Татьяна Сергеева
Фристайл. Сборник повестей
Никита одним открытым глазом увидел только широкую спину «Червяка», который быстро просочился между рядами аудитории и исчез где-то в дверях. Никита попытался опять задремать, но вернулась Вера с пирожками. Она протянула ему обещанных два с ливером.
– А ты?
– Уже.
Вера опустилась на своё место, жалобно скрипнуло качающееся под ней кресло. И вдруг она спросила.
– Ты что успел конспект почитать?
– Какой конспект?
Вера обмерла.
– Моя тетрадь… Пропала моя тетрадь…
Никита окончательно проснулся.
– Ты точно не убирала её в свой «дипломат»?
Он спросил, но ответ знал наперёд. Никита не видел, чтобы Вера, уходя за пирожками, убрала свои конспекты в кейс.
Она побледнела.
–И ты не видел, кто её украл?
–Нет…
И тут Никита вспомнил широкую спину Борьки Семёнова.
– Подожди… Я, кажется, знаю, кто это!
Сон как рукой сняло. Он вскочил и, расталкивая возвращающихся с перерыва однокурсников, вылетел в коридор. И тут же налетел на «Червяка». Но тот, увидев разъярённое лицо Никиты, быстро сообразил, что к чему, и рванул от него по опустевшему коридору. Никита бегал хорошо и быстро его догнал. Но «Червяк» успел заскочить в туалет и громко захлопнуть задвижку в кабинке.
– Ты мне на фиг сдался! – Рявкнул Никита, на всякий случай, дёрнув дверь. – Отдай Верины конспекты.
– Какие конспекты? – Услышал он в ответ притворно-невинный голос «Червяка».
– Хорош придуриваться! Верни тетрадь и сиди в клозете, хоть до утра. Иначе я сейчас сломаю сначала дверь, а потом – тебе шею…
Последовала достаточно долгая пауза, затем послышался тяжёлый вздох.
– А если я верну тетрадь, ты драться не будешь?
– Очень ты мне нужен! Мне Веру жалко… Человек трудится, а ты – дармоед…
– Ладно, ладно… – Щёлкнули замки новенького дорогого кейса неудачливого похитителя чужих знаний. – Держи!
Под дверью кабинки была довольно большая щель. Никита увидел коричневую обложку Вериной тетради и выхватил её из холёной руки «Червяка».
– Хоть бы «спасибо» сказал! – Совсем неожиданно услышал он. Эта потрясающая наглость его рассмешила.
Никита успел вбежать в аудиторию за спиной входящего профессора.
Он протиснулся мимо товарищей и плюхнулся на своё место. Неожиданно звонко стукнуло откидное сиденье. Профессор не удержался и съязвил.
– Ну, Быстров, Вы уселись? Можно начинать лекцию?
– Извините… – Только и успел буркнуть он, положив на колени расстроенной Вере её заветную тетрадь. Он получил такой восхитительный благодарный взгляд!
Семейство тёти Наташи о Никите не забывало. Лерка, как внимательная сестра, часто прибегала к нему с разными вкусностями от своей мамы – то с бесподобными пирожками (это вам не пирожки с «алебастром» в институтской столовой!) или даже с тортом на какой-нибудь праздник. Однажды, обнаружив на вешалке заношенную до невозможности куртку Никиты, пришла в ужас, тут же постирала её в старенькой стиральной машине (маминой!), и теперь, изредка появляясь у Никиты, пристально разглядывала его верхнюю одежду и ругала за неряшество. Это был крупный его недостаток: на работе он был образцом аккуратности, но дома… Живя один, он не задумывался куда бросить джемпер или рубашку, и по утрам, бывало, долго искал свои носки. За это его ещё в детстве всегда ругала мама. Но как-то незаметно получилось, что Вера сменила его подругу детства и теперь, когда у неё появилось время по вечерам, сама бдительно следила за чистотой его вещей и ворчала по поводу аккуратности. На курсе их давно поженили. Сначала их дуэт бросался в глаза. Но потом однокурсникам надоело хихикать и понимающе улыбаться им вслед, и на них перестали обращать внимание. Теперь, когда у Никиты выпадал свободный от работы вечер, Вера подолгу у него задерживалась. Они вместе ужинали, приготовив еду на скорую руку, занимались, писали истории больных, которых курировали на занятиях, и проверяли эти записи друг у друга. Конечно, сохранять дистанцию при такой близости было очень непросто. Никита часто отвлекался: вдруг возникало непреодолимое желание схватить Веру в охапку, прижать к себе, спрятать лицо в её пушистых волосах и – да! да! да! утащить её на свой диван за перегородку. Иногда он встречал её растерянный вопросительный взгляд и ему начинало казаться, что она чувствует тоже самое… Но ничего подобного не происходило – каждый вечер заканчивался по одному и тому же сценарию: спохватившись, что уже слишком поздно, они бежали в общежитие, куда Вера прорывалась почти со скандалом и непременным выговором от дежурной вахтёрши – какой-нибудь тёти Маши или тёти Клавы. Никита, нехотя, возвращался домой в пустую квартиру. И не однажды у него возникал вопрос: почему Вера ни взглядом, ни жестом не помогает ему сделать первый шаг к сближению? Его мучили и ревнивые вопросы: может быть у неё кто-то есть помимо него, Никиты? Но она слишком искренний, честный человек, она не смогла бы притворяться. Да и зачем, собственно? И он давал себе очередное честное слово, что в первый же вечер вот здесь, в этой комнате, он, наконец, с ней объяснится. Но почему-то ничего не получалось – следующий вечер проходил также, как и предыдущий. Но, наконец, выругав себя в душе за трусость, Никита решился.
Вера взглянула на часы и охнула.
– Как поздно… Опять на вахте будет скандал. Одеваемся и бежим!
Она заторопилась в прихожую, но Никита не сдвинулся с места.
– Ну, что ты стоишь? Идём!
– Куда?
– Никита, кончай придуриваться! Нашёл время…
Он спокойно пожал плечами, вернул её пальто на вешалку.
– Мы никуда не пойдём, подружка… Хватит.
Он обнял её за плечи и повлёк обратно в комнату. Сразу за перегородку. Насильно усадил на диван, притянул к себе. Вера было дёрнулась, но притихла.
– Ты больше не живёшь в общежитии. Мы больше не будем прибегать туда по ночам. У нас с тобой есть свой дом. Завтра ты переедешь ко мне.
– Ты с ума сошёл! Что я скажу родителям?!
– Скажешь, что вышла за меня замуж. Каждая девушка рано или поздно выходит замуж.
– Вообще-то я им о тебе писала. И рассказывала, когда приезжала домой на каникулах. Ну, о том, что мы с тобой близкие друзья…
– Мы найдём время и съездим к ним. Или пригласим к себе. Сосед, уезжая, всегда мне говорит, что при острой необходимости его комнатой можно воспользоваться. У меня есть его ключи. Разве это не острая необходимость – поселить на время в его комнате твоих родителей?
Вера отстранилась, с подозрением взглянула на своего потенциального мужа.
–Это почему так вдруг?.. Мы рядом столько лет…
Никита усмехнулся.
– Конечно, я долго раскачивался… Это ведь не раз плюнуть – сделать предложение такой девушке, как ты…
– Ладно, не подлизывайся…
Вера уткнулась лицом в его грудь.
– Обычно в такие моменты мужики что-то про любовь говорят…
– Да? У тебя есть опыт? Ну-ка, расскажи…
Он пошутил, но Вера почему-то дёрнулась и отстранилась. Никита ещё крепче прижал её к себе.
– Ну, что такое? Ну-ка, посмотри на меня! Что случилось?
А Вера вдруг всхлипнула и, отвернувшись, произнесла изменившимся голосом.
– Да, Никита, да…
–Что «да»? – Совсем растерялся он.
–Ты угадал – у меня есть опыт… У меня было…
У неё было! Конечно, что-то больно царапнуло в груди. Он растерялся, но по-прежнему крепко прижимал её к себе. Вера испуганно посмотрела на него. Никите стало стыдно. Он сам что – святой, что ли? Был и у него опыт. Был. Одна Ангелина чего стоит! И что, теперь это надо обсуждать с Верой? Ну уж нет!
И вдруг сказал так твёрдо, что сам себе удивился.
– Значит – «было»? И когда? Вчера? Слушай меня внимательно, потому что мы обсуждаем эту тему в первый и в последний раз. То, что было у нас вчера, к нам с тобой отношения не имеет. У нас с тобой есть только сегодня и завтра! Поняла?
Вера всхлипнула.
– Поняла…
Никита вздохнул с облегчением
– Ну, и прекрасно. Давай- ка ложиться спать. Поздно уже, завтра лекцию проспим. Я пошёл в ванную, а ты раздевайся и ложись. Постель в диване. В шкафу возьми мою чистую рубашку, это тебе будет вместо пижамы.
Когда всё случилось, они ещё долго лежали неподвижно, крепко держась за руки.
– Нам будет очень непросто, Верунчик, пока мы не встанем на ноги… Нам ещё два года учиться, потом – год интернатуры. Но мы ведь справимся?
– А разве нам было легко все эти годы?
– Разница в том, что до сих пор я отвечал только за себя, а сейчас нужно будет отвечать за тебя тоже. Ты не сбежишь от меня, если будет совсем тошно?
– Не сбегу, если ты не будешь разбрасывать по всей квартире свои грязные носки. А ты от меня не устанешь?
– Устану, конечно, если ты и дальше собираешься оставаться такой же занудой.
На следующий день Вера выписалась из общежития и переехала к Никите. В первый же свободный вечер, когда ему не надо было бежать на дежурство, они пошли в ЗАГС и подали заявление. Ни о каком Дворце бракосочетания не могло быть и речи – денег было в обрез, свадьбу решили отметить дома в узком кругу, и на курсе особенно по этому поводу не распространяться. Дата регистрации была назначена на осень. Верины родители приехали к ним летом, на несколько дней расположились в комнате соседа. Тесть, Глеб Иванович быстро нашёл с Никитой общий язык, уговаривал после интернатуры (Никита решил после окончания института получать специальность травматолога, а Вера – акушер-гинеколога) переехать в их небольшой городок, устроиться работать в Центральную районную больницу, ЦРБ, где врачей всегда не хватает. Всем жителям города известно, что работают там, в основном, древние пенсионеры в компании с алкоголиками, поэтому двум молодым специалистам главный врач будет очень рад. Никита только отшучивался, посмеивался. Всерьёз об отъезде из любимого города он даже не задумывался. Тёща, Надежда Игнатьевна поглядывала на него со скрытым недоверием, задавала какие-то осторожные необязательные вопросы. Никита не обижался. Он вспоминал маму: наверно, она вела бы себя также, присматриваясь к Вере и оценивая её чисто по-женски.
Итак, теперь Никита словно раздвоился, теперь их было двое.
А ещё кроме Веры у него был настоящий друг, армейский товарищ Михаил. В архитектурный институт он поступил без проблем. Даже все специальные творческие экзамены сдал на пятёрки, учился заочно, и работал в той же реставрационной мастерской. Конечно, из-за своей бесконечной занятости они встречались редко, но сознание того, что Мишка в его жизни навсегда, делало Никиту намного сильнее.
И вдруг с Мишкой произошла одна весьма знаменательная история. Лера в прошлом году окончила институт Культуры и поступила в аспирантуру, как понял Никита, на искусствоведческое отделение, специализировалась на русской архитектуре. Так что рядом с Никитой теперь были два будущих специалиста по архитектуре. И надо же было случиться такому – эти два потенциальных знатока оказались за одним письменным столом в читалке института архитектуры. Михаил готовился к какому-то зачёту, а Лера в поисках какого-то материала для своей научной работы специально приехала в его институт. И они зацепились друг за друга… Никита был этим очень доволен. Тётя Наташа при редких встречах осторожно наводила справки о Мише – что он за человек, надёжен ли… Ну, и что он мог сказать о своём лучшем друге?! В конце концов, тётя Наташа успокоилась и перестала задавать ненужные вопросы. Михаил подружился с отцом Леры, который относился к нему с большим уважением, и Лерин дом постепенно стал для него вторым домом после комнаты Никиты, где его принимали не как гостя, а как близкого человека.
Весной Никите исполнилось двадцать пять лет. Это, конечно, дата… Михаил подарил ему потрясающее подарочное издание книги о Чарли Чаплине, засмеялся.
– Помнишь, как ты в армии хотел заняться киноведением? Вот тебе эта книга для начала.
Никита только головой покачал от восторга. Осторожно положил фолиант на стеллаж.
– Мы её с Верой потом изучим. Вот только сдадим сессию.
В этот памятный день у него в доме собралась очень любопытная компания. Они с Верой – это раз, Михаил и Лера – два, а третья пара была в их обществе впервые, пара довольно неожиданная, надо сказать. Это была Ольга Климова и знаменитый Борис Семёнов, которого на младших курсах звали «Червяк». Об Ольге разговор особый. С ней было весело, она всё время что-то придумывала и сочиняла. На курсе очень хорошо помнили её проделку, когда года три назад она позвонила на вахту общежития, якобы из деканата, с официальной просьбой сообщить заинтересованным лицам, что экзамен, назначенный на пятницу (то есть через три дня) будет проведён завтра. Все однокурсники, проживающие в общежитии, провели ночь в панической зубрёжке. Утром с красными глазами заявились на кафедру, где преподаватели встретили своих студентов в полном недоумении. Ольгу, конечно, быстро вычислили. Пришлось ей громогласно извиняться и уверять всех, что такое больше не повториться. Ну, а с Борисом их столкнула очередная его выходка ещё на втором курсе. Их группа тогда готовилась сдавать зачёт по анатомии по топографии мышц. В зале анатомички на столах лежали несколько мумифицированных трупов с препарированными мышцами. Именно на этих препаратах надо было сдавать зачёт преподавателю. Из-за большого количества желающих потренироваться днём подойти к этим столам было невозможно. Особенно усердные студенты приезжали в анатомичку утром до начала занятий. К ним относилась и Ольга. В тот день она приехала в институт совсем рано, в анатомичке свет был потушен, она зажгла слабый дежурный светильник (основное освещение, очевидно, было отключено), надела медицинский халат, шапочку и подошла к ближайшему столу с мумией, которая почему-то была покрыта с головой чистой белой простыней. Ольга удивилась и сдёрнула её. И встретилась с весёлым взглядом и лучезарной улыбкой лежащего на столе Борьки Семёнова. Это он решил так пошутить над своими однокурсниками – пришёл раньше всех, принёс из дома две накрахмаленных простыни. Одну постелил на чистый свободный стол, другой накрылся. И стал ждать. Надо же было первой появиться Ольге. Она завизжала, и у неё началась настоящая истерика. Борька испугался, соскочил со стола, начал извиняться и просить прощения. Она с силой оттолкнула его так, что он едва удержался на ногах, и убежала. Два года Ольга с ним не разговаривала, не замечала, обходила стороной.
От курса к курсу однокашники Никиты взрослели и умнели. Кто-то делал доклады на занятиях студенческого научного общества, кто-то бесплатно поддежуривал в какой-нибудь институтской клинике, чтобы понять, правильно ли выбрана будущая специальность. Ну, конечно, не обошлось и без потерь: были те, кто сам ушёл из института, поняв вовремя, что это не его стезя, а кого-то «ушли» за хроническую неуспеваемость. Борис остался в институте, из последних сил удерживаясь на плаву. Его давным-давно перестали называть «Червяком», он посерьёзнел и про свою давнюю клоунаду на лекциях забыл. Но медицинские науки по-прежнему осваивал с трудом. И Ольга, на пятом курсе на экзамене по терапии, наконец, отомстила ему за давнее унижение.
Экзамен в тот день принимала в своём кабинете пожилая профессорша, надо сказать, довольно ядовитая дама. Экзаменационный билет состоял из двух частей: теоретической, где надо было описать указанное заболевание со всеми симптомами и необходимыми обследованиями, а во второй части – выписать рецепты на препараты для лечения этого заболевания. Когда в кабинете профессорши оказался Борис, сконцентрировавшись из последних сил, он что-то пролепетал по первой части билета, но с рецептами увяз по горло. Семёнов названия нужных препаратов знал очень приблизительно, а дозировки лекарств в его мозгу вообще не задержались. Всё-таки что-то такое он изобразил на бумаге и неуверенно протянул экзаменаторше. Она бросила беглый взгляд на его писанину и поморщилась. В это время на её столе зазвонил телефон – её срочно вызывал ректор. Она поднялась и, направляясь к двери, произнесла:
– В вашей писульке я ничего не поняла. Напишите «Леге артис» (сие выражение по латыни означает «По всем правилам искусства»).
Но Борис латинских выражений не знал, как и многого другого. Он решил, что это какой-то препарат, и едва за профессоршей закрылась дверь, с вытаращенными глазами, выскочил в коридор, где в нетерпении толпились его однокурсники.
– Ребята! Доза «Леге артис»?!
Единственный человек, который сразу понял, в чём дело, была Ольга Климова, которая, не моргнув глазом, выпалила.
– Ноль пять…
Борис удивлённо взглянул на неё, благодарно кивнул и исчез за дверью.
Экзаменаторша вскоре вернулась. Внимательно вглядевшись в Борькину писанину, высоко подняла брови, хмыкнула и вернула ему листок.
– Ладно. Теперь напишите рецепт на «Дум спиро сперо»…
В переводе это выражение означает – «Пока дышу, надеюсь».
Делать было нечего. Доза была взята с потолка. Профессорша развеселилась и продиктовала ему ещё несколько известных латинских поговорок, закончив знаменитым выражением «Пер аспера ад астра» – «Через трудности к звёздам». Борька в отчаянии писал самые немыслимые дозировки, которые только задержались когда-то в его мозгу. В итоге в его зачётке появился твёрдый «неуд». Ничего больше не сказав, профессорша, взяв со стола Борькин опус, прилепила его кнопками к своей двери снаружи. Ольга, пытаясь скрыться от расправы, проскользнула в её кабинет следующей. Она получила свою заслуженную четвёрку, но поскольку была девушкой доброй и справедливой, извинилась перед Борисом и взялась натаскать его, хотя бы на слабую троечку. По взаимному соглашению это у неё получилось, слабенькое «удовлетворительно с двумя минусами» он получил у другого преподавателя, который был не в курсе этой эпопеи. В конце концов, Ольга и Борис подружились. Конечно, озорная и весёлая Ольга им верховодила, но Борька нисколько не возражал. Самое интересное, что с ними подружилась Вера. Оля садилась на лекциях рядом с ней и Никитой, в перерыве обязательно рассказывала какие-то смешные истории. К ним присоединялся и Борис, если вдруг осчастливливал лектора своим присутствием. Ольга была девушкой Питерской из благополучной семьи, приносила с собой большое количество вкусных бутербродов, которые их компания уничтожала с большим аппетитом. Никита с удивлением присматривался к Борису. Он уже не казался ему таким неприятным хамоватым бездельником, как на младших курсах. Но с учёбой у него были бесконечные проблемы. Студенты на старших курсах уже курировали больных и надо было вести настоящую клиническую историю болезни. Конечно, это была только студенческая работа, и никто, кроме преподавателя, её не изучал, но в общей оценке знаний она имела преимущественное значение.
Однажды Борис протянул Никите довольно помятую тетрадь и попросил жалобно.
– Сделай одолжение, прочитай, пожалуйста… Скажи, что надо исправить. Ольге не хочу показывать – засмеёт.
Никита пожал плечами.
– Ну, если ты мне доверяешь… Я сегодня работаю, но больница по городу не дежурит, думаю, у меня будет время почитать твоё произведение.
Они сразу договорились, что встретятся вечером следующего дня у него дома.
Никита уже два года работал фельдшером в той же больнице и в том же приёмном отделении. Сегодня в «приёмнике» было тихо, и свежо. Пожилая санитарка помыла полы и ушла в свою клетушку. И он спокойно приступил к изучению шедевра, созданного Борисом. Читал, хмыкал, качал головой. И что с этим недоумком делать?
– Ну, что ты скажешь? – Борис испуганно смотрел на него. – Послезавтра эту историю болезни надо сдать на травме, а потом – ещё терапия… Я много глупостей там написал?
Никита искренне его пожалел.
– Хватает… Прежде всего диагноз. Ты что тут изобразил?
– «Перелом коленного сустава» …
– Солнце моё! Надо тебе начинать от печки… Что такое сустав?
Борька набрал воздуха в лёгкие и выпалил вызубренное вместе с Ольгой.
«Сустав – это подвижное соединение костей скелета, разделённое щелью и покрытое суставной сумкой».
– Садись. Пять. Ну, и как же это сочленение может сломаться?
Его приятель растерянно и беспомощно смотрел на него.
– Сколько костей входят в коленный сустав?
– Три… Я помню, помню… Малая берцовая, большая, и бедренная кость…
– Плюс надколенник. Ну, и какую из этих костей сломала твоя больная, бабушка, которой восемьдесят лет?
– Я понял, понял! – Обрадовался Борис. – Надо было написать «Перелом большеберцовой кости»!
– Ну, и какого хрена ты пишешь эту ахинею? Наш преподаватель и читать эту историю болезни не станет.
Пришлось разбирать подробно каждую страницу.
– Ну, наконец, и твой план лечения больной. Что такое ЛФК?
Борис пожал плечами.
– Лечебная физкультура.
– Правильно. А ты что написал?
Он внимательно вгляделся в текст, словно не им написанный.
– ОФП…
– Это что значит?
– Общая физическая подготовка…
– Молодец! Ещё раз – пять! Ты бабушке в восемьдесят лет с переломом большеберцовой кости назначил общую физическую подготовку?
– Ну, я машинально написал…
– Борька, как ты будешь людей лечить?
– Я что – сумасшедший?! Никого я лечить не собираюсь. Мне нужно диплом получить, иначе батя меня придушит. Он обещал меня устроить в комитет по здравоохранению, подальше от больных.
– Ещё лучше! Ты будешь нами руководить?
– Никем я руководить не собираюсь. Буду тихо сидеть в своём кабинетике и перекладывать бумажки. И писать вам всем по блату разные справки. И если я, наконец, получу диплом, батя мне отдельную квартиру купит, я с родителями изнемогаю!
Никита только рассмеялся.
Вот такая пёстрая компания собралась у Никиты на дне рождения. Сосед опять был в какой-то командировке, квартира была полностью в её распоряжении. Пока девушки возились в кухне, откуда периодически слышался взрыв смеха, друзья в комнате за пустым столом, покрытым новой скатертью, которую только вчера была куплена в Гостином дворе, изнывали от голода,
– Эй! – Крикнул Никита, стараясь перекричать шум в кухне. – Вы ещё долго? Мы есть хотим!
Наконец, стол был накрыт. Никита расставил мамины бокалы, стаканы для воды. Все уселись вокруг. Было тепло от присутствия друг друга – это ведь так редко бывает. После первых банальных тостов все принялись за салаты, которых было много самых разных. Чем ещё могут кормиться студенты? Но кроме салатов была в перспективе и подопечная Лере курица, которая созревала в духовке. Лера постоянно бегала проверять её состояние. Общий разговор был шумный, весёлый. Когда Лера очередной раз соскочила с места, чтобы сбегать в кухню, Михаил с силой усадил её на место.
– Сидеть! – Он встал довольно торжественно. Гости удивлённо притихли.
– У нас с Лерой две очень важные новости. Можно начинать?
– Не тяни! – Не выдержал Никита.
– Итак. Новость первая. В конце этого месяца я, наконец, получаю ключи от своей новой квартиры, которую ждал почти семь лет.
– Ура! – Зазвенело в комнате так, что задрожали рожки в старой люстре.
Все бросились обнимать Михаила, он стоял в кругу друзей довольный и счастливый.
– Ребята, ребята! Это ещё не всё. Это только первая новость
– А вторая?
– А вторая вот какая… Мы с Лерой подали заявление в ЗАГС.
Опять начала дрожать люстра.
– И когда же? Когда?
– В августе. В июле у меня преддипломная практика в Ферапонтовом монастыре, это в Вологодской области. Лера поедет со мной. Это будет у нас этакое свадебное путешествие. Приедем – и распишемся. Теперь у нас есть свой собственный дом.
– Я тоже хочу! – Завопила Ольга.
– В свадебное путешествие? – Многозначительно посмотрел на неё Борис.
Ольга покраснела.
– В Ферапонтов монастырь, дурак! Я о нём читала… Там фрески Дионисия сохранились.
– Кого?
– Ты его не знаешь. Это мой одноклассник. Давай тоже поедем? Это ведь каникулы… Миш, Лера, возьмёте нас в компанию?
Лера уже побежала в кухню за курицей.
– Да, конечно… там интересно. – Обрадовался Михаил. – Я вот Никиту с Верой уговариваю, они тоже в это время могут взять отпуск на работе, тем более, что Вера из Вологодской области.
– Я там несколько раз с родителями бывала. – Подхватила Вера. – И в Ферапонтовом монастыре, и в Кирилло-Белозерском, который совсем рядом. Там очень красиво и интересно.
– Ладно… Мы думаем. – Кивнул Никита. – Будет ещё время поговорить.
– А как всё-таки, Олечка, насчёт свадебного путешествия? – Многозначительно спросил Борис.
Она отмахнулась.
– Отстань, Борька… Мы ведь решили – вот закончим институт, я тебя против твоей воли за уши вытащу… Отец тебе квартиру обещал? Обещал. Вот получишь ключи, тогда и решим.
Никита вытаращил глаза.
– Так вы тоже?
Вера засмеялась.
– Простите его ребята, он у нас как слепой: ничего вокруг себя не замечает.
Лера растерзала курицу на порции.
– Давайте курицу есть, остынет…
В середине лета молодожёны Быстровы нанесли родителям ответный визит. Никите понравился небольшой зелёный городок (в справочниках называвшийся «Посёлком городского типа») на берегу Волго-Балтийского канала на перекрёстке водных, железнодорожных и автомобильных дорог. Первый раз в жизни он видел, как большие теплоходы и баржи торжественно погружаются в шлюзы. Особенно красиво это выглядело поздними вечерами, когда загулявшее летнее солнце исчезало в глубине водохранилища, и на небо полновластной хозяйкой вступала луна. Теплоходы были ярко освещены, до берега доносилась музыка… Тесть предлагал ему сходить в ЦРБ «на разведку» – Никита только отмахнулся.
Глеб Иванович на стареньком «Москвиче» отвёз их в Ферапонтов монастырь, где в это время проходил преддипломную практику Михаил. Он снял в ближайшем домике большую комнату, где поселил беременную Леру. Всего на несколько дней Никита с Верой разминулись с Борисом и Ольгой, которые гостили здесь дольше недели. В чём заключалась преддипломная практика Михаила, Никита так и не понял. Настоящих реставрационных работ в монастыре не проводилось, шла какая-то долгая документальная раскачка. Михаил проводил по Заповеднику немногочисленные экскурсии и, как соловей на ветке, с упоением рассказывал слушателям о чудом уцелевших фресках Дионисия, которыми были расписаны все внутренние стены и колонны древнего храма Рождества Богородицы. Для Никиты и Веры он провёл персональную экскурсию, и постарался рассказать друзьям как можно больше интригующих фактов. Сам храм в то время находился в плачевном состоянии, но Никита на это не обратил внимание – его поразила общая площадь росписи – шестьсот квадратных метров! С ума сойти! От восторга он чуть не свалился с дощатого помоста на полу храма, по которому экскурсанты ходили с осторожностью. Михаил вовремя подхватил его, а то была бы травма у потенциального травматолога…
– Ну, и проект какого здания в твоём дипломе? И при чём тут твоя, так называемая, «преддипломная практика» в Ферапонтовом монастыре? – Спросил Никита у друга, когда они дружно уселись вечером в деревенской комнате, вокруг самовара, который умело разжёг Глеб Иванович.
Лера многозначительно хмыкнула.
Михаил ответил с некоторой заминкой.
– Это «здание», как ты выразился, особенное. Я не говорил о нём никому заранее, потому что до последнего момента не знал, разрешат ли мне представить этот проект. Это должен быть православный храм.
– Ничего себе! – Никита даже головой затряс. Вера зааплодировала
– Аплодисменты будут потом. Если я защищусь. Вы даже представить не можете, как всё было сложно. Меня очень ректор поддержал, сам по разным инстанциям ходил, доказывал, что сейчас начинается строительство новых православных храмов, которые должны следовать лучшим традициям русского зодчества…
– А этот монастырь?
– Это ведь один из древнейших русских монастырей. Современному архитектору здесь учиться и учиться. Неужели вы не понимаете? – Вмешалась Лера.
– Конечно, не понимаем… – Согласился Никита, нисколько не обидевшись.
Началась неизведанная семейная жизнь. Привыкать к ней было очень непросто. Конечно, Вере было легче: она всегда жила с родителями, потом в общежитии с двумя соседками и не знала, что такое одиночество. Никите было куда сложнее. Он далеко не сразу привык к тому, что, просыпаясь по утрам, оказывался в комнате не один. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к Вериной возне в ванной, звону чашек в кухне… Сначала его это радовало, потом стало как-то напрягать, и он даже испугался, ну, а потом… Потом просто вошло в привычку. Вера не прощала ему неряшества и постоянно зудела: « Убери это… подними то… положи на место свой…». Никита терпел недолго, начал огрызаться. Теперь испугалась она, перестала делать замечания, и просто поднимала, складывала и убирала разбросанные по квартире его вещи. Взамен получала по утрам вместе со звоном будильника возмущённый вопль.
– Где моё? …моя? … мой?
Но потихоньку семейная жизнь приобретала привычные, спокойные очертания.
Шесть лет обучения в институте, наконец, были позади. А впереди – год интернатуры – годичной практики по выбранной специальности – и только после этого в руках будет заветный диплом. Вера отправилась на работу в институтскую клинику акушерства, а Никита – в ставшую своей, городскую больницу в отделение травматологи и ортопедии. Главный врач, знавший его столько лет, нисколько не возражал и спокойно подписал ходатайство. Теперь супруги Быстровы были врачами и получали, хоть и мизерную, но врачебную зарплату. И теперь у них были самые настоящие выходные! Они отрывались, что называется, по полной: запоем ходили в театры, в кино, на выставки в музеи, частенько с персональными гидами в лице Михаила и Леры… Спустя годы Никита часто вспоминал это прекрасное время, никогда больше он не чувствовал себя таким свободным. Но главным делом жизни была медицина. Под наблюдением старших коллег они с Верой теперь самостоятельно вели больных. Никита изучил по компьютеру все современные методики в ортопедии, напрашивался ассистентом на самые сложные травматологические операции, убегал на лекции в институт ортопедии и травматологии имени Вредена, в институт Турнера, где лечились дети с самой тяжёлой ортопедической патологией. Незаметно прошёл год. Конечно, год обучения любой медицинской специальности – это очень мало, но, во всяком случае, Никита теперь был уверен, что на дежурстве больному даже с самой сложной травмой он поставит правильный диагноз.
И тут случилось неожиданное. В больнице, где он прошёл путь от санитара до врача, вдруг обосновалась кафедра хирургии университета, и был объявлен приём в ординатуру. И Никиту вдруг стали одолевать сомнения. Конечно, он с удовольствием занимался травматологией, но знакомые больничные хирурги, которым нравилась его профессиональная дотошность, исподволь начали убеждать его продолжить медицинское образование в ординатуре, но уже по хирургии. Как и все пытливые молодые люди, Никите хотелось и травмой заниматься, и в хирургии стать специалистом… А время шло. Обучение в интернатуре подходило к концу. Но интернатура – это только начало, только вступление в новую профессию, а два года ординатуры – это уже высшая ступень образования. Совсем неожиданно Никита вдруг обнаружил в себе ослиное упрямство в достижении цели, связанной с будущей профессией. И он принял решение. А когда Никита что-то решал, он никогда не оборачивался назад. Ещё в школе он вычитал где-то фразу, которая стала его девизом: «Жалеть о сделанной глупости, значит, делать ещё одну». А учиться ремеслу хирурга – разве глупость?!
