Алиса Рува
Жестокеры
Когда-то я приехала в город …sk, чтобы начать здесь все по-новому. Чтобы заниматься живописью, писать картины. Стать той, кем я хотела стать. Но вовлеченная в борьбу за выживание и измотанная этой борьбой, я снова забыла о тех высоких целях, которые себе когда-то ставила. Я предала себя и даже этого не заметила. Сколько прошло лет? Два года? Три? Больше? Как много времени прошло и как мало сделано! В моих руках все еще была палитра, на которой я тогда замешивала краски. На многолетнюю пыль упала слезинка, оставив на ней маленькое темное пятнышко. Я безвольно опустила руки, и палитра выпала на пол. Мне было стыдно за себя – такую слабую и безвольную. Стыдно за тот опыт, который я получила и продолжала получать. За то, каким горьким, бессмысленным и безрадостным он оказался. За невозможность этому противостоять. Я опустила голову. Слезы сожаления и бессилия текли по моим щекам. Покрытый пылью мольберт Дима стал для меня символом моих нереализованных возможностей, творческих и личных. Согнувшись пополам, я рыдала, сидя на холодном полу.
***
Наш главный враг – суета и заботы дня сегодняшнего. Потом, потом, я успею сделать это потом – когда-нибудь в будущем. Сейчас я так устаю, что у меня ни на что не хватает сил. Вот и я постоянно себе это твердила, оправдывая этим свое многолетнее бездействие. Но когда долгожданное будущее становилось настоящим, продолжалась все та же суета. И не было сил из нее выбраться. Тягомотина. Меня взяла в плен ежедневная тягомотина. Когда ты так устаешь, что забываешь, что когда-то к чему-то стремился. Что когда-то у тебя была мечта.
Я часто вспоминала ту женщину из поезда. Которая говорила, что в городе …sk самое главное – не спиться и не повеситься.
Я не спилась и не повесилась. Но жизнь свою я потеряла. Моя жизнь превратилась в тупое бессмысленное прозябание вымотанного измученного существа, вечно желающего спать. Выкраивая редкие минутки для своих скудных творческих попыток, я продолжала перебиваться скудными заработками на случайных работах, в надежде накопить на рывок в новую жизнь, который я, наверно, так никогда и не совершу. Или все-таки сумеет это безвольное существо взять в руки свою неудавшуюся жизнь и направить ее, наконец, в нужное русло – пока еще не совсем поздно?
Моей очередной отчаянной попыткой выйти на верную линию своей жизни было то, что я решительно, без объяснения причин, уволилась из цветочного салона, чтобы посвятить себя на ближайшие месяцы – насколько хватит моих скудных сбережений – исключительно занятиям живописью. А попутно искать работу, связанную с тем, что я уже умею – рисовать портреты. Больше никаких цветочных магазинов и мебельных салонов!
Мой пыл быстро охладили в кадровом агентстве.
– Вы говорите, что хотели бы рисовать. На чем вы специализируетесь? На портретах, я верно поняла?
– В основном.
– Боюсь, в нашем городе это совсем не востребовано. Даже придумать не могу, где и кому могло бы пригодиться ваше умение. Не представляю, кто ваш потенциальный работодатель. К тому же у вас ведь даже портфолио нет. Эти несколько рисунков, которые вы показали, – этого мало. Совсем мало, понимаете?
– Я мало рисовала в последние годы. Приходилось зарабатывать, и времени на что-то другое совсем не оставалось.
– Я вам верю. Но как я буду вас предлагать нашим клиентам? Как они поймут, что вы действительно хорошо рисуете? – Девушка-рекрутер какое-то время молча меня разглядывала. – И зачем вам в принципе менять сферу и уходить в творчество? Вы столько лет шли в одном направлении, накопили опыт. Вас с охотой возьмут компании с похожей спецификой. Вы легко сможете устроиться менеджером. Зачем вот так резко все менять?
– Но я хочу рисовать! Я не хочу больше устраиваться в магазин! Это совсем не мое. Я была вынуждена это делать!
Последние слова я не сказала, а выкрикнула – громко, с надрывом. Получился какой-то дикий отчаянный вопль. Девушка-рекрутер смотрела на меня с каким-то не полагающимся ей по должности сочувствием. Как будто мое отчаяние по-человечески тронуло ее. Она еще раз перелистала мои работы.
– Вот что. Я, конечно, не художник, и не могу оценить ваши рисунки с профессиональной точки зрения. Но мне кажется, они очень даже неплохи. Правда, я пока не понимаю, где могло бы пригодиться ваше умение рисовать людей – если вести речь о трудоустройстве. Допустим, вы могли бы рисовать иллюстрации для каких-нибудь журналов. Это я так, предполагаю… Это будет, конечно, не полноценная занятость, но какая-никакая подработка в виде разовых заказов. Думаю, в вашей ситуации это уже кое-что.
Очевидно, что-то внутри нее откликнулось на мое отчаяние. Наверно, я невольно затронула ее собственные потайные струны. Иначе как можно объяснить, почему она так терпеливо возилась со мной?
– Буду вас помаленьку предлагать. Попробуем устроить вас иллюстратором в какой-нибудь журнал. Но, повторяю, подготовьтесь! Идите домой и рисуйте.
Она улыбнулась. Я кивнула и встала со стула.
– И еще! Чтобы я больше не видела таких потухших глаз! Здесь, в этом городе, очень непросто оставаться собой. Но вы не сдавайтесь, слышите? Боритесь! Если вы хотите рисовать, рисуйте! Пообещайте мне, что вы не смиритесь! Что не смиритесь хотя бы вы!
Я улыбнулась ей благодарной улыбкой.
– Я не смирюсь. Надеюсь, у меня получится.
– А не получится, так снова найдем вам работу продавцом в каком-нибудь цветочном салоне.
Этот аргумент подействовал. Я подняла глаза и твердо сказала:
– Получится.
***
Через пару дней мне позвонила та девушка из кадрового агентства.
– Ну что, будем устраиваться в магазин?
Наверно, я долго не отвечала, потому что она обеспокоенно спросила:
– Эй, вы там?
– Да.
– Про магазин я пошутила. Завтра у вас собеседование. В редакции детского книжного издательства. Они ищут иллюстратора. Правда, не на постоянной основе, временно. Но для вас ведь это лучше, чем ничего, ведь так? У вас есть, куда записать? Я продиктую, куда завтра нужно подъехать.
В редакции меня встретила невысокая девушка с пышной кудрявой шевелюрой. Она сразу заявила, что они будут переиздавать сказку про Золушку, и попросила показать работы, чтобы оценить мой авторский стиль. Я показала ей портрет хрупкой светловолосой девушки, которую нарисовала из головы. Эта работа больше всех, на мой взгляд, подходила для образа Золушки. Губы редакторши недовольно сморщились.
– Ну, стиля-то у вас никакого нет. Вы просто рисуете людей.
Я не нашлась, что ответить.
– И потом… Какая-то немодная эта ваша Золушка… Неактуальная. Светлые волосы… Это же вообще антитренд. А ее лицо? Ну, вы сами посмотрите на ее лицо! Что оно выражает? Глупость и наивность. Такую раздражающую наивность!
– А может, доброту, доверчивость и чистоту души? Юность? Она же еще совсем юная…
– Вам нужно ее как-то стилизовать… Почему бы вам не нарисовать ей большую голову?
– Большую голову?
– Ну да. Тело маленькое и большая голова.
– Но зачем ей большая голова?
Редакторша в недоумении уставилась на меня.
– Все так делают. Такой художественный прием, понимаете?
– А разве это красиво?
Редакторша снова взглянула на меня и тяжко вздохнула.
– Как с вами сложно. А зачем красиво? Красиво никому не нужно.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
– Вот что: я вижу, что рисовать вы в принципе умеете. Но если вы хотите работать с нами, вам нужно нарисовать другую Золушку. Новую Золушку. Скажем так, Золушку наших дней – как если бы она жила в это время. Я вам сейчас объясню, какой она должна быть. Во-первых, она будет брюнеткой…
Редакторша много еще чего говорила. Показывала кучу картинок – все из выпущенных ими книжек. Я молча слушала ее и думала о том, что если бы я нарисовала то, что она от меня хочет, «новая Золушка» предстала бы этакой злой, прожженной, многоопытной стервой, с написанным на лице презрением к этому миру и всем людям, которые в нем есть.
– Это будет не Золушка. Это будет…
Я не придумала, как закончить фразу. Редакторша смотрела на меня, словно сочувствуя моей безнадежности.
– А ваша старомодная наивная Золушка, какой вы ее видите, – это просто лохушка. Она не выживет в этом мире. Не выйдет замуж за принца. Современная Золушка должна быть стервой!
Боже, неужели это просочилось и в детскую иллюстрацию… Я ушла из редакции, с твердым убеждением в том, что совсем не гожусь на роль иллюстратора детских книжек.
***
Следующее собеседование было в глянцевом издании, посвященном моде и стилю. Его высокомерной, одетой с иголочки редакторше хватило беглого взгляда, чтобы оценить весь мой «творческий багаж».
– Моделей вы выбираете каких-то странных… В вашем портфолио одни красотки! Это неинтересно. Такая классическая красота сегодня вызывает раздражение. Нам нужно совсем другое. Лицо, которое увидишь и точно больше не забудешь. Подождите-ка!
Она встала и взяла с полки пачку журналов. Раскрыв несколько из них, редакторша выложила их на стол передо мной. С глянцевых страниц на меня смотрели одинаковые лица с одним и тем же выражением высокомерной недоброжелательности, написанном на каждом из них. Я давно заметила, что с мегащитов, со страниц журналов на нас смотрят только такие лица: с гипертрофированными скулами, нарисованными бровями неестественно выгнутой формы и неприятно вывернутыми наружу губами – точные копии той похожей на выдру девицы с мегащита, сюжет про которую я когда-то смотрела. Кто и почему решил, что это красиво?
– И нужно что-то более стилизованное. Не такое прорисованное, как у вас.
– Мне придется рисовать их… вот таких?
Редакторша непонимающе на меня уставилась.
– Да. А что вам не нравится?
– Они мне не нравятся. Я не хочу участвовать в том, что их будет еще больше…
Какое-то время редакторша смотрела на меня.
– У нас модное издание. Наши модели выбраны на основе анализа последних трендов и…
Я вышла из редакции, с твердым убеждением в том, что совсем не гожусь на роль иллюстратора модных журналов. Обратно домой я шла пешком. Мне нужно было пройтись и освежить голову.
«”Красота сегодня вызывает раздражение”. Какой абсурд! Но неужели она права? Неужели сегодня это действительно так?»
Но ведь я и сама давно заметила это – массовую враждебность к тому, что прекрасно. Нет, мне не показалось – я видела это повсюду. В том, что они выбирали, в том, на кого они смотрели, в том, кого они любили или ненавидели, я видела одно – враждебность к Красоте. Упрямое стремление выбрать что-то противоположное ей. Почему?
На перекрестке я остановилась под мегащитом, который своим громким ором привлек мое внимание. Показывали историю очередной девицы с толстыми губами, искусственными волосами, крошечными глазками и гипертрофированными скулами – точь-в-точь такой, каких мне сейчас показывала в журналах та модная редакторша. Я собралась было идти дальше, но зачем-то вернулась. Какое-то время я стояла и смотрела на эту жалкую девицу. Мегащиты и журналы навязывали нам стандарты какой-то странной красоты. Вернее, «красоты». Поддельной, ненастоящей. Эти стандарты живо перенимались, копировались, шли в народ, тем самым множились и распространялись. На улицах в невероятном количестве я встречала такие суррогаты красоты, подобные тому, что видела сейчас на экране. Ежедневно я видела сотни пустых лиц с одним и тем же выражением глупости и превосходства. Сотни одних и тех же капризно надутых губ – другого положения они не знают. Капризно надутые губы и хищнические глаза. А еще мертвые, наращенные волосы, длинными черными змеями ползущие по спинам… Казалось, этих одинаковых девиц где-то штампуют – целыми партиями. Казалось, они вышли на улицы города прямо из-под копирки! Такие и шли мне навстречу – каждый раз, как я выходила в город. Никого, ни одну из них я не выбрала бы своей моделью. Впрочем, местных «красоток» это бы не сильно расстроило. Убежденные в своей исключительной привлекательности, идущие мне навстречу девицы ленивыми движениями смахивали с лица пряди чужих волос и высокомерно смотрели на меня своими крошечными глазками из-под опахала искусственных ресниц.
Красивые люди… Куда исчезли красивые люди? Чтобы увидел – и дух захватило. Где и когда я видела их в последний раз? Я вспомнила: дома в семейном альбоме, на старых фотографиях полувековой давности. Наши бабушки и дедушки – казалось, это были последние красивые люди на этой земле. Сегодня они как будто куда-то исчезли. Красивых вдохновляющих людей изгнали не только из журналов и с мегащитов. Их словно изгнали и с улиц городов. Внезапно я поняла, что это было. Что мучило меня все эти годы, делая мою жизнь в этом городе еще более невыносимой. Груз Нелюбви – не единственное, что отравляло мне жизнь. Я поняла, что у меня какой-то странный врожденный специфический голод, от которого как будто страдаю я одна и который все никак не могу утолить, особенно в последние годы. Это голод по Красоте. Той самой истинной Красоте, которая, кажется, больше никому теперь не нужна, кроме меня. В сегодняшней действительности мне ее катастрофически не хватает. Особенно в городе …sk. Потому что здесь ее почти не осталось. Потому что кто-то словно очень сильно постарался вытеснить Красоту с его экранов и улиц. Чтобы ее было как можно меньше. Чтобы все поскорее забыли о том, что она когда-то существовала. Но зачем?
Но снова оказалось, что возмущаюсь я одна. И в тот день под мегащитом собралась целая толпа любопытствующих зевак. Они с интересом слушали историю девицы, с восторгом смотрели на нее саму. А я смотрела на всех этих людей, дружно, в едином порыве задравших головы, и ясно видела, что их, в отличие от меня, все устраивает. Им и не нужно что-то иное, нежели то, что им ежедневно скармливают с этих экранов. Я не понимала их.
«Почему они стоят и смотрят с открытыми ртами на эти говорящие щиты? Почему им нравятся те, кого они там видят? Как можно ежедневно поглощать глупость, пошлость и уродство, и даже не возмущаться, что тебя этим кормят? Нет, я не буду рисовать этих страшных пустышек! Множить их своими усилиями! Тратить на них свои карандаши и краски! Вот когда я увижу на экране умного, достойного и прекрасного человека, хотя бы одного такого человека, вот тогда – не раньше – я и напишу его портрет. В принципе начну снова писать портреты. Пока мне этого совсем не хочется».
Я бросила прощальный взгляд на жалкую экранную девицу и медленно побрела прочь. На улице, выходящей к торговому центру, я попала в пробку из людей. Я позволила людскому потоку нести себя. Его создала только что прозвучавшая по другому мегащиту реклама о распродаже шариковых дезодорантов. «Тропический рай для ваших уставших подмышек». Эти тупые раздражающие тексты – и какой идиот их пишет? Они внаглую лезут в мой мозг – без разрешения, помимо моей воли. Кажется, они специально сконструированы так, чтобы залезть в мой мозг. Нет, наверно, их пишет далеко не идиот… Они все верно просчитали… Потому что все, что интересует всех этих людей, – это распродажи и какая-нибудь очередная бездарность с мегащита. Распродажи и бездарность. Распродажа бездарности… Я не хочу жить так, как они: пусто, примитивно, мелко. Но кто поможет мне выбраться из этого омута посредственности, который меня затягивает? Сама я не могу, я пыталась… Кто даст мне сил? В ком найти вдохновение? Нет, не просто другие лица, а других людей хочу я видеть на этих мегащитах. Я хочу видеть личность, а не просто человекоподобные оболочки. Но где она? Где хотя бы один такой человек? Те, кого нам показывают, – красивых, ярких, умных, честных, смелых, талантливых нет среди них. Как будто кто-то с маниакальной страстью выявляет и забраковывает эти уникальные человеческие элементы. Словно против них существует какой-то тайный заговор. Словно их выследили и всех до единого уничтожили. Их просто нет. И не только на экранах… Обезличенная серая масса, закостеневшая в своей злобе и ограниченности, мрачно течет по улицам, по всей планете. Словно в мире больше нет никого и ничего, кроме этой серой массы. И ты сам – всего лишь часть этой массы, не более. Как бы ты ни сопротивлялся…
***
Когда я пришла домой, этот отчаянный, надсадный внутренний монолог в моей голове продолжался против моей воли. Он и вылился в тяжелую затяжную депрессию, во время которой под неумолчный лай бешеных собак я серию за серией просматривала свою неудавшуюся жизнь.
Невероятно, но посреди моего отчаяния судьба неожиданно подала мне обнадеживающий знак. Позвонила девушка из кадрового агентства и сказала, что меня ждут еще на одном собеседовании в крупном иллюстрированном издании, и приехать на него нужно прямо сейчас. Вздохнув, я встала с диванчика, взяла папку с рисунками и вышла из комнаты.
Когда я шла на это собеседование, я и не подозревала, что именно здесь получу не только очередной отказ, но и самую полезную для себя обратную связь. Именно эта неудача (а на самом деле, огромная удача, но я лишь намного позже осмыслила и правильно поняла всю ценность этих ценных слов) в какой-то степени и повлияла на то, что из меня впоследствии получилось.
Главный редактор издательства, женщина с седым каре, огромными очками с бордовой оправой и тонкими губами рубинового цвета, долго и внимательно изучала мои работы. В конце концов, она отрицательно замотала головой. Все было понятно без слов.
– Вы тоже скажете, что они красивы, поэтому они не в тренде и вам не подходят?
Продолжая изучать мои рисунки, редактор подняла брови.
– Нет, я скажу, что они всего лишь красивы, поэтому они нам не подходят. – Она подняла глаза и пристально посмотрела на меня поверх очков. – Мне кажется, вы сосредоточились совсем не на том. Не в том увидели причину. Вам отказывают не потому, что вы выбрали неправильных моделей – слишком красивых. Просто нужно большее, понимаете? Если есть нечто большее, то, по сути, совсем не важно, какой человек изображен. Красивый он или нет. В тренде он или нет. Вы можете выбирать каких угодно людей. Которые нравятся лично вам. Главное, чтобы ваши рисунки не были просто картинкой. Вы понимаете меня?
Я молчала.
– А почему вы решили пойти именно в глянцевый журнал?
Я пожала плечами.
– Вам же нужно иллюстрировать статьи.
Редактор сняла очки и откинулась на спинку кресла. Какое-то время она молча изучала меня.
– А где вы учились рисовать?
Мне было стыдно признаться, что я самоучка. Я по привычке почувствовала себя обязанной оправдаться.
– Я хотела… я планировала поступать, но… не получилось. Жизнь пошла в другом направлении.
Я замолчала. Редактор, прищурившись, какое-то время разглядывала меня.
– А вам самой они нравятся, ваши работы?
– Мне кажется, я способна на большее, – после долгой паузы честно призналась я.
– Вот и я об этом! И дело-то ведь не в том, что вы нигде не учились и теперь вам не хватает навыков. Как раз рисовать-то вы умеете. Но вы застряли в одной точке. Вы много лет делаете то, что неплохо научились делать, но вы застыли в своем развитии. Вы словно боитесь пробовать что-то большее. Эти работы, безусловно, очень красивы, но в них нет вас. Они обезличены, тогда как должны нести в себе какой-то посыл, сообщение. То, что именно вы хотите сказать этому миру. Даже не сказать – крикнуть! А вы не позволяете себе этого. Словно вам и сказать-то нечего. Хотя, – редактор выразительно на меня посмотрела, – я почему-то думаю, что это не так.
Какое-то время она задумчиво изучала меня, прикусив дужку своих очков.
– Я вижу, что рисовать вы умеете, – еще раз повторила редактор. – Но до настоящего художника со своим авторским стилем вам далеко. Но дело вовсе не в этом. Я вам отказываю не поэтому.
Я непонимающе уставилась на нее. Я совсем запуталась.
– Вот скажите: вам будет интересно рисовать по заказу? По четкому техническому заданию? Исключительно то, что от вас будут требовать? В строго заданных рамках? Просто мне кажется, что вам нужно совсем не это.
Видя, что я по-прежнему ничего не понимаю, редактор улыбнулась.
– Мой вам совет: прекратите ваши попытки устроится куда-либо иллюстратором. Вам надо говорить людям то, что именно вы хотите им сказать. Ведь вы же сами прекрасно знаете, что рисовать, кого рисовать и как это делать, – и вам не нужно, чтобы кто-то вам это диктовал. Такому человеку надо создавать свои полотна. Вы не иллюстратор, моя милая. Вы – Художник. Но пока совсем в зачаточном состоянии. Я вижу, что вам еще расти и расти.
Я ушам своим не верила! Невероятно! Ведь, кроме Дима, никто этого во мне не видел. А эта заметила сразу – буквально с первого взгляда!
– Я очень этого хочу – создавать свои полотна! Но я не знаю, как к этому прийти. И что именно я хочу изображать. И как. Я начинаю и тут же бросаю – с разными отговорками.
Это признание сорвалось с моих губ помимо моей воли. Моя собеседница какое-то время смотрела на меня, с доброй улыбкой.
– Если вы этого действительно хотите, если выбираете для себя этот невероятно радостный и вместе с тем невероятно тяжелый путь Художника, вы должны понять, что никто не найдет эти ответы за вас. Никто не проделает за вас эту огромную внутреннюю творческую работу по поиску, осмыслению, художественной переработке действительности, понимаете? Вы сами должны предпринять шаги для этого. И приготовиться к долгому пути, а не взятию этой крепости с нахрапа. Рисуйте! Рисуйте больше! Рисуйте постоянно! Ищите себя! Вы должны постоянно экспериментировать! Вы должны быть смелой! Вы должны искать свои образы и смыслы! Вы должны сформулировать свое собственное уникальное послание и выплеснуть его на полотно.
– Но портрет – это ведь просто изображение человека и все. Как он может нести в себе что-то большее?
– Найдите человека, который вас восхищает, вдохновляет! Который вам небезразличен. Чью историю вам хотелось бы рассказать, донести до зрителей. Нарисуйте его так, чтобы сам портрет рассказывал об этом человеке без слов. Найдите себе вдохновляющую модель, и тогда вы поймете, что портрет – это не просто изображение человека. Тогда вы поймете, что человек – это целая история. Когда вы это поймете, когда захотите рассказать всем историю этого человека, вы будете знать, как его нарисовать. И тогда – все у вас получится!
– Вдохновляющая модель! – я горько улыбнулась. – Да кем сейчас вдохновиться? Героинями с мегащитов?
Редактор улыбнулась.
– Зачем же? Есть много прекрасных достойных людей, которых не показывают по этим огромным говорящим коробкам. Да, таким как вы, непросто. Вы, если выразиться современным языком, «не в тренде». Безусловно, повезло тем, кто попал в эту волну. Жизнь дается им гораздо легче. А когда ты не находишь понимания и поддержки себе и своим взглядам, требуются огромные силы и мужество, чтобы продолжать делать то, что считаешь важным и правильным. Но это и есть ваша проверка – пройдете вы ее или нет? Понимаете, можно бесконечно сетовать на то, какие сейчас тренды. А можно оставить в покое этот несчастный несовершенный мир и начать самой их создавать, эти самые тренды, в соответствии со своими взглядами и идеалами. А там, глядишь, и другие люди захотят разделить их с вами – если вы будете честной, смелой и убедительной. А что касается мегащитов – то их и вовсе не стоит смотреть. Тем более на них равняться.
Я сама не верила, что слышу эти слова от редактора модного журнала! Я смотрела на эту невероятную женщину со слезами благодарности. Мне хотелось подойти и крепко ее обнять.
– И вот еще что… Мне, конечно, не платят за советы, но позвольте дать вам еще один: не относитесь к себе так. Никогда! Вы – в первую очередь вы сами – должны ценить и уважать себя, как художника. А вы словно стесняетесь этого. Словно извиняетесь: извините, люди добрые, так уж получилось, что я рисую… Не надо так! Гордитесь тем, что вы делаете! Гордитесь собой за то, что вы это можете! Придите ко мне в следующий раз и гордо заявите: «Я – художник. И плевать я хотела на ваши тренды. На тот стиль, которой вы от меня требуете. У меня – свой стиль. И вы все его полюбите». Тогда, только тогда я захочу взять вас на работу и при этом разрешить вам рисовать не то, что нужно мне, а то, что рисуете вы, понимаете? Тогда все вас захотят взять и позволят вам делать то, что вы хотите.
От всей души поблагодарив наиважнейшую в моей жизни собеседницу, я в сильнейшем смятении вышла на улицу. Ее слова, истинную ценность которых я пойму гораздо позже, произвели переворот в моей голове. Как будто из нее разом вытрясли целую груду мусора. Мне в очередной раз отказали, но я не чувствовала никакой обиды или горечи. Наоборот: горячую признательность и благодарность. Домой я пришла воодушевленная – буквально взлетела наверх по неудобным высоким ступеням. Я чувствовала всю важность этой встречи и этого разговора и знала, что вот она, та самая точка, которая станет поворотной в моей творческой судьбе.
Значимое. СВОЕ. Я горела желанием создать это настоящее произведение – такое, что оправдало бы все эти пустые потерянные годы. В котором я выскажусь, выскажу все, что передумано и перечувствовано, что наболело. Сразу скажу: тогда я не создала такого полотна. Не набросала даже эскиза. Не придумала образ. Новые заботы снова не позволили мне целиком отдаться этому действу, этой внутренней творческой работе. Да и не готова я еще была тогда к такому росту, когда, к своему собственному удивлению, ты вырастаешь из старой себя. Но я думала об этих сказанных мне словах напутствия и поддержки, постоянно держала их где-то в подсознании. Незаметно для меня самой все это время они работали.
***
Четвертое собеседование было в фотоателье. После такого воодушевляющего разговора я не хотела туда идти, но надо было что-то решать – накопленных денег почти совсем не осталось. Директор фотоателье – добродушный мужчина средних лет, по фигуре напоминающий практически идеально ровный шар – долго крутил мои рисунки в своих больших мягких ладонях. Его открытое лицо сделалось серьезным и сосредоточенным. Наконец он поднял голову и удивленно посмотрел на меня. После того, что мне в последнее время довелось слышать о своем творчестве, я готовилась к любой обратной связи. Но то, что я услышала, выбило почву у меня из-под ног.
– Мне очень нравится.
– Правда???
– Они прекрасны. Где ты этому училась?
Я пожала плечами.
– Да, собственно, нигде. Я планировала поступать, но… В общем, жизнь пошла в другом направлении.
– Да тебе это и не нужно – я имею в виду, поступать куда-то, – директор стукнул тыльной стороной ладони по моим рисункам, которые все еще держал в руке. – Ты готовый художник.
Я все еще не могла прийти в себя.
– Вы в самом деле так считаете? – недоверчиво спросила я.
Он усмехнулся.
– А зачем мне тебе врать?
С минуту мы молча смотрели друг на друга.
– А в одном журнале мне сказали, что они слишком красивы. Поэтому они никому не нужны.
– А у нас именно этого все и хотят – быть красивыми! Но не все могут. Вот ты им в этом и поможешь.
Оказалось, речь шла о художественной доработке снимков: фотографию, распечатанную на холсте, необходимо доработать несколькими мазками краски, чтобы она приобрела вид живописного полотна, а клиент предстал на ней красивым и величественным – в общем, совсем не таким, какой он в жизни.
– Ты сможешь это делать?
– Думаю, да. Ничего сложного.
Директор как-то странно на меня посмотрел.
– Вот только что ты с твоим-то талантом забыла в нашей конуре? Это место явно не для тебя. Тебе нужно что-то большее, что-то более…
Директор запнулся. Я устало на него взглянула. Я три месяца сидела без денег. Пришибленная нуждой, я понимала, что пока не могу себе этого позволить – хотеть чего-то большего.
– Хорошо-хорошо. Ситуации в жизни бывают разные, сам понимаю. Но – говорю сразу – стабильных заказов не будет. Так – периодические услуги.
– Это меня не пугает. Для меня важно рисовать. Пусть и изредка.
Пустой карман и не менее пустой кошелек заставили меня принять это предложение. Так я стала дорисовывать портреты в фотоателье. Я приходила туда, забирала снимки домой и там их дорабатывала – так мне было удобнее. Директор не обманул: стабильных заказов действительно не было. Но эти разовые заработки позволяли мне продержаться.
Через некоторое время директор завел речь о том, что хочет, наконец, вложиться в новую вывеску и рекламу: в кои-то веки у него появились на это свободные средства.
– На мегащит, конечно, пробиться не удастся. Сама понимаешь: там совсем другие деньги крутятся. Но мы напечатаемся в журнале. Разместим там фото этой… как ее…мадам… Ну которую ты рисовала в историческом платье и с пером в голове!
Он показал мне предварительный макет.
– А она согласится, чтобы ее фото напечатали в журнале? В таком виде?
– Шутишь? Эта тщеславная женщина сама на этом настаивает! Ты из нее сделала такую красотку! Хочет, чтобы все ее знакомые это увидели.
Директор с довольным видом положил руки на свой полный живот. Он сказал, что отдельно, короткой строкой, укажет в статье и мое имя.
Нечасто мне везет в жизни, практически никогда. Но в этот раз, конечно, повезло. Еще бы: случайным образом устроиться в маленькое фотоателье, выполнять периодические заказы и тут раз – один из них печатают в журнале. Да еще и с указанием моего имени! Рискнув вложиться в рекламу, директор не прогадал – клиентов заметно прибавилось. Или рекламу нам обеспечили рекомендации той довольной клиентки, оставшейся в таком восторге от своего портрета. Когда я работала над этим заказом, я и не знала, кто она. Оказалась, это была известная и влиятельная в городе женщина.
К моему удивлению, и к удивлению директора салона, услуга доработки фотографий вдруг начала пользоваться спросом: находилось немало людей, готовых платить деньги за то, чтобы их представили в виде живописного полотна. Люди хотели получить не бездушную фотокарточку, а полноценный портрет. Вскоре клиенты стали спрашивать: а можно ли заказать не доработанную фотографию, а просто свой портрет, полностью написанный художником? Это было не совсем в нашем профиле – мы все-таки фотоателье, – но предприимчивый директор с готовностью отозвался на этот неожиданный спрос.
– Будешь рисовать их сразу маслом, если они так хотят!
И я стала писать портреты – по фотокарточкам клиентов. Глядя на меня, директор добродушно покачивал головой:
– Ты ведь скоро уйдешь от нас. Тебя заберут отсюда. Не переживай. Заранее говорю, что проклинать тебя за это я не буду.
***
Вскоре произошло странное событие, истинного смысла которого я долго еще не понимала.
Как-то вечером – я как раз была занята написанием портрета очередного клиента – в мою дверь тихонько постучали. Звонка в каморке бабушки Фриды не было, поэтому неожиданный стук не удивил бы меня, да вот только ко мне редко кто-то приходил. С чувством непонятной тревоги я подошла к двери и какое-то время стояла, не решаясь ее открыть. Стук не повторялся. Не зная, ушел этот человек или нет, я осторожно приоткрыла дверь. И вздрогнула: за ней стоял невысокий щуплый мужчина щеголеватого вида и с дежурной отработанной улыбкой человека, который за эту улыбку получает неплохие деньги.