ежедневно встречая своих обидчиков в коридорах, я задыхалась в молчаливом бессильном возмущении. А что же мои «друзья»? Именно одна из вчерашних подруг и прикрепила мне на лоб записку с надписью «проблема». И засмеялась вместе со всеми. Даже громче и радостней, чем все. Такие вывихи человеческой натуры, какие я увидела тогда… Так, в очередной раз друзья оказались «друзьями» и разлетелись, как шелуха. Как пустые фантики от конфет. Они всегда разлетались, так уж повелось: и в детстве, и в колледже, и потом в течение жизни. Как-то, когда учиться оставалось меньше года, я ехала домой – на том же седьмом автобусе, на котором потом ездила на вокзал покупать билет до города …sk, – и вдруг меня осенило (меня почему-то частенько осеняет, когда я еду в автобусе):
«Какая это будет радость: исчезнуть из их жизни и навсегда вычеркнуть их из своей. Никогда больше не думать о них!»
Помню, мне стало так легко от этой мысли: представить только, я их и правда никогда больше не увижу! Уеду, начну все сначала, без них. Так, как и должно было быть; так, как будто их никогда и не было. Помню, как билось тогда мое сердце – от радости этого открытия. Иногда это такое счастье – просто знать, что больше никогда кого-то не увидишь. Особенно когда речь идет о странных людях. Впоследствии это и стало моей стратегией психологической защиты – просто забыть о них. Их не было. Я так решила. Но к моей досаде жизнь подбрасывала мне все новых и новых странных людей – тех, кого я не хотела бы помнить. С годами их становилось все больше и больше…
Я с хрустом разжевала тонкий картофельный ломтик. Чипсозависимость. Еще одна дурная привычка, которая у меня появилась в городе …sk. Когда все плохо, все, что я могу, – это грызть чипсы. Однообразный механический хруст отвлекает. Позволяет не думать о плохом. Но в тот вечер это почему-то не срабатывало… Сделав глоток пива, я перемотала пленку воспоминаний на следующую главу:
«Офисные подружки»
В городе …sk мне всегда попадались исключительно женские коллективы. Точнее, я в них попадала. В какой-то момент мне даже стало казаться, что они преследуют меня. Как карма. Как проклятие.
Мои новые «офисные подружки» разительно отличались от «институтских», и тем более от моих немногочисленных провинциальных приятельниц из Города Высоких Деревьев. Цели, устремления, амбиции – вот чем жили эти высокомерные энергичные леди. Они были помешаны на достигаторстве. Они хотели неприлично многого. Они вечно куда-то спешили и очень боялись не успеть. Они хотели хорошо устроиться и делали для этого все возможное. Изображали из себя все, что было для этого нужно. Они из кожи вон лезли, чтобы любыми путями прорваться, пробиться к другой жизни – лучшей, чем та, что у них была. Для этого они непрестанно совершенствовали себя, правда в каком-то странном, очень узком смысле – исключительно внешне, совершенно не думая о том, чтобы стать хоть чуточку умнее и добрее. Например, прочитать какую-нибудь хорошую книжку. Или посмотреть фильм, который заставит задуматься.
«Офисные подружки» все как одна придерживались культа стервозности, столь популярного тогда. В те годы считалось, что у тебя нет никаких шансов добиться чего-то в жизни и привязать к себе завидную мужскую особь, если ты не стерва. Хотя лично мне стервы никогда не казались хоть сколько-нибудь привлекательными. Я ни за что не хотела бы быть одной из них. Но мои «офисные подружки» старались быть именно такими – и надо сказать, у них это неплохо получалось.
У нас не было никаких шансов подружиться. Мы были слишком разные, из разного теста. «Офисные подружки» постоянно сравнивали меня с собой и неизменно констатировали наше различие. Я действительно была не похожа ни на них самих, ни на кого другого из тех, кого они встречали до меня. Я вызывала недоумение и раздражение. «Офисным подружкам» пришлось не по вкусу, что я не разделяю их любви к сплетням. А это было основное содержание их рабочих бесед: поделиться своими личными «она мне не нравится», непременно донести это до всех остальных. Они и общались-то друг с другом, казалось, только для того, чтобы высказать свои глупые и предвзятые «она мне не нравится». «Офисным подружкам» было не понять, что кому-то может быть совсем не интересна личная жизнь других людей. Равно как и охота на состоятельных мужчин. Они готовы были выпрыгивать из трусов, чтобы выйти замуж. И соревновались, кто из них сделает это раньше и на более выгодных условиях. Они фыркали, когда я сказала, что меня интересуют не поиски богатого мужика, а живопись и поэзия. И, кажется, мне не поверили.
Другими словами, дружить с такой, как я, им было неинтересно и непрестижно – с точки зрения того, что понимали под «дружбой» эти амбициозные и пустые молодые самки. Они презрительно наморщили носики, услышав, в каком доме я живу. Именно от них я и узнала, что этот район города …sk, оказывается, называют «трущобами». Мне, в свою очередь, тоже было неинтересно с ними. Все, что они могли, – это обсуждать шмотки, богатых мужиков и других девиц, которые лично кому-то из них не нравятся. «Офисные подружки», ни одна из них, не могли удовлетворить мой специфический голод – голод по общению с умным, глубоким, близким мне по духу человеком.
Я не помню их имен и лиц – ни одной из них. Все, что я помню, это общее для них всех странное желание зачем-то подкрасться поближе и, под видом дружбы и симпатии, выведать, чем ты живешь, о чем болит твое сердце. Они и «дружили»-то со мной лишь до тех пор, пока им нужно было что-то про меня разузнать, чтобы, узнав это, ударить в то самое место, укусить побольнее (не понимаю только, зачем). А потом – когда навредить мне больше было нечем, – «офисные подружки» просто уходили. Зачем они так делали? Оставалось только гадать. Может, эти хищницы боялись, что другая «хищница» окажется более скорой и удачливой в охоте. Урвет себе добычу пожирнее, будь то лакомая должность или состоятельный муж. Вот и работали на опережение, стараясь заранее тебя «обезвредить» – даже когда ты и не помышляла делать свой «бросок».
Оказалось, что я сама совершенно не способна к такому пустому, поверхностному, лицемерному взаимодействию. В котором люди делают вид, что дружат с тобой, в глаза улыбаются тебе, но ты никогда не можешь знать, что они в действительности думают о тебе и что они в один прекрасный день выкинут. Мое понимание дружбы входило вразрез с тем, как ее себе представляли «офисные подружки». Для меня дружба – это когда ты можешь доверять человеку и можешь на него положиться. Когда он желает тебе добра и никогда тебя не предаст. Именно это я сама готова дать тому, кого назову своим другом. Но взамен я всегда получала что-то иное, совершенно неравноценное. Это были суррогаты дружбы. Мы куда-то ходили с «офисными подружками», куда-то ездили, где-то развлекались, шлялись по торговым центрам и супермаркетам, покупали себе косметику и наряды. Кто-то из них меня предавал и продавал. Выпытывал мои секреты и использовал это против меня. Доверчиво подпущенные слишком близко, некоторые из них смогли серьезно меня ранить. Но я кое-чему научилась за годы жизни в городе …sk – легко избавляться от этой «дружбы». Отсекать от себя таких «подруг» – быстро и решительно, без сожаления. А самое главное: ЗАБЫВАТЬ их, забывать их лица, забывать окончательно, не давая им возможности когда-нибудь вновь воскреснуть в моей памяти. Я регулярно чистила свой круг общения, безжалостно отсеивая тех, кто не прошел проверку. «Офисные подружки» мелькали, как красочные пустые фантики от конфет, и так же легко, как фантики, разлетались, уносимые ветром под названием Время.
Оглядываясь назад, понимаю: именно этот опыт пустой и фальшивой дружбы повлиял на то, что я стала необщительным, замкнутым и недоверчивым человеком. Точнее, я всегда была такой, просто теперь эти черты еще больше обострились. Этот негативный опыт взаимодействия усугубил мою природную тягу к одиночеству. Я стала хронической одиночкой. Не было того, кто мог бы меня понять. Люди, с которыми сводила меня жизнь, – им нельзя было довериться и им нельзя было верить. После «офисных подружек» я больше не пыталась заводить дружбу с кем бы то ни было. Совсем замкнулась в своей раковине – той самой, из которой меня когда-то своими любящими добрыми руками ненадолго сумел достать мой заботливый и терпеливый Дим.
***
Сколько я друзей
Своих ни разу в жизни не встречала…
Анна Ахматова. Северная элегия
И все-таки в глубине души я верила: есть в этом мире люди, предназначенные мне в друзья. Они где-то есть, они непременно где-то есть, но я не знаю, где их искать. Я почему-то никак не могу их встретить. Корень всех моих несчастий в том, что я все время встречаю не тех, а тех почему-то не встречаю. Или встречу – и тут же потеряю, как потеряла Дима… И вот я застряла здесь одна, в этой тесной убогой комнатушке, в этом старом доме, в этом ненавистном городе, где одни не те… Одни не те… Все, что меня окружало, было какое-то пустое и бестолковое. Все мое общение в городе …sk было сплошной лицемерной суетой. Другого общения жаждала моя душа – основанного на родстве душ, на глубокой сердечной привязанности, на притяжении, на честности и взаимном уважении. Это общение должно было стать, как мне виделось, результатом судьбоносных встреч, но… Таких встреч, после Дима, в моей жизни больше не было.
Я, правда, пыталась уверить себя, что все нормально. Что я уже привыкла жить одна. Но я обманывала себя. Мне так не хватало близкого человека… Чувство тотального одиночества только усугубляло мои бытовые и финансовые проблемы, делая мое существование в городе … sk еще более тяжким и невыносимым.
Лишь один человек за все эти годы отнесся ко мне с теплотой и участием.
Мы встретились в супермаркете недалеко от дома. У меня тогда было совсем туго с деньгами, и я взяла только самое необходимое из продуктов. Я старалась не смотреть на все эти разноцветные баночки и пакетики, которые словно специально дразнили меня, соблазнительно выстроившись на полках в идеально ровные ряды. Проходя мимо хозяйственного отдела, я вспомнила, что в доме нет еще и стирального порошка. И средства для мытья посуды.
«Ну почему бытовая химия заканчивается вся одновременно, причем, вместе с деньгами?» – сердито пробормотала я себе под нос.
Я открыла кошелек и пересчитала мелочь – точно так же, как когда-то делала моя мать. За все эти годы (а прошло уже несколько лет, как я переехала в город …sk) я ничего не накопила на черный день – такой, как этот.
«Нет, – я вздохнула. – Не сегодня».
Отдав на кассе последние сбережения, я направилась к выходу, но, зацепившись каблуком о резиновый коврик, споткнулась и выронила из рук пакет. Все его содержимое вывалилось на пол. Я присела на корточки и начала собирать свои покупки, но тут же все бросила и опустила руки. Это было последней каплей в череде моих неудач.
– Давай я тебе помогу!
Ко мне подбежал невысокий симпатичный паренек, в джинсах, бейсболке и огромной бесформенной толстовке. Присев на корточки рядом со мной, он начал быстро подбирать с пола мои продукты и ловко складывать их в пакет.
– Я помогу тебе их донести. Я тебя знаю – мы с тобой живем в соседних домах.
Паренек весело подмигнул мне. Кудрявая прядь пушистых каштановых волос выбилась из-под его бейсболки. Эта прядь, а также огромные голубые глаза в пол-лица, маленький аккуратный носик и высокие скулы вдруг навели меня на странную мысль…
– Ты девушка?!
– Тише! Пойдем скорее! Мы сидим на дороге и всем мешаем.
Она взяла меня за руку и вывела из супермаркета. По дороге мы весело болтали. Моя новая знакомая проводила меня до самого подъезда.
– Ну вот, ты и дома. А я живу вон там. Видишь серую двухэтажку? Квартира 3. Заходи в гости! – девушка сделала смешную гримаску и закатила глаза. – Здесь мало адекватных людей, буду тебе рада. Ну пока!
– Подожди. Это не мое дело, но можно тебя спросить: зачем ты так одеваешься? Ну, просто можно подумать, как будто ты…
– Парень?
– Ну да.
Моя новая знакомая снова состроила ту же гримаску.
– Так просто безопасней. Разве ты сама этого еще не поняла?
Она хитро мне подмигнула, помахала на прощание рукой и побежала к своему дому.
– Ты правда заходи! – обернувшись, крикнула она. – Если что-то будет нужно. Или просто так!
В гости я к ней почему-то так и не зашла. Но мы часто встречались на улице. Моя новая знакомая каждый раз махала мне издалека рукой и приветливо улыбалась. На душе становилось тепло от ее дружеской улыбки.
Кроме этой добродушной соседской девушки у меня в городе …sk не было никого – ни одного близкого человека. А я даже не спросила, как ее зовут. Мучительно желая найти настоящих друзей, я, видимо, безнадежно разучилась это делать – открываться и верить.
***
Когда-то, в прошлой жизни, я умела и любила петь. Когда-то у меня был голос. Пытаясь напомнить себе, что я не всегда была вот этим, я тихонько затянула песенку. В стену тут же постучали. Да что ж такое! Ни жить, ни петь здесь нельзя!
Да, я по-прежнему жила в крохотной комнатушке бабушки Фриды, в этом жутком старом доме, откуда мне захотелось сбежать в первые же дни. За эти годы у меня так и не появились деньги на «улучшение своих жилищных условий». Странно, не правда ли? Если из меня высасывают все мои силы и соки, если забирают все мое время, все, без остатка, то почему я не получаю за это более достойную компенсацию? Но где бы я ни работала – а за эти несколько лет я сменила уже столько контор, – обязанностей и внеурочного труда было неизменно много, а заработная плата всегда была маленькая. Просто смешная.
Мне часто приходилось менять работу. Я сама не понимала почему, но после того злополучного салона дверей как будто все пошло наперекосяк. Те варианты, которые на собеседовании представлялись так себе, на деле оказывались еще хуже. Но от безысходности и безденежья я соглашалась и на них – на должности в каких-то непонятных конторах, без перспективы и финансовых выгод. Там из меня выжимали всё, все соки. Превращали меня в отжатый чайный пакетик! С работы я приползала уже поздно вечером, совершенно измотанная и ничего не соображающая. Сил хватало только на то, чтобы просто раздеться и завалиться спать. Иногда я просто падала на диванчик животом вниз и засыпала прямо в одежде. И лишь часа через два вставала, чтобы переодеться и поужинать. Были года, которых я не помню. Они стерлись из моей памяти. Помню только, что мне постоянно хотелось спать. Больше ничего.
При этом я жила от зарплаты до зарплаты. Денег едва хватало на существование, а взамен у меня забирали не только все мои силы, но и все мое время. Довольно циничным образом хитрые работодатели умудрялись похищать его все – в том числе и то, которое я не собиралась им предоставлять. Ведь даже придя домой, я в каком-то смысле оставалась там, в офисе. О, сколько ночей я мысленно провела «на работе» – не в силах успокоиться, пытаясь переварить то, что произошло за день! Раньше рабов заковывали в цепи, лишали свободы физически… Сейчас они полонят нас психологически, не только покупая за гроши наше рабочее время, но и похищая (нагло, вероломно и, разумеется, бесплатно) наше личное время. Когда ты не освобождаешься от рабочих вопросов ни на минуту. Когда, придя домой, ты мыслями остаешься там, в ненавистном офисе…
Находиться в этих офисах по большей части было не то что не комфортно, а просто невыносимо. Наши бережливые работодатели экономили на всем и не считали нужным хоть как-то улучшить условия труда. Да что там, сделать хотя бы температуру воздуха в офисе пригодной для обитания! Зимой нам приходилось сучить коленками в плохо отапливаемых помещениях, а летом наоборот изнывать от жары и духоты из-за проблем с вентиляцией, которые никто не решал годами. Когда единственный на весь офис кондиционер был давно сломан, и в нем даже поселилась плесень!
И если бы только это! Нет, кроме нашего времени и нашего здоровья нашим работодателям зачем-то нужны были еще и наши нервы – все, без остатка! До последней нервной клеточки! Руководству зачастую было глубоко плевать на то, что творится в коллективе. Ненормальная, нездоровая обстановка, когда одни съедают других, была в порядке вещей. Моббинг и боссинг… Сейчас этим явлениям даны названия. Аля уверяет, что скоро им будет дана и соответствующая оценка с точки зрения закона (впрочем, в этом я сомневаюсь). А тогда мы и слов-то таких не знали. Не знали их и те, кто производил над нами все эти психологические «эксперименты». Часто основанием для увольнения человека становились сплетни и козни его коллег. Опыт, профессиональные и личностные качества работника, отзывы его клиентов в расчет не принимались. Поиском правых и виноватых никто не занимался: наказывали зачастую именно того, кто итак был пострадавшим. «Уволить на месте», как любила повторять самодурка Кантур – такой принцип действовал в большинстве компаний, в которых мне довелось поработать. «Уволить на месте» было гораздо проще и быстрее, чем попытаться во всем разобраться и найти истинных виновных.
Постоянно думать о том, что малейшей твоей ошибкой кто-то обязательно воспользуется. Постоянно думать о том, что тебя могут подставить – в любой момент. Знать, что у тебя нет никакой подстраховки – все вокруг спят и видят, чтобы ты допустила оплошность. И если ты споткнешься, тебе помогут упасть – одним конкурентом меньше! А еще адский график, без времени не то что на обеденный перерыв, даже на стакан воды! Наспех засунутые в себя бутерброды всухомятку, от которых портится твой желудок. А потом еще бессонные ночи, когда ты ворочаешься с боку на бок, не в силах забыть события прошедшего дня… И зная, что завтра будет точно такой же день… Представьте, в каких условиях нам приходилось трудиться! И выхода не было: даже если ты уйдешь из этого офиса, на новом месте будет ровно то же самое! Ничего другого тебе нигде не предложат.
Впрочем, вынужденно соглашаясь на очередную работу, я каждый раз наивно верила, что вот в этот раз все будет по-другому и эта сделка между мной и работодателем будет такой:
«Любезный! Я на время действия трудового договора соглашаюсь добросовестно выполнять свои трудовые обязанности, но взамен прошу сущую мелочь: регулярную заработную плату в том размере, о котором мы договорились на собеседовании, сносные условия труда и наличие свободного времени после работы. То есть от меня – мой труд и часы моей жизни, которые я буду на него затрачивать, от вас – деньги и свободное время по вечерам, чтобы я могла отдохнуть и на время забыть о вас».
Но каждый раз выходило так, что эта сделка получалась какой-то нечестной, однобокой, невыгодной для меня. В те времена много говорили о том, что мы должны уметь продавать себя. Это почему-то никого не коробило. Считалось даже в порядке вещей – вы можете себе такое представить? Продавать себя… Если именно так на все это смотреть, то я совершенно не умела этого делать. Себя я продавала без всякой для себя выгоды. Все снова происходило по навязанному мне сценарию. Я проводила в офисе все свое время, не оставляя ничего для себя. Я работала добросовестно и знала, что приношу своим работодателям неплохие деньги. Но что я получала взамен? Было ли то, что я получала, равноценным тому, что наши боссы у меня – и у всех нас – нагло забирали? Однозначно нет. За наше время, здоровье, нервы нам платили сущие копейки… Моя зарплата… она была заплатой на вечной дыре моего бюджета… Получив эту «заплату», я шла в магазин и покупала то, что к тому времени успевало закончиться (а заканчивалось обычно все), вынося с собой толстенные пакеты и изрядно похудевший кошелек. Иногда, в особо тяжелые периоды, после увольнения из очередного офиса, мне снова приходилось довольствоваться солеными семечками и ватрушками с творогом.
Мать подливала масла в огонь моей и без того уязвленной гордости:
– Что? Кем ты работаешь? Магазин канцелярских товаров? Моя дочь вполне заслуживает места получше! Тебя там никогда никто не высмотрит, потому что богатые мужики в такие места не ходят. Нет, надо приехать и взяться за тебя! А не то еще пара таких пустых годков, и твою жизнь можно будет смело выкидывать на помойку!
Она думала, что все так просто в городе …sk! Наслушавшись матери, я и правда пыталась претендовать на более перспективные вакансии, в том числе, в тех компаниях, где на тот момент работала. Но всегда выбирали кого-то другого. Когда я узнавала, кому в итоге доставалась должность, я каждый раз недоумевала: предпочтение тому или иному человеку отдавалось не по его достоинствам, не по личным и деловым качествам и даже не по блату, а словно по прихоти. Необъяснимо. Непредсказуемо.
«Чем же они руководствуются в своих решениях и симпатиях?» – недоумевала я.
Я, наверно, никогда не пойму, что не так с жителями города …sk.
Ясно было одно: никогда я ничего не добьюсь в этом странном городе … Странные люди вырывались здесь вперед. А для меня годами все оставалось таким, каким было. Упахиваться в жутких условиях за мизерную плату, когда тебе к тому же постоянно внушают, какая ты никудышная – постепенно это стало чем-то вроде привычки. Частью обмена веществ. Жить так было невыносимо, но я так жила. Я и представить себе не могла, что может быть как-то по-другому. Я терпела все. Я не знала, как из всего этого выбраться.
***
Следующему поколению повезло больше, чем нам. Они умнее. Они целеустремленные. Они с юного возраста знают, чего хотят и как к этому прийти. Сейчас много молодых да ранних. Мы были совсем другими. В отличие от них у нас не было цели. Не было какого-то четкого плана, как реализовать себя и добиться в жизни того, чего ты хочешь. Мы не задумывались о будущем. Нам внушили, что наша жизнь сложится как-то сама, без нашего участия. Достаточно просто не быть глупым, не быть упрямым и плыть по течению. Для парня главное выучиться в институте на кого-нибудь типа юриста. А для девушки – выйти замуж.
Но никто никогда не говорил нам, что делать, если вдруг что-то не получается, идет не так. У нас не было плана Б. Нас просто не учили его готовить.
Мы не готовились к взрослой жизни. Мы собирались умчаться от нее на Димином «байке». Но взрослая жизнь настигла нас, и она оказалась такой:
«Ты вынужденно занимаешься совсем не тем, что тебе нравится. На то, что тебе нравится, у тебя нет либо времени, либо денег. Чаще и того, и другого. Тебя окружают чужие и чуждые тебе люди, среди которых нет ни одной родственной души. Миф о родственных душах вообще разбился вдребезги! Ты либо живешь один, либо затыкаешь дыру одиночества одним из тех чужих и чуждых людей, что тебя окружают. И ваши отношения даже отдаленно не смахивают на Любовь. Ни одна твоя мечта не сбылась. Тебя словно нет. Ты никто.
А Институт искусств – не более чем красивое здание с колоннами».
В юности я не знала, куда идти, но всегда надеялась, что куда-нибудь я выйду, и из меня как-нибудь что-нибудь получится. И хотя у меня не было никакого продуманного сценария, никакой дорожной карты или плана и я просто куда-то шла, тем не менее я совершенно точно не была готова к тому, что зайду туда, где я оказалась сейчас. Казалось, всем, кроме меня, есть чему порадоваться: в таком-то году они закончили престижный институт – тот, учиться в котором мечтали с детства. А не педколледж – лишь потому, что в твоем городке есть только он. А потом эти «все» устроились на хорошую работу и получают за нее не «заплату», как я, а неплохие деньги. В таком-то году они встретили того, с кем теперь счастливо живут вместе. А чему было радоваться мне? Я представлялась себе клубком никчемности и бессилия.
«Они все говорят, что все так просто, что все так легко получается – стоит только захотеть. Это не так! Зачем они все врут? У меня не получается ничего! И я не понимаю, почему».
Моя жизнь представлялась мне чередой испытаний и неудач. Меня мотало, как щепку в бурном водовороте, и я ничего не могла с этим поделать. В какой-то момент мне стало совершенно безразлично, что происходит с этой щепкой и что с ней будет дальше. С такой же глупой и виноватой улыбкой, как у того перевернутого Повешенного на одной из карт Таро, я шла на очередное собеседование и ввязывалась в очередную сделку по невыгодной продаже себя.
Весь год до увольнения, за которым последовали затяжное безденежье и накрывшая меня депрессия, я проработала в цветочном салоне. Об этом не знала моя мать – иначе она стала бы презирать меня еще больше. Коллектив снова был женский, если не считать работника, который занимался доставкой букетов. Девушки в глаза говорили друг с другом прохладно и настороженно, за глаза же проявляя нездоровый интерес к личной жизни своих товарок. В вопросах интимных, которые их совершенно не касаются, некоторые люди умудряются быть чрезвычайно любопытными и настырными. Почему я до сих пор одна? Почему не выхожу замуж? Но у меня ведь кто-то был? Почему ничего не получилось? В ответ я пыталась объяснить, что как творческая личность я нахожусь в постоянных творческих поисках, а не в поисках мужа. Коллеги-цветочницы смотрели на меня, как на умалишенную. Думать так было не принято. Да такого не может быть: ну какая девчонка не мечтает поскорее выскочить замуж? Чтобы можно было жить на содержании мужа, не работать и ни о чем не думать. Ведь это единственное, чего ты можешь и должна хотеть. Девицы не верили в то, что у кого-то это может быть иначе. Меня считали хитрюгой и лицемерной лгуньей.
– Ну вот почему у тебя всегда такое лицо? – в раздражении спрашивала одна из цветочниц, с которой я часто оказывалась в смене.
– Да с лицом-то моим что не так? – в ответ смеялась я.
Коллега не отвечала, лишь неодобрительно косилась на меня. Я знала, что я ей не нравлюсь. Просто не нравлюсь и все. Без всякой причины. Признаться, и я была не в восторге от этой докучливой особы. Она задолбала меня своими бестактными вопросами, которые, поначалу редкие и сдержанные, с каждым днем становились все более и более бесцеремонными. Они назойливо повторялись изо дня в день: коллега методично, не спросив моего согласия, брала каждый год моей жизни, начиная со средних классов школы, и пыталась выяснить, чем именно я занималась в том или ином году и что конкретно помешало мне тогда выйти замуж.
– Вот лично я вышла замуж в двадцать один год, – заявила она, с остервенением затягивая бант на готовом букете, словно пытаясь задушить его. – А что тебе помешало выйти замуж в двадцать один год? Где ты была и что делала?
Я подумала о том, что зря я тогда побоялась играть в мюзикле и учиться вокалу. Если бы мне повезло, то сейчас гастролировала бы по миру и не видела бы всех этих лиц. Ну вот что отвечать на подобные пошлые глупости? К тому же я прекрасно знала, как плохо коллега живет со своим мужем. Ее поучительные интонации были просто смешны. С сочувствием смотрела я в ее несчастное, ожесточенное лицо, раньше времени покрывшееся морщинками разочарования.
«Нет, так, как вы, я не хочу».
Коллега не унималась. Изо дня в день с занудством электродрели повторяла она свои докучливые расспросы, изо дня в день я получала новую порцию ненужных и неуместных советов.
– Да, ты хорошо выглядишь. Пока. Но я-то видела твой паспорт, когда тебя оформляли сюда.
«В чем дело? Что она хочет этим сказать?»
Меня осенило не сразу. Потерявшаяся среди кипы цветов и ворохов пестрой оберточной бумаги, заваленная разноцветными атласными лентами и бумажными бабочками, я и не заметила, как подошла к тому самому критическому возрасту, когда просто «положено быть замужем»: мне исполнилось двадцать пять лет. Вот так! Оказывается, прошло уже почти четыре года моей жизни в городе…sk. А казалось, я окончила педколледж и уехала из дома только вчера. Как летит время! Нет, оно не летит, оно утекает сквозь пальцы, как песок!
Вернувшись в тот вечер домой, я впервые за долгие месяцы увидела мольберт Дима. Еще тогда за неимением стола поставленный на стул (сколько – год, два года тому назад?), он так и простоял все это время на стуле! Я, конечно, ничего не написала за эти годы. Да что там: я снова забыла и про мольберт, и про то обещание, которое дала себе и Диму. Да, я помнила об этом какое-то время… Но я так уставала… Я совсем закрутилась и замоталась – до такой степени, что перестала видеть у себя под носом этот разложенный мольберт. Он так долго стоял на стуле, что стал для меня предметом мебели, частью привычной обстановки, которую я просто перестала замечать! Я провела рукой по деревянной поверхности – в пыли остался след от пальца. Да и краски уже наверно засохли… Когда, сколько лет назад я их купила? Я не смогла вспомнить. Охваченная внезапным щемящим чувством сожаления, я вытряхнула из деревянного чемоданчика металлические тюбики, открутила колпачок от тюбика с охрой и слегка надавила на него. На мою ладонь вытекла желтоватая мутная капля масла…
В тот вечер моего очередного болезненного прозрения я в очередной раз задумалась о своей жизни, которую я продолжала растрачивать бессмысленно, впустую. Вспомнив тесную подсобку, где я ежедневно собирала и перевязывала атласными ленточками все эти нескончаемые букеты, я почувствовала, как волна горечи поднимается в моей душе. Да как же я сумела так далеко, так безнадежно далеко отклониться от того, о чем когда-то мечтала! А ведь тогда, после первой подобной ситуации, я давала себе зарок не попасться в эту ловушку… Помнить, ради чего я приехала в этот город. Как же я допустила, чтобы это все меня так затянуло? Я взяла в руки пыльную палитру со следами того давнего багрянца. Я так и не довела те свои наброски до ума, до готовой картины. Или хотя бы до эскиза. А ведь мне казалось, что у меня столько образов и идей. Столько воодушевления! Столько запала! И где это все? Снова перегорело. Почему? Мой взгляд упал на пакет с продуктами, который я, придя домой, поставила у порога и еще не успела разобрать.
– Конечно, – в сердцах крикнула я, – если все мое время, вся моя жизнь уходит на то, чтобы зарабатывать деньги на то, чтобы есть, и больше меня ни на что не хватает! Как это досадно! Как это задерживает! Но что я могу поделать? Видимо, это единственная возможная судьба для такой нищебродки, как я!
«Работа – это то место, где зарабатывают деньги на мечту – жить по своему призванию. Работа – это временно». Так я думала когда-то. Очень давно. Сейчас работа была всей моей жизнью. Работа забирала все мои силы и все мое время. Мечта? Да не было уже никакой мечты! Вынужденная думать о деньгах, я позабыла о том, для чего я их зарабатываю. В отупении каждодневной гонки, я смутно помнила, что должна много работать, чтобы накопить на что-то. Но на что и зачем – забыла. Зарабатывание стало самоцелью, подменив собой цель реальную.