Александра Алексеевна Василевская
Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра
В самом деле, правая рука Веншамеи уже лежит у Джекса на плече, а левая – у него на груди.
– Н-ну, д-да… – смущённо мямлит теэклавеллянка, пряча глаза от обжигающего взгляда киборга, но в то же время крепче прикладывая руку к его груди. – А сердце у тебя живое, такое горячее…
– Это да, – усмехается Джекс. – Удалось собратьям-киберпанкам спасти тогда. Кузнецов мне говорил, что если бы орхгский коготь всего на один мирад глубже прошёл, всё, пришлось бы аппарат ставить. А так – да, со шрамом, но живое.
– Со шрамом?
– Да вот, посмотри.
Джекс расстёгивает рубашку и открывает задвижку на металлической части груди, где в особом прозрачном отсеке бьётся его сердце.
– Вот, видишь? Здесь, от правого желудочка к левому линия тянется – вот это он и есть.
– Надо же, – восхищённо шепчет Веншамея. – Боюсь даже представить, что ты чувствовал, когда…
– Не, больнее всего было, когда кишки вырывали. Они их ещё и перепутать в процессе умудрились. Кибервиртцам пришлось повозиться… показать, что они придумали?
– Не уверена, что у меня достаточно крепкие нервы, но давай.
Киборг улыбается и расстёгивает рубашку до конца. На этот раз одну из задвижек он открывает на металлической части живота. Взору Веншамеи открывается причудливый лабиринт волнообразно изгибающихся пластиковых трубок, где-то прозрачных, где-то непрозрачных. Все эти трубки покрыты какими-то тонкими розоватыми полосками.
– Подходящие трубки найти и встроить в них синтетические железы – это не проблема, – комментирует Джекс. – А вот синхронизировать работу всего этого хозяйства сложно. К счастью, даже из перепутанных и разодранных кишок моим собратьям удалось извлечь достаточно мышечных и нервных волокон. Это они как раз, волокна, розоватые. Их объединили в общую систему, и пожалуйста – всё двигается в нужную сторону в нужное время. Регуляция тут и гуморальная, и нервная, как у полностью органического существа. Веншамея?
Теэклавеллянка, похоже, не замечает ничего вокруг: с восторгом, некоторым страхом, а главное, вожделением она блуждает глазами по всему телу киборга.
– Джекс, мы с тобой должны стать ближе, – произносит, наконец, Веншамея.
– Куда уж ещё ближе-то! – смеётся фордокс-приманец. – Ты уже буквально внутрь меня заглянула!
– Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Поцелуй меня, Джекс!
– Поцеловать? Зачем?
– Как – зачем? Не смеши меня! Мы же с тобой больше, чем друзья, так?
Киборг вдруг замирает, будто парализованный, и вонзает в теэклавеллянку испытующий морозный взгляд:
– Подожди-ка! Я думал, ты с Накетом! Или вы расстались?
– Мы не расставались, – растерянно отвечает Веншамея, но тут же вновь обретает уверенность: – Брось, он ничего не узнает!
– Не узнает?
– Конечно, я не расскажу. Ну же, поцелуй меня!
– Нет, это неправильно! Знаешь, я не против быть третьим в отношениях, но только в том случае, если другие две стороны будут в курсе! Накет не в курсе – значит, ты хочешь ему со мной изменить!
– Поцелуй – это не измена. Это если мы с тобой разделим постель, то…
– И поцелуй может быть предательским. А постель мы делить точно не будем.
– Почему???
– Меня не интересуют плотские отношения.
– Как? Да ты шутишь!
– Не шучу. Веншамея, какую роль в твоей жизни играет программирование?
– Э-э-э… никакую.
– Точно так же – секс для меня не значит вообще ничего. Даже к поцелуям я равнодушен. Я-то думал, у нас с тобой духовная близость…
– Ну ещё чего! Так неинтересно!
– Тогда нам с тобой не по пути.
– Ну ты и зануда. Ну, хорошо, допустим, обойдёмся без страсти. Но Накету об этом знать всё равно необязательно!
– Это будет по отношению к нему свинство. Нет, давай так: либо ты всё рассказываешь Накету и мы втроём решаем, что делать дальше, либо между нами ничего нет.
– Какой ты, оказывается, душнила!
– Я не душнила, я честный! Я же не землянин какой-нибудь или теэклаве… ой, извини. В общем, лучше нам будет расстаться.
– Зануда. А я ещё очаровалась.
Веншамея встаёт и выходит из каюты Джекса. Разумеется, она тут же сталкивается с Накетом.
– Веншамея? – удивлённо обращается к теэклавеллянке бедантиевец. – Ты что у Джекса делала?
– Мы просто разговаривали. Ничего такого не было, не переживай.
– А я вот жопой чую, что чё-то у вас там было! Колись!
– Да не было ничего, хватит меня подозревать!
– Накет, я тебе всё расскажу как есть, – возникает на пороге каюты киборг.
Бросив на Веншамею недоверчивый и сердитый взгляд, бедантиевец заходит к фордокс-приманцу.
– Ну, чё там у вас было? – угрожающим тоном интересуется Накет.
– Как я теперь понял, самая обычная дружеская симпатия, – спокойно отвечает Джекс. – Сначала она мне на Самобыте мозги вправила, когда я себя чуть до истощения не довёл. А потом заставила меня задуматься над тем, о чём я никогда в жизни не размышлял. Её логика меня стала очаровывать. И всё вроде бы шло к тому, что у нас с Веншамеей какая-то особая духовная связь. А ей этого оказалось мало – духовной связи, я имею в виду. Она захотела отношений плотских.
– Это дело она любит, да, – усмехается Накет.
– Ну, я и отказался.
– А чё так?
– Мне абсолютно неинтересен секс и всё, что с ним связано.
– Ваще?
– Ваще. Но ладно бы это… меня как раз смутило, что ты вроде бы с ней не расставался и по-прежнему в отношениях. Я и спросил, дескать, а ничего, что ты с Накетом? А она мне – «Накет не узнает».
– То есть, она в принципе хотела мне изменить?
– К сожалению, да.
– Блин, сложно. Чё нам делать-то теперь с Веншамеей?
– Вряд ли я тут тебе помогу. В отношениях я, как видишь, не мастер.
– Всё равно, спасибо, что сказал. Чё дальше, мы сами разберёмся… думаю, разберёмся.
Накет пожимает Джексу стальную руку и выходит из каюты. Рядом всё ещё крутится Веншамея.
– Ну, и что там тебе Джекс наговорил? – осведомляется она.
– Правду наговорил, – холодно отвечает Накет. – Я и не знаю, чё нам теперь дальше делать с тобой. Есть какой-то осадочек, знаешь.
– Накет, это же всё несерьёзно, и…
– Я подумаю над этим. Обычно я быстро всё решаю, но тут всё сложно. Давай пока не будем никаких выводов делать, я пораскину мозгами на досуге.
Веншамея не успевает ничего ответить – из отсека управления раздаётся встревоженный голос Герна:
– Оторвите мне вибриссы, какая-то шваль двумперская до нас всё-таки достучалась!
– Нелогично, – доносится голос Бастера. – Конфигурация корабля не двумперская.
Вся команда собирается в отсеке управления. С ужасом она наблюдает на радаре, как какой-то маленький кораблик подкрадывается вплотную к «Тёмной Материи». Более того – беспрепятственно пристыковывается к ней.
– Ррр! Незваных гостей нам ещё не хватало! – рычит Райтлет.
– Хе, пусть заходят! Семнадцати рук на всех хватит! – крякает Семиларен, вооружаясь охапкой горметов.
– А гость у нас всего один, – с улыбкой сообщает Стив. – К тому же, мы его хорошо знаем. Не поверите, но это…
Стив не успевает закончить фразу. Дверь «Тёмной Материи» открывается, и за ней оказывается… Стефан.
Съехавшие на самый кончик носа очки, растрёпанная каштановая шевелюра, полуразвязанный галстук и не до конца застёгнутая ширинка придают доктору Фэлконингу вид довольно-таки комический и даже придурковатый, но сомнений в том, что это действительно он, не создают.
– Ик! Ну что, с-с-суки, не ждали? – пьяным голосом обращается к команде Стефан и заходится гомерическим хохотом.
– Я, э-э-э, не знаю, о чём тебя спросить, гм, сначала: почему ты, хм, такой пьяный, или, эм, как ты выжил, – тихо произносит Айзел.
– А я тебе скажу! Пьяный я, ик, потому что из трактира. А выжил я, значится, так… дайте, блин, сесть, что ли…
Шатающейся походкой Стефан добирается до одного из сидений, окружающих парящий стол. Сесть в него с первой попытки доктору не удаётся – промахивается он чуть ли на целый коптермирад. Вторая попытка, впрочем, оказывается успешной.
– Ну дык вот, – продолжает Стефан. – Лечу я, ик, к Линтуе с бомбой на боковом стекле. Раз-два, и она того… а у меня это, как в том анекдоте, ик – мужик в мясо, а зубы целы, да! А эт-ту, как её, вспышку от, ик, взрыва, знаете, кто заметил? Сам капитан Мантецци, как мне рассказали!
– Мантецци! – благоговейно выдыхает Джекс.
– Или не, погоди… ик, как же его… Фьюмичино, блин, вот! Я их путаю, блин, всё время, ик, этих бельтальянцев… или всё-таки Мантецци… ну неважно, короче. Какой-то, в общем, из этих капитанов наших. Там на Линтуе, это, монахи-уйкку меня по кусочкам-то и того, как бы, сшили, всё восс-та-но-ви-ли, на ноги, ик, поставили, во!
– Монахи-уйкку? – оживляется Райтлет.
– Ды-а, один из них про тебя, кстати, вспоминал.
– Надо же… это очень приятно!
– Стефан, как же ты нас нашёл? – интересуется Карл.
– Только не говори, что ты в нас случайно влетел, – смеётся Силмак.
– Не-е-е… я вас нашёл по ниа… анигля… нигиляц… блин, не выговорю…
– По аннигиляционному следу? – предполагает Стив.
– Точняк! След-то, ик, замечательно виден. Как и у, чёрт их, двумперцев, кстати.
Вся команда уставляется на Стефана.
– Как – по аннигиляционному следу? У нас что-то не в порядке с системой маскировки? – беспокоится Ксандер.
– Не-а, дело в этих, ик, в самих двигателях. Их нужно чуть-чуть, того, моди-фицировать. И тогда вас, ваще, днём с огнём, ик, не отыщут никакие, блин, двумперцы!
–Как я мог ошибиться! – переживает Тецклай. – Я отвечал за двигатели. Я же всё рассчитывал…
– Ну, значит, ик, ошибся ты в расчётах. Бывает!
– Гррр! Ошибся в расчётах?!
– Да ты это, ик, не беспокойся. Я вот, блин, протрезвею, и всё вам поправлю. У меня план, как всегда, ик, гениальный есть! Вы завтра все, это, обалдеете!
– Ну-ну, удиви меня, – усмехается Стив. – Я уже вытащил из твоих спутанных мыслей нужную нам информацию. Пойду подготовлю чертёж.
– Да ты погоди пока! Я, ик, может, чё-нить ещё придумаю покруче. Всем привет, короче! Пойду завалюсь где-нибудь.
– Каюту тебе соорудить? – спрашивает Джекс.
– На фиг надо, – отзывается Стефан и пытается выбраться из удобного сиденья.
Пока Стефан выбирается, вся команда успевает разойтись по своим каютам. Быстрее всех это делает Тецклай, который просто сгорает от стыда. Слова Стефана очень больно укололи его. Неужели он, талантливый техник, ошибся? Эта ошибка могла стоить жизни всей команде, если бы за неё уцепились двумперцы! Нельзя, нельзя было так глупо ошибаться! Нельзя ошибаться вообще!
Болезненно-перфекционистские мысли Тецклая достигают мозга Млема, и оно решает помочь хриввалэйтну избавиться от них.
– Тецклай, можно с тобой поговорить? – мягко обращается к хриввалэйтну центор.
– Если хочешь снова напомнить, что я облажался, то нет, – угрюмо отвечает с потолка Тецклай.
– Ты не облажался. Никто тебя ни в чём не винит. Нельзя так относиться к мелким ошибкам.
– Мелким? Гррр! Из-за меня вы все могли погибнуть! Что, если бы двумперцы нас нашли и застали врасплох? Нет, я всех подвёл. Я плохой техник. Я ошибся в расчётах. Двигатель несовершенен! А мне всегда говорили в училище: либо делай правильно, либо вообще не делай! Гррр!
– Тецклай, успокойся. Не стоит укорять себя за то, чего не случилось.
– А где-то в параллельной Вселенной наверняка случилось!
– Правильно. А где-то в другой параллельной Вселенной ты – муравьед. А ещё в одной параллельной Вселенной все звёзды слились воедино и превратились в копчёный сыр. Наконец, в третьей параллельной Вселенной мы с тобой живём внутри фотоэлектронного оптического музыкального инструмента и питаемся честным словом сикильдявского крокозябра.
Тецклай медленно подползает почти вплотную к Млему.
– К чему. Весь. Этот. Абсурд? – тщательно выговаривая каждое слово, интересуется хриввалэйтн, пытаясь заглянуть одновременно во все пять глаз центора.
– К тому, что мы с тобой живём здесь и сейчас, – успокаивающим тоном отвечает Млем. – То, что происходит в параллельных Вселенных – происходит в параллельных Вселенных. Если бояться последствий каждого твоего поступка в всех частях Мультиверса, тогда вообще не стоит вставать утром с постели. Ты же можешь одним неосторожным движением изменить всю историю в каком-нибудь мире.
– Гррр! Это же глупо!
– Именно. Тецклай, не нужно бояться ошибок. Нужно просто вовремя их замечать и устранять. И, конечно, учиться на них.
– На ошибках учатся только глупцы. Умный сразу всё делает правильно.
– Так тебе говорили в училище, да?
– Гррр… да.
– Тецклай, подумай вот о чём: ведь получилось так, что твоя ошибка привела к нам того, кто её исправит. Может, иногда ошибаться даже неплохо?
Хриввалэйтн задумчиво сползает с потолка.
– Гррр… возможно, ты право. Наверное, я зациклился на том, что мне вбили в училище. И ведь… Стефан же всё обязательно поправит?
– Конечно. И ты ему поможешь.
– И я ему помогу! Спасибо, Млем. Хотя… я всё равно нервничаю. Гррр!
Тецклай начинает беспокойно оглядываться и чесаться, всё яростнее с каждым мигом.
– Гррр! Линька! Я опять забыл! Млем, не могло бы ты выйти?
– Хорошо-хорошо, – с совершенно незаметным лукавством отзывается центор и покидает каюту Тецклая. – Карл, Джекс! Тецклай линяет! – зовёт оно друзей, когда отходит от каюты достаточно далеко.
К Млему тут же подлетают всегда готовые посмеяться над хорошим другом и вместе с ним Карл и Джекс. Вся троица, хихикая, пристраивается у каюты Тецклая, выжидая подходящий момент.
– Кстати, Млем, ты же проиграло спор, – передаёт мысль центору полупротоплазмик-получеловек. – Самое время кукарекать!
– Так и быть, спор есть спор… – думает в ответ Млем.
Пока трое друзей ждут, когда вломиться к Тецклаю, мимо них дефилирует Стефан, который наконец-то выбрался из отсека управления. Правда, видно, что с конечным пунктом своего маршрута он так и не определился. Пока он определяется, с ним сталкивается Веншамея.
– О, как приятно вид-деть ещё одно, ик, фордокс-приманское лицо, – улыбается ей Стефан.
– Я, вообще-то, теэклавеллянка, – поправляет Веншамея.
После небольшой неловкой паузы Стефан, как ему кажется, изящно выкручивается из недоразумения:
– Тогда сделай, что я тебе считал комплимент!
С победным смехом доктор Фэлконинг разворачивается и снова останавливается в раздумье. Наконец, он замечает почти в конце коридора одну приоткрытую дверь.
Это оказывается каюта Леода. Ягулярр мирно спит на специальном коврике посередине каюты. Ровно до тех пор, пока прямо на него не обрушивается Стефан.
– Добрый вечер, – стараясь не терять самообладания, тихо обращается Леод к виновнику своего пробуждения.
– Привет, – почти неразборчиво отзывается пьяный доктор. – Стефан Фэлконинг, – представляется он, протягивая ягулярру руку.
– Леод Назарх, очень приятно.
После руко- и лапопожатия Стефан безапелляционно сообщает о своих планах на ближайшее время:
– Я тут, эт-то, посплю, да, пока не т-того, ик, не про-трезвею.
– Ладно, – вздыхает Леод и пытается снова заснуть.
Но это ему не удаётся. Буквально через несколько мгновений на весь корабль раздаётся громогласное центорское «КУКАРЕКУ!!!», за которым следует брань Тецклая – не столь изящная и многогранная, как у Накета, но тоже вполне площадная. А когда кожа у хриввалэйтна полностью сменяется, брань сменяется на слова благодарности – к счастью для уставшего ягулярра, уже не столь громкие:
– Вы мне каждый раз помогаете. С вашими шуточками быстрее. Простите, что огрызаюсь!
– Так же веселее! – похлопав Тецклая по плечу, восклицает Джекс.
– А теперь – всё-таки выйдите, пожалуйста. Я уберусь в каюте.
Когда Джекс, Млем и Карл оставляют Тецклая одного, у него вдруг возникает сильное желание избавиться от старой кожи древним нецивилизованным способом: съесть её. Подавив это желание, он берётся за традиционную уборку. Набрав целую охапку лоскутов старой кожи, Тецклай вновь ощущает недостойный, как он считает, разумного существа порыв.
– Ладно, пока никто не видит, – решает для себя хриввалэйтн, берёт в зубы один лоскут и… тут же встречается глазами с Ксандером, который проходит мимо. Если бы хриввалэйтн умел краснеть, он покраснел бы до самых кончиков рогов.
– Ой, я тебя смущаю? – мягко спрашивает Ксандер.
– Не ты, а я сам себя, – отвечает Тецклай, выпустив из зубов лоскут. – Разумное существо – а веду себя как дикая ящерица.
– Это поведение кому-то вредит?
– Нет…
– Ну, я тебя и не останавливаю. Есть такие естественные вещи, которые мешают разумным существам, а есть безобидные проявления природы.
– Нет, пойду лучше выброшу. Гррр, не хочу быть дикарём.
– Постой… у тебя же гемоцианиновая кровь, да? У кожи должен быть приятный привкус.
– Тогда забирай на здоровье!
– Ну, не всё, мне только чуть-чуть закусить… спасибо. То есть, мои низменные порывы тебя не задевают?
– Нет. Ты – совершенно другое существо. Ты даже не животное. У тебя могут быть другие представления о привычных нам вещах.
– Мудро рассуждаешь. Однако мой класс произошёл от животных, и поэтому у нас по-прежнему много общего.
Эта сцена не проходит мимо внимания Эффелины. Она влетает в каюту Тикки:
– Ну, всё! Он себя выдал! Остаётся только заставить его признаться перед всеми!
– Что, кто? – рефлекторно, но безучастно спрашивает Тикки.
– Ксандер! Я же говорила, что он проглотон, и всё устроил, чтобы нас сожрать! Он уже пробует нашу кровь! Он знает вкус кожи Тецклая! Тикки, поможешь мне его вывести на чистую воду?
– У тебя что, хвост в жабры попал? Не буду я участвовать в твоих идиотских затеях. Придумала глупость.
– От тебя много не потребуется! Я точно знаю, что делать. Он боится огня, и каждая часть его тела умеет вести себя, как отдельное живое существо. Я тихонько к нему подойду, выдеру одну перовидку, а ты её подожжёшь зажигалкой. Тут-то он и примет свою настоящую форму.
– Не буду я этого делать, отвали.
– Ага, он уже завладел твоим разумом! Ну же, Тикки, пожалуйста, это очень важно! Жизни друзей на кону!
– Повторяю ещё раз для особо одарённых: Ксандер – не проглотон, а самособирающаяся сущность. Галактическая Энциклопедия в помощь.
– Мало ли, что там написано!
– Дура, блин! Добавлять статьи в Энциклопедию могут только учёные, специалисты, там всё проверяют по сто тысяч раз, и…
– Этот проглотон не такой, как пишут в Энциклопедии. Он особенный. И мы сможем это доказать! Тикки, прошу…
– Нет. Тебе надо – сама и разбирайся.
– Но у меня же нет рук!
– Выкручивайся сама и отстань уже от меня! Надоела ты со своим бредом.
Эффелина ненадолго задумывается. Вдруг она выдаёт следующий манёвр:
– Тикки, если ты мне поможешь, я три дечаса буду молчать…
– Три дечаса? – не веря своему счастью, переспрашивает Тикки. – Только пообещай, и тогда я помогу.
– Обещаю!
– Договорились.
Раздобыв в бардачке корабля зажигалку, Тикки следует за Эффелиной, которая крадётся к каюте Ксандера. Дверь там оказывается открытой. Ксандер сидит за столом и что-то зарисовывает в своём платальбоме. Элегантина не слишком-то интеллигентно заглядывает ему через плечо, но эвол относится к этому совершенно спокойно.
– Что это там такое выделываешь? – старательно играя невинное любопытство, спрашивает Эффелина.
– Я тут думаю, как можно будет победить паукрабих после того, как нейтрализуем ходострелов, – отвечает Ксандер. – По-моему, решение надо искать в биотехнологии.
Эффелина тем временем выдёргивает у Ксандера одну перовидку из гривы. Эвол вздрагивает и оборачивается.
– Зачем тебе моя перовидка? – спрашивает он.
– Как будто ты прямо почувствовал, – хмыкает Эффелина, держа в зубах эволье «пёрышко».
– Ещё как почувствовал. Я потерял частичку сознания!
– Ага, так я и поверила, бесчувственный проглотон!
Элегантина быстро передаёт Тикки перовидку – которая, кстати, уже начинает что-то подозревать, попискивать и отращивать лапки – и кричит:
– Жги!!!
– Прости, Ксандер, – бормочет Тикки и неохотно подносит перовидку к горящей зажигалке.
Раздаётся страшный вопль. Неясно, кто именно его издал – перовидка или остальной Ксандер. Перовидка выскакивает из лапы клеа и убегает к хозяину.
– Больше огня, больше! – визжит Эффелина.
Клеа включает зажигалку на полную мощность. Яркое пламя вырывается из сопла и освещает всю каюту.
Дальнейшее заставляет содрогнуться даже непробиваемую пофигистку. Ксандер издаёт пронзительный визг и превращается в кровавую и слизистую массу из множества тел и отростков. Вскоре это нечто принимает форму шестилапого и четырёхглазого чудовища с тремя парами челюстей, тьмой извивающихся щупалец и множеством насекомьих ножек. Из глубин переродившегося тела Ксандера раздаётся ужасающий рёв, исполненный одновременно гнева и страха.
– Огонь!!! Я вас прошу, уберите огонь!!! – надрывается Ксандер, взбираясь на стену под самый потолок.
– А ты признайся перед всеми, что ты проглотон и собирался нас всех поглотить! – храбрится Эффелина. – Тикки, поднеси зажигалку поближе.
Тикки, уже успев прийти в себя после того, что увидела, подходит ближе на один маленький шаг и шепчет Ксандеру:
– Я просто подыгрываю этой дуре, чтобы она на три дечаса оставила меня в покое.
Самособирающаяся сущность не обращает внимания на слова Тикки, но гневно отвечает Эффелине:
– Я не проглотон! У нас с ним только общий предок! Запомни ты уже, наконец!
– Хватит притворяться! Тикки, давай иди ближе!
Тикки надоедает параноидальная затея Эффелины. Она выключает зажигалку, молча разворачивается и уходит.
– Эй! Тикки, не оставляй меня с ним! Что, если он на меня нападёт и сожрёт? – вопит элегантина. – Тикки!!! Я боюсь! Он меня съест!!!
– Приятного аппетита, Ксандер, – бросает Тикки, не оборачиваясь. – Можешь быть спокойна, Эффелина, я по тебе скучать не буду ни капельки.
– Стой! Сто-о-ой!!!
Эффелина выскакивает из каюты, но не бросается в погоню за Тикки. Даже недалёкая элегантина понимает, что это бесполезно. Дрожа от страха, она оборачивается. Но вопреки её ожиданиям, Ксандер предстаёт перед ней в своей обычной форме.
– Я могу тебе всё объяснить, – спокойно обращается он к Эффелине. – Видимо, ты не очень поняла, какие отношения связывают мой вид с проглотонами. Я кратко обрисую тебе эволюционный путь двух видов. Извини, если мой язык покажется тебе слишком сложным, но я обычно исхожу из того, что биологию не изучают только на самых отсталых планетах.
Вооружившись платальбомом и стилусом (а также не догадываясь о том, что родная планета Эффелины стараниями Тримперии как раз превратилась в «самую отсталую»), Ксандер начинает повествование:
– На холодной планете Муту’Имир в толще почвы бактериального происхождения жили наши далёкие предки, небольшие животные – мюмзики. Они были похожи на тех, которых ты видела на Самобыте. Они питались любой органикой, которую находили в почве, но больше всего любили грибы. Однажды один из видов грибов поразила бактерия, заражённая вирусом, который изменил структуру клеточных мембран и свойства ядра. Съев этот гриб, мюмзики тоже заразились вирусом. Он успешно встроился в их геном и дал способность к горизонтальному переносу генов. Это когда гены передаются не от родителей к потомкам, а течение жизни одного поколения. Кроме того, так изменилось строение клеток кишечника, а ещё поменялся состав желудочного сока, что ДНК больше не распадалась на отдельные нуклеотиды. Теперь она смогла проникать в кровь довольно крупными кусочками, даже целыми генами. Таким образом, поедая различные организмы, мюмзики могли перенять некоторые их свойства. Через много-много поколений появился такой геном, который позволил его обладателю быстрее поглощать существ, избирательно встраивать их гены в свой геном и контролировать темпы мутирования этих генов, а ещё позволил отделять и приращивать обратно части тела. Мюмзики с этим геномом быстро вытеснили сородичей и успешно распространились по всей планете. Вся почва так и кишела мюмзиками. И тут в выгодном положении оказались те, кто сумел поглотить и присоединить к себе одно интересное существо – стеблеглаза. Это был ростосинт, у которого корни уходили глубоко в почву, а стебель был настоящим глазом, через который проходил свет определённых цветов. Так он получал энергию для фотосинтеза. Ещё у стеблеглаза были щупальца, с помощью которых он передвигался и всасывал готовые органические вещества. Мюмзики, которые прирастили к себе по два стеблеглаза, смогли хорошо ориентироваться на поверхности, а щупальца стали своеобразным скелетом. Дело в том, что к тому моменту у наших предков уже исчезли системы органов и опорно-двигательный аппарат, ткани объединились в пласты. На поверхности наши предки стали больше по размеру, научились ещё лучше заживлять раны, а разросшийся нервный пласт позволил отделённым частям тела иметь собственное сознание, независимо разбираться в окружающей обстановке и собираться вместе обратно. На планете, которая постоянно страдала от метеоритных дождей, это было очень важно.
– Погоди-ка. То есть, та перовидка, которую я у тебя выдернула… – вступает вдруг Эффелина.
– Чувствовала страх и боль. Собственную боль.
– Ой…
– Но она не перестала быть частью меня. Трудно объяснить это существу с единственным сознанием. У меня оно в такие моменты разделяется. Перовидка осознаёт сама себя и знает, что покинуло моё тело. Остальное моё тело тоже осознает само себя и знает, что потеряло перовидку. Но у нас нет телепатической связи. Мы просто оба знаем, что при первой возможности должны соединиться обратно.
– Что-то сложновато ты заворачиваешь! Ближе к делу.
– Как знаешь, не будем на этом останавливаться. Так вот, эти существа, мюмзикоиды, которые уже перестали быть животными, присоединили к себе ещё один важный организм. Это был оранжевый слизевик-поглощун. У него было две разновидности: одна обладала устойчивой формой и была плотнее, а другая была, по сути, живой жидкостью. Слизевик-поглощун стал нашим пищеварительным гелем. Те мюмзикоиды, которые поглотили жидкую форму, впоследствии стали проглотонами. Проглотоны не умеют постоянно поддерживать форму тела поглощённых существ, неразумны и не способны сохранять нейронные связи в мозгах тех, кого поглотили. А вот те мюмзикоиды, которые поглотили плотную форму, дали начало нам, эволам. Мы заметно отличаемся от проглотонов, хотя тоже умеем по-особому поглощать живых существ. Но это древнее, базовое свойство нашего рода, а не новое приобретение. Проглотоны умеют делать это быстрее, мы – медленнее. Только в том случае, если эвол прирастит к себе проглотона, он сможет быстро поглощать другие организмы. Наоборот не получится – проглотон ничего не приобретёт от организма эвола, кроме внешнего вида. То есть, если бы перед тобой был проглотон, он бы, ничего не говоря, сожрал бы тебя и принял бы ненадолго твою форму. Более того, не было бы ничего живого на Самобыте – я бы поглотил там всё. Даже жены у меня бы не было! Она немного меньше меня по размеру, и у неё не было бы шансов выжить вне брачного сезона. Проглотоны никогда не упустят случая сожрать сородича поменьше. Надеюсь, я понятно объяснил?
Что интересно, подходящего для этого момента смеха телепатов не раздаётся. Похоже, до Эффелины что-то дошло, несмотря на довольно сложный биологический язык Ксандера.
– Что ж, довольно… убедительно, – наконец подаёт голос она после долгих раздумий. – Но всё равно, поглощать живых существ – это жестоко!
– Разумных – да, их и нельзя поглощать, а неразумных… просто надо делать это быстро, – отвечает Ксандер. – Тогда они ничего не успеют почувствовать. А ещё можно поглощать мёртвых…
– Да как же! Готова спорить, если ты сейчас передо мной выставишь свои поглощённые тела, у них у всех на лицах будет ужас!
– Хорошо, я разберусь на части. Зрелище не для слабонервных, предупреждаю.
– Да уж отвернусь я, не беспокойся. Омерзительная ты тварь.
Когда Эффелина отворачивается, Ксандер раскрывается в самом прямом этого слова. Он извлекает из себя уже известного Эффелине человека, чёрного слизевика, похожего на археоптерикса вранокруда, уиллозавра – трёхногого и трёхглазого ящера с рукой на хвосте, двуротого хоботорука – древесного зверя с четырёхзрачковыми глазами, милую птичку ополовника, жутковатого чёрного паука-марбианина, шорька – помесь хорька, барсука и штопора, колючее ластоногое – морского дикобраза, циникодонта, напоминающего одновременно волка и двуногого динозавра, скромного листовника – ростосинта, похожего на ротошлёпа, поросшего огромными листьями, вырпытня – существо со стебельчатыми глазами, шестью насекомьими ногами и двумя длиннопалыми руками – и, конечно же, проглотона, бесформенное существо, напоминающее многих и никого. Ещё эвол достаёт из потаённых уголков своего тела странную органическую массу, которая оказывается колонией стинопленеупалов – существ, похожих на морских ежей с Земли.
– Можешь обернуться, – говорит эвол.
Эффелине открывается не настолько жуткое зрелище, на которое она рассчитывала. Лица и морды всех поглощённых существ выглядят мирно спящими, а не застывшими в муках. Что до стинопленеупалов, так они вообще лишены какого бы то ни было выражения изначально и не приобрели его в теле Ксандера. Однако элегантина всё равно вздрагивает: ей неуютно от мысли, что внутри не такого уж большого эвола может поместиться целый зоопарк. Хотя никакого фокуса тут нет: те организмы, которые эвол решает сохранить в себе, преобразуют специальные ферменты. С их помощью тела сжимаются до очень маленьких размеров, а при необходимости эвол разворачивает их обратно.
– Ой, что это за кунсткамера такая? – изумляется Витс, который идёт по коридору в свою каюту.
– Моё внутреннее содержание, – со слегка ироничной улыбкой отвечает Ксандер.
– Что ж, у меня страшнее.
Посмеявшись вместе с Ксандером и Витсом, Эффелина снова находит повод прицепиться к самособирающейся сущности:
– А всё-таки человек – существо разумное! И ты его поглотил. А это аморально!
– Честно тебе скажу – я не хотел. Мне пришлось. Думаю, если я расскажу тебе всю историю, ты поймёшь, что я поступил не так уж и аморально, – отвечает Ксандер.
