Александра Алексеевна Василевская
Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра
Следующая верная пара – Райтлет и Сэн – одета в костюмы любимых фольклорных персонажей. У Райтлета это тот самый Повелитель Скелетов, которого охотники на чудовищ поминают перед каждой охотой и после неё. Костюм состоит из синтезированных костей самых разных животных. Кости расположены так, что они будто бы повторяют скелет самого сартонари, разве что рёбра закрывают не только грудную клетку, но и верхнюю часть живота (как у тавромина), на каждом пальце рук по три когтя (как у хольквинского дьявола), а хвост венчает костяная дубинка (как у рогоморда). Череп, который служит головным убором, принадлежит родственнику рогоморда – прибрежному засаднику. У засадника мелкие ветвистые рога украшают лоб, а один длинный и острый рог растёт прямо между глазами. Обладатель костяного костюма обзавёлся и соответствующим плакатом, который гласит: «Хватит перемывать косточки! С мясом они вкуснее!». Напарник и корфилль сартонари одета в костюм отважного героя сказок, легенд и тостов в тц-рикском фольклоре – Йоки Тцоки. Это имя переводится как «Честный Друган». Костюм включает в себя чёрный плащ с великим множеством внутренних карманов, кожаные перчатки и чёрную шляпу, похожую на ковбойскую. На поясе – чехол с длинным ножом. Рот Сэн закрывает тёмно-синий платок с нарисованной на нём издевательской улыбкой. Честный Друган, согласно легендам, был благородным разбойником, который грабил представителей высших каст и отдавал награбленное кастам угнетённым – такой тыттокский аналог земного Робин Гуда. Говорили ещё, что он устраивал над богатеями всякие жестокие шутки, а некоторые так вообще утверждали, что Честный Друган владел чёрной магией и мог сделать свою жертву совершенно невезучей. Кстати, свою фамилию – Йок – Сэн позаимствовала именно у этого персонажа. Настоящую фамилию она давно выбросила из головы. Йоки Тцоки в исполнении Сэн несёт плакат краткого содержания: «Грабёж? Врёшь!». Именно так Честный Друган обращался к своим жертвам.
Ещё одним благородным персонажем переоделся Джекс. Треугольный головной убор, который изображает три кварка в составе протона, блестящий голубой плащ, белый костюм, изрисованный диаграммами Фигвамана,20 ярко-красные перчатки и зелёная маска подскажут любому фордокс-приманцу, что перед ним – знаменитый герой комиксов Человек-Глюон. Этот супергерой умеет свободно перемещаться в космосе, не пользуясь магистралями, а самое главное, может «склеивать» пространство-время и частицы, когда их коварно пытается разорвать ужасный злодей Асимптопланк. Коронная фраза Человека-Глюона – «Распада не будет!» – украшает плакат, который держит в стальных руках Джекс.
Представительница ныне не существующей цивилизации, близкой по уровню развития к фордокс-приманской, выбрала самоироничный, но при этом умилительный плюшевый образ. Веншамея одета в костюм смешной чёрно- белой коровы, а в «копытах» держит плакат: «Все бабы как бабы, а я – КОРОлеВА!».
Немного поодаль от «коровьей королевы» пристроился Накет, который несёт плакат с внешне абсурдным, но на самом деле провокационным содержанием: «Жуй! Езда! Кладь!». Так Накет тонко намекает на свой специфический говор. Десятилапый напарник Накета отличается не только плакатом, но и своеобразным костюмом. Силмак изображает традиционную шнырявскую мумию, завернувшись в несколько слоёв ткани. Плакат соответствует образу, но содержит и лёгкую двусмысленность: «Что-то я замотался…»
Недвусмысленный, но контрабандистски самоироничный плакат держит Яарвокс: «Это не моё! Мне подкинули!». Коллега же Яарвокса демонстрирует лёгкую рифмованную бессмыслицу: «Три руки, три ноги, посерёдке – сапоги». Плакат он держит двумя руками, а в третьей, как нетрудно догадаться, у него самые настоящие сапоги…
Ещё один образец бессмыслицы уютно расположился на плакате Тикки: «Забыла плакат дома».
Плакат Витса содержит небольшое объявление: «Ищу себя!». В правой руке человек держит включённый фонарик, которым выразительно пытается, собственно, «найти» себя.
Найти, а точнее, привлечь новых участников весёлого мероприятия старается Эффелина. Прямым бесхитростным текстом: «Кто улыбается, тот идёт с нами!» Действительно, объятые хохотом разумные обитатели Самобыта вскоре присоединяются к Прыг-Манифесту.
Занятное предупреждение всякому мимо и рядом проходящему показывает Карл: «Не жидись, а то выпью!».
На свою опасную черту самоиронично указывает и Айзел: «Все меня любят! Гипноз тут совершенно ни при чём!».
Самоиронии исполнен и плакат Юркслы: «Ну, это, здесь, как его, должна быть, это самое, какая-то надпись, как бы, вот».
Многое о владельце говорит и плакат Млема: «У меня богатый внутренний мир!». Рядом с надписью – диаграмма, которая отображает долю различных химических элементов в составе центорского организма.
Некоторую часть своего содержания, если верить плакату и белой краске, которая покрывает шерсть, утерял Леод. В зубах он держит плакат с надписью «Отдал пятна, приму полоски!».
Замыкают шествие три категоричных плаката. Первый принадлежит Тецклаю и гласит: «Хотеть жареных гвоздей не вредно!», второй – Фиб-Фибу, и написано на нём «Сам такой!», и, наконец, третий плакат несёт Бастер: «Это утверждение ложно!».
Абсурдно-весёлая манифестация завершается там же, где и началась. Прыг-Манифест оказывается отправной точкой для следующего действа, которое предлагают Силмак и Накет.
– Пока мы тут шли, мы насобирали всяких материалов для музыкальных инструментов, – рассказывает Силмак. – Есть у нас такая на Бедантии традиция: делать инструменты вообще из всего, что попадается под лапы, и импровизировать на них. В древности считалось, что так можно добрых духов привлечь. Добрые духи любопытны и не любят однообразия, потому-то им и нужна импровизация.
– Надеюсь, кровь из ушей у вас не пойдёт, когда я хреначить начну, – смеётся Накет.
– Ага, слушайте этого дурака больше. У него лап меньше, а мастерства-то ничуть не меньше! Это у меня лапы кривые…
– Старый врун!
Продолжая хвалить друг друга и отмахиваться от похвал, Силмак и Накет сооружают из туго свитых верёвочек и веток струнный инструмент наподобие арфы, вырезают из кусочков дерева ударные палочки, из жёлтых грибов – дудочки, делают нечто похожее на два смычка из прочных травинок и пары волосков шнырявки и, наконец, вырезают маленькие кусочки бумаги из своих плакатов. На всём этом странном наборе инструментов Силмак играет почти одновременно. Почти – потому что в одно и то же время всё-таки не получится дуть в дудочку и играть на кусочке бумаге, прижимая его к губам, если у вас один-единственный рот. Накет же ухитряется совсем незаметно менять инструменты и совершенно не отстаёт от многолапого напарника. Как бы ни скромничали Силмак и Накет, их импровизация, джазовая по духу, но, разумеется, совершенно иная по звучанию, удаётся на славу и западает в душу всем вне зависимости от музыкальных вкусов.
– Такой музыкой не только духов призывать можно! – восхищается Млем. – Я бы тоже пришло, если бы услышало такое где-то…
– Охотники, на заметку – вот на что ловятся центоры! – смеётся Силмак.
– Накет, а у тебя точно нет ещё восьми скрытых рук? – шутит Веншамея.
– Как будто ты не знаешь, сколько у меня чего! – отсмеивается рыжий человек.
– А что, можно и целые тела в себе прятать, не только руки, – задумчиво произносит Ксандер без какого-либо умысла.
Конечно, за эти слова спешит уцепиться Эффелина. Но она не успевает промолвить ни единого ненужного слова – вдохновение посещает Фиб-Фиба:
– Раз у нас тут музыка, я вам показай своя. Тоже руками делать инструмент. Он называться джуууфхуущ. Там струн много из слизи, они чуткие, даже маленький ветер звучит. Мне нужен только два пластинка из металла.
– Это что-то вроде эоловой арфы, да? – предполагает Джекс.
– Судя по мыслям Фиб-Фиба, да, – отвечает Карл. – Но по ним одним судить не стоит. Быть может, я и не вижу какой-то фишки.
Джекс и Карл оказываются совершенно правы. Джуууфхуущ, который состоит всего лишь из двух металлических пластин, между которыми натянуты нити из слизи, по сути своей не отличается от знакомой людям эоловой арфы. Но из-за разной толщины струн и их гораздо более сложной, чем кажется на первый взгляд, структуры звучание этой «арфы» оказывается куда многограннее. Инструмент и вправду немыслимо чуток: он отзывается не только на лёгкое – а в разреженной атмосфере Самобыта почти совсем неуловимое! – дуновение ветра, но и на дыхание слушателей, как бы те его ни затаивали в восхищении. Кажется, будто джуууфхуущ заставляет звучать само окружающее пространство. Поистине, звуки, которые издаёт этот инструмент, лучше всего назвать космическими: глубокие, затягивающие, чарующие, медленно и плавно переливающиеся. Никто не решается вмешаться в эту музыку Космоса.
Поражающую всякое воображение музыку внезапно прерывает внешний источник. Собачек Гнома, то ли увидев, то ли услышав что-то интересное, начинает звонко лаять, и слушателей необыкновенного инструмента разом вырывает из транса.
– Вот это вдохновляет, – восторгается Млем. – Друзья, предлагаю инструмент не убирать. Сейчас вы все увидите, что под такую музыку происходит в ваших мозгах. В общем, предлагаю вам то самое сочетание «красивого и мудрёного», которое воспел наш прекрасный фоксиллиндский поэт. Картины мозга! Всё, что нам нужно – художественный мозгосмотр. На самом деле, это обычный мозговой просвет, но с особыми фильтрами восприятия и отображения активности. Ксандер, у тебя ведь есть мозговой просвет?
– Конечно, есть, – отвечает эвол.
– Тогда я мигом сделаю мозгосмотр. Кстати, в родном мире я как раз и занималось картинномозговыми смотрами, как это у нас называется. Сразу скажу: вы не сразу поймёте, что именно видите. Но, играя с мыслями, вы научитесь рисовать очень сложные и красивые картины.
Обычный просвет мозга представляет собой маленький ящик с полусферой наверху – так называемым ядром, которое нафаршировано сложнейшей электронной начинкой. Ещё на ящике закреплён сенсорный экран, на котором и отображаются результаты в голографической или двумерной визуальной форме в зависимости от настроек. Мозговую активность анализируют с помощью тонкого прозрачного шлема (а в случае центора – накидки) из саморга с не менее сложной, чем в ядре, электронной начинкой. Когда-то давно шлем соединялся с ядром проводами, но сейчас – время беспроводной связи.
Просвет мозга, модифицированный в лучших центорских традициях и приспособленный специально для Вечера Культурной Импровизации, становится настоящим художественным мозгосмотром. Он обзаводится дополнительным кольцом на ядре и кольцевидным же общим экраном. Экран этот призван демонстрировать картины мозга в голографической форме, как велит центорская традиция.
– Всё готово, друзья, – объявляет Млем. – Разбирайте шлемы, я рассчитало на каждого. И приготовьтесь увидеть то, что… невозможно увидеть. Знаю, о чём ты думаешь, Семиларен. Нет, галлюцинации от инжа с этим не сравнятся.
В самом деле, то, что видят перед собой обладатели самых разных мозгов, настолько невообразимо великолепно, запутано, необычно, впечатляюще, волнующе, иногда пугающе, что никаких земных слов не хватит, чтобы это описать. На хифссдангле, к счастью, слова для описания вполне находятся,21 и вся команда наперебой делится диковинными ощущениями и впечатлениями от увиденного.
– Пожалуй, пока свежо в памяти всё это, я вам покажу один из видов теэклавелльского изобразительного искусства, – произносит Веншамея. – Во многих человеческих культурах что-то похожее есть, но у нас, замечу без ложной скромности, это искусство достигло совершенства. Это живая резьба по дереву. Забавно, что для украшения используют материалы вроде сухих листьев и цветов, мха, лишайников, костей, меха и прочего. Материал-то мёртвый, но создаёт ощущение жизни. Я надеюсь, добыть хороший кусок мягкого дерева – где-нибудь в мой рост, если можно – и горстку всяких таких штучек будет нетрудно. Сооружу что-нибудь такое, что украсит эту лужайку. Конечно, если хозяева не возражают.
– Да что за жизнь без искусства! Чтобы мы возражали против красоты! – смеётся Найя.
Коллективными усилиями Веншамею просто обвешивают всем необходимым: и материалами, и инструментами – разнообразными ножами, резаками и стамесками.
– Ну, вперёд, – шепчет бывшая теэклавелльская королева и принимается за работу.
Сколько проходит времени, не замечает никто. Внимание каждого полностью поглощено процессом, увлекательным и изящным. Но, как бы внимательно за ним ни следили, вся картина раскрывается только в завершённом виде – то есть тогда, когда к вырезанным фигурам в нужных местах Веншамея добавляет сухие листочки, цветы, кусочки меха, лишайников и даже костей. На куске дерева оказывается великое множество причудливо переплетающихся животных: теэклавелльских – бабочек, ящериц, певчих, дятлообразных и гусеобразных птиц, мышевидных грызунов, белок, оленей, львов и волков, и местных, самобытских – шлангоносов, торопышек, повторюнов, люциферок, термитов-беляков, жуползней и летюленей. Всё это многообразие точно вписано в контур довольно-таки произвольного куска старого лешего дерева.
– Просто невероятное украшение! Спасибо! – благодарит автора шедевра Ксандер.
– Что-то это мне напоминает… вспомнил! Веншамея, а Арчи Мольбодо – не теэклавеллец? – интересуется Витс.
– Нет, но его работы сильно повлияли на нашу культуру, – отвечает Веншамея и с некоторой напускной скромностью добавляет: – Вот такие вещи я иногда творю своими кривыми руками.
– Кривые руки! Да ты чё ваще! – искренне возмущается Накет. – У тебя, блин, руки гения! Талантище!
– Думаю, дело просто в практике, – пожав плечами, хмыкает Яарвокс, стараясь скрыть абсолютно те же чувства, что овладевают Накетом.
– Не думаю, что у меня какой-то там особый талант, – улыбается в ответ Веншамея, – но в моей семье искусство живой резьбы по дереву всегда ценили высоко. Ну и практика, да, куда без неё.
– Творить, это, могут, как его, любые руки, – вступает Юрксла. – Даже сами, это самое, того не подозревая, вот. Значит, у нас, это, есть такое, ну, искусство. Как бы, случайный, это, рисунок. Нужны эти, как их, карандаши, вот, проволочки и нитки, значит, вот. И, эта, как её, бумага, да. Всё, ну, вроде как, это, совсем, ну, просто, но, это, интересно, вот. Рисовать, это, надо, как его, двигая проволочками.
Конструкция из соединённых между собой нитками и проволочками карандашей, которую сооружают шесть тоненьких ручек лопхоффслы и которая зависает над бумагой, на первый взгляд не таит в себе ни капли интересного. Но она превращается в инструмент для создания сложной и замысловатой картины. Это происходит тогда, когда Юрксла просит всех одновременно попытаться что-нибудь нарисовать. Ведь особенность всего устройства в том, что движения одного карандаша обязательно отражаются на движениях других. Сначала от такого беспорядка на бумаге остаются вполне классические каляки-маляки, но когда каждый «художник» понимает, как именно его карандаш связан с другими, становится ясен истинный смысл случайного рисунка: главное здесь – не сам затейливый переплетающийся узор из геометрических фигур, силуэтов и штрихов, но единение команды.
– Так мы, это, укрепляем, как её, дружбу, – говорит Юрксла. – Тут, это, не так важно, это самое, насколько рисунок, как бы, красивый, вот. Главное, это, чтобы все, ну, вместе над этим, как его, дружно работали, значит.
– Прекрасная традиция! – одобряет Леод. – Продолжу тему: предлагаю всем пройти традиционный ягуляррский обряд укрепления джарса. В нём три части: сначала оставим следы на табличке дружбы, потом сыграем в прятки на скорость и приготовим пожелательный пирог.
– Звучит интересно! – живо реагирует Млем.
– Насчёт пирога – это вообще прелесть, – добавляет Яарвокс. – Мы ведь тут уже не первый дечас отрываемся, жрать охота!
– Тогда начнём прямо сейчас! – объявляет Леод. – То, что называют «табличкой дружбы», на самом деле – всего лишь длинная глиняная пластина. Хм… а на этом астероиде глины я вообще не видел.
– Предлагаю переместиться на Холмолесье, – откликается Ксандер. – Думаю, там и в прятки играть будет интереснее.
Команда добирается до укрытого пышной растительностью мира. На берегу обширного холмолесского озера Леод находит предостаточно хорошей глины.
– Каждый должен оставить на табличке след лапы… ну, или руки, или ноги, кому что удобнее, – объясняет Леод. – Считается, чем глубже и чётче отпечаток, тем большую часть души вносит в джарс тот, кто оставляет след.
Глиняную табличку все дружно украшают двадцатью тремя следами. В основном это отпечатки образом рук, но есть там и лапы, и ноги… и даже рукрыло. Всё следы оказываются красивыми и чёткими.
– Повесим на почётное место! – радуется Леод. – Теперь, как я уже говорил, играем в прятки на скорость. Почему на скорость? Считается, что чем быстрее один друг находит другого, тем лучше он знает его повадки, и тем крепче дружба! Телепаты, не жульничать.
– Телепатия не всесильна, даже у меня, – говорит Стив. – Вот у кого нюх острый или слух – тем легче будет.
– О, Стив, совсем необязательно! Начинать водить традиция велит хозяину или хозяевам места, где проводят обряд.
– Мы готовы! – весело отзывается Найя. – До скольких считаем?
– Вместе с хозяевами нас двадцать три – значит, до двадцати трёх.
– Как скажешь. Ну, Ксань, дадим им шанс или как? Ты считать будешь или я?
– Пусть спрячутся получше, – отвечает Ксандер и отворачивается от остального коллектива. – Так и быть, считать буду я, помедленнее. Раз, два…
Времени оказывается достаточно, чтобы каждый нашёл себе место поукромнее. Когда Ксандер и Найя оборачиваются, они видят перед собой прямо-таки дичайшее Холмолесье, где, кажется, вообще не ступала нога разумного существа.
Одно, правда, находят практически сразу же.
Семиларен, вспомнив хлонокоптерские привычки, застывает на месте посреди леса и изображает из себя куст, подняв все семнадцать рук. Издалека его и не видно среди густого подлеска.
И один бирюзовый долбик совершенно искренне принимает Семиларена за куст, в ветвях которого могут прятаться насекомые.
Почувствовав на своей шкуре силу маленького, но острого клюва, блент обнаруживает себя непереводимым крепким выражением…
Дальше реакция оказывается цепной, и скорость, с которой все находят друзей, неуклонно повышается. Матерная конструкция, которую исторг Семиларен, вызывает заливистый хохот у Карла, который притаился недалеко от озера, что, в свою очередь, смешит Млема, которое затерялось среди камней у подножия горы. Вскоре там же находится Тецклай, у которого, как назло, зачесались рога: шкрябанье рогов о камень тут же выдаёт хриввалэйтна. Опять же, между камнями обнаруживают и хихикающего Юркслу. Как оказывается, хихикает он над полосатым хвостом Силмака, который торчит из земли поблизости. Не до конца спрятанный хвост выдаёт и Тикки, которая решила отсидеться в озере у самого берега. Неподалёку оказывается и Леод. Распластавшись на земле среди лесной подстилки, тщательно укрыв сухими листьями и кусочками лишайников хвост и лапы, он становится жертвой собственной маскировки – на него просто-напросто наступают. Необычный мяукающий и истеричный смех Леода помогает обнаружить Эффелину, поскольку она незамедлительно высовывает любопытный нос с единственной ноздрёй из ближайших кустов. Любопытство губит и Герна: убеждённый, что прошло уже достаточно много времени, он выходит из укрытия прямо перед командой. Его самоироничный гогот оказывается заразительным сразу для четырёх людей, которые спрятались среди древесных ветвей. На толстой ветви почти у самой земли устроился Накет, на другом дереве, повыше – Веншамея, чуть поодаль – Яарвокс, опять почти у самой земли. На четвёртом дереве находят Витса. Он залез так высоко, что Карлу приходится задействовать телекинез, чтобы его оттуда снять. В кронах двух других деревьев находят двух летающих существ – Айзела и Фиб-Фиба. Глубже в чаще, в том месте, где собираются разумные слизевики, отыскивают Бастера, а на дереве поблизости – и его полуорганического собрата-киберпанка. Потом Тецклай, который хорошо знает повадки Райтлета и Сэн, предлагает поискать их в пещере мордочёса. Там пару охотников на чудовищ и обнаруживают. Остаётся Стив – его отыскать не могут долго.
– Чёрный слизевик мне в пасть! – неожиданно эмоционально восклицает Ксандер. – Телепортация! Он явно телепортнулся куда-то! Ищи-свищи его теперь.
– А это не он ли? – вдруг оживляется Витс и показывает на парящий над Холмолесьем Серп. – Вон там, внизу?
– Подкра-а-адский сы-ы-ын!!! – раздаётся с Серпа голос Стива.
– Ой, а как мы его… оттуда-то снимать будем? – беспокоится Ксандер. – Тут высоко… а летюлени уже далеко…
– Тут не выше, чем на Фирс-ы, – фыркает Карл.
И правда – терраформ ловко спрыгивает с Серпа, летит вниз… и ласточкой входит в холмолесское озеро. Выныривает Стив целым, невредимым и с вечно издевательской улыбкой на лице.
– Ну, ты нас сделал, Стив! – восхищается Леод.
– Спасибо, сам знаю! – усмехается терраформ.
– Держу пари, все нагуляли аппетит. Вернёмся на Коряжку, а по пути подумаем, кому и что хотели бы пожелать. Пирог ведь не просто так называется пожелательным. В него кладут кусочки древесной коры, на которых выцарапывают краткие пожелания одному или нескольким собратьям по джарсу. В каждом куске должно быть одно такое пожелание. Согласно традиции, для кого оно, и кто его сделал, указывать нельзя. Разгадывать потом, впрочем, можно, но только про себя. Считается, что у настоящих друзей возникает своего рода телепатия, и они могут всё понять без слов.
Вскоре команда возвращается в уютный дом эволов, на кухню, где из синтезированных тут же ингредиентов Леод выпекает пирог в буквальном смысле на любой вкус, ведь начинки у этого пирога разные: мясные, растительные, смешанные, сладкие, солёные и кисловатые… кое-где обнаруживается и живая начинка, и даже машинное масло. Далее он вкладывает туда кусочки коры с пожеланиями. Радостное поедание пирога превращается и в увлекательное разгадывание отправителей и адресатов всех этих пожеланий, среди которых такие, как «Будь самим собой!», «Пусть мысли твои очистятся (читать интереснее)!», «Улыбайся чаще!», «Не скромничай!»…22
– Предлагаю из-за стола пока не выходить, – обращается ко всем Бастер, когда исчезает последняя крошка от пирога. – Есть у нас, роботов, интересная настольная игра, которая много значит для нашей культуры. Её называют просто игрой в винтики. Звучит просто, но это сложная игра. В винтики обычно играют вчетвером, но можно и втроём, и вдвоём, или, наоборот, впятером.
Тут на пороге объявляется Гном. Сообщив Ксандеру о новом курсе системы Самобыт, он охотно соглашается присоединиться к игре. Получается шесть команд по четыре игрока. Для каждой команды Бастер устанавливает небольшое сферическое устройство – излучатель сложного магнитного поля, наподобие того, который используют в звездолётах. После настройки магнитное поле принимает форму куба, который включает в себя сто двадцать пять кубических же ячеек. Каждая команда обзаводится ста двадцатью пятью винтиками, которые даже не приходится печатать на копипринтере – ведь все они хранятся в особом отсеке корпуса Бастера.
– У некоторых видов существуют подобные двумерные игры, – говорит он. – Здесь нужно расположить пять винтиков в ряд в трёхмерном пространстве. Даже для робота это совсем не просто!
Бастер прав. Кажется, что над столом начинает собираться облако пара от напряжённейшей работы двадцати двух органических, одного полуорганического мозга и одного центрального процессора. Собственно, выиграть, а не довести игру до ничьей, удаётся только Стиву, Млему и, что интересно, вовсе не коренному кибервиртцу Бастеру, а его собрату-киберпанку Джексу.
– Иногда и от органического мозга польза бывает, – смеётся Джекс.
– Да, тот твой ход был совершенно нерасчётным, – признаёт поражение Бастер.
– Ха, если бы двумперцы попробовали в это сыграть, им было бы не до Млечного Пути! – смеётся Райтлет.
– В самой первой партии всегда так, далеко не в каждой команде появляется победитель, – разъясняет Бастер. – Когда втянетесь и прочувствуете всю логику, начнёте выигрывать!
– Хм, отличная игра для, э-э-э, многодечасовых перелётов, – восхищается Айзел.
– Есть ещё одна вещь для долгих перелётов. Особенно для тех, кто хочет поспать в дороге, – усмехается Тикки. – Это наши сказания о героях-первопроходцах. Изначально они были в стихах, но Тримперия всё уничтожила, конечно. Но я одно сказание я в прозе помню. Это о самом-самом первом покорителе миров. История красивая, но, наверное, не для всех. Если захрапите, не обижусь, честно. Хозяев же я попрошу поставить печататься вот такой вот скафандр.
Когда Ксандер и Найя задают нужную программу на копипринтере, Тикки начинает рассказ:
– Давно это было. Клеа тогда ещё в домах из грязи и камня жили, а вместо денег раковины мягкотелов у них были. Жил-был один клеа, звали его Йаффити Фрьотт. Что бы ни было у него, всё ему чего-то для счастья не хватало. А уж чего у него только не водилось! И работа была на зависть – царским извозчиком был, денег – хоть жабрами греби. Дом себе отгрохал – дворец, сам царь дивился. И всё чего-то не хватало. Семьёй обзавёлся тоже на зависть – жена-красавица, мальки-умницы… но не чувствовал Йаффити счастья. Завидовали ему другие клеа, говорили:
– Всё же у тебя есть, чего тебе ещё надо?
Подумал тогда Йаффити:
– Может, не брать, а отдавать надо для счастья?
Так и поступил: дом нищему подарил, работу тому дал, кто о ней мечтал. А семья его после этого и бросила – жить негде, работы нет, зачем ты нам такой нужен. Ещё сильнее опечалился Йаффити, решил уйти от родного побережья подальше. Шёл он, шёл, куда глаза глядят, и не заметил, как высыхать начал. Осмотрелся – а нигде даже лужицы нет! В пустошь зашёл! Вода утекает и утекает, что же делать? Думал Йаффити, думал – и подлетел вдруг к нему светлячок диковинный: одна только голова без тела, шестью крылышками машет. И спросил светлячок:
– Чего хочешь?
Йаффити и сказал:
– Чтоб вода из меня не уходила!
Раз – и костюм на нём оказался, из стеблей каких-то сотканный. Лучше себя Йаффити почувствовал, да только голова у него непокрытой осталась. Вода текла, совсем иссох бедолага. Лёг он наземь, закрыл перепонкой глаза и стал смертного часа ждать. Лежит он, лежит, а смерть не приходит. Открыл глаза – и видит, что он уже не в пустоши, а среди гор высоких! А рядом – река полноводная. Йаффити сразу к ней побежал, сам омылся и костюм намочил как следует. Вот только воздух разреженный был, дышать было трудно. Йаффити не знал, что делать. И вдруг появился перед ним чудик трёхглазый, с двумя ногами, в шаре прозрачном, что прямо в воздухе висел.
– Чего хочешь? – спросил чудик.
– Чтоб дышать легко было! – ответил Йаффити.
Раз – и вырос у него на голове шлем хрустальный. Лучше стало Йаффити, да только мороз крепчать начал. Опять лёг смертного часа ждать, глаза перепонкой закрыл. Ждал, ждал – не идёт смерть. Открыл глаза – а он в пустыне! Жара кругом, песок… не спасал его костюм. И вода опять стала сквозь него уходить. Отчаялся Йаффити. А тут к нему зверёк пустынный прибегает, ушастый, с шестью лапками:
– Чего хочешь?
– Чтоб ни жарко, ни холодно не было! – ответил Йаффити.
Раз – и на костюме какие-то ручки да кнопки появились из металла. Подёргал за ручки, кнопки понажимал – и хорошо стало. Йаффити вздохнул всеми жабрами, да и подумал:
– Вот оно, счастье!
Да не тут-то было! Перепонкой моргнуть не успел – а он уж среди звёзд! Воздух из костюма уходить начал, никакие ручки и кнопки не помогали. Вдруг появилась перед ним рыбина многорукая – почти как клеа, только поменьше, и руки у неё отовсюду росли. Спросила она:
– Чего хочешь?
– Жить хочу! – ответил Йаффити в великом страхе.
Раз – и на костюме у него какие-то шланги, мешки да клапаны появились из кожи и сухожилий чьих-то. И понял Йаффити, что не угрожает ему ничего больше: и давление наладилось, и температура, и метан поступать начал. Хорошо ему стало. Но подумал он:
– А куда же мне теперь деваться? Космос не вода – не поплывёшь, не суша – не пойдёшь, не воздух – не полетишь…
Делать нечего было Йаффити – и смертного часа ждать глупо, и деваться некуда. Стал он скафандр свой изучать – как устроен, из чего сделан, что как работает. Разобрался, всё понял, и увидел вдруг перед собой звёздного кита-исполина.
– Молодец, – сказал кит, – наукой занялся!
– Наукой? Что такое «наука»? – удивился Йаффити.
– А то, что ты делал сейчас – узнавал, как что устроено, как что работает. Всё же узнал, верно?
– Одного я только не понял: как всё это появилось? Неужто по волшебству?
– И у волшебства есть источник. Не сносить мне головы за это, но скажу я тебе по секрету: это всё происки злого колдуна Ырныга. Любит он ложную надежду вселять, а тех, кто счастье ищет, убивает жестоко.
– Откуда ты это знаешь?
– Другие миры изучаю.
– Разве мир не один?
– Нет, их очень много. Садись мне на спину, я тебе покажу.
Только на новую планету сели, как объявился злой колдун Ырныг. Кит уменьшился вдруг, почти совсем исчез, а у Йаффити костюм пропал.
– Вот ты и попался! – завопил Ырныг. – В чужом мире ты, убью я тебя тут! Не люблю тех, кто счастье ищет. Ложное утешенье им давать люблю, а потом на чужбине бросать. Вернусь через три дня, попляшу на твоих косточках! Никто тебе не поможет! И колдовать не вздумай – почую, сразу головы лишишься!
И испарился. Посмотрел Йаффити, что за мир кругом – ужас! Пустошь в горах, воды нет, воздуха мало! Растерялся сначала Йаффити, но кита голос вдруг услышал:
– Наука! Вспомни о науке!
Задумался Йаффити, осмотрелся и увидел: вот стебли какие-то, вот хрусталь, вот металл, вот труп чей-то. Вспомнил, как скафандр устроен, и принялся за работу немедля. Немного воды потерял, быстро скафандр себе сделал. А там и домик соорудил, и пищу нашёл инопланетную. Понял Йаффити:
– Вот оно, счастье – новые миры изучать да покорять!
– Рано радуешься! – услышал он голос Ырныга. – Нарушил мои правила, колдовством занялся! Готовься к смерти!
Собрал колдун все силы злые, направил на скафандр – и ничего не вышло у него, не смог убить Йаффити! Пробовал, пытался, кряхтел, старался – всё без толку.
– Что за наваждение такое! – возмутился Ырныг. – Почему не получается? Ведь нет колдуна сильнее меня на свете!
– Наука! – вспомнил Йаффити китовье слово. – Вот что сильнее твоего колдовства! И счастье она даёт. Могу и тебя счастливым сделать!
Ырныг желаний своих устыдился, перевоспитался и тоже наукой занялся. И вместе с Йаффити они звездолёт построили, на котором в далёкий Космос полетели. Но это уже совсем другая история…
