bannerbannerbanner
полная версияПоследняя любовь Хемингуэя

Валерий Борисов
Последняя любовь Хемингуэя

Полная версия

5

Через два дня поехали на рыбалку. Шкипер Грегорио Фуэнтес, с нанятыми рабочими, постарался на славу, чтобы привести «Пилар» в образцовый порядок ко дню приезда гостей. Выехали на рыбную ловлю, правда, поздновато – давно встало солнце, но для гостей сойдет и такое время. Когда Грегорио увидел итальянскую графиню, о которой был давно наслышан от Хемингуэя и совсем недавно от друзей, то у него все замерло внутри.

«Дьявольски привлекательна. – Подумал он, сглотнув густую слюну. – А кожа, как у мурены».

Графиня по-испански выговаривала слова так, что становилось сладко в груди. Грегорио был истинным кубинцем, понимающим толк в красивых женщинах. Но это была не его женщина, а Папы. А Папа для него – святой человек.

В такое время, лучше не рыбачить. Крупная рыба ушла от берега, а вот мелочи, до полуметра длиной, они поймали. Везет же гостям! Хемингуэй радовался каждой выловленной рыбине, и старался объяснить Адриане секреты лова. Грегорио заметил, как только Хемингуэй подходил к молодой графине, так мисс Мэри сразу же отворачивалась от них. Старая графиня сидела под тентом и истекала крупным потом. Но это понятно – она толстая для тропиков. Наконец, на спиннинг Хемингуэя клюнула какая-то крупная рыбина. Папа очень хотел ее вытащить сам, но силенок не хватало, и позвал на помощь его, Грегорио. Вместе вытащили на палубу золотистую корифену. Как только она очутилась на палубе, Грегорио стукнул ее пару раз молотком по голове для порядка, и рыба успокоилась. Вообще-то, не в каждую рыбалку попадется корифена. Хоть и не редкая рыба, но плохо идет на блесну. Так, вот графинюшка, стала рассматривать корифену, даже переворачивать ее, и уколола свой нежный пальчик об острый плавник. Как бросился к ней Папа! Полчаса высасывал из ее пальца кровь, словно вампир. Ранка-то пустяковая, но Папа старался, будто водонасос. А вообще-то, он больше целовал ее пальчик, прижмется, поддержит во рту, а потом рассматривает. Но видели вы бы мисс Мэри. Она, кидала на них взгляды, как скат, вытащенный на палубу – чертовски круглые глаза. Кажется, такие были у Мэри. Только не черные с голубизной, как у ската, а синие с чернотой, как у агухи.

Так приблизительно рассказывал шкипер «Пилар» о рыбной ловле Хемингуэя и его гостей, на «Террасе» в Кохимаре, за кружкой пива. Всем было интересно послушать о красоте итальянки. И Грегорио старался воспроизвести рыбалку в красках, так чтобы у мужчин перехватывало дыхание, и всем хотелось помочь графине – поцеловать ее раненый пальчик, чтобы восстановить у себя нормальное дыхание и давление. Кубинцы очень отзывчивы на чужую беду.

Но недаром, Хемингуэй любил Грегорио. Тот ничего не сказал лишнего. Когда гости сошли с катера, Папа задержался и спросил своего шкипера:

–Ну, как, Грегорине, тебе графиня?

–Во! – Поднял вверх большой палец шкипер. – Смесь голубой и белой марлины, и еще немного угря.

–Почему угря? – Удивился Хемингуэй, обрадованный высокой оценкой своей гостьи, шкипером.

–Кожа снаружи гладкая и красивая. – Коротко пояснил Грегорио Фуэнтес. – А внутри она сладкая и вкусная.

Хемингуэй отчего-то грустно вздохнул:

–Если бы не она, то нам всем было бы плохо. Понимаешь?

Шкипер все видел и все понимал.

–Пусть она чаще приходит на катер, и все будет хорошо.

Хемингуэй еще раз грустно вздохнул и ничего не ответил шкиперу.

Он раздумывал, что делать дальше. Адриана, почему-то, избегала эти дни оставаться с ним наедине. Он тоже не хотел давать повода для пересудов, что много времени уделяет гостье, остается с ней наедине. В доме всегда присутствуют друзья и знакомые, приезжающие из Америки и других стран. На Рождество и новый год должны приехать сыновья и обязательно кто-то из его близких друзей. Все, конечно, обратят внимание, – почему и зачем в его в доме проживает молодая дама? Вопросов было много, а ответы невразумительные. Оставалось только с головой окунуться в литературную работу.

В тот же вечер Мэри спросила Джанфранко:

–Ты познакомил свою сестру с молодым человеком?

–Еще не успел, мисс Мэри. – Заторопился с ответом Джанфранко. – Пока из вашего дома Адриана никуда не выходила. Все время проводит с вами.

–Поторопись, Франки. Я знаю твою невесту. Из вас получится хорошая пара.

–Спасибо, мисс Мэри.

А Адриана эти дни грустила. Ей было жаль себя, жаль Папу. Ее угнетало то, что встреча с Хемингуэем на Кубе, подстроена ее мамой и Мэри. И она теперь не могла к нему относиться хорошо, как всегда. Между ними выросла какая-то стена, которую никто из них пока не мог разрушить. Теперь Хемингуэй писал в Белой Башне. Он располагался с пишущей машинкой на втором этаже, Адриана на третьем. Она рисовала иллюстрации к его книгам. Он рассказывал ей сюжет и говорил, что надо рисовать. Но Адриана видела, что ее рисунки получаются грустными. Они полностью соответствовали ее состоянию. А на крыше башни загорала Мэри. Она не вмешивалась в их работу, а зорко следила за тем, чтобы они долго не оставались наедине. Ее радовало, что Хемингуэй первую половину дня посвящал работе. Но огорчало, что он дописывал старые книги, а за новую, не брался. В его работе чувствовалось уныние и как от него избавить Эрнеста, Мэри не знала.

Вскоре Джанфранко, на прогулке по Гаване, познакомил сестру с молодым кубинцем – красивым квартероном с ярко-синими глазами. Он понравился Адриане, и она приняла его ухаживания. Все в нем нравилось Адриане, только не нравилась непосредственность его обращения с дамами. Но Джанфранко объяснил, что Куба – это бордель Соединенных Штатов и здесь нравы до такой степени свободные, что их можно свести к инстинктам животного мира. В этом убеждалась и сама Адриана, наблюдая веселую жизнь кубинцев. Женщины в молодости занимаются проституцией, чтобы в зрелые годы стать целомудренными матерями, а мужчины наполовину мужские проститутки – это до старости. Но при своем веселом и отзывчивом нраве, кубинцы большей частью бедны. Беднее нищих в Италии. На это обратила внимание Адриана.

Так начались ее встречи с молодым кубинцем, и Адриана думала, таким образом, немного позабыть Папу. А может, он узнает о ее увлечении и сам отдалиться от нее. Тогда планам ее мамы никогда не сбыться. Ее пугала даже мысль о будущей совместной жизни с Хемингуэем.

Мэри узнала от Джанфранко, что он выполнил ее просьбу и познакомил Адриану с воспитанным юношей. Она похвалила его и дала сто песо на цветы для невесты, имя которой было Кристина. Но Хемингуэю, она этого не сказала. Может, Адриана за это время по-настоящему полюбит молодого красавца, сама об этом скажет Хемингуэю, и он смирится с ее выбором. Также она не хотела, чтобы об увлечении Адрианы, Хемингуэй узнал из ее уст.

Дора, узнав от Адрианы, что она встречается с молодым кубинцем, притихла и больше не заводила разговоры о женитьбе на Хемингуэе. Ее огорчало только то, что на любви дочери с писателем она теряет деньги, которые могла бы дать Мэри. С Мэри ее отношения, в сравнении с первыми днями, значительно улучшились. Они часто вдвоем сидели в беседке и подолгу разговаривали о женских делах, не касаясь собственных проблем.

Один Джанфранко чувствовал себя не в своей тарелке от игры, которая шла вокруг Хемингуэя. Он по-своему любил писателя – за талант, которым не обладал сам, за широту натуры и за помощь в его судьбе. С владелицей фермы Кристиной его познакомил Хемингуэй. Он кормит гостя, устроил на работу, помогает советами. Правда, он все отчетливей видел, что все-таки всем процессом жизни писателя руководит Мэри. От нее ему за мелкие услуги перепадали деньги. Хемингуэй не имел привычки расплачиваться со своими друзьями деньгами. А в них Джанфранко был очень и очень стеснен. Он проиграл приличную сумму на петушиных боях и в рулетку. Пришлось влезть в долги, а то стыдно появляться в приличной компании, засмеют. Хорошо, что мать выручила его, и он отдал долги. Но мать проговорилась ему, за что получены эти деньги. Джанфранко, по натуре, был добрым человеком, и ему было жаль Папу за то, что его так обманывают, а он ничего не замечает. Он чувствовал себя виноватым перед ним.

И вот в начале декабря, когда задул холодный норд, в один из вечеров, его спросил Хемингуэй:

–Франки, ты не знаешь, куда пошла Адриана?

И Джанфранко решил ответить честно. Может, это была своего рода месть за унизительные услуги, которые он оказывал Мэри.

–Мистер Хемингуэй! Она пошла на свидание.

Он видел, как искривилось лицо Хемингуэя, и по нему пробежала нервная боль.

–Куда? – Голос Хемингуэя был твердым, как у солдата, готовящегося ринуться в смертельный бой.

–В Сан-Франсиско-де-Паула.

Это было небольшое селение рядом с «Ла Вихией» и в нем находился муниципалитет. Джанфранко видел, как Хемингуэй, не говоря больше ни слова, ринулся к гаражу.

–Хуан! Хуан! – Слышал он его гулкий голос, зовущий шофера.

К гаражу бежал испуганный Хуан и вскоре одна из четырех машин Хемингуэя, «Паккард», промчалась мимо Джанфранко. На переднем сидении, сжав челюсти до желваков, сидел Хемингуэй. Он даже не заметил, стоящего на том же самом месте Джанфранко.

Хемингуэй мчался догонять Адриану, словно безумный. Его пронзала, как острая боль, мысль, – неужели Адриана изменила ему? Гордость не позволяла принять эту мысль! Он обычно бросал любимых женщин первым, но не они его. Такое оскорбление он не мог перенести от любимого человека. Так вот почему Адриана молчала? Она покинула его. Поэтому она была с ним холодна. У нее есть другой и, конечно же, моложе. Почему он сам не узнал, что у Адрианы появился кавалер? Потому, что и он с ней был холоден. Не поинтересовался ее проблемами. И эта признание вины самим собой немного охладило его. Когда их машина догнала, идущую по шоссе Адриану, Хемингуэй взял себя в руки и внешне был спокоен.

Он не стал выходить из автомобиля, а только приоткрыл дверцу, как два года назад на перекрестке Удино-Латисана и ровным голосом спросил Адриану:

 

–Ты не хочешь мне доставить удовольствие? – И сразу же пояснил. – Поедем со мной вместе в Кохимар.

Адриана посмотрела, в неулыбающееся лицо Хемингуэя, и все поняла, – он специально догнал ее. Наверное, узнал, что она идет на свидание. Но в его лице не было просьбы, в нем была ненависть любви и Адриана, не произнеся ни слова, покорно села на заднее сидение машины и склонила голову. Машина снова рванула вперед. Хуан был классным шофером и очень хорошо понимал Папу – надо сейчас гнать к океану, как можно быстрее. Папа любит море и, может быть, там отойдет, и все снова станет на свои места. Чертова графиня, дьявол ее прислал на голову мисс Мэри и Папы! Шофер, как и вся прислуга, все хорошо видел и понимал.

Все молчали. Хемингуэю нечего было сказать. Он, внутри, кипел, как лава в недрах вулкана, не прорвавшаяся наружу. Адриана затаилась в предчувствии тяжелого разговора. Она, почему-то чувствовала себя виноватой.

Когда они приехали в Кохимар, заморосил мелкий дождь. Хемингуэй указал Хуану, где остановиться, и с Адрианой вышел из машины.

–Папа! – Настороженно спросила Адриана. – Что ты хочешь делать?

–Ничего. Всего лишь посмотреть на океан… Вместе с тобой. – Добавил он.

По маленькой бухте Кохимара стелился редкий туман, который с океана гнал ветер. Продолжал сыпать мелкий дождь. На черных хаотически разбросанных в море и на берегу скалах, нахохлились ястребы. Чайки держались ближе к берегу и противными голосами перекликались друг с другом, прячась в траве высокого берега. Все предвещало большую грозу. Рыбаки сворачивали сушившиеся сети, оттягивали подальше от океана свои суденышки.

Адриана с тревогой смотрела на будто бы окаменевшего, как скала, Хемингуэя. Он, кажется, даже не моргал, всматриваясь вдаль океана. Адриане было не по себе от его молчания, и ей казалось, что Хемингуэй исполняет какой-то неизвестный ей ритуал. Может, по индейскому обычаю. Он же неоднократно говорил ей, что его предки были индейцами. Наконец он повернул голову в ее сторону, и она увидела его просветленные глаза.

–Папа, что ты делал?

–Слушал океан. Спасибо тебе, что помогала мне понять его.

–Разве ты его раньше не знал?

–Знал. Я хотел, чтобы и ты его послушала. Ты его слышала?

–Нет. Я его не понимаю.

–Его надо чувствовать, а не понимать. Благодаря океану я стал больше понимать тебя.

–А раньше меня ты не понимал?

–Человек, как океан, до конца не познаваем. Я до сих пор тебя еще не узнал. Я с ним слушал песни, летевшие из Венеции. Но не от тебя.

–Что случилось, Папа? Почему ты так говоришь? Я и сейчас пою, но ты не слышишь.

–Я думал, что мы любим друг друга. Но, видимо, все когда-то заканчивается.

–Не заканчивается! Ты ошибаешься, Папа! Ты меня действительно не знаешь.

Хемингуэй резко обернулся к ней, схватил ее руки и крепко сжал так, что Адриане стало больно.

–У меня никогда не закончится любовь! К тебе! Ты моя последняя любовь. Сладкая и горькая.

–А ты у меня – первая любовь. Горькая и сладкая.

–Почему мы удаляемся друг от друга?

–Так хочешь ты, Папа! Так хотят другие.

Хемингуэй поник головой и отпустил ее руки. В ее словах была горькая правда. Он поднял голову, и она увидела его мокрое лицо. Шел дождь.

–Поедем отсюда туда, где никого нет. Нам не дозволено показывать любовь другим. Они не хотят нашей любви.

–Любить, где никого нет. Поедем, Папа.

Хемингуэй взял ее за руку, и они пошли обратно к машине.

–Хуан! Жди нас в «Террасе»! Вот тебе на пиво.

Хуан послушно вышел из машины, взял деньги и только спросил:

–Сколько вас ждать, Папа?

–Жди, когда вернусь.

Хемингуэй сел за руль машины, и они поехали туда, где никого нет. Вообще-то, Хемингуэй редко водил машину сам, предпочитал шофера. Но сейчас он ехал туда, где не должно быть никого, даже слуги.

Он ехал на пустынный пляж возле Мегано. Темнело. Дождь усиливался, из моросящего, превращался в тропический ливень. Машина въехала на гальку пляжа и остановилась.

–Давай выйдем? – И не ожидая согласия Адрианы, открыл дверцу машины.

Они вышли и оказались под теплым, тропическим душем дождя. Рубашка и брюки Хемингуэя, платье Адрианы сразу же прилипли к телу, и казалось, срослись с ним.

–Чувствуешь океан?

–Чувствую дождь.

–Дождь соленый. Глотни его капли. Чувствуешь?

–Да. Он же с океана, поэтому соленый.

–Дождь соленый от нашей любви. Кто нам мешает быть вместе? – С горечью произнес или спросил Хемингуэй. Было непонятно по его интонации. – Пусть этот дождь смоет с нас всю грязь, которой нас забрызгали недобрые люди. С сегодняшнего дня мы будем только вместе. Навсегда!

–Я боюсь нашей любви. От нее всем плохо. Тебе, мне, мисс Мэри и всем, всем, всем…

–Не бойся. С сегодняшнего дня все будет только хорошо.

Он обнял ее и поднял на руки, как всегда сильный и надежный, как медведь. Адриана крепко обвила руками его седую голову и поцеловала в губы.

–Мы очистимся от всего плохого и будем вместе.

Он осторожно, как хрупкое стекло, положил ее на камни пляжа…

Рванула молния, разрезавшая резким электрическим светом ночь пополам. Но ее энергия не могла разорвать сгустившуюся темноту навсегда. Две половинки ночи вновь соединились, и она стала еще гуще. Ветер трепал кроны пальм, срывал листья, хотел пригнуть деревья до земли, может, сломать. Но они гнулись, трещали, но не ломались. Сурово кипел океан, посылая небу свою многовековую мудрость, очищающую мир от скверны и пороков. А потом неожиданно затих огромными плавными волнами. Он не бил о берег свою волну до белой ярости, а лишь мягко накатывал зеленые валы на благодатную кубинскую землю.

А дождь хлестал океан по бугристой спине, в бессильной страсти желания добраться до соли его мудрости. И, наконец, совсем обессилив, утих и дождь. А с ним и ветер.

Только гроза, затаилась в низких облаках…

6

На следующее утро, несмотря на то, что поздно лег спать, Хемингуэй проснулся бодрым и веселым. Усталости не было, энергия жизни переполняла его. Мэри, знавшая, что они с Адрианой возвратились на машине поздно ночью, поняла, что ее план в отношении увлечения Адрианы молодым кубинцем провалился. Ее быстрый мозг продумывал ход дальнейших действий. Она была готова немедленно отправить своих гостей назад в Европу. Нужен был только небольшой повод для осуществления этого плана: не обвинения Адрианы и Хемингуэя в прелюбодеянии – это было бы слишком грубо и выглядело бы ее поражением в борьбе за мужа, а что-то постороннее. И она стала усиленно искать повод, продумывая в голове многочисленные варианты. И, в конце концов, пришла к выводу, что можно с гостями поссориться из-за Джанфранко. Он становится невыносим, – каждый день перетаскивает свою постель в новую комнату и там спит. Прислуга на него обижается, жалуется Мэри. Надо об этом сказать Хемингуэю и намекнуть, что гостям пора бы отправляться домой, в Италию.

Хемингуэй с утра поднялся на второй этаж Башни. Следом за ним поднялась Мэри, решившая начать тяжелый разговор с мужем. Но он ее встретил не словами извинения за вчерашнее, долгое отсутствие, а сообщением, заставившим ее отложить свой разговор на более позднее время.

–Мама! С сегодняшнего дня я берусь за новую книгу!

–Какую? – Насторожилась Мэри.

–Помнишь, я тебе говорил о ней. Философские раздумья старика, прожившего долгую жизнь.

–Помню. Желаю успеха.

И Мэри решила ничего не говорить мужу: о своем унижении, о поведении Джанфранко и, вообще, пока не мешать Хемингуэю в работе.

После завтрака он поднялся в Башню вместе с Адрианой, открыл папку с вырезками из газет и журналов.

–Слушай, дочка, что говорят критики о романе, который написали мы вместе с тобой?

–Папа! Ты же его писал, а не я. – Прижалась к нему легким телом Адриана.

–Да. Но без тебя его бы не было. Значит, ты мой соавтор. Так вот, что пишут о нем проклятые критики.

И Хемингуэй начал читать ей рецензии на роман «За рекой, в тени деревьев». Все подряд! Большинство рецензий, в другое время, Хемингуэй не показал бы никому и никогда. Но, словно бичуя самого себя, он читал: «роман-реминисценция», «неправомерное совмещение публицистики с вымышленным сюжетом», «писатель перепевает самого себя», «роман чувств, но без сюжета», «сюжет условен, банален и старомоден. Сейчас так не пишут», «откровения Кантуэлла не делают чести писателю», «писатель утратил свой талант», «щемящая душу элегическая нота личного умирания», «Хемингуэй неудачник и описал свой конец», «Хемингуэй стареет – он болтлив», «типичная старческая любовь эгоиста», «силы для любви нашлись, но их не хватило для книги»…

Хемингуэй читал, а Адриана, выслушав очередную рецензию, сокрушенно возмущалась, и ругала критиков, а потом слушала новую рецензию. Она защищала свой роман темпераментно и горячо, будто критики не Хемингуэю, а ей самой нанесли глубокую рану. И когда Хемингуэй отложил последнюю газетную вырезку, она страстно прокричала:

–Они ничего не поняли! Они просто глупы!

Хемингуэй улыбнулся и снял очки:

–Я ими тоже недоволен. Но они, к моему сожалению, правы.

–Они не могут быть правы, потому что критики – несостоявшиеся писатели.

Хемингуэй громко от всей души рассмеялся.

–А вот это правильно.

–Папа! Неужели ты перед ними сдался?

–Нет! Они пока, просто правы.

Мэри загорала на крыше Башни и слушала их разговор. Она понимала, что у Хемингуэя начинается период творческой лихорадки. Обычно, она не мешала работать Хемингуэю и Адриане, но сейчас ей очень захотелось спуститься к ним и принять участие в закладке фундамента нового творческого здания Хемингуэя. Она же не посторонняя ему. Все-таки, жена! Ей по семейной должности положено поддерживать мужа во всем! А то получается, что ради какой-то девчонки он готов на все. Даже писать для нее произведения, а она выходит – посторонний свидетель. Обидно! Она управляет мужем полностью, кроме его творчества. Здесь ее место занято другой. Ну что ж, пусть будет так. Она на время смирит свою гордость.

Мэри уже твердо решила не поднимать скандала, по поводу вчерашнего отсутствия Хемингуэя, забыла о провинившемся Джанфранко и сошла вниз. Она стояла в дверях рабочей комнаты Хемингуэя и слышала слова, обращенные к Адриане, но направленные против его недоброжелательных критиков.

–…Я им еще покажу, дочка! Сейчас я сочиню такую вещь, что заткну им их зловонные ямы. Все они проглотят свои слова обратно целиком!

Хемингуэй увидел Мэри и сказал ей так, будто в их отношениях все нормально. А вообще-то, все правильно – Мэри пока не высказала ему своего недовольства ночным отсутствием.

–Мама! Иди сюда и слушай! Я прочитал Адриане все рецензии, которые у меня были на тот роман. Все. Ничего не утаил. И теперь я их выбрасываю в свой ящик… – У Хемингуэя в комнате стояли ящики, в которые он складывал приходящую ему почту – газеты, журналы, письма, книги. Он бросил в один из ящиков папку с рецензиями на роман «За рекой, в тени деревьев». – Все! О прошлом забыто! – Закричал он радостно. – Приступаем к новому этапу работы. Шампанского по такому поводу! Мэри, скажи, чтобы принесли сюда шампанское.

Мэри выглянула из широкого окна Башни и увидела на аллее Джанфранко.

–Франки! – Крикнула она. – Скажи Анне и Лоле, чтобы принесли сюда шампанского! И сам иди сюда.

Потом она повернулась лицом к Хемингуэю. Оно выражало одновременно радость и подозрительность:

–Эрни! А что ты хочешь писать?

–Совершенно новую вещь, мама! Я тебе уже говорил – пора подвести некоторые итоги своей жизни.

–Это будет философский трактат?

–На чистую философию я не способен. Это будет роман. Может, повесть. А может, просто размышления старого человека о прожитом, сущем, о том, что нас окружает. Точно не знаю. Вот с этой минуты, вот с этого места, на котором сейчас стою, я начинаю продумывать сюжет. Фабула есть. Старый человек борется сам с собой, борется со складывающимися вокруг него неблагоприятными обстоятельствами. И он должен доказать, что он сильнее всяких обстоятельств. Ему в этом помогает океан.

Мэри, совершенно забыв о том, что хотела выгнать гостей из дома, с признательностью посмотрела на Адриану, – сатанинская девка! Почему она может вдохновлять Хемингуэя, а Мэри, нет! Ну, ладно! Пока не стоит разбираться, кто оказывает большее влияние на его творчество. Главное сейчас – работа Хемингуэя. Мир заждался от него большого и умного произведения. И она обязана сделать для него все, чтобы это произошло. Пусть, даже ценой временной уступки Хемингуэя, итальянской графине. Но, что ж делать? И в который раз говорила себе – она вытерпит все, лишь бы он создал эпохальное произведение. Своим практическим складом ума, она решила некоторые моменты уточнить.

–Я так рада, Эрни, за тебя. От тебя давно весь мир ждет шедевра. Можно сказать, заждался.

 

–Сейчас должен получиться шедевр. – Ответил Хемингуэй, несколько напыщенно.

–Но, ты милый, не забывай условия нобелевского комитета, – он дает премии за литературу, написанную в идеалистическом плане, без описания жизненных грубостей.

–Я тебе говорил, что пишу не ради премий. Пишу, что считаю нужным. Но чувствую, должно получиться что-то выдающееся. Потому что сейчас, не должно получиться, что-то проходное. Мэри, Адриана – вы мне верите?

Адриана, чувствующая стеснение в присутствии Мэри, тихо улыбнулась:

–Я, всегда верю вам, Папа. – Ответила она коротко.

–Верю, Эрни! – Ободряюще улыбнулась ему Мэри. – Ты сейчас на подъеме. – Она кинула короткий, понимающий взгляд на Адриану. Но, в силу привычки и своего воспитания, не могла не добавить. – Реализуй свой творческий потенциал, пока есть вдохновение. Не теряй времени.

В комнату вошли Джанфранко, с запотевшей со льда бутылкой шампанского и служанка Лола, с подносом бокалов и плодами филиппинского манго.

–Франки! – Распорядился Хемингуэй. – Открывай шампанское и выпьем… А за что мы будем пить?

–За тебя! За твою будущую книгу. – Поспешно предложила Мэри.

–Впервые мы будем пить за книгу, которая не только не написана, но я еще не приступал к работе над ней. Даже названия нет. Такого, кажется, у меня еще не было. Не так ли, Мэри?

–Но ты же ее напишешь? – Упорно продолжала гнуть свою линию Мэри.

–Обязан. Теперь выпьем за книгу, которую я только хочу написать. Лола, а почему ты себе не налила?

–Жарко. – Засмущалась служанка.

Но Хемингуэй не считал зазорным выпить со своими слугами. Недаром, они его ласково зовут – «Папа». Он же их товарищ – только более мудрый и богатый.

Лола вылила себе в бокал остатки шампанского из бутылки. Все подняли бокалы вверх, чокнулись и медленно выпили. Так хотел Хемингуэй.

–Знаете, какая мне пришла мысль?! – Весело закричал он.

–Какая?! – Откликнулись все недружным хором.

–Давайте создадим литературное общество! В него войдут только самые близкие нам люди. Как смотрите на мое предложение? Отвечайте?

–Эрни! Я всегда смотрю с энтузиазмом на то, что тебе необходимо для работы. Если тебе нужно литературное общество, то давай создадим его.

–И немедленно! – Весело подхватил Хемингуэй. Он приказал Лоле. – Лола! Бегом принеси сюда бутылку виски. Надо это дело окропить, как бы сказал наш священник. Да возьми не из холодильника, а из подвала.

–Какое виски? – Уточнила на всякий случай служанка.

–Возьми «Чивас». По такому поводу мы должны распить хорошее виски. И прихвати содовой.

Лола послушно побежала исполнять приказание, а возбужденный Хемингуэй сказал:

–У каждого приличного общества должны быть учредители. Основателем литературного общества буду я. Никто не возражает против моей кандидатуры?

Мэри включилась в игру и решила поправить Хемингуэя. Она понимала, что творческий порыв Хемингуэя необходимо поддерживать всеми силами и способами. Она загнала ревность к Адриане в самый дальний уголок своей души. Когда речь идет о крупном деле, – ревности не место в сердце.

–Если ты будешь единственным учредителем, то это будет не общество, а компания. Один учредитель быть не может. Я предлагаю в соучредители Адриану. Она твой компаньон. – Мэри стало больно от такого признания, но надо быть благородной до конца. – Адриана сделала тебе обложку прошлого романа. Сейчас она будет рисовать иллюстрации к твоей новой книге. И тоже должна быть основателем нового литературного общества.

Адриана зарделась от такого предложения. Такого благородства от Мэри она не ожидала. Пока серьезного разговора между ними не было, но он должен обязательно состоится. Адриана была в этом уверена. Без серьезного разговора, нельзя поделить мужчину, а женщину – без драки. Но она, пока, не понимала игры Мэри.

–А какое я имею отношение к литературной работе?

–Ты же пишешь стихи, а Папе сделаешь иллюстрации. Вот вы и компаньоны. Остальные не занимаются литературной деятельностью. Значит, вы основатели. – Тонко улыбнулась Мэри.

–Так и Джанфранко написал рассказ и еще что-то напишет?

–Да. Джанфранко. – Произнес Хемингуэй. – Надо как-то выбрать время и переделать твой рассказ. Подойди ко мне в свободное время.

–Не знаю. Будет ли время. – И Джанфранко смущенно признался. – Я женюсь.

Вся компания на какое-то время переключилась на него, обрадованная этим известием.

–Кто избранница? – С суровой веселостью на лице спросил Хемингуэй.

–Кристина Сандоваль. Она богата. – Добавил Джанфранко, как бедный, но красивый жених, достойный своей красотой богатства невесты.

–Известная фамилия. – Улыбалась Мэри. – У них много земли и ферм. Но учти, Франки, влюбленные кубинки неуправляемы. Они не прощают недостатков своим любимым мужчинам. Будь готов ко всему и сразу же подчиняй кубинку себе. Промедлишь – полюбит другого. Понял?

Как в воду смотрела Мэри. Через два года Джанфранко разойдется со своей избранницей. А пока он принимал шутливые поздравления.

–Когда свадьба?

–В марте или апреле. Точно не определили.

Адриана захлопала в ладоши.

–Так мы с мамой можем присутствовать на твоей свадьбе! Папа, можно у вас побыть до весны?

–Хоть оставайтесь у нас навсегда. – Великодушно развел руками Хемингуэй.

Мэри поняла, что сейчас она должна поддержать мужа:

–Свадьба Джанфранко, судя по его словам, не за горами. Конечно же, мы все будем на ней присутствовать. Поэтому, Адриана, не торопитесь расставаться с Кубой.

–Спасибо, мисс Мэри. Франки, ты уже сказал об этом маме?

–Еще не успел. Кристина только сегодня утром дала согласие. Несколько часов назад.

–Поэтому, ты и не ночевал дома! – Расхохотался Хемингуэй.

Мэри передернуло от его смеха, – себя не видит в Джанфранко. Но тот молод и холост, в отличие от Хемингуэя, и она не выдержав, язвительно ввернула:

–Сегодня некоторые тоже спали не всю ночь!

У Хемингуэя смех застрял в горле. Адриана отвернула глаза в окно, под пристальным взглядом Мэри. И взгляд у нее сейчас, не как обычно с улыбкой, а с ненавистью. Но это, наверное, показалось Адриане. В следующее мгновение Мэри улыбалась всем и ей, в частности, и говорила о деле, забыв о Джанфранко и его будущей свадьбе.

–Так, значит, вы два основателя. А кто еще будет членом литературного общества? – Она продолжила игру, будто ничего такого и не сказала перед этим.

Хемингуэй, прокашлявшись, сказал:

–Прежде всего, ты, Мэри.

–А какое отношение имею я к твоему творчеству? – Запротестовала Мэри, забыв, что рядом стоит его вдохновительница – Адриана. Но сразу же поправилась – нельзя же признаваться, что она ничего не представляет во вдохновении Хемингуэя. – Правда, я твой первый критик, машинистка…

–Не прибедняйся, мама! – Перебил ее, смеющийся Хемингуэй. – Ты еще и редактор и верный друг писателя… – Неудачно выразился Хемингуэй.

–Ты прав, Эрни. – Перебила его Мэри. – Собака – верный друг человека, я – верный друг писателя. Совершенно справедливая аналогия. – И слезы навернулись на ее глаза – как всегда, она в стороне от его вдохновения. Несправедливо – быть женой, но не быть музой поэта.

Увидев ее слезы, Хемингуэй поспешил исправить ошибку. Раньше из-за неосторожной фразы мог вспыхнуть скандал, сейчас, в присутствии Адрианы и Джанфранко, скандал исключался. Да и Мэри, судя по ее реакции, просто обижалась на него.

–Для меня ты, Мэри, все. Больше, чем можешь представить. Оберегая мой покой, ты даешь мне шанс работать. – Он взглянул на Адриану, которая продолжала смотреть в окно, а не на них. Он был противен сам себе за обман, который совершал на глазах сразу же у двух самых близких ему женщин. И он стал смотреть в угол комнаты, а не них. – Ты будешь почетным членом литературного общества, Мэри. Согласна?

–А что мне остается делать, как не согласиться. – С кривой улыбкой ответила Мэри. – Хоть почетным членом буду рядом с тобой. Верным другом…

–Джанфранко! – Распоряжался Хемингуэй. – Ты тоже будешь почетным членом общества. Согласен, жених?

–Конечно! Как только устрою все свои дела, я имею в виду свадьбу, сразу же возьмусь за новый рассказ или роман.

–Роман пиши, не разменивайся на пустяки. – Ответил с сомнением Хемингуэй, но Джанфранко не обратил на его пренебрежительную интонацию внимания. – Двое почетных членов есть. Кого еще? Адриана, предлагай?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru