Валерий Борисов
Последняя любовь Хемингуэя
11
Хемингуэй вышел из больницы в начале апреля. Итальянская весна отбушевала, и Венеция в изумрудной зелени парков, опоясанная каналами бирюзовых вод, казалась помолодевшей на тысячу лет.
Вместе с Венецией молодела душа Хемингуэя. Он чувствовал себя моложе на двадцать лет, может даже чуть больше, когда писал «Прощай, оружие!» Новый роман, не имевший еще названия, должен быть, как бы эпилогом того романа. Тот же герой, только постаревший, отвоевавший уже и вторую мировую войну, сполна познавший изнанку жизни. Та же героиня, только не состарившаяся, всегда юная и чистая. Начало романа написано, и жажда творчества била из него только одним действием – писать.
Мэри заказала билеты на пароход – из Генуи до Гаваны. Узнав, что снова придется плыть на польском «Ягелло», Хемингуэй недовольно пробурчал в адрес жены:
–Опять тот же капитан! Он пить не умеет, как и все поляки! Помнишь, не хотел брать наш «бьюик» на борт? Снова, что-нибудь выкинет!
–Но мы обратно поедем без машины. Ты пообещал подарить ее Джанфранко. Или забыл?
–Помню. А откуда ты знаешь?
–Он мне сказал об этом. – Мэри не могла говорить всю правду о машине и о Джанфранко, выполнявшим и ее поручения. Но первым пообещал подарить автомобиль Хемингуэй, а не она. – Потом, мальчик, нам оказал столько услуг в качестве шофера и влюблен в твою машину.
Мэри чуть язвительно не добавила «Как ты в его сестру!», но благоразумно промолчала. У них есть договор с мужем, что его интрижка с Адрианой закончится с их отъездом. Итальянка дала толчок новому роману, пусть пока его и вдохновляет. А потом он никуда не денется и продолжит его писать. Первый роман, написанный при ней, Мэри – четвертой жене Хемингуэя.
–Да. Не везти же его обратно. – Согласился с ней Хемингуэй. Судьба «бьюика» была им недавно решена. – Пусть у Иванчичей будет свой автомобиль.
Он подошел к окну номера. Перед ним во всей весенней красе золотилась на солнце Адриатика. По голубым каналам, мягко скользили гондолы. Их было много. Туристы съезжались в Венецию. А зимой? Он вспомнил прогулки с Адрианой, когда их гондола была единственной на канале. Да, теперь не так интересно будет в гондоле потому, что их много. Все-таки красивый вид открывается из окон «Гритти» на Венецию! Поэтому он любит этот отель.
Хемингуэй с усилием отвел глаза от идиллической панорамы, открывающейся из окна.
–Мэри! Пойдем на обед. Придет Адриана и будет нас ждать. Некрасиво получится.
–Конечно, некрасиво. Я через пять минут буду готова. А ты собрал свои записи?
–Сейчас соберу.
Хемингуэй подошел к столу, где он все утро писал, и глаза его скользнули по последним строкам начатого, но незаконченного романа. «Он знал, что о чужой войне слушать очень скучно, и замолчал». «Каждый смотрит на войну со своей колокольни, – подумал он. – Никто не интересуется войной отвлеченно, кроме разве настоящих солдат, а их немного. Вот готовишь солдат, а лучших убивают…»
«Вроде неплохо. – Подумал Хемингуэй. – Только надо усилить контрастным сравнением эти рассуждения». – Он сложил разрозненные листки в одну стопку и отодвинул к настольной лампе. – «Но теперь уже завтра».
Мэри была готова к обеду, и они спустились вниз. Адрианы еще не было. Подошел Ренато Корради, как всегда в безукоризненно отглаженном черном смокинге. Он с радостной улыбкой приветствовал Хемингуэев. Мужчины крепко пожали руки.
–Здравствуйте мисс Мэри. – Приветствовал жену Хемингуэя метрдотель. Он чувствовал холодное отношение Мэри к себе, но ничем не выказывал к ней свою неприязнь.
–Здравствуйте синьор Корради. – Несколько официально ответила на его приветствие Мэри, не одобрявшая и не понимавшая дружбы старых фронтовиков.
–Как вы себя чувствуете? Что подать?
–Садитесь, Ренато. Дайте мне сухого мартини, большую рюмку и самое лучшее на обед, что у вас есть. На ваш вкус. А Мэри сейчас уточнит.
–Не могу сесть, я на работе. Что вы желаете мисс Мэри?
–А что у вас есть уже готовое?
–Бифштекс с кровью. Эскалоп в сладком винном соусе и цветная капуста в масле. Артишок с уксусом…
–Мне бифштекс! – Перебила перечисление метрдотелем готовых блюд Мэри.
–А мне эскалоп. Гарнир сами подберите.
–Иду отдавать распоряжение.
Метрдотель повернулся, чтобы идти на кухню, но Хемингуэй остановил его.
–И еще один эскалоп.
–У нас большие порции мистер Хемингуэй. Вы голодны?
–На обеде должен присутствовать еще один человек… Девушка. – Пояснил Хемингуэй.
Корради все понял:
–Ей все будет приготовлено на ваш вкус, мистер Хемингуэй. Согласны?
–Да, Ренато. Я всегда уверен в гроссмейстере из «Гритти».
–Очень рад. – С достоинством ответил метрдотель и пошел выполнять заказ.
–Эрни, нельзя же вот так вести себя с официантом. – Укорила его Мэри. – Ты же известный всему миру писатель. А он? Что он подумает, что другим скажет?
–Больше, чем есть, обо мне не скажет. Мы воевали с ним в семнадцатом против немцев.
–Так сколько времени прошло? Вы все изменились, занимаете разное положение!
–Пока мы живы – прошлое с нами. Оно, в отличие от нас, не старится. Мы, действительно, изменяемся. Но только не наше прошлое. Ренато останется моим другом.
–Я все понимаю, Эрни. Но имей, хоть чуточку апломба.
–Только тупые люди имеют апломб. Им они прикрывают свое скудоумие и малый размер мозга. Мне апломб не нужен.
Мэри вздохнула. Говорить с Хемингуэй о его поведении, всегда тяжело. Лучше исправлять его незаметно для него.
Подошел метрдотель с фужером мартини и поставил его перед Хемингуэем.
–Обед уже несут.
–Садись, старина! – Распорядился Хемингуэй, недовольный замечаниями Мэри в адрес его поведения и хотевший хоть чем-нибудь ей насолить.
–Если ты приказываешь, то я сяду. – Недоуменно пожал плечами Корради, показывая этим, что подчиняется приказу фронтового товарища.
–Приказываю. – И Хемингуэй сказал подошедшему с подносом официанту. – Джорджо! Принесите синьору Корради бокал кьянти.
Официант кивнул головой, быстро расставил тарелки с обедом, убежал и через несколько секунд вернулся с вином.
–Я на работе. Но, если это приказ, мне останется только повиноваться.
–Приказ, Ренато.
Они чокнулись, под осуждающим взглядом Мэри, и выпили. Каждый за свое, но против того, что произошло с ними тридцать лет назад.
К столу подошла Адриана и остановилась, не присаживаясь. Она была одета в коричневый костюм: приталенный жакет, подчеркивающий ее талию и бюст. Светлый свитер под жакетом оттенял смуглость ее шеи и лица. Волосы, которые Хемингуэй так любил видеть распущенными, были закручены узлом на затылке. От нее веяло венецианской весной и женским обаянием.
Хемингуэй с задумчивой улыбкой смотрел на нее. Он давно не мог на нее смотреть иначе – близкая, но недостижимо-достижимая. А как же еще глядеть на любимую женщину, будучи скованным цепями объективных причин.
Мэри отвела взгляд от Хемингуэя, чтобы не видеть его повлажневших, и таких для нее сейчас, противных глаз. Она посмотрела на юную соперницу, и доброжелательно улыбнулась ей. Мэри умела скрывать свои чувства. Адриана открыто улыбнулась всем и ей тоже. Два противоположных женских взгляда одной и той же любви.
–Здравствуйте. Я опоздала?
–Нет. Это мы раньше времени пришли. – Ответила Мэри. – Садись, Ади.
–Я пойду распоряжусь насчет третьей. – Ренато Корради встал и пошел к кухне.
Адриана села за стол и посмотрела в глаза Хемингуэя, в обрамлении припухших век. Как он красив мудрой красотой! Только бы чуть – чуть моложе. Да, еще бы был менее известным писателем! И, к черту тогда Мэри, Джанфранко, маму и всех-всех-всех!!!
Адриана снова улыбнулась Хемингуэю и Мэри. Все-таки она чувствовала себя пешкой в непонятной игре, которую вела Мэри. Но уже смирилась с этой ролью. Лишь бы быть нужной Хемингуэю, как говорит ей Мэри и мама. А нужной быть оставалось десять дней – Хемингуэи уезжали. А потом что? Не думать о потом! Надо быть нужной сейчас. А любовь? Эта пройдет, будут новые. И Адриана улыбалась будущему, тревожась за настоящее. Но никто не должен понимать ее счастливой улыбки. Расставание – счастье для влюбленных, замурованное в трагическую память.
А Мэри прагматично думала: «Спасибо тебе, девочка, что смогла расшевелить Эрнеста на большую работу. Я постараюсь, чтобы без тебя его пыл не угас. У вас впереди еще десять дней для встреч. А у меня с ним жизнь, до конца моих дней».
Мэри считала нужным говорить с Адрианой мягко, по-матерински. Хемингуэй все равно ничего толкового не скажет. Он препарирует сейчас Адриану в своих мозгах на атомы честности, самопожертвования, влюбленности, совести и прочей высокой ерунды составляющих, как говорят философы, качественную сторону человека. Вон, как он на нее смотрит! Какое качество Адрианы сейчас анализирует? Внутреннее или внешнее? Впрочем, это уже не важно.
–Как здоровье вашей мамы? – По привычке спросила о постороннем Мэри. Больше Дора ее пока не интересовала.
–Весной ей всегда лучше. Она хочет пригласить вас в гости.
–Очень мило. Эрни, у нас будет время посетить Иванчичей?
–Да. – Коротко отозвался Хемингуэй.
–Адриана, милая, мы тебе скажем, когда сможем придти к вам. Эрни занят новым романом. У нас мало времени, а друзей много и каждый считает обязанным с нами попрощаться.
–Только обязательно попрощайтесь с мамой. Она и все мы очень вас ждем.
Подошел Ренато и сообщил:
–Адриана, сейчас и вам будет подано.
Хемингуэй пристально вглядывался в него, перевел взгляд на Адриану. И вдруг не сказал, почти приказал Корради:
–Сядь с нами! – Получилось грубо, не так как несколько минут назад.
Если тогда он присел за стол по приглашению старого товарища, с шуткой, то теперь метрдотель чувствовал себя оскорбленным, что он выразил вежливым отказом:
–Не могу. Вы знаете мои принципы.
–К чертовой матери твои принципы и твое начальство! Садись и налей нам мартини. Ты уже нарушил свои принципы!
–Я сяду и налью вам. – Оскорбился Ренато Корради и Хемингуэй понял, что в отношении него он слишком резок. Метрдотель, пока стоя, налил в бокалы вина и остался стоять на месте.
–Прости меня, старина. – Медленно, хрипловатым голосом произнес Хемингуэй. – Я не хотел тебя обидеть. Но, если ты не сядешь, я больше к тебе никогда в ресторан не зайду.
–Эрни! Что за выражения. Тебя могут услышать. – Возмущенно произнесла Мэри. – Извинись перед синьором Корради, он твой друг. Как можно?…
Адриана с недоумением смотрела на Хемингуэя. Таким она его еще не видела. С ней он всегда был ласков. Чтобы ей приказать? Нет! Никогда! Она не могла понять вспышки Хемингуэя и решила тоже вмешаться:
–Папа. Что с вами? – При Мэри она никак не могла назвать его на "ты". – Ренато всем друг.
–Знаю. – Смягчился Хемингуэй. – Старина, сейчас ты перестанешь обижаться на меня. Садись и налей себе рюмочку.
Ренато понял, что сейчас на свои принципы надо действительно наплевать. У Хемингуэя что-то серьезное. Он сел на стул и молча налил себе фужер мартини и, подчеркивающее-выжидательно, стал ждать.
–Старина, мне очень нравится твое имя. Хочу его у тебя позаимствовать. Не возражаешь?
Корради молча пожал плечами. Он пока не понимал смысл разговора Хемингуэя. Но писатель часто говорил загадками, надо время, чтобы их понять.
–Мне очень нравится твое имя. – Снова повторил Хемингуэй. – Хочу его увековечить. Отдашь его мне?
Наконец метрдотель раскрыл рот.
–А зачем? Мое имя нельзя у меня отнять.
–Не бойся. Ты останешься с ним. Я так люблю тебя старина, что в честь тебя хочу назвать свою героиню. Только скажи, можно твое имя дать женщине?
Ренато улыбнулся. Он простил Хемингуэя сразу же после первых его слов. И вообще, несмотря на свою сухость в обращении с клиентами, он был отходчивым и добрым человеком.
–Да. В Италии Рената является женским именем. Как Адриана, мужским. – Он посмотрел на нее. Кажется, Ренато Корради уловил смысл вопроса Хемингуэя. – Но зачем тебе такое имя?
–Ты мне нравишься, Ренато. Я не забыл фронтовой дружбы и оставлю о тебе память в женском образе. Она будет сегодняшней и останется, как тот день, в семнадцатом.
–Спасибо, Эрнест. За это можно и выпить.
–А как же твои принципы?
–К черту принципы, когда Хемингуэй хочет увековечить мое имя в своем романе.
Все дружно рассмеялись и выпили.
–А что это за женский образ? – Спросил Ренато. – Хороший?
–Старина! Твое имя я не возьму для плохого образа. Налей всем еще. Это будет такой образ… Увидишь сам.
–Тогда мне подаришь книгу.
–Без вопросов.
Все сразу же выпили еще. И Ренато Корради уже не уходил от них до конца обеда. Действительно, к черту принципы, когда так весело решается вопрос об имени героини.
Адриана, улыбалась и думала: «Неужели он нашел замену моему мужскому имени? Неужели я буду героиней романа?». И ей хотелось взлететь и запеть от радости. Папа ее любит!
Мэри с удовлетворением думала: «Слава богу! Он нашел имя для своей героини». Она была знакома с началом романа, и понимала, что в нем должна быть героиня. А Хемингуэй был придирчив в выборе имен. Они для него носили символический смысл.
«Теперь работа над романом должна ускориться. Я создам ему все условия для работы. Спасибо Корради, его фронтовому другу». Мысленно она уже простила Хемингуэю дружбу с ресторанным работником.
Обед продолжался больше двух часов, и всем было весело и хорошо. Когда наступило время уходить, Мэри подумала: «Неплохо прошел сегодня обед. Как Эрни возбужден! Ему сейчас хочется к письменному столу, чтобы работать. Но пусть он сегодня прогуляется с Адрианой. Я не буду ему мешать. Он сегодня заслужил, чтобы остаться с ней вдвоем».
–Эрни! Я сегодня по телефону договарилась с Кехлерами пойти в Тьеполо. В палаццо Лабиа после реставрации открыты росписи. Надо посмотреть. Не хочешь пойти с нами? И ты, Адриана?
–Нет. – Поняв ее, ответил Хемингуэй. – Я хотел сегодня послушать песни гондольеров. Они, как говорят, весной поют лучше соловьев. Я думал ты поедешь с нами?
–Значит, сегодня мы проведем вторую половину дня раздельно. Адриана! – Улыбнулась ей Мэри. – Не позволяй ему много пить, а то он может нырнуть в холодную воду. Когда он вдохновлен, то способен на безумные поступки.
–Мама! – Воскликнул Хемингуэй. – Неужели я способен на безрассудство.
–Способен, способен. – Также шутливо ответила Мэри. – Я пойду в номер переоденусь. Ты тоже?
–Нет. Я сразу же на канал.
–Следите за ним, Адриана. Не позволяйте ему опускать даже пальца в море.
Она больше ничего не сказала и, повернувшись, пошла к себе. На душе у нее было безоблачно и тревожно одновременно. А правильно ли она сделала, что не пошла с ними?
Когда Хемингуэй и Адриана вышли из ресторана гостиницы, то направились не к каналу, а к площади Сан-Марко. Хемингуэй сегодня решил сделать подарок Адриане. Они остановились возле витрины ювелирного магазина.
–Тебе нравятся золотые вещицы?
–Нравятся, но я не люблю носить на себе много украшений.
–Тогда зайдем. Я тебе обещал подарок.
–Хорошо, Папа. Только такой подарок, чтобы я могла его постоянно носить или очень часто надевать. Я не хочу твой подарок держать в шкатулке.
Они зашли в магазин, и их внимание привлекли фигурки негритят из черного дерева, украшенные драгоценными камнями.
–Симпатичные броши. Они подойдут к любому костюму и платью, разве кроме, бального.
–Какой из негров тебе больше нравится? Выбирай?
–Пожалуй, тот, что справа. У него симпатичное лицо. Как ты считаешь, Папа?
–Они все симпатичные. Но, если бы я для тебя выбирал слугу, то предпочел, вон того. – Он показал на другую фигурку негра.
–Хорошо. Подари его, раз он тебе нравится.
Подошел продавец и назвал цену. Хемингуэй плохо понимал итальянский, но понял, что цена за негритенка, высока. Между всеми тремя завязался оживленный торг, где Адриана была больше переводчиком. Наконец, продавец снизил цену на треть, и Хемингуэй выписал счет. Стоя перед зеркалом, Адриана пыталась приколоть трехдюймового негритенка с рубиновыми глазами к левому плечу жакета. Негритенок был красивым и, конечно, мог украсить любое платье, правда, если такие вещи любишь.
«Не любить их могут только дураки. – Подумал Хемингуэй и сразу же себя оборвал. – Не смей говорить грубости даже про себя. Постарайся вести себя лучше, пока с ней не распрощался. Прощай! Как плохо звучит. Лучше до свидания, всего хорошего, до встречи. А еще лучше – счастливого пути. Как из песни. И точка. Не показывай ей, что тебе плохо. Ей тоже плохо».
–Дочка! Дай, приколю слугу, которого выбрал для тебя.
–Изволь, мой король.
–Спасибо, моя принцесса и королева.
–Давай играть в великие имена.
–Давай. Вот смотри, моя принцесса. Мой слуга всегда с тобой.
–Мне подарил его Людовик Шестнадцатый.
–Да. Перед тем, как отправиться на гильотину.
–Извини. Я об этом не подумала. Но, тогда я пойду с тобой на эшафот и плюну сверху на всех, кто мне будет возражать или мешать быть рядом с тобой.
–Не надо о казнях. Забудем о них. Пойдем к каналу, и пусть нас отвезут на самый отдаленный остров в лагуне.
–Там мы будем играть в великих людей. Только без имен. Хорошо, мой король?
–Да, моя королева…
Они вышли из магазина. Адриана, склонив голову влево, рассматривала своего негритенка.
–Ты мои изумруды держишь в руке? – Она уточнила. – Хотя бы изредка?
–Нет, моя принцесса. В номере их хранить не могу. Я их положил в сейф у портье. Я тебе хочу их отдать. Не надо мне делать дорогого подарка. Ты для меня – лучший подарок. Я написал распоряжение, чтобы тебе вернули их после моего отъезда.
Адриана отшатнулась от него.
–Не смей этого делать, Папа! Я их не возьму. А, если мне их передадут, то я их выброшу в море. В Большой канал, у «Гритти». У твоего дома в Венеции! Понял?!
–Хорошо, дочка. Я их оставлю себе. Но я их все равно тебе верну, когда меня не будет.
–Не говори мрачно, Папа. А то я заплачу.
–Пойми, дочка. Я их постоянно держать возле себя не могу. Они будут у меня храниться где-нибудь в сейфе…
–Но ты, хоть изредка, будешь на них смотреть и вспоминать меня. А когда возьмешь в руки, почувствуешь меня рядом с собой.– Перебила его Адриана.
–А потом, после… Как у Людовика. Их кто-то возьмет себе, не зная, что они твои. А потом продаст. Я же умру первым.
–Папа, ты вечен. Никогда не говори мне об этом… Ну, то что ты сейчас сказал. Распоряжайся ими, как хочешь. Но мне никогда не отдавай.
–Хорошо, девочка. – Вздохнул Хемингуэй. – Вот и Большой канал. Где здесь поблизости гондола?
–Давай крикнем, вон тому гондольеру?
–Не надо. У него люди. Пойдем к причалу, найдем себе отдельную гондолу и не отпустим ее от себя.
–Как скажешь, мой король!
12
За два дня до отъезда, Хемингуэи пришли на обед к Иванчичам. Разговор за обедом шел вяло, пока Мэри не сказала:
–Мы с Эрнестом решили подарить вам свою машину.
Джанфранко подскочил на стуле. Наконец-то, завязался настоящий разговор.
–Спасибо! – Выпалил он. – Я боялся об этом подумать.
Его глаза перебегали с Эрнеста на Мэри, – чей подарок? И Хемингуэй сказал:
–Я тебе дарю свой автомобиль, Франки. Ты был у нас, как шофер и твоя помощь часто выручала нас.
–Да, Франки. – Хитро улыбнулась Мэри. – Ты во многом нам помог. Спасибо тебе.
–Так он уже мой?
–Да. – Ответил Хемингуэй. – Завтра подготовь документы на дарение, я их оплачу. А послезавтра повезешь нас в Геную уже на своем автомобиле.
–Хоть до Кубы! Синьор Хемингуэй. Я не решался вам сказать, но если можно…
–Что, Франки?
–Я хочу написать книгу. Не поможете мне… – Он смущенно замолчал.
–Покажи, что у тебя есть?
–У меня пока ничего нет. Я просил Адриану поговорить с вами…
Хемингуэй посмотрел на Адриану, и та смущенно опустила глаза.
–Хорошо. Я всегда тебе помогу, Франки. Как что-то напишешь, покажешь мне.
–Спасибо!
Адриана смотрела в стол, а внутри ее бушевало. «Не думала, что Джанфранко, может быть таким… И все ради машины. Будто на рынке меня продал брат. И мама тоже хороша. За кольцо, подаренное Мэри, уговаривала меня встречаться с Хемингуэем, но не слишком близко. И Мэри – хитрая лиса. Я – нужна для вдохновения! Разве одно вдохновение нужно Хемингуэю? Не знают они его совсем. Вдохновение невозможно без любви. Только я знаю его вдохновение потому, что люблю».
Она подняла голову от стола и сказала, обращаясь к Хемингуэю:
–Мистер Хемингуэй можно вам показать мою библиотеку? У меня для вас сюрприз.
–Да, Адриана. Какой сюрприз?
–Пойдемте и увидите.
Хемингуэй вдруг стал галантным:
–Я могу покинуть стол? – Обратился он ко всем и Мэри, понимающе ответила.
–Конечно, Эрни. Посмотри, какой сюрприз приготовила тебе наша девочка.
Адриану покоробило обращение «наша девочка». Будто она принадлежит еще и Мэри, но ничего не ответила.
Они прошли в библиотеку, и Адриана показала лежащие на столе рисунки.
–Что это? – Спросил Хемингуэй.
–Посмотри. Ладно, не буду скрывать. Это рисунки к твоему новому роману.
–Да? Но он же еще не написан. Никто и ты, в том числе, не читал его. Откуда ты взяла эти образы? – Хемингуэй стал подслеповато рассматривать картинки.
–Почувствовала. А потом помнишь, в ресторане ты назвал героиню Ренатой. Она должна быть похожа на Корради. Духовно, я имею в виду.
–Ты не права, девочка. Рената будет другой, но как ты. Можно я заберу твои рисунки с собой?
–Зачем?
–А это уж будет мой сюрприз. – Грустно улыбнулся Хемингуэй.
Адриана поняла его улыбку. Он грустит из-за скорого расставания.
–Папа, ты еще приедешь в Венецию?
–Надеюсь. Мне тебя всегда хочется видеть. Конечно же, приеду. Поэтому я не буду с тобой прощаться и не скажу тебе до свидания. Скажу до встречи. А себе скажу – счастливого пути.
–Мне тебя будет не хватать. Я к тебе привыкла. К твоим рассуждениям, советам, твоим рукам, губам… – Она смущенно улыбнулась. – Не представляю, как я обойдусь без тебя.
–Но я не обойдусь без тебя. Завтра прощальный ужин. Приходи обязательно.
–Не приду. Не хочу прощаться.
–Ты права, девочка. Мы будем только встречаться. Завтра утром.
–Хорошо.
–Ты моя последняя, настоящая и единственная любовь.
Она обняла Хемингуэя и поцеловала в шрам над бровью.
–Мы еще не прощаемся, Папа.
–Никогда. Держись рукой за негритенка, и мы встретимся.
И они прощально обнялись.
А за обеденным столом остались Мэри и Дора. Джанфранко побежал, видимо, к своей машине. Так подумала Мэри.
–Я благодарна вам, Дора, за то, что вы откликнулись на мою просьбу. Ваша дочь совершила чудо. Эрнест, благодаря ей, пишет роман. А перед этим написал рассказ, в котором Адриана, является героиней.
–Я рада…
Но Мэри, не слушая ее, продолжала говорить:
–Ваша семья может гордиться, Адриана вошла в историю литературы. Хемингуэя знает мир, каждое его произведение скрупулезно изучается, и литераторы обязательно найдут прообраз героини. Всем будет ясно, что это Адриана и об этом напишут.
–Я рада. – Снова начала Дора. – Что Адриана оказала такое влияние на вашего мужа. Я старалась поступать, как вы мне говорили. Но разве удержишь нынешнюю молодежь.
–Да. – Согласилась Мэри, внутри недовольная ответом Доры. – Вы правильно направляли Адриану. Надеюсь, больше вам не придется этого делать.
–Надеюсь и я. Но знаете молодежь нынче такая… – Снова стала разъяснять Дора, но Мэри ее бесцеремонно перебила.
–Я настояла перед Эрнестом, чтобы он вам подарил автомобиль. Это мой подарок вам и всей вашей семье. Если еще потребуется ваша помощь, то знайте, она не останется без внимания.
–Спасибо.
Вышли из библиотеки Хемингуэй с папкой рисунков под мышкой и Адриана. Еще немного побеседовав с Дорой, Хемингуэи уехали.
Дора, после ухода гостей спросила Адриану.
–Видела, какие они богатые? Подарили машину, не глядя. Вот, если бы в тебя Хемингуэй влюбился серьезно, то ты стала бы богатой. Эх, любовь… – Как-то неопределенно вздохнула мать.
–Он влюбился в меня серьезно. – Прямо ответила Адриана матери. – Вы с Джанфранко заработали на этой любви. Только я ничего не получила, кроме боли.
Адриана посмотрела на негритенка с рубиновыми глазами, приколотого на левом плече. Но он слуга, подаренный королем, своей принцессе. А слуга не имеет права на любовь. Он своим присутствием должен напоминать о прошедшей любви короля.
–Ади! Не говори так! Мы не так богаты, чтобы отвергать их подарки. Вот вырастешь и все поймешь…
Так мама говорила ей с детства: «Вырастешь»… Вот и выросла. Стала совсем взрослой. Совсем. Прощай, юность! Здравствуйте муки! Я уже взрослая. Бегите муки и боли ко мне, наваливайтесь на меня! Завтра последняя встреча, последняя мука. Прощаться с ним послезавтра утром она не пойдет!
…Багаж в Геную был отправлен накануне. Теперь Джанфранко должен был отвезти Хемингуэев в Геную. А завтра утром, литовский «Ягелло», принадлежащий полякам, отвезет их обратно на Кубу.
Ужин затянулся до утра. А сейчас провожающие жали руки Хемингуэям, прощались и приглашали снова к себе в гости. Графы Кехлеры в Кортина Д"Ампеццо, охотится на куропаток. Барон Франчетти, на утиную охоту, обещая полную безопасность ружей. Все вместе – рыбалку на Адриатике. Пеламиду обязательно поймают, а может еще какую-то неизвестную на Кубе диковинку.
Адриатика, Адриа…
Ренато Корради с официантами разливали всем желающим на террасе «Гритти» вино. Кажется, это уже прощальный бокал.
Хемингуэй выпил бокал и, размахнувшись, бросил его на паркетный пол. Мелкие осколки стеклянных брызг слезами, с ароматом кьянти, разлетелись по каменному паркету. Он желал снова вернуться в Венецию. И вдруг его что-то кольнуло в сердце. Он оглянулся, почувствовав чей-то взгляд. Посмотрел через площадь, напротив, – там бар «Гарри». Наверное, наблюдают за его проводами утренние пьяницы.
–Прощайте! – Кричал он всем, пожавшим ему руку и не успевшим пожать. – До встречи.
–До встречи, Папа. – Кинулась ему на шею Афдера.
–До свидания! – Улыбалась всем Мэри. – Прощайте! Джанфранко, поехали!
Машина тронулась, а Хемингуэй высунувшись из окна автомобиля, махал всем рукой. Уходит дальше «Гритти», вот сбоку «Гарри». Прощай «Гарри» и жди!
Если бы Хемингуэй мог проникнуть взглядом сквозь тюль на окне бара «Гарри», то он бы увидел Адриану. Ее рано утром привез Джанфранко на своем «бьюике». Уже на своем автомобиле. И теперь Адриана сидела одна в закрытом баре. Ей разрешили находиться в пустом зале. Она видела, как все прощались с Хемингуэями. Ей хотелось выскочить из бара и подбежать к террасе. Но они вчера договорились с Папой, что она не пойдет на прощальный ужин. Он с ней согласился и сказал:
– Правильно сделаешь, что не придешь. А то я не выдержу и уйду с тобой с ужина. Навсегда от всех уйду, и останусь в Венеции.
Вот машина, с Джанфранко за рулем, полученная им в подарок от Хемингуэя, в обмен на подарок ее семьи – Адриану, промчалась мимо окна. Она видела пьяное лицо Хемингуэя, высунувшегося из окна дверцы. Он, кажется, махнул ей рукой. Точно, махнул в ее сторону. Он не мог не попрощаться с ней в последний раз! Она же любит Папу! Он обязан оставить ей прощальный взмах, что и сделал. Она левой рукой сжала негритенка на плече и прошептала одними губами:
–Счастливого пути! Не возвращайся!
И еще крепче сжала негритенка.
