Владимир Валерьевич Комарьков
Хроники Арли. Книга 3. Я – инквизитор
– Дядя, а вы от кого узнали эту историю?
Герцог улыбнулся ей.
– Очень, очень давно, когда я был не на много старше нашего гостя, мне рассказал ее мой отец, – тот снова улыбнулся, но в глазах его я заметил предостерегающий огонёк. – Но речь сейчас не о славных героях древности.
– А о чем? – заерзала леди Кэртин, и я понял, что она как раз не прочь послушать именно про героев.
– О том, что в последний раз битва между Врагом и защитниками Арли оказалась настолько страшной, что в дело вмешались боги. Точнее богиня. Айне.
Я мысленно вздрогнул: значит, и боги тут вполне себе реальные персонажи?! Сразу за этой мыслью пришло в голову осознание того, что мой предшественник, похоже, достиг поистине невероятного могущества, если с ним смог справиться только бог. Интересно, как у него обстояли дела с головой?
– Богиня прямо с небес покарала отступника?! – леди Кэртин восторженно захлопала глазами.
– Нет, – покачал головой герцог. – Тот стал настолько силен, что ей пришлось спуститься в наш мир.
Тут уже и я затаил дыхание. Не каждый раз можно услышать о себе столько нового. Ну, пусть не о себе, но о возможном варианте.
Герцог, между тем, продолжал хорошо поставленным голосом.
– Никто не знает, сколько продолжалась битва – там, где горит земля и плавится камень, свидетелям места нет. Но раз услышав об этой удивительной истории со слов отца, я и сам стал искать любые, пусть даже малейшие упоминания о тех днях.
А может, его отец как раз и был одним из хранителей запретных знаний? Тогда герцогу может быть известно гораздо больше, чем он рассказывает. Вот бы его разговорить, не вызывая, впрочем, подозрений на сей счет.
– И что же удалось найти, милорд? – спросил я осторожно.
– Практически ничего, к сожалению, – вздохнул герцог. – Где-то говорится, что битва продолжалась лишь миг, кто-то утверждает, что – три года. В каких-то совсем уж не заслуживающих доверия источниках сказано, что богиня убивала врага не раз и не два, и что Срединные горы – суть след их последней битвы.
А что тут скажешь? Хоть и верится слабо, но, учитывая то, что известно лично мне, последний вариант – весьма правдоподобный. Размолотить полконтинента – вполне в духе богов и полусумасшедшего колдуна, потерявшего свое «я» и обуянного жаждой мщения.
– А что же другие боги? – задала интересующий и меня вопрос леди Кэртин.
Герцог повернулся к ней.
– Враг по какой-то причине взялся за истребление эльфов, ей просто пришлось вмешаться, чтобы не потерять всю паству. Остальные к мольбам страждущих остались глухи.
Ещё версия: это как раз их рук дело. А что? Сговорились мужики за ее спиной извести сварливую кобру и подослали к ней моего предшественника. В качестве версии – сойдет, но, чувствую, не все так просто. Одно дело – подослать и прибить, а другое – делать это четырнадцать раз подряд. Не вяжется. Странно другое: если остальные боги ни при чем, то почему они не кинулись на защиту своих. Или им наплевать на страждущих? Вот бы знать, почему мой предшественник взъелся на длинноухих. Давняя «любовь»? То-то я как кость в горле у эльфов. Ну по крайней мере у тех, кто обо мне помнит. А помнят не многие, ибо у них тоже кто-то основательно подчистил историю. В общем, опять одни вопросы.
– Милорд, это было очень давно, и теперь мы вряд ли узнаем истину, – заметил я, нарушая атмосферу величественности момента. – Но как рассказанное вами относится к моему вопросу?
Герцог с неудовольствием на меня посмотрел, но уже спустя мгновение его лицо вновь озарилось благожелательной улыбкой, что, впрочем, ничего не значило – он и не подумал отвечать на мой вопрос, продолжив рассказывать свою историю.
– А дальше, юноша, все просто. После того, как мир начал приходить в себя, выяснилось, что следы хаоса все ещё дают обильную поросль: чудовища, темные культы, колдуны – вся эта нечисть расплодилась по свету в таких количествах, что требовался кто-то, кто будет железной рукой наводить порядок на этих землях.
– А церковь? – удивился я.
– А что церковь? – герцог с неожиданной жесткостью воткнул в меня взгляд. – Семьсот лет про нее никто и не слышал. Сохранились отдельные монастыри, в городах при церквушках шли службы, но вся верхушка оказалась похоронена под развалинами их твердыни.
– Твердыни? – переспросила леди Кэртин.
– Да, девочка моя, раньше у церкви была одна Твердыня. Это потом они оказались в Алате.
Что-то я совсем перестал что-либо понимать. Получается, какое-то время не существовало никакого церковного порядка? А как же все эти лозунги: мы повели людей к светлому будущему?
– Но сейчас… – начал я, но герцог остановил меня мановением руки.
– Сейчас – это сейчас. – Отрубил он. – 1243 года назад богиня показала свой лик ещё раз и пожелала, чтобы защитником мира от нечисти стал некий Эдзард.
– Вот так взяла и объявила?! – изумился я. – Конкретного человека?!
– Вы зрите в корень, юноша, – кивнул герцог. – Просто снизошла на землю, и глас богини достиг каждого.
Ничего себе!
– Но ведь Айне – богиня эльфов. Почему бы не выбрать спасителя из их числа?
Герцог укоризненно на меня посмотрел.
– Это у вас в спутниках эльф. Спросите у него.
– А кем был этот Эдзард? – послышался голос леди Кэртин.
– О его прошлом нет никаких сведений, – герцог покачал головой. – Возможно, в архивах церкви что-то и можно найти, но они хранят эти знания пуще золота.
«Интересно девки пляшут», – подумал я. Богиня эльфов выбирает защитником человека. Нет, конечно, люди ее почитают тоже, но лишь в числе прочих. Очень уж похоже на обиду и желание ущипнуть побольнее. Девушки любят выискивать особенно чувствительные места и частенько этим знанием пользуются. А тут так вообще прямым текстом сказано. И с моим предком не всё ясно: потрепал он ее, как пить дать, потрепал, раз тут горы появились через весь материк. А к тем, кто попортил прическу, слабый пол питает особую «любовь». И не окажется ли так, что помимо всех остальных меня разыскивают еще и какие-нибудь божественные эмиссары, чтобы девица с нимбом, или что там у нее вместо кольца, как следует оторвалась на пока ещё не вошедшем в силу враге. В моём нынешнем обличии я с разбойником справиться не могу, а тут целый бог! Точнее, богиня, что, наверное, ещё хуже.
– И что стало с Эдзардом после того? – «добивала» дядю леди Кэртин.
– О, тут вообще все чрезвычайно любопытно, – усмехнулся герцог. – Откуда ни возьмись, из разных щелей повылезали церковники и, пока народ пребывал в оцепенении от явившейся благодати, быстренько провозгласили защитника кардиналом, и было возвещено о возрождении ордена инквизиторов. Заодно и о восстановлении власти церкви по всей земле. С тех самых пор люди отмечают День Защитника.
Открывшаяся мне картина настолько не вязалась с общеизвестным, что требовала глобального переосмысления. И разговор наш уже, чего греха таить, вышел далеко за рамки обычных басен. За такое пятки поджарить могут, – если захотят, объявят нас с герцогом еретиками, одного за то, что говорил, другого за то, что слушал. Причём, герцог, скорее всего, отмажется, и все плюшки достанутся одному юному лоботрясу.
– Милорд, а вы не боитесь мне все это рассказывать? – сдержанно поинтересовался я. – Подозреваю, де Бри или инквизиция за подобную историю на награду не поскупятся.
Герцог усмехнулся и сделал успокаивающее движение рукой, когда леди Кэртин, побледнев, попыталась резко подняться.
– Не боюсь, мастер Иан, конечно же не боюсь. Волков боятся только те, кто ни разу не резал им горло и не вкушал истекающую кровью печень зверя. – Герцог проговаривал слова с улыбкой, но мне и в голову не пришло сомневаться: этот и резал, и вкушал! – А ты, юнец, уж не знаю, откуда ты сам такой прыткий выполз, ещё сто раз подумай, прежде чем этим святым солдафонам что-либо говорить.
Ух как быстро он «переобулся»! Игры в «прощупывание» закончились, и в дело пошла тяжелая артиллерия? Я же пока не понимал, бояться мне или послать его на все четыре стороны. Но совершенно ясно, что сейчас я, возможно, узнаю настоящую причину гостеприимства герцога.
– И что же меня удержит? Или убьете меня, да и дело с концом?
Воистину, язык мой – враг мой! Что мне стоило промолчать?!
Герцог оскалился, черты лица его заострились, и сейчас я бы дал ему гораздо больше лет, чем даже в первую нашу встречу.
– Ну зачем так сразу? – он встал и отвернулся, положив руки на перила балкона. – Тебе ведь по какой-то причине нужно попасть туда. – он кивком указал на здание Университета. – И такой способ есть, причём без всех этих размахиваний мечом, с которым тебе, я полагаю, не совладать и через тысячу лет.
У меня замерло сердце.
– Вы шутите, – подпустив безразличие в голос, сказал я.
Герцог резко развернулся, и на этот раз передо мной снова предстал «добрый дядюшка».
– Молодой человек, – он снова перешел на «вы». – Я немало повидал на своем веку и довольно давно уяснил одно простое правило: самый страшный яд и самая добрая сталь не сравнятся по своей смертоносности с письмом в две строчки, написанным второпях. Возможно, для обывателей неосведомленность о неких тайнах и является, с их точки зрения, благом, но на моем посту приходится по-другому смотреть на вещи. С тех самых пор достаточно много моих сил уходит на поиск любых сведений, которые дадут мне власть над людьми и возможность оставаться там, где я есть. – Герцог подхватил бокал, сделал глоток и без всякого предисловия заявил: – Существует единственный способ стать инквизитором без поединка, и о нем сказано в одном любопытном документе, который хранился в Королевской библиотеке. О! Гляжу, вы о нем прекрасно осведомлены!
Ума не приложу, чем я себя выдал. Но теперь уже поздно, да и бессмысленно гадать. Такой подлянки я точно от этой встречи не ожидал! Больше всего меня поразило, с какой точностью герцог вычленил главное из нашей предыдущей весьма скоротечной беседы. Впрочем, как выяснилось, тот ещё не закончил.
– Так вот вам, юноша, мое предложение: вы получите не только сам документ, но и возможность исполнить все условия по нему, – все, дядюшка исчез окончательно и бесповоротно, передо мной сидел брат короля. – Если будете служить только мне.
Шах и мат. Я хотел попросить де Бри организовать мне доступ в Королевскую библиотеку, но теперь это лишь бесполезная трата времени – герцог не зря сказал, что манускрипт там «хранился». Я думаю, с сегодняшнего дня бумага сменила место прописки, и ее след для меня будет полностью потерян.
Я мельком посмотрел на леди Кэртин и нисколько не удивился: девочка-простушка растаяла в дымке и на ее месте красовалась женщина, знающая себе цену, в лице которой проглядывали знакомые черты. Кого? Конечно, ее любимого дядюшки! В общем, меня заманили, запудрили мозги и развели, как лоха! Даже если этот проклятый документ сегодня все ещё преспокойно лежит в Королевской библиотеке, то это совсем ненадолго. И я никак не смогу этому помешать.
У меня даже руки зачесались достать кинжал и… Я вздрогнул и с усилием разжал кулаки – что-то слишком часто в последнее время в голове стали крутиться подобные мысли. Уж не влияние ли это тех двух инцидентов с нехорошим концом? Впрочем, ничего необычного я пока не чувствовал, кроме желания схватиться за нож. С другой стороны, сумасшедший вряд ли понимает, что он сходит с ума.
Герцог воспринял мое молчание за смятение и решил, видимо, что «передавливать» не стоит.
– Юноша, я не требую ответа немедленно, – он великодушно улыбнулся. – Сегодня праздник – дела подождут до его окончания. Взгляни, Кэртин, уж не ректор ли это?
Герцог указал рукой на сцену, на которой и в самом деле столпилось довольно много народу. Судя по богатому одеянию и высокомерным взглядам – все сплошь из начальства.
– Епископ Ноэль что-то слишком мрачен, – усмехнулся герцог. – Наверное, перебрал вчера эстийского.
– Дядя, епископ давно не пьет красное, – промурлыкала леди Кэртин. – Вы запамятовали? У него изжога.
– Да? – герцог хлопнул себя по лбу. – Действительно забыл. Должно быть, память уже не та.
Я слушал эту ничего не значащую беседу и кусал губы: прав был отец от начала и до конца – я герцогу на один зуб. Да какой зуб! На чих! Идиот, возомнил себя Джеймсом Бондом.
Тем временем один особенно дородный монах выступил вперед, и я с удивлением обнаружил, что у человека в пестрой мантии на голове самая настоящая тиара, отделанная золотом и камнями настолько густо, что он, похоже, с трудом держал ее ровно. Тут меня ожидало новое потрясение: стоило мне чуть-чуть напрячься, чтобы попытаться получше его разглядеть, как картинка заметно увеличилась в размерах, и я очутился на расстоянии вытянутой руки от мрачного мужчины средних лет. Если постараться, можно было даже разглядеть грани на драгоценных камнях. Произошедшее оказалось настолько неожиданно, что я ощутимо вздрогнул. Что, естественно, не укрылось от проницательного взора гостеприимного хозяина.
– Как, вы не пользовались заклятием дальновидения, мастер Иан? – голос герцога звучал донельзя снисходительно и оттого ещё более обидно, так что я уже почти осознанно подумал о спрятанном на поясе эльфийском кинжале.
– Привык полагаться на свое зрение, – огрызнулся я. – С возрастом любой старается упростить себе жизнь.
Ну, не мог я удержаться от «шпильки»! Но герцог пропустил ее между ушей, чем разозлил меня ещё больше.
Зато на мой выпад отреагировала «протеже» герцога.
– Наверное, магия – слишком дорогое удовольствие для провинции, – мило улыбнувшись наставнику, проворковала леди Кэртин.
Я сжал зубы и дал себе слово больше не обращать внимания на ее высказывания.
Изображение епископа вновь приблизилось, и у меня уже не вызвало удивления, что вместе с картинкой в ушах возник его голос:
– …когда горела земля наша, стар и млад ежечасно молили о спасении. Так жалобен был их голос, так проникновенен и преисполнен искреннего раскаяния, что слова сирых да были услышаны, – у тучного священника и голос оказался полным его подобием, глубоким и тяжелым, – Светлейшая Айне снизошла до молитв наших, и выбрала единственного, чья чистота помыслов до сих пор освящает путь потомков и отвращает ото всякого зла! Мы все помним и чтим святого Эдзарда! Он принял на себя тяжёлую ношу и всяко сражался с исчадиями ночи, неся им возмездие мечом, словом и молитвой. Так помолимся же пред ликом богини о тех, кто денно и нощно, не сомкнув глаз, стоит на бастионе веры дабы оградить люд от врагов его!
Я слушал речь со все возрастающей скукой – обычная чудодейственная муть в церковном стиле, многословная и ничего не значащая. Но каково же оказалось мое удивление, когда я сбросил наваждение заклинания и бросил взгляд на лицо герцога. Оно буквально пылало торжеством! Через мгновение я убедился, что и внизу, среди зевак, никакой скуки не было и в помине. Люди стояли, высоко запрокинув головы, осеняя себя святыми кругами, и с благообразными улыбками кивали в такт словам, льющимся со сцены.
Историческая справка до того мне наскучила, что я принялся разглядывать все подряд. Нет, конечно, на крыши домов, окружавшие площадь, мне смотреть не хотелось совершенно – на воображения мне жаловаться не приходилось, и именно по этой причине я даже думать не решался о тех бедолагах, которые… Тряхнуть головой оказалось недостаточно, чтобы отогнать невеселые мысли. Чтобы больше не думать о «желтой обезьяне», я посмотрел на королевский шатер, расположенный от нас метрах в пятидесяти. Каково же оказалось мое удивление, когда заклинание послушно приблизило изображение, и голоса зазвучали так, словно собеседники находились в двух шагах от меня.
– Граф, вы слышали слова Его Преосвященства?
– Как вас сейчас, маркиз!
– И что вы об этом думаете?
– Кардинал фон Бролле будет в ярости!
«Бролле, Бролле, – лихорадочно соображал я, – Да это же глава конгрегации Святого Воинства! Армия, квары – в общем, заклятые друзья инквизиции». Интересно, а при чём тут фон Бролле?
Я ещё сильнее прислушался, и был вознагражден.
– Как думаете, это епископ отдал право вступительного слова инквизиции или так решил Совет?
– Маркиз, я всегда полагал, что Совет – это кардинал фон Бролле, но теперь уж не знаю, что и подумать.
– Нечего думать, граф, сейчас все узнаем!
Ага, вот оно что! Право первой ночи! Тогда не удивительно, что кардинал будет рвать и метать (кстати, где он сам?). Ведь это какой удар по престижу! Значит, инквизиция уже на задворках, капитан? Полагаю, что не все так уж предопределено, как пытался представить де Бри при нашей встрече. На всякий случай все это время я поглядывал на герцога и его подопечную, но мне так и не удалось понять, слышат ли они то, что слышал я. То ли им было безразлично происходившее в шатре короля, то ли это очередной выверт моего «я», и заклинание на мне работает несколько по-другому. Кстати, вот еще вопрос: почему и как оно вообще действует на меня? Вроде как князь говорил, что колдовать при мне – занятие бессмысленное и даже опасное. Впрочем, возможно, все объясняется тем, что чары направлены не на меня, а создают некую область с изменяемыми характеристиками. Во всяком случае никаких магических линий в воздухе я не заметил, хотя смотрел очень внимательно.
Епископ на сцене ещё что-то говорил, но речь давалась ему тяжело и явно подходила к концу.
– Мир вам, братья и сестры, – буркнул он в заключении своих слов, и мне стало понятно, что он на самом деле думает про таких «родственников».
Монах бурно вздохнул, осенил собравшихся тремя кругами и отошёл вглубь сцены, но скучать зрителям не пришлось: его место занял невысокий священник в совершенно строгом одеянии без малейших украшений и прочего, что могло свидетельствовать о достатке человека. Все, что отличало его от обыкновенного послушника, – три кольца, сплетенные вместе, приколотые на сутану. Знак церкви отблескивал чистым золотом. И это оказалось единственным свидетельством принадлежности к высшей касте человека, стоявшего перед толпой.
Имя мне подсказали в соседней ложе все те же мои невольные осведомители.
– Это же епископ Фиодор! – голос графа выдавал его возбуждение и опаску. – Я о нем только слышал.
– Упаси вас, граф, познакомиться лично! – его собеседник, похоже, и не думал скрывать страх. – Поговаривают, он ярый сторонник тех, старых традиций.
Маркиз перешёл почти на шёпот, так что даже магия с трудом передавала его слова.
– А что же кардинал Эмилио?
– Он, конечно, крепок, как столетний дуб, но с возрастом даже дубы теряют листья, и человек все больше отдает предпочтение тёплому пледу и тапочкам, а не промозглому подвалу и крюкам палача.
– А епископ? – помявшись, поинтересовался граф.
– Я слышал, что в первый же день он повелел разместить свой кабинет рядом с пыточной.
Все время, пока я слушал разговор двух приятелей, епископ молча стоял и смотрел на толпу немигающим взором. Постепенно перешептывания прекратились сначала на площади, а затем и на близлежащих домах. И только когда повисла гнетущая тишина, настолько ощутимая физически, что любое слово покажется громом посреди ясного неба, только в этот момент епископ разлепил губы.
– Тьма грядёт! – гаркнул он так, что вороны, кажется, попадали замертво. – Тьма, первозданная и всепоглощающая! Грешники и праведники, вдовы и сироты, солдаты и миряне, все падут! ОН никого не пощадит, ибо имя ему – Убийца!
Толпа вздрогнула, и я вместе с ней только по разным причинам. ТАКОГО развития событий никто предугадать не мог! Площадь замерла, как будто епископ разом взял под контроль тысячи человеческих сознаний. Впрочем, так оно и было на самом деле. Концентрация внимания людей на одном-единственном существе достигло такой величины, что, вспыхни сейчас монах сверхновой, никто бы не удивился и принял сей факт как должное. Епископ неспешно обводил всех взглядом, как будто хотел убедиться, что эффект достигнут, и, надо признаться, это ему действительно удалось: за ним следили так, будто толпа – единый, живой организм, и мне немедленно пришло на память то сборище у холма. Если сейчас над площадью закрутится воронка, мне не помогут и три щита, и я прямо тут сойду с ума от страха или ярости – в зависимости от того, куда поведет людей этот человек.
У меня засосало под ложечкой. Я смотрел в горящие фанатичным безумием глаза и сжимал зубы. Дважды за день! Даже в страшном сне мне не могло присниться такое начало праздника. Зачем он это сделал?! Это же официально объявленное начало охоты на ведьм! Точнее, на одного-единственного колдуна – на меня. И дальнейшие слова главного инквизитора только подтвердили мое подозрение. Для придания моменту ещё большего накала, священник сделал шаг к толпе и в театральном жесте воздел руки.
– ОН уже среди нас! Жаждет мести, копит силы и, как паук, плетет свою паутину. Да не будет спокойствия никому, пока достойнейший не укажет на недостойнейшего!
Или это прямой указ доносить на ближнего своего, или я ничего не смыслю в жизни. Вон как народ стал шарить глазками по сторонам! Могут ведь и прямо сейчас начать искать. И что самое любопытное, найдут, обязательно найдут! Мне стало откровенно страшно.
Я взглянул на герцога и вздрогнул: тот смотрел на священника, и на лице его играла все та же торжествующая улыбка. Ему-то какой прок от Варфоломеевской ночи? Никакого, если только он ни заодно с этим страшным священником. О том же говорила аура над его головой – темно-зеленая пелена с вкраплениями черного и синего цветов – такая мрачно-ненавистная радость. Кому-то, похоже, не поздоровится в самое ближайшее время. Под шумок можно убрать всех врагов и даже просто тех, кто когда-то посмел посмотреть на любимую мозоль.
Епископ обвел толпу пылающими взором и, видимо, решил «подсластить» пилюлю.
– Братья и сестры! Бдите! Да не пройдет больше человек мимо нечестивости и непотребства! Да не останутся в тайне грехи Врага! Знайте, что рядом с вами всегда будут стоять ваши братья по вере, и да не убоимся мы вместе выступить против него и миньонов его! Бдите и молитесь, и тогда мы одолеем Убийцу и отринем его объятия во веки веков!
Люди стали истово осенять себя знаком святого круга. Кто-то упал на колени, кто-то завыл нечеловеческим голосом. Отринуть готовы были все. К счастью, у епископа не было мысли превратить город в картину зомби-апокалипсиса, и он слегка отпустил вожжи. Толпой он управлял, как роялем, с умением пианиста-виртуоза.
Придя немного в себя после всего случившегося, я обнаружил, что накрепко стиснул руками ограждение балкона – ещё чуть-чуть и доски начнут крошиться. Уже не хотелось никакого праздника, никаких схваток, и вообще пошло оно все к чёрту! Только мысль о томящейся в застенках Валене придавала сил и помогало держаться. Отдохнул, называется, это даже не «из огня да в полымя» – это какой-то совершенно новый уровень невезухи. Только-только что-то ведь стало налаживаться, и на тебе!
Но полно ныть, товарищ злобный инквизитор почему-то не торопится уматывать со сцены. Готовит новую пакость, не иначе. Сейчас передаст слово новому действующему лицу, или всё-таки решил объявить о начале турнира?
Тот действительно не собирался покидать первых рядов, и, гордо выпятив орлиный нос, воинственно поглядывал по сторонам.
– Дабы узрели вы, братья, – на этот раз епископ Фиодор решил ограничиться родственниками мужского пола, – как велика моя скорбь, узрите, сколь глубоко скверна проникла в наши сердца!
И я узрел…
На сцену принялись выталкивать людей в простых серых балахонах с красными полосками ткани, пришитой крест-накрест спереди и сзади – это вообще первый крест, увиденный мной в этом мире. На головах у многих надвинут до самых глаз такого же нелепого цвета колпак. Спустя десять минут до организаторов дошло, что все эти по-скоморошьи разодетые люди элементарно не поместятся на помосте, и, не долго думая, их принялись сталкивать вниз, на землю. Люди в большинстве своём не роптали, послушно падая под тычками и толчками вооруженных монахов. Они даже почти не кричали от боли, оказываясь под массой себе подобных.
Я вообще перестал что-либо понимать, вопросительно взглянув на герцога, но тот смотрел на сцену, ни на что не отрываясь. Что эти бедолаги здесь делают?! Перед нами собрался выступать расширенный коллектив клоунов? На фига этот маскарад на вступительной речи к празднику? И почему такое хамское обращение? На мой взгляд, в итоге их набралось под сценой человек двести, не меньше.
Наблюдая за происходящим, я не забывал и про говорливых соседей.
– Граф, о каком Убийце возвестил епископ? Мне доводилось читать…
Но его перебил третий голос, властный и бесцеремонный.
– Слышали? Вы рассказывали мне сказки, а эта гадина уже среди нас!
– Да, монсеньор!
– Что да?! Что да?! Да вы в своем уме, маркиз?!
– Не уверен, сир, столько всего сразу…
– Вечно вы, маркиз, ни в чем не уверены!
Переведя взгляд на герцога, все ещё поедающего глазами епископа, мне пришло в голову, что представление только подходит к своей кульминации. Я нутром чувствовал, что всех здесь собравшихся ждет некая вишенка на торте, идея которой пока от меня ускользала. Инквизитор и так уже сверх всякой меры напугал народ, чего же ещё ему надо? Что-то заставило меня получше приглядеться к людям, потерянными куклами стоявшим на поле под сценой.
Балахоны, балахоны, кресты, кресты, у кого-то в руках веревка, у кого-то – зеленая свечка. Несколько человек стояли со связанными руками, а кто-то даже – с кляпом во рту. Это что за группа поддержки такая? На участников празднества не похожи, уж больно изможденный вид, больше всего они смахивали на… узников! Воспоминания молнией сверкнули в голове, подсунув картинку подвала, цепей, чадящего факела и… Крысы. Да никакие это не участники, это и есть настоящие пленники! Но что они делают здесь, на празднике?!
– Тяжелые времена требуют тяжёлых решений! – прогудел-простонал епископ. – Церковь возвещает о восстановлении доброй традиции проводить аутодафе перед праздником дабы показать отступникам нашу силу и нашу решимость!
Аутодафе?! Слово знакомое, но его смысл от меня ускользал.
– Граф, я не ослышался?!
– Тише, маркиз, тише! Умоляю вас, друг мой, не надо так кричать!
– Но вы же слышали?
– Не хуже вашего, маркиз.
– Они что же, казнят их прямо тут?
Вспышка в памяти, и слово совместилось со значением – я вспомнил! И совсем-совсем по-другому посмотрел на происходящее. А со сцены уже звучал первый приговор:
– Мы, Фиодор, божьим милосердием епископ Сикский, и брат Жан ле Метр, инквизитор по делам ереси благословенного города нашего, славной Алаты, объявляем справедливым приговор, что ты, Агрина, повинна во многих заблуждениях и преступлениях. Мы решаем, возвещаем, приговариваем и объявляем, что ты, Агрина, должна быть отторжена от единства церкви и отсечена от ее тела, как вредный член, могущий заразить другие члены, и что ты должна быть передана светской власти для исполнения приговора. Мы отлучаем тебя, отсекаем и покидаем, прося власть короля смягчить твой приговор, избавив тебя от смерти и повреждения членов…
Одну из фигур подхватили под руки дюжие монахи и потащили к той самой непонятной мне конструкции, которая враз обрела свой зловещий смысл. И только сейчас над площадью разнесся человеческий вой…
Следующие пять часов я запомнил слабо. По-моему, несколько раз меня чуть не стошнило. Каким-то невероятным образом мне удалось сдержаться. Герцог несколько раз одаривал меня красноречивым взглядом, и я изо всех сил старался не упасть в его глазах еще больше. Впрочем, мою зелёную физиономию было трудно хоть с чем-нибудь спутать, и особых надежд я не питал. После увиденного силы покинули меня, и я готов был плюнуть на все, лишь бы оказаться подальше и от герцога, и от этой площади, и вообще от «славного» города Алаты с его проклятым праздником.
Мои невидимые информаторы оказались правы: исполнение приговора никто никуда переносить не собирался. Епископ монотонным голосом зачитывал приговоры, возвышаясь над толпой осужденных, как надгробный обелиск. Для меня оставалось загадкой, почему столько народу не попытает счастья и не ринется на прорыв. Хоть кто-то да уцелеет. Не стоять же, как баран, в ожидании, когда тебя вздернут. Но мои глаза говорили об обратном: люди и не думали что-либо предпринимать, словно завороженные провожая взглядами очередного несчастного, обреченного на муки «великодушными» судьями.
Только человек десять отделались легким испугом – их приговорили к сотне плетей каждого, не делая разницы между мужчинами и женщинами. Судя по радости на их лицах, несчастные оказались несказанно рады «мягкости» приговора. Мне невольно подумалось, а смог бы я на их месте выдержать сотню плетей? Ещё с десяток получили по двести, но и их лица не слишком демонстрировали скорбь да уныние. Следующие получили по той же сотне плетей и галеры, за ними – двести ударов и каменоломни. И лишь когда всех «счастливчиков» увели, началось «самое интересное».
С ужасом и недоверием, граничащим с шоком, я наблюдал, как люди сначала выслушивали свой приговор, затем покорно плелись за типами в балахонах. Дюжие палачи с топорами работали без устали, а магия исправно доносила до зрителей хруст разрубаемой плоти. Остатки людей, как обрезки грибов, сваливали в корзины, которые затем монахи, подсунув под рукоять палку, вдвоем оттаскивали за сцену.
– Дядюшка, нам обязательно на это смотреть? – с совершенно белым лицом и голосом, дрожащим от напряжения, поинтересовалась леди Кэртин, за что, несмотря на ее придирки и скверный характер, я готов был простить ей, если не все, то многое.
– Если не хочешь оказаться на их месте, стой и улыбайся, – жестко произнес герцог.
– Но мы же… – попыталась возразить девушка, но он не дал ей договорить.
– Из той же плоти и крови. А этому все равно, кого кидать на костер.
Сам аристократ наблюдал за процессом истребления себе подобных с бесстрастием хирурга, наблюдающего за операцией. Со стороны королевского павильона больше вразумительных бесед не велось, и было непонятно, как на происходящее реагирует монарх и его ближайшее окружение. Остальной народ на площади словно забыл о существовании языка. Я рискнул снять защиту и окинуть площадь своим особым взглядом. К счастью, никакими воронками и объединением аур пока не пахло – повсюду царил страх, заполнив пространство над головами белесым туманом, невидимым ни для кого, кроме меня. То здесь то там присутствовали вкрапления гнева, кто-то оказался раздражен сверх всякой меры, но того чувства, что объединяет толпу и превращает ее в единый смертельно опасный организм, не было и в помине.
Добило людей зрелище сгорающих заживо пленников, которое епископ, видимо, приберег для всех на «десерт». Вот для чего понадобились те деревянные столбы, которые монахи таскали на очищенную от построек площадку. Их быстренько установили на заготовленные места, наносили хвороста, и они только и ждали своей очереди. При виде пленников, которых волокли за волосы и за руки к ожидаемому финалу, я попытался максимально напитать защитные ауры силой. Кто знает, как поведет себя мой чересчур чувствительный организм в такой ситуации. Видеть ауры и чувствовать отношение к себе я уже научился, не снимая щитов. Пусть слабенько и всего с пары шагов, но для разговора тет-а-тет вполне хватит. Глядя на то, как огонь пожирает очередное человеческое тело, а волосы несчастного вспыхивают и искорками сыпятся на искаженные от боли лица, я видел, что, несмотря на всю свою невозмутимость и сдержанность, герцог боится. Может, не за себя, не за свое положение, но чувство страха не утаишь, не спрячешь от такого, как я. Даже если он с ними в одной упряжке, человек внутри него все равно осознает: рано или поздно те, кто ему дорог, проколются, и тогда епископ Фиодор, не моргнув глазом, отправит их вслед за остальными еретиками.
