Александр Андреевич Апосту
Внутри ауры
Я обратилась вновь за помощью к психиатру. Как только она увидел маму, ее улыбку и беззвучное движение губ, она сразу вынесла диагноз:
– Это онеройдное помрачение сознания. Последствия тяжёлой формы шизофрении. Твоя мама сейчас находится не здесь. Она может быть в другом времени, в другом измерении, другим человеком. Насильно оттуда вытащить человека практически невозможно. Переубедить в мыслях тоже. Она может без повода плакать и смеяться. Она может бегать, прыгать, а потом замереть, подобно каменной статуе. Её мозг параллельно принимает участие в выдуманных событиях. Действия могут иметь фантастический, катастрофический или регрессирующий характер. Всё зависит от того, что послужило триггером этого осложнения.
– Папа…
– У него тоже были галлюцинации?
– Да.
Женщина тяжело вздохнула. В её практике она с подобными случаями не сталкивалась.
– Значит она ушла вслед за ним.
Психиатр предупредила, что если не обратиться за помощью, то исход будет плачевным. Но я была настолько разбита, что не могла ничего предпринять. Каждый раз сильная привязанность заставляла оттягивать момент и продлевать жизнь иллюзорной надежде.
Я лежала в своей комнате. Глаза горели, но взгляд продолжал испепелять одну и ту же точку в потолке. Грань между сном и явью становилась всё более прозрачной. Я вроде бы присутствовала в реальности, но совершенно не ощущала бодрости. Вроде бы находилась во снах, но там так же умирали в соседней комнате мои родители. Вдруг моя рука почувствовала на себе холодную плоть. Я знала, что это мама. Она пришла рассказать мне сказку, чтобы её дочь уснула.
– Жили-были два человечка, – начала она повесть своим сладким убаюкивающим голосом, – так сложилось, что судьба их разделила. В какой-то момент один из них понял, что второй исчез, и отправился в далёкое космическое путешествие на поиски своей родной половинки. Человек летел сквозь туманности и бури, он преодолевал метеоритный дождь и солнечные вспышки, пока не нашёл на поражённой огнём планете своего любимого человека. Потерявшийся странник был немыслимо рад встрече. Он давно отчаялся и готов был уже покориться своей злой участи, но любовь ему не позволила превратиться в пепел. Два человека принялись готовить космический корабль для долгого путешествия. Им предстояло пересечь всю вселенную, чтобы добраться до Аркадии – страны лесов и океанов. Наконец, вся техника была настроена, и они отправились в путь. Космический шаттл вознёсся над землёй и унесся молнией в чёрное пространство, оставив за собой лишь пепельный вихрь. Корабль следовал маршруту, а два человека пребывали вне себя от счастья. Они беседовали друг с другом, делились впечатлениями и планами на будущее. Спасенному страннику нравилось наблюдать за галактическим пейзажами в иллюминатор. Он часами мог рассматривать окружающие созвездия и разноцветные планеты. Ему не нужен был сон, он предпочитал уделять время бесконечному неизведанному миру. Человек, спасший его, наслаждался присутствием любимого. Он созерцал космическую красоту вместе с ним. Они держались за руки и были готовы вытерпеть все трудности, только бы в конце пути добраться до Аркадии. Места, где их ждали вечное счастье и… любимая дочь.
Я чувствовала сквозь наплывы сна ледяную ласковую руку у себя на лбу.
– Мама, – произносила я.
Открыв глаза, я понимала, что в комнате никого нет. Дверь осталась открытой.
– Мама, – шёпотом звала я.
Так выглядел распорядок нашего заключительного этапа семейной жизни: днём мама с папой делили на двоих общие галлюцинации, а вечером мама вставала и перед сном мне рассказывала детали их путешествия. Другой вариант общения был невозможен. Порой мама несла неразборчивый бред или совершала бессмысленные движения, но в основном её состояние оставалось в рамках стабильности.
5.
Однажды я долго и упорно наблюдала за папой. Мне хотелось запомнить каждую его возникшую эмоцию. В какой-то момент он неожиданно открыл глаза и не закрывал их. Я терпеливо ждала, когда это всё-таки произойдёт, но его зрачки так и продолжали играть со светом, то сужаясь, то расширяясь. Мне вдруг представилось, что в эту самую секунду он рассматривает кольца Сатурна или оранжевую пустыню Марса. Его телесная оболочка все еще находилась в квартире, а сознание уносилось на тысячи световых лет.
– Пап, – обратилась я к нему. – Помнишь, как мы играли с тобой в детстве в игру? Если я не знала значение какого-то слова, то ты мне давал его определение в виде своего рисунка…
Никакой реакции не последовало. Выражение лица продолжало оставаться безучастным.
– Давай сыграем.
Я сосредоточила на нем свой взгляд, надеясь заметить хоть какое-то изменение. Наверное, я так настойчиво посылала просьбу во вселенную, что отец меня оттуда услышал. Произошло чудо – он моргнул.
У меня перехватило дыхание. Я, чуть не уронив стул, бросилась за листком и пишущим предметом. Миллион неопределённых мыслей кружился у меня в голове. Действовать получалось лишь на автомате. Я скорее прибежала обратно в комнату и аккуратно вложила в одну руку папы карандаш, а в другую листок бумаги на твёрдом планшете. Он сжал кисти. Его глаза оставались прикованными к одной и той же точке. Он ждал. Тут я поняла, что должна выйти из оцепенения и назвать слово. Я знала, что спрошу. Слишком долго я в последнее время рассуждала на этот счёт.
– Пап, что такое человек?
Без каких-либо колебаний он с дрожью в ослабленных мышцах руки поднёс карандаш к бумаге и изобразил то, что хотел. Я решила подождать ещё немного времени, но поняла, что он закончил, когда он положил карандаш поверх планшета. Я взяла рисунок и увидела незаконченный круг. Ничего подобного я раньше не встречала. Я ещё раз посмотрела на рисунок, потом на отца. По его взгляду я убедилась, что картина сознательно окончена. Ответ на вопрос именно так и был задуман. Я весь вечер сидела над рисунком. Гадала и копалась в воспоминаниях что бы это могло значить.
На следующий день я вернулась с новым листом бумаги. Папа беспрекословно взял его снова в свои руки.
– Что такое вселенная?
Папа снова мгновенно приступил к работе, результатом которой оказался точно такой же незаконченный круг.
На следующий день:
– Что такое любовь?
Снова незаконченный круг.
Ещё через день:
– Что такое счастье?
И опять то же определение.
Каждому рисунку я уделяла время. Я понимала, что это не просто совпадение. Папа действительно подразумевает под всеми этими вещами что-то общее и единое. Что могло это быть. Что-то из прошлой жизни? Что-то ощутимое человеком только перед лицом смерти? Или что-то увиденное им в космическом пространстве через стекло иллюминатора? Мама каждый вечер давала понять в своих сказках, что спасённый человек, не отрываясь, изучает вселенную. Его ничего так не интересовало ранее, как прямой контакт с всеобъемлющей пустотой. По её словам, человек смотрит сквозь стекло иллюминатора и улыбается.
Я разглядывала и сравнивала папины рисунки сутки напролет, понимая, что всему существующему в любой реальности есть общее связывающее объяснение. Папа больше не испытывал мучений, он открыл внутри себя что-то совершенно противоположное. Я хотела узнать, что же это. В тот день я шла к нему с главным вопросом: «что такое жизнь?» и обнаружила его в кровати на последнем издыхании. Здравомыслие вернулось ко мне, и я вызвала наконец скорую помощь. Тем утром папа попал в реанимацию, а мама в психиатрическую больницу.
Я принимала все решения автоматически. Осознание беды вытеснялось разумом по защитному механизму. Через приёмное отделение мне удалось узнать, где находится то, куда определили отца. Прямо с порога мне дали понять, что посещения запрещены. Отдав все имеющиеся при себе сбережения санитарке, я узнала, что папа в тяжёлом состоянии подключили к аппарату ИВЛ. Она слышала, как врачи упоминали о поражении опухолью важных центров регуляции жизнеобеспечения в головном мозге.
– Какие у него шансы? – пыталась я сдерживать неконтролируемую дрожь.
Женщина посмотрела на меня с жалостью в глазах.
– Откуда же мне знать, милочка? Здесь Богов нет.
– А где же они вообще есть…
После этих слов я развернулась и убежала. Меня ждала по другому адресу мама. Но и там мне отказали в приеме, объяснив это неуравновешенным поведением пациентки.
– Я могу её успокоить, – убеждала я врача.
– Её сильнейшие препараты не могут сейчас успокоить, о чем ты говоришь? Приходи через пару дней.
Я не спала эти дни и не могла найти себе места. По привычке заходила в пустую родительскую комнату, в которой остался лишь медикаментозный запах от папиных процедур. Одиночество и волнение одолевали мои мысли. Мне надо было отвлечься и дать времени шанс. Самое страшное было признавать, что своими переживаниями я родным не помогу. На следующее утро я с давящим шумом в голове направилась в школу, мысленно надеясь хоть на минуту переключить внимание.
Подозрительные взгляды и навязчивые вопросы на меня нахлынули волной, стоило мне только переступить порог. Внешний вид мой был, мягко сказать, неопрятный.
– Где ты была всё это время? – наехала на меня классная руководительница с целью смешать с грязью.
– В заднице. В полнейшей заднице.
– Ты ещё смеешь браниться?! У тебя будут большие проблемы, милочка!
– Я в них по горло…
Возмущённая руководительница ушла прочь, позволив мне отсидеть один урок. Я ощущала, как вокруг вовсю плетутся интриги, но ни один волосок на моей голове не шелохнулся. Я уже находилась на низком старте, когда староста объявила на весь класс, что меня желает у себя видеть директор. После того как я постучалась в дверь, разукрашенная макияжем старушка продолжала разговаривать весело по телефону ещё минуты две. Потом она положила трубку и примерила на себя скорбящую маску.
– Мария, как ты?
– Я не знаю.
– Мы все в курсе какая ужасная трагедия случилась с твоими родителями. Мы хотим помочь тебе.
Я безразлично кивала головой.
– Ты всегда можешь поделиться с нами и рассказать о своей внутренней боли.
Я смотрела ей равнодушно прямо в глаза.
– Мы уже позвонили в органы опеки. Они скоро приедут сюда.
– Что? – переспросила я на грани слез.
– Органы опеки скоро будут здесь. За тобой присмотрят. Ты не должна в такой период своей жизни оставаться одна.
Я вскочила со стула.
– Меня же насильно упекут в приют. Я даже не смогу навещать родителей.
– Ты им уже ничем не поможешь…
– Да пошла ты!
Я скорее бросилась бежать. Под действием аффекта у меня получилось проскочить до выхода, прежде чем в канцелярии забили тревогу. Я не сбавляла темп до самого дома. Так закончился мой последний день в школе.
До следующего утра я прислушивалась к звукам подъезда. Любые шаги и шорохи у меня вызывали страх. Органы опеки могли заявиться в любую минуту, так как у них уже наверняка имелся мой домашний адрес. Закрыв на все замки входную дверь, я спряталась под одеяло. Из-за активированного на предельную мощность страха, я даже не понимала, получилось ли у меня поспать. Чувство надвигающейся катастрофы меня не отпускало. То ли это предвестники новой беды, то ли последствия старой. Этого я не знала.
6.
С первыми лучами солнца с учащенным сердцебиением я вскочила с кровати и отправилась в психиатрическую лечебницу. Всю дорогу я повторяла про себя молитвы, пока не оказалась перед дежурной медсестрой.
– Молю, впустите меня, – произнесла я вслух то, что крутилось на языке.
Меня пожалели и впустили. Со стороны я выглядела не лучше пациентов. Они улыбались и махали мне рукой. Остальных женщин в палате попросили выйти, так как маме было не положено покидать койку. Её руки и ноги были привязаны к поручням, волосы на голове взъерошены, вокруг рта засохла пена, а глаза утопали в черноте синяков.
– Мамочка…
Я зашла и, наплевав на всю технику безопасности, со слезами бросилась её обнимать. Всё, что я хотела ей сказать, у меня вылетело из головы, да и она меня опередила. Как только признала родные черты лица, она с дрожью в теле приблизилась к моему лицу. Напрягая свои извилины, она заложила в слова всю необходимую информацию.
– Он ушёл… Он… Он покинул корабль… Мы летели долгое время.... А потом… Он взял и ушёл…
Я начинала понимать, что она имеет ввиду, но всё равно переспросила. Где-то в подсознании надеясь, что это её болезненный бред.
– Кто ушёл?
Тут она посмотрела мне прямо в глаза. Я увидела в них ясность и отчётливое понимание происходящего.
– Папа.
Мама говорила и одновременно сама погружалась в весь осознаваемый ужас.
– Он с самого начала полёта постоянно любовался космической пустотой… Он улыбался, разглядывая её… Сегодня утром он открыл шлюз нашего корабля и ушёл… Он отправился в открытый космос… Пустота захватила его сознание, и он добровольно ушёл… Он ушёл… Ушёл…
Она начала кричать и вырывать руки. Прибежали санитары, оттолкнули меня в сторону и набросились на маму. Она билась головой и продолжала выкрикивать детали случившейся катастрофы. Мои ноги словно приковали к полу. От меня что-то хотели узнать, но я оставалась невменяемой. В голове был только сдавливающий шум и эхо от маминых выкриков. Папа вышел с их корабля в открытый космос. Я начала повторять эти слова вслед за ней, а потом с ошеломляющим предположением рванула на улицу, вызывая на ходу такси.
– Центральная районная больница! – назвала я пункт назначения и схватилась за голову, стараясь подавить боль.
Перед глазами прокручивалась сцена нервного срыва мамы. Её помешательство во взгляде и ледяной пронзающий ужас в голосе: "человек с мёртвой планеты покинул корабль и вышел в космос". Как только машина подъехала к больнице, я бросилась прямиком к реанимационному отделению.
– Мой папа… Скажите, что с моим отцом… Я немедленно его должна увидеть!
Дверь открыла та самая санитарка, с которой у меня пару дней назад состоялся диалог. Женщина меня сразу узнала, и мрачная тень окутала её лицо. Ей совсем не хотелось стать доносчиком трагического известия.
– Детка, прими мои соболезнования… Но твой папа умер… Скончался сегодня в 7 утра…
– Как? Как это? – я прикусила до крови губу, слезы жгли свежую рану.
– Он… Он находился в тяжёлом состоянии… Но…, – она не знала, как подобрать слова и беспомощно металась из стороны в сторону. – Я пришла на пересменку, когда его уже забирали в морг… Коллега мне сказала… В общем, она сказала, что, когда его обнаружили мёртвым, в его руке находилась кислородная трубка… Он её вырвал… А без искусственного дыхания его организм больше не мог поддерживать жизнедеятельность…Я не знаю, как он это сделал, ведь был очень слаб… Но… Это правда…
– Он вышел…Он вышел в открытый космос…
Я повторяла и раскачивалась взад-вперед, прислонившись к стене. Я щипала и царапала себе руку, но внутреннюю боль никак не получалось унять.
– С тобой ведь пришёл кто-нибудь? – коснулась испуганная женщина моего плеча. – Давай пройдёшь к нам в сестринскую… Тебе надо успокоиться…
Я молча отстранилась от неё, а затем убежала. Ничего не замечая из-за пелены на глазах, моё тело врезалось в прохожих. Не знаю, как в тот момент я добралась до квартиры. Обессиленный мозг перестал воспринимать все происходящее вокруг и выкидывал из памяти какие-то моменты. Я ворвалась в комнату родителей, нашла папины обезболивающие препараты и принялась их глотать одно за другим. Сознание я потеряла до того, как успела подобраться к смертельной дозе. Пробыла в отключке неизвестное количество времени. Ничего не снилось. Ничего не ощущалось. Я теряла свой мир, а вместе с ним и чувства. Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Я открыла глаза. Вся комната ходила ходуном. Несколько раз я попыталась встать на ноги, но постоянно валилась плашмя на пол. Наконец, требовательность незваных гостей меня немного отрезвила, и я шаткой походкой добрела до дверного глазка. За дверью стояло трое взрослых людей, которых я не знала. По их надменным строгим физиономиям не трудно было догадаться, что это те самые представители органов опеки. В моей голове мгновенно промелькнул план действий, который я без раздумий решила реализовать.
Не подавая никаких сигналов, оделась и направилась на кухню. Там открыла окно и выглянула в проём. Панельная поверхность жилого дома лежала передо мной как на ладони. Окно на лестничный проход располагалось рядом и было как всегда открыто. Я не чувствовала ничего, особенно страха. Меня так всё достало, что разбиться в лепёшку казалось совершенно неплохим вариантом. Но судьба мне не позволила убиться, как и несколькими часами ранее. Двумя широкими шагами у меня получилось преодолеть по бетонному выступу нужное расстояние и спустить ноги вниз. Я оказалась на оконном карнизе лестничной клетки. Я через открытое окно тихо забралась внутрь, и убедившись, что ничего не подозревающие люди до сих пор стучатся в дверь, побежала вниз по этажам к выходу. На улице было прохладно, поэтому я решила переждать в соседнем подъезде. Притаившись в углу лестничного пролёта, я уселась прямо на пол и уткнулась в стену. В голове не прояснялось. Определение ситуации мог дать мне лишь один человек, но его не стало. Боль прошла. Лёгкая туманность переходила в слабую эйфорию. Мне казалось, что, когда наступит завтра, всё закончится. Я вернусь домой, а там здоровые мама и папа будут ждать меня как раньше с улыбкой и неимоверным счастьем. Я вставила наушники и нашла в телефоне Crystal Castles. Сладкие мечты окутывали мне сознание под их треки. Я не хотела и не могла возвращаться в реальность. Так и уснула среди судеб и чувств панельных временных людей, которых так любил рисовать мой папа.
7.
Я пробудилась от озноба. Холодный бетон казался одной температуры с телом. Оторвавшись от стены, я поднялась на ноги и постепенно начала осознавать происходящее. Мне некуда было деваться и, накинув капюшон, я отправилась в психиатрическую лечебницу. Медсестры меня узнали и не стали препятствовать нашей встрече с мамой. Когда я вошла в палату, я увидела, что её возбуждённые порывы прекратились и тело приняло совершенно неестественную позу. Руки и ноги зафиксировались в кривом изгибе, а голова соединилась с правой ключицей. Глаза оставались открытыми, а губы шевелились. Я осторожно обошла койку и, опустившись на колени, прислонилась ухом к её рту.
– Я слышу его… Слышу… Его голос… Космос говорит его голосом… Он стал галактическим пространством… Повсюду его голос… Я смотрю в иллюминатор… Я наблюдаю, не отрываясь, как и он… Он рядом… Он говорит со мной… Говорит…
Мне было очень жаль её. Жаль её любовь. Я перестала даже ощущать собственную обиду. Она казалась мелочью в сравнении с маминой утратой. Я посмотрела на единственного родного человека, оставшегося в этом мире. Она улыбалась. Улыбалась точно так же, как улыбался папа. Я поняла, что она его всё равно не бросит. Погладив её по кудрявым волосам и поцеловав на прощание так, как она меня целовала перед сном, я рассказала ей сказку.
– Два человека покинули мёртвую планету. Они летели в Аркадию, страну вечного счастья. Страну зелёных лесов и тёплых океанов. Они долго-долго летели и никак не могли добраться до желанного места. Один человек, глядя в пустоту, понял истину и однажды решился проверить, так ли всё просто в человеческой жизни. Он вышел в открытый космос и оказался в Аркадии. Он не умер и не исчез, а слился со вселенной и бесконечным счастьем воедино. Он очень любил второго человека и не смог бы прожить без него даже в Аркадии, поэтому он позвал его к себе. Так два человека, пролетевшие сквозь всю галактику наконец-то добрались до страны вечного счастья, ведь в один момент стали абсолютно ничем и одновременно всем.
Мама продолжала улыбаться, и я улыбнулась тоже. Иногда жизнь и смерть теряют свою значимость и ценным становится другое. Я поняла, что мне пора идти и не стала мешать маминому полёту. В тот момент я хотела отпустить человека для его же блага. И он ушёл.
Я всю ночь бесцельно и бездумно бродила по улице, мне позвонили ближе к утру из лечебницы и сообщили, что у моей мамы случился приступ острого нарушения мозгового кровообращения. После этого час она пробыла в коме, а затем скончалась. Я ничего не сказала и просто обронила мобильник на землю. Моя голова откинулась назад. Вдруг ни с того ни сего повеяло морским ароматом. Я ощутила свежий поток воздуха, прошедший по телу, и услышала крики чаек. Перед глазами возникло незнакомое побережье. Синий океан, белый песок, скалистые обрывы, омываемые волнами. Но пейзаж отступал на второй план перед массивными сгущающимися тучами, которые по меньшей мере предвещали бурю. Позади горный массив, покрытый зелёными лесными лужайками и вдалеке над обрывом мост, соединяющий хребты. Ветер усиливался, ударяя морскими брызгами по лицу. Я слышала голос. Я не знаю, кому он принадлежал, но я почему-то очень рада была его слышать. Я почувствовала прилив счастья. Но через мгновение прекрасные образы рассеялись и перед глазами я увидела чёрную пропасть. Мне не за что было ухватиться, и вот я уже падаю в неё с громким испуганным криком. Дальше мое сознание провалилось в небытие. Вокруг ничего не существовало. Я падала и падала, понимая, что холодной и пустой бездне нет ни конца, ни края.
Когда я очнулась, то уже находилась в той же психиатрической лечебнице, где совсем недавно навещала свою маму. Через некоторое время врач стационара мне дал понять, что у меня впервые случился эпилептический припадок. Так я стала такой.
Глава 3. Как я стал таким.
1.
Я смотрю на сцену в оцепенении. Свет софитов и минорная инструментальная часть хватают публику за гормоны. Её штырит от самого сокровенного и важного в голове. Мне лишь приходит осознание. Осознание того, что я уже два года живу в страхе. Ожидание ужаса меня преследует повсюду. Стоит потерять контроль над подавлением навязчивой мысли и всё. Я чувствую страх. Я боюсь наступления ночи, а это значит, что я боюсь всего. Ведь страх – это такая штука, которой достаточно одного триггера, чтобы распространиться на всё твоё бытие. Я начинаю бояться всего.
Время бежит и, как оказывается, я два года официально являюсь шестнадцатилетним параноиком. Я бурчу про себя неизвестные молитвы и обращаюсь к незнакомым мне богам, хотя понимаю, что исход зависит от случая. Но я продолжаю мысленно надеяться, что сегодняшний день не будет похож на вчерашний, а ночь пройдёт спокойно. В дневные часы я стараюсь отвлечься. Иногда это срабатывает, иногда – чёрта с два. Меня всегда преследует чувство страха: стоит потерять бдительность, и я оказываюсь в заложниках. Но сейчас я в Москве. На дешёвом фестивале малоизвестных панк-групп. Дзену в очередной раз удалось вытащить нас на подобное мракобесие. Он такое любит: здесь можно снять малолетних дурочек, предварительно заговорив с ними о Лил Пипе. Мне плевать на что отвлекаться, лишь бы забыться на немного.
Я сжал со всей силой кулаки и вдохнул пыльный воздух концертного зала. Парочки поблизости уже нашли друг друга и сосутся вовсю, слизывая из-под носа чёрную смесь пота и пыли. Чуют в чужих ноздрях меф и не могут удержаться. Я не должен думать ни о чем плохом раньше времени. Слишком мы далеко от проклятого дома и впереди ещё целый вечер. Поэтому пошло оно всё.
Патлатый худощавый ноунейм со сцены издаёт тошнотворный визг в микрофон. Это предзнаменование припева. В сопровождении гитар приступает к разогреву толпы. Круг фанатов смыкается. Я разбегаюсь и в центре подпрыгиваю вверх. В тот же момент я чувствую, как со всех сторон толпа сплющивает моё тело прямо в воздухе. Чужим локтем мне прилетает по почкам и мочевому пузырю, изможденному выпитым пивом. Я подумал, как эффектно было бы обоссать всем их грязные ирокезы и крашенные патлы. Так легко можно стать звездой всего фестиваля. Ведь здесь особо не важно, что ты исполняешь в музыкальном плане, все смотрят на твоё безобразное поведение и как далеко ты можешь выйти за рамки.
Но я здесь не за этим. Мне нужно было получить локтями по почкам. Слэм сливается в однородную массу людей. Свободное пространство абсолютно отсутствует. Парни трутся друг от друга, вдыхают чужой подростковый пот и пытаются что-то подпевать про боль и алкоголь. Я до сих пор вишу в воздухе. Нога полностью онемела под оказываемым давлением. Чужие тела, подобно живой кильке в банке, перемешиваются в собственном соку с открытыми ртами.
Наконец солист заткнулся, и группа перешла на музыкальный проигрыш. Толпа разбежалась, и я ощутил пол под ногами. Мышцы нижних конечностей словно парализовало. Я выполз за пределы круга.
– Кажись, это был пик популярности великого виртуоза, Кирилла Белова! – толкнули меня сзади в плечо.
Я обернулся и увидел Фуджика. Он – мой кореш с детства. Его вьетнамские глаза стали совсем неразличимыми в слабом освещении.
– Ты че, это всё видел и не помог, говнюк?! – наехал я на него.
– Я сам чувствовал себя китом, на котором расположились слоны.
– Килькой, – убедил я его.
Фуджик обернулся и продемонстрировал футболку со спины, на которой видны были отчетливые следы разной обуви.
– Ты теперь ковриком можешь подрабатывать! – подскочил к нам ниоткуда Дзен. – По старой дружбе полежишь у моей хаты под дверями в качестве половика?
– Маму свою попроси.
– Да она тебя отделает, как боженька букашку.
– И это плохо. Если бы она меньше била детей по голове, то ты бы не вырос таким придурком.
Дзен переваривал длинное предложение с глупым лицом, а затем отмахнулся.
– Я передумал, нам не нужен коврик китайского производства! – ему в принципе не обязательна поддержка вокруг, чтобы заржать над своей шуткой громким гортанным смехом.
Дзен знал своё дело, ведь маленькие целочки с синими и зелёными волосами в миг обращали внимание на его нарциссическое позерство. Павлин сразу расправлял перья.
– Я бы на месте бас-гитариста не пил это пиво, оно похоже на мою мочу, – снова несдержанный ржач.
Больше неформального движа, Дзен мог любить только себя. Девочки засмеялись, наблюдая за триумфом кудрявого незнакомца, и начали перешептываться. Парень быстро смекнул в чем дело и направился на охоту.
– А где Цыган? – спрашиваю я.
– Я его уже полчаса не видел, – заявил Фуджик. – Он вроде как за спрятанной алкашкой пошел на улицу.
– А где мы её спрятали?
– Под тачкой какой-то.
– Думаю Цыган справился на отлично и теперь нам его нужно искать там же, где была водка.
– Ха, возможно.
Группа прощается со зрителями. Всем на неё насрать, но всё-таки многие утруждаются проводить вечно молодых неудачников аплодисментами. Их сменяют пацаны постарше. В их глазах читаются осознание собственной инфантильной никчемности, неотвратимость больного будущего и цинизм к глупым копирующим единомышленникам.
– Вместо приветствия, – надменно обращается лидер группы, – просто кричите "нахуй"! Поехали! Нахуй! Нахуй! Нахуй!
– Нахуй! Нахуй! Нахуй! – с удовольствием подхватил народ провокационные выкрики.
– В жопу всё, что навязывает общество! В жопу все правила и морали! Лучше сдохнуть молодым, чем гнить долгие годы!
Паренёк выдавал лозунг за лозунгом и несомненно находил поддержку в обезумевших неформалах. Фрики были готовы на всё ради протеста и эйфории.
– Я вижу перед собой слишком много энергии! Кажется, пора вам ребятки немного друг другу надавать по ебальничкам! Я считаю, что слэм – для девочек! Вы так не думаете? Устроим мош-пит!!!
Я большинство слов пропускаю мимо ушей. Каждый гиг сопровождается примерно одними и теми же фразами. Но упоминание мош-пита меня оживило. Ненасытный огонь вспыхнул во мне. В мире существует не так много способов заглушить свои внутренние переживания. Физическая боль помогает лучше всего. Я кровожадными глазами посмотрел на Фуджика. Тот был всегда спокойным, но очень легко склоняемым к совместным дружеским подвигам.
– Иди нахрен! Вот просто иди и всё! – начал причитать преданный друг. – Если меня там вырубят, то тебе придётся мою тушу волочить до самого дома!
– Хоть до самого Вьетнама! – потер я с усмешкой ладони.
Заиграло вступление, предвещающее тяжёлые басы, которые должны были воссоединить детские мордашки и вонючую обувь. Фуджик тяжело дышал и качающимися движениями собирался с силами.
– И бате моему ты завтра будешь помогать с обувью на рынке! – не унимался он.
– Договорились, братан!
Какие-то выскочки метались по центру, якобы выстраивая боевые ряды. Они махали ногами, топча пол, и явно перебрали с «дорогами». Меня хотел отодвинуть назад один из таких, но вместо этого получился приличный толчок. Я собрал волосы и не спускал глаз с зазнавшегося голого по пояс паренька. Страха и тревоги не было уже продолжительное время. Их вытеснили возбуждение и ярость, проявляющие себя приятным зудом в ногах и руках.
Наконец, под шум гитар и барабанов смельчаки бросились в круг, размахивая ногами. У всех получалось по-разному. Крупного телосложения парни били неловко, но больно. Подобные мне наносили более ловкие и чёткие удары. Жалость к толпе сковывала только первые секунды. Когда же прилетало по роже, гуманизм исчезал. Я попал в бедро выбранной жертве. Тот не удержал равновесие и свалился на пол. Я занял экстремальную позицию в центре, но через мгновение уже обнаружил себя в стороне на полу. Боли не чувствовал, мой азарт лишь больше раззадорился. Я уловил испуганный взгляд Фуджика. Он пытался держаться в стороне, но его настиг какой-то убойный здоровяк, который с закрытыми глазами и звериным воем размахивал мясистыми конечностями, вращаясь вокруг своей оси. Я понял, кто был инициатором и моего падения.
Музыка сменила тональность. Нам помогли встать подобревшие уцелевшие фрики. Парни забегали по кругу, радостно выплясывая под вопли накачанной наркотой рок-звезды. Каждый себе выбрал жертву, которой в тайне собирался отомстить. Дзен появился в поле зрения. После флирта с девчонками, этот блаженный чудик любил весь мир. Мощные басы предвещали очередное столкновение. Здоровяку было плевать на правила и ожидание, он чувствовал физическое превосходство и бесцеремонно пихал рядом стоящих доходяг.
– Если что, пусть Дзен нас двоих домой тащит! – крикнул я на ухо Фуджику.
Он посмеялся, не подозревая, что я замышляю. Прозвучал припев, и я с плотного толчка двумя ногами влетел в тело здоровяка. Нас отнесло друг от друга метра на два. Я не успел встать, как на меня накинулись уже с кулаками его дружки. Пьяные удары сосредотачивались на черепе. Все негативные мысли выжигались адреналином. Я не прикрывался руками, душа ликовала. Меня начали оттаскивать парни. Раздавались стоны и плач под музыкальный аккомпанемент.
– У него сломаны рёбра! Скорее вызовите скорую!
– Пора сваливать! – сообразил первым Фуджик.
Прихватив растерявшегося Дзена, мы бросились незаметно к выходу, пока не начались разборки. Очереди в гардеробе не было, и нам быстро удалось взять верхнюю одежду и смыться.
