Валерий Борисов
Последняя любовь Хемингуэя
–Необходимо десять тысяч на свадьбу.
–Что!? – Подскочила в кресле Мэри, не ожидавшая услышать такую цифру. – Вы понимаете, это же целое состояние! – Она возмущенно глядела на графиню, и та сказала в ответ.
–Столько просит семья Сандоваль у жениха? – Она горестно вздохнула. – Я не могу препятствовать счастью своих детей. – Двусмысленно добавила она и замолчала.
–Я таких денег не могу дать. Хотите пять тысяч?
–Тогда мне легче самой найти десять. – Ответила Дора. – Мы с Адрианой, видимо, покинем ваш кров и найдем другое место.
–Ни в коем случае. – Мэри поняла ее игру. – Я подумаю.
–Скоро свадьба сына… – Также горестно вздохнула Дора.
Мэри, возмущенная старой потаскухой, так она сейчас ругала графиню, вбежала в свою спальню и, неожиданно для себя, расплакалась. Ей стало жалко себя, за то, что одной приходится вести борьбу за Хемингуэя. И никто ей в этом не может помочь. К ней подошла прачка Анна – женщина с тяжелой долей, переехавшая жить на Кубу из Аргентины и пожалела хозяйку:
–Мисс Мэри, не переживайте. Все будет хорошо.
Все слуги видели увлечение Хемингуэя, но только Анна могла вот так просто подойти и сказать своей хозяйке скупые слова поддержки. Остальные молчали.
–Спасибо, Анна! – Ответила Мэри и вытерла слезы. Впервые услышанные слова утешения от чужого человека придали ей силы. – Я верю, что все будет нормально.
–Да! – Горячо воскликнула аргентинка. – Папа еще не понял, что она очень злая и некрасивая! Он еще все поймет и увидит.
Но такой Адриану – злой и некрасивой, считала только Анна, у других слуг было противоположное мнение.
–Анна, принеси холодной воды?
А потом Мэри долго раздумывала. Может стоило согласиться с Дорой и дать графине требуемую сумму. Но такую денежную брешь в их бюджете может заметить Хемингуэй. Только он подписывает чеки на крупные суммы. Конечно, можно что-то занять, а потом отдать долг незаметно для Хемингуэя. И Мэри решила принять условия Доры. А то от коварной графини можно ожидать всего.
И вдруг Мэри пришла в голову идея, – а если дать небольшую огласку новой любви Хемингуэя? Как он поведет себя? Побоится большого скандала или нет? Небольшая информация в прессе о его увлечении, может послужить прививкой, которая не даст ему возможности разорвать с законной женой. Эта идея показалась Мэри привлекательной, и она два дня обдумывала ее. Сначала надо дискредитировать старую графиню Иванчич, которая не против любви ее дочери и мужа Мэри. Она ее ненавидела и больше всего боялась. Старая графиня сейчас руководила судьбой дочери. А значит, судьбами Хемингуэя и ее.
Мэри стала набрасывать черновик письма знакомой журналистке в Париже. Розалинда Бейкер была когда-то ее хорошей подругой. Но тогда они были моложе, и всякое бывало в корреспондентской жизни. После войны Розалинда осталась жить в Европе и работала в представительствах американских газет. Мэри весной встречалась с ней в Париже и они не теряли дружеских контактов. Наконец, она сочинила подруге письмо. Надо было решить вопрос сугубо конфиденциально и не слишком заинтересовать парижскую подругу ее разладом с Хемингуэем. Описав вначале свою жизнь, как можно непринужденнее, Мэри, как бы попросила у Розалинды совета. «Мой муж, на старости лет, увлекся юной девушкой, итальянской графиней. Ее образ он неудачно описал в своем последнем романе. Я понимаю, что у них ничего серьезного не будет, но, как женщине, ты понимаешь, мне все это неприятно. Если ты сможешь организовать об этом факте небольшую заметку в какой-либо европейской газете, то я тебе бы предоставила такую информацию. Посоветуй, какая газета могла бы этим фактом заинтересоваться? Как понимаешь, Розалинда, все должно остаться между нами». Больше Мэри ничего не написала. Она знала журналистскую среду и побаивалась, чтобы Розалинда не выдумала ничего лишнего и не подала свой материал раньше ее разрешения.
Мэри решила поехать в Гавану, чтобы лично отправить письмо в Париж, побывать на выставке новой моды, прибывшей на Кубу. И еще у нее созрела мысль встретиться со знакомой журналистской в Гаване. Надо посоветоваться и с ней, по поводу Хемингуэя. Оказывается, в этот день, Адриана тоже хотела побывать на выставке. Решили ехать вместе. Машина стояла у подъезда дома, но Хуан, шофер куда-то отошел. Мэри указала Адриане на орхидею, которая росла из ствола сейбы и спросила:
–Не правда ли, Ади, цветы венесуэльской орхидеи напоминают женщину, кричащую кому-то об опасности. Смотри, они похожи открытый в тревоге рот?
Адриана посмотрела на цветы:
–Кажется, они раскрылись навстречу солнцу. Сейба их закрывает своей листвой.
Мэри оглянулась, – никого рядом не было. И она громким шепотом сказала Адриане:
–Дорогая! Брось Хемингуэя. Ты еще найдешь себе другого. – Мэри хотела добавить, что она уже вряд ли может найти себе нового мужа, но сдержалась. Не надо проявлять слабость в глазах девчонки. – Брось его. Для тебя же будет лучше. Ты его плохо знаешь. Он трудный. Пока тебе кажется, что с ним просто. Ты с ним не справишься. Поверь мне, так будет лучше для тебя… – Она сделала паузу, и добавила. – И Хемингуэю тоже.
Адриана, закусив губы, молчала. Лицо ее стало розовым.
«Что ей ответить? – Мелькала в голове мысль. – Я еще сама не знаю, что лучше!»
Но из-за кустов вышел Хуан, который слышал их разговор и молча распахнул перед ними заднюю дверцу «кадиллака».
«Делят Папу. – Отметил он. – Да, перед такой шикарной девкой трудно устоять. Но и мисс Мэри жалко. Тяжело Папе». – Констатировал он.
В машине, Мэри будто не произошло неприятного разговора с Адрианой, спокойно сказала:
–Ади! Ты какие цвета предпочитаешь в своей одежде?
Но Адриана, продолжая крепко сжимать губы, ничего ей не ответила. Так они и ехали, Мэри говорила о нарядах, Адриана молчала. Мэри была довольна, что прямо объяснилась с соперницей. Хватит играть с ней в прятки! Она играет в них уже два года. Пора заканчивать отступление и идти в наступление. Но так, чтобы ее маневров не заметил Хемингуэй!
Она попросила Хуана остановиться возле почтамта. Пошла и сама сдала письмо в отдел корреспонденции. Вернувшись, сказала Хуану:
–Я не пойду сегодня на выставку. В следующий раз посещу ее. Мне надо зайти на радио. Ты за мной туда заедешь.
Она шла на радио к знакомой журналистке Лоуэлле Парсонс. Та, к счастью, была на месте. Лоуэлла вела отдел светской хроники и была известна большим знанием жизни великих и богатых. Мэри не была так близка дружна с Парсонс, как, например, с Розалиндой Бейкер, но поддерживала с ней хорошие отношения.
–Здравствуйте, мисс Мэри. – Приветствовала ее Лоэулла.
–Здравствуйте, милая Лоуэлла. – Ответила ей Мэри. Не в ее правилах было сразу же приступать к делу. – Как зайду в корреспондентский пункт, так чувствую родную стихию. Хочется бросить семейную жизнь и вновь стать журналисткой.
–Вас, мисс Мэри, мы всегда возьмем к себе на работу. – Ответила Парсонс и предложила Мэри сигареты. Та взяла, и они закурили. – В связи с расширением зоны информации, работы много. Не успеваем собирать все сплетни, происходящие в мире. Нам нужны опытные журналисты. Приходите к нам.
Парсонс говорила и вела себя чисто по-мужски. Профессия журналиста выработала в ней мужскую хватку, которую она подчеркивала не только своим поведением, но и одеждой – рубашка на голое тело, брюки и сандалии.
–Нет. Мне уже поздно возвращаться к старой работе. – Деланно вздохнула Мэри. – Жизнь с таким человеком, как Хемингуэй, не позволяет заниматься любимой работой.
–Кстати, о любимой… – Парсонс смахнула пепел с кончика сигареты на пол. – Ходят слухи, что он гуляет с молодой девицей? При вас, Мэри. Правда это? – Напрямую спросила Парсонс. Она не привыкла к церемониям в журналистском деле.
И Мэри вдруг засмущалась. Говорить правду, – признать свое поражение, неправду, – зачем тогда она сюда пришла? И она осторожно начала.
–Да. Мы пригласили к себе погостить графскую семью – мать и дочь. Хемингуэй дочери стал уделять достаточно много внимания. В последнее время. – Уточнила Мэри. – Дорогая Лоуэлла, знайте, что никакой опасности для нашей семейной жизни молодая графиня не представляет. Но, немного, неприятно. – Мэри поморщилась, глубоко затянулась сигаретой и закашлялась.
Парсонс сразу поняла, что Мэри не договаривает правды, но поддержала ее.
–Кому приятно иметь такое соседство. А сколько лет этой молодой особе?
–Двадцать. А ему, вы знаете, летом будет пятьдесят два. Старческий маразм. – Подчеркнула Мэри.
–Нет. Обыкновенное дело, когда старый мужчина пытается ухватиться за остатки молодости. Мужчины в таком возрасте опасны для своих жен, стараются доказать себе, что они еще молоды, сильны и находят себе юных спутниц. Даже иногда женятся на них. Но к шестидесяти годам они смиряются с тем, что стали стариками, и ведут нормальную семейную жизнь. Кстати, и пожилые женщины не лучше своих сверстников. Сорокалетние, даже пятидесятилетние женщины стараются найти юных любовников. Посмотрите на наших киноактрис и убедитесь, что они точно такие же, как и мужчины. Наверное, это закон природы для известных и богатых. Надо с этим смириться и ждать, когда старческая блажь у великих людей пройдет. Вы говорите Хемингуэю скоро пятьдесят два? Вам осталось немного ждать, когда он успокоится. Потерпите еще года два-три, и все образуется, мисс Мэри. Хемингуэй поймет, что он стар для молоденьких девушек.
Мэри, ободренная рассуждениями Парсонс, решила перейти к конкретной просьбе.
–Милая Лоуэлла. Раз вы так хорошо разбираетесь в жизни, то не могли бы мне помочь…– Мэри замялась, как лучше объяснить свою ситуацию ведущей светской хроники на гаванском радио.
–Конечно, помогу. – Поддержала ее Парсонс. – Мы, женщины, должны помогать друг другу в борьбе против неверных мужей. – Она рассмеялась. – Вы правильно сказали, что я хорошо разбираюсь в этих делах. Столько наслушалась, столько сама насочиняла всяких историй о звездах… Если бы я не сочиняла многое сама, то пришлось бы мне закрыть свою рубрику и стать безработной. Так, что вы хотите сказать, Мэри?
–Хемингуэй очень боится огласки своих, не совсем правильных, действий. Он следит за тем, чтобы о нем проходили только сведения, подчеркивающие его романтичность, геройство и все такое прочее. Вы, понимаете меня, Лоуэлла?..
–Все мужчины этого боятся! – Ответила Парсонс, хрипло рассмеявшись прокуренным голосом. – Женщины боятся подобной огласки меньше мужчин. По себе знаю.
–Вы очень наблюдательны, Лоуэлла. – Польстила ей Мэри. – Так вот! Не могли бы вы по радио сообщить, что Хемингуэй увлекся молодой девушкой, семья его рушится… Ну, в таком роде. Только мягко, а не грубо.
–Все понимаю и, конечно же, все могу. Мы никогда не даем слушателям прямую информацию. Пусть слушатель сам поразмышляет, пусть еще посидит возле радио, дожидаясь новой информации, пусть больше звонит нам или пишет. Это наш хлеб. А еще какие-нибудь подробности вы можете мне сообщить. Например, далеко ли зашли их отношения?
Здесь правду говорить было нельзя, и Мэри уклончиво ответила.
–Как вы сказали – обыкновенная блажь. Между нами женщинами скажу, Лоуэлла, он уже не тот Хемингуэй. Я имею в виду его отношения с женщинами. Да и как писатель не тот. Хотя пишет новую книгу и, кажется, она у него получается.
–А какую книгу? – Сразу же заинтересовалась Парсонс.
–О рыбалке. Она еще не дописана и мне не хотелось бы раньше времени о ней говорить. – Мэри поняла, что сказала лишнее любопытной журналистке.
–Хорошо. – По деловому, резюмировала Парсонс. – О книге мы говорить не будем. А о том, что ваша семья рушится, я сообщу, например, завтра-послезавтра.
–Давайте договоримся так. Я скажу, когда это нужно сделать и дам вам дополнительную информацию.
–Давайте так. – Согласилась Парсонс. – Но только обязательно подробности дайте. Я такую информацию о Хемингуэе уже готовила к передаче. Так, что вы пришли вовремя.
–Подождите неделю-две. Можно?
–Конечно, дорогая Мэри. Вам можно все, как моей коллеге.
–Бывшей. – Уточнила Мэри.
На этом они расстались. Усаживаясь в машину, Мэри мурлыкала песню. Она была довольна сегодняшним днем, и даже не раз взглянула на Адриану с видом победителя. Но только раз, чтобы та не заметила.
Ответ от Розалинды Бейкер пришел дней через десять, где она просила Мэри немедленно выслать ей материал для газеты, и извинялась за то, что не сразу дала ответ.
И Мэри написала: «Дорогая Розалинда! В газету следует дать такую информацию – на Кубе, у Хемингуэя, проживает итальянская графиня, фамилию не стоит называть, которая послужила прообразом героини романа «За рекой, в тени деревьев», Ренаты. О ней все! Но далее укажи, что ее мама, старая графиня, желает брака ее двадцатилетней дочери с пятидесятидвухлетним Хемингуэем. Именно она строит козни против семейной жизни Хемингуэя и его законной жены. Намеком укажи, что Хемингуэй много времени уделяет молодой графине. Остальное – додумай сама. Только прошу, милая Розалинда, чтобы все было приподнесено в мягкой и туманной форме. Никаких резкостей. Ты понимаешь меня, Розалинда… И сразу же вышли мне авиапочтой газету». Далее Мэри мило описала жизнь на Кубе, как прекрасно там зимой.
И стала ждать. Это был ее последний бой за Хемингуэя, который она была обязана выиграть. Проигрыш исключался. Он означал конец ее жизни с великим писателем.
И Мэри была уверена в своей победе. Может потому, что хорошо изучила своего мужа?
10
А Хемингуэй с упоением работал над новой книгой. Ежедневно он писал по тысяче слов, в два раза перевыполняя свою привычную норму. Но это в первой половине дня. А во второй, если не было гостей, и стояла хорошая погода, продолжал встречаться с Адрианой, и часто, наедине. Она сопровождала его всюду: на бейсбольные матчи, бои петухов, стрельбу в тире, охоту, на различные встречи со знакомыми. Он перестал, как раньше, стесняться друзей и знакомых, представляя им Адриану, как свое, понятное всем мужчинам, увлечение. А потом они уединялись на катере или пляже Мегано… Но, если бы Хемингуэй внимательно присмотрелся к Адриане, то увидел бы, что она грустна, только ничего ему не говорит. Теперь о браке они, почему-то, избегали говорить. Только мать Адрианы была не против их брака и периодически намекала об этом дочери. Но Адриану угнетало то, что ее любовь оплачивалась, и об этом не знал Хемингуэй. Да и Мэри вела наедине с Адрианой не просто решительно, а агрессивно. Каждый день внушала ей, что с Хемингуэем у нее ничего не получится. Вот и сегодня она сказала Адриане:
–Адриана, спасибо тебе. Ты помогла Хемингуэю восстановить, утраченную им было способность писать. Спасибо! Но не более того! Знай, что серьезного между вами быть не может. А прихоть его – пройдет. Не замахивайся на многое. Он очень сложный человек и через месяц совместной жизни ты от него сбежишь. Знай это…
И такие разговоры проходили в присутствии прислуги, которая все слышала. Кажется, прислуга жалела и ее и Мэри, но не одобряла и далеко зашедшее увлечение Хемингуэя. Конечно, если бы Хемингуэй предложил ей все бросить и уехать на край света, она бы немедленно согласилась. Но он ей этого не предлагал. Адриана понимала, что она может вырвать Хемингуэя из привычной среды, и тогда хорошего у них не будет. Но резко прервать с ним отношения не имела сил и духа. Видимо, такое же состояние было и у писателя.
А на Хемингуэя сильное впечатление произвел последний разговор с доктором Эррерой, которому он всегда доверял, как старому фронтовому другу по Испании. Тот был категорически против брака Хемингуэя с графиней. Он объяснил свое отрицательное отношение к увлечению писателя с точки зрения врача.
–Эрнесто! Я являюсь свидетелем твоих волнений и забот и понимаю их. Я могу оценить твое душевное состояние, как лечащий врач. Чувство может одолеть душу. Страсть может задавить ее своей безмерной тяжестью. Человек может утратить способность правильно воспринимать то, что происходит вокруг, когда он охвачен большой нежностью и испытывает серьезную любовь. Такое случается в психиатрической практике. Однако не забывай, что духовные силы человека закалены, они подготовлены к подобным атакам, способны бороться и выстоять. Ты человек, который может возвеличивать плотское и духовное, способен, переходя границы обыденной жизни, погружаться в мир душевных переживаний, и ты часто уносишься в этот нереальный мир, создаваемый твоей экзальтированной фантазией. Ты сейчас влюблен, но в предмет любви, а не в саму любовь. Ты влюблен в свое собственное чувство. Не меняй играющего красками горизонта на жалкий блеск разочарования! Ты же твердо не знаешь, что твое новое чувство является последним. Уверен ли ты в том, что, удовлетворив морально и физически свою страсть, ты обретешь полное счастье, которое ищешь? Гений – плод души. Он вечен. Ты наделен гением, ты творец и можешь самовоссоздавать свою духовную жизнь в постоянном творческом горении. В этом, возможно, и есть твоя беда. Ты способен анализировать то, что создаешь, но ты еще, должным образом, не задумывался над чувством, охватившем тебя сейчас. Оно кажется тебе бездонным, непостижимым. Ты боишься его, оно устрашает тебя и ты, как ребенок, который поет, чтобы отогнать страх, стремишься похоронить призраки, охватившие тебя в искусственном забвении. Ты присыщен, и поэтому создаешь призраки. Переведи свою любовь в идеал, чтобы она заполнила вершины твоего вдохновения. Подумай о женщине, которая подарила тебе свою любовь и не желает ничего, кроме твоего счастья. Она разделяет и твою радость, и твою печаль. Любит тебя, и боготворит с таким же чувством, какое ты себе сейчас придумал по отношению к другой. Я говорю о Мэри. Она именно такая. Одна ошибка, один ложный шаг могут превратить твое будущее в неприветливое, холодное, лишенное всякой надежды существование…
Долго они говорили и, к обоюдному удивлению, не спорили. Хемингуэй соглашался с выводами врача и в заключении сказал:
–Ты во многом прав, Хосе. Но, к сожалению, человек – философ для других. Когда сам начинаешь жить чувствами, – прощай философия. Я это понял.
Хемингуэй понимал, что попал в тупик. Он был в растерянности, что с ним редко случалось. Сделать правильный выбор между Адрианой и Мэри он сам не мог. Мэри – надежна, Адриана – любима. Но что будет впереди? Совместное будущее с Адрианой его пугало. Он не хотел быть выбитым из привычной колеи жизни, к которой привык за пятьдесят лет. К той жизни, которую себе создал. Но ему не хотелось терять Адриану. Хорошо было бы иметь ее рядом с собой всегда. Но Мэри… Куда он без нее?
И почему западная цивилизация не допускает многоженства? В последнее время Хемингуэй часто задумывался над этим вопросом. Допускается несколько разводов и соответственно, браков. Происходит узаконенная, последовательная полигамия. Так можно, а одновременно, нельзя. И он завидовал африканцам и азиатам. Их жизнь более правдива, чем наша. Правда приходит на рассвете, ложь – сопровождает человека весь день.
Его любовь шла к логическому завершению – разлуке. Нужен был только повод. И он нашелся.
Вскоре Мэри получила письмо из Парижа от Розалинды Бейкер, которая сообщала, что заметка о Хемингуэе и молодой итальянской графине скоро будет опубликована. Мэри сразу же поехала в Гавану и встретилась с Лоуэллой Парсонс. Договорились, что материал о семейной жизни Хемингуэя пойдет в светской хронике через два дня. Теперь Мэри должна была устроить все так, чтобы его услышал Хемингуэй.
В доме были радиоточки. На кухне, например, радио никогда не выключалось. Прислуга работала и слушала новости и музыку. В других комнатах радио включали по мере надобности. Мэри включила на постоянную работу радио в столовой. Светские новости должны были идти в два часа, сразу же после окончания обеда, конечно же, если он не задержится. Два дня Мэри приучала всех к включенному радио. Если его кто-то выключал, Мэри немедленно включала обратно. И прислуга привыкла, что радио должно работать в столовой.
В тот день обед прошел как обычно и, когда гости разошлись по делам или, просто говоря, на послеобеденный отдых, Мэри задержала Хемингуэя. Вообще-то, последний месяц они общались между собой мало. Обменивались только деловыми репликами. Мэри завела разговор об Америке.
–Эрни! Кончается январь и скоро на Кубе станет невыносимо жарко и влажно. Мы куда-нибудь этим летом собираемся ехать?
По радио крутили музыку. Хемингуэй сел на диван. Ему хотелось поговорить с Мэри и то, что она первой начала разговор, его обрадовало.
–Не думал еще. Как закончу книгу, то можно куда-нибудь съездить.
–А сколько у тебя уже напечатано страниц?
–Больше ста. Еще недели две, и я завершу книгу.
–Я рада за тебя, Эрни. – Мэри старалась в разговоре держаться от него на расстоянии. Пусть чувствует ее обиду. – Может, поедем в Америку, в Айдахо? Мы давно не были на своей усадьбе.
Музыка закончилась, наступила томительная для Мэри пауза. В голову ей вдруг неожиданно влезла мысль, – не перепутает ли Парсонс, что-либо? Вдруг она зря держит в столовой Хемингуэя, – информации о нем не будет. И Мэри напряженно ждала ответа мужа и сообщения радио. Первым ответил Хемингуэй:
–Да. Я думаю, что пора посмотреть наше ранчо. Мы давно там не были.
Заработало радио, и Мэри услышала хриплый голос Лоуэллы Парсонс. «Со всего света, понемногу!» – сообщило радио ее голосом. У Мэри все напряглось внутри. Она уже боялась, что прозвучит имя Хемингуэя. Лишь бы продолжать непринужденный разговор! Только этого сейчас хотела она. Но Хемингуэй, к ее радости, не слушал радио, никак не реагировал на светские сообщения.
–Эрни! – Торопливо произнесла Мэри, боясь, что Хемингуэй может уйти в любую минуту. – Может распорядиться, чтобы там сделали ремонт?
–Пока не надо. Но, вообще-то, я там хочу кое-что переделать.
Мэри с отчаянием взглянула на радио, Парсонс сообщала о голливудских новостях.
–А что переделать? – Ухватилась за его слова Мэри.
Хемингуэй стал рассказывать, что он хотел бы сделать вместо мансарды, перепланировать второй этаж… Мэри ждала сообщения, но Парсонс, словно издеваясь над ней, сообщала о каких-то семейных скандалах у шахов и эмиров Азии.
–Тебе не нужна помощь в подготовке рукописи?! – Мэри от ожидания, которое сковало ее душу, перешла на другую тему.
–Пока, нет. Как закончу книгу, тогда, если согласишься, можешь помочь в редактуре. Мы все вопросы решили? – Спокойно спросил Хемингуэй.
–Да. – Торопливо ответила Мэри. – Только еще одно… Когда мы поедем в Америку, ты пригласишь на ранчо своих детей?
Хемингуэй удивленно приподнял брови. Мэри никогда раньше не проявляла инициативы в приглашении его детей в гости. Когда они приезжали, встречала приветливо, как семейную необходимость.
–Не знаю. Подумаем.
Он встал, собираясь выйти из столовой. Мэри доходила до истерики, – что там случилось у Парсонс? Не забыла ли она их договоренности?! И от внутреннего напряжения, она фальцетом пропищала:
–На ужин кокосы будешь?
–Да. – Ответил Хемингуэй. Он выпивал до десятка кокосовых орехов в день.
–Тогда надо распорядиться, чтобы шофер съездил на базар. – Голос Мэри стал нормальным.
И вдруг радио произнесло игривым голосом Лоуэллы:
–Это были вести издалека. А сейчас наши новости. Местные. Ходят слухи, что писатель Хемингуэй расходится со своей женой Мэри, из-за одной итальянской девушки…
Хемингуэй замер посредине столовой. Лола убирала со стола посуду, но тоже слушала радио. А оно продолжало:
–Эта девушка, не будем называть ее имя и фамилию, из старинного графского рода в Италии. Там еще сохраняются титулы. – С ехидством уточнил голос Парсонс. – Хемингуэй проводит с ней все свободное время, часто остается наедине…
–Что это? – Зловещим голосом произнес Хемингуэй.
–Не знаю… – Дрожащим до заикания голосом, ответила Мэри. Ей казалось, что сердце у нее сейчас остановится.
«Только бы выдержать!» – Думала она.
–Откуда она все это взяла?! – Прокричал Хемингуэй, и Лола выпорхнула из столовой, не успев убрать посуду со стола.
–Не знаю… – Только одно могла повторять Мэри.
Информация о Хемингуэе закончилась и Парсонс перешла к событиям в Гаване – кто из известных приезжих что делал, где гулял и что пил.
–Кто это выступал? – Бешено вращая глазами, кричал Хемингуэй.
Он подбежал к приемнику, стоящему на столике в углу комнаты, схватил его, вырвав шнур из гнезда и, размахнувшись, с силой бросил его на пол. Пластмассовый корпус лопнул, и жалобно зазвенели металлические детали.
–Не знаю. – Как попугай повторяла одно и тоже слово Мэри. Но она уже пришла в себя и торжествующая улыбка змеей пробежала по ее губам и скрылась. – Эрни! Успокойся. Не нервничай так. Надо позвонить на радио и узнать, кто вел передачу. – Мэри сейчас нравилось его утешать. А Хемингуэй, тяжело дыша, пнул приемник ногой. – Эрни! Оставь в покое радио, не разбивай его до конца. Сядь и выпей холодной воды.
И Хемингуэй так же, как вспыхнул, также сразу ссутулился и сел в кресло. Мэри встала с дивана, налила стакан воды и подала ему. Он проглотил его несколькими глотками.
–Откуда она это узнала? – Прохрипел он.
–Это всем известно. – Спокойно ответила Мэри, полностью овладевшая собой. – Я же тебе говорила, будь осторожней, меньше находись вместе с Адрианой. Даже предлагала отправить их обратно в Италию. Ты не согласился.
–Они наши гости. Пусть живут, сколько им нужно. – Хемингуэй тяжело дышал, но багровый румянец с его щек стал сходить.
–Я не против. Они будут жить, пока Джанфранко не сыграет свадьбу. Сейчас им нет резона уезжать, чтобы через два месяца приехать сюда обратно.
–Откуда стало известно? – Снова повторил он снова вопрос, но уже сам себе.
–Я уже тебе сказала, все знают. Пока на Кубе. Успокойся и занимайся своими делами.
Мэри участливо погладила его по седым волосам, столько чтобы он чувствовал ее заботу, и отошла. Они же находятся в ссоре. Но пусть рассчитывает на ее поддержку. И Мэри прошла на свою половину дома.
Вечером Хемингуэй встретился в саду с Адрианой. Сегодня они никуда не планировали ехать. И он ей сразу же сказал:
–Милая девочка! Ты слышала, что говорили о нас по радио?
–Нет. – Встревожено ответила Адриана.
–И не надо знать. – С горькой усмешкой ответил Хемингуэй.
–А что было? – Стала настойчиво спрашивать Адриана. – Почему ты такой хмурый, Папа?
И Хемингуэй решил сказать.
–По радио сообщили, что я увлекся какой-то молодой итальянской девушкой и хочу разойтись со своей женой.– Он снова горько усмехнулся.
–И мое имя назвали?
–Пока нет. Но назовут.
–Папа! – Воскликнула Адриана. – Но это же неправда. Я до сих пор не знаю, что мне делать. Мне приятно быть с тобой и не быть твоей женой.
–Мне тоже. Но лучше бы ты была моей женой…
–Так и мама говорит. Но, Папа, я люблю тебя, сердцем хочу быть с тобой, но понимаю, что нельзя.
–Нельзя потому, что мы мыслим головой. Что делать?
–Пусть останется все, как есть. Мы будем с тобой встречаться, как всегда. Но о свадьбе больше говорить не будем.
–Будем! – Упрямо произнес Хемингуэй. – Будем! Пошел весь мир к чертям, если я люблю самую лучшую девушку мира. У меня еще такой любви не было. С годами все ощущаешь острее, а любовь входит в тебя не радостью, а болью. Почему так?
–Потому, что влюблен, Папа!
–Нет. Потому, что это у меня последняя любовь. Все свои прошлые увлечения и любовь, я понимал. Сейчас не понимаю. Только чувствую. А почему не понимаю? Потому, что не вижу ничего кроме любви. Поцелуй меня, девочка.
Адриана прижалась к нему и осторожно поцеловала в губы.
–Все пройдет. Только останется наша любовь. Я ее чувствую и понимаю. Понимаю, что надо все оставить, как оно есть. Тебе ведь и так хорошо, Папа?
–Хорошо. А тебе?
–Очень-очень. Ты моя первая любовь и незабываемая.
–Я не хочу с тобой расставаться! – Суетливо произнес Хемингуэй. – Никогда!
–Папа, я еще буду здесь три месяца. Три месяца запланированной любви. Знаешь об этом?
–Почему запланированной? – Настороженно спросил Хемингуэй.
И Адриана заколебалась – говорить ему правду о их любви или нет? И решила – не надо. Пусть Папа продолжает любить чисто, не знает о всей ее грязной подоплеке – Дора, Мэри и даже Джанфранко хотят ее любви к Хемингуэю с пользой для себя. А она его просто любит. И ей ничего от него не надо. Кроме любви!
–Нам еще три месяца, как минимум, можно любить друг друга. Вот и все планы. – Она не стала ничего плохого говорить Хемингуэю. – А ты часто смотришь на мои изумруды?
–Нет. Как ты приехала, совсем забыл о них.
–Правильно. Я же рядом. Но ты, когда я уеду, трогай их. Будешь вспоминать меня.
–А где твой негритенок?
–Я его оставила дома. Иголка крепления поломалась, и не было времени отнести его в ремонт. – Адриана виновато улыбнулась. – Ты меня простишь, что не уберегла твоего слугу?
–Я тебе еще подарю. Не знаю что, но подарю. Ты мой самый драгоценный изумруд.
И он почувствовал непомерную усталость своей поздней любви, драгоценным грузом, легшей на его сердце, и со страстным отчаянием стал целовать ее лицо… Он не мог сдаться. Он цеплялся последними силами за свою… гордость.
А еще через два дня на имя Мэри пришла бандероль из Парижа. Там лежали три экземпляра газеты «Пари суар». Один экземпляр она положила в спальню Хемингуэя. Хотела отнести в Башню, где он работал, но потом решила, что заметка может сбить его вдохновение. Пусть лучше почитает на ночь. А с одним экземпляром она пошла в бунгало к графине Доре, как обычно, прятавшейся от полуденной жары в доме. Сегодня Мэри решила весь любовный узел разрубить окончательно.
–Дорогая графиня! – Сразу же приступила она к нужному разговору, не заходя, как обычно издалека. – Я поспешила к вам, чтобы показать газету с неприятным сообщением.
–Каким? – Встревожилась Дора.
–Вы знаете французский язык?
–Да. Правда немного позабыла…
–Тогда читайте, вот здесь. – И Мэри показала пальцем на коротенькую заметку в газете.
Дора надела очки, и стала читать. Видимо, она действительно позабыла французский язык и читала, шевеля губами. Прочитав всю заметку, она вернулась к ее началу. Мэри решила ей помочь.
–В заметке говорится, что Хемингуэй в образе Ренаты, героини романа «За рекой, в тени деревьев», изобразил свою любовницу Адриану Иванчич, с которой он встречался в Венеции. Понимаете, графиня, уже написали – любовница. Вам ничего это не говорит?
–Это плохо, что газеты так пишут. – Покачала головой Дора.
–Я тоже так считаю. Но дальше говорится, что сейчас графская семья гостит у Хемингуэя на Кубе и писатель полностью находится во власти своей молодой любовницы. Говорят, что их связь может закончиться браком. Но самое главное, что мать юной графини желает этого брака и направляет все усилия, чтобы соединить жизнь своей дочери и великого писателя. Старая графиня играет роль сводницы своей дочери. Вот, как говорит о вас газета!
