Татьяна Сергеева
Фристайл. Сборник повестей
– Здравствуй, Никита. Я – твой отец… Меня зовут Пётр Васильевич Симонов.
– Значит, всё-таки – Пётр… Значит мама записала его отчество не по имени своего отца, Никитиного деда, а по имени этого человека… -Успело промелькнуть в мозгу.
Он не сразу оправился от растерянности. Потом откашлялся и спросил.
– Допустим. И зачем вы здесь?
– Я хочу, чтобы ты меня выслушал… – Ответил гость, тоже осипшим от волнения голосом.
– О чём? – Интонация была презрительно-вызывающая.
– Никита… – остановила его Вера.
– Хорошо… Я сейчас помою руки и вернусь к вам.
Он прошёл в ванную, и прижался вспыхнувшим лицом к полотенцу. Неслышно вошла Вера, дотронулась до его плеча.
– Никита…
– Зачем ты его впустила? Явился папочка… Что ему нужно от безработного сына? Говорят, вот такие блудные отцы требуют от детей алиментов…
– Перестань. Он совсем не похож на просителя алиментов. Посмотри, как он одет… Иди к нему. По крайней мере, выслушай, что он скажет. И постарайся всё-таки быть интеллигентным человеком.
Вера ушла в комнату.
Никита тщательно, словно перед операцией, вымыл руки, лихорадочно соображая, что и как он должен сказать этому мужику, свалившемуся ему на голову в самое неподходящее время…
Войдя в комнату, он только сейчас заметил, что на столе стоят чашки из маминого сервиза, а рядом с вазочкой с сушками возвышается початый торт.
– Садись… – Выразительно велела Вера и налила ему крепкого чаю в чистую чашку.
Димасик заплакал за перегородкой. Вера облегчённо вздохнула и вышла к нему, плотно прикрыв за собой дверь. Двое мужчин остались наедине. Молчали довольно долго. Никитин чай начал остывать.
– Я слушаю вас… – Наконец, произнёс он. – Только, пожалуйста, короче. У меня нет времени.
Он взял из вазочки сушку и громко надкусил её.
– Хорошо, – проговорил гость. – Я постараюсь высказаться как можно короче.
И начал своё повествование. Оно, и на самом деле было сжатым и лаконичным. Говорить он умел.
Вот что Никита услышал.
Когда Пётр, которому было тогда столько же лет, сколько сейчас Никите, узнал о беременности его матери, он просто испугался. Впереди была жизнь, полная интересных событий и приключений, а тут вдруг – младенец. Он струсил. У него была хорошая специальность: окончил железнодорожный техникум, работал машинистом тепловоза. Он сбежал не куда-нибудь, а на БАМ, надеясь спрятаться там от себя самого и своей совести. Стараясь подавить в себе чувство вины, занялся самообразованием, окончил институт, сделал карьеру. Стал начальником участка, потом ещё большим начальником. Никита пропустил мимо ушей – каким именно, это было совсем неважно. Был дважды женат – неудачно, развёлся. В настоящее время живёт один.
Из-за перегородки вышла Вера с ребёнком на руках. Пётр Васильевич запнулся на полуслове, внимательно всматриваясь в личико внука. Улыбнулся.
– И сколько же у меня братиков и сестричек? – не удержавшись, ехидно спросил Никита.
Отец, очевидно, был готов именно к такому приёму: изо всех сил старался не реагировать ни на тон, ни на вопросы сына, которого не знал.
– У меня детей нет. Ты – единственный. Когда ты был в армии, я приезжал в Петербург в командировку, твоя мама едва согласилась встретиться со мной. От помощи наотрез отказалась, но сообщила мне, что ты в армии в том же Хабаровске, где я живу последние семь лет. Вернувшись домой, я сразу поспешил в твою часть, но ты уже уехал на похороны матери.
Он замолчал. Никита перестал жевать сушку и, не поднимая глаз, деланно равнодушно изрёк.
– Очень интересно. Я, правда, не понял, какое отношение это повествование имеет ко мне и к моей семье. Если это всё, то я бы хотел отдохнуть перед работой.
Вера укоризненно покачала головой.
– Никита, пожалуйста…
Но гость опять постарался не обидеться.
– Послушай, Никита… Я не платил алиментов, когда ты рос, не помогал вам с матерью… Это – подлость и предательство. Но я хочу помочь вам сегодня, сейчас… Мне не надо ничего объяснять, я – взрослый человек, своими глазами вижу, как сложно вам сейчас живётся. Я могу вам помогать столько, сколько это будет необходимо, по крайней мере, пока ты не встанешь на ноги, пока Вера не выйдет на работу. И вам обоим, и малышу – внуку моему сегодня многое нужно…
Никита даже поперхнулся.
– Нам ничего не надо. Уходите, пожалуйста, прошу вас…
Отец тяжело вздохнул.
– Ну, что же… ничего не поделаешь… Завтра я улетаю в Хабаровск. Если вы передумаете, то вот моя визитная карточка.
Он положил визитку стационарах перед сыном на стол.
Через открытую дверь Никита видел, как пригибаясь под мокрыми пелёнками, развешенными в коридоре, незнакомый высокий мужчина тяжёлой походкой пошёл к вешалке. Повозился там недолго. Громко защёлкнулся замок входной двери.
– Ну, что – доволен? – Вера со слезами на глазах, встала и понесла заснувшего у неё на руках Димасика за перегородку. Никита услышал оттуда её дрожащий голос.
– «Нам ничего не надо»? Может быть, ты – такой гордый, что тебе, и в самом деле, ничего не надо! Но сколько ещё лет должно пройти, чтобы ты научился думать обо мне и о сыне? Или этого никогда не случится: ты всегда любые решения будешь принимать, не оглядываясь на нас? Тебе ничего не нужно, но нам с Димкой нужно многое, по крайней мере, чтобы нормально питаться…
Никита тяжело поднялся, вышел в коридор. Стал натягивать лыжные ботинки. Он не слышал, как подошла Вера.
– Ты куда?
– Одень Димасика. Я погуляю с ним.
– Ему через час ужинать.
– Мы вернёмся.
Он спустился в старом грохочущем лифте, в который едва втиснулся с коляской, со своего пятого этажа. Не сразу сумел протолкнуться на улицу через узкую дверь парадной. Подумал вдруг, что никогда не помогал Вере преодолевать эти неожиданные препятствия… Он катил своего сынишку впереди себя и злился на весь мир. И на неведомо откуда взявшегося отца, и на жену, которая впервые не поддержала и не поняла его. Он вспомнил, как объявил Вере о своём желании поступить в ординатуру, как растерянно она взглянула на него, как влажно блеснули её глаза. Но тогда она согласилась с ним, поняла. А сейчас почему-то взбунтовалась. Виноватым он себя не чувствовал, хотя и признавал в душе, что вёл себя очень глупо, как-то по-детски.
Но постепенно успокоился. Слабый мороз и лёгкий февральский снег в синих сумерках подняли настроение. Димасик завертелся в коляске, надо было возвращаться.
Вера не услышала, когда они пришли и не вышла навстречу. Надо было восстанавливать отношения. Извиняться Никита не умел ещё с детства, даже понимая, что виноват. За это его часто ругала мама. Зато он умел находить повод для примирения: руки у него были умелые, а в старой квартире всегда было что-то, что требовало починки или ремонта – он вдруг менял прокладки в давно капающих кранах, смазывал машинным маслом скрипучую дверь, или ремонтировал постоянно отваливающееся колесо детской коляски…
– Мама, мы пришли…
Ответа не последовало. Никита удивился.
–Ты где?
– Я здесь… – раздался Верин голос, и Никита только сейчас увидел раскрытую настежь дверь кладовки. Была в их коммунальной квартире такая клетушка без окон. Мама когда-то рассказывала ему, что в тяжёлые послевоенные годы, когда большинство домов Ленинграда были разрушены бомбами, возвращающиеся после блокады жители города селились даже в подвалах, и в этой каморке тоже кто-то жил несколько лет. Сейчас она была забита всяким хламом, без которого невозможно существование любого семейства. Сюда Быстровы парковали и коляску сынишки.
Вера, наконец, появилась в коридоре – раскрасневшаяся, лохматая, озабоченная. И в то же время, какая-то неожиданно деловая. Помыла руки в кухне, высвободила сына из коляски, и ушла с ним в спальню.
Никита ничего не понял. Сняв куртку, не удержался и заглянул в кладовку. Войти туда было невозможно. Широкие полки вдоль стен были пусты. А всё, что прежде лежало, стояло и было просто свалено на них, находилось на полу, загораживая всё свободное пространство.
– И что у нас за революция?
– У меня есть идея. – Ответила возбуждённо Вера из-за перегородки. – Потерпи немного. Покормлю Димасика, уложу спать, и всё подробно тебе расскажу.
Никита почувствовал облегчение – судя по всему, выяснения отношений не будет. Надо отдать должное Вере – она не любила семейных сцен также, как и он. Психологи утверждают, что все конфликты в семье надо «проговаривать», но вот у них всё наоборот. Они никогда не выясняют отношения. Просто меняют тему, стараясь забыть недоразумения. И это у них до сих пор получалось.
Наконец, они сели рядом у стола. Вера положила перед мужем раскрытую газету с напечатанными в конце объявлениями о приглашении на работу. Она давно стала покупать эти газеты, надеясь найти что-то для себя, такую работу, которую можно было бы выполнять дома без ущерба для ребёнка…
– Читай… Вот здесь.
Никита прочитал объявление, обведённое красным карандашом. В нём некто предлагал соискателям присоединиться к его артели по выращиванию грибов-вёшенок. Обещал обеспечить всем подсобным материалом, включая грунт и грибницу.
Никита прочитал и фыркнул.
– Ты что, собираешься выращивать вёшенку?
– Да! – Твёрдо ответила его жена. – Это совсем несложно. Я позвонила этой женщине, ну, которая это объявление разместила. У неё в компании уже пять семей, которые неплохо на этом зарабатывают. Она всё объяснит и научит. Я всё продумала. Этой работой можно заниматься в любое свободное время, хоть ночью. Мы расположим грибницу в кладовке, на полках, места там много, там постоянная температура и влажность. От тебя потребуется только организация достаточного освещения.
Никита слушал её, снисходительно улыбаясь.
Вера понизила голос.
– Я тоже должна что-то делать для нашей семьи. Ты бьёшься в поисках работы, а я только наблюдаю. Я больше не могу так.
– Верусенька, доктор мой милый… Ты собираешься разводить грибочки в одной квартире с младенцем? Ты слишком давно проходила микробиологию и забыла, что грибы – очень опасный аллерген.
– Я всё прекрасно помню. – Обиделась жена. – Я буду очень осторожна. Дверь в кладовку будет всегда закрыта, я буду постоянно мыть руки.
– Вера, – повысил голос Никита. – Забудь! Мицелий будет порхать по всей квартире, сколько бы ты не закрывала дверь.
И, резко сменив тему, он очень коротко рассказал ей о результатах своих встреч с Борисом в горздраве и с однокашником в больнице. Не давая жене слишком расстраиваться, закончил.
– Хватит бестолку шататься по городу. Завтра пойду оформляться в поликлинику. Я звонил в нашу, которая в соседнем дворе. Там есть одна вакантная ставка хирурга, они меня с радостью возьмут. Деньги, конечно, не весть какие, и придётся до первой зарплаты ещё посидеть на макаронах с картошкой, но потом станет немного полегче. А пока я устроился на работу в ателье «Кодак». Видела в соседней парадной в подвале? Сегодня в ночь выйду в первый раз. Буду там работать по ночам, а днём – в поликлинике. Посмотрим, что получится. А пока давай-ка поужинаем нашей любимой картошечкой с мамиными солёными огурчиками, а потом разберём весь хлам в кладовке. Половину надо было давно выбросить за ненадобностью, остальное уберём на антресоль над кухней, которая тысячу лет стоит пустая. Свободная кладовка нам пригодится в будущем, когда у Димки появятся громоздкие игрушки и велосипед.
Закончив свой монолог и, не давая Вере опомниться, Никита вдруг улыбнулся.
– Меня мама в детстве «Вёшенкой» звала…
– «Вёшенкой»? – Удивилась Вера. – Почему?
Никита пожал плечами.
– Думаю потому, что она работала сутками, а я рос, как вёшенка… на любом субстрате – от древесных стружек до старых газет. Если она дежурила в будни, я был в круглосуточном садике, если она работала в выходной, меня забирала к себе тётя Наташа, мама Леры, с которой ты прекрасно знакома. Когда был маленьким, я думал, что вёшенка – это зверёк какой-то. И был очень разочарован, когда узнал, что это всего-навсего гриб, похожий на сыроежку.
Работу в фотоателье он освоил быстро, заказчики были довольны, жалоб хозяину не поступало. До середины ночи Никита проявлял и печатал чужие фотографии. Иногда хорошие, качественные, сделанные со вкусом, иногда безобразные и даже пошлые. Но не его дело было кого-то воспитывать, хватало собственных забот. Освобождался от работы он глухой ночью, раздвигал в стороны огромные пакеты с реактивами, стоявшими на широких деревянных полках, и устраивался между ними, подстелив старый плед и подложив под голову диванную подушку, которые ему всучила Вера. В ателье было тепло, и, хотя ломило бока от дощатых полок, но подремать было можно. Проваливаясь в сон от усталости, он почему-то всегда с улыбкой вспоминал свою «санитарскую» в приёмном отделении, где в те дни, когда больница не дежурила по городу, можно было вполне комфортно выспаться на старой скрипучей кушетке, покрытой потрескавшимся дерматином, среди швабр, тазов, вёдер и горы чистой ветоши, сваленной в углу.
Оформление на работу в поликлинике было довольно унылым. Пришлось не менее часа ждать главного врача, которая уехала на какое-то совещание. Начальница потратила на него чуть больше десяти минут, подписала, не глядя его заявление, выразила радость на своём лице по поводу закрытия вакансии, которая зияла в штатном расписании года три, и отправила в отдел кадров, где он тут же вступил в полемику с дамой, возглавлявшей эту службу. Никита написал в заявлении просто: «Прошу принять меня на должность хирурга…». Дама заставила его переписать: не «на должность хирурга», а «на должность врача-хирурга». Никита не отличался особыми знаниями в филологии, но эти канцеляризмы всегда вызывали у него раздражение. Одно выражение «март-месяц» чего стоило! Как будто март может быть и не месяцем. Но сопротивляться было бесполезно, так же, как и возражать этой даме в отделе кадров, переполненной ощущением собственной значительности. Но, наконец, все бюрократические дела были закончены: заместитель главного врача по лечебной работе, (должность эту с военных времён медики называют попроще – «начмед») внесла его фамилию в рабочий график поликлиники, проводила в хирургический кабинет и познакомила со стареньким хирургом- сменщиком. Кабинет Никите понравился: чистый, просторный, конечно, старенькую смотровую кушетку с растрескавшимся дерматином надо будет попробовать заменить, но в выделенной за ширмой перевязочной был образцовый порядок. Он сразу подумал, как нужно будет устроить «под себя» перевязочный стол. Начмед предупредила его, что медсестра, с которой он будет работать – женщина опытная, пришла в поликлинику из стационара, но, к сожалению, часто болеет – серьёзные проблемы с сердцем… Придётся ему иногда работать без помощницы. Это его нисколько не испугало. Первый рабочий день был назначен на следующее утро.
В тот вечер Никита шёл домой в приподнятом настроении – почти месяц он потратил на поиски работы в стационарах, на поиски, которые оказались совершенно бессмысленными – надо было сразу идти в поликлинику, начинать работать – ну, а там будет видно, как всё сложится.
Он повернул ключ в замке, но дверь в свою квартиру открыл с трудом, чему очень удивился. Протиснулся через порог – и потерял дар речи, словно оказавшись в пещере Алладина. Весь коридор и кухня были заставлены, завалены какими-то пакетами, узлами, громоздкими упаковками. Среди всего этого багажа стояла растерянная Вера и испуганно смотрела на него.
– И что это значит?
– Это твой отец…
Никита присвистнул. Вера ждала скандала, но он, неожиданно для неё сдержался и только покачал головой.
– Ты не могла отказаться от всего этого?
– Как?! Приехали совершенно чужие люди, грузчики… Я не ожидала, растерялась… Пришла в ужас, увидев, сколько всего здесь.
– Что там?
– В основном, всё для Димасика… Вот те огромные коробки – упаковки с памперсами, там – одёжки для него – ползунки, распашонки, кофточки, чепчики, шапочки, комбинезончики – от самых маленьких для него сегодняшнего, и на вырост до годика, а, может быть, и старше… Вон там – высокий стульчик для кормления, он может раскладываться потом на столик и стул… И прогулочная коляска. И целая упаковка игрушек для малышей, и ещё какие-то пакеты… Я не успела всё рассмотреть.
Никита молчал, не находя слов. Вера произнесла тихо и виновато.
– Никита, он прислал это всё своему внуку… У него ведь больше никого нет…
– Пожалела его? – Он постарался придать своему голосу оттенок осуждения, но получилось как-то примирительно. – Ладно. Убирай это всё в кладовку. Вовремя мы оттуда всё лишнее вынесли. Я переоденусь и помогу тебе.
Он вошёл в комнату и не сразу заметил несколько больших коробок возле письменного стола. Но когда рассмотрел, его даже в жар бросило: там был компьютер! Самый современный, самый лучший на сегодняшний день. И рядом с ним большой монитор! А в двух других – принтер и сканер, тоже последней модификации. Никита беспомощно опустился на стул. Как нужна была ему эта аппаратура, когда он был интерном в травматологии, а потом занимался в ординатуре по хирургии! Но и сейчас всё это сказочное богатство непременно понадобится, при любой работе возникает много внезапных вопросов… Теперь Интернет будет полностью в его распоряжении!
Он забыл переодеться. Стал поспешно освобождать от кабелей старый компьютер и монитор.
Вера вошла в комнату, не дождавшись помощника. Он не услышал, не заметил её.
Старый компьютер стоял на полу вместе с отслужившим монитором, а Никита настраивал новую аппаратуру.
– Давай пообедаем. Потом продолжишь.
– Ешь сама, не жди меня. Я потом.
На улице было пекло – лето в разгаре. В больнице царствовала духота, хотя все окна, старые и скрипучие, были распахнуты настежь. Жарко и душно было и в маленькой ординаторской, и в операционной, и даже в реанимации, где медперсонал всеми усилиями старался поддерживать необходимую для больных пониженную температуру. Была середина рабочего дня.
Утром Вера ему сказала, что сегодня ровно семь лет, как они служат здесь, в этой Центральной больнице (по-простому в ЦРБ). Годовщина значит. Эти годы пролетели быстро, хотя и не скажешь, как в поговорке – «как один день».
Решение уехать из Петербурга на родину Веры пришло скоро и неожиданно, хотя родители их постоянно к себе звали. Но Никита даже думать не хотел о том, чтобы уехать из Петербурга – это был его родной город, он не хотел сдаваться и сбегать от трудностей. Но случилась беда – скоропостижно умер Глеб Иванович, отец Веры. Он был заядлым рыбаком, рыбачил круглый год, пропадая все выходные на берегу канала. Так случилось и в тот страшный день. Стояла поздняя осень и было уже достаточно холодно, целый день моросил назойливый дождь. Надежда Игнатьевна, тёща Никиты, прождала мужа до ранних сумерек, и, не дождавшись, отправилась на поиски, зная потаённые места его рыбалки. И нашла мёртвым в кустах на берегу…
Получив телеграмму, оставив годовалого Димку на попечении Леры, Михаила и тёти Наташи, они выехали немедленно. Никита жену не успокаивал – какой смысл в словах, он хорошо помнил, каким ударом была для него смерть матери… После похорон и поминок какие-то женщины – знакомые и подруги тёщи, тихо убрали и перемыли всю грязную посуду и почти бесшумно исчезли. Они с Верой и сразу постаревшая мать всю ночь просидели втроём за чисто убранным столом. Решение было неизбежно: молодые переезжают сюда, в этот городок. Надежда Игнатьевна только что вышла на пенсию, возьмёт на себя заботу о внуке, а молодые будут работать в ЦРБ, где врачей постоянно не хватает. Утром они с Верой пошли в больницу и долго ждали в приёмной, пока закончится знаменитая врачебная «пятиминутка». Пожилой, замотанный бесконечными проблемами главврач очень обрадовался молодым докторам. Средний возраст медицинского персонала больницы «гулял» вокруг пенсии – кто-то уже считался на «заслуженном отдыхе», кто-то должен был оформить пенсию в ближайшие годы. Особенно главный был рад появлению хирурга, имеющего две специализации, так необходимые ЦРБ – хирургическую и травматологическую. Руководитель больницы тут же позвонил властям, и получил твёрдое обещание, что вопрос с жильём для молодых врачей будет решён в самое ближайшее время. Какие-то копеечные подъёмные они тоже получат.
Пока придётся пожить у матери, где в большом частном доме места достаточно.
Вернулись они тогда в Петербург вместе с тёщей – она полностью переключилась на внука, чему Вера была очень рада – ей тяжело было видеть слёзы матери. Димасик не давал бабушке ни минуты покоя – он только что научился ходить, везде лазал и мгновенно оказывался в самых неожиданных местах – то под кроватью, то в туалете. Родителям хватало дел с отъездом. Надо было уволиться с работы, и быстро собрать вещи. Тут же встал вопрос о продаже комнаты, которую Никита несколько лет назад приватизировал. К счастью, внезапно появился сосед – геолог, который неожиданно обрадовался возможности купить комнату соседей, объявив им, что в ближайшее время собирается жениться и вопрос с жильём стоит перед ним очень остро. Вопрос о продаже решили быстро, сосед только попросил подождать с деньгами до Нового года. Конечно, пришлось притормозить с переездом, пока решались всякие юридические вопросы по продаже комнаты. Но сосед сумел кое-кому кое-что заплатить, и оформление произошло достаточно быстро.
Так они оказались в этом маленьком провинциальном городке Вологодской области. Оба, как молодые специалисты, на нищенской зарплате. И вот, оказывается, уже прошло семь лет. Через несколько месяцев после приезда они получили от муниципалитета приличную двухкомнатную квартиру в старом блочном доме. Через пять положенных по договору лет смогли её приватизировать. Димка в этом году идёт во второй класс. Помощь бабушки в его воспитании неоценима, особенно до трёх лет, когда, наконец, сына можно было отправить в детский садик, который был образцовым – огромная территория в тени старых лип, большие игровые комнаты и отдельные спальни… Очередь в этот садик стояла огромная, но сынишку двух врачей приняли без очереди. Но, как положено ребёнку, Димасик часто болел соплями и всякими орви, однажды подхватил в группе ветрянку, потом краснуху… В это время на первый ряд выступала тёща и подхватывала эстафету от родителей. Так и довели его до школы.
Друзьями здесь Быстровы завелись лишь через несколько лет. Медики в больнице – что врачи, что медсёстры, были намного их старше, интересы у всех были разные, связывала только работа. Кого-то Никита с Верой очень уважали, советовались с ними не только по поводу общих больных, но и по житейским вопросам, других – терпели, общения с третьими избегали. Но со временем у Веры появились приятельницы близкого возраста – соседки по дому, бывшие больные… Никита вообще сходился с людьми довольно сложно. Он был не болтлив, не многословен. На вопросы отвечал односложно, пространно высказывался только по профессиональным вопросам или на врачебных «пятиминутках», когда надо было «выбить» из начальства очередную партию антибиотиков или средств для иммобилизации травматологических больных. Его необщительность поначалу коллег напрягала, но постепенно они привыкли и стали уважать его прежде всего за профессиональное умение и преданность делу. Со временем он познакомился с мужьями Вериных приятельниц и кое с кем даже сблизился.
Ну, а летом к ним часто приезжал Михаил со своим семейством, прихватив и родителей Леры – тётю Наташу и Валерия Викторовича. Тётя Наташа по-прежнему работала в библиотеке, несколько лет даже была её директором. Но административная работа ей не нравилась, она любила читателей и книги, и, по собственной инициативе, вернулась на прежнее рабочее место. Валерий Викторович, который когда-то очень помог Никите в освоении компьютера, и позже подготовил его к вступительным экзаменам в институт по физике, с интересом расспрашивал своего ученика о нынешней жизни в провинции, о всех сложностях и неурядицах в больнице и иногда приходил к нему в ординаторскую во время дежурства. Если Никита был свободен, они подолгу разговаривали о жизни, Никиту очень трогало его внимание.
Всех гостей он устраивал в гостинице, если ему не приходилось в тот день дежурить, то ужинали они все вместе, весёлой компанией в доме у тёщи. У Михаила всё пока складывалось благополучно: он не оставил своего увлечения храмовой архитектурой и неожиданно выиграл конкурс, который проводила патриархия. Теперь по его проекту на северо-западе строятся сразу два храма на шестьсот человек прихожан, один из них вот-вот откроется в одном из больших сёл здесь в Вологодской области. У Леры тоже было всё в порядке. В этом году она должна защитить докторскую диссертацию, после чего ей светит должность заведующей кафедрой в её родном университете Культуры. Дочка Михаила и Леры Маша была почти на три года старше Димки и верховодила им, командовала, давала всякие указания и распоряжения. Вера диву давалась тому, как безропотно подчиняется ей их своевольный сынок, а Никита с Лерой только посмеивались, вспоминая, что у них самих в детстве были точно такие же отношения. Никита исподтишка поглядывал на тётю Наташу: она постарела и пополнела. А он, глядя на неё думал, какой была бы его мама, если бы не погибла так нелепо. Как-то раз тётя Наташа поймала его взгляд, спросила тихонько.
– Ты о маме думаешь?
Он кивнул в ответ.
–Я тоже её никогда не забываю. Большую жизнь прожила, но не было у меня больше такой близкой подруги, как твоя мама…
Приезжали и Борис с Ольгой. Они снова сошлись, и снова расписались. Судя по всему, Ольга с возрастом изменила свои взгляды на мужа, очевидно, нашла в нём что-то не менее значительное, чем культурный кругозор. Борис раздобрел, как-то расплылся, но научился непринуждённо и легко острить, вызывая общий смех. Служил он в горздраве всё в той же должности, сидел в том же кабинете и о карьере никогда не думал. Взяток ему тоже не давали – было не за что, поскольку занимался он, в основном, статистикой. А вот Ольга неожиданно стала на медицинском поприще бизнесвумен. Начинала рядовым дерматологом в профильном диспансере, но потом закончила сначала платные курсы по лазеротерапии, потом – по косметическим манипуляциям с ботоксом. Эти процедуры в диспансере проводились на коммерческой основе. Поработала она какое-то время в диспансере, потом получила лицензию и сертификат, и, в конце концов, открыла собственный кабинет. Конечно, с «бумажными делами» ей помог Борис, который был счастлив тем, что смог быть полезным на своём скромном месте в горздраве, а оплату курсов, за которые почему-то надо было платить долларами, и оснащение её кабинета взял на себя Ольгин свёкор. И дело пошло. Зарабатывала она теперь раза в три больше, чем муж. Но что-то никак у них не получалось с детишками. И, приехав к Быстровым, Ольга закрывалась с Верой в кухне и подолгу шепталась с ней по поводу своих проблем. Иногда приходила к ней в отделение, чтобы проконсультироваться с её начальницей, заслуженным врачом, очень опытным специалистом по этому направлению. И, как правило, уезжала воодушевлённая.
Эти встречи с друзьями очень радовали и согревали душу, жалко только, что времени для общения было очень мало.
Кроме Никиты в травмо-хирургическом отделении ещё два специалиста: престарелый Лев Абрамович, которому в этом году исполнилось восемьдесят восемь лет, и травматолог Сергей Иванович средних лет. Ветеран хирургии доктор Грауэрман был предан своей профессии, когда-то, видимо, был хорошим специалистом, но за последние лет двадцать пять безнадёжно отстал. Переехали они сюда с женой из Москвы уже глубокими пенсионерами, чтобы провести последние годы жизни на свежем воздухе, на берегу широкой северной реки, живописного канала. Но Лев Абрамович, проживший всю свою жизнь в хирургическом отделении столичной клиники, не сумел приспособиться к новым условиям существования, к безделью и устроился на работу в районную больницу. И, как говорится, влип по самые уши. До приезда Никиты он был заведующим отделения. Работы здесь – непочатый край и днём, а ночные дежурства старику доставались особенно тяжело. Но он не жаловался, не отказывался, хотя во время операций, ассистируя Никите, мог и крючок из пальцев выронить. Но этот доктор был единственным надёжным человеком, на которого можно было положиться. Что касается второго доктора Сергея Ивановича, то здесь проблема была вообще нерешаемая. Травматолог Измайлов был умелым, опытным специалистом, но… хроническим алкоголиком. В период просветления прекрасно оперировал, немало жителей городка были обязаны ему избавлением от грядущей инвалидности и даже смерти. Но был он человеком совершенно ненадёжным – мог запить на неделю, забросив своих больных, не выходить на дежурства, в общем, от него в любой момент можно было ждать неприятностей. Измайлов жил на окраине города в частном доме с матерью, больной раком. Её тяжёлое состояние не мешало ему, хоть и не часто, но периодически уходить в запои. А, может быть, и способствовало этому. Доктор Измайлов понимал, что после её ухода останется вообще никому ненужным алкоголиком. Когда-то он был женат, и даже платил со своей зарплаты, оставшейся после очередного срыва, кому-то алименты. Но сейчас у него кроме матери никого рядом не было. Конечно, главный врач, по долгу службы, увольнял его за прогулы, и тут же восстанавливал по очередному его заявлению. Как заведующий отделением, Никита не мог уволить ни старика Грауэрмана, ни пьяницу Измайлова – с кем тогда работать?
А тут началась безудержная «оптимизация здравоохранения», от которой взвыли все медики в стране- начиная от рядовых исполнителей и кончая руководителями учреждений. Оптимизация смела не только все вакантные ставки в ЦРБ, но были сокращены и ставки реаниматологов, терапевтов, окулистов, отоларингологов и даже паталогонатомов, медсестёр, санитарок и уборщиц. Сократили даже несчастные полставки инфекциониста и две единственные на весь большой район инфекционные койки. Людей уволили. В больнице теперь катастрофически не хватало медсестёр. Все сёстры, как и врачи, работали с перегрузкой. Очевидно, дама-экономист, с белокурыми локонами ниже плеч, которая руководила ныне отечественным здравоохранением и которая так лихо его громила, имела возможность лечиться в профильной больнице в Москве… Но вакантную ставку хирурга в своём отделении Никите удалось отстоять. Главный врач постоянно обещал, что не пройдёт и месяца, как у них появится новых хирург или травматолог. Но желающих ехать в какой-то забытый богом городок и работать там за копейки в условиях повальной «оптимизации» всё не находилось. Выручали интерны, которых присылали в больницу на практику из области, по крайней мере, было кому делать в палатах формальные обходы и писать дневники в историях болезни, но самостоятельные операции им, конечно, доверять было нельзя. Прогулы дежурств Измайловым приходилось закрывать своим телом. Старик Грауэрман ему сочувствовал, больничный брал редко, но лишними дежурствами Никита его не загружал – жалел… Вот и получалось, что он иногда оставался работать один на четырёх ставках. Порой приходилось дежурить по трое суток подряд. Он посмеивался над собой: как говорится – «за что боролись…». Оперировал и лечил больных Никита по обеим своим специальностям, иногда – как хирург, иногда – как травматолог… После тяжёлых дорожных аварий вёл больных со сложными сочетанными травмами. Так уж получилось, что на весь район с почти сорокатысячным населением он остался единственным надёжным оперирующим хирургом и травматологом. Вера работала рядом, помимо хирургических и травматологических коек в его отделении были и гинекологические койки. И за эти годы несколько раз случалось, что им приходилось вместе оперировать внематочную беременность. На Веру можно было во всём положиться, но занималась она своим акушерско-гинекологическим делом, где профессиональных проблем тоже хватало. Вскоре и эти две гинекологические койки «оптимизировали». Вера перешла работать в акушерское отделение. Ей было легче – заведующая отделением была вполне вменяемая женщина, пред пенсионного возраста, опытная, всегда готовая помочь.
