Татьяна Сергеева
Фристайл. Сборник повестей
И Марина услышала короткие гудки. Кровь бросилась ей в голову. Лицо запылало.
Дежурный через окошко поманил её пальцем. Она подошла. Было стыдно смотреть ему в глаза.
– Вы это… Не огорчайтесь шибко. Это у него адаптационный период. Пройдёт со временем.
Обратная дорога к автобусной остановке показалась ей совсем короткой.
Они сидели рядом на скамеечке в полутьме храма. Прихожане быстро разошлись по своим делам, только несколько человек стояли у свечной лавки, заказывая требы. Отец Михаил знал свой грех – гневливость, боролся с ним всю свою сознательную жизнь. Дома справится с ним, не раздражаться по поводу проделок детей, очередной двойки или замечания в дневнике, помогала Наташа. Достаточно было встретиться с ней взглядом. Но за стенами своей квартиры сдерживаться, порой, бывало трудно… Он мог разгневаться на недоделки и небрежность своих молодых священников, потом укорял себя, что не сдержался, замечание сделал в недопустимо резкой форме, даже извинялся на следующий день. Но сейчас он дал себе волю.
– Я ведь тебе говорил, чтобы ты не спешила, предупреждал… Ты, моя дорогая, не умеешь ни слушать, ни слушаться. Видишь, что получилось…
В первый раз Марина видела своего духовника таким рассерженным. Он даже покраснел от гнева. И смотрел на неё негодующим взглядом. Она откровенно струсила.
– Простите, отец Михаил, я – дура. Самая настоящая дура. Но ведь Вы сами в каждой проповеди говорите: «Друг друга тяготы несите».
Отец Михаил смягчился.
– Это не я говорю, это апостол Павел говорил почти две тысячи лет назад.
– Я больше без Вашего благословления шага не сделаю!
– Так уж и не шагу! – Усмехнулся священник. – И своей головой всегда надо думать и к советам духовника прислушиваться необходимо. – Он помолчал немного и добавил уже почти спокойно. – А Николаю всё равно пиши. Пиши так, словно ничего не произошло, о своём приезде в колонию – ни слова. О своих делах пиши. О книгах, которые читаешь. О погоде, наконец. Пиши обо всё подряд. Я тебя уверяю, что письма твои он читать будет, а там, глядишь, и ответит когда-нибудь.
Вечером Марине позвонила директор детского дома Ольга Сергеевна.
– Ты завтра дежуришь?
– Нет.
– Ты мне очень нужна. Сможешь завтра зайти? Часиков в шесть вечера.
– Конечно смогу, Ольга Сергеевна. Приду обязательно.
– Тогда до завтра.
– До завтра.
Подойдя к дверям её кабинета, она услышала какие-то незнакомые мужские голоса и осторожно постучалась. Кроме Ольги Сергеевны здесь были двое мужчин, один из которых – её новый знакомый, тот самый рыжеволосый юрист Константин Игоревич. Он тоже узнал Марину и улыбнулся ей, приветливо тряхнув рыжей гривой. Другого посетителя она не знала, но, видимо, он был основным собеседником директора детдома. На столе перед Ольгой Сергеевной лежали какие-то бумаги. Она держала наготове простую шариковую ручку, готовясь их подписать.
– Пришла? – Она была явно в приподнятом настроении. – Очень хорошо. – Ольга Сергеевна повернулась к своим гостям, представляя воспитанницу. – Знакомьтесь. Это наша выпускница Марина Найдёнова. Она – медсестра, работает в реанимационном отделении больницы. А это, Мариша, – она улыбнулась, кивнув на своего серьёзного гостя, – наш спонсор. Руководитель самой большой строительной компании в области (Ольга Сергеевна назвала его фамилию и имя отчество, которые Марина тут же забыла) и юрист компании…
– Константин Игоревич.
– Вы знакомы? – Удивилась Ольга Сергеевна.
– Да. Константин Игоревич мне помогал в моих запутанных делах. Я очень ему обязана.
– Бог с Вами, Марина. – Отмахнулся тот. – Я выполнял свою работу.
Ольга Сергеевна продолжила.
– Ты, наверно, знаешь, что наш спонсор строит в городе сразу два больших объекта – Дворец культуры и Дворец спорта. Знаешь ведь?
Марина усмехнулась.
– Знаю, конечно. Мечтаю в Вашем бассейне научиться плавать.
– Ты, Марина, посиди пока, у меня к тебе серьёзный разговор есть.
Марина присела на старенький диванчик у окна.
Гости директора скоро распрощались и ушли. Ольга Сергеевна была чем-то очень обрадована, лицо её так и светилось. Она пересела на диван к Марине. Обняла её за плечи.
– Я хочу кое-что тебе предложить. Ты можешь освободиться от работы на неделю?
– Освободиться? – Марина задумалась. – Без содержания мне, конечно, не дадут: у нас работать некому. Если только взять неделю в счёт отпуска?
– Возьми.
– А что случилось?
– Видишь ли… Этот бизнесмен-строитель решил премировать десять наших лучших воспитанников поездкой в Петербург. В сопровождении двух взрослых. Но поставили обязательное условие, чтобы с детьми ехал кто-то из воспитателей и медицинская сестра. Вот я тебе и предлагаю это место. Как?
Марина потеряла дар речи, потом бросилась целовать Ольгу Сергеевну.
– Оставь, оставь, – отмахивалась та, пытаясь освободиться от её цепких объятий. – Ну, согласна?
– Конечно! Вы даже представить не можете, как мне нужно в Петербург! Мне так нужно! Я просто боялась одна туда ехать, прошлой осенью первый раз за пределы нашего города выехала… Ну, Вы знаете. Я рассказывала. К Кольке Найдёнову в колонию. А он, паразит, даже разговаривать со мной не захотел.
– Я тоже ему писала, он и мне не ответил. Значит, решено. Едешь?
– А Лариса Фёдоровна не обидится?
– У Ларисы Фёдоровны по плану вакцинация детей от энцефалита. Да и вообще… Разве можно детский дом без медсестры оставить? Теперь давай всё спокойно обсудим. С детьми поедет Валентина Георгиевна. Не забыла своего старшего воспитателя?
– Ну, прямо – забыла! Я Валентине Георгиевне по гроб жизни обязана!
– Это точно. Ох, и шкодливая ты была в детстве! И сколько раз она тебя покрывала!
Марина засмеялась
– А голос у неё такой же громогласный?
– А куда он денется? Этим голосом она свою доброту прикрывает. Ну, а в качестве тяжёлой артиллерии сопровождать вас будет этот юрист, которого ты знаешь. Как его зовут, забыла…
– Константин Игоревич…
– Вот, вот. Оказывается, он Петербургский университет заканчивал, в Питере – как рыба в воде. У него на руках будут все договора: на размещение, на питание, на экскурсии, он будет заниматься всем на месте, чтобы нигде никакого прокола не было. Дети-то наши никогда и никуда не выезжали, за ними глаз да глаз нужен, вам с Валентиной Георгиевной и без организационных проблем хлопот хватит. – И тут Ольга Сергеевна лукаво посмотрела на Марину. – А парень-то симпатичный. Как ты считаешь? Или тебе рыжие не нравятся?
– От меня любого цвета мужики шарахаются, – засмеялась Марина. – Мне мой заведующий отделением нравится, хотя он скоро совсем лысым будет. Но то, что Константин Игоревич хороший специалист – это точно. На своём опыте проверила.
– Буду иметь в виду. У меня тут всё время проблемы с договорами возникают. Не знаю, с кем и посоветоваться. Ты только не вздумай с ним поссориться – запрещаю!
Ольга Сергеевна шутливо погрозила пальцем.
Они ещё долго обсуждали предстоящую поездку. У Марины даже голос срывался от возбуждения – она была просто счастлива.
– Я завтра же подам заявление. Только… – она вдруг остановилась на полуслове. – У меня будет возможность?.. Мне очень нужно полдня. Несколько часов. Я должна передать в Театральный музей архив Елены Ивановны, о которой я Вам так много рассказывала. Она завещала.
Ольга Сергеевна посмотрела в план поездки, который лежал перед ней.
– Будет у тебя полдня. Смотри: двенадцатого дети приглашены в Кронштадт в местный детский дом. Ты там будешь не нужна.
Марина поднялась, прощаясь.
– Я ещё к Галке загляну. Давно не видела, соскучилась.
– Так она в изоляторе.
– Что случилось?
– Ничего страшного. Сопли до колен, покашливать начала. Поскольку она у нас кандидат на поездку, то Лариса Федоровна её в изолятор забрала, чтобы в норму привести. Узнает, что ты с ними едешь, сразу выздоровеет.
Время было уже позднее, детский дом постепенно затихал. Гасился свет в игровых комнатах и зажигался в спальнях.
Марина поздоровалась с дежурной няней изолятора, и едва появилась на пороге спальни, как Галка выскочила из постели и повисла у неё на шее.
– Ложись, не бегай босиком. Лариса Федоровна говорит, что у тебя сопли.
– Ага, блин. Но уже лучше. У меня нос уже от платка красный, видишь?
– Не вижу. Здесь темно.
Галка забралась под одеяло и хлопнула по нему ладошкой.
– Посиди со мной.
Марина присела на краешек её постели.
Девочка притихла ненадолго, потом вздохнула.
– Я всё думаю, Марина…
– О чём?
– А ты могла бы быть моей сестрой?
У Марины что-то защекотало в носу, голос дрогнул.
– Наверно…
– Ведь у нас с тобой даже фамилии одинаковые. Мы обе – Найденовы. Давай придумаем, что ты моя сестра.
– Давай.
– И ты будешь забирать меня к себе по выходным?
– Буду. Если дежурить не поставят. Но при одном условии.
– Каком?
– Если ты не будешь говорить «чё» и «блин».
– Я постараюсь. У нас все так говорят.
– А ты не говори.
– Больше не буду.
Марина долго не могла заснуть. Мысли вертелись в голове, сменяя одна другую. Она то и дело включала и выключала свет. И, то ли вслух, то ли про себя разговаривала с Еленой Ивановной, всегда незримо присутствующей в этой квартире.
– Вот, Елена Ивановна… Я, наконец, сделаю всё, что обещала. Я поеду в Ваш город Ленинград, я разыщу этот Театральный музей, и помнить Вас будут не только в этом доме.
Она задремала только под утро и едва не опоздала на работу.
Только в середине дня у неё появилось время поговорить со своим начальником. Дверь в его кабинет, как всегда, была открыта, и Марина вошла с заявлением в руке.
Пётр Васильевич сидел на диване, вытянув вперёд усталые ноги в пляжных шлёпанцах. Он отдежурил сутки и следующий рабочий день подходил к концу. Дежурство было напряжённым. Он почти не покидал операционную. Ночью пришлось трижды давать наркоз на неотложных операциях, рано утром «Скорая» доставила больного прямо на операционный стол с ножом, торчащим в сердце. Операция закончилась, когда в больнице уже был в разгаре новый рабочий день. В самом отделении реанимации были заполнены все койки: четверо больных, прооперированных сегодня ночью, и двое гастарбайтеров, поступивших двумя днями раньше. Все они требовали внимания не только дежурной службы, но и заведующего отделением. Ноги гудели от долгого стояния возле операционного стола, и, вытянув их, Пётр Васильевич вертел стопами, чтобы снять напряжение.
– Ты чего хочешь?
– В отпуск хочу.
– А кто работать будет? Без содержания не отпущу.
– А в счёт очередного? Мне всего неделю надо.
Пётр Васильевич не сразу поднялся с дивана, прошёл, прихрамывая, к своему столу.
– Давай твою бумажку. – Бегло прочитал написанное. – Хитрая ты, Маринка. На майские праздники с выходными все десять дней набегают. Много.
– Зато я летом буду работать.
– Ладно. Бери свой отпуск. – Пётр Васильевич расписался в её заявлении и вернул ей листок. – Чего так вдруг? Замуж собралась, что ли?
Марина засмеялась.
– Меня никто не берёт, я – детдомовская. Мы у мужчин не котируемся.
– Ну, и зря. Я тебя когда-то санитаркой в отделение взял, ни разу не пожалел. Теперь вот медсестрой работаешь – никаких претензий. И вообще я тебе хочу предложение сделать… Не замуж. У меня жена хорошая, а другое. Ты ведь знаешь, что Людмила Владимировна категорически решила на пенсию уходить. Вот мы твою кандидатуру на её должность старшей медсестры обсуждаем очень серьёзно. Ты что про это думаешь?
– Ой, не знаю, Пётр Васильевич… Это так сложно.
– Не кокетничай. Ты её уже сколько раз заменяла? – Марина не ответила, только отвела глаза. – Вот именно. Для тебя сложность только одна: ты у нас правдолюб детдомовский. Чуть что – сразу на абордаж бросаешься. Чего опять с сестрой-хозяйкой поругалась? Жаловалась на тебя нынче.
– Так у неё льда зимой не выпросишь. Говорю днём: «Смирнову надо постель поменять». А она в ответ: «Положено вечером перестилать. Вечером постель и выдам». А что больной до вечера будет мокрым лежать, ей дела нет.
– Ладно. Тут ты права. Я скажу ей, чтобы тебя слушалась.
– Не надо. Сама разберусь.
– А чего с экономисткой повздорила?
– Так она собирается у нас полставки санитарки в приёмное отделение забрать.
– Первый раз слышу.
– Видите – опять за Вашей спиной. Летом, когда Вы были в отпуске, а я Людмилу Владимировну замещала, отдала полставки медсестры в нейрохирургию. Сделает сначала, а потом Вам ничего не остаётся, как приказ подписывать… Ненавижу это её любимое: «Я вам плачу, я вам плачу». Как будто она нам зарплату из своего кармана платит.
– Ладно. Завтра пойду с главным разбираться. Но ты всё-таки веди себя потише на хоздворе. Спокойнее надо, так быстрее результата добьёшься. Станешь старшей – надо будет не только в своём отделении заниматься разборками, но и с администрацией больницы ладить. А там надо всегда между Сциллой и Харибдой проскакивать.
– Между кем и кем? – Не поняла Марина.
Пётр Васильевич с сожалением посмотрел на неё.
– Хорошая ты девка, Маринка, ловкая, работящая, и очень даже неглупая. Но дремучая, как Маугли.
Марина покраснела. Даже уши запылали.
– Ты про Одиссея что-нибудь слышала? Мифы древней Греции в начальной школе проходят. Неужто забыла? Перечитай. Очень интересно.
Пётр Васильевич встал из-за стола, обнял Марину за плечи.
– Ладно, не обижайся. Обиделась? – И констатировал. – Обиделась. Ну, будет. Я сегодня устал, прости. Тоже заносит иногда. Про новую должность подумай. А всё-таки: чего с отпуском-то заспешила?
– Меня попросили детдомовских детей сопровождать в Петербург.
Обижаться долго на своего заведующего Марина не могла. Она вообще не умела обижаться надолго.
– Ну, повезло тебе. Можно я тебе, как дочери, совет дам? В Петербург надо ехать не стерильной. Подготовиться надо. Покопайся в Интернете, почитай о самом городе, о Павловске, о Петергофе, куда там вас ещё повезут… Я несколько раз в этом потрясающем городе был и ещё собираюсь туда поехать. А когда вернёшься, до работы не допущу, пока не отчитаешься, что нового узнала, что увидела. Поняла?
Марина усмехнулась.
– Поняла.
– То-то…
Но к совету Петра Васильевича Марина отнеслась серьезно: не один час просидела за компьютером, читая о городе, в который так давно мечтала попасть. Теперь она знала, чем отличается Петергоф от Царского села, и уверенно отличала Исаакиевский собор от Казанского. Но этот город был тесно связан с императорским домом, и в этом была самая большая загвоздка. Историю Марина знала в пределах школьной программы: весьма приблизительно. В императорах всегда путалась. С царями Александрами в конце концов получилась схема довольно примитивная: Александр 1 воевал с Наполеоном, Александр 11 отменил Крепостное право и был убит, а Александр 111 был отцом последнего императора Николая 11. Ну, а с императрицами вообще была проблема. И Александр Фёдоровн, и Марий Фёдоровн было по две, с разбегу запомнить, которая из них была женой того или другого императора было непросто. Великих князей вообще пришлось отложить на потом. Но в результате этого довольно беглого изучения Петербурга Марина почувствовала, что в ней вяло зашевелилось любопытство к истории. Она очень удивилась своему открытию: оказывается, история может быть интересной. Во всяком случае, в дальнюю дорогу Марина отправилась достаточно подготовленной.
Поездка в Петербург получилась потрясающей. Дети, которые никогда не покидали родного города, вдруг отправились в такое далёкое фантастическое путешествие! В купейном вагоне! Опытная Валентина Георгиевна предусмотрела все дорожные нюансы: места в трёх купе, отведённых для детдомовцев, были ещё дома распределены по возрастам и половому признаку. Старшие мальчики и девочки – на верхних полках, Марина, младшие девчонки и она сама – внизу. Константин Игоревич, с которым Марина едва успела поздороваться, ехал по собственному билету и занимал место в каком-то дальнем купе. Он вежливо, но настойчиво попросил Валентину Георгиевну и Марину называть себя только по имени, без отчества, но для детей остался официальным лицом, хотя весёлым и компанейским.
Ехали весело и так шумно, что у Валентины Георгиевны терпение, наконец, лопнуло. Это была женщиной средних лет, имеющая довольно пышные формы, миловидную внешность и зычный голос, который профессионально использовала по назначению. Хорошо понимая своих воспитанников, старший воспитатель детского дома довольно долго терпела, но, когда возбуждённые вопли и ликующий визг достигли своего апогея, а недовольные пассажиры стали делать детям замечания, прозвучал её неподражаемый голос.
– Успокоились все немедленно! Разойдитесь по своим купе, сядьте и выключите звук!
В этот момент, весьма кстати, в дальнем конце вагона замаячили рыжие кудри Константина Игоревича.
– Нас ждут обедать, – весело сказал он. – В ресторане всё готово.
Только с наступлением сумерек дети, наконец, угомонились. Расползлись по купе и по своим полкам, и в вагоне наступила тишина.
Марине спать не хотелось – мысли сменяли одна другую. Поездка была очень ответственной. Во-первых, она отвечала за здоровье детей. А во-вторых… В её дорожной сумке лежала папка с фотографиями Елены Ивановны Бахтиной. И её большой портрет, снятый дома со стены. Как успеть передать эти снимки в музей? Кому? Где она будет искать его в огромном незнакомом городе, этот Театральный музей?
В купе было душно и тихо. Рядом сонно посапывала Валентина Георгиевна. Мальчишек на верхних полках не было слышно. Марина надела шлёпанцы и вышла в коридор, в котором горел только дежурный свет. Возле тёмного окна, в котором изредка вспыхивали, пролетая мимо, станционные фонари, сидя на узком откидном стуле, читал какую-то книгу Фёдор.
– Глаза испортишь, – села напротив него Марина. – Что ты так увлечённо читаешь?
– У меня ЕГЭ по литературе через две недели. Ничего не успеваю.
– Зачем тебе литература? – Удивилась Марина. – Ты в какой институт собираешься поступать?
– В театральный.
– В театральный? – Ну, ты даёшь!
– Наталья Владимировна сказала, что у меня есть шансы поступить. Обещала меня подготовить и по актёрскому мастерству и вообще… Я ведь очень мало знаю. Толком ни одного театрального спектакля не видел, только по телевизору. Наталья Владимировна мне целый список специальной литературы дала. Я всю зиму книги по искусству читал. Спектакли по Интернету смотрел, и классические, и современные. Целину поднимал. – И он постучал себя по лбу.
– А в каком городе ты хочешь учиться?
– Собирался в Екатеринбурге поступать. А вот теперь думаю, может быть, в Петербурге рискнуть?
Они поговорили ещё немного и разошлись по своим купе.
– Вот, – подумала Марина, засыпая, – Фёдор «целину поднимал» целый год. А я? Когда я-то начну свою «целину» поднимать? Как жаль, что нет больше Елены Ивановны, как бы я теперь её слушала… Самой-то мне не справиться. Так, наверно, Маугли и останусь.
Тяжело вздохнув, она, уже засыпая, вдруг вспомнила.
– А про Сциллу и Харибду так и не прочитала. Надо будет у Галки спросить.
Благодаря Константину никаких организационных проблем не возникало. Спонсор арендовал для детдомовцев небольшой хостел в самом центре города. В комнатах было чисто, уютно, двухэтажные кровати были застланы новым бельём. На небольшом кухонном столе стоял электрический чайник с чашками для всей компании, а на стене висел плоский телевизор. Марине здесь очень понравилось. В чистые большие окна можно было смотреть на Невский проспект, по которому гуляли толпы людей. Город готовился к празднику Победы, украшался флагами. Стояла хорошая ясная погода, на улице допоздна было светло. Марина, не смотря на усталость, не отходила от окна до тех пор, пока на Невском проспекте не зажигались фонари.
Спонсоры придумали и продумали прекрасную программу экскурсий, интересных детям разного возраста. Детский дом премировал поездкой отличников разных классов, и, хотя ребят было всего десять, хлопот с ними хватало. Марина с самого утра не выпускала руки Галины, которая требовала постоянного внимания. Рот у неё не закрывался ни на минуту, восторженные вопли от увиденного сменялись пространными рассказами о недавних событиях в классе. Она задавала Марине какой-нибудь вопрос, тут же сама на него отвечала и без паузы переключалась на совершенно другую тему. К тому же Галка обладала патологически зорким зрением и постоянно находила что-то у себя под ногами.
– Ну, блин! – Радостно кричала она, поднимая с земли пятидесятикопеечную монетку и прятала её в глубокий карман брючек. В тот самый карман, в котором Марина утром обнаружила большую дырку.
Через несколько минут она находила потерянную кем-то дешёвую шариковую ручку, измятый девчоночий бантик, а в Петергофе извлекла из-под садовой скамейки выброшенный кем-то сачок для бабочек. Колпак сачка был разорван в клочья, проволочное кольцо, на которое он был натянут, деформировано, но остатки марли на нём были ярко розового цвета, который, видимо, и пленил Галку. Она вцепилась в него мёртвой хваткой и все три часа прогулки по парку так и не выпустила его из рук.
– Пожалуйста, Галчонок, брось его! – Взмолилась Марина. – Ну, что ты нас позоришь! Домой приедем, я тебе два таких сачка куплю, если в детдоме нет.
– В детдоме есть! – Парировала девочка. – Только там все сачки жёлтые и зелёные, а этот – красный!
Марина поначалу смеялась, потом злилась, а потом просто перестала обращать внимание на этот дурацкий сачок.
Дети постарше вели себя более спокойно, хотя вечером долго не расходились по комнатам, шумно обсуждая увиденное. Если кто-то из них начинал слишком громко вопить от восторга или хохотать на грани истерики, тут же раздавался окрик Валентины Георгиевны.
– Олег! Выключи звук! Я кому сказала, Света, сделай звук потише!
Только поздним светлым вечером, когда дети угомонились, Валентина Георгиевна и Марина, наконец, смогли заняться поисками Театрального музея на карте Петербурга. Но города они совсем не знали. Плохо понимали, где находится их хостел, и потому эти поиски забуксовали.
– И чего ищем?
Над склонёнными над картой женскими головами зависла долговязая тень Константина.
– Театральный музей… – пояснила Валентина Георгиевна.
Он удивился.
– Театральный музей?
– Да. Мне туда нужно. – Кивнула Марина. – Очень. – И добавила, почти извиняясь. – По делу.
– Его искать нечего. Вот здесь – мы. А вот здесь – музей. Это в пятнадцати минутах ходу. Когда ты хочешь туда пойти? Я могу проводить.
– Завтра. Вы поедете с детьми в Кронштадт, а меня Валентина Георгиевна отпускает… По личным делам.
– Вот как… _ Константин на минуту задумался. – Тогда у меня есть предложение. В городе светло, «белые» ночи на подходе. Если вы не очень устали, то мы можем прогуляться до самого Театрального музея. Я дорогу покажу, чтобы ты завтра не блуждала. Заодно и ночной Петербург увидите, очень красивый город в это время.
– Ой, нет…– замахала руками Валентина Георгиевна. – Я – пас. Ноги отваливаются. Срочно ложусь спать.
– А я с удовольствием. Я ведь привыкла работать по ночам. Ноги тренированные. Я буду готова через три минуты.
– Я тоже. – Засмеялся Константин.
Они, не торопясь, шагали по Невскому проспекту. Ещё не зажглись фонари, светлый сумрак сгущался над городом. Царила несвойственная Петербургу весенняя благодать, и, пользуясь этим, народ высыпал на улицу. Навстречу шли весёлые компании молодёжи, степенно прогуливались пенсионеры, галдели на разных языках группы иностранцев.
– Может быть, расскажешь, зачем тебе нужно в Театральный музей? Ты так интересуешься театром?
Марина отмахнулась.
– Ну, что ты! Откуда я могу что-то знать о театре? Ты помнишь фамилию старушки, которая мне дарственную на квартиру оформила? Её звали Елена Ивановна Бахтина…
– Да, вспоминаю – Бахтина…
– Она была балериной Кировского театра. Перед самой войной солисткой стала. Только одну премьеру и станцевала. Театр эвакуировали в Молотов. Она во фронтовой бригаде участвовала. Во время одного выступления бомбёжка началась, Елена Ивановна была тяжело ранена. Чуть ноги не лишилась. Вся жизнь полетела в тартарары…
– Я понимаю.
– Ну, вот. У неё много осталось всяких фотографий, и театральных, и фронтовых. Она завещала мне, она очень просила меня передать их в этот музей. Я просто счастлива, что теперь могу это сделать для неё.
Миновав сквер с памятником Екатерине Великой, обогнув Александринский театр, они остановились перед тяжёлой дверью Театрального музея.
– Ну, что – запомнила дорогу?
– Издеваешься? Что тут запоминать? Совсем близко. Хотя мы с Валентиной Георгиевной искали бы его по карте до утра.
– Иди сюда.
Константин сжал её слегка озябшие пальцы и повлёк за собой за угол дома.
– Смотри! Нравится улица?
– Очень красивая. Я даже не представляла, что бывают такие улицы.
– В Петербурге всё бывает. Это улица Зодчего Росси. Был такой итальянский архитектор в девятнадцатом веке. Много строил в Петербурге. По его проекту и эта удивительная улица создавалась. Прямо за Театральным музеем, в этом длинном здании с колоннами находится знаменитое хореографическое училище, в котором одиннадцать лет занималась будущая солистка Кировского театра Елена Бахтина.
Сумерки опустились на Петербург, и сразу похолодало. На Невском проспекте зажглись фонари. Марина и Константин заметно ускорили шаг. Неожиданно он развернул её к себе и затянул повыше молнию на её куртке.
– Зачем нам здесь больная медсестра?
Марина смутилась и покраснела.
– Скажи, Костя, – попыталась она скрыть своё смущение. – А как ты в храм попал? Прихожан бесплатно консультируешь. Ты что – такой бескорыстный?
Он засмеялся.
– У меня очень приличная ставка в юридической консультации. Если участвую в судебном процессе, получаю гонорар. Так что не бедствую. Ну, а в храме… Консультирую я раз в неделю, и не всех желающих подряд, а только тех, кто на это получил благословение отца Михаила. Это обычно люди малоимущие, которые не могут оплачивать дорогие юридические консультации. Таких совсем немного. В храме дело в вере, а не в бескорыстии.
Марина даже развернулась к нему.
– Ты веришь в Бога?
Он засмеялся.
– У меня не было выбора, я вырос в православной семье. В раннем детстве жил в одной комнате с бабушкой и просыпался под её утренние молитвы. Мой прадед звонарём в нашем храме служил, дед был дьяконом, на фронте погиб. Мама с детства в церковном хоре пела, сейчас регент у отца Михаила, а отец – директор православной гимназии в нашем городе…
– А я в храм прихожу, только если с отцом Михаилом надо посоветоваться. У меня кроме него и матушки Натальи советчиков нет.
– А ты подумай, кто тебе этих советчиков послал? И когда? Отец Михаил в твоей жизни появился, когда ты была в полном отчаянии. Сама нам с Валентиной Георгиевной вчера рассказывала. Вот и подумай, к кому ты в храм за советом приходишь – к священнику или тому, кто через него тебе помогает…
В хостеле горел только дежурный свет в прихожей. Спать не хотелось. Они прикрыли двери в комнаты и уселись на кухне пить чай.
– Костя, – задумчиво произнесла Марина. – Ты поможешь мне оформить опекунство на Галку?
Он не удивился, только спросил.
– Ты хорошо подумала?
Марина засмеялась.
– Вы что – сговорились? Сказала директору детдома – в ответ: «Ты хорошо подумала?», матушке Наталье – опять: «Ты хорошо подумала?», пришла за благословением к отцу Михаилу – тот же вопрос. И ты туда же. Я похожа на ненормальную?
Константин засмеялся.
– Нет, конечно. Просто все вас с Галкой любят и боятся за вас обеих.
– Не надо ничего бояться. Я приняла решение, оно, может быть, самое обдуманное в моей жизни. Пока я не попала к Елене Ивановне, я не знала, что такое близкий человек, что такое своя крыша над головой. Я хочу, чтобы у Галки был свой дом и родной человек рядом. Я теперь старшей медсестрой буду работать, это дневная работа, по вечерам и выходным всегда дома. Я всё для неё сделаю. Она умненькая девочка, умнее меня. И знает уже сейчас намного больше меня. Недавно про Сциллу и Харибду так интересно рассказывала, я заслушалась. Я переведу её учиться в православную гимназию, а летом в православный лагерь будет ездить. Понимаешь, когда я пришла к Елене Ивановне, я говорила « чё» и свистела при каждом удобном случае…
– Свистела?
– Ну, да. Вот так. – И она тихонько присвистнула. – Любая моя эмоция сопровождалась свистом. Теперь я понимаю, в какой ужас приходила моя старушка. Вот. И я не хочу, чтобы Галка говорила это «чё» и «блин». Я не о словах говорю. Понимаешь?
– Понимаю.
– Я, конечно, кроме этого мало, что могу ей дать, я так мало знаю…
Марина вздохнула и, не улыбнувшись, добавила.
– Наталья Владимировна сказала, что так какой-то древний философ сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю»…
– Это Сократ сказал. Но его фраза имеет продолжение: «Я знаю, что я ничего не знаю, но некоторые не знают даже этого». Может быть, это тебя утешит?
– Ты смеёшься, а я серьёзно. – Марина помолчала. – Ты мне поможешь? Я узнавала – мне будет очень трудно оформить опекунство: я Галке – не родственница и у меня нет мужа. Но ты – единственный человек, который может мне помочь.
– Конечно, я вам помогу. Обязательно. – Костя подчеркнул это «вам».
Посещение Театрального музея, которого Марина так боялась и к которому так готовилась, прошло довольно буднично. От него осталось только чувство глубокой грусти и разочарования. Ни выдающихся русских актёров и режиссёров, ни истории театра, а тем более, балета Марина не знала. Портреты знаменитостей на неё не произвели никакого впечатления. Она терпеливо прождала не менее получаса, когда к ней выйдет кто-нибудь из сотрудников отдела рукописей, куда её направили из администрации. К ней подошла пожилая озабоченная особа и представилась Ларисой Олеговной. Разговаривая с Мариной, она смотрела поверх её головы.
– Бахтина? – Переспросила сотрудница музея удивлённо. – Елена Бахтина, солистка? Что-то мне такая фамилия не встречалась. Сейчас посмотрим.
Она подошла к компьютеру, стоявшему на маленьком столике в глубине зала. Марина, как тень, последовала за ней.
Лариса Олеговна нашла какой-то сайт, полистала его страницы.
– Надо же, нашла. Есть. Елена Бахтина. Она дебютировала перед самой войной в «Спящей красавице». Смотрите.
– Я знаю эти снимки.
– Вы именно такие хотели отдать? Но у нас много фотографий с этого спектакля.
– Нет. У меня – военные фотографии. С концертов фронтовой бригады.
Лариса Олеговна впервые с интересом посмотрела на Марину.
– Вот как? Здесь написано, что она погибла во время концерта на Ленинградском фронте.
– Это неправда. Елена Ивановна была только тяжело ранена. Она умерла три года назад.
– Это мы, конечно, исправим. Вы её родственница?
– Нет. Я была её сиделкой. У Елены Ивановны не было родственников.
Папку с фронтовыми снимками Лариса Олеговна рассматривала уже в своём отделе. Она отобрала несколько особенно выразительных фотографий. Портрет Елены Ивановны вернула.
