Александра Алексеевна Василевская
Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра
– Холод, э-э-э, объединяет, – улыбается Айзел, заметив, что друг к дружке приникли Семиларен и Леод, отношения между которыми трудно назвать тёплыми.
– Уж больно жить охота, – шипит в ответ блент.
– А вот кое-кому не очень, видимо, охота! – замечает Леод, глядя на Витса, который снова держится в стороне ото всех. – Витс, ты чего? Ты же замёрзнешь!
– Я… я не могу… – мямлит человек.
– Что на этот раз? Расскажи, не стесняйся!
Витс колеблется. С одной стороны, то, что его тревожит, лучше сказать только Леоду. А с другой стороны, лучше сказать это всем.
Подумав ещё немного, Витс решает, что терять ему нечего, и выпаливает:
– Я вам всем наврал тогда, на Фирс-Ы! Я на самом деле хотел убить Баера. Не случайно всё получилось!
Витс зажмуривается и в страхе отворачивается. Не услышав ничего угрожающего, он открывает глаза.
Вроде бы холоднее под глацианским снегом не становится.
– Да разве ж это враньё? – смеётся Яарвокс. – Забудь ты об этой дряни, сколько можно!
– Это тебя не красит, Витс, – строго произносит Млем, но тут же смягчается: – Впрочем, ты это осознаёшь и не боишься в этом признаться. Значит, ты не хочешь, чтобы такое повторилось.
Леод же, которому Витс хотел признаться в первую очередь, подозрительно долго молчит. Витс готовится разразиться самоуничижительной речью, но ягулярр улыбается и легонько пододвигает человека лапой к себе поближе.
– Всё в порядке. Я знал, – шёпотом сообщает Леод. – Если честно, я тоже хотел, чтобы с Баером кто-нибудь разобрался. Всё хорошо.
– Значит… мы по-прежнему друзья? – тихо спрашивает Витс.
– Конечно.
Вздохнув с облегчением, Витс прижимается к Леоду, найдя ещё не занятое блентскими руками место. Семиларен же не собирается свои позиции сдавать.
– Хорошо греешь, коврик, – говорит он в сторону.
– Если бы я был ковриком, я бы не был таким тёплым, – скалится ягулярр. – Логично же, бутылка шлёмлака?
– Коврик с отоплением. Матрас с подогревом.
Леод добродушно смеётся. Семиларен же не оценивает этого и, презрительно фыркнув, оставляет ягулярра наедине с Витсом.
– Айзел, я к тебе, – произносит блент и обхватывает фоксиллинда шестнадцатью руками.
– Хм, как иронично, – отзывается Айзел. – Я ведь, э-э-э, лишил тебя веры. Многие воспринимают это, гм, болезненно.
– Иногда нужно пережить небольшую боль, чтобы стать намного сильнее.
– Там буря не прошла часом? – резко сворачивает с философского на сугубо практическое Герн.
– Высуну-ка я нос аккуратненько, – вызывается Силмак.
Шнырявка идёт к тому месту, где начинал рыть нору, и осторожно выглядывает наружу. Когда Силмак возвращается к друзьям, ни у кого не возникает никаких вопросов: он стал похож на неаккуратного снеговика.
– Мы тут надолго, – констатирует факт Бастер.
– Джекс, как твоя нога? – обращается к киборгу Млем. – Ты ведь довольно долго продержал её на морозе.
– Всё нормально, – отвечает Джекс. – Немножко постанывает, но уже отогревается. Ни стека не жалею о ботинке!
– По-моему, зря ты это всё-таки сделал, – произносит Райтлет. – Наверняка они теперь узнают что-то важное.
– Не-а. Ботинок у меня самый обыкновенный, там нет ничего высокотехнологичного. Чёрт возьми, я просто хотел напоследок насолить той одноглазой сволочи!
– Разве ты не должен быть ей в чём-то благодарен? – робко интересуется Витс. – Разве не благодаря этой паукрабихе ты стал тем, кто ты есть сейчас?
– Не «благодаря», а «из-за». Да, сейчас я хорошо чувствую себя в теле киборга. Но если бы можно было открутить время назад, я бы пожертвовал всеми киборгскими способностями ради того, чтобы никогда не чувствовать той боли и унижения.
В глазах у Джекса – и в органическом, и в цифровом – разгорается жгучая ненависть к паукрабихам. Жутким полуметаллическим голосом киборг проклинает своих мучительниц:
– Мерзячие твари! Пусть поцелуют мой ботинок в подмётку! Если бы эти гадюки ощутили хотя бы половину той боли, что чувствовал я! И… все остальные, кто со мной был!
– Даже те, кто предал тебя? – интересуется Млем.
– Да… да, даже те, кто меня предал. Им было ничуть не лучше, чем мне. Ах, если бы я мог расколошматить панцири этим паукрабьим сволочам! Так, чтобы они визжали от боли, ублюдки!!!
Леод с нескрываемой тревогой наблюдает за Джексом. Наконец, ягулярр спрашивает его:
– То есть, ты действительно можешь причинить живому существу боль?
– Только тому, которое этого заслуживает. Зло надо наказывать. Простить злодея можно только тогда, когда он сам раскается.
– Но разве зло перестанет от этого быть злом?
– Некоторым это помогает. Иные злодеи, когда их схватят за горло, неплохо так переосмысляют свою жизнь.
При этих словах заметно поникает Витс.
– Да, это так, – с виноватым видом бубнит он себе под нос.
– Обратите внимание, не я это сказал! – усмехается Джекс и вздыхает: – Ох, простите, друзья. Накатило что-то. Чёрт знает, что мне вкололи эти гады, когда вырубали… аж в ушах до сих пор пищит.
– А у меня что-то вспышек очень много в мозге, – с некоторым беспокойством сообщает Карл.
– А у меня в ушах тоже пищит, – настораживается Семиларен.
Леод прыскает со смеху. Не успевает блент рявкнуть в сторону ягулярра что-нибудь обидное, как уши навостряют и охотники на чудовищ.
– Это не в ушах пищит! Это кто-то рядом живой! – восклицает Сэн.
– Под снегом! Прямо рядом с нами! – добавляет Райтлет.
– Значит, это были не вспышки, а мысли неразумных существ, – вслух рассуждает Млем.
– Где-то тут… – принюхавшись, произносит Леод и принимается рыть снег.
– Правее! – подсказывает Тецклай.
Наконец, под толстым слоем снега обнаруживается открытый ящик. В нём, тесно прижавшись друг к другу, сидят маленькие существа, похожие на нелетающих птиц с коротким толстым клювом, длинным хвостом и четырьмя когтистыми лапами, явно предназначенными для рытья. У существ нет ни глаз, ни ушных раковин. Они общаются между собой треском и забавным свистом, который напоминает голос земной хохлатой чернети.
– Их тут штук сорок! – восклицает Леод.
– Не знаю, кто это, но они очень милые! – реагирует Веншамея.
– Э-э-э, очень знакомые существа… – протягивает Айзел.
– Я помню, кто это! – вступает Карл. – Это…
– А там буря не кончилась? Может, тогда зверюшек можно будет выпустить? Пойдите кто-нибудь посмотрите! – визгливо перебивает Эффелина.
– Только подумала, что ты там замёрзла и заткнулась, – ворчит Тикки. – Тебе интересно – иди и смотри сама.
– Ну, это опасно, и вообще… ну посмотрите кто-нибудь, а?
– А, хрен моржовый с тобой, – машет на элегантину четырьмя лапами Силмак, поднимается и собирается снова пойти к выходу, но прямо перед ним внезапно рушится «потолок» импровизированного убежища. Перед мятежниками возникает то самое тучное существо с густыми вибриссами.
– Про волка речь, а он навстречь! – смеётся Карл. – Здравствуй, Шаман! Давно не виделись!
– Сколько зим! – улыбается Стив.
– Как здорово, что мы на тебя наткнулись! – радуется Райтлет.
Знакомый Райтлету, Карлу и Стиву хремф моржовый окидывает всех, включая маленьких существ в ящике, каким-то странным и тяжёлым взглядом. Слегка отвернувшись, он достаёт из кармана куртки коннектар и набирает какой-то номер.
– Это я, – сообщает абориген Глации неизвестному собеседнику. – Ещё одни тут, значить. Ага. Ага. Да эти… кажися, которые с Фирс-Ы слиняли. Не, паукрабих не видать. Стив с ними, ага. Ща разберусь.
– Подкрадский ты сын, йорзе продался! – соображает Стив и пытается использовать телекинез.
Увы, из карманов куртки у Шамана явственно выглядывают телекинез-блокираторы. И ещё какой-то необычный прибор, который представляет собой ощетинившийся мелкими шипами куб. Именно его вынимает Шаман, когда заканчивает разговор по коннектару.
– Знать будете, как мной ругаться! – гаркает хремф, поворачивает какой-то незаметный переключатель на одной из сторон странного куба и направляет прибор на мятежников. Невыносимый гул, исходящий словно бы не снаружи, а изнутри, заполняет мозги мятежников и лишает их сознания прежде, чем кто-либо успевает хоть что-то сделать. Сопротивляется разве что Стив:
– Четыре мозга… так просто не возьмёшь… подкрад!
– Ах, да, совсем забыл про этот режим, – холодно цедит Шаман, что-то ещё перенастроив в кубическом приборе. – Спи уже, чертяка!
До того, как сознание покидает и терраформа, он успевает заметить вдалеке ещё одно знакомое существо.
– Кса… – пытается выговорить его имя Стив, но теряет контроль над своим телом и падает без сил.
Надменным взглядом Шаман пробегается по неподвижным мятежникам и снова достаёт коннектар:
– Всё, готово. Лежать, как миленькие. Не, я останусь. Десять деминут, значить? Да, я подожду.
Убрав коннектар, Шаман ещё раз внимательно осматривает оглушённую команду. И вдруг обнаруживает, что в разрушенной снежной норе остался кое-кто, на кого странный прибор не подействовал. А именно – те самые маленькие существа в ящике.
– Шо вы за черти такие?! – поражается Шаман.
Похожей на ласту земного моржа рукой хремф резко хватает одно из существ за шкирку и тыкает ему в нос колючим кубом. Существо трещит, свистит и пытается вырваться.
– Тьфу! Вот зараза! – плюётся Шаман, снова что-то перенастраивает в своём приборе и сжимает руку сильнее – так, что маленькое существо вскрикивает от боли.
Вдруг из-за спины хремфа раздаётся негромкий низкий голос, приятный и тягучий:
– Прошу прощения…
Шаман разворачивается. Перед ним стоит двуногое и двурукое существо. С точки зрения землянина, оно похоже на покрытого серыми, чёрными и белыми перовидками16 хищного динозавра с впечатляющей тёмной гривой на голове. «Динозавр» держится почти что по-человечески прямо и даже одет как-то по-земному – в оранжево-белый свитер и тёмно-синие брюки. Пожалуй, разве что хвост, напоминающий загнутое брюшко скорпиона, только с перовидками на конце вместо жала, выглядит действительно нестандартно на земной взгляд.
Руки существа выжидательно скрещены на груди. В Шамана всматриваются два глаза с тёмно-фиолетовой радужкой, конъюнктива которых покрыта такой густой сетью ярко-красных сосудов, что любой земной офтальмолог выписал бы этому существу вагон и маленькую тележку глазных капель. Голос, тем не менее, исполнен терпения и интеллигентности:
– Вы не могли бы отпустить мюмзика? И, если позволите, оставить в покое мятежников?
– Ты ещё что за чмо? – грубо спрашивает Шаман, сжав в руке мюмзика ещё сильнее.
– Выбирайте выражения, – с еле уловимым раздражением отвечает существо.
Шаман швыряет мюмзика обратно в ящик и нависает над странным существом.
– Я те щас такие выражения выберу! – рявкает хремф, в очередной раз что-то переключает в кубическом приборе и направляет его на пришельца.
– На меня это не действует, – спокойно произносит существо.
– Вот как, значить! Это ничаво. Знаю, шо на тя подействуеть!
Шаман набрасывается на существо, рвёт на нём одежду и сильным ударом в голову сбивает с ног. После этого разъярённый хремф вонзает в тело существа бивни и разрывает его на куски. Наконец, для верности Шаман топчет оставшееся от существа кроваво-слизистое месиво тяжёлыми сапогами.
– Тоже мне, ин-те-ли-хент нашёлся! – фыркает хремф, стирает ярко-красную кровь с бивней и опять переключается на мюмзиков.
Там же, где кровь Шаман не вытер, она начинает… самостоятельно ползти к изуродованным кускам тела странного существа. Эти куски, в свою очередь, отращивают глаза, щупальца и тонкие ножки для передвижения и собираются вместе, после чего сливаются воедино. Что интересно, облачение существа собирается сходным образом, хотя и не отращивает при этом глаз. Состоит эта симбиотическая одежда из волокон, которые образует особый штамм цианобактерий. Из волокон получается ткань, которая самостоятельно «зашивает» разрывы.
Полностью восстановившееся существо, на теле которого не осталось ни царапинки, отряхивается и обращается к Шаману:
– На большее фантазии не хватило?
Хремф оборачивается с самым презрительным видом, который тут же сменяется на ошарашенный и испуганный:
– Шо… шо ты за тварь?!
Слегка улыбнувшись, существо невозмутимо отвечает:
– Самоназвание моего вида – эволы. По Галактической Энциклопедии, впрочем, я могу быть Вам известен как сущность самособирающаяся муту’имирская.
Слова эвола явно проходят мимо хремфских ушей. Вытаращив глаза и указывая на самособирающуюся сущность пальцем, Шаман вопит:
– А-а-а!!! Проглотон!!! Ты проглотон!!!
Не успевает эвол ответить, как хремф вновь кидается на него и хватает за горло, пытаясь не то задушить, не то разорвать на части:
– Сдохни, тварь!!! Сдохни!!!
Кровь вдруг отливает от глаз эвола. Тело же его, буквально вывернувшись наизнанку и обнажив перерождающиеся внутренности, пульсирующие сосуды и некий оранжевый гель, стремительно меняет форму и увеличивается в размерах. Эвол превращается в ужасное чудовище: шестилапое, длиннотелое, с тонким хвостом, четырьмя белыми глазами с вертикальными зрачками и тремя парами челюстей, вложенных одна в другую. Все челюсти усеяны сотнями острых зубов. На каждом из четырёх пальцев передних лап – по два длинных когтя, на трёх пальцах средних – по три, на двух пальцах задних – по одному. В гуще гривы эвола вырастают четыре маленьких, но острых рога. Изо рта, горла, груди, живота и конечностей эвола выбрасывается множество извивающихся, покрытых липкой слизью красных щупалец, которые обвивают руки и тело Шамана, а ещё тьма жутких насекомьих ножек.
– Я не проглотон, – тяжело дыша, но не теряя самообладания, сообщает эвол. – Наши эволюционные пути разошлись ещё очень давно. Не стоит нас путать. Однако у нас есть кое-что общее…
– Ты меня шо, поглотишь, да? – перебивает Шаман охрипшим от ужаса голосом.
– Я не собираюсь Вас поглощать. Но вынужден повторить мою просьбу…
– Слышь, погоди, а? У меня, это… дома жена, дети… я… это…
Шаман с трудом хватает воздух ртом. Эвол ослабляет хватку, и его глаза начинают вновь наливаться кровью. У эволов кровеносные сосуды в глазах хорошо заметны как раз тогда, когда они спокойны, а белеют глаза при болезни, сильном испуге или гневе.
– Знаешь, шо? – дрожащим и каким-то заискивающим голосом продолжает Шаман, немного отдышавшись. – Я их… это… не люблю ужасно. Жена, значить, дура набитая, а эти спиногрызы совсем от рук отбилися. Давай я те их приведу, ты их съешь, а меня не тронешь, а?
Глаза эвола вновь белеют. На лице его появляется выражение глубочайшего отвращения.
– Как ты жалок! – восклицает самособирающаяся сущность, в омерзении оттолкнув Шамана и вобрав в себя все щупальца. – Тебя даже поглощать противно! Ты готов предать свою семью, лишь бы… фу!
Эвол отталкивает хремфа ещё сильнее. Шаман от неожиданности падает на спину. Самособирающаяся сущность нависает над ним и полушёпотом произносит:
– Убирайся. Чтобы я тебя больше никогда не видел.
Хремф, скуля, как испуганная собачонка, выползает из разрушенной норы, поднимается и бросается наутёк – настолько быстро, насколько позволяет его тучное тело.
Тем временем, эвол принимает свой обычный облик и заботливо склоняется над ящиком с мюмзиками.
– Все сорок на месте, – комментирует он себе под нос, пересчитав мюмзиков и улыбается: – Досталось вам, бедненькие. Чёртовы двумперцы со своими снарядами…
Взгляд эвола падает на мятежников.
– Вам повезло, друзья. Всё будет хорошо.
Из кармана брюк эвол извлекает пульт дистанционного управления. Вскоре на глацианский снег приземляется небольшой корабль, напоминающий по форме одновременно рыбу и причудливый старинный летательный аппарат.
Эвол отращивает ещё две пары конечностей и бережно переносит в грузовой отсек корабля мятежников и ящик с мюмзиками.
Вдруг самособирающаяся сущность настораживается. Оглядевшись, эвол замечает Шамана и двух йорзе, которые направляются в его сторону. Идут они все так быстро, что эвол понимает: увести корабль он не успеет. Хладнокровия, впрочем, самособирающаяся сущность не утрачивает. Лишь легонько чертыхнувшись, необычное существо в очередной раз меняет форму…
– Ну, чего ты мычишь, старый пень?! Что произошло, почему ты ушёл? – раздражённо допытывается у Шамана один из йорзе.
– Ну, там… это… не надо туда… как его… там оно такое… – еле выдавливает хремф.
– Хрен с тобой моржовый в самом буквальном смысле, – бросает второй йорзе. – Пошли, показывай.
Когда до разрушенной норы остаётся совсем немного, перед Шаманом и киборгами вдруг возникает жуткая инопланетная тварь чёрного цвета с синим отливом, покрытая не то чешуёй, не то шерстью.
– Откуда здесь… паук-марбианин?! – поражается один из йорзе.
Пауком это существо можно назвать с некоторой натяжкой. У марбианина всего четыре ноги, но множество суставов и три чрезвычайно длинных и тонких пальца на каждой из них создают впечатление, что ног гораздо больше. В отличие от настоящего паука, у марбианина есть довольно длинная шея. Наконец, над вполне паучьими хелицерами светятся зелёным не только три маленьких простых глазка, но и два больших фасеточных.
Марбианин по причудливой зигзагообразной траектории приближается к двумперцам и незадачливому местному жителю. Йорзе по привычке тянутся за оружием, но вдруг чувствуют, что не могут и пошевелиться. Марбианин, не сводя с троицы пяти жутких глаз, неожиданно начинает пятиться по тому же пути, по которому направлялся к ней, с невообразимой точностью повторяя каждое движение. Создаётся впечатление, будто само время пошло назад…
…Когда йорзе и Шаман приходят в себя, от паука-марбианина не остаётся и следа. Равно как и от корабля эвола, и от мятежников, и даже от ящика с мюмзиками.
– Что это было? – недоумевает один из йорзе и обращается ко второму. – Не помнишь, зачем мы вообще сюда прилетели? Тут же дубак, блин… ненавижу холод!
– По-моему… по-моему, мы здесь для того, чтобы кого-то поймать… – неуверенно бормочет второй и с притворным добродушием обращается к хремфу: – Друг, не подскажешь, зачем мы здесь?
– Не помню, – разводит руками-ластами Шаман.
Через несколько деминут эффекты марбианского гипноза ослабевают, и вся троица приходит в себя.
– Проклятье! – рявкает один из йорзе, не увидев в остатках норы обездвиженных мятежников. – Ты их упустил, жиртрест!
– Я не… я пытался! – оправдывается Шаман. – Там потом…
– Завали хлебало, – грубо перебивает другой йорзе и внимательно вглядывается в следы на снегу цифровым глазом.
– Сейчас по ДНК посмотрим. Так… все мятежники были тут… а спасать их пришёл…
Выражение гиеньего йорзского лица меняется. Вместо обычной мерзкой насмешки на нём проявляется бессильная злоба и даже отчаяние:
– Ксандер Надведомим. Этот чёртов эвол. Вечно ускользает в самый последний момент. Хитрее него только капитан Фьюмичино и Звёздный Баригальди…
– Значит, мятежники будут в порядке, – делает вывод второй йорзе.
– Паукрабихам мы этого, впрочем, не скажем. Пусть думают, что эти уроды сдохли.
– Ну а Ксандер… пусть выхаживает мятежников на своём любимом Самобыте. Нам же лучше будет.
Йорзе переглядываются и гнусно хихикают.
– А я шо буду делать? – встревает Шаман.
Киборги замолкают и одаривают хремфа презрительными взглядами.
– Снимать штаны и бегать, – отплёвывается один из йорзе и кивает второму: – Валим из этой Создателем забытой дыры.
Когда йорзе уже заходят внутрь своего корабля, один из них прыскает со смеху:
– Этот идиот же… мозговзломом обработанный. Он же и впрямь будет без штанов бегать!
– Пусть побегает. Жиры хоть свои растрясёт.
Пока одурманенный хремф, сбросив штаны, наворачивает круги по глацианскому снегу, корабль Ксандера достигает системы из одиннадцати затейливых астероидов, которая зависла неподалёку от орбиты негостеприимной морозной планеты. Даже издалека видно, что все они представляют собой небольшие миры с совершенно незаметной тоненькой атмосферой – которая, впрочем, укрывает их все единым воздушным покрывалом. Большая часть этих миров явственно облеплена всевозможными формами жизни. А некоторые из них даже сами выглядят как живые существа.
Это и есть тот самый Самобыт.
Глава 12. Все прелести системы Самобыт
– Есть такое твёрдое правило, – сказал мне после Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету.
Антуан де Сент-Экзюпери
«Маленький принц»
– Полиплоидных архей туда надо добавить, я тебе говорю! Которые с актиновым цитоскелетом, помнишь? Вот их обязательно…
– Ксань, ну зачем эукариот-то заново изобретать, какой смысл? Зачем они там вообще?
– Раз бактерии каждый раз всё топят в яде, который получается из соединений их метаболитов с минералами, значит, нужна более мощная защита! Нужен более высокий уровень организации, понимаешь?
– Чем тебя персистенция у бактерий не устраивает?
– Она же там не работает! Вся биоплёнка рушится к чёртовой матери, ты же сама мне об этом говорила!
– Да ещё немножко модификаций – и всё получится! Вот эукариот переизобретать никакого смысла нет!
– Как минимум, появятся новые экологические ниши! Тем более, что это будут немного другие эукариоты, нежели у нас тут…
– Ага, а когда я предлагаю туда заново РНК-бульон залить – нет, ну что ты, этого мы делать не будем, зачем всё по новой городить! Двойные у тебя стандарты, Ксань!
– Най, вечно ты иронизируешь! И не уважаешь меня вообще!
– Это ты меня не уважаешь! Каждый раз, когда я модифицирую бактерий, ты только ржёшь и пальцем показываешь!
– Да потому что глупость ты делаешь! Сколько ты времени на эту чушь потратила? Уже младшенький женился, а ты всё упёрлась в этот бактериальный мир…
– На себя посмотри! По десять лет обдумывает то, что можно за три дня сделать, и это нормально! А как я всего-то ничего…
– Да при чём здесь это, что ты прицепилась? Сколько можно! Чем тебе археи-то не угодили?
– Просто признай, что ничего близкого к эукариотам там не приживётся! Эукариотические белки там просто разваливаются, ты же сам видел! Значит, археям и тем более эукариотам там не место!
– Вот я и предлагаю заново вывести…
– Да не получится ничего!
– Най, ты просто мне перечишь, а ничего толкового взамен не предлагаешь!
– Ой, надоел, Ксаня! Возьму вот и швырну в тебя сейчас чем-нибудь!
– Давай, швыряй, очень умно!
– Вот, на!
(Звон стекла)
– Ну и дура! Своих же, поди, любимцев разбила! Вот я тебе сейчас…
– Э, трихоплаксов моих не трожь!
– А, вот как заговорила! Получай!
(Звон стекла)
– Ах ты козявка! На тебе ещё!
Третий звон стекла заставляет очнуться Стива. Телепатически, а затем уже и глазами осмотревшись, терраформ понимает, где он, в каком состоянии его друзья и кто кидается друг в друга пробирками. Вместе с остальной командой мятежников, которая уже очень скоро должна будет прийти в сознание, терраформ находится в уютной лаборатории под поверхностью одного из самобытских астероидов. Посередине лаборатории установлен внушительный энциклопедический секвенатор. Рядом располагается целый ряд копипринтеров и контейнеров с необходимыми для этих устройств материалами. На полках, которые занимают все без исключения стены, расставлены бесчисленные пробирки, чашки, бутыли с культурами микроорганизмов и колбы с образцами целых растений, грибов, слизевиков и животных, а таже их органов и тканей. Особое место занимает двоюродный родственник эволов – проглотон, с которым их часто путают. В этой массе отростков, конечностей, голов, хвостов и глаз, а также иных выростов, одновременно можно узнать многих существ и не распознать никого. В углу лаборатории стоит просторный вольер с теми самыми экспериментальными мюмзиками, которые оказались вместе с мятежниками на Глации. Этот вольер разделён на отсеки с разными условиями. В одном царят жара, сухость и песок, в другом находятся только камни, в третьем не видно света за хитросплетениями ветвей деревьев, а четвёртый почти полностью заполнен водой. Ещё четыре отдела, на первый взгляд, ничем не отличаются от первых четырёх. Но есть одна важная деталь: в первых четырёх отсеках мюмзики – единственные животные. В этих же отсеках мюмзики живут вместе с множеством других существ. Ещё один отдел – контрольный: в нём воспроизведены условия родной планеты эволов – Муту’Имира. В этом отсеке слабое освещение, которое будто бы с трудом добирается сюда от далёкой звезды, а с помощью специальных установок в буроватую почву бактериального происхождения то и дело врезаются самые настоящие метеороиды. Немногие формы жизни здесь осмеливаются жить на поверхности, а вот в толще почвы всевозможных существ так же много, как в самом пышном тропическом лесу.
Полюбовавшись на всё это, Стив выходит из лаборатории и направляется по коридору в помещение, где всё ещё бушуют научные и околонаучные страсти – на кухню. Стены её увешаны полочками, которые ломятся от всевозможных банок со съестным. Обязательный холодильник и биореактор выглядят так, будто сделаны из дерева, и украшены сложной резьбой. Рядом с биореактором стоит совсем не кухонный стеллаж со стройными рядами пробирок с самым разнообразным содержимым. Именно этими пробирками сейчас и кидаются друг в друга Ксандер и его жена Найя, элегантная эволица с гладко причёсанной гривой. В Ксандере и Найе сейчас очень трудно узнать интеллигентную и интеллектуальную пару добрейших и гостеприимнейших существ. Перовидки у обоих взъерошены, под кожными пластами извиваются готовые выброситься в любой момент щупальца, белые как снег глаза вытаращены, а из оскаленных ртов брызжет едкая слюна.
– Хочешь тут всё расколотить, да?! – срывается на крик Ксандер, увернувшись от очередной пробирки, которую в него запустила Найя.
– А как с тобой ещё по-другому общаться, раз нормально не понимаешь?! – вопит эволица, выхватывает откуда-то новую пробирку с какой-то зеленовато-синей жижей внутри и…
Пробирка застывает в воздухе прямо перед самым носом Ксандера. Он не сразу догадывается, в чём дело, и некоторое время удивлённо разглядывает пробирку. Найя же, заметив Стива за спиной у Ксандера, быстро понимает, что терраформ использовал телекинез.
– Милые бранятся – только тешатся, – с улыбкой замечает Стив и тем же телекинезом возвращает пробирку на место. – А вы совсем не изменились.
– Стив! Рад тебя видеть! – радостно восклицает, обернувшись, Ксандер. – Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. Остальные скоро тоже придут в себя. Слушай, что это была за подкрадская хрень, которая нас вырубила?
– Новое изобретение йорзе – мозгоглушилка. Убойная штука, но с одним существенным недочётом: работает только один раз. Ваши мозги запоминают этот оглушающий сигнал, и второй раз он на вас не подействует.
– Должно быть, это ещё прототип.
– Похоже на то. Но пока вы все здесь, никакие йорзе до вас не доберутся, обещаю.
– Спасибо. Кстати, Ксандер, я поддерживаю твою идею с полиплоидными археями.
– Вот! – торжествует Ксандер, повернувшись к Найе. – Видишь, Стив говорит…
– Это просто мужская солидарность, – фыркает Найя.
– Не солидарность, – безо всякой насмешки отрицает Стив. – Я сам заселял жизнью малые планеты с теми же проблемами, что и на вашем Лазуритовом Валуне. Там тоже были минералы, которые в сочетании с первичными метаболитами становились токсичными. Поверьте, сочетание архей и бактерий – это гарантия здоровой и устойчивой экосистемы даже в таких неблагоприятных условиях. Не факт, что симбиоз обязательно приведёт к возникновению эукариот. Но в любом случае неоднородный прокариотический мир будет лучше защищён от всех превратностей судьбы, в отличие от мира сугубо бактериального. Так что добавьте туда архей.
По лицу Ксандера расплывается победная улыбка. Найя бормочет в сторону что-то не совсем литературное, но затем оттаивает и обращается к мужу:
– Ладно, попытка не пытка. Доверимся опыту Стива. Он-то всем этим занимался, когда нас с тобой ещё в проекте не было.
– И чего мы спорили, а? Могли бы просто попробовать и не ругаться лишний раз, – добродушно улыбается Ксандер и приобнимает Найю.
Найя отвечает Ксандеру тем же жестом и смеётся:
– Да потому что дураки мы с тобой, и не лечимся.
Посмеявшись и окончательно помирившись, Ксандер и Найя решают вместе со Стивом проведать остальных мятежников. Они постепенно приходят в себя. Кое-кто из них даже узнаёт знакомое место.
– Хм, ещё ни разу я так не радовался, очнувшись после, гм, оглушения, – произносит Айзел. – Ксандер, прийти в себя, э-э-э, в твоей прекрасной лаборатории – это, гм, подарок судьбы!
– Приятно это слышать, – скромно потупившись, отвечает Ксандер.
– А ещё один подарок, я смотрю, ты лично мне сделал! – смеётся Джекс, разглядывая свою правую ногу.
От органической ноги, с которой Джекс на Глации сдёрнул ботинок, чтобы швырнуть в ненавистную ему паукрабиху, осталось только бедро. Голень и стопа уподобились рукам киборга: они стали металлическими и обзавелись сложной электронной начинкой.
– Да, пришлось тебе ногу ампутировать. Она слишком долго пробыла на суровом глацианском морозе, другого выбора не было, – оправдывается Ксандер. – Извини…
– И ты ещё извиняешься?! Ксандер, ты что! Если б мне сказали, что вместо органической ноги у меня будет вот такая прелесть, да я бы её сам себе отрезал! Спасибо!
– Джекс, могу тебя поздравить, – вступает Карл. – Теперь у тебя есть третья стальная штука ниже пояса! Ну, после двух стальных яиц.
Млем начинает оглушительно ржать. Джекс же вперяет в Карла обжигающий взгляд цифрового и органического глаза:
– Карл, такой пошлости я даже от тебя не ожидал!
Через пару мгновений, не в силах сдержать глупый смех, Джекс хихикает:
– Чёрт, а это, вообще-то, смешно!
– Карл?! – удивляется тем временем Ксандер. – А я тебя и не узнал в человеческом теле!
– Да ладно! Не узнал! Ха! – усмехается Карл. – Дай щупальце, друг!
Ксандер и Карл выпускают из пальцев щупальца – красные у эвола, синие у полупротоплазмика-получеловека – и в товарищеском жесте обвивают друг другу руки.
Красные щупальца эвола, впрочем, вызывают совершенно не те ассоциации у Эффелины.
– Проглотон! Ты проглотон! Ребята, мы в ловушке, этот кошмарный хищник нас всех сожрёт!!! – начинает верещать элегантина и отпрыгивает подальше, едва не врезавшись в ограждение вольера с мюмзиками.
– Простите, я эвол, а не проглотон, – спокойно начинает объяснять Ксандер, но его перебивает Тикки:
– Не обращай внимания на эту дуру. Ты можешь ей хоть всю Галактическую Энциклопедию зачитать, но она всё равно останется при своём идиотском мнении.
– Бежим отсюда, я же вам говорю! Нельзя доверять хищникам! – продолжает визжать истеричная элегантина.
– Ррр, вот сейчас обидно было, знаешь, – ворчит Райтлет.
– Гррр, и ещё как, – фыркает Тецклай.
– Да вы-то все ладно, а вот проглотоны…
Вся команда смотрит на Эффелину с таким жгучим укором, что ей приходится немедленно замолчать.
– Друзья, можете быть уверены, на Самобыте вам ничто не угрожает. Если не считать… переедания, – хихикнув и кивнув в сторону Найи, сообщает Ксандер. – Моя верная спутница жизни вас закормит так, что…
