Валерий Борисов
Последняя любовь Хемингуэя
8
Когда Адриана сказала матери, что они с Хемингуэем хотят пожениться, то Дора вначале, вроде бы, испугалась. Словно забыла, что говорила об этом дочери ранее.
–Дочка, он же стар для тебя!
–Знаю, мама. Но, что делать?
–Да, он – Хемингуэй. Может все позволить себе. Я бы хотела, чтобы все было по чести, и вы обвенчались в церкви.
–Конечно, в церкви.
–Так положено. Но второй раз церковь не венчает. А он уже венчался в церкви и не раз. Я не могу дать тебе разрешение без венчания в церкви.
–Я сама, мама, еще не решила, что делать. Я его люблю и боюсь за него. Не будет ли ему плохо?
–Давай, подумаем, Ади…
Доре очень хотелось, чтобы Адриана в своей жизни встретила достойного человека. В это понятие она вкладывала свое содержание – богатого. Адриана красива и умна – без сомнения. Все это отмечают. Хемингуэй известен и богат – всем известно. Конечно, он был бы достойным партнером Адриане. Но Дору смущало в любви Адрианы два обстоятельства. Хемингуэй был уже четырежды женат, и немноговато ли ему жениться на Адриане в пятый раз. Что скажут окружающие? Церковь не одобряет свадебные метания прихожан. А Дора была ревностной католичкой, и ей хотелось, чтобы брак Адрианы был освящен церковью. А такое она может сделать только один раз. Правда, исключения и здесь бывают. И второе обстоятельство – возраст Хемингуэя. Выходить замуж за мужчину, годящегося в отцы, некрасиво со всех сторон. Но и здесь можно найти оправдания. Старой графине Иванчич и хотелось такого брака, и одновременно она колебалась. И свалились же на нее сразу же два предполагаемых брака – сына и дочери. А где взять на все денег? Но все-таки она была не против брака дочери с писателем. Но по закону.
Утром Хемингуэй не пошел на завтрак, а, схватив бутерброд, поднялся на Башню. Он решил приступить к новой книге. В эти дни декабря он закончил книгу о море, к которой не притрагивался с сорок седьмого года. Четыре года она продумывал концовку романа, и вот, наконец, он готов. Но с ним еще много работы и опубликует «Острова в океане» после его смерти – Мэри.
Он решительно подошел к машинке, стоящей на полке у стены. Печатал, как всегда, стоя, и его пальцы забегали по клавиатуре. Появилось первое предложение.
«Этот старик, рыбачивший в одиночку на своем челне в Гольфстриме, вот уже восемьдесят четыре дня возвращался домой с пустыми руками».
Почему восемьдесят четыре дня? Хемингуэй задумался. Двенадцать недель – критический срок в афро-кубинском культе лукумми. Их божество Очун, что-то типа святой девы в католичестве, за это время успевает нагрешить и вновь стать непорочным. Таков цикл обновления природы – размышлял Хемингуэй. Видимо, не зря этой деве нужно двенадцать недель для одной жизни – три лунных месяца. Потом наступает следующая жизнь. Не этап жизни, а именно новая жизнь. Это предельный срок для неудач моего героя. Он кубинец. У него свое течение времени, не зависящее от цивилизации, а подчиненное вечному движению Гольфстрима. Что ж, пусть неудачи преследуют его только восемьдесят четыре дня, а следом ему должно улыбнуться счастье. А оно улыбается тем, кто очень сильно желает найти его. Старик желает себе счастья.
Он вздрогнул от неожиданного появления в комнате другого человека. Как он не мог заметить, что вошла Адриана?
–Доброе утро, Папа. – Со смущенной улыбкой, приветствовала она его.
–Доброе утро, девочка. – Ответил Хемингуэй, целуя ее. – Я приступил к новой книге. Ты сказала своей матери о нашем решении? И что ответила она?
Адриана склонилась над печатной машинкой, читая текст, чтобы оттянуть время ответа. Но Хемингуэй повторил свой вопрос:
–Ты сказала графине о нашем решении?
–Да. Но она отнеслась прохладно к нашему решению.
–Почему?
–Тебе, Папа, больше нельзя венчаться в церкви. А для нее это очень важно. Без святого благословения она не даст разрешения на брак. И потом… – Адриана думала, как ей это сказать, чтобы не обидеть Хемингуэя. – Разница в возрасте ее смущает…
–Проклятая цивилизация! – Взорвался Хемингуэй, энергично размахивая руками, пробежал по комнате из угла в угол. – Дьявольские условности! Умные люди давно не верят вашему римскому папе! Они верят только в себя. – Он вдруг остановился, и устало опустился в кресло. – Мой возраст! – Вырвалось у него, как стон. – Я доказал себе, что все могу преодолеть, только со старостью мне не под силу справиться.
–Успокойся, Папа. Ты молод. – Адриана поправилась. – Для меня ты всегда молод.
–Рядом с тобой я тоже молод. Я сравниваю себя с тобой, и невольно в голову лезут воспоминания, что я делал в двадцать лет? Каким был? Все помню, даже как родился. Память осталась молодой, а мир постарел вместе со мной. Понимаешь, дочка, нет ничего страшнее для человека, чем сравнение себя с прошлым. И это сравнение не в пользу настоящего. Когда начинаешь вспоминать себя юным, знай, что ты уже старик.
–Папа! – Укоризненно произнесла Адриана. – Рядом с тобой я чувствую себя умной. Мне хочется сравниться с тобой по уму и опыту жизни, переболеть твоими болезнями, одерживать победы. Я хочу повториться в тебе. Поэтому нам с тобой, когда мы вдвоем, всегда одинаково лет. Я люблю тебя, какой ты есть! Даже больше!
–Спасибо, моя девочка на добром слове. Но, что мне сейчас делать? Как быть? Я хотел все сказать Мэри. Честно, чтобы она не считала меня подлецом. – И Хемингуэй почувствовал, что фальшивит. Определенность их отношений сейчас его пугала больше, чем неопределенность.
–Мама не сказала «нет» нашему браку. Поэтому давай подождем с окончательным решением. И пока ничего не говори мисс Мэри. Она так любит тебя и переживает вместе с тобой все твои радости и неудачи.
–Она знает, для чего ей нужны мои переживания и неудачи. – Туманно произнес Хемингуэй.
Адриана выглянула из окна.
–Ой! Идет мисс Мэри. Я побегу к себе на этаж. А ты ей не говори ничего. – Она торопливо поцеловала Хемингуэя в щеку и, как нашкодившая кошка, чувствующая свою вину, поспешила скрыться за дверью.
Хемингуэй продолжал сидеть в тростниковом кресле, когда вошла Мэри. Она подозрительно смотрела на него. Было отчего. Она ожидала от него подвоха для своей личной жизни каждый день. Сегодня утром он избежал встречи с ней, сейчас ему надо было найти оправдание за вчерашнее отсутствие целый день.
–Доброе утро, Эрни! – Как совсем недавно Адриана, произнесла приветствие Мэри. – Ты не был на завтраке, и я поняла, что ты с энтузиазмом продолжаешь работать.
–Нет, Мэри, не продолжаю.
У Мэри тонкие подбритые брови от удивления полезли вверх. А Хемингуэй продолжал говорить.
–Я начал новую работу.
–Правда! – Радостно воскликнула Мэри, забыв о внутренней тревоге. – Какой ты у меня молодец, какой умничка! Это то, что ты говорил – о философствовании или что-то другое? – Настороженно уточнила она.
–И то, и другое. Это будут размышления пожилого человека о жизни. Как ты говоришь, философствование. Но будет и сюжет – борьба человека с рыбой. Видишь, сначала читаю Вергилия, потом печатаю свое. Какой был умный человек Вергилий, не то, что я.
–Прекрасно! Читай Вергилия и еще кого нужно. – Мэри искренне была рада, что Хемингуэй приступил к совершенно новой работе. – Можно я взгляну, что ты уже напечатал? – Она подошла к полке с машинкой и прочитала единственную фразу, а потом сказала. – Начало хорошее. – И как журналистка и редактор, спросила. – А может быть надо написать, не с «пустыми руками», а «без улова», например. Так будет точнее. Он же рыбак.
Хемингуэй мысленно поблагодарил Мэри за то, что она сразу же пытается улучшить его первое предложение будущего произведения, но решил не соглашаться с ней.
–Посмотрю. Но «без улова» мне, кажется, будет узко. Мы говорим о философской книге. «С пустыми руками» объемнее. Читатель может понять так, что от него отвернулось не только рыбацкое счастье. Но и угасает жизнь. Он же старик… – Закончил Хемингуэй совсем тихо. Ему вдруг показалось, что это он сам остался в конце жизни, с пустыми руками.
Мэри тонко уловила перемену в его настроении:
–Не буду спорить насчет первого предложения. Потом будет видно, как лучше. Эрни! С высот своей, уже долгой жизни, ты должен показать, как я поняла, нелегкую жизнь старика. Старайся показать ее идеалистичнее, как требует нобелевский комитет…
–Я ее напишу, как умею. – Нахмурился Хемингуэй.
–Конечно же, пиши, как хочешь. – Поспешно согласилась с ним Мэри. – Я пойду на крышу загорать, пока еще не взошло высоко солнце. Может, распорядиться, чтобы тебе принесли сюда завтрак? – Как мать, заботливо спросила Мэри.
–Я уже перекусил. – Он встал и пошел к машинке, а Мэри вышла из его комнаты.
Хемингуэй остановился перед машинкой. Он же хотел сегодня сказать Мэри о их скором расставании? Не откладывая это дело в долгий ящик и вопреки договоренности с Адрианой. Как он забыл об этом сейчас? Увлекла его Мэри разговором о новой книге, и он забыл о главном. Впрочем, Адриана только что просила его пока не сообщать ничего о них Мэри. Он успеет еще ей все сказать. Успокоил свою совесть Хемингуэй, одновременно ругая себя за нерешительность и даже, непривычную ему, растерянность.
Адриана сидела на третьем этаже Башни и делала рисунки к книге Хемингуэя. Это были морские пейзажи, навеянные содержанием книги о море, которую Хемингуэй отложил в сторону до лучших времен. Так он называл доработку книг. Работа не шла. Адриана думала, как ей быть дальше. Она не могла представить себе, будущую совместную жизнь с Хемингуэем. Сейчас она для него вдохновение. А что будет позже? А дальше Адриана не видела никаких перспектив. Конечно, перспектива стать женой Хемингуэя сама по себе значительная. Но, а дальше? И от этого мучительного – дальше, раскалывалась голова, не предлагая никаких вариантов. Сможет ли она своей любовью поддерживать вдохновение Хемингуэя долгое время, хватит ли у нее на это сил? Снова ответа не было. Она знала, что любит Папу, но чувствовала, что эта любовь может выбить его из привычного ритма жизни и не принесет ему пользы. Все-таки его возраст даст о себе знать. Он человек со сложившимися привычками и представлениями, и ломать их в пятидесятилетнем возрасте сложно и опасно. Так можно разрушить не только привычную жизнь, но и личность.
«Любовь и обстоятельства». – Горько усмехнулась сама себе Адриана. Лучше не думать о соединении двух страстей в одну любовь. Пусть будет все, как есть. Две страсти в одном времени, в разных пространствах…
Работа не шла, и она решила спуститься в комнату Хемингуэя. Может он ей подскажет, что следует нарисовать. Время шло к обеду, вскоре заканчивался дневной этап их литературный работы. После обеда, обычно следовал отдых. Но, может, сегодня они снова куда-нибудь поедут?
Адриана спустилась на второй этаж и через застекленное окно в двери увидела Хемингуэя. Он бил пальцем по клавиатуре пишущей машинки. Вот он задумался, опустил голову, почти на машинку, поднял ее и снова набрал слово. Потом отошел от полки с машинкой и прошелся по комнате, задумчиво поглаживая ладонью свой подбородок. Снова подошел к машинке и, кажется, напечатал строчку. Опять задумался, прошелся по комнате и снова к машинке…
«И сколько же он проходит километров, прежде, чем найдет нужное слово или выражение?» – С нежным состраданием подумала Адриана. Как он мучается над каждым словом? Никто сейчас этого не видит, кроме нее. Его надо жалеть, нянчить, потакать его желаниям, лишь бы писал. А она его только любит, но сможет ли, как Мэри, создать ему условия для работы? Она следила, как он пишет начало нового произведения. Станет ли оно великим произведением? Несомненно! Она вдохновила Папу на эту книгу. И чувство нежной гордости за великого человека, охватило ее. Адриана решила не заходить в его комнату и не мешать ему в работе. Пусть пишет, пока течет мысль и работает рука. И снова любовь к нему поднялась теплой волной в груди Адрианы.
Снизу послышались торопливые шаги, и она увидела, поднимающегося вверх по лестнице, Рене Вильяреаля. Он работал у Хемингуэя и выполнял обязанности управляющего по дому. Хотя обязанностей у него достаточно было и других. С детства, служивший у Хемингуэя, Рене пользовался полным доверием своего хозяина. Впрочем, как и другие слуги. Иных слуг Хемингуэй просто не держал. Оставались самые верные. Адриана хотела уйти, но Рене обратился к ней.
–Сеньора графиня. – Вежливо спросил он Адриану. – Вы к Папе?
Рене все видел и знал, что происходит в доме. Его преданность Хемингуэю не знала границ. Адриана, застигнутая врасплох этим вопросом, пробормотала:
–Я хотела войти, но он работает…
–Заходите. Он уже заканчивает работу. Видите? – И Рене показал бутылку виски «Чивас». Она запомнила по прошлому разу эту марку виски. – Папа попросил ее принести. Значит, на сегодня работа закончилась.
«Все логично. – Подумала Адриана. – Наверное, у него начало пошло хорошо и он хочет отметить это событие. Конечно, он бы пригласил и меня. Но, кажется, он такую же бутылку оставил у себя в шкафу. Неужели выпил?»
Они вошли в комнату, и Хемингуэй, оторвавшись от листа бумаги, на котором что-то записывал, возбужденно произнес:
–Рене! Знаешь, сколько слов я сегодня написал?
–Не знаю. Но вижу, что много. – И он улыбнулся радостной улыбкой. Когда хорошо Папе, то и ему хорошо, и всем хорошо.
–Открывай «Чивас». Он заслуживает того, чтобы его сегодня выпили. Тысяча девяносто слов стоят «Чиваса»! – Гремел его победный голос.
Обычная норма у Хемингуэя была пятьсот слов. Это знали слуги. И знали, что он каждый день, заканчивая работу, подсчитывал количество слов, напечатанных за день. Сегодня он вдвое превзошел себя.
–Наливай всем!
–Пригласить мисс Мэри? – Спросил Рене.
–Пока не надо. Она пусть радуется за меня, без меня.
Рене налил в стаканы виски, разбавив их минеральной водой. Ее Хемингуэй предпочитал содовой, правда, когда только начинал выпивать. Потом шла содовая.
–Ну, Рене, я сегодня совершил подвиг! Моя книга продвинулась вдвое быстрее, чем бы это было в обычные дни. И знаешь, кто всему виной?
Рене знал, но ответил наоборот:
–Не знаю, Папа.
Адриана поняла, что разговор пойдет о ней, и смущенно запротестовала:
–Давайте выпьем. А то у меня после вчерашнего рома, до сих пор голова кружится.
Хемингуэй пристально посмотрел на нее и улыбнулся:
–Все правильно Голова должна болеть от работы или любви. Ром, девочка, у тебя давно прошел. Осталось другое… – Он не стал уточнять, что осталось. – Рене! Взгляни на меня! Я самый счастливый человек на свете! Не спорьте со мной! Взгляни на нее, Рене! И ты поймешь, почему я самый счастливый человек. Понял?
–Да. – Понимающе улыбнулся Рене.
–Сегодня я начал грандиозную вещь. Уверен, что она у меня получится. Кто рожден быть головой, тому шляпа с неба падает! – Вспомнил он свою любимую поговорку. – А теперь выпьем, за новую книгу!
Все выпили и Хемингуэй, с громким стуком поставив стакан на стол, подошел к полке и взял боксерские перчатки. Одну пару он бросил Рене, который ловко их поймал.
–Одевай! – Распорядился он и стал натягивать другую пару перчаток на свои руки. – Вспомню молодость, как побеждал боксеров-любителей Багам и Флориды. Так будет сейчас и с тобой, Рене!
Рене, с понимающей улыбкой, натягивал перчатки. Он был моложе Папы почти на тридцать лет и готов был уступить сейчас Хемингуэю матч.
Адриана увидела снисходительную улыбку Рене и встала между ними, посередине комнаты, замахав руками.
–Не надо! Пожалуйста! Я не люблю этого спорта! Это не спорт! Прошу тебя, Папа, прекрати.
Хемингуэй нахмурился, улыбка сбежала с его губ, и он сказал:
–Не повезло тебе, Рене, быть побитым мною. А я сейчас в силе! С любым справлюсь. Как это важно. И кто в меня вдохнул силы? – Снова о самом главном заговорил Хемингуэй. – Адриана. Не каждая это может! Я пишу новую книгу. Давно такого не было. Я снова все могу! И все благодаря ей. Девочка, я тебе буду благодарен весь остаток своей жизни.
Он бросил боксерские перчатки обратно на полку и сел в кресло. Адриана, сзади подошла к нему и мягко положила руки на его широкие плечи.
–Папа! Сколько раз я просила тебя не говорить так. Ты молод, красив, силен. Ты самый лучший на планете из всех людей и проживешь еще очень долго. Ты самый лучший боксер из всех писателей. Понял? – Пошутила она.
Хемингуэю было приятно слушать ее слова и ощущать легкое прикосновение рук. Он смотрел на Рене Вильяреаля, глазами победителя. Но это был не восторженные глаза юного триумфатора, а лучистый взгляд опытного бойца, наконец-то, одержавшего, так давно ожидаемую победу. И она пришла, в образе юной девушки-родника, иссушенному жаждой путнику, на поздней тропе жизни.
–Всем я обязан только тебе. – Тихо произнес он и щекой потерся о ее руку. – Как я буду без тебя? – Еще тише произнес, будто не помнил вчерашнего разговора.
–Папа! – Обратился к нему Рене. – А я сегодня хотел уйти с разбитым носом.
–Успеется. – Засмеялся Хемингуэй. – Знаешь такое. Парень был, так не счастлив, что, падая на спину, всегда умудрялся разбить себе нос. Но ты счастлив сейчас и будешь, счастлив еще долго.
Кажется, Хемингуэй завидовал его молодости. И это у него начало проявляться недавно, отметил про себя Рене.
Отворилась дверь и вошла Мэри. Адриана испуганно отскочила от Хемингуэя. Мэри вопросительно оглядела всех, но не задала вопрос, как обычно, а сказала:
–Услышала у тебя шум, думаю, кто-то пришел. Решила зайти.
–Вовремя, мамочка. – Спокойно ответил ей Хемингуэй. – Проверь, что я сделал.
Мэри взяла две страницы текста, лежащие рядом с машинкой и взглянула на них. Но она не стала их читать сейчас же, – надо всем уделить внимание. Положила их на место у машинки и произнесла:
–Поздравляю. Лед Гольфстрима тронулся, новая книга начала свой отчет для истории. Поздравляю. – Повторила она с улыбкой. Мэри видела, как ее мужа обнимала Адриана и притом в присутствии слуги. Ей это не нравилось, но не делать же им замечание прямо сейчас.
–Принимаю поздравление. Тысячи слов стоят твоего поздравления.
–Неужели тысяча слов? – Впервые задала вопрос Мэри и то удивленным тоном.
–Не поверишь, мамочка. Но работал, как в молодости, когда не было денег, и я мечтал о них. А заработать хотел только своими книгами. Так я сегодня работал.
–Еще раз поздравляю, Эрни. Не сбейся только с темпа.
–Уже не собьюсь! – Чуть ли не радостно прокричал Хемингуэй, и это не укрылось от Мэри. У нее все внутри сжалось. Она видела, как радость Хемингуэя проходила сквозь нее, к другому человеку, вернее другой. Как обидно все это чувствовать! – А теперь в бассейн! Рене, захвати виски! В бассейне выпьем. Идем с нами, мама! – Пригласил он ее, как постороннюю.
И Мэри, бодро улыбнувшись Хемингуэю, ответила:
–Идем! После загара купание необходимо.
Бассейн, в окружении великанов-эвкалиптов, казался небольшим. Все весело плюхнулись в его прохладную воду. Да, всем было весело от того, что Хемингуэй приступил к новой работе. Как всегда, названия еще не было. Но оно придет. Как всегда, – красивое и непонятное. В неконкретности названия больше притягательного смысла. А может, название книги будет кратким и конкретным? Но об этом говорить еще рано.
На воде плавали деревянные подносы с дырками и в них были вставлены бутылки и стаканы с напитками. Удобно придумал Папа, – не выходя из воды, пей, что душа пожелает!
9
На новый год Хемингуэй выписал настоящую елку из Соединенных Штатов. Решили, что вместо игрушек на ней будут висеть дорогие лимоны из Европы и другие фрукты, но уже кубинские. В бумажные пакеты были завернуты подарки – конфеты, игрушки и даже торт. Подарок должен получить каждый гость и слуги дома. Мэри, Адриана и ее мать убирали елку, пахнущую настоящей хвойной зимой. Прислуга помогала им. Всем было весело – зима на Кубе. Разве не интересно? Хемингуэй все время находился рядом с Адрианой, словно опасаясь, что ее кто-то может у него украсть. Мэри ревниво наблюдала за ухаживаниями своего мужа и одновременно веселилась. Нельзя хозяйке дома показывать свою озабоченность перед гостями. Но, когда гости разъехались, Адриана с матерью ушла в свое бунгало, она прошла в спальню Хемингуэя. Он, еще не успев раздеться, сидел на своей кровати в довольно сильном подпитии.
–Эрни! – Сказала Мэри, как можно мягче. – Эрни! – Повторила она. – Я понимаю твое увлечение юной девушкой, но мне, кажется, пора с ним кончать. Ты забыл обо мне, как о жене. – Она ждала ответа от Хемингуэя, но его не последовало. И Мэри была вынуждена продолжить. – Уже все, кто посетил нас, знают о твоей любви. Ты хочешь, чтобы узнал об этом весь мир? Подумай о своем образе… – Хемингуэй молчал, и Мэри решилась предложить то, что давно носила в себе. – Они у нас гостят давно. Может им пора домой, в Италию?.. – Больше она ничего не успела сказать.
Хемингуэй резко поднял голову и с такой ненавистью взглянул на Мэри, что та отшатнулась. Такой ненависти она не ожидала. Скандал, крики, битье посуды – было, но взгляд с ненавистью. Но сейчас – только бы не молчаливая ненависть. А Хемингуэй, четко выговаривая каждое слово, коротко произнес:
–Я женюсь на Адриане…
У Мэри от неожиданности подкосились ноги, и она присела на стул.
–Когда ты это решил? – Заикаясь, спросила она.
–Давно. Может год назад, может полтора. Когда ее встретил впервые! – Вдруг бессильно закричал он.
Его крик позволил Мэри собрать всю свою волю, и она четко, как и он, произнесла:
–Поздравляю! – Хотела добавить – «старый болван», но сдержалась. Сейчас злить Хемингуэя, опасно. Он может совсем взорваться. И она подбирала злые, но не обидные слова. – Пятый брак тебе мир не простит! Не простят дети, знакомые. А самое главное – я могу тебя не простить! Запомни!
Она, больше не говоря ни слова, встала и пошла в свою спальню. Там, зарывшись лицом в подушку, она словно окаменела от подлого известия мужа. Она не плакала. Никто не должен видеть ее слабость, тем более слезы, как символ своего уничтожения. Унижения для нее закончились. Началось уничтожение. Так, не раздеваясь, она пролежала остаток новогодней ночи, до завтрака, без сна.
В эту же новогоднюю ночь у Адрианы с матерью состоялся семейный разговор.
–Ади, я вижу – Хемингуэй в тебя влюблен. А что, если ты действительно дашь ему согласие на брак. Я не буду возражать.
–Мама! – Душа Адрианы замерла и провалилась куда-то вниз. – Я сама об этом думаю, и не знаю, что делать. Я боюсь погубить его. Он такой хрупкий…
–Погубить его нельзя. Но зато ты сразу же станешь богатой и известной.
–В скандальной хронике. Я этого не хочу, мама!
–В любом случае ты будешь известна. Потом для тебя будут открыты все дороги.
–Какие дороги? – С изумлением спросила Адриана.
–Ты станешь богата, и известна. – Повторила мать. – А это означает успех в любом обществе, в том числе, и мужском. Они любят гордиться победами над известными женщинами. А это означает дальнейший успех. – Невозмутимо разъясняла дочери Дора истины женской судьбы.
–Мама! – В отчаянии, чуть ли не прокричала Адриана. – Какой ты мне судьбы желаешь?! Не стыдно тебе!
Дора поняла, что говорит слишком открыто. Сказала то, что пока дочери рано знать, и стала исправлять свою ошибку.
–Адриана, ты же знаешь, что Джафранко скоро женится?
–Знаю. А я при чем?
–У тебя почти нет приданого. У нас нет денег, чтобы дать Джанфранко на свадьбу. Он просит десять тысяч. А где их взять?
–Так ты хочешь взять их у Хемингуэя, если мы заключим брак?
–Можно сделать и так. Запомни, дочка, свадьбы проходят, а жизнь после них продолжается.
–Я не хочу такой свадьбы. Если, мы будем с ним вместе жить, то начну с хижины!
Дора скептически улыбнулась и погладила Адриану по голове.
–Ади! Я тебе уже говорила, что за твои встречи с Хемингуэем мисс Мэри платит. Но я тебе не сказала, что она платит уже давно. Даже за твои первые встречи с Хемингуэем заплачено.
–За первые встречи тоже заплачено? – Удивилась Адриана. – А я думала тебе Мэри дала деньги только за поездку на Кубу. Почему ты мне об этом не говорила? А когда это началось?
–Еще в Италии. Кажется, для того, чтобы ты поехала в Кортина Д’Ампеццо, мне Мэри дала деньги. Правда, с условием, чтобы ты была там только один день. Всего не припомню. А последние деньги она дала за то, что я тебя сюда привезла. Ты об этом знаешь.
–Знаю. Зачем ты их взяла, мама? – С горечью в голосе спросила Адриана. – Как мне все это противно!
–Я бы их не взяла. Но Джанфранко надо было уплатить какие-то долги. Я ему их дала. Теперь ему еще нужны деньги.
У Адрианы на глаза навернулись слезы:
–Я думала, что два года назад меня продал Джанфранко, а оказывается и ты тоже. – Сквозь слезы произнесла она.
–А что Джанфранко получил? – Удивленно спросила мать.
–Машину. Зато, что отвез меня в Падую к больному Хемингуэю. Оттуда все началось. Там я его полюбила, хотя этого не хотела и понимала, что нельзя мне это было делать!
–Успокойся, дочка. Я не на чем не настаиваю. Поступай, как хочешь. Женишься на нем – хорошо, не захочешь… – И Дора не закончила последнюю фразу. Но ее закончила Адриана.
–Женюсь на нем, всем вам назло! Но вам не дам ни цента, ни сантима. Вы получили от меня достаточно, и я об этом не знала. Спрошу Папу, – знает ли он обо всей этой низости?
–Ни в коем случае! – Испуганно запротестовала Дора. – Он бывает яростным и может убить Мэри. Пожалей ее, Ади?
–Я всех жалею. Меня только никто не жалеет.
Она бросилась на кровать и зарылась в подушку, как и Мэри, но только горько плакала, в отличие от нее. Дора пошла спать, решив, что после слез, у дочери крепче будет сон. Пока не понимает жизни. Она немного злилась на Адриану.
В новогоднюю ночь две женщины, любящие Хемингуэя, не спали до утра. Они не вышли к завтраку. А Хемингуэй, выпив неразбавленного виски, спал крепко, как человек, в новый год решивший жить по-новому и, отбросивший прочь, старые проблемы. Пусть о них думают другие – любимые и любящие женщины! Это их проблемы.
Мэри несколько дней не разговаривала с Хемингуэем, избегала оставаться с ним наедине. Она размышляла, как ей сейчас поступить? Вначале, сгоряча, она подумала, а не бросить ли Хемингуэя? Самой! Пусть живет с Адрианой. Может это лучше будет для него. Он найдет утешение в объятиях молодой супруги, она вдохновит его на новые произведения, то чего не может дать ему Мэри. Может, она просто всего не видит и не до конца понимает, что развод для Хемингуэя – выход из творческого тупика. Она не будет ему больше мешать. Но потом вспомнила, что Хемингуэй пишет новую книгу и она у него получается. Мэри читала рукопись книги, которую он пишет. Значит, он поймал свое вдохновение и при их совместной жизни. Стоит ли его в этих условиях отдавать его Адриане?
Через некоторое время капитулянтские мысли в голове испарились у нее совсем. Она была воспитана в американском духе и не могла так быстро сдаться.
Бросить Хемингуэя, она не могла. Ее пугали будущие разговоры, – не сумела справиться со старым Хемингуэем. Отдала ему шесть лет жизни, и напрасно. Жизнь разведенной жены Хемингуэя для нее позорна. А потом, она мудрее его! Он просто умный, но в жизни глупый. Ему надо постоянно доказывать свою исключительность, чтобы не выглядеть перед другими трусом. Он боится показать свою слабость. Надо показать ему, что пятое замужество является его слабостью. Только как? И Мэри мучительно над этим раздумывала. И решила действовать, как можно быстрее – Адриане находиться здесь до свадьбы брата необязательно. Пусть она с матерью уедет раньше.
Через неделю она зашла к Доре. Мэри сразу же приступила к делу с чисто американской, бесцеремонной хваткой.
–Милая графиня, вы слышали, что ваша дочь и мой муж хотят или обручиться, или жениться? Не пойму точно. – Притворилась не знающей Мэри.
Дора внутренне напряглась. Разговор должен быть конкретным, а значит, полезным.
–Мне Ади что-то говорила, но я тоже не поняла.
–Так, что же они хотят? – Настойчиво переспросила Мэри.
–Вроде, связать свою судьбу и жить вместе. – Продолжала уклончиво отвечать Дора.
–Вы, как мать Адрианы, понимаете, что у них не получится совместной жизни?
–Это я понимаю. – Вздохнула Дора. – Но что делать, если ваш муж любит мою дочь, а она его. Не знаю, что и делать. Джанфранко женится, теперь такая же проблема с дочерью. Столько расходов. – Дора стала клонить разговор в полезную сторону.
И Мэри поняла ее.
–Расходов предстоит много. Джанфранко должен иметь хоть небольшое состояние, вступая в брак с такой невестой. Я знаю, у Сандовалей гордая семья. Нищему они не позволят жениться на дочери.
Мэри задела фамильную честь Доры:
–У него есть графский титул и к тому же он итальянец. Это для семьи Сандоваль большая честь. А состояние небольшое я дам. Придется продать или заложить фамильные драгоценности. Не хотелось бы этого делать, но если потребуется… – Спесиво ответила Дора.
Мэри с минуту думала и решила со старой графиней говорить конкретно.
–Если я возмещу вам стоимость ваших драгоценностей, вы выполните мою просьбу?
–Какую?
–Вы приехали с дочерью по моему приглашению. И должны уехать по моей просьбе.
–Если вы нам отказываете в проживании у вас, мы немедленно переедем в новое место – Гордо ответила графиня, показывая тем самым, что Мэри ее оскорбила. – Мы намерены остаться на Кубе до свадьбы сына. Я, думаю, его невеста и родня не бросит нас и пригласит жить к себе.
Разрыв с семьей Иванчич не входил в планы Мэри. Тем более Хемингуэй отнесется к этому отрицательно, и она останется, как всегда, виноватой.
–Я не ставлю вопрос, чтобы вы нас покинули. Я хочу, чтобы вы объяснили дочери, что брак с Хемингуэем для нее невозможен. У него это будет пятый брак. – Уточнила она. – На вашу дочь ляжет пятно разлучницы или еще что-то хуже.
–Разлучницы всегда были и будут. – Ответила Дора, умело обходя сети, которые ей ставила Мэри. – Плохо, что церковь не сможет освятить их брак.
Мэри ухватилась за эту ниточку.
–Хорошо, что вы, графиня, понимаете все сложности, стоящие на пути Адрианы. Без благословения нельзя…
–Сейчас многие не обращают внимания на церковь. – Махнула рукой Дора. – После войны нравы упали. Джанфранко будет венчаться в церкви. – Почему-то вернулась она к разговору о свадьбе сына.
–Я могу… – Раздельно произнесла эти слова Мэри, не видя другого выхода. – Предложить вам денежную компенсацию за драгоценности, которые вы хотите продать ради Джанфранко. Но при условии…
–Каком? – Быстро спросила Дора.
–Если вы не дадите родительского согласия Адриане на брак. Объясните ей, что это опрометчивый шаг… То я могла бы вам возместить часть расходов на свадьбу сына. Сколько вам нужно?
Дора думала. Джанфранко просил десять тысяч долларов. Увеличивать эту сумму или не надо? Но не решилась увеличивать.
