Татьяна Сергеева
Фристайл. Сборник повестей
Наконец, он решился поговорить с женой.
Вера вспыхнула и её глаза повлажнели. Для Никиты это не было неожиданностью. Она помолчала, потом тихо произнесла, глядя куда-то в сторону.
– Поступай в ординатуру, если хочешь…
– Веруся! Солнце моё! Я догадываюсь, о чём ты думаешь…
– Да, да, да! Я думаю о ребёнке. Ведь мы хотели сразу после интернатуры подумать об этом всерьёз. А теперь это всё откладывается на целых два года. Никита, мне уже немало лет для первородящей…
Конечно, ребёнок – это серьёзно. У Михаила с Лерой уже была весёленькая полугодовая дочка – было завидно. Сколько раз они с Верой об этом говорили, строили планы, как будут жить, когда в доме появится маленький человечек. Честно говоря, Никита совсем не представлял себя отцом, но вдруг начинал мечтать, что наступит момент, и он начнёт обучать сынишку играть в футбол или решать шахматные задачи. Ну, а если родится девочка, значит, будет музыкальная школа или балетная студия. Но это уже по Вериной части, тут он – пас… Кто говорит – жаль, что увеличение семейства откладывается на два года!
Он вздохнул, сделал вид, что согласился с ней, надеясь, что потом сможет её уговорить. Пока миролюбиво произнёс.
– Хорошо. Всё. Забудь. Этого разговора не было. Я не могу погрузить тебя в нищету: в ординатуре я два года буду получать нищенскую стипендию, и мы будем жить только на твою нищенскую зарплату. Это я так… Размечтался. Забудь.
Но Вера слишком хорошо его знала и не поверила его уступчивости. В доме её родителей все решения были за отцом, мать всегда ему уступала, даже, когда считала его решение ошибочным – пусть сам убедиться, что был неправ.
Она тоже успокоилась и сказала твёрдо.
– Никита, ты – мужчина, и у тебя должно быть любимое дело. Решай сам. Как решишь, так и будет. А насчёт денег… Нам что – привыкать? Как мы жили с тобой на младших курсах? Меня оставят в клинике после интернатуры, я разговаривала с заведующей, у неё есть вакантные ставки. Буду брать побольше дежурств, и ты, может быть, тоже найдёшь какую-нибудь подработку. Ну, выдержим мы ещё два года, потерпим. Если что – родители помогут. Я им позвоню…
– Не вздумай! – На душе полегчало. – Я хотел только посоветоваться, подумаю ещё. Поговорю с заведующим травмы, попрошу у него полставочки совместительства…. Может быть, он мне даст ночные дежурства, конечно, если другие врачи не будут возражать, что я у них заработок забираю. В общем, я пока ничего не решил. «Чапай думать будет».
Конечно, он всё уже решил. Теперь надо подойти к заведующему кафедрой хирургии и представиться ему в качестве претендента на место в ординатуре. Никите нравился этот молчаливый серьёзный человек, который часто присутствовал на утренних больничных «пятиминутках», иногда высказывал свои неожиданные и интересные предложения. Надо будет подойти к нему в ближайшее время, собраться с духом – и подойти. Попасть на обучение в ординатуру непросто, конкурс большой. Интересно, что скажет профессор интерну-травматологу по поводу его желания стать хирургом?
Эта встреча прошла не без волнения. Конечно, объяснить своё решение Никите было непросто, поначалу он бормотал что-то нечленораздельное, заведующий кафедрой в полном недоумении смотрел на него. В конце концов Никита разозлился и чётко и внятно сформулировал то, что давно решил для себя: он хочет стать специалистом по обеим профессиям, поскольку они достаточно близки между собой, можно сказать – смежные. И профессор ему поверил. Скоро выпуск, и после получения диплома надо сразу подавать документы в ординатуру.
На следующий день после выпускных торжеств, Никита положил диплом во внутренний карман летней куртки, купил несколько веточек хризантем, и, ничего не сказав жене, поехал на кладбище.
Был будний день, довольно сумрачный, ветреный, накрапывал мелкий дождь. Где-то высоко шумели кронами старые деревья. Вдалеке среди могил мелькали редкие одинокие посетители.
Никита долго стоял возле маминой могилы, комок в горле перехватывал дыхание.
– Вот, мама…– Наконец, сказал он очень тихо, прижав лежащий в кармане куртки диплом к груди. – Я стал врачом, как ты хотела. Но это только диплом. Я обещаю тебе, что стану хорошим специалистом и в травматологии, и в хирургии. Вот увидишь…
Веру оставили в институтской клинике акушерства и после доверительного разговора с заведующей отделением (пришлось объяснять, что муж поступил в ординатуру, и в семье сложно с деньгами) она получила полставки совместительства. Конечно, это был жест доброй воли со стороны завотделением: молодые врачи, как правило, «сидят» на голой ставке. Никита тоже пошёл к главному врачу своей больницы. Внимательно выслушав новоиспечённого травматолога, которого помнил ещё санитаром, пришедшего с просьбой о нескольких дежурствах в месяц, ответил не сразу. Никита приготовился услышать отказ. Но всё-таки, глубоко вздохнув, начальник подписал его заявление. Никита летел домой, как на крыльях.
Понемногу, они с Верой втянулись в новый ритм жизни. Никита ночами дежурил в травматологическом отделении, днём слушал лекции по хирургии, часто ассистировал на операциях, присутствовал при консилиумах, профессорских обходах, и больничные хирурги, с которыми он сидел в общей ординаторской, обсуждали с ним планы лечения больных. Первый год обучения в ординатуре проходил успешно. На кафедре Никиту хвалили.
Вера после интернатуры достаточно уверенно чувствовала себя на дежурствах. Конечно, роды принимала акушерка, но от правильно выбранной тактики врача зависело многое. Надо было вовремя сделать необходимые назначения, внимательно следить за состоянием роженицы, иногда прибегать к незначительным, но важным хирургическим манипуляциям. Несколько раз пришлось самой делать Кесарево сечение – дежурный хирург был занят в соседней операционной, а состояние роженицы требовало немедленного вмешательства…
Но весной всё рухнуло. Неприятности посыпались на головы Быстровых одна за другой. Однажды, вернувшись домой, Никита застал Веру в слезах. Вообще-то Вера плакала редко и никогда не использовала слёзы для убеждения. Но здесь было что-то совсем другое. Он не стал сразу наваливаться с расспросами, ожидая, что она сама всё расскажет. Вера, всхлипывая, разогрела обед, поставила перед ним тарелку с вкусным борщом, села рядом на табурет и подождала, пока он пообедает. Никита поел, отставил тарелку, поблагодарил и вопросительно взглянул на неё.
Вера сказала осипшим от рёва голосом.
– Я беременна… Я не знаю, как это …
Он не сразу понял, но, когда понял, душа ушла в пятки. Это, действительно, было непонятно. Они – врачи, Вера – гинеколог, они были уверены, что делают всё, чтобы никаких случайностей не произошло. Но, видимо, «и на старуху бывает проруха». Его воспитывала женщина, мать, что такое мужчина в доме он мог представить себе, только бывая в доме тёти Наташи. Никита впервые в жизни почувствовал себя ответственным и за жену, и за будущего своего ребёнка. Это было совершенно новое ощущение, оно испугало его. Вера, как всегда, поняла и смотрела на него со страхом. Ему вдруг стало стыдно. Он откашлялся и произнёс, как можно увереннее.
– И чего ты так испугалась? Мы хотели малыша. Значит, он у нас будет.
– У нас нет денег. Я не представляю, как мы будем жить…
– И не надо сейчас ничего представлять. – Голос его становился более уверенным, он понемногу приходил в себя и, кажется, находил правильные слова. – Знаешь, один мудрый человек сказал, что проблемы надо решать по мере их поступления. Пока что у нас с тобой глобальных проблем нет. От чего-то, конечно, приходится отказываться, но на еду нам хватает. На работе никому пока ничего не говори. Скажешь тогда, когда всё и так будет понятно…
В летний отпуск Вера поехала к родителям одна – Никита часто дежурил: врачи травматологи ушли в отпуска, и оставшиеся доктора были рады, что кто-то освободит их от лишних дежурств.
Напряжение, конечно, осталось. Но почти до Нового года всё шло своим чередом. Вера изо всех сил скрывала подступивший токсикоз. Цвет лица стал зеленоватым. Подкатывающая к горлу тошнота заставляла её срываться с места и опрометью мчаться из ординаторской в туалет. Коллеги-акушеры за её спиной понимающе улыбались, но вопросов не задавали. Наконец, её вызвала заведующая отделением.
– Вера Глебовна, вы в положении? – напрямую спросила она.
Пришлось говорить правду.
– Так получилось… Мы хотели позже, когда муж закончит ординатуру.
– Я сочувствую вам… Будет сложно.
Вера кивнула.
– Мы знаем…
– Ладно. Работайте пока. Но не переусердствуйте. От токсикоза принимайте… – Она назвала препарат. – Это пока лучшее, что есть.
– Спасибо.
В конце концов пришлось отказаться сначала от совместительства, потом и от дежурств – принимать роды у других мешал собственный увеличивающийся живот. Коллеги особенно не возражали. Кое-как дотянули до декретного отпуска. Никита упорно занимался, дежурил по ночам. Ему даже нравилось, что теперь Вера всегда была дома. Они очень сблизились за это время. Приближалось время родов. Оба, конечно, волновались, но Никита, как мог, успокаивал жену, шутил, старался придумывать всякие смешные больничные истории. Пока денег хватало. Иногда что-то подбрасывали родители. Никита злился, но отказаться не мог – эти рубли шли на дополнительное питание для Веры.
О том, что он стал отцом, что Вера родила прекрасного мальчишку, ростом в целых пятьдесят три сантиметра, он узнал в операционной перед самым Новым годом. Хорошо, что в тот день он стоял рядом с профессором вторым ассистентом. Первый ассистент уже накладывал швы – операция закончилась.
В этот момент в операционную осторожно вошла дежурная медсестра и встала у порога. Все хирурги были заняты, только анестезиолог спокойно сидел на круглом табурете под монитором. Сестра поманила его пальцем. Доктор быстро вскочил и исчез вместе с ней за дверью. Вернулся почти сразу, проходя мимо, хлопнул Никиту по плечу. Всё стало понятно по его сияющему взгляду поверх маски.
Итак, теперь их было трое. Вера сама кормила, умело обращалась с новорожденным сынишкой. С именем было решено давно – назвали Дмитрием, Димасиком, Димулей. Никита осторожно подходил к кроватке, не сразу научился брать своего сына на руки, боялся уронить. Вера счастливо смеялась над его неуклюжестью и страхами. Всё было хорошо.
И вдруг последовал очередной удар.
Накануне Нового года Никиту вызвал главный врач больницы.
– Садись, – махнул начальник рукой на стул возле своего стола.
Никита сел. Кажется, повода для встречи с главврачом не было. Заявление на совместительство в новом году было подписано неделю назад.
– Ты понимаешь… – Услышал он после затянувшейся паузы, – я вынужден отказать тебе в совместительстве… Дежурства ты закрываешь, но ведь больных вести некому… Надо брать ещё одного хирурга на полную ставку, завотделением настаивает.
Это было откровенной ложью. Несколько дней назад Никита разговаривал с заведующим, который к нему благоволил. Тот как раз колдовал над графиком дежурств на январь. Расспросил о сынишке, о жене, и поставил ему два дополнительных дежурства, уменьшив тем самым количество своих собственных.
Кровь ударила Никите в голову. И что теперь делать? Просить? Унижаться? В больнице все осведомлены о его семейном положении. А главврач почему-то на него не смотрел, перелистывая какие-то бумажки на столе. Никита понял, что все разговоры бессмысленны, молча поднялся и вышел.
Сегодня как раз было последнее декабрьское дежурство. Дальше – только жалкая стипендия в ординатуре и скромное пособие Веры по уходу за ребёнком. На эти деньги прожить втроём невозможно. Они с женой давным-давно сократили до предела расходы на еду. Питались овсянкой, макаронами и картошкой. Скрашивался этот рацион маринованными огурцами и помидорами, которыми с оказией снабжали их родители Веры. Выручало и приготовленное мамой варенье, которое она завезла к ним в изобилии ещё осенью, не надо было тратиться на сахар. Пелёнки и подгузники Вера стирала, памперсы использовались только ночью – слишком дороги. Она донашивала вещи, которые носила ещё в студенческие годы. Никита вполне успешно освоил навыки сапожника и периодически менял набойки на её старых сапогах, закупив заготовки по дешёвке у знакомого обувщика. К счастью, Вера никуда не ходила кроме ближайших магазинов и прогулок с ребёнком. У самого «сапожника» зимней обуви не было. Разбирая хлам в кладовке, он нашёл свои почти новые лыжные ботинки, и теперь их носил даже в самые сильные морозы, натянув их на толстые шерстяные носки, которые ему связала тёща. Пока он работал в больнице в доме было молоко, которое получали хирурги «за вредность», иногда натуральное заменялось сухим, но всё равно это было молоко, которое было необходимо Вере как кормящей маме… Теперь его надо было покупать. К любимому компьютеру Никита давно не подходил. Пользоваться им было почти невозможно, он постоянно зависал. О мониторе и говорить нечего. О новом компьютере даже мечтать не приходилось. Если вдруг неожиданно приезжали родители, которые приходили в ужас от их нищеты, то на столе появлялись и курица, и свежая рыба, которую круглый год ловил в величественной северной реке Глеб Иванович. Тесть и тёща в два голоса уговаривали Никиту после окончания ординатуры переезжать к ним. Семьёй жить легче, и с ребёнком бабушка всегда поможет, и жильё они обязательно рано или поздно получат – двум врачам обязаны предоставить… Никита только отшучивался, он был уверен, что работу в каком-нибудь городском стационаре он обязательно найдёт.
До окончания обучения в ординатуре осталось всего полгода.
Сегодня больница по скорой помощи не дежурила, ночью надо будет всё обдумать. Но, честно говоря, после посещения кабинета начальника решение пришло сразу – оно было единственно возможным в этой ситуации: надо бросать учёбу, уходить из ординатуры и устраиваться куда-то на работу. Соглашаться на все условия, только бы работать и зарабатывать. Он подумал о том, что скажет Вера. Что скажет… Что он сам во всём виноват, придумав эту ординатуру и погрузив их семью в нищету. Надо уходить. Очень жаль зря потраченного времени, но другого выхода нет.
Вера, выслушав его, долго молчала, думая о чём-то своём. И вдруг спросила.
– Что такое «форс-мажорные обстоятельства»?
Никита пожал плечами.
– Ну, это какие-то чрезвычайные обстоятельства… Точно не знаю. Зачем тебе?
– Не знаю, может быть пригодится… Я видела в твоём договоре при поступлении в ординатуру.
– В договоре написано что-то про форс-мажор? Не помню…
– Да. В разделе о сроках обучения. Я запомнила только потому, что не понимала смысла этого выражения.
– Поищи, пожалуйста, этот договор. Я не помню, куда его засунул.
– Ты засунул, а я переложила в нашу папку «Документы»… Сейчас найду.
Но в этот момент за фанерной перегородкой, в клетушке, которую они гордо величали «спальней», громко завопил проголодавшийся Димасик. В этой «спальне» старый двуспальный диван и кроватка сынишки стояли вплотную друг к другу. Вставать с дивана приходилось с некоторыми сложностями, только передвинув кроватку вперёд или назад. Эту удобную кроватку подарил им сосед, ненадолго появившийся в Петербурге, когда Вера с ребёнком ещё были в роддоме. Они тогда очень огорчались, что у них хватает денег только на коляску и что малышу придётся в ней спать до лучших времён. И эти времена наступили довольно быстро с приездом соседа геолога. Он не только подарил кроватку, но и целый ворох вещей для новорожденного мальчугана, начиная от дорогих памперсов.
Обиженный плач сынишки набирал всё большую громкость.
– Мы хотим есть… – Резюмировала Вера. – Сейчас, сейчас… – Вот только найду нужные бумажки для нашего папаши- растеряши…
Она достала папку и положила перед Никитой.
– Где-то здесь ищи. Я покормлю Димасика, вместе посмотрим, что там написано про форс-мажор.
А в договоре было написано, что если у обучающегося в ординатуре возникают какие-то непредвиденные обстоятельства (тот самый «форс-мажор»), то в исключительных случаях срок обучения может быть сокращён на полгода.
Никита с надеждой взглянул на жену.
– Как ты думаешь, рождение незапланированного ребёнка является непредвиденными обстоятельствами?
– Ну, это, мой милый, не нам с тобой решать… Это как посчитает твой профессор…
– У него завтра по расписанию лекция по гнойным плевритам. Я хотел послушать. После лекции я с ним переговорю, если он сразу не убежит куда-нибудь. Переговорю, тогда и будем принимать решение.
Ночь Никита не спал. Какой уж тут сон – завтра решится его судьба, завтра нужно будет принимать решение о жизни своей семьи, о своей будущей профессиональной жизни.
Лекцию он слушал, что называется, «в пол-уха», всё время отвлекаясь. Почти вслух репетировал и подбирал нужные слова для беседы с профессором.
Конечно, его заявление стало для заведующего кафедрой полной неожиданностью. На клинических разборах больных, на операциях, когда он стоял рядом с профессором первым ассистентом, этот ординатор заметно выделялся среди других его учеников своей профессиональной подготовленностью, и уже достаточным навыком взаимодействия с оперирующим хирургом. Однажды после очередной удачной операции, которую они провели в тандеме, профессор даже похлопал его по плечу, одобрительно улыбаясь.
– Молодец… Соображаешь…
И вот теперь этот ординатор хочет оборвать учёбу за полгода до её официального завершения. Заведующий кафедрой внимательно выслушал Никиту, который начал свою речь, спотыкаясь на каждом слове, но, встретив внимательный взгляд старого умного человека, в конце концов, успокоился.
Профессор, подумав немного, попросил подождать за дверью, поскольку ему надо посоветоваться с коллегами.
Никита сел в коридоре на скрипучее откидное кресло и стал ждать. Мимо него прошла, приветливо улыбнувшись, и скрылась за дверью профессорского кабинета доцент кафедры- миловидная женщина средних лет, потом – два ассистента, которых ординаторы за глаза звали «Бобчинским и Добчинским», поскольку они всегда появлялись одновременно. Педсовет теперь был в полном составе. Совещались преподаватели недолго. То ли «Бобчинский», то ли «Добчинский» (Никита от волнения даже не понял) пригласил его зайти. Профессор объявил вердикт: удостоверение об окончании ординатуры он получит под №1 в ближайшие дни. И хотя он в церковь не ходил и о Боге вспоминал в исключительных случаях, убегая счастливым по больничному коридору, он перекрестился на ходу.
Надо было забрать из больницы свою трудовую книжку, и Никита пошёл в отдел кадров. Женщина- кадровик, не задавая лишних вопросов, подвинула к нему большой журнал, где он должен был расписаться в получении своего документа. На всякий случай он спросил, если вакантные ставки в хирургическом отделении – она сочувственно покачала головой. В этот момент в отдел кадров вошёл заведующий травмой. Тот самый, который всего пару недель назад отдал Никите два своих дежурства. Он вошёл не один, в сопровождении какой-то худой девицы без медицинского халата.
– Марина Петровна, это наш новый доктор… – произнёс он и только потом понял, что со стула поднялся бывший дежурант его отделения.
Завотделением смутился ровно на минуту. Никита прошёл мимо него к двери, сжимая в руке свою трудовую книжку, буркнув едва разборчивое «Здрасьте».
– Так вот кто новый травматолог в отделении…
Он не завидовал своим бывшим коллегам. Вообще-то женщина-травматолог в стационаре – это нонсенс. Травматологи, как правило, мужики не слабые – им приходится наравне с профессиональным умением постоянно применять физическую силу. Одна репозиция сломанных костей чего стоит, да и во время операций иногда требуется поднимать, поворачивать, сгибать и разгибать тяжёлые вялые конечности травматологических больных, находящихся под наркозом. Но это теперь его не касалось. Правда, Никита так и не понял, что за метаморфоза произошла с его бывшим заведующим. Почему он не поговорил с ним, не объяснил, почему вдруг стал наставать на приёме нового врача вместо него – дежуранта. Впрочем, почему, собственно, начальство должно объяснять свои поступки подчинённым? Вот, если он сам будет когда-нибудь завотделением, он будет вести себя совсем иначе.
Никита позвонил с вахты больницы домой и ликующим голосом произнёс только одну фразу.
– «Свободу Юрию Деточкину!»
Он повесил было трубку, но встретив недоумевающий взгляд вахтёрши, сообразил, что Вера может это понять по-разному: и как отказ профессора в признании рождение ребёнка форс-мажорной ситуацией, так и его согласие на сокращение срока обучения. Он снова набрал свой номер, и услышав испуганный голос жены, пояснил.
– Всё нормально, Веруся! Я получу удостоверение ординатора по хирургии под номером один! Я еду домой, жди!
Теперь всё. Он поблагодарил вахтёршу и почти вприпрыжку поскакал к трамвайной остановке.
Прежде всего надо связаться с Борисом Семёновым. Отец Борьки выполнил своё обещание: устроил его каким-то клерком в городской отдел по здравоохранению. Он-то знает, что творится в городе со штатами врачей. На следующий день ещё с утра Никита был в горздраве. Вызвал однокашника в коридор. Борис быстро обнял его, повлёк в местный буфет, взял по чашке кофе.
– Ну, и чем ты здесь занимаешься? – Никита был рад увидеть старого приятеля.
– Да так… Ерундой всякой. Отчёты, статистика… Ничего интересного. Но на доску Почёта мой портрет повесили.
–Поздравляю.
– Брось. Рассказывай, зачем пришёл.
Никита коротко поведал ему о своих не слишком весёлых делах.
Борис сочувственно покачал головой. Понизил голос и продолжил почти шёпотом.
– Ты знаешь… Я, к сожалению, в вопросах трудоустройства ничем не могу помочь. Главврачи меня презирают, ну, просто не замечают, когда здесь появляются – кто я такой для них? Они у нас теперь – местные царьки: им отдано на откуп всё местное здравоохранение. Знаешь, сколько они заплатили, чтобы получить свою должность?!
Никита не поверил своим ушам.
– Платят за должность?
– Вот именно. И не в рублях, а в долларах. Сказать сколько?
Никита отмахнулся.
– Оставь. Пошли они…
– А после трудоустройства условие только одно – делиться доходами с вышестоящими чиновниками. Теперь так.
Никита не очень поверил Борькиным словам, подумал, что тот преувеличивает, может быть, обижается на кого-то, да мало ли…
Борис отвёл его в отдел кадров. Пожимая ему руку на прощанье, Никита передал привет Ольге.
– Мы разбежались… – Грустно пожал тот плечами.
– Да ты что?! С чего это?
– Ну, она – умная, а я – дурак. Вот даже о Дионисии узнал только от Михаила в Ферапонтовом монастыре.
– Ничего страшного. Я тоже о нём впервые услышал от того же Михаила, правда, ещё в армии. Ты вот что… Приезжай к нам. Знаешь, как у нас весело! Есть нечего, Димасик орёт, пелёнки на голове сушатся, мы с Верой перепираемся… Приезжай!
– Приеду… – Кисло пообещал Бори, помахав на прощанье рукой.
Ничего конкретного в отделе кадров Никита не услышал. Ему объяснили, что всеми кадрами сейчас занимаются только главные врачи стационаров. Надо разговаривать только с руководителями медицинских учреждений. Никите показался несколько странным сам тон инспектора по кадрам: он сначала как-то многозначительно смотрел на него, но потом вдруг равнодушно отвернулся. Только сказал на прощанье.
– Вы должны понимать ситуацию: у нас в городе – несколько медицинских вузов, распределения нет, никто уезжать не хочет, и все норовят в стационар…
Но теперь было понятно, что работу найти будет непросто: главные врачи принимают посетителей в определённые дни и часы, значит, надо садиться за телефон и обзванивать всех секретарей, узнавая график приёмов, и только после этого отправляться на собеседование.
Дома никого не было – Вера гуляла с ребёнком. Наскоро хлебнув чаю с традиционными в их семье сушками с маком, Никита достал толстую телефонную книгу и, найдя, нужный телефон одной из самых крупных больниц, набрал номер справочного. Это значительно удлиняло переговоры: в телефонных книгах указывались только номера справочных отделений. Как правило, в них работали старушки-пенсионерки, порой довольно бестолковые, приходилось подолгу объяснять, зачем ему понадобился телефон секретаря главврача. Иногда Никите довольно грубо отказывали, а то и просто бросали трубку. Но даже если и удавалось переговорить с секретарём и записаться, то приёмный день был не завтра, а только через два-три дня, или даже на следующей неделе. Он так расстроился, что даже не слышал, как Вера открыла дверь своим ключом. Только когда в коридоре заскрипели колёса детской коляски, он вскочил с места и, пригибаясь под мокрыми пелёнками, развешенными на верёвках по всей длине коммунального коридора, помог Вере снять старенькую, вылинявшую куртку.
– Ты давно дома? А мы погуляли… Димасик спит, пусть спит пока. Ты только распеленай его сверху, чтобы не перегрелся.
Никита осторожно расслабил путы, которыми был спелёнат его сынишка. Потрогал его крохотный носик – так учили когда-то на практических занятиях по педиатрии: носик у ребёнка тёплый, значит, всё в порядке, не замёрз.
– Ты что-нибудь ел?
– Нет… сразу засел за телефон.
За обедом он рассказал жене о том, чем занимался, пока её не было.
– Я покормлю Димасика, если он заснёт, то помогу тебе…
– Чем ты можешь помочь? Я записался на приём в три больницы. Но это будет не быстро.
Визиты к главврачам были на удивление однообразными. Короткое «Садитесь», три минуты Никитиного монолога, беглый оценивающий взгляд внешнего вида визитёра, и однообразное « к сожалению…». Никита начинал понимать, что эти походы бессмыслены. Но почему? Он был уверен, что вакантные ставки и в хирургическом отделении, и, тем более, на отделениях травматологии есть. Возможно, они заняты совместителями, но не все же! Такого ни один главный врач не допустит. Безнадёжность давила на плечи. На лестнице последней крупной больницы, которую Никита посетил в вечерние приёмные часы главврача, он неожиданно столкнулся со своим однокашником, с бейджиком на кармане медицинского халата. С этим парнем он проходил вместе интернатуру по травматологии, у них всегда были добрые, доверительные отношения. Однокашник удивлённо уставился на него.
– Никита! Ты? У тебя здесь кто-то лечится?
– Нет… Я по личным делам к начальству. А ты здесь работаешь?
– Да. Уже два года. Ты в ординатуру поступил, а я – сюда…
– И доволен? – Не скрывая зависти, спросил Никита.
Его приятель понял всё правильно.
– Ты хочешь сюда на работу? – Он сочувственно посмотрел на него, подумал секунду и предложил. –Ты вот что… Ты меня подожди в вестибюле, если не торопишься. У меня рабочий день закончился, я быстро переоденусь, и мы вместе домой пойдём. По дороге поговорим.
Они шагали к ближайшей станции метро почти в ногу. Оба молчали.
– И сколько ты здесь получаешь? – Спросил Никита, чтобы как-то начать разговор.
Его однокашник пожал плечами, ответил без особого энтузиазма.
– На метро хватает.
– Не понял…
– Ну, что тут понимать! Получаю я не рубли, а копейки, которых только на метро и хватает. Слава богу, родители – люди обеспеченные, я с ними живу, семьи нет. А у вас с Верой, говорят, сынишка родился, тебе деньги нужны. Ты, действительно, ничего не понимаешь?
– Нет…
– Ну, так слушай. Чтобы устроиться в эту больницу, я три первых зарплаты отдал главному врачу. Следующие три – начмеду и заведующему отделением. И в течение всего последующего времени своей кипучей деятельности в этом учреждении все заработанные деньги делю между начмедом и заведующим…
Никита остановился, обалдело глядя на него.
– Это что – везде так?
– Никитушка, ты отстал от жизни на много лет. Не ходи по больницам, ручаться могу, не возьмут тебя на работу в стационар. Ты только не обижайся: по одним твоим лыжным ботинкам понятно, что с тебя взять нечего. Попробуй сунуться в поликлинику, там вроде бы дефицит кадров. А в больницах…
Пока шёл от метро к своему дому, в мозгах его расходился туман: задним числом он начинал понимать все необъяснимые события последних недель. Понял, почему главный врач его родной больницы вдруг отказал ему в совместительстве, почему заведующий отделением неожиданно изменил своё отношение к нему. Значит, эта тощая девица, которую он видел тогда в отделе кадров, обещала начальству деньги, самую настоящую взятку. И впервые Никита подумал о своих лыжных ботинках – оказывается, теперь важно, в чём ты ходишь. До сих пор он не задумывался, не придавал значения своей обуви, тем более, что в больнице он ходил в хирургическом костюме и, как все коллеги, в шлёпанцах, а в операционную надевал бахилы… Стало так тошно, что захотелось куда-то спрятаться, сжаться в комок. Это был настоящий тупик. Конечно, поликлиника была в запасе, тем более, что ближайшая находилась в соседнем дворе. Но так обидно после девяти лет обучения заниматься пролежнями и трофическими язвами хроников. Никита был уверен, что способен на большее. Он заставил себя встряхнуться: с чего-то надо начинать, а там ещё посмотрим. Он должен всё объяснить Вере, которая в связи с декретом также была далека от сегодняшних событий и верила, что, в конце концов, он сможет устроиться на работу в стационар.
Но деньги, которые он получил при расчёте, подходили к концу. Даже если он устроится в поликлинику, первую зарплату получит не скоро. На работу надо было устраиваться немедленно, сегодня, сейчас… Но куда? И вдруг Никита вспомнил, что в их доме, в подвале соседней парадной недавно открылось фотоателье «Кодак», которое сразу же стало популярным. Люди несли туда свои фотоплёнки, оставляли на определённое время и потом получали готовые фотографии. Ещё в школьные годы он увлекался фотографией, умело обращался с реактивами. Снимки у него получались очень неплохие, иногда даже эффектные. Мама его хвалила. Ателье работало круглосуточно. Надо попробовать устроиться туда на работу по ночам. По крайней мере – на время, там будет видно. Хозяин ателье очень обрадовался – работников у него не хватало, особенно в ночную смену. Деньги он обещал очень скромные, но всё-таки это были живые деньги. Сегодня Никита должен был выйти на вахту в первый раз.
Он открыл дверь своим ключом. Войдя в прихожую, очень удивился, услышав в комнате спокойный мужской баритон. Вера выскочила к нему навстречу, он ещё больше удивился, встретив её испуганный, растерянный взгляд. Она прижалась к нему и прошептала прямо в ухо.
– Твой отец…
– Что?!
Никита не сразу понял. Не спеша разделся и прошёл в комнату. Из-за стола поднялся седой подтянутый мужчина, среднего возраста, испытующе взглянул на него. Хотел было протянуть ему руку, но вовремя спохватился.
