Алиса Рува
Жестокеры
– Нет, он играл как-то по-другому…
Я отложила гитару.
«Ну ничего, Дим. Я вспомню. А вообще должен был остаться старый магнитофон, на котором мы с Нелей слушали кассеты. Интересно, куда мать его запихнула? Надо найти и прослушать запись. Дим, ведь это все, что у меня от тебя осталось. У меня даже нет ни одной твоей фотографии! Как так вышло? И портрет твой я почему-то не догадалась нарисовать – как я сейчас об этом жалею!»
Я ошибалась: все же еще кое-что мне осталось от моего Красивого. Я достала из коробки небольшую открытку, которую не сразу там увидела – она прижалась к стенке, словно прячась от меня. Дим подарил мне ее на день рождения, вместе с этой кассетой. Из открытки выпал какой-то помятый, свернутый вчетверо листок. Я подняла его, развернула и прочла:
«Ребенку-котенку:
Послушай меня. Прости. Я сейчас уйду. Я могу быть очень далеко, но ты должна знать, что я есть и что я тебя люблю. Я буду думать о тебе каждый день».
Я свернула записку. Бедное сердце сжалось и замерло, а потом надсадно заколотилось в груди.
Подростковой любви не принято придавать какое-то значение. Взрослые смеются над чувствами детей, считают их смешными, несерьезными. Они думают, что все это глупости и что это скоро пройдет. И так же скоро забудется. Я давно не злилась на мать и больше не винила ее в том, что она разлучила нас с Димом. Я очень много думала о том, что тогда произошло. И я поняла, почему мать так сделала, почему она смогла так с нами поступить. Ни она, ни мать Дима, никто из окружающих не допускали и мысли о том, что мы действительно любили.
Они просто ничего не поняли про нас.
Они смотрели на нас и видели двух вчерашних детей, играющих во взрослую игру. Они думали о плохом, боясь, что мы слишком рано вкусим то, что вкушать нам пока нельзя. Я грустно улыбнулась. Напрасно тряслись тогда наши мамы: наши чистые отношения с Димом так и остались «школьными», детскими. Мы ничего не успели «натворить», да нам это и не нужно было. Мы думали, что у нас все впереди – когда мы вырастем.
Мы были просто влюбленными детьми – такими и остались. Чистыми и обреченными.
Как и тогда, стало до дикости обидно, что все это произошло именно с нами. Да, мы не первые и не последние влюбленные, которых развела судьба. Но все равно было так грустно за нас, так горько! Как мало хорошего я видела без него… Моя настоящая жизнь – всего лишь тот маленький кусочек короткого летнего клубнично-пломбирного счастья, который был у меня с Димом. То, что было потом, без него, было совсем другим…
«Дим… Эти несколько месяцев вместе с тобой – это наперсток счастья в моей беспросветно одинокой жизни. Наперсток счастья…»
Меня снова охватило это невыносимое чувство, что я могла бы жить жизнью совершенно другого человека – счастливого, любимого, радостного… А вместо этого… Я нежно поглаживала пальцами записку, словно руку написавшего ее Дима. Теплый привет из моей светлой юности, нежные и грустные слова от человека, который меня любил, воспоминания о тех счастливых днях, которые больше не вернутся, сейчас – в этой взрослой и страшной жизни – выбили почву у меня из-под ног. Я даже не пыталась смахнуть слезы. Я так давно не плакала, не разрешала себе этого в городе …sk. И сейчас слезы, больше не сдерживаемые, струились по щекам. Я и не подозревала, что эта боль до сих пор жива. Что я как была «мешком, наполненным слезами – только тронь», так им и осталась – словно и не было всех этих лет. Я выросла, но внутри я кто? Я до сих пор та несчастная плачущая девочка, похоронившая отца и потерявшая возлюбленного.
Открытка Дима, его прощальная записка показали всю пустоту и ущербность моего нынешнего одинокого существования, одновременно с этим став моей отдушиной, моим тайным успокоением. Тем, что трепетно, украдкой, прижимают к сердцу – пока никто не видит. Кусочками добра, искренности и нормальности в мире, который стал – а мы даже не заметили когда – жестоким и сумасшедшим.
***
Стоял май, и город снова утопал в неистовом белом кружеве. Цветущие деревья каждый год напоминали мне о Диме. До сих пор. Равно как и августовский поток Персеид.
Чтобы любить человека, необязательно, чтобы он был рядом. Можно любить и отсутствующего. Можно любить даже умершего. Я поняла это, когда не стало отца. Я поняла это, когда исчез Дим. Удивительно, но это так: я, уже взрослая, столько лет спустя, до сих пор вспоминала Дима – настолько яркой звездой просиял он на мрачном небосводе моей несчастливой одинокой жизни.
А здесь, в этой комнате, просто невозможно было не вспоминать о нем! Мой взгляд то и дело останавливался на стоявшей в углу гитаре. После Дима ее так никто и не брал в руки – мои неумелые руки не в счет. Я вспоминала мелодии, которые он сочинял и наигрывал, и какой у него был красивый бархатный голос.
«Дим, а интересно: ты меня еще помнишь? Думаешь ли ты обо мне? Екает ли у тебя вот так же сердце, когда ты обо мне вспоминаешь?»
Много лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Но сейчас, когда я снова оказалась в этой самой комнате, в которой словно закапсулировались наши признания и объятия, наши детские поцелуи и клятвы, на меня нахлынул поток воспоминаний и сожалений. Тоска по моему Красивому вновь взяла меня в плен. Я думала о том, какой он сейчас. Тогда мы считали, что мы оба жутко взрослые, но, по сути, Дим был еще совсем мальчишка! Мальчишка, но с такими правильными установками. Он поддерживал и защищал. Он верил в меня и желал мне добра. В какого мужчину он бы вырос! Я вспоминала, как мы гуляли, катались на «байке», мечтали, целовались, валялись в траве среди одуванчиков. Даже хотели стать рок-звездами. Как с трепетом и надеждой всматривались в ночное звездное небо… И звезды предрекали нам необыкновенное счастье… Вышло по-другому.
Да, я до сих пор скучала по Диму и сожалела о своей потере. А с вами разве такого не бывает? Ведь я не одна такая? Впрочем, если в отличие от меня вам чуждо предаваться сладко-горьким воспоминаниям о своей ушедшей юношеской любви и вам надоели все эти розовые сопли, дождитесь главы «Клетка с гиенами». Обещаю: вы не будете разочарованы.
***
Так уж получилось, но наша зеленая и такая короткая любовь с Димом стала самым сильным чувством за всю мою жизнь. Ничего подобного я с тех пор больше не испытывала. Ни с кем больше не было того солнечно-розового воздуха, в который мы оба погружались, и тех бирюзовых бабочек, которые порхали вокруг нас, и того особого сердечного трепета, когда мы брались за руки и смотрели друг другу в глаза…
Мать наверняка догадывалась, что я до сих пор сожалею о своей давно потерянной любви. И из-за этого «теряю время». Она часто, как бы невзначай, заводила разговор об очередной женитьбе кого-нибудь из наших знакомых. Каждый день я слушала, как очередная «дочь тети Люси» выходит замуж за того, с кем еще полгода назад не была знакома, и все потому что им обоим уже по двадцать восемь.
– Не терпится им!
– А что в этом плохого?
– А что хорошего? Они женятся, потому что «так надо»! «Так положено». Чтобы на них не показывали пальцем. Это просто сделка. Они не любят друг друга. В отличие от нас с Димом.
Последние слова сорвались у меня с языка, прежде чем я успела остановить их. Мать обеспокоенно на меня посмотрела. Ничего больше не сказав, я встала из-за стола и ушла в свою комнату.
Мать пошла за мной следом.
– Ты столько лет прожила в большом городе, где столько людей, столько возможностей познакомиться… Как так получилось, что ты никого себе там не нашла?
Я молчала, отвернувшись от нее.
– Господи, только не говори, что ты все еще его любишь! Только не это… Говорила я тебе – не влюбляйся в красавчиков. И вот что с тобой стало из-за него!
Мать в чем-то была права. Каждый раз, когда мне говорили о необходимости «кого-нибудь себе найти», перед моим мысленным взором до сих пор, столько лет спустя, возникало прекрасное лицо, зеленые глаза и светлая улыбка, такая милая и одновременно дерзкая. Всех, кого я встречала, я мысленно, сама того не осознавая, сравнивала с Димом. Но что поделаешь: хоть он и был со мной так недолго, он успел приучить меня к этому – до невозможности острому ощущению счастья. К тому, что мы думаем об одном и том же и понимаем друг друга без слов. Мне не хватало нашей душевной близости, нашей одинаковости, нашего родства, его безусловного обожания и готовности пойти ради меня на все. Я не могла быть в отношениях, в которых всего этого нет.
Мой прекрасный светловолосый Дим стал для меня не просто красавчиком, который когда-то свел меня с ума и на котором я зациклилась и помешалась. Дим стал для меня символом отношений по любви – в противовес расчетливому «симбиозу»: взаимовыгодному сожительству от скуки или за неимением других, лучших, вариантов. По-настоящему близких отношений, когда два человека искренне испытывают чувства. Когда они не могут друг без друга жить – и это не фигура речи, избитая до пошлости. Когда два сердца тянутся друг к другу, и с этим притяжением им не справиться. Когда взгляды влюбленных ведут друг с другом дразнящую игру, когда в воздухе между ними волнующее напряжение, которое ощущается физически… Как мне не хватало этих волшебных пульсирующих токов! Только с Димом – больше ни с кем такого не было. Но вот беда – только так я теперь и могла! Ну как они не понимают?
«Дим. Тогда, то, что было у нас, – вот это было правильно. А не то, что они пытаются выставить правильным – расчетливое сожительство двух равнодушных друг к другу людей».
Мать «успокаивала» меня, когда рана была еще свежая:
– Забудь про него. У тебя будет еще 100 таких, как он!
О, эти легендарные «еще 100 таких»… Никогда не верьте, когда «добрые» люди начнут говорить вам, что вы встретите «еще 100 таких». Вы просто говорите о разных вещах и подразумеваете разное.
Вы слышите примерно вот что: «Вы хотите сказать, что у меня есть шанс еще раз в этой жизни ощутить это трепетное сердцебиение, которое, раз познав, уже ни на что не променяешь? После того, как у меня это уже один раз было? После того, как я это потеряла? Неужели я могу надеяться?»
Любители давать советы и обещать вам «еще 100 таких» имеют в виду совсем другое: «Какое, к черту, сердцебиение? Глупости! Просто каждой твари по паре – не более того. В мире куча существ противоположного пола, подходящего возраста и уровня достатка. Чего тебе еще надо? При достаточном уме и сноровке можно выбрать одного из них и привязать его к себе – любыми способами. Просто не надо быть глупым сентиментальным упрямцем – вот и все!»
Вот и все. А ты, глупый сентиментальный упрямец, не хочешь просто «существо противоположного пола». Прагматичным и циничным сторонникам теории «еще 100 таких» никогда этого не понять. К твоим особым потребностям они относятся как к причуде и прихоти. Они спрашивают тебя: «Почему ты не вышла замуж?». Сама подобная постановка этого вопроса говорит о том, что они не понимают ценности человеческой личности. Им самим все равно, с кем быть. Они исходят из того, что человеку подойдет практически любой человек. Главное – чтобы это были два homo sapiens и при этом разного пола. Как можно было не выйти замуж? На самом деле им следовало бы задать этот вопрос по-другому: «Как можно было не выйти замуж, когда вокруг столько людей?»
Есть такая устойчивая фраза – «сердцу не прикажешь». Но именно это они и делают, все эти странные люди, – пытаются приказывать твоему сердцу! Убеждая тебя, что любовь – это пустяки и выдумки. Что ее в принципе не существует. Они сами живут, повинуясь этой странной любвененавистнической идеологии. И всеми силами пытаются навязать ее другим.
Моя мать, судя по всему, тоже из таких. Она как-то сказала:
– Ты должна быть благодарна судьбе, что вы расстались. Такая юношеская любовь быстро проходит и никогда не доводит до добра.
Мать уверяла, что мои сожаления напрасны: я ведь не могу знать, во что бы вылились наши отношения в дальнейшем. Вполне могло случиться и так, что совместная жизнь с Димом явилась бы таким адом и кошмаром, что я прокляла бы тот день, когда мы познакомились. Мать говорила, что такое бывает. Я слушала ее, не возражая, но в то же время понимая, что с нами бы такого точно не случилось. Ведь я никогда не встречала такого надежного, умного, доброго, нежного человека, как Дим. Что бы кто ни говорил, я знала: как раз с ним – и, наверно, только с ним – я могла бы быть по-настоящему счастлива.
Каждый раз, когда я слышала о свадьбе кого-то из моих знакомых, я вспоминала белую часовню на горе. Почему я до сих пор не вышла замуж? Ответ прост: если я и хотела когда-либо выйти замуж, то только за моего Дима. Но Дим ушел в неизвестном направлении. А другого такого, как Дим, я больше не встречала… Другого такого нет. Да и как мог еще раз повториться в ком-то этот неповторимый человек?
А за окном – далеко впереди, если хорошенько присмотреться – простирались бескрайние поля, которые, я знала, через пару месяцев покроются золотой пшеницей. Нескончаемые поля… «Наши» поля. По которым мы когда-то с Димом гоняли на его «байке». Мы были молодыми и влюбленными друг в друга. И они могут сколько угодно убеждать меня, что этого не было. Или что было, но теперь это ничего не значит. В отличие от всех этих странных людей я знаю, что в этой жизни по-настоящему имеет ценность.
***
«Такая юношеская любовь быстро проходит», – сказали мне те, кто, очевидно, все знает о любви.
У меня вот не прошла.
Как выяснилось, мое помешательство на Диме никуда не делось даже с исчезновением самого объекта моей подростковой любви. И прошедшие годы этой любви не помеха. Конечно, я понимала, что Дим так надолго «застрял» в моей памяти из-за того, что наша история осталась незавершенной. Ведь я даже не могла спросить у него, почему он так со мной поступил. Покоя мне до сих пор не давали все эти вопросы, на которые я так и не получила ответа: почему Дим уехал, почему не искал меня потом? Это я не знала, где он. Но ведь он-то мог в любой момент приехать или написать: мы-то свой адрес не меняли. Почему он не вернулся, почему не забрал меня, как он и обещал? Что стало причиной? Страх? Малодушие? Все это не имело к моему Диму никакого отношения. Чувство вины? А может, это были какие-то неизвестные мне непреодолимые обстоятельства? Да, он оставил записку, но из нее понятно следствие и совершенно не ясна причина того, почему он так поступил… Неужели мой дерзкий и отважный Дим… все-таки испугался? Или…
«Он бросил тебя. Разумеется, бросил», – убеждал меня голос разума. – Не захотел с тобой возиться».
«Нет. Это не так», – спорило с ним упрямое сердце.
Что подсказывало мне, что Дим меня не бросал, что такого просто не могло быть? То, что я знала Дима – знала, каким он был. Я не могла осуждать и ненавидеть его, равно как и поверить в его трусость и малодушие. Вместо этого я ругала себя: когда нас разлучали, когда нас с корнями отрывали друг от друга, я не проявила твердость и волю, я просто позволила взрослым его отнять. Нельзя нам было разлучаться: с тех пор все в моей жизни пошло наперекосяк! Все, что было в моей жизни после Отчаянного Гонщика, было совсем не то. Мои редкие попытки отношений давались мне тяжело и каждый раз заканчивались разочарованием.
В мире много несчастных людей и каждый из них несчастен по-своему. Но, по сути, нас всех можно разделить на две большие категории:
1) Потерявшие.
2) Не нашедшие.
Когда-то давно, в детстве, а потом и в юности я узнала, как это больно, – потерять. Но с годами я поняла, что есть и иная разновидность человеческого несчастья – не встретить. Вообще или больше. Невстреченность – причина многих наших напрасных поступков. Ведь именно от невстреченности мы и бросаемся в объятия тех, кого по-хорошему бы не должно быть в нашей жизни. Так и случилось у меня со всеми другими, которые не были Димом…
Мне почему-то захотелось все объяснить ему, отсутствующему, как-то перед ним оправдаться за все, что произошло со мной без него.
«Я не любила их, Дим. Я и сама не знаю, зачем все это было. Я любила и люблю только тебя».
Мне было важно, чтобы Он это знал.
***
Как началось мое проклятие Нелюбви? Можно было бы подумать, что именно с потери Дима. Но на самом деле это началось гораздо раньше. Я всегда теряла Любовь – всегда, сколько себя помню. Я, наверно, и правда проклята, обречена на это. Любовь всегда обходила меня стороной. Махала мне ручкой и шла к кому-то другому. А мне оставалось только стоять и смотреть ей вслед.
Мне оставалось одно: болезненно нуждаясь в любви и не получая ее, просто ее ждать. Ждать и жить, пока не встречу, надеясь, что до этой встречи я все-таки доживу. Так я и жила.
Ждать любви – мужественное решение. Не каждый на такое способен. Большинство сдается – сходится с тем, кто есть. Кто случайно попался на жизненном пути. Мало таких глупых стоиков. И все потому, что окружающие бдят. Они давят на тебя. Они тут как тут со своими непрошеными советами, со своим осуждением:
«Как? Она смеет ждать любви? Ишь, чего захотела! Мы вот давно смирились с тем, что у нас любви никогда не будет, и как-то живем. Так почему она не хочет смиряться, как это сделали мы? Как это делают все?»
Есть негласные стандарты того, как должна сложиться твоя личная жизнь: все знают, что и в каком возрасте с тобой должно произойти. Твои эмоции, твои собственные планы, мечты и желания, твое разбитое сердце – все это как будто не имеет никакого значения. Ты просто почему-то это должен – сделать то, что делают все. Не важно, как по факту все для тебя складывается – уж будь добр, как-нибудь изловчись! Как-нибудь, с кем-нибудь. И уложись в строго отведенные для этого временные рамки. Везет, если с тобой это все именно так и происходит, – четко по плану. Вот тогда ты – правильный человек. Если же нет… нелегко тебе придется.
Моя жизнь определенно складывалась не по плану. Несовпадение возраста и события – вот что преследует меня всю жизнь. В детстве я – старушка под грузом пережитого. Уже уставшая от жизни, хотя жизнь эта только началась. В годы зеленой юности – непозволительно взрослая. Я сама не знаю, почему это так и чем это объяснить. Просто типичная очередность жизненных событий среднестатистического человека в моей конкретной жизни почему-то нарушилась, сломалась, и события перепутались, поменялись местами. Но разве я в этом виновата? Ведь я же не выбирала, чтобы со мной все происходило именно так. Но именно этим – несовпадением возраста и события – меня всю жизнь и попрекали.
Вездесущие кумушки, которые все так же целыми днями дежурили на лавочке у подъезда, словно никуда с нее не сходили все эти годы, провожали меня недоумевающими взглядами каждый раз, когда я выходила на улицу. Они постарели и еще больше обрюзгли за эти несколько лет, но их нездоровый патологический интерес ко мне, казалось, только усилился. Как пережиток ушедшей эпохи, когда все ходили строем, они навсегда сохранили в себе ничем не сокрушаемую уверенность в своем праве лезть в чужую личную жизнь. Как же не по плану складывалась она у меня! Как же они возмущались! Когда по вечерам я выходила на прогулку, кумушки осуждающе кудахтали у меня за спиной:
– Почему она гуляет либо одна, либо с матерью? Почему она живет не так, как все? Почему она до сих пор не замужем?
Тогда «лавочки» оскорблялись видом нашей чистой, детской любви. Тогда, по их мнению, все случилось слишком рано. Теперь, когда мой возраст по их подсчетам уже давно перевалил за двадцать пять, а я все еще – о ужас! – была не замужем, даже не так, смела быть не замужем, они готовы были меня заклевать:
– Какая странная! Всегда все делает не вовремя! Малолеткой прыгнула к парню в койку, зато сейчас, когда пришло время, ходит одна. Кто-нибудь видел, чтобы она с кем-нибудь встречалась?
Все, все хотели они знать обо мне, все самые интимные подробности! Они всласть перемывали мне косточки, обсасывая каждый мой позвонок. Они осуждали меня за то, что я столько лет потеряла впустую. Но что я могу поделать с тем, что хронология моей жизни не такая, как у всех «нормальных людей»? Разве виновата я в том, что любовь – единственная в моей жизни – случилась со мной в четырнадцать? Что эта любовь сокрушила меня, совсем девчонку? Что я была опрокинута ею? Что я встретила любимого человека, единственного за всю мою жизнь, и потеряла его, потому что встретила слишком рано, а не тогда, когда по меркам общества было «уже пора»? И что, когда я выросла и наступило это «уже пора», я больше никого так и не встретила?
– О чем только думает? Почему она никого себе не найдет? Принца что ли ждет? Принцев-то ведь не бывает! А бабий век короток. Что будет делать потом? Будет выть, да поздно.
Я лишь презрительно улыбалась. Подобное отношение к женщине – как к товару с определенным сроком годности – я всегда считала омерзительным. Но это был лишь один предрассудок в бесконечном ряду нелепых предрассудков нашего странного времени, особенно в маленьких городах. Ограниченность. Узость. Поверхностные суждения… Мне хотелось обернуться и крикнуть им: а как же моя душа? Мои чувства, мечты и устремления? Все то, что я пережила? Разве не это определяет меня? Но нет! Ничего не бралось в расчет кроме исключительно внешней, формальной стороны жизни, которая у меня была исключительно неправильная, не такая, как у всех. За это меня презирали. Люди вообще не любят признавать, что кто-то достоин симпатии и уважения. Они используют любую зацепку, чтобы отказать тебе в этом.
***
Настал мой очередной день рождения. Я не следила за тем, сколько мне исполнялось лет. Это они – вездесущие «лавочки» – непрестанно мне об этом напоминали, словно отсчитывая прожитые мной годы гигантским метрономом. Меня же это давно перестало волновать. Я поняла, что возраст относителен. Возраст – это то, чего нет. Он иллюзорен, как иллюзорно и течение времени: оно не всегда и не для всех проходит одинаково. Иногда оно застывает, в какой-то одной точке.
В моем случае оно застыло в той точке, в которой я когда-то осталась одна. Я хотела выйти из этой точки. Но я не могла. Став взрослой, я столкнулась с тем, как это сложно, как это невероятно сложно – встретить того, с кем хочется быть. Я не понимала: это было сложно всегда или стало сложно только сейчас? Кажется, раньше, в годы моей юности, это как будто было легче… Сейчас, когда все стали поверхностными, грубыми и циничными, какими-то ненастоящими, найти второго такого же, как Дим, не представлялось возможным.
Каждый раз после неудачных и разочаровывающих попыток новых отношений с кем-то, кто не был Димом, кто даже отдаленно его не напоминал, я снова вспоминала нашу несостоявшуюся историю, которую нам не дали прожить. Я поняла: мой единственный вариант не остаться одной – найти самого Дима. Я решила отыскать его – что бы с ним ни стало, каким бы он сейчас ни был.
Я ездила в его родной городок, но вместо бабушки-соседки в квартире напротив теперь жили совсем другие люди. При упоминании его имени они удивленно вытянули лица и озадаченно почесали затылки.
«Он был с побережья, – вспомнила я. – Может, они с матерью вернулись туда? Да, кажется, именно об этом тогда говорила его старая соседка».
Но наверняка я этого не знала, а прибрежных городков так много! Где искать?
Я вспомнила и про наш Дом Молодежи. Но никого из тех музыкантов, с которыми занимался Дим, я не знала. Вот так штука: оказалось, что у нас с ним не было общих знакомых, у которых я могла бы хоть что-то о нем разузнать. Мы были настолько захвачены чувствами и друг другом, что почти не общались тогда с внешним миром. Нам никто не нужен был, кроме нас самих.
У кого еще я могла бы спросить о Диме, я не знала. Но мне в голову пришла блестящая мысль:
«А может, он прославился и стал знаменитым рокером, как и мечтал? Такой человек, как мой Дим, просто не мог не прославиться».
Воодушевленная этой внезапной догадкой, я включила музыкальный канал, который не смотрела уже много лет. Я принялась изучать, кто сейчас на сцене. Но уже через десять минут, разочарованная, выключила телевизор.
«Нет, Дим никогда не стал бы петь такие глупые и пошлые песни!»
Значит, его место – в андеграунде! Я принялась просматривать записи с выступлениями малоизвестных, нераскрученных музыкальных групп, но нигде мне не попадалось знакомое лицо.
«Но ведь не может в наше время человек потеряться, как иголка в стоге сена! Тем более, такой человек, как Дим».
Как это страшно – ничего не знать о том, кого ты когда-то любила! Кого все еще любишь. Я и раньше пыталась искать Отчаянного Гонщика, еще живя в городе …sk, – на просторах всемирной сети. Теперь я решила попробовать еще раз. Каждый раз я просиживала до утра, упрямо вбивая в поисковую строку любимые фамилию и имя, но ничего не находилось в ответ.
***
Ты никогда не застрянешь в Прошлом без причин. Ты можешь в нем застрять, только если в настоящем у тебя нет ничего столь же светлого и радостного. Если все слишком безрадостно. Сладкие воспоминания об ушедшем счастье и сплошные неудачи в моем «сегодня» сделали свое дело: я прочно поселилась в Прошлом. Я жила воспоминаниями.
Жить в Прошлом – как это сладко! По своей воле никогда не прекратишь! И если не происходит в твоей жизни никаких новых событий, которые бы этому поспособствовали… Так получилось, что в моей жизни таких событий не было. Мой мир словно застыл в той точке, в которой мы с Димом расстались. Он периодически застывает, мой мир – это с ним всегда так. Я сама не умею приводить его в движение. Мне жизненно нужен такой человек, как Дим. Который может заставить события, которые тянутся как в замедленной съемке, сменять друг друга быстрее. Который учащает мой пульс. Ускоряет ток крови по моим венам, заставляя меня чувствовать себя живой. Но такого человека больше в моей жизни не было. И, наверно, уже не будет.
Выбираться из скорлупы под названием «Воспоминания о Диме» мне действительно было нелегко – да я и не хотела. Приближалось время ежегодного потока Персеид – красивейшего звездопада. Дим так ждал его… Теперь я одна отсчитывала дни до его приближения.
Мать все видела и догадывалась, что со мной.
– Не понимаю я этого: как можно целыми днями сидеть мечтать, подперев щеку! Или слоняться вот так по дому. Надо действовать! Выйди хоть на улицу, познакомься с кем-нибудь.
– Я не хочу.
– Ты просто теряешь время, живешь бесцельно.
«Живешь бесцельно» – коронная фраза моей матери. Она, как и «лавочки», считала, что я просто теряю время. Этого она допустить не могла. Мать решила действовать радикально.
– Он женился.
Я как раз лежала и читала книгу. Когда я это услышала, я почувствовала себя так, как будто меня пригвоздили к кровати. Как будто меня на ней распяли. Мать продолжила меня терзать, при этом стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно.
– Да, одна знакомая мне сказала. Она знает его.
Не глядя на мать, как можно более спокойно я спросила:
– Твоя знакомая сама его видела?
– Видела или нет, не знаю, но говорит, что … женился…
Я быстро разоблачила ее.
– В каком городе он живет?
– Этого я тебе не скажу!
Я вскочила с кровати.
– Потому что сама не знаешь! И нет никакой знакомой! Зачем ты все это выдумываешь, мама? Ты ничего о нем не знаешь, так же, как и я! Зачем ты так со мной?
– Зачем ты приехала сюда? Ты живешь здесь уже полгода. И ничего не делаешь. Никого себе не ищешь. Не работаешь. Я не понимаю, что тебя тут держит. И о чем ты думаешь?
Я ничего ей не ответила. Взяв рюкзак, я хотела выйти из комнаты.
– Да найди ты себе уже кого-нибудь! Ведь ты же меня позоришь! – выкрикнула мать, преградив мне путь.
Я смотрела на нее с грустной улыбкой. «Найди себе кого-нибудь». Вот странные люди! Да разве можно специально кого-нибудь найти? Его можно только случайно (или неслучайно?) встретить. Как я встретила Дима. Ведь я не искала его. Он просто стоял со своей гитарой, прислонившись к стене в школе искусств. Именно так происходят такие встречи. Только так.
– Ну была у тебя первая любовь! – отчаянно выкрикнула мать. – Ну была она неудачная, ну что теперь?
– Она была не только первая. Она была единственная – на всю мою жизнь! И ты меня ее лишила!
Мой голос дрожал от с трудом сдерживаемых слез.
– Любовь – это глупости! Пора взрослеть – как ты сама этого не понимаешь? Ты не становишься моложе и красивей. Дальше найти себе кого-то будет только сложней.
Я горько усмехнулась. Мать попыталась обнять меня, но я отвела от себя ее руки.
– Лучше не трогай меня сейчас!
Отстранив ее, я выбежала из комнаты.
– Я переживаю за тебя и твое будущее! – полным отчаяния голосом крикнула мать мне вслед.
Тогда я этого не понимала, но сейчас хорошо поняла, что гнало его вдаль – носиться в одиночку на своем «байке», в сумерках, вдоль полей. Те самые струны в груди, такие тонкие… За которые кто-то слишком ощутимо дернул. Те же струны были и во мне. Нас было двое таких – во всем этот огромном и бездушном мире. Так мы и прибились друг к другу. Я шла по улице, не в силах унять сильнейшее раздражение. Мне самой не верилось, что со мной вот так поступают. Вдобавок к невыносимой внутренней боли и переживаниям о какой-то своей тотальной неудачливости в личных делах ты еще получаешь и все эти «добрые» советы. Да какие там советы! Категоричные требования!
«Она думает, что все так просто, как у роботов: стоит лишь мысленно себя запрограммировать!»
Мать непрозрачно намекала мне на то, что я засиделась, что мне снова пора куда-то ехать – на очередные поиски лучшей жизни. Когда-то я и сама хотела совершить «побег от пошлости»: уехать, вырваться из этого тесного городка. Но сейчас мне совсем не хотелось этого делать. Ведь здесь, в Городе Высоких Деревьев, каждая улица, каждый дом напоминали мне о Нем. Весь этот город был как одна большая «коробка памяти». Я часто ходила по «нашим местам». Вот и в тот день, сама того не заметив, вышла к старому парку – тому самому, в котором мы гуляли с отцом, и где потом состоялось наше первое свидание с Димом. Заброшенный парк нашего детства за эти годы изменился до неузнаваемости и теперь представлял собой до боли удручающее зрелище. Я шла по асфальтовым дорожкам, сквозь трещины в которых проросла трава, смотрела на запущенные деревья, на сломанные, давно не запускаемые карусели, на выцветших лошадок с облупившейся краской. Все вокруг заросло бурьяном. В пруду плавали не утки, а мусор.
«А где же избушка на курьих ножках! Она точно тут была – я помню! Не могла же я ее придумать!»
Избушки не было. Я долго кружила по парку, но так и не нашла ее. Усталая, я присела на низкий бетонный забор, тянувшийся вдоль бывшей спортивной площадки. Прогулка не успокоила меня. Я все еще была на взводе. Сидела и прокручивала в голове все, что мне наговорила мать. «Ты не становишься моложе и красивей». Нельзя сказать, что в ее словах не было здравого смысла. Годы шли, а я оставалась одна, и не было у меня ничего дороже открытки и записки от Дима. Мой шрам на бедре после той аварии – даже он был мне дорог, как память о нем. Я и сама понимала, как это убого и ненормально. Я понимала, что мать права: дальше будет только труднее найти того, кто меня поймет и примет – вот такой, какая я есть, со всем моим грузом пережитого. Мужчины не любят женщин со шрамами, телесными или душевными.