Сергей Юрьевич Катканов
На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения
Вообще, если ты делаешь вывод, надо здраво оценивать его последствия. Ведь тогда получается, что Авраам, Исаак и Иаков поклонялись Сатане. И царь Давид, и пророк Исайя тоже сатанисты. И 10 заповедей – от Сатаны. А Христос, который не раз выражал почтительное отношение к ветхозаветному закону? До каких страшных кощунств должен был дойти православный князь Жевахов, если бы стал развивать свою мысль? Да не поддадимся этому соблазну.
И сейчас для многих православных чтение Ветхого Завета является тяжелым испытанием. Но это испытание надо пройти. Надо помнить: тот кто отрицает Ветхий Завет, уже не является православным. Тут, собственно, речь идет о том, что мы всегда должны принимать волю Божию, насколько бы страшной и непонятной она нам не казалась. Как Авраам готов был принести в жертву Богу сына, так мы должны быть готовы принести в жертву Богу весь свой "гуманизм". Лучше непонятное оставить непонятным, но не становиться на путь отрицания. Или постараться понять.
Что можно сказать по поводу той резни, которую устроил религиозный спецназ Иисуса Навина? Во-первых то, что в разные эпохи у разных народов планка жестокости может быть установлена на очень разной высоте. То что нам сегодня кажется крайней степенью изуверства, тогда могло восприниматься, как нечто вполне обычное. Наши православные предки пороли детей до крови иногда даже без большой вины, скорее для профилактики. А мы уже не станем. Но неужели вы думаете, что мы хоть чуть-чуть добрее своих предков, что в наших сердцах больше любви к своим детям? Да ни чуть не бывало. Просто изменились представления о допустимом.
Или то, что современному чечену кажется нормой, нам представляется садизмом. Но чечен, отрезающий уши поверженным врагам, а потом делающий гирлянды из ушей, отнюдь не садист. Просто у него древние представления о допустимой степени жестокости. Древность крови не боялась. И доныне для чечена разделка человеческого трупа ни чем принципиально не отличается от разделки барана.
Так вот эпоха Моисея была очень жестокой. Тогда не повергало в ужас то, что повергает в ужас нас. Чем собственно была эта резня? Люди совершили тяжкое преступление и понесли заслуженное наказание. Нас это ужасает, но современников это, вполне возможно, ни сколько не ужаснуло. Все по правилам.
Конечно, жестокостью эпохи можно объяснить действия Иисуса Навина и его ребят, но не саму Божью волю. Это наши представления о допустимой жестокости меняются со временем, а ведь Божьи представления неизменны. Это Бог так решил, а не Навин. Но дело в том, что Бог говорит с людьми на том языке, который им понятен. Бог не обращается к нам на языке древних и уж тем более Он не обращался к древним на нашем языке. Так вот в ту эпоху люди ни какого языка, кроме языка массовой резни просто не поняли бы. Они не смогли бы по-настоящему прочувствовать ситуацию, не сделали бы надлежащих выводов. Они понимали только язык силы. Они просто не в состоянии были следовать за Богом, который не карает отступников со всей беспощадностью.
Знаете почему это еще не укладывается у нас в голове? Вина иудеев, воздвигших золотого тельца, не кажется нам слишком большой. Мы признаем, что она была достойна наказания, но не такого же сурового. Вот если бы те иудеи пожирали младенцев, в наших сердцах ровным счетом ни чего не дрогнуло бы от известия, что они были поголовно истреблены. Мы тоже умеем быть жестокими и еще куда более жестокими, чем древние, но по другим поводам. А тут – всего лишь изменение религии. Наша либеральная эпоха разводит руками: ну не убивать же за это.
А вот тогда люди прекрасно понимали, что любое преступление – пустяк, по сравнению с отречением от Бога. Поэтому они понимали смысл Божьей воли. Евреи были тогда единственным на земле народом, знавшим Бога истинного. Если бы они утратили веру в Него, в существовании человечества уже не было бы ни какого смысла. И нам ведь смерть трех тысяч человек не показалась бы слишком большой жертвой, если бы мы понимали, что речь идет о спасении планеты. А ведь тогда вопрос стоял именно так. Речь, мне кажется, тогда даже не шла о наказании вероотступников, а о спасении народа. Вероотступники – духовно-прокаженные, если бы Бог не изъял их из среды народа, то погиб бы весь народ. Духовно погиб, зараженный идолопоклонством. А ведь Бог для того и создал этот народ, чтобы он хранил веру в Него. Без этой веры в евреях не было ни какого смысла, а без евреев на тот момент не было смысла в человечестве.
Если бы мы только понимали, что важнее религии нет ни чего на свете, тогда ни какое, даже самое суровое "оперативное вмешательство" Бога не показалось бы нам слишком жестоким.
Безрелигиозный мир пропитан страхом смерти. Физической смерти. С высоких трибун нам вещают: "Человеческая жизнь – высшая ценность". Звучит вроде бы красиво, а по существу – ложь. Дело в том, что под словом "жизнь" здесь понимается продолжительность земной жизни. А ведь она на самом деле не так уж много значит. Какая разница, прожить 50 лет или 100? Гораздо важнее, куда отправится душа после смерти. Спасение души – высшая ценность. Либо мы так считаем, либо мы не имеем права считать себя православными.
И вот теперь посмотрите под этим углом зрения на ту ситуацию. Те три тысячи человек уже погубили свои души. Люди могли тогда в этом сомневаться, но Бог об этом знал. В продолжении физической жизни этих людей уже не было ни малейшего смысла. При этом, если бы оставить их в живых, то погубили бы души еще десятки тысяч, а в перспективе – миллионы людей. Уже не спрашиваю, допустимо ли было прервать эти три тысячи жизней. Спрошу: допустимо ли было не прервать их?
Все-таки слишком сурово звучит? Но православие – религия реализма. Православный человек должен смотреть правде в глаза. И принять эту правду, какой бы страшной она не была. Реализм – вообще очень суровая штука. Не замечали?
Почему Бог не открыл себя всем?
Недавно в душу мне закралась тоскливая, жалобная мысль: "Почему Бог не захотел открыть Себя явно для всех? Мы столько мучаемся с вопросами веры, выстраиваем какие-то концепции, спорим до хрипоты о том, существует ли Бог, и все равно ни в чем не можем друг друга убедить. А вот если бы Бог обратился разом ко всем людям, так что бы у нас не было возможности усомниться в том, что к нам обращается Бог. Если бы у каждого человека было прямое и непосредственное знание о бытии Божием – насколько бы легче жилось. Сам Бог может дать нам вполне эмпирические доказательства Своего бытия. Сам Бог мог бы напрямую сообщить нам, что истина – в православии, а представители остальных религий заблуждаются. Как было бы замечательно, если бы утром, включив радио, мы слышали: "Передаем Божью волю…"
Кажется, ко мне пришло очередное искушение. Такие вопросы очень опасны, они – от лукавого. Надо просто сказать себе: "Если Бог не открыл Себя всем, значит такова Его воля, а Его воля всегда направлена нам на благо, то есть нам так лучше, а почему именно – нам это может быть вообще не дано понять". И это правильный ответ. Честное слово, я ни секунды не сомневаюсь в том, что этот ответ совершенно правильный. Почему же я принимаю вызов, брошенный мне этим вопросом? Потому что Бог дал мне разум. Слабый разум, но на что-то все же способный. Разум – это дар Божий. Если Бог дал мне его, значит Он хочет, чтобы я думал. Не грех ли пренебрегать своей способностью к мышлению, презирать ее? Говорят, что знания еще ни кого на Небо не подняли. Это так. Но и невежество само по себе еще пока ни кого не спасло. Верить в Бога – не значит отказаться от разума. Это значит – поставить свой разум на службу Богу. Это значит не злоупотреблять разумом. Разум – это ключ, который может открывать прямо противоположные двери. Для кого-то он откроет двери в рай, а для кого-то – в ад. Если в вашем доме ко всем дверям подходит один ключ, при этом есть дверь, открывать которую не стоит, это еще не повод выбросить ключ на помойку.
О чем мы говорим, если Божий замысел все равно для нас не постижим? Мы говорим о том, чтобы постичь Божий замысел ровно настолько, насколько это возможно.
Итак, по существу вопроса: почему Бог не действует в истории открыто? Первым, что я в этой связи вспомнил, было ленинское высказывание: "К правящей партии примажутся даже те, кому место на виселице". Истинно так. Если ни один человек уже не будет иметь возможности усомниться в том, что миром правит Бог, какое огромное количество негодяев объявит себя убежденными христианами! Они перейдут не на сторону добра, а на сторону силы. Сегодня для всех очевидно, что христианство – это идеология добра, а то, что это идеология силы – далеко не для всех очевидно, хотя и это тоже так. Ну так вот и пусть сила Бога остается не для всех очевидной, пусть к Богу приходят в поисках добра, а не в поисках силы.
В нашем мире невыгодно верить в Бога. К Богу люди приходят отнюдь не из стремления к выгоде. А если Бог будет для всех открыт? Тогда всем станет ясно, что служить Богу – дело невероятно выгодное. Все миллиардеры мира не смогут дать вам того, что может дать Бог. И люди начнут служить Богу из выгоды. А это очень скверно.
Знаете расхожий сюжет о том, как богач познакомился с девушкой и скрывает, что он – богач. Он хочет, чтобы она любила его ради него самого, ради его личных качеств, а не ради богатства. И если она оценит его, как личность, тогда получит и богатство, но только тогда, а не раньше.
Не так ли поступает и Бог? В этом мире "партия Бога" отнюдь не является правящей, даже само существование Бога для многих – далеко не факт. Станет ли человек, который во всем ищет только своей выгоды, служить тому, кого может и нет? Ну вот и хорошо, что не станет. Даже Христос, когда ходил по земле, не торопился открывать апостолам, что Он – Сын Божий. За Владыкой мира был бы вынужден последовать весь мир, а вот последовать за нищим готовы не многие, к этому не побуждают ни страх, ни выгода, к этому может побудить только любовь, поднявшаяся до уровня высочайшего самоотречения.
Дело даже не в том, что за Богом, явившим свою силу, ринутся негодяи, они перемешаются с людьми, которые любят Бога бескорыстно, и их потом будет трудно отличить. Это как раз не проблема, Бог всех видит насквозь, и для Него очевидна разница между негодяем наемником и искренним служителем. Дело в том, что если бы Бог открыл себя всем, это ограничило бы нашу свободу.
Если человека поставить перед неоспоримым фактом непобедимой силы, а потом сказать ему: сам решай, хочешь ты пойти за этой силой или нет, вам не кажется, что свобода выбора в этом случае будет носить уже несколько формальный характер? Свобода таким образом не устраняется, но она существенно ограничивается. Очень не многие люди, встав перед фактом силы, способны сделать по-настоящему свободный выбор. Следование за силой, даже если она вас ни к чему не принуждает, всегда до определенной степени принудительно, вынужденно. Мне кажется, это самая главная причина, по которой Бог не открывает Себя людям. Если человек не свободен или его свобода ограничена, в существовании человека уже нет ни какого смысла. Мы еще дойдем до вопроса, почему так важна свобода, пока скажу лишь, что когда я понял, что в данном случае речь идет о свободе – у меня от души отлегло. Вопрос, только что казавшийся таким тягостным, таким мучительным и непонятным, сразу же стал простым и ясным, как Божий день.
Ну конечно же! Все просто! Ведь Бог многих людей удостаивал прямого богообщения. Но эти святые люди уже сделали свой выбор, и этот выбор на тот момент уже видимо имел необратимый характер. Выбор этот совершался порою в условиях богооставленности, когда Бог вдруг неожиданно переставал помогать человеку, и если человек все-таки продолжал идти за "непомогающим" Богом, его выбор был воистину свободен, и тогда Бог мог уже обратиться к человеку и напрямую, и через ангела, и через явление давно умерших святых, или показывая картины рая.
Дело не в том, что прямое богообщение надо еще заслужить. Мы ни когда и ни чего не сможем заслужить. Дело в том, что прямое богообщение при среднем уровне духовного развития человека просто опасно. Оно убьет его душу, а отнюдь не оживит. Не укрепит волю, а вызовет паралич воли. Если завтра Бог начнет обращаться к нам по радио, свободные люди превратятся в рабов. И тогда наша жизнь утратит смысл.
Почему Бог не уничтожит зло?
Однажды один старый безбожник в личной беседе рассказал мне о своей эволюции: "Когда я был маленький – любил Бога. "Отче наш", "Символ веры", все что положено наизусть знал. А теперь не люблю Бога! Думаю, если бы Бог существовал – мы бы так не жили".
Он явно не замечал кричащего противоречия своей позиции. Было не понятно, он не любит Бога, или отрицает Его существование? Как можно не любить того, кого нет? Ни кто ведь не станет говорить, что не любит инопланетян, если уверен, что их не существует. Но с Богом у безбожников иные отношения. Они говорят, что Его нет и все же продолжают предъявлять ему претензии. И вот это самая большая претензия безбожников к Богу: то, что мы так плохо живем, то что в нашем мире столько зла. Они спрашивают: "Почему Бог не уничтожит зло?"
Это очень реальный вопрос. Это, пожалуй, самый главный вопрос религии. Бог всесилен, так почему же Он не уничтожит зло? Что Ему стоило устранить все проявления зла из нашего мира? Он мог бы сделать так, чтобы люди были не способны на зло, ни кто бы ни кого не обижал, и все мы были бы счастливы.
Так? Не так. Если бы Бог Своим волевым решением сделал нас не способными на зло, мы не были бы счастливы, потому что это были бы уже не мы. Мы бы даже не знали, что такое счастье.
Начнем с начала. Для чего Бог создал людей? Для того, чтобы любить нас, и чтобы мы любили Его и друг друга. Бог создал человека для любви. Но надо ли объяснять, что любовь – чувство добровольное. Настоящую любовь может испытывать только свободный человек, то есть существо, наделенное способностью к свободному выбору. Представьте себе, что юноша полюбил девушку и хочет, чтобы девушка тоже его полюбила. Он, конечно, хочет, чтобы она любила его добровольно, чтобы выбрала его сама, совершенно свободно, без принуждения. Любой человек прекрасно понимает, что по принуждению любви не бывает. "Насильно мил не будешь". Но вот не любит она его, и хоть ты тресни. Предположим, юноша с горя побежит к какому-нибудь магу, колдуну, экстрасенсу и попросит: "Сделай так, чтобы она меня любила. Загипнотизируй, запрограммируй на любовь ко мне, чтобы это уже не зависело от ее желания". Представим себе, что его желание исполнено, девушка сама к нему прибежала и бросилась на шею. Думаю, любому понятно, что юноша от ее "любви" через неделю с ума сойдет. Не порадует такая "любовь", ведь это чувство – не настоящее, искусственное, навязанное. Если точнее – чувства-то ни какого и нет, есть только внешние его проявления, а они ни чего не значат, если не вызваны внутренним состоянием. Это ведь понятно? Но на самом деле все еще хуже.
Юноша вдруг поймет, что его девушка уже не совсем человек, она скорее биоробот, определенным образом запрограммированный. Ее уже нет, есть только программа. Личность уничтожена. С таким же успехом можно было запрограммировать компьютер на "любовь" к своему хозяину. И тогда юноша поймет, что не понимал о чем просил. "Заставить любить" можно только в одном случае – уничтожив свободную волю человека, а это значит уничтожить самого человека, превратив его в биоробота.
Вот что получается: любовь без свободной воли принципиально невозможна, а человек создан для того, чтобы "любить и быть любимым". Если лишить человека свободной воли, любить он уже не сможет и тогда в его существовании не будет ни какого смысла, потому что и его самого уже не будет.
Но вот ведь какая штука: человек, наделенный свободной волей может выбирать между добром и злом. Если человек видит на обочине дороги раненого с тугим кошельком, он может выбирать, как поступить: все свои силы употребить на спасение раненого или взять кошелек и добить его. Второй вариант есть выбор в пользу зла. Откуда же берется зло? Из нашей свободы. Что надо сделать для того, чтобы "уничтожить зло"? Лишить человека способности выбирать, то есть сделать его биороботом, запрограммированным на добро. Вы хотите стать роботом? Большинство безусловно ответит: "Нет, нет, роботом быть не хочу". Тогда перестаньте донимать Бога требованием уничтожить зло. И перестаньте объявлять Бога не существующим, на том основании, что Он зло не уничтожает.
Положим, некоторое количество людей, пусть из вредности, но скажет: "Ну и пусть бы все были роботами, лишь бы ни кто ни кого не обижал". А вы не торопитесь так говорить. Боюсь, что в этом случае вы не только не сможете любить Бога и других людей. Вы и черную икру любить не сможете. Мужики не смогут любить рыбалку, женщины не смогут любить свои тряпки. Вы подумайте хорошенько, на фиг вам такая жизнь?
Итак, свобода – обязательное условие любви, а зло – неизбежное следствие свободы. Уничтожая зло, мы уничтожаем свободу, значит мы уничтожаем любовь, то есть уничтожаем себя, лишая этот мир всякого смысла.
Слезинка ребенка
Мне кажется, я уже слышу проклятия в свой адрес… Напрасно вы так, господа, не думайте, что я не понимаю. Да. Да. Да. Эти размышления очень абстрактны, а зло ужасающе конкретно. Если заглянуть в глаза невероятно страдающего ребенка, которого покалечил какой-то негодяй, куда полетят все теории. А если еще этот негодяй остался без наказанным и теперь нагло смеется над детскими страданиями и над поседевшими от горя родителями… И если мать из глубины растерзанного сердца восклицает: "Почему Бог этому не помешал? Ведь мог. Значит, не захотел. Ну тогда…" И дальше – поток богохульств. Ведь мы поймем эту мать. А если я подойду к ней и начну разглагольствовать о свободной воле? Она просто выцарапает мне глаза. И не настолько уж она будет не права.
А если мать вместо богохульств и проклятий будет молить Бога облегчить страдания ее ребенку и дать ей силы это выдержать? Если от всего этого, ее любовь к Богу ни на секунду не поколеблется? Что мы скажем? Она – святая.
Легко рассуждать, пока до дела не дошло. Легко говорить, пока тебя самого не коснулось. А когда дойдет и когда коснется? Что будет с моей верой в Бога, когда какое-нибудь страшное, невероятное по своему цинизму зло придет на мой порог? Не знаю. В моей жизни было много боли, но какого-то совсем страшного невообразимого зла, наверное, не было. Поэтому я не осуждаю тех, кто от горя начинает богохульствовать, теряет веру. Но я знаю, что они не правы. Простите мне теоретичность моего знания.
Не так давно я узнал историю Жиля де Рэ, маршала Франции, соратника Жанны д'Арк, который потом стал чернокнижником и чудовищным злодеем. Он замучил десятки детей. Когда его схватили, он сначала все отрицал, а потом вдруг неожиданно признал свою вину и… раскаялся. В искренности его раскаяния можно было усомниться, но дело в том, что он не просил о помиловании, он говорил о том, что заслужил самую лютую казнь. И когда его везли на казнь, он рвал на себе волосы и умолял родителей погубленных им детей простить его и молиться за него. И его простили. За него молились. Его даже жалели.
Эта история потрясла меня до глубины души. Я подумал: "Это же святые. Это же целая деревня святых". Они нашли в себе силы заглушить голос горя и с сочувствием отнестись к убийце своих детей. Вот каковы настоящие христиане. Эти люди сумели обратить зло во благо. Страшное горе не удалило их от Бога, а, напротив, приблизило к Нему. Они, можно сказать, сплотились в Боге.
То, что я хочу сказать, для кого-то может прозвучать цинично, но постарайтесь понять. Невыносимого горя не бывает. Бог ни когда не допустит того, чтобы в нашу жизнь пришло такое горе, которое мы не можем вынести. Если оно случилось, значит оно посильно. Не надо только преуменьшать свои силы, они, как правило, больше, чем мы думаем. А когда страдания приблизятся к тому пределу, за которым станут не посильны, Бог избавит нас от них. Бог не уничтожает зло, но регулирует его проявления. Мало верить в Бога. Надо верить Богу. Верить в то, что Он ни когда нас не оставляет.
Все равно спрашивают: "Ну зачем же Бог вот так с нами?" Может быть, Бог проверяет нашу любовь? Нет. Богу не надо ни чего проверять, Он и так знает, кто чего стоит. Бог закаляет нашу любовь. Только та любовь становится настоящей, которая прошла через огонь страданий.
Алеша Карамазов очень любил Бога, это была чистая душа, исполненная самой возвышенной религиозности. И вот его несчастный брат Иван, сам глубоко страдающий от собственного безбожия, начинает рассказывать страшные истории. Помещик на глазах матери затравил псами ее маленького сына. От одного только рассказа об этом душа может разорваться, и Алеша не выдерживает. Вера его не выдерживает. А Иван искушает: "Ну что, Алеша, где тут твой Бог? Где тут Его место? Где Он был, когда псы разрывали ребенка на части?" Иван не насмехается, он сам глубоко страдает, он на грани безумия и вскоре он переступает эту грань.
Алеша раздавлен, он говорит вслед за Иваном: "Я верю в Бога, я только мира его не приемлю". У Алеши к Богу претензии. Дескать, ни какого блага не надо, если оно через вот такое зло. Так трудно обрести веру и так легко ее потерять. Если наша вера будет розовой, не прошедшей через горнило зла, что-то в этом роде обязательно случится.
Алеша пошатнулся в вере в общем-то из-за пустяков. Вот я, к примеру, от таких пустяков ни за что не пошатнулся бы в вере. Потому что я мудрее, да? Нет, потому что я черствее. Говорят, что у каждого из нас достаточно сил что бы вынести чужое горе. Ну и у меня на это сил хватает. А Алеша переживал чужое горе, как свое и даже может быть сильнее, чем свое. Алеша "поссорился с Богом" потому что он куда религиознее, чище, духовнее, чем большинство из нас. Более сухая и формальная вера куда меньше подвергается испытаниям. Впрочем, не сомневаюсь, что такой чистый человек, как Алеша, ни когда в конечном итоге без Бога не останется.
Но как же быть со "слезинкой ребенка"? Ее ведь ни какими теориями не перекроешь. А вы не помните рассказ того же Достоевского "Мальчик у Христа на елке"? Скоро рождество. Трескучие морозы. В мрачном подвале, где живут мальчик с мамой закончились дрова. Холодно. Еды нет. Мама умирает. И нет ни какого исхода из этой беспросветной жути. Осиротевший, продрогший, голодный мальчик бредет по улице и видит в окнах, как веселые розовощекие карапузы наряжают елки, и на столах у них всякие лакомства, и мамы у них живы. Все счастливы. У них – праздник. А у него? Он забредает в темный двор, без сил садится на заснеженную кучу дров и засыпает с понятным исходом.
И вот мальчик тут же попадает к Христу на елку. Все земные праздники – сплошная скука по сравнению с той бесконечной радостью, которую устроил для детей Христос.
Зачем Достоевский написал об этом? Ведь мы и так знаем, что чистые безвинно страдавшие души будут утешены Христом в Царстве Небесном. Но он трижды прав, что это написал! Ведь мы как бы знаем о Царстве Небесном, но порою начинаем воспринимать происходящее так, как будто мы о нем не знаем. Мы недостаточно глубоко переживаем свое знание о Царстве Небесном. Многие наши дурацкие и нелепые претензии к Богу – от недостаточной глубины этого переживания. И вот Федор Михайлович помогает нам поглубже пережить эту небесную радость по сравнению с которой даже самые ужасные земные страдания выглядят уже не столь существенными.
Нам говорят: "Ваш Бог бесконечно жесток, он допускает твориться такому беспредельному злу". Мы отвечаем: "После земных мимолетных страданий, если выдержим их достойно, Бог обещал нам вечную радость". А нам опять: "Зло вокруг нас, оно зримо и осязаемо, а что будет после смерти – еще не известно". Тут приходится сказать: "Вы можете не верить в то, во что верим мы, но вы должны признать, что в наших убеждениях нет ни какого противоречия". Ну ведь нелепо же в самом деле постоянно напоминать нам о том, что мир лежит во зле, если мы и сами ни когда этого не отрицали. Вы можете не принимать православие, но вы не можете сказать, что оно не логично. Но у безбожников всегда очень плохо с логикой.
Православное мировосприятие строится на восприятии земной жизни и жизни вечной, как единого процесса. Нельзя анализировать только первую часть процесса и на этом основании делать выводы. Но к сожалению, православные и сами часто актуализируют в своем сознании мысли о земном, а о небесном не то чтобы забывают, но отодвигают его куда-то на периферию своего сознания. И тогда приходит кризис веры, если не полное ее крушение.
Как-то один православный, вполне искренне верующий человек поделился своим недоумением: «Ты посмотри, как хорошо живут безбожники, они смеются над нашей верой и все у них нормально». Я говорю: «Ну ты же знаешь, что у них после смерти все будет плохо, а у тех, кто прожил с Богом – все будет хорошо». А он мне как-то совсем безрадостно: «Да, конечно, я знаю…» Ну не просияло его лицо от мысли о Царстве Небесном. Он знал о посмертном воздаянии, но очень уж ему хотелось, чтобы и в этой жизни все было справедливо, чтобы все безбожники были посрамлены прямо здесь и сейчас. А ведь он знал, что это – вряд ли. Но хотелось. Ну что тут сделать? Что можно доказать человеку, который и так с тобой согласен? Надо как-то актуализировать в своей душе мысли о небесном. Надо как-то поглубже переживать грядущую радость и тогда мысли о земной несправедливости не будут так терзать душу. А как актуализировать? А я знаю?
Итальянский режиссер Пазолини как-то сказал: «Я так люблю жизнь, что это не может хорошо закончиться». Умный, честный мужик, он очень хорошо чувствовал трагичность своего жизнелюбия, и он действительно плохо закончил. Такие жизнелюбы редко бывают людьми религиозными, а если приходят к вере, то верят очень заземлено, а это хорошо не заканчивается.
Земной жизнью надо дорожить, ее надо ценить и относиться к ней ответственно, ведь не напрасно же Бог дал нам ее. Но нельзя в эту жизнь слишком влюбляться, потому что ведь не только картины земных страданий, но и красота этого мира и вполне нормальные, но чисто земные радости, могут закрыть от нас красоту и радость Царства Небесного. Как душе, еще оставаясь в теле, «преодолеть земное притяжение»? Не знаю. Я только хочу сказать, что вот он – корень проблемы, вот источник наших претензий к Богу – чрезмерная влюбленность в земную жизнь.
Однажды молодой Муссолини решил доказать всему Риму, что Бога нет. Он вышел на трибуну во время митинга, долго изрыгал отборные богохульства, а потом сказал: «Если бы Бог существовал, Он конечно наказал бы меня за такое богохульство, я уже валялся бы мертвым у ваших ног. Но, как видите, ни чего со мной не случилось. Ну и где же ваш Бог? Нет Его».
Вот ведь удивительный дурак. Он же вырос в католической стране и прекрасно знал, что людям обещано посмертное воздаяние за все, включая богохульство. Христианство не содержит утверждения, что любого богохульника должна постигнуть смерть на месте. Это бывает, но это вовсе не обязательно. То есть он опроверг не христианство, а крайне глупые о нем представления. Но, может быть, Бенито был не такой уж и дурак? Ведь он прекрасно понимал, что на собравшихся его эксперимент произведет большое эмоциональное впечатление. Да, мы знаем, что воздаяние будет посмертным, и все-таки мы очень надеемся, что оно будет прижизненным, быстрым, неотвратимым. И если мы стали свидетелями безнаказанности богохульника, то наша вера может дрогнуть, если она слишком земная.
Однажды мне рассказали такую историю. Юный студент стал христианином и, конечно, очень любил об этом поговорить. Преподавательница спросила: «А что это тебе дает?» Он ответил: «Ну вот, например, я иду на экзамен, а Бог помогает мне его сдать». Преподавательница иронично парировала: «А может, просто учить надо, как следует, тогда и Бог не потребуется?»
Надо признать, что в словах этой безбожницы больше логики, чем в словах юного «христианина». Если мы думаем, что Бог теперь будет помогать нам сдавать экзамены, а так же подкидывать деньжат и избавлять от проблем… Может, и будет, но Он нам этого не обещал и уж тем более не гарантировал. Кстати, потом слышал, что этот парнишка ушел из Церкви. Очевидно, она не оправдала его ожиданий.
Меня всегда восхищали слова, произносимые при приеме в Орден тамплиеров: «Орден обещает вам хлеб, воду, бедную одежду и множество страданий». Неофита предупреждали: если ты прошел к нам за мясом, вином, модной одеждой и избавлением от страданий, то лучше сразу поворачивай оглобли. Церковь – не дешевая распродажа. Если вы думаете, что Бог своим дает большие скидки, то как бы наоборот не вышло.
Поэтому меня очень напрягает то воодушевление, с которым православные рассказывают об исцелениях у святых мощей и чудотворных икон. Конечно, я верю в эти исцеления, для Бога нет ни чего невозможного. Ужас начинается с того момента, когда вся вера сводится к уверенности в том, что Бог обязательно вернет нам здоровье. Может ведь и не вернуть. И куда тогда полетит наша вера? Мы говорим безбожникам, доказывая правильность нашей веры: «У этой иконы сто человек получили исцеление». А они нам ехидно замечают: «У этой иконы тысячи человек не получили ни какого исцеления, хотя точно так же молились». И ведь они правы. И если мы видим в религии только способ решения земных проблем – посрамится наша вера.
Помню с каким ужасом я узнал историю священника Александра Осипова, который стал профессиональным пропагандистом атеизма. Осипов преподавал в духовной академии и богословие должен был очень неплохо знать. Но вот он пишет в своем дневнике о случае, после которого его вера окончательно рухнула. На пасху в храме рухнуло перекрытие и погибло много верующих. Осипов недоумевает: "За что же Бог наказал самых верных своих слуг?" Поразительный вопрос для человека, который верил в Бога. Совершенно непонятно при чем тут наказание? Погибшие во время пасхального богослужения будут разговляться со Христом. Там не наши крашенки да куличи, там такой праздник, такая радость, что мы и представить себе не можем. Бог наградил самых верных своих слуг приглашением к Себе на праздник.
А у Осипова от этого факта вера рухнула. Во что же он верил, когда еще верил? Уж очевидно преподаватель духовной академии знал то, что известно любому ребенку из воскресной школы: награда нас ждет на Небесах, а не в этой жизни. Знать-то он знал, да, видимо, правда о Царстве Небесном не была в его душе актуализирована. Значит, не замирала его душа от предвкушения встречи со Спасителем. Из православного сознания в той ситуации скорее вырвалась бы мысль: "Они там сейчас с Богом, а мы тут все еще в дерьме". Православный скорее завидовал бы погибшим. Кстати, и это не правильно, но это понятно. Так был ли Осипов когда-нибудь православным? Нет, я не сомневаюсь, что он был верующим, но какого-то не нашего склада. Его духовная трагедия – это трагедия слишком заземленной веры. Он, видимо, все надеялся, что Бог на земле справедливость наведет. Но Бог ни когда этого не обещал.
