Александр Андреевич Апосту
Внутри ауры
7.
Кирилл не хотел лишний раз тревожить Машу. Он думал, ей лучше побыть в тишине. Оба лежали на кровати и молчали. Волны прекратили заливать иллюминатор и лучи алого заката пробрались через стекло. Комнату озарило ласковым умиротворяющим светом. Парень поглаживал голову девушки на своих коленях, пока та не приподнялась. На лице не было печали, она очарованными глазами уставилась на закат.
– Мне вспоминается детский летний лагерь.
– А мне купания в деревенской речке.
– Пойдем поищем еще воспоминаний.
Кирилл улыбчиво кивнул головой и потянулся к выходу. Парочка вышла на воздух. Музыка не играла, на судне царила тишина, нарушаемая лишь волнами. Маша приблизилась к краю кормы и всмотрелась в красочные текстуры дневного завершения. Отсеченный природой участок неба над океаном постепенно приобретал бронзовый оттенок, потом серый, потом даже волны прекращали шуметь. Наступало гробовое безмолвие. На контрасте вода темнела и вскоре становилась абсолютно черной. Атлантический океан проглотил солнечную звезду. На небе еще оставались остатки световой гаммы, но затем и они начали меркнуть. Восточную сторону небосклона уже засыпало звездами.
Кирилл боковым зрением заметил на носу яхты какое-то движение. Он направился посмотреть, и Маша последовала за ним. На матрасах в черных очках, в своем помятом шаманском халате с полупустой бутылкой виски в руках валялся капитан судна. Он бормотал что-то себе под нос и от него разило выкуренными сигаретами и спиртовым перегаром. Девушек рядом не было. Маша с Кириллом дружелюбно улыбнулись. Пират обнаружил гостей и начал трясти указательным пальцем.
– Эх, любимые мои бандерлоги… Вы обязательно покорите мир… Хотите коктейли вам сделаю, чтобы приятнее покорялось?
– Нет.
– А спелое манго с арбузом?
– Тоже нет. Спасибо.
– Хм-м, – задумался Яха, – хотите вам тогда одну историю расскажу?
Ребята кивнули.
– Присаживайтесь скорее! Давайте! Давайте!
Он посадил их около себя и таинственным заплетающимся шепотом приступил:
– В сказке сказывалось, что было четыре товарища, которые стали вскоре великими Магелланцами. Но в реальной жизни было их пять! – слюни эффектно вылетели из его рта. Он посмеялся, вытер небрежно рукой и продолжил. – Они познакомились на войне, дружили, поддерживали друг друга, отстаивали и заменяли семью. Один из них был врачом. Он не хотел отправляться на войну, но так сложились обстоятельства. Сами понимаете – человек предполагает, а жизнь располагает. Специальность его была травматология, но на фронте пришлось брать обязанности и реаниматолога, и хирурга, и всех вместе взятых. Несмотря на окружающий хаос, врач любил людей и ни за что бы не поднял автомат даже на врага. Он подходил к своему делу с благородством, самоотдачей и максимализмом. Альтруист первое время считал, что спасти можно всех, но потом под куполом реального ужаса грянуло эмоциональное выгорание. Трупы копились горой, а прошлые ремиссии оперированных кончались осложнениями и летальным исходом. Врач не выходил из операционной в госпитале, не спал сутками и вскоре потерял счет смертям на своем кладбище. Его глаза опустели, а отчаяние перешло в озлобленный цинизм и черный юмор. Лишь друзья, которые находились в похожих условиях, оставались опорой. Молдован, Бизон, Чиж и … Элтон. Вообще его звали Миша, но мы однажды с парнями увидели втихаря, как тот флексит под Элтона Джона, ну и дали ему такое погоняло. Ха-ха… Черт побери! Как сейчас помню! Прикиньте, вокруг война, по новостям вранье голимое, а этот включил музыку и танцует в лагере как ни в чем не бывало! Он был самый младший из нас! Простой парнишка из деревни, который перед войной обвенчался с девчонкой и просто, примитивно, по-человечески хотел жить с любимой и растить детей. Его вообще ничего больше не интересовало. Только и говорил о своей жене… Самая лучшая… Необыкновенная… Мы с ней вместе танцевали под Элтона Джона… Все дела… Наши надежды и мечты помогали друг другу не забывать о собственных. Мы напоминали в кромешной ночи про рассвет. Что у каждого есть то, ради чего стоит не сдаваться и не вешать нос.
Капитан закурил и сделал глубокую затяжку.
– Ко мне в госпиталь приволокли парнишку… Ни живого, ни мертвого… Больше семидесяти процентов поражения тела ожогами, включая всю голову. Даже опознать не могли поначалу, прикиньте… Он пребывал в коме и существовал на поддерживающих препаратах. Он дышал, его сердце работало, но он не приходил в себя. Никто не мог осмелиться его вегетативное существование. Медперсонал заходил менять капельницы и с отвращением и ужасом выбегал из палаты. Все по религиозным соображениям не хотели облегчить парню безнадежную участь. Я точно не помню, но где-то на пятый день я заглянул к нему. Бедняга лежал в той же позе, и обугленная кожа сверху подсушилась. Я долго смотрел на него, не зная, чем помочь, и вдруг заметил, что кожа на щеке под коростой слегка двигается. Я сначала решил, что это мимические мышцы возвращают тонус, но тут увидел трещину в пораженном месте и заглянул туда. Внутри копошились маленькие белые личинки…
Яха безжалостно сплюнул и хладнокровно продолжил:
– Парень разлагался, будучи живым. Он на войне играл роль пушечного мяса, которое вскоре обложили мухи. Я смотрел, как эти гниды копошатся в нем, и знаете, что я сделал? Ничего. Я ушел оттуда и сделал вид, что ничего не видел, как, собственно, и поступали остальные в дальнейшем, пока личинки не захватили внутренности целиком, и сердце не остановилось от септического шока. Никто не мог ему помочь, но и насильственно вмешиваться не стал. Врачи и медсестры обходили его стороной, потому что чувствовали безысходность и первобытный ужас. Каждый думал о своей шкуре, психологическом равновесии и мнимой нравственности. Мы спасали, но и наши благородство и честь имели границы. Возникшая ситуация была выше нашей моральной выдержки. Она напоминала нам о нашей ничтожности и смертности. Мне долго не давала покоя гибель того солдата. Я ненавидел себя и остальных за бездействие. Я копил ненависть, которая меня разъедала изнутри. Я все больше уходил в самобичевание и презрение ко всему людскому. В цинизме отыскалось спасение. Я обесценил жизнь и смерть. Поклялся, что буду равнодушным и расчетливым в любой ситуации.
Он закурил еще одну.
– Я ушел из госпиталя, решив спасать людей на поле боя. Там либо все, либо ничего. Ощущение того, что меня может тоже убить снарядом тешило мое эго и питала фальшивым героизмом, который мне помогал забыть о моей слабости и малодушии… Однажды завязалась кошмарная мясорубка, наши бойцы недооценили силу противника. Вражеская бомбардировка пришлась на самый эпицентр батальона. Наша спасательная бригада прибыла в горячую точку, персонал распределился по всей площади, так как пострадавших было очень много. Среди разорванных частей трупов я подобрал бойца, потерявшего ногу, остановил кровотечение, обработал и перевязал рану и потащил до поста. По дороге я услышал, как кто-то хрипит мое имя. Я начал оборачиваться с пострадавшим на спине и увидел в грязи моего хорошего друга Элтона. Я увидел его живое лицо и обрадовался, но затем понял, что у него нет двух ног по верхнюю треть бедер и правой руки по локоть. Он смотрел на меня выпученными беспомощными глазами и безостановочно звал меня. Сердце сжалось и перестало биться. Он угодил вместе со мной в ловушку судьбы, из которой можно выбраться лишь проигравшим. Я не подбежал к нему, потому что у раненного бойца на моей спине срок шел на минуты, и он мог погибнуть от потери крови, но его можно было еще спасти. Элтон смотрел на меня молящими глазами. Я не знаю, что он хотел. Но я в тот момент решил, будто знаю, чего бы я попросил на его месте. Я крепко сомкнул челюсти, достал пистолет и выстрелил ему прямо в голову, избавив от страданий и жизни. Элтон притих с дырой во лбу, но так и остался смотреть на меня с открытыми просящими глазами… Не угадал! Ха-ха!
Его разразил громкий хриплый смех. Он закашлялся, снова сплюнул и повысил дрожащий голос:
– Я любил, твою мать, этого парня! Любил! Я заштопал культю раненного бойца на моей спине, но знаете, что: он спился и через два года на гражданке покончил с собой! Еще и письмо мне прислал, что лучше бы я его бросил помирать там! Вот так жизнь ебет… А я возомнил себя судьей и пристрелил лучшего друга… Но, правда, и наш отведенный срок ничего не стоит! Все мы умираем! Только вот потом судьба сыграла со мной злую шутку, и я наступил на мину, которая мне тоже оторвала ногу… Ха-ха!
Его смех становился все более безумным и отчаянным:
– Но вот, что забавно: после этого я не спешил умирать! Я, как последняя загнанная сучка, кричал о помощи… Чтобы меня спасли… Я цеплялся за любую возможность, пусть даже и жизнь инвалида… Меня спасли и культю мою за деньги заменили титановым протезом, но воспоминания не стерли… Я мог продолжать врачевать, но после того случая пообещал себе, что больше никогда не свяжусь со смертью и болью… Все можно купить, все можно обесценить и все можно сломать… И чаще всего человек разрушает мир своими инстинктивными действиями…
Я ненавидел и ненавижу войну. Я трус. Я не могу убить человека, потому что во мне нет злобы. Я не знаю кто прав, а кто виноват. Где врут, а где нет. В чем заключается честь, долг и верное решение. В чем заключается смысл человеческой жизни и смерти. Но когда оказываешься на войне, то все идеалы, амбиции, взгляды, достижения и звания превращаются в пыль. После нескольких увиденных смертей и погубленных судеб, ты перестаешь критиковать, рассуждать, советовать, отстаивать и мечтать. Ты становишься сломленным и опустошенным. Тебя на плаву держит мысль, что тебя кто-то любит и ты любишь кого-то. Тебе ничего не хочется, кроме того, чтобы война закончилась. Чтобы жить как раньше, пусть не в достатке, без излишеств, хоть как-нибудь. Я предал не своего друга, а себя. Но не когда убил Мишу, а когда пытался возвыситься над законами природы, а потом потерпел поражение и самозабвенно обманывал себя, чтобы оправдать и успокоить. Я сломался. Допустил много ошибок. И я больше не хотел пытаться обуздать зло и познать тьму, мне было достаточно факта самой жизни, чтобы снабдить себя хорошим настроением до конца своих дней. На мой век, как говорится, травы и виски хватит. Эти осознания привели к тому, что сейчас вы видите перед собой. Хорошо это или плохо, я не знаю. Ха-ха! Но точно очень смешно…
Он начал снова заливаться смехом и вытирать слезы под черными очками. Они не прекращались.
– Если мы что-то делаем в жизни, то только чтобы не упасть в пропасть, которую мы сами же и открыли внутри за прожитый промежуток времени. Мы прячемся за нашими действиями, но по сути своей они уже ничтожны и бессмысленны. Мы должны притворяться и вытягивать себя из пропасти и состояния ходячего трупа раз за разом, потому что так же, как вечно повторяется война, так и продолжается несмотря ни на что жизнь. Поэтому кто-то по итогу выбирает жить для других, потому что себя не считает живым и достойным. Кто-то не выдерживает и спивается, отчуждается и кончает с собой. А кто-то с головой уходит в беспросветный беспричинный праздник и удовлетворение своих земных животных потребностей, живет для себя любимого. Я выбрал третье! Ха-ха! Я ссыкло, которое боится привязываться к людям и терять их. Я ссыкло, которое боится жить без иронии. Я ссыкло, которое боится обыденности, ответственности и здравого мышления! Но в единственном я не ссыкло: я не боюсь говорить правду! Вот так, бандерлоги! Такая сказочка! Именно из таких людей и состоит наш неидеальный мир… Именно поэтому людей убивают, а божьи дары и священные записи сводят с ума… Именно поэтому их надо уничтожить… А кого именно? А вот это уже решит судьба… Ха-ха! Вот как завернул!
Пират сделал большой глоток своего напитка и откинулся на матрас со свободно разведенными руками. Маша с Кириллом внимательно слушали. Как никто другой они понимали этого человека. Его отчаянную искренность. Им хотелось что-то сказать, но слова не подбирались. Хотелось как-то дать пирату понять, что он не один переживает и не один варится в кипящем котле человеческой безысходности. Но бдительный Яха сам подал навстречу руку и с хитрой ухмылкой обратился к ребятам:
– А теперь манго с арбузом будете?
Кирилл с Машей улыбнулись и утвердительно кивнули головами.
8.
Очередной вечер в бескрайнем океане. Количеству дней, проведенных в путешествии, потерялся счет. Но всем было плевать на время, на этот раз домом стали Атлантический океан и яхта, дрейфующая по волнам.
Яха, Лизи и Марго к закату оставили управление судном и переместились на нос яхты. Они блаженно лежали на матрасах, ласкались, дурачились и говорили о бессмысленной простой всячине, что взбредет в голову.
На противоположной стороне свесив ноги с кормы и крепко держа удочку, сидел Кирилл. Не то, чтобы он всерьез занялся рыбалкой, скорее изображал красивую картинку и развлекал себя азартным предвкушением. Рядом за столом Маша читала книгу и составляла молчаливую компанию, периодически поглядывая на забавное созидание Кирилла.
– Почему именно Америка? – прервал тишину он. – У нас ведь весь мир на ладони, а мы выбрали именно Тихоокеанское побережье…
– Звучит прикольно, – отрезала легкомысленно девушка.
– Мы станем предателями Родины…
– Да кому на нас не насрать. Про нас даже уже в Бурашево забыли.
– И то верно.
Маша дочитала главу и отвлеклась на вопрос.
– Есть к Америке какое-то влечение с самого детства, – мечтательно начала она. – То ли таинства придает отдаленность материка, то ли историческая база, то ли культурное прельщение…
– Какие умные слова! Книгу что ли перечитала…
Маша посмеялась.
– Я с детства любила смотреть фильмы и читать американские произведения. Может, они сформировали тягу…
– Согласен. Будто там хранится что-то родное. Бабушкин деревенский домик на летние школьные каникулы.
– Только необъятный и неизученный, – продолжала она порхать в облаках грез. – Виной всему яркие детские воспоминания. Если бы с новогодним чудом не были связаны «Один дома», «День сурка» или «Эта замечательная жизнь», а веселое лето не сопровождали «Назад в будущее», «Побег из Шоушенка», «На гребне волны», то мы бы довольствовались одними карельскими скалами…
– Это точно! – воскликнул Кирилл и самонадеянно добавил. – Обожаю «На гребне волны»! Как тот пингвин всех уделал в конце на своем серфе…
Маша в недоумении уставилась на парня, в уверенном комментарии которого не проскочило сарказма, а потом засмеялась.
– Или сколько родного представляется об Америке, когда вспоминаешь «Зеленую милю» или «Приключения Гекльберри Финна», – подозрительно совершила проверку девушка.
– Да-а-а, – наигранно и фальшиво потянул парень.
Девушка раскусила его и атаковала за вранье:
– Милый, ты читал книгу Марка Твена?
– Конечно, – пафосно оборонялся Кирилл.
– И какую?
– Да вот эту… «Зеленую милю» и читал… Да я знаешь, что, – накинулся он в ответ, – побольше твоего знаю про Америку и хочу туда…
– Да что ты, – хихикала Маша, понимая, что задела за живое.
– Вот именно! Это моя любимая тема на географии была! Я с детства мечтал побродить по тихоокеанскому берегу! – неустанно доказывал обиженный.
– Неужели…
– Да! Вот давай проверим, кто больше штатов знает!
Маша знала все штаты и приняла вызов:
– А давай!
– Проигравший выполняет любое желание победителя!
– Согласна! – азартно засияли ее красивые глаза.
– Поехали! Флорида!
– Иллинойс!
– Оклахома!
– Огайо!
– Западная Вирджиния!
– Колорадо!
– Эм-м-м… Восточная Вирджиния!
– Засранец! Массачусетс!
– Калифорния!
Внезапно Маша почувствовала головокружение. Она решила, что причина в морском течении, но палуба шаталась вне зависимости от волн. Девушка схватилась за стол и постаралась вернуться к диалогу, подавляя симптом.
– Орегон…
– Нью-Йорк! – заранее подготовился Кирилл, принимая замешательство девушки за досрочный триумф.
По отдельным конечностями прошелся тремор. В глазах посыпались мерцающие огоньки похожие на звезды. Ноги стали ватными, обволакивающая слабость поползла вверх по телу, чтобы дойти до мозгового очага и выпустить импульсный заряд наружу. Сердце заколотилось. Девушка запаниковала, осознавая, что прошлый приступ был совсем недавно.
– Мэн… – продолжала она, беспокойно сосредоточиваясь на приближающемся наваждении.
– Алабама … Велком Алабама… – злорадно начинал праздновать Кирилл.
Поле зрения сужалось. Маленькие черные точки заполняли боковые горизонты и приближались к порогу сознания. Девушка не хотела пугать друзей и нашла в себе силы, чтобы подняться и с бледной улыбкой заявить:
– Сдаюсь. Ты выиграл.
– Ура! Я прирожденный американец и великий путешественник…
– Я в туалет схожу, – прервала ликование парня девушка и кинулась в каюту.
– Беги! Беги от позора…
Кирилл не заметил ничего из вон выходящего и продолжил слепо гордиться собой. Он в приподнятом настроении перезарядил удочку и продолжил повторять неназванные штаты, убеждая себя в достоверности своего превосходства. Но тут пелена с глаз сорвалась, и парень призадумался о странной реакции девушки, для которой упрямство и эгоистичность не были характерны. Резко ухудшившийся внешний облик заставил парня волноваться. Навязчивые настораживающие мысли полезли в голову. Он не мог предположить рецидив заболевания, ибо привык к регламентированному процессу. Продолжительное отсутствие Маши побудило парня вскочить и в страхе броситься за ней. Подбежав к двери, он понял, что та закрыта.
– Маша, – позвал он дрожащим голосом.
Никакой реакции.
– Маша! С тобой все в порядке?! – он начал стучаться.
Тишина.
– Маша! Открой! Машуль! – в ледяном ужасе он начал кричать и тарабанить в дверь. Ничего не происходило. Кирилл был готов идти на крайние меры, чтобы оказаться внутри, но тут послышался щелчок замка.
Маша объявилась в проходе целая и невредимая. Она ополоснула лицо холодной водой и невинно улыбалась.
– Почему ты не открывала?! – грубо вырвалось у Кирилла на эмоциях.
– В туалете была.
– Почему так долго?!
Маша растрогалась излишней заботой и поцеловала защитника.
– Принцессам тоже иногда надо выпустить бабочек наружу.
Размахивая руками, Кирилл возбуждено выпускал пар, но прекратил обвинять Машу в своих же предрассудках. Он чувственно обнял ее и постарался заблокировать поток страха. Девушка прижалась к нему и попыталась сделать то же самое.
– Точно все хорошо? – сканирующим взглядом посмотрел он ей в глаза.
– Да, честно, – утешительно моргнула она.
Кирилл не смог ей поверить. Невербально он чувствовал ее напряженность и неумелую маскировку. Но он не ощущал и мизерной доли паники, которая одолевала в тот момент Машу. Припадок повторился. Уже второй за короткий промежуток времени. Такой же тяжелый и мрачный. Если раньше она знала, как управлять и работать с заболеванием, то сейчас рецидивы приобрели новую сверхъестественную необузданную форму. Девушка переживала и терялась в беспомощности, но ни за что не могла сказать правду любимому человеку. В первый раз прикоснувшись к сумеречной тьме, она надеялась, что случай больше не повторится. Но состояние того же транса вернулось. Она не понимала или боялась интерпретировать ауру. Справляться одной у нее получалось все меньше. Девушка предполагала, что надвигается что-то плохое, но старалась обмануть себя и убедить в обратном. Она уткнулась в грудь Кирилла и собрала остаток сил.
– Пойдем к ребятам, – с изнеможенным притворством в голосе ласково попросила она.
Кирилл угрюмо кивнул, и они направились на палубу. Хотелось произнести что-то ободряющее, но ничего не приходило в голову, переполненную истязающими мыслями. Не получилось переключиться даже в компании вечных весельчаков. Ребята лишь дошли до компании и просто уселись молча рядом. Яха взглянул на гостей, но не стал настаивать на болтовне своим необременительным настроем. Он проницательно прочитал по лицам о настигнувшей беде. Разузнавать детали он посчитал некорректным. У каждого внутри таятся свои демоны, но каждого можно было одолеть одним оружием.
– Знаете, родные, что лечит мне душу? – без какого-либо намека внезапно обратился к ребятам Яха.
– Тусовки и секс? – предположили девушки, лежа на его разведенных руках.
– Этим я живу. А успокаивает меня исключительно одна вещь…
Кирилл выглядел разбитым и ничего не хотел. Страх пожирал его все больше с каждой секундой. Маша хотела убежать и где-то скрыться. Яха расплылся в предвкушающей улыбке:
– А теперь внемлите…
Пират отыскал на своем телефоне нужный трек и одним нажатием пальца подключился к колонке. Из динамика не последовало привычной и характерной для пирата динамичной музыки. Началась молитва. Неизвестно, на каком-языке осуществлялось религиозное песнопение, но больше это походило на арабские псалмы. Воображению представлялись древние пирамиды и обширная пустыня. Капитан прибавил громкости на максимум и молча прилег, обратив лицо к небесам.
– В притупленные мозги врывается истинное…
Монотонное мычание из колонки сменялось короткими речитативами. Перевода никто не знал, но каждый чувствовал, что божий слуга поет о прекрасном и вечном. Внутренний покой и необъемлемая красота заполнили душу до краев. Все стало незначительным и возможным. Уютным и многогранным. Словно птицы воспарили своим воздушным существом над мыслями, тяготами и страстями. Внутренняя благодать, пробужденная музыкой, окрыляла. Благодарность и всевышняя милость прятала под своим теплом, согревала и ободряла. Казалось, что все возможно, потому что не так важно. Все будет хорошо, ведь можно просто любить. Он пел однообразно, но отчетливо и понятно. Он будто считывал извечные догмы с души каждого человека, занесенные туда когда-то самим богом. Его молитва превращалась в вечность. Обыкновенность придавала сил. Незачем было что-то доказывать и препятствовать. Каждый становился тем, кто он есть или когда-то был.
– Однажды, – присоединилась сладким умиротворяющим голосом Маша с закрытыми глазами к молитве, – жила на свете одна собака, которая умела улыбаться. Ее хозяином был капитан дальнего плавания, и поэтому с самых ранних лет собака больше всего на свете любила воду. Где бы она ее ни находила, сразу же счастливо бросалась плавать. Окружающие заметили, что в те моменты, не способное на ярко выраженные эмоции примитивное животное улыбалось прямо как человек. Так они и жили с капитаном. Отправлялись в кругосветные путешествия, открывали новые земли и всем сердцем любили океан. Не сыскать было более преданных и верных друзей, чем собака и капитан. Но однажды их корабль угодил в шторм и потерпел крушение. Весь экипаж погиб, кроме собаки. Ее отнесло к берегу необитаемого острова. Остров оказался очень живописным. Его джунгли, водопады и пляжи были невообразимой красоты. Собака оклемалась и изведала остров. Она прыгала радостно в воду со скал, плавала среди разноцветных рыб, бегала по песочному побережью и ждала хозяина. Каждый вечер собака возвращалась на одну и ту же точку и выглядывала место крушения, надеясь увидеть своего хозяина живым и наконец показать ему чудесный остров, который ему бы точно полюбился. В джунглях собака нашла кости, которые были человеческими останками. Собака не понимала, откуда они, и ничего не заподозрила. Тайна острова была таковой, что долгие годы на его территории пираты проводили страшные казни и сражения за сокровища. Очень много плохого пришлось повидать острову, пока вскоре он не начал в определенный срок пожирать самого себя. Происходила химическая реакция, в ходе которой все органическое, находящееся в данный момент на острове, погибало. Остров сжигал накопившееся зло, обновлялся и через некоторое время возрождался из пепла подобно фениксу. Природа оставалась такой же девственной и живой, а зло оставалось внутри убийцы. Так продолжалось долгое время, и остров поглотил столько ненависти и алчности, что сам потерял контроль. По итогу он действовал лишь по четкому механизму. Он убивал всех без разбора. Хороших и плохих. Правых и неправых. Всех путников, волей судьбы заброшенных на остров. Так случилось и с собакой. Она отправилась в рай к своему любимому хозяину. Но и на земле произошло чудо. В сердце собаки не было зла и в нутро острова, омраченное горьким опытом, угодили добро и любовь. Он увидел воспоминания животного: как она любила плавать, жить и играться с хозяином. Светом одной души вся накопившаяся тьма рассеялась. Остров прекратил самоуничтожение и убийства. Он стал больше, плодороднее и еще красивее. На нем поселились люди, которые больше всего на свете любили купаться в океане и улыбаться. Они построили самый огромный в мире аквапарк. Там никогда больше не совершалось зла. Место порождало себе подобных. Каждый в себе носил частичку того абсолютного счастья, которое в себя поглотил остров. И назывался тот остров…
– Атлантида! – сраженный сказкой радостно воскликнул Яха.
Все пребывали под гипнотическим воздействием неземного дара Маши. Ее сказка перенесла в другой мир и вылечила все то, чем болел мозг.
– Нет, – отчетливо поправил Кирилл, – остров назывался Аркадия.
Маша, не открывая глаз, нашла на ощупь ладонь Кирилла и крепко сжала в своей.
Вдруг окружающий мир заполнил инопланетный неописуемый звук. Он походил на мощный ультра-частотный сигнал и создавал ощущение, что исходит из недр собственного организма, но стоило сориентироваться и прислушаться, как сразу становилось ясно, что источник находится снаружи и где-то совсем рядом. Вся компания в перепуге вскочила на ноги и остолбенела, поглядев за борт яхты. Метрах в десяти от них выглянуло из воды невообразимо огромное существо темно-синего цвета. Оно медленно и властно сопровождало яхту. Его плавники грациозными движениями напоминали крылья, его толстая гладкая кожа отражала лучи заката. Он смиренно наблюдал за людьми одним глазом, кажущимся на фоне крупного тела миниатюрным. Его космическое дыхание сотрясало воздух и в моменты синхронизировалось со звучанием молитвы. В его взгляде отражалось не осознанное, но единое. Странники не испытывали страха, они очаровано любовались чудом природы.
– А почему Аркадия? – не отрывая глаз от океанского совершенства задал вопрос Яха.
– Это то, что внутри человека заставляет жить и любить, – ответила Маша и больше ни у кого не возникло вопросов.
Кит продолжал плыть вслед за яхтой. Он размахивал грандиозными плавниками и хвостом, демонстрируя себя во всей красе. Передаваемые им сигналы разносились на далекие космические дали и оставались неподвластными человеческому пониманию. Но любая наука иногда ошибается.
– Этому парню, видимо, зашло наше музло, и он хочет к нам в банду, – усмехнулся Яха.
После оглушительного вздоха млекопитающее выпустило из себя огромный фонтан, брызги которого окатили все ближайшее пространство и самих путешественников в том числе. Мокрые с головы до ног, они уставились друг на друга. Ощущая тошнотворный запах внутренностей кита, напоминающий помои из водорослей и рыбы, они громко засмеялись.
Часть третья. Великая Американская депрессия.
Глава 12. Громко не говори.
1.
– На правах капитана дальнего плавания, – торжественно воскликнул Яха, забравшись на вершину яхты, – посвящаю вас в пираты легендарного Карибского моря…
Ни для кого поздравление не стало сногсшибательной новостью, потому что, как только судно пересекло границу океана и Вест-Индии, рот капитана перестал затыкаться. Он безостановочно с гордостью оповещал, на каком расстоянии от команды находится Пуэрто-Рико, Доминикана, Куба. Путаясь в показаниях и дублируя одно и то же, капитан щедро делился фактами, связывающими его с родными краями. Но нудная историческая справка даже не могла сравниться с моментом, когда на радаре показалась Ямайка. Балагур молниеносно оторвался от штурвала и принялся исполнять ритуальный танец. Боб Марли играл около 4 часов. Пол был полностью залит ромом, а пьяный капитан скользил по нему на заднице из одного угла в другой.
– Сколько нам еще осталось? – с любопытством спросил Кирилл.
– Совсем по децелу, бро! – с выпирающей через гавайскую рубашку загорелой грудью важно ответил Яха. – Пара часов, не больше…
Парень настолько породнился с морским существованием, что боялся при десантировании заблевать сушу. В какой-то момент привыкаешь ко всему, а в комплексе с заразительной философией сумасшедшего лидера начинаешь это любить. Яха за время путешествия влил в себя неизмеримое количество алкоголя и скурил целый палисадник травы, но оставался здравомыслящим и боеспособным. По крайней мере, он, как и обещал, доставил команду в Америку.
– Неужели мы это сделали, – с восхищением хлопала глазами Маша, облокотившись о поручни, и с неугасаемым вожделением созерцала пейзажи.
– Ты сомневалась, малышка? – ехидно бросила Марго, которая превратилась за время плавания в настоящего неуязвимого моряка.
– Я в жизни не могла представить, что переплыву когда-нибудь Атлантический океан…
– Думаю, подобное никто не предполагает. Оно случается редко и само по себе.
Члены команды будто загипнотизированные вглядывались вдаль, впиваясь мыслями в завывающий ветер перемен. Неожиданно, цокая каблуками, эффектно вынырнула из трюма наряженная в широкую белую панаму и цветочное платье Лизи. Она приняла элегантную позу и, уткнув руки в боки, бескомпромиссно заявила:
– Требую сегодня же отправиться на светский мексиканский прием, пить текилу и взрывать танцпол!
Длинными бархатными ногами женщины можно было любоваться бесконечно. Ее кошачья грация в сочетании со светлой наивностью сводили с ума.
– В этой дыре не найдется заведения, достойного твоей красоты, бейба! – потянулся Яха к красным губам, расплывшимся в ослепительной улыбке.
– Я готова танцевать даже с индейцами! Я столько жила без танцев, что согласна на все!
– А вот это мы вполне себе можем организовать!
– Мы действительно плывем в индейскую резервацию? – запустил воображение Кирилл.
– А вы что думали, я шутки шучу?! – недовольно воскликнул Яха. – Да никогда в жизни! Мы причалим вблизи той самой панамской деревушки, где когда-то произошло рождение Магелланского движения…
– Нас там ждут?
– Больше, чем уверен, – с задумчивой сосредоточенной паузой ответил Яха и уставился с замиранием сердца в горизонт.
2.
По пути начали встречаться рыбацкие лодки. Кому-то не было до незнакомцев никакого дела, а кто-то, наоборот, гостеприимно приветствовал странников. Местные выглядели бедно и совершенно безобидно. Их беззубые улыбки и порванные поношенные рубахи придавали им некий уют. Виднелся живописный берег. Ребята молча уставились на конечную точку своего странствия, уподобляясь в фантазиях древним конквистадорам. Марго без навигатора ориентировалась в местности и, сбавив скорость, завершала путь. Яха, на удивление, притих и отстранился от всех. Он не прикладывался больше к бутылке, а с волнением потирал руки и смотрел с каменным лицом на приближающуюся сушу.
