Александра Алексеевна Василевская
Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра
Стив убирает пальцы со лба Витса. Человек изо всех сил пытается осмыслить всё то, что только что услышал. Даже не до конца всё осознав, он чувствует, то и впрямь открыл что-то очень важное. Неужели это корень всех его бед и метаний? Неужели он действительно стал отпетым негодяем от отчаяния и душевной боли, несмотря на то, что смог скрыть эту боль даже от телепатов? Неужели…
Витс собирается в очередной раз броситься в объятия Стиву, но терраформ его опережает.
– Хорошо, что ты раскрываешься, – улыбается Стив, потрепав Витса по голове. – Молодец, продолжай в том же духе.
– Спасибо, Стив! – едва сдерживая благодарную слезу, восклицает Витс, уткнувшись в грудь терраформа. – Что бы я без тебя делал…
– Мёртвый бы лежал, вот что.
Холодок пробегает внутри Витса. Впрочем, распознав в интонации Стива знакомую насмешку, он успокаивается, мягко выходит из объятий терраформа и обращается к Млему:
– Млем, и тебе спасибо! Если бы ты не задало этот вопрос, я бы не раскрылся.
– Вообще-то, я видело, что это воспоминание всплыло у тебя в мозге раньше, – признаётся центор. – Где-то в конце разговора с господином Джеком «Два Гаража» Артурсоном.
– Ой, не напоминай! – визжит Веншамея. – Я же со смеху описаюсь!
– Ты же всё-таки королева, – с любящим упрёком произносит Накет. – Бывшая, но ваще-то…
– И что? Королева не может описаться от смеха? Королева – тоже человек, чтоб ты знал, Накет!
– Так вот, Витс, – продолжает прерванный диалог Млем. – Воспоминание у тебя уже прорезалось. Просто я помогло тебе вытащить его наружу.
– Сущая правда, – поддерживает коллегу-телепата Карл.
– Я же, когда это всё увидел, сначала не поверил, – сознаётся Стив. – Потому и переспросил.
– Всем вам спасибо! Так, сейчас я всё уберу…
– Одну вещь, пожалуйста, оставь, – вступает Тецклай. – Как, ещё раз, вы называете этого зверя? Выдра? Вот, выдра очень похожа на нашего лютросаукку. Это тот самый зверь, с помощью которого хриввалэйтны научились дружить с иными видами. Можно его позаимствовать?
– Конечно.
– Я покажу, как мои предки входили в доверие к лютросауккам. Этот ритуал называется Танцем Звериного Признания. Ещё мне понадобятся два камня и что-нибудь съестное. Желательно, мясное. Тьфу, падаль, глупая рифма…
Когда Витс убирает свой реквизит с лужайки, Тецклай кладёт на самое ярко освещённое место плюшевую выдру, поодаль располагает камни и синтезированные кусочки мяса какого-то незнакомого остальной команде животного. Всё остальное, необходимое для Танца, у Тецклая с собой: руки, ноги и гибкое тело.
Первый элемент Танца – пляска холода. Движения Тецклая заставляют всех вздрогнуть – так в них чувствуется тот смертельный мороз, который царил на родной планете хриввалэйтнов. Далее Тецклай изготавливает с помощью двух камней простейший сосуд. В него Тецклай кладёт мясо и с выражением истинного благоговения преподносит его импровизированному лютросаукке. Выждав десяток стеков, словно дав зверю время распробовать вкусное подношение, Тецклай вдруг начинает ожесточённо драться с каким-то невидимым противником. Этот элемент, боевой танец, призван продемонстрировать лютросаукке верность хриввалэйтна и готовность защищать нового друга от врагов, сражаясь до последней капли крови. После этого Тецклай припадает к земле, заглядывая в глаза «лютросаукке» и виляя хвостом. Будто поймав в них звериное расположение, Тецклай снова меняет характер танца, приступая к весёлой пляске, вызывающей у команды почти непроизвольный смех и аплодисменты.
– Именно этого я и добиваюсь, – комментирует сквозь танец Тецклай. – Так я показываю лютросаукке, что ему со мной не будет скучно.
Наконец, Тецклай падает на спину, головой по направлению к плюшевой выдре.
– По-моему, он тебя принял, – комментирует Бастер.
– Надеюсь! – улыбается в ответ хриввалэйтн.
– А я надеюсь, что вы примете следующую забаву – старинную игру в слова, – вступает Сэн. – Я узнала о ней из рисунков на стенах того храма, в который любила бегать на Тыттоке. Игра называется са-тц-эйсла, что можно коряво перевести как «столбослов». Надо сделать поле в виде полосы, на которой будут металлические штыри. На эти штыри нужно будет насаживать кубики с буквами, чтобы получились слова. Каждый может составлять слова только на одном штыре. За каждую букву в слове дают очки – за самые частые буквы поменьше, за редкие – побольше. И самый поросягас зарыт в том, что в каждой партии все слова должны быть связаны какой-то одной темой. Например, давайте выберем тему «путешествия».
Ксандер и Найя вновь используют копипринтер, и вскоре на лужайке вырастает длинное поле с металлическими штырями, рядом с которым уютно располагается мешочек с тремя сотнями букв. При каждом ходе у всех игроков должно быть по восемь букв на руках.
И уже в самом начале игры появляется простор для фантазии…
– Никогда ещё не видел Накета таким задумчивым, – хохочет Силмак, глядя на мощнейшее умственное напряжение, что вырисовывается на лице бедантиевца, когда наступает его очередь ходить.
– Ну, блин, технически, то, чё я думаю, к теме «путешествия» подходит! – отзывается Накет.
– Но никто не говорил об эротической направленности этих путешествий, – язвит Стив.
– Но никто не говорил и о том, что путешествия не могут быть эротическими! – заявляет Семиларен.
– Блин, да тут другое! – оправдывается Накет. – Я ж не могу при Веншамее такими словами…
Веншамея только смеётся в ответ. Смеётся, впрочем, как-то неопределённо – не то весело, не то издевательски…
Скоро Накет, как ни удивительно, находит-таки в сочетании привычных букв приличное слово, которое прекрасно подходит к наземным путешествиям – «ухаб» – и передаёт ход.
Игра захватывает всех, заставляя задумываться одновременно и над тем, какие слова вообще можно составить, и над тем, подходят ли они к теме, и над тем, сколько очков они принесут…
Выигрывает, в итоге, Карл.
– Логично, – комментирует выигрыш полупротоплазмика-получеловека Бастер.
– Словно бы напоминание о том, что частичку своей культуры осталось показать именно мне, – улыбается Карл. – Так вот, в нашем сознании уже возникает новый звездолёт, за строительство которого мы скоро возьмёмся. И это наводит на мысль о чудесном ритуале выбора пути, который много значит… значил для протоплазмиков. Ритуал несложный и совсем недолгий, но он нравится абсолютно всем, кому я его показываю. Телескоп у нас тут есть, так что мне понадобится только миска с водой. Я могу вынести телескоп сюда, на лужайку?
– Разумеется! – отзывается Гном, хозяин телескопа, и бежит в свою башню.
– Ещё я бы хотел, чтобы приглушили свет.
Наилучшие условия для ритуала возникают будто сами собой. Лёгкий свет, совершенно не затмевающий звёздного неба, телескоп точно в середине лужайки… и миска с кристально чистой водой.
– Видите? В воде отражаются звёзды, – не констатирует очевидный факт, но указывает на прекрасное Карл. – Теперь мы должны их коснуться. Просто опустите ненадолго руки – ну, или кому что удобнее – в эту воду. И, самое главное, вынув руки, прочувствуйте, с какой стороны дует ветер – да, он здесь слаб, но ощутим. Обратите внимание, с какой стороны холоднее.
Вся команда прикасается к «звёздной» воде и старается понять, откуда дует слабый ветерок. Не сразу, но довольно скоро его направление определяют.
– Почувствовали? Вот он, попутный ветер! – оживляется Карл. – Надо направить телескоп по ветру.
Карл, с помощью щупалец уточнив направление самобытского ветерка, ориентирует телескоп.
– О, Космос, укажи нам путь в Твои глубины! – расправив руки и воздев глаза к небу, восклицает Карл и начинает поднимать и опускать трубу телескопа. – Считается, что Космос сам скажет, когда остановиться. Так… ещё немного… хватит, пожалуй. Посмотрим… хм! Вот это да! Там же система Филтьит! В ней есть дивная планета Ксибидитичик, на которой правят бал разумные птицы, чирритью. Не знаю, что сейчас происходит с планетой и её жителями – она находится в зоне влияния йорзе, в Шлейфовом Рукаве – но посетить её не помешает. Туда и полетим, пожалуй!
– Я, эм, понимаю, к чему ты ведёшь, – поддерживает Айзел. – Чирритью, э-э-э, славились высочайшим развитием, гм, биотехнологии. У них, э-э-э, на этом было построено, хм, всё. Даже, эм, корабли у них были, гм, живыми! Надо бы их, э-э-э, проведать. Вдруг, хм, мы сможем спасти, э-э-э, какую-нибудь важную, гм, технологию.
– Вот, видите! Смотрите все, куда мы полетим. Сам Космос указал.
– Очень красиво! – восхищается Тецклай.
Когда вся команда знакомится с новым пунктом назначения, Ксандер обращается к ней:
– Друзья, спасибо всем огромное за этот чудесный вечер. Даже у нас давно не было таких праздников.
– А сколько мы друг о друге интересного узнали! – замечает Леод.
– Само собой. Сейчас я предлагаю вам снова отдохнуть. И тогда можно будет собирать материалы для нового корабля. К сожалению, мы не можем позволить себе расположить у наших маленьких миров орбитальную верфь, да и аппаратов, которые запрограммированы на кораблестроение, у нас нет. Создавать их с нуля долго, заказывать – рискованно. Поэтому придётся много работать руками.
– И поработаем руками! – весело отзывается Семиларен. – Как минимум, я один могу заменить восемь с половиной двуруких существ, четырёх четвероруких… и почти двух десятилапых!
– Главное – не количество, друг, а качество, – перебирая стальными пальцами, усмехается Джекс.
– Меня радует этот энтузиазм! – одобряет Ксандер. – Возвращаемся на Коряжку. Эй, летюлени!
В очередной раз команда перемещается из одного мира в другой без помощи звездолёта.
Его-то ещё надо построить…
Глава 14. Вперёд и с песнями
Товарищ Ленин,
работа адовая
будет
сделана
и делается уже.
Владимир Маяковский
«Разговор с товарищем Лениным»
Торговля – это школа обмана.
Люк де Клапье Вовернарг
Впервые за долгое время мятежники просыпаются по-настоящему отдохнувшими. Их сон и другие состояния отдыхающего сознания были крепки и безмятежны в просторном доме эволов на Коряжке. Никаких погонь, сражений, борьбы за выживание: кругом – спокойный Самобыт, трогательный, полный жизни и гармоничный. К тому же, всем тепло на душе от вчерашнего праздника.
Впрочем, кое-кто ощущает некоторую недосказанность. Леод проснулся немного раньше остальных. Он хочет поделиться с тем, кого считает своим лучшим другом, ещё одним маленьким секретом. Ягулярр дожидается, пока проснётся Витс, и направляется к нему в комнату.
– Витс, можно с тобой поговорить немножко? – мягко интересуется Леод, приоткрыв лапой дверь.
– Заходи, конечно, – отвечает Витс.
Ягулярр неслышно заходит в комнату и закрывает за собой дверь.
– Есть у меня ещё один секретик… – шепчет Леод, глядя куда-то в сторону. – В общем… это… уф, нелегко в этом сознаться…
– Не думаю, что твой секретик страшнее моих, – пытается подбодрить Леода Витс, хотя получается это у него как-то неловко.
Ягулярр усмехается в вибриссы и, наконец, признаётся:
– У меня никогда не было джарса. Я врал, когда говорил, что старый джарс отпустит меня ради борьбы с Двумперией. Меня никуда не принимали… чтобы вступить в любой джарс, у нас нужно драться. Испытание боем… я боялся… ты же знаешь, что я боюсь боли… и я… всё это время я был одиночкой. В ягуляррском обществе быть одиночкой – это позор. Вот я по привычке и… солгал вам всем. Чтобы… чтобы вы не сочли меня неудачником.
Леод обращает на Витса взгляд не то беспомощного котёнка, не то нашкодившей собаки. Витс же только добродушно посмеивается и отвечает:
– Леод, я тебя не осуждаю. И я уверен, тебя не осудит никто, если ты признаешься всем. А тебе на душе станет легче.
– Думаешь, мне стоит всем это рассказать?
– Знаешь, я в последнее время понял, что даже самые страшные тайны рано или поздно вскрываются. И чтобы это произошло не в самое неподходящее время, лучше раскрываться самому. К тому же, Леод… я могу быть с тобой откровенным?
– Конечно, конечно.
– Поскольку мы все – не ягулярры, для нас не так важно, есть у тебя джарс или нет. Мы ведь не до конца понимаем всю глубину и важность этого понятия. Это неизбежно. Это как… ну, например, я бы сказал тебе, что у меня есть всего одна сепулька, а нужно, чтобы их было обязательно две. А ты не знаешь, что такое «сепулька», и почему их непременно должно быть две. Поэтому для тебя это не очень-то и важно.
Витс вдруг заикается:
– Н-надеюсь, я т-теб-бя н-не об-бидел т-такой ан-налогией?
Леод улыбается:
– Вовсе нет! Я тебя понял – так и быть, расскажу всем, попробую снять этот камень с души. А насчёт сепулек… тебе кажется, что ты выдумал это слово, но на самом деле такая штука действительно существует.
– Правда?
– Да. Я тебе расскажу. Сепульки – это…
Тут с кухни раздаётся голос Найи:
– Витс, Леод, ну где вы там? Завтрак уже давно готов!
– Потом расскажу, – подмигнув, говорит Леод, и они с Витсом отправляются на кухню.
Кухонный стол ломится от всевозможных яств, как будто это и не завтрак, а целый званый обед. Заметив на лице Витса признаки культурного шока, Ксандер сообщает:
– Привыкай. На обед будет больше. Я уж молчу про ужин.
– Ксань, ты так говоришь, как будто я что-то плохое делаю, – упрекает мужа Найя.
– Ну, откармливать всех как на убой – так себе затея…
– Ага! А я вам всем говорила! – взвизгивает Эффелина. – Бежим, пока не поздно! Эти проглотоны хотят нас сожрать! Все хищники такие, им нельзя доверять! Все, кто ест мясо, жестокие монстры и убийцы.
Витс и Юрксла многозначительно переглядываются и хихикают, вспомнив, как первый угощал второго стейком из собственной плоти.
– Проклятые хищники! Как можно есть животных! – продолжает кипеть Эффелина. – Они же такие же, как мы, тоже чувствуют боль!
– Биологические ткани, выращенные в биореакторе, не чувствуют ничего, – уверяет Эффелину Ксандер. – Ради этих тканей не нужно никого убивать.
– Ксань, забей, было уже это всё, – тихо говорит Найя. – Ты ещё камень попытайся в чём-то убедить.
– Ну, я, это… по просветительской привычке.
– Есть мясо – это как есть самих себя! – выпаливает Эффелина.
Витс и Юрксла снова хихикают, на этот раз громче.
– Душегубы! И вы считаете себя высокоморальными, цивилизованными существами! По-настоящему цивилизованные существа отказались от мяса. У любого живого существа есть душа. Ради мяса вы уничтожаете душу!
Артротопок встаёт поперёк горла у Айзела.
– Кхм! Стоит определиться с, гм, понятием «души»… – по своей же просветительской привычке начинает фоксиллинда, прочистив горло, но его перебивает Тикки:
– Забей, говорят тебе. Я однажды этой дуре сказала, что растения, которые она ест, живые, в отличие от мяса – так получила отповедь на два дечаса такую, что у меня потом весь день жаберные крышки болели. Вступать с Эффелиной в философские дебаты – всё равно, что с кипящим чайником разговаривать. Она считает, что раз сама вегетарианка, значит, все кругом должны жрать траву. Все же дураки кругом, а она одна умная в сверкающем скафандре.
– Все должны отказаться… – пытается продолжить Эффелина, но её прерывает совершенно неожиданным образом Леод:
– Эффелина, а вот что ты будешь делать, если у тебя посреди поля засорился жиклёр?
Не выдержав этого удара абсурдом, столь звонкого в воцарившейся гробовой тишине, элегантина выдаёт единственную известную ей защитную реакцию:
– Ой, всё!
После этого, тихо бубня себе под нос и по-прежнему считая всех кругом дураками, она вновь утыкается носом в свою тарелку, полную «здоровой», по её мнению, пищи – крайне малопитательной травы.
– Леод, это гениально, – восторгается Тикки. – Я бы никогда не додумалась. Теперь тоже так делать буду, когда она опять занудит.
– Всего лишь дипломатическая практика, – усмехается ягулярр и меняет тон: – Друзья, пользуясь случаем, хотелось бы вам кое-в чём признаться. Не знаю, поймёте ли вы меня…
– Ты гомик? – тут же находится Семиларен.
Ягулярр просверливает блента критическим взглядом, выдерживает небольшую паузу и отвечает:
– Нет, сладенький, извини. Друзья, я вам… немножечко врал. У меня никогда не было джарса… до вашей команды. Ну, если вы, конечно… ладно, я не о том. Это… поскольку за место в джарсе у нас принято сражаться, я… я так и не смог найти себе компанию. Я ведь боюсь боли и не умею драться. А врал я вам по привычке, потому что боялся, что вы меня посчитаете неудачником. Простите, друзья…
Дурная мысль проскакивает через мозг Леода: а что, если Витс был с ним неискренен и сказал, что никто не осудит ягулярра, лишь для того, чтобы вместе со всеми посмеяться над ним?..
Но никто не смеётся над Леодом, не показывает на него пальцем (или чем-нибудь ещё), не издевается над ним.
– Ну, всякое бывает, ничего страшного, – выражает общее отношение к беде ягулярра Силмак.
– Мы – твой джарс, – произносит особенно важные для Леода слова Стив. – Те джарсы, которые тебя не принимали, могут взяться за руки и пойти ко всем подкрадам!
– Спасибо, – растроганно отвечает ягулярр.
И даже Семиларен не цепляется к Леоду. Наоборот, он вдруг проникается к ягулярру… сочувствием:
– Леод, слушай, я и не знал, что у тебя так всё непросто… да и вообще, я тут подумал… может, хватит нам с тобой враждовать, а? Это же нас проклятые имперцы друг против друга настроили. Это так унизительно! Прости меня, короче, за все эти подколы. Я ж так, по глупости, не со зла…
– Семиларен, честно говоря, я сам хотел предложить мир. Действительно, унизительно враждовать по указке двумперцев. Ты меня тоже прости за всякие гадости, что я тебе говорил. Давай не будем больше ссориться.
– Пожмём руки?
– В моём случае – лапы, ну да неважно!
Встав из-за стола, блент и ягулярр обмениваются совершенно искренним рукопожатием. Ну, или лапопожатием.
– Ура! Победила дружба! – радуется Карл. – Семиларен, я к тебе больше не цепляюсь.
– Приятно это слышать! Даже сквозь шлёмлак.
Леод тут же протягивает Семиларену стаканчик:
– Раз уж мы теперь друзья, поделишься?
– Не вопрос!
Блент выжимает из ушей в стаканчик шлёмлак и вновь обращается к Леоду:
– Слышь, а я ведь тебя драться могу научить! Хочешь?
– Не уверен, что мне это нужно… я против любого насилия, знаешь.
– Ты не переживай, убивать я тебя учить не буду. Так, просто защищаться научу. Иметь такие зубищи и никогда их не использовать – по-моему, не очень-то умно!
– А мне кажется, в этом и состоит истинная цивилизованность – иметь от природы оружие и не пользоваться им, – вступает Млем.
– Леод, ты подумай на досуге. У тебя ведь есть, кого защищать, – не обратив на слова центора особого внимания, продолжает Семиларен.
– Ну, ладно, подумаю как-нибудь, – неопределённо отзывается ягулярр.
– Это всё, конечно, ужасно трогательно, но нам бы над кораблём сейчас подумать, вот это важнее, – переходит на сугубо практическую стезю Герн.
И оказывается прав.
Строительство любого звездолёта начинается с мысли. В данном случае нужная мысль должна одновременно учесть ошибки и недочёты прошлого опыта, умело распорядиться доступными материалами и технологиями, а главное – как можно дальше заглянуть в будущее, просчитать множество вероятностей и возможностей. К счастью, команде, в которой содержатся особенно сильные и тренированные мозги, не требуется излишне много времени и сил, чтобы произвести именно такую звездолётостроительную мысль.
Итак, новый корабль должен состоять из модифицированного по подсказкам Звёздного Баригальди гиперполимера и неизменного саморга. У него должна быть продвинутая система управления вместе с парой-тройкой запасных, хитроумная система маскировки, особо чувствительный радар, высокоманевренные двигатели и… привычный мятежникам интерьер. Это не простая прихоть: мощнейшие умы команды учитывают, что в знакомом окружении все смогут быстрее сориентироваться в случае чего.
Теперь, когда план разработан, дело за поиском, добычей и обработкой всех необходимых материалов.
– Похоже, минералы для гиперполимера и саморга, а ещё породы-затравки для копипринтера надо будет добывать под поверхностью Лазуритового Валуна, – сообщает Ксандер. – Минералы для систем управления, двигателей и синтеза антивещества содержатся в рудах Жаропыха. Белки и другие органические вещества легче всего найти здесь, на Коряжке, на Самобыте и Холмолесье. Органику соберут местные жители. Но наш единственный и неповторимый необитаемый астероид придётся основательно перелопатить, лучше всего будет строить сам корабль именно там. Причём, увы, старинными методами. У нас нет ни времени, ни возможности устанавливать высокотехнологичные системы добычи и переработки минералов. Придётся буквально руками их собирать и загонять в наши небольшие химреакторы и копипринтеры. И придётся нам, получается, повременить с заселением Лазуритового Валуна устойчивой жизнью. Найевские бактерии не в счёт.
– Козявка ты, Ксаня, – тут же реагирует Найя.
– Сама козявка.
Дальнейшего развития этот высокоинтеллектуальный диалог не получает, и Ксандер продолжает:
– Я предлагаю разбить на Лазуритовом Валуне лагерь и работать посменно. Пока одна смена добывает руду, другая её обрабатывает и собирает корабль.
– А ещё одной смене надо бы доразобрать паукрабьих роботов, – подталкивая локтем Бастера, добавляет Джекс.
– Да, кстати, чуть не забыл об этом. Само собой, это тоже очень важно. Киберпанки, вы принимайтесь за ходострелов. Остальные, смотрите сюда. Мы напечатали план, где указано, сколько чего и в каком виде нужно. Инструменты – вот. Мы с Найей пока проинструктируем гуманидов, леших, гномозябров, чумазиков и слизевиков. Они займутся органикой.
Для начала вся многочисленная команда – и бывший экипаж «Хитрюги», и хозяева Самобыта, и местные жители – устраивает на Лазуритовом Валуне цветастый лагерь из палаток самых разных форм и размеров. Всем кажется, что это происходит очень быстро, но на самом деле время уже подходит к обеду. Еле-еле управившись с пиршеством, который снова заботливо сооружает для всех Найя, команда, наконец, принимается за основную работу. Пока киберпанки колдуют над ходострелами, а Ксандер и Найя снаряжают местных добытчиков органики, половина остальной команды, вооружившись кирками, лопатами и вёдрами, отправляется на Лазуритовый Валун.
– Непривычно, конечно, работать такими древними способами – но ведь цивилизованное существо тем и отличается, что может переключаться с универсального инструмента на простую лопату, – комментирует Млем, когда по поверхности Лазуритового Валуна ударяет первая кирка.
– Меньше слов, больше дела! – восклицает Райтлет, автор первого удара.
Другая же половина подготавливает нужное оборудование для обработки материалов и собственно сборки космического корабля. И цикл запускается. Чем больше мятежники и их помощники втягиваются в работу, тем меньше думают о чём-либо другом. Никто не считает ни деминуты, ни дечасы, ни местные дни… так все вдохновлены и захвачены общей целью. Ведь именно этот корабль должен будет творить историю в галактическом масштабе!
Лишь усталость, которая накапливается за смену-другую, выдаёт, что звездолёт строят в большинстве своём органические существа, а не патологически трудолюбивые роботы… впрочем, и она не всех заставляет останавливаться и отдыхать, даже тогда, когда это уже крайне необходимо.
– Джекс, ты уже четвёртые сутки торчишь у каркаса корабля без сна и без маковой росинки во рту! – обращается к киборгу, который вместе с Бастером уже успел разобраться с паукрабьими роботами, Карл.
– И что?! – вытаращив и органический, и цифровой глаз, отзывается Джекс. – Я должен работать! Я всё могу! Со мной всё в порядке!!!
В голосе Джекса чувствуется нездоровая отрывистость. Органический глаз дёргается. Дрожь пробегает и почти по всем мышцам. Наконец, хорошо видные телепатам нервные импульсы, типичные для голодных спазмов, не оставляют никаких сомнений в том, что Джекс уже близок к истощению – но, как всегда, старается это скрыть.
– Джекс, тебе нужно отдохнуть, хотя бы немного, – пытается уговорить киборга Млем. – Ничего страшного не случится, если ты чуть-чуть расслабишься. Четыре дня непрерывной работы – это уже слишком!
– Идите к чёрту оба, достали!!! – рявкает Джекс и едва не падает, утеряв на несколько мгновений чувство равновесия. – Что вы понимаете! Я обязан! Я должен!..
Новый голодный спазм со страшной силой сдавливает Джексу желудок. Даже фирменная горькая улыбка киборга не утаивает всей боли, что он ощущает.
– Ой вей, Джекс! – восклицает Карл. – Ты хочешь опять лечиться от истощения, как тогда? Опять себя до потери сознания довести хочешь?
– Пожалуйста, не убивайся так! Если тебе себя не жалко, то хотя бы нас пожалей! – продолжает взывать к разуму Джекса Млем. – Отдохни и поешь чего-нибудь!
– Да чёрт вас дери, что вы пристали?! – взвывает киборг, снова еле удерживая равновесие. – Включили, блин, режим бабушек!
Вдруг Джекс заметно поникает. Вздрогнув и резко подняв голову несколько мгновений спустя, он скрежечет:
– Зараза, придётся пойти к себе в палатку… мои компьютеры… разряжаются… чё-ё-ёрт!
Карл и Млем подхватывают слабеющего Джекса, но тот отталкивает их и шипит:
– Отцепитесь! Я сам!
Полупротоплазмик-получеловек и центор тяжело вздыхают вслед удаляющемуся нетвёрдой походкой другу.
Вдруг в поле зрения одного из пяти глаз Млема попадает Веншамея, которая тоже отправляется к себе в палатку отдыхать. Но особое внимание на это обращает не центор, а Карл:
– Веншамея! Можно тебя попросить по-дружески?
– Да, конечно, – откликается теэклавеллянка.
– Джекс опять себя решил до истощения довести, ему срочно надо чего-нибудь поесть и отдохнуть. Нас с Млемом он посылает куда подальше. Может, ты его уговоришь, а? Попроси у Найи буквально пол-чашки супа и одну котлетку и сходи к Джексу, пожалуйста.
– Хорошо, – пожав плечами, отвечает Веншамея и уходит к хозяйке Самобыта.
Млем вдруг обводит Карла странным взглядом всех пяти глаз и передаёт ему мысль:
– Карл, ты хорошо подумал?
– Думал недолго, а что?
– В нашем любовном треугольнике вот-вот образуется четвёртый угол…
Карл прыскает со смеху и отвечает Млему уже вслух:
– Джекс? С Веншамеей? Да не смеши мои тапочки! Ты же само знаешь, на чём их отношения запнутся!
– А если он захочет измениться?
– Да что ему такого Веншамея предложит, ради чего он на это пойдёт?
– А я бы посмотрело.
– Спорим на кукареку?
– Спорим.
От Найи Веншамея возвращается, разумеется, далеко не с половиной чашки супа и не одной котлеткой в руках. Несёт бывшая королева Теэклавеллы целый поднос с внушительной кастрюлькой и объёмистой тарелкой, на которой никак не меньше трёх здоровенных котлет.
– Джекс! Можно к тебе? – интересуется Веншамея у входа в палатку.
Киборг ограничивается каким-то невнятным бормотанием, в котором, тем не менее, теэклавеллянка различает доброжелательную интонацию.
– Я тут тебе поесть принесла, – заботливо произносит Веншамея, зайдя в палатку и поставив поднос на небольшой столик.
Джекс, подключённый через левое предплечье к зарядному устройству, недоверчиво уставляется на Веншамею и поднос.
– Карл и Млем тебя послали? – фыркает киборг.
– Не послали, а направили, – находится Веншамея.
Неожиданно остроумный ответ вызывает у Джекса приступ дикого хохота. Впрочем, истощённый организм не даёт киборгу получить много удовольствия от смеха – очередной спазм заставляет Джекса стиснуть зубы в своей знаменитой болезненной улыбке.
– Даже не пытайся меня уговорить… – шипит Джекс. – Проклятье… сколько можно заряжаться? Вот сейчас… сейчас дозаряжусь… и пойду… я должен…
– Ты так беспощаден к себе, – с нескрываемым восхищением произносит Веншамея.
– А чего себя жалеть? Жалость унижает, отбрасывает назад и не даёт двигаться вперёд.
– Но ты чувствуешь столько боли… мне кажется, иногда всё-таки стоит проявлять сострадание к самому себе. Как-то выплёскивать все эти тяжёлые эмоции, знаешь. Ничего постыдного в этом нет.
– Сострадание к себе… ха! Когда орхги выжигали мне глаз, рубили руки и выдирали из меня внутренности, я держался… даже не пикнул… я не дал этим мерзавцам получить удовольствие от моих страданий! Если я не жалел себя тогда, с чего бы мне делать это сейчас?!
– Суровая у тебя философия…
Веншамея вдруг чувствует что-то невозможно притягательное в этой суровой философии киборга. Эта сила духа и абсолютная безжалостность к самому себе завораживают теэклавеллянку и вызывают у неё трепет. А когда она украдкой вглядывается в лицо Джекса – вечно целеустремлённое, неизменно исполненное беспощадности к себе, но, в то же время, так до конца и не скрывающее невообразимую боль из прошлого – её словно обжигает глацианский мороз…
– Ты… такой сильный, – только и удаётся выдавить околдованной этим холодным очарованием Веншамее.
– Иронично, но киборги – самые слабые существа, – снова надев горькую улыбку, реагирует Джекс. – Повреди одну часть органическому существу – и её функции возьмёт на себя другая. Повреди одну часть роботу – и он продолжит работать, не обращая внимания на утрату какой-то функции. Но киборг… он уязвим со всех сторон! Повреди одно – другое не придёт ему на замену, и функция исчезнет бесследно! Ты же сама видишь, в чём моя слабость! Если бы мне не нужно было заряжаться, я был бы всё ещё там, у корабля, и работал бы! Ну же, мерзячий зарядник, что ж ты так долго…
– По этой же логике, если ты загубишь своё органическое тело, металлические части тебя не спасут, – соображает Веншамея.
Жгучий мороз снова пробирает теэклавеллянку, когда фордокс-приманец обращает на неё яростный взгляд органического глаза. Впрочем, выражение лица киборга быстро сменяется на добродушное, хотя и по-прежнему жестковатое.
– Ладно. Уломала, – скрипит Джекс. – Что за суп? Сканировать сил нет.
– Борщ по-северандски.
– Блестяще. А котлеты из чего?
– Ну, Найя обтекаемо сказала, чтобы я молчала при нашей вегетарианке…
Новый припадок смеха сотрясает Джекса:
– Ай, какая умница! Да уж, мясо элегантины – это прямо самое то, ужасно питательное. Спасибо. Чуть-чуть подзаправлюсь – и хватит, снова за работу…
– Но ты не спал… – начинает Веншамея, но Джекс перебивает её:
– Вот уж без сна я обходиться умею! На паукрабьей фабрике особенно не поспишь, когда тебя бьют током каждые двадцать деминут… ничего со мной не случится, я продержусь!
При этих словах Веншамея начинает опасаться, что и от еды Джекс снова начнёт отказываться. Но, пока она опасается, киборг успевает присосаться к кастрюльке с борщом, а вскоре добирается и до элегантинских котлет и, в итоге, не оставляет от них ни кусочка.
– Всё, хватит, – твёрдым и гораздо более звонким, чем ещё несколько деминут назад, объявляет Джекс и смотрит на индикатор уровня заряда на руке. – Да чёрт!!! Ну и ладно, пусть всего восемьдесят, я пошёл! Надо работать!
