Сергей Юрьевич Катканов
На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения
Вот еще книга, она честнее: «Когда именно жили преподобные и откуда они были родом – неизвестно». И еще одна: «Летописи не определяют времени преподобных Сергия и Германа, коих житие даже утрачено». Ну вот теперь понятнее. Жития нет. Ни кто ни чего не знает. Наука безмолвствует, словно народ в известной трагедии Пушкина.
Тогда перейдем на язык версий: «Можно отнести житие преподобных ко временам княгини Ольги, и некоторые думают, что они были греческие выходцы, искавшие просветить Север». То есть самое начало? Похоже, но, видимо, чуть раньше начала.
Из рукописного жития св. Авраамия Ростовского следует, что уже в 960 году на Валааме был монастырь и имел игуменом некоего Феоктиста, который и окрестил будущего простветителя Ростова из язычников. Обратите внимание – это произошло за 28 лет до крещения Руси князем Владимиром. А кто сказал, что монастырь на Валааме к 960 году не существовал уже несколько десятилетий? Или столетий?
А.Н. Муравьев писал: «Темные предания называют преподобного Сергия одним из учеников апостола Андрея, который с людьми новгородскими посетил сей остров, где крестил язычников и между ними некоего Мунга, которого полагают быть Германом».
«Темным преданиям» было, видишь ли, наплевать, что согласно данным науки апостола Андрея только от князя Владимира отделяет почти тысяча лет. Одно слово – «темные», какой с них спрос. Веками «безграмотные отсталые монахи» передавали эти предания из уст в уста. В силу своей кромешной безграмотности они ни на минуту не сомневались в том, что иноческое житие основал на Валааме сам св. ап. Андрей, а преподобные Сергий и Герман – его личные ученики. Темные монахи не спорили с исторической наукой. Они ее игнорировали. Наука хохотала над монахами. Но от их спокойной убежденности науке становилось не по себе. Хохот ее над монахами становился все более неуверенным и в конечном итоге смолк.
Если наука позволяет себе произвольно тыкать пальцем то в Х, то в XII, то в XIV век, тогда хочется спросить, а почему не первый? Если у нас нет вообще ни какой информации о том, что происходило на Валааме в первом тысячелетии по Рождеству Христову, что тогда вынуждает нас исключить версию об апостольском происхождении христианства на Валааме? Если монашеские предания не выглядят достаточно основательным источником информации, то ведь надо сказать, что других-то источников и вовсе нет. Ученые верят только фактам. Ну и где их факты? Итак, нам не известен ни один факт, который вынуждал бы нас исключить версию о том, что христианство на Валаам принес св. ап. Андрей. Эта версия, как минимум, ни чем не хуже других. От апостола Андрея до времен летописных христианство вполне могло на Валааме существовать.
Если принять эту версию, то получается, что христианство на землях будущей Руси отнюдь не моложе христианства европейского, если не старше. А вот это уже далеко не всем понравится.
***
В 1163 году шведы ломились на Валаам. И разумеется – с благословения папы римского. Русские монахи на острове спокойно знали: это война против православия, а потому основной удар будет нанесен по святыням. Впервые после упокоения преподобных Сергия и Германа иноки решили потревожить их тела, которые оказались нетленными. Святые мощи перевезли в Новгород, понимая, что иначе их не сохранить. По прошествии 17 лет, когда схлынуло шведское нашествие, мощи основателей Валаамской обители возвратили на остров. Было это 11 сентября 1180 года, за 60 лет до того, как святой благоверный князь Александр Ярославович разбил ярла Биргера на Неве.
Монахи понимали – шведские разбойники придут опять и опять. Каждый раз вывозить мощи в Новгород не удастся, а шведы их непременно уничтожат, если найдут. В скале высекли глубокую шахту, где упокоили святые мощи. Там они и поныне. Весьма, кстати, вероятно, что житие преподобных Сергия и Германа, проливающее свет на апостольские истоки русского православия, было уничтожено шведскими пиратами с благословения римского первосвятителя. А монашеские предания хранили факты из уничтоженного жития.
В XIV веке шведский король Магнус II опять воевал новгородские земли и опять не весьма успешно. Шведы снова ломились на Валаам, но Господь хранил православную обитель. Буря на Ладоге разметала шведский флот, а сам король Магнус полумертвым был выброшен на остров, где его подобрали монахи. Иноки стали лечить царственного врага. Он, по валаамским преданиям, принял православие и монашество. Вскоре Магнус скончался. Его могилу монахи показывали желающим. Но шведы все это начисто отрицают и тоже показывают могилу своего короля у себя в Швеции. Две могилы. А правда одна. Эта правда была нестерпима для всех последующих шведских королей. Они рады были воздвигнуть десять усыпальниц, чтобы ее скрыть. В политике престиж – дело не последнее. А зачем было врать русским монахам, укрывшимся на просторах водной пустыни и этим доказавшим свое равнодушие ко всевозможным мирским интересам, включая политические?
В 1611 году, после полутысячи лет разорительных набегов, шведские поползновения на Валаам увенчались длительным успехом. Монастырь был разрушен, монахи перебиты, православные святыни осквернены. 100 лет Валаам был шведским. 100 лет здесь не было монастыря. А что появилось? Ничего. Ни каких даже самомалейших следов векового шведского присутствия на острове. Зачем они рвались сюда полтысячи лет? Что им было здесь надо? Их выбил с Валаама Петр Великий, когда грозного воителя Карла XII постигла судьба Биргеров, Магнусов и прочих доблестных викингов.
В 1787 году преосвященный Гавриил, митрополит Новгородский, писал про Валаамские острова: «Промыслом Спасителя мира они предназначены для спасения иноков». А для чего еще? Леса на Валааме много, но строевого нет. Сплошной камень, из которого состоят острова, покрыт весьма не глубоким слоем земли – до 30 см. Деревья не вырастают толстыми и внутри скоро дрябнут. Из зверей на Валааме только заяц, белка, лисица. Крупного зверя нет. Летом, даже в жару, от окружающей водной пустыни воздух быстро охлаждается и ночами – холод. С теплой одеждой на островах почти не приходится расставаться, а печи в году отдыхают не более двух месяцев. До ближайшего берега – 25 верст. Края Ладожского озера около островов если иногда и замерзают в последних числах декабря, то лед стоит только при сильных морозах и тихой погоде. Иногда по озеру всю зиму нельзя ездить. Сильные ветра постоянно ломают лед.
Итак, леса нет, зверя нет, климат нестерпимый, стратегическое значение – ничтожно. Гражданскому населению здесь делать нечего, оно ни когда, вплоть до 1945 года, и не пыталось селиться на Валааме. Зачем пять веков рвались сюда шведы? Если это не война за истребление православия, тогда что?
Есть на земле такие дикие места, где селиться могут только христианские отшельники, да отчаянные разбойники. Когда в пустыне водворяется любовь, возведенная на уровень прямого Богообщения, туда же устремляются силы зла, с кистенем или с торпедой, на дракаре или на крейсере. Это непреложный духовный закон.
***
С горы, где расположен Спасо-Преображенский монастырь, мы спустились вниз по каменным ступеням. Проигнорировав продававшихся за доллары матрешек на лотке, зацепились взглядом за небольшой вагончик с надписью «Кофе». Рядом с ним за летними столиками весело щебетали полсотни финнов с пластиковыми стаканчиками в руках.
Зашли в вагончик и, дружелюбно встреченные соотечественником, взяли по такому же стаканчику кофе. Опорожнив свой стаканчик, я поставил его на стойку со словами: «У вас хороший кофе». А в ответ услышал: «Кофе хороший, правда. Иначе нельзя. Финны мне поставили оборудование, у меня договор с ними. Если хоть одному из них кофе не понравится, больше уже ни один не зайдет. Я вылечу в трубу».
Все-таки бывшие вассалы шведов добрались до Валаама, да еще и распоряжаются здесь. Опасно ли это для Высокой Земли? Как знать…
***
«Родина» отчалила, вышла из Никоновой бухты, валаамские берега вновь понемногу стали окутываться туманом.
Мы посмотрели места расположения нескольких бывших монастырских скитов, дошли пешком до монастыря, прошагали по Валааму без малого километров двадцать. Мы ни чего не видели. Главного – монастырской жизни – во всяком случае. А потому и сейчас не стали затрагивать этой темы – воистину необъятной, способной дать огромный материал для заметок паломника. Но заметки православного туриста на этом завершаются. Внутренняя жизнь духовного архипелага, Северного Афона, пусть пока останется тем, что она есть – тайной за семью печатями.
1995 г.
Большое гнездо
Гора была окутана яркой листвой деревьев, даже древний собор на самой вершине невозможно было полностью рассмотреть – только купола, увенчанные первохристианскими четырехконечными крестами горели золотом, словно вырастая прямо из кудрявой сочной зелени. Мы подъезжаем к тысячелетнему Владимиру – северной твердыне Святой Руси. Владимирская гора поражает высотой и величием, невольно напоминая горы южнорусской столицы – Киева.
Некогда святой апостол Андрей Первозванный предрек великую славу днепровских гор – Киев стал третьим земным уделом Пресвятой Богородицы. Славу гор Владимирских созидал святой князь Андрей Боголюбский, так же исполняя волю Божьей Матери.
В 1155 году князь Андрей, не желая участвовать в бесконечных междуусобных ссорах родичей, решил идти на северо-восток, в ростово-суздальские земли. С молоду известный не только умом и боевой удалью, но и большой набожностью, князь взял с собой чудотворную икону Пресвятой Богородицы, писаную, по преданию, святым евангелистом Лукой.
Едва Андрей отъехал с десяток верст от маленького городка Владимира, кони, которые везли икону, остановились и, несмотря ни на какие принуждения, не двигались с места. Несколько раз меняли коней, но и другие стояли, словно вкопанные. Тогда князь велел спутникам разбить на поляне шатер и устраиваться на ночлег. Ночью он горячо молился, желая знать Божью волю – как ему поступать дальше? И вот в необычном свете явилась Андрею Матерь Божия и сказала, что ей не угодно его переселение в Ростовскую сторону: "Оставайся здесь, устрой обитель и храм. Я умолю Сына моего и Бога, да благословит Он это место".
Святой князь, исполняя веление Богородицы, сделал невзрачный ремесленный городок Владимир столицей своего княжества. И вот, казалось бы, частные подробности судьбы одного из многочисленных русских князей определили будущее Руси на многие столетия вперед.
Задумываясь об этом ключевом моменте русской истории, перестаешь сомневаться в том, что судьбы Отечества нашего устраивали Сам Господь и Его Пречистая Матерь. Ведь не так уж много времени оставалось до Батыева погрома, испепелившего Русь, которой еще долго не давали подняться из руин. Во времена князя Андрея ни кто из людей не мог об этом знать, между тем, появление на северо-востоке нового духовного, политического и военного центра как будто заранее имело ввиду эту страшную напасть. Великое Владимирское княжение имело свое начало где-то за 80 лет до монгольского нашествия – примерно столько и надо ему было, чтобы окрепнуть, стать действительно великим. А иначе? Русь, оставаясь преимущественно южной, вовсе сошла бы с исторической арены, сначала выжженная монголами, а потом колонизированная западными державами.
Достаточно ли мы сегодня понимаем, что труды святого князя Андрея Боголюбского – настоящий религиозно-гражданский подвиг? Напряжением его богопросвещенной воли новая Русь не просто утверждалась на северо-востоке, вдали от всяких иноземных влияний. Русь вырабатывала новые идеалы, чуждые мировосприятию южнорусских князей. На юге удельная разноголосица, бесконечные племенные свары, подогреваемые горячим темпераментом южно-русских князей – вечный, непреодолимый "конфликт интересов". На севере – трезвый практический взгляд и строгий холодный расчет великих князей начинают планомерно созидать государственную сплоченность и народную монолитность. Во всех сферах жизни утверждается единая воля – Божия. Князь становится гарантом единства.
Именно тогда, во второй половине XII века начинает рождаться новое племя – великорусское, и не случайно святого благоверного князя Андрея Боголюбского, которого хочется назвать равноапостольным, считают вторым Рюриком – основателем новой державы, отцом нового народа.
Владимирская земля выносила в себе Москву – Третий Рим. Москва, что на запад от Владимира, была основана еще отцом князя Андрея – Юрием Долгоруким. А племянник Андрея, князь Георгий, основал Нижний Новгород, лежащий на восток от Владимира. Пройдут века и на нижегородчине просияет четвертый удел Пресвятой Богородицы – Дивеево, куда Богородица пообещает низвести свое благословение со всех трех своих уделов – Иверии, Афона и Киева.
***
Великий отход Руси на северо-восток не был по существу расколом, потому что Держава, как и Церковь, расколоться не может – единое тело на два не делится. Лишь отпадают иногда омертвевшие члены, но это как раз ради здоровья единого живого организма. Впрочем, этот судьбоносный процесс не обошелся без искушений именно раскольнического толка.
Князь Андрей, сохраняя в себе горячность и нетерпеливость южнорусских князей, задумал иметь во Владимире своего митрополита, а это означало бы разделение Русской Церкви на две митрополии – Киевскую и Владимирскую. Ведь князь по тому времени не имел возможности принудить киевского митрополита перенести первосвятительную кафедру во Владимир. Между тем, ему не терпелось сообщить своей новой державе все необходимые церковные атрибуты.
К счастью, Андрей, будучи человеком глубоко церковным, пошел в своем стремлении законным, каноническим путем, обратившись с просьбой об открытии новой митрополии к Константинопольскому патриарху. А патриарх отказал, сославшись на нерушимость канонических границ митрополий. И сколь бы ни был раздосадован владимирский князь этим отказом, он все-таки подчинился решению цареградского престола, в юрисдикции которого находилась тогда Русская Церковь. Подчинился, потому что воспринял это, как проявление Божьей воли – созидающей силы державного строительства. Перед проявлением этой силы свои личные желания и амбиции великий князь всегда готов был отбросить. Вот так и шло строительство Святой Руси, которая была богохранимой ровно постольку, поскольку наши великие князья, подавая пример народу, склонялись перед Богом.
А ведь через сотню лет киевские митрополиты просто вынуждены будут переселиться во Владимир, и цареградскому патриарху ни чего другого не останется, как только признать это свершившимся фактом. Избежав соблазнов раскола, безо всякого образования второй митрополии, Владимир станет местом пребывания русских первосвятителей. Князь Андрей не мог этого знать, он просто доверился Богу.
Сегодня, когда мы пытаемся осмыслить историческую судьбу России, не всегда бывает просто отличить прямые действия Божьей воли от проявлений извращенной воли человеческой. Среди историков находилось немало желающих плюнуть на гроб князя Андрея за то, что его войска разорили Киев. В 1169 году дружины владимирского князя и еще 11-и князей, его союзников, взяв южную твердыню приступом, в продолжении трех дней грабили не только жилища киевлян, но и храмы, и монастыри, похитив из них все сокровища. "Такого открытого неуважения к святыне прежде не бывало", – говорит историк.
Это трудно понять. Князь, отдавший жизнь делу единения Руси, разжигает междуусобную войну. Неужели только из ненависти к южнорусской столице? Князь, всего себя посвятивший Богу, разоряет храмы. Неужели он позабыл тогда о Господе? Но что если беспощадный меч владимирского князя был орудием Божьего гнева? Если святыни Киева были уже духовно разорены самими киевлянами и, как безблагодатные, попали под удары карающей десницы? Русь покидала свой южнорусский дом, уже, по-видимому, оставленный благодатью Божией. Киев отныне имел значение лишь до тех пор, пока не окреп Владимир. Всегда ли была благовидной роль князя Андрея в этих титанических сдвигах? Даже святые иногда впадали в грех, однако, оценивая их действия, не следует ли проявлять крайнюю осторожность?
***
Мы поднимаемся на Владимирскую гору. Нам не надо спращивать дорогу к Успенскому собору, который виден отовсюду. Крутые, неширокие улочки удивительно напоминают Киев. Мы часто идем вровень с крышами нижестоящих домов, вот уже автовокзал, оставшийся где-то далеко внизу, кажется игрушечным. Перед нами великая неоглядная даль. Как много свободы и воздуха в этом мире…
***
Входим в Успенский собор Владимира, где невольно будет трепетать сердце русского человека. На этом месте народ православный молится уже вторую тысячу лет. Первый храм из дубового леса был построен здесь еще в 990 году Владимиром Святым, который побывал в этих краях с евангельской проповедью и основал одноименный ему город. Деревянная церковь сгорела, простояв 165 лет, а в 1158 году князь Андрей Боголюбский заложил каменный собор, который современники уподобляли храму Соломонову. Но в 1185 году и этот собор сильно выгорел, и брат князя Андрея, великий князь Всеволод Большое Гнездо, решил обратить несчастье ко славе дома Божия. Он сохранил обгоревшие стены, на расстоянии от них построив новые – первоначальный храм оказался внутри нового, а в старых стенах устроили широкие проемы.
Пятиглавый Успенский собор Владимира стал тогда главным храмом Руси. И ныне в России есть ли другой храм, на месте которого молитвенная жизнь продолжается вторую тысячу лет? А сколько мощей покоятся здесь, источая нескудеющую благодать Божию! Успенский собор – усыпальница святых благоверных русских князей – их дети и отцы, племянники и внуки, жены и дочери по праву причислялись Церковью к лику святых. Сейчас это кажется чем-то невероятным, почти сказочным: на протяжении веков нашим Отечеством правили святые люди. Надо ли удивляться, что под их богомудрым правлением Русь была воистину богоспасаемой, несмотря на все беды, которые на нее обрушились.
Едва мы заходим в собор, как направо перед нами – мощи святого благоверного князя Георгия. Это племянник святого Андрея Боголюбского – третий сын брата Андрея – Всеволода Большое Гнездо, так же причисленного к лицу святых. Всю свою жизнь князь Георгий утверждал северорусский идеал единства, водворенный на новой земле его святыми отцом и дядей. А всходы братской православной сплоченности пробивались с таким трудом, что во всю свою жизнь Георгию не приходилось вкладывать меч в ножны – в большом гнезде не без урода.
Великий князь Всеволод, чувствуя близость кончины, решил разделить княжеские уделы между сыновьями, отдав старшему, Константину, Владимир, а Георгию – Ростов. Однако, высокомерный и властолюбивый Константин потребовал от отца и Владимир, и Ростов. Кроткая, но твердая душа князя Всеволода не стерпела сыновней наглости, он решил смирить зарвавшееся чадо и передал великое княжение Владимирское Георгию. Так утверждалось в нашем Отечестве православное отношение к власти, которая доставалась не самому наглому, а самому смиренному, тому, кто не рвался к власти и воспринимал ее как долг, а не как кормушку. Ради этого было проигнорировано даже право кровного первородства.
Константин, однако, не воспринял отцовскую волю, как Божию, он поднял меч на своего брата великого князя Георгия. Вот уже войска братьев сошлись под Ростовом, готовые пролить родную кровь, но Георгию не нужна была военная победа, он все силы приложил для того, чтобы умиротворить брата. Он, сильный, не побоялся унизиться перед слабым, и кровопролития удалось избежать – войска разошлись.
Немного времени прошло и на Георгия восстал другой его брат, Владимир Всеволодович, которого не устраивал доставшийся ему Юрьев Польский. Смутьяна пришлось прогнать мечем, хотя Георгий сделал все для того, чтобы избежать большой крови, битва была незначительной. Георгия поддерживал его брат Ярослав (отец святого Александра Невского), их объединенные силы могли бы в порошок стереть бежавшие дружины юрьевского братца Владимира. Но святой князь Георгий не пожелал мстить брату-обидчику, он его простил в надежде на то, что "большое гнездо" князя Всеволода, единокровные братья, все-таки станут братьями во Христе.
Но вот князь Ярослав, верный союзник великого князя Георгия, втянул его в новгородскую свару. Строптивых и своевольных новгородцев, не желавших признавать над собой ни какой власти, действительно стоило наказать. Невозможно было добиться единства и сплоченности, нельзя было обратить Отечество в монолит, не утвердив сначала власть грозную и сильную, которая не терпит ни каких проявлений анархии. Да только новгородских анархистов поддержали сторонники Константина, так и не смирившегося. Этот князь не упустил возможности, которую всегда дает смута для проявления властных амбиций.
Новгородцы и "константиновцы" наголову разбили войска Ярослава и Георгия. Константин, изгнав Георгия, забрался-таки на великокняжеский владимирский престол. Было это в апреле 1216 года. Но уже в феврале 1218-го Константин скончался. Не долго он побыл великим князем, а по-существу великим так и не стал. Это ли не свидетельство того, что подлинная власть дается только от Бога. Богоданную власть можно и должно охранять мечем, но захватывать власть при помощи оружия – значит на Бога враждовать.
Святой князь Георгий вновь вступил на владимирский престол, отданный ему отцом земным и Отцом Небесным. Ему было не до праздничных пиров, которые он не любил и презирал. Власть не пьянила Георгия. Власть была его крестом. Святой благоверный князь торопился совершить предначертанное. Предстояла большая и неизбежная война с волжскими болгарами, которые стали уже нестерпимыми, донимая Русь своими набегами. Георгий, когда готовил поход на болгар, обратился ко всем русским князям – и верным друзьям, и вчерашним врагам, потому что все они были для него братьями, все они вмещались в благородном сердце самого лучшего птенца большого гнезда Всеволода. Многие князья откликнулись, и болгарский поход 1220 года был удачен, хотя и крайне изнурителен. В 1221 году князь Георгий основал Нижний Новгород – Волга становилась русской рекой.
А в 1236 году орды Батыя двинулись на Русь. Георгий готовился к последней битве в своей жизни. Он знал, что эту битву не выиграть, он готовился к смерти, но был спокоен. Всю свою жизнь до бесконечности замиряя князей, он страдал, когда приходилось поднимать на них меч. Теперь было легче, потому что умереть предстояло вместе с родичами – рядом с ним на поле последней битвы гремели щиты трех сыновей Константина, его возлюбленного брата – врага. Если они погибнут вместе, значит они победят. Победят в своих сердцах духов злобы и раздора.
Князь Георгий с племянниками стояли в ожидании татар на реке Сити, а в это время татары уже брали приступом Успенский собор Владимира, где вместе с другими горожанами укрылась и княжеская семья. Татары выломали двери и подожгли собор изнутри. В огне горели жена, дочь и маленький сын князя Георгия, укрывшиеся на хорах собора. Епископ Митрофан успел постричь их в схиму, когда татары уже ломали двери. Из дыма и пламени, которые заполнили собор, святые души княгини и княжичей, новопостриженных иноков и страстотерпцев, устремились к невечернему свету, к Небесному Отечеству.
Гонец успел рассказать Георгию о гибели семьи. Теперь князю было тем более легко умирать, оставалось вместе с племянниками отдать души Богу и у Престола Всевышнего восстановить духовное единство большого гнезда Всеволодова.
После битвы архиепископ Ростовский Кирилл нашел тело князя Георгия с отрубленной головой, которая валялась на другом конце поля, и отвез княжеские останки в Ростов. А в 1239 году Ярослав, теперь уже великий князь, решил перевезти к себе во Владимир останки брата. Тогда и узнали, что отрубленная голова Георгия приросла во гробе к нетленному телу, как символ того единства, цельности, к которым во дни земной жизни неустанно стремился святой князь.
***
Вспомним, как погибал дядя Георгия, святой князь Андрей Боголюбский. Его кончина была страшнее, потому что убили свои. Собственные слуги составили заговор и настигли Андрея в покоях села Боголюбова, на том месте, где ему некогда явилась Пресвятая Богородица. Перед смертью князь – страстотерпец, обливаясь кровью, только и смог сказать: "Горе вам, нечестивые! Какое зло я вам сделал?"
Вскоре придут татары на Русь, но не до конца погубят русскую душу, потому что Отечество наше было искуплено отданными на заклание князьями – страстотерпцами Андреем и Георгием.
А в мае 1913 года Боголюбово посетил вместе с княжнами император Николай II. Он по большей части молчал, поклоняясь святыням владимирским и суздальским, являя образец духовной самоуглубленности, которая граничила с безучастностью ко всему окружающему. Но в Боголюбове государь заметно оживился, стал расспрашивать о подробностях гибели князя Андрея, захотел увидеть то место, где он погиб, и куда потом бросили его тело. Царь задавал много вопросов, скорбел о судьбе князя, который поплатился жизнью за то, что укреплял государство и служил Богу.
Царь уже знал от святых прозорливцев, что будет убит. Он готовился принести себя в жертву за народ, наверное испрашивал у князя Андрея святых молитв, чтобы укрепил его духовно страстотерпец, принесенный в жертву 739 лет назад. Скоро придут на Русь большевики, но не до конца погубят русскую душу, потому что Отечество наше было искуплено кровью отданного на заклание царя-страстотерпца.
А северный придел Успенского собора, где покоится семья князя Георгия, кажется, до сих пор лижут огненные языки. С южной стороны – мощи самого святого благоверного князя Георгия. А перед алтарем покоится воистину равноапостольный святой благоверный князь Андрей Боголюбский – духовный прародитель северорусского православного племени.
***
Мы зашли в Успенский собор Владимира во время богослужения – была возможность сразу же поклониться княжеским и архиерейским гробницам в северном и южном приделах. Вот только вокруг бродили зевающие иностранцы вместе с родственными им по духу россиянами. При них было как-то даже неловко креститься и делать поклоны. Душу наполнило тягостное ощущение духовной оккупации. Это не татары, которые лавиною вламывались в собор, жгли и убивали, а потом так же быстро убирались в свои степи. Эти могут струиться сюда до скончания века – бесконечным непрерывным потоком, лишая святое место благоговейной атмосферы, оскверняя святыни своим презрительным равнодушием ко всему духовному, терзая души православных паломников.
Впрочем… пусть они и на нас смотрят, зевая, пусть и мы будем для них вместе с этими гробницами "пережитками прошлого". Их презрительные усмешки мы как-нибудь переживем. Хозяева в этих древних стенах – святые благоверные князья, давно уже соединившиеся с Господом. И мы пришли к хозяевам. Так на кого еще оглядываться?
Плохо, что на святом месте мы, православные, по одиночке плаваем в мутных лужах интуризма и перестаем друг друга чувствовать, узнавать. Мы трагически разобщены, туристическая оккупация мешает нам ощутить себя единым народным организмом, мешает слиться в молитве. Опять появляется мрачный призрак духовной разобщенности, некогда погубившей Русь. Так не должны ли мы проявить хотя бы тысячную долю той твердости, которая требовалась нашим дедам исповедникам, противостоявшим безбожной стихии мира?
Мы покидали собор, надеясь после обеда, когда не будет богослужения, помолиться у стоящих на вскрытии мощей св. кн. Андрея, св. кн. Глеба (его сына) и св. кн. Георгия. Но нас постигла совершенно ошеломляющая неожиданность: теперь, чтобы пройти в храм, требовалось купить билет в музейной кассе… Разве разделился собор? Вот он стоит: огромный, цельный, монолитный. Но это лишь видимая монолитность. Святыню разделили на два совершенно разнородных объекта: до обеда – храм, после обеда – музей. И тогда все наше утреннее ворчание показалось совершенно беспричинным – не знали еще, как бывает. Вторая неприятность ожидала нас, когда, купив музейные билеты, мы зашли в собор. Доступ к мощам был перекрыт красноречиво натянутым шнуром.
Бабулька в рабочем халате сурово пресекала робкие попытки некоторых посетителей (туристов? поломников?) проникнуть за ограждение. Было решительно невозможно понять, где она работает, в храме или в музее? Но вот мы заметили серьезного бородатого мужчину, который сидя за столом, изучал какие-то бумаги. Одет он был так же по-рабочему, но что-то было в его облике православное, наше. Я нерешительно подошел к нему и спросил:
– А можно к мощам приложиться?
– Что вы, конечно, даже нужно, это ведь только от иностранцев и от зевак отгорожено.
Мы приложились к мощам. Но вот за ограждение зашли, окрыленные нашим примером две девушки без платков – они с явным интересом рассматривали раку. Благосклонный ко мне бородач тут же облекся в суровость: "Что такое? Кто разрешил?" Девушкам пришлось ретироваться. Их было жаль. Тоже ведь свои. Может быть, для них это был бы первый шаг на пути к вере. И мы были бы все вместе, не разделяясь на "проходных" и "непроходных". Потом, смотрю, бородач что-то очень спокойно втолковывает тем девушкам, а они очень внимательно слушают. Слава Тебе, Господи.
Мы покидали собор, организованная толпа интуристов тусовалась перед натянутым шнуром. Заморские мужики лапали своих простоволосых женщин в брюках. Им не надо было к мощам. Им и так было хорошо. И когда я еще раз глянул на натянутый шнур, он уже не раздражал.
***
Мы вышли из собора, присели рядом на скамеечку и решили посмотреть туристическую схему Владимира (какие мы паломники). Мы ни чего не знаем о русских святынях и припасть к ним не умеем – скользим по поверхности страны, не углубляясь. Если задуматься, мы очень не далеко ушли от интуристов, и еще неизвестно, кто для нас свои.
Изучение схемы дало весьма неожиданный результат. "Слушай, – говорю своей спутнице, – а ведь во Владимире есть еще монастырь. Вот: Успенский, Княгинин, женский…" И тут до нас донесся обрывок беседы сидевших неподалеку людей: "Пойдем в Княгинин?" "Пойдем", – захотелось ответить, хотя слова были обращены не к нам. Родственные по духу русские люди – они же всегда вокруг нас, и мы посреди них. Мы идем в Княгинин монастырь.
Этот монастырь был основан в 1200 году первой супругой великого князя Всеволода Большое Гнездо. Великая княгиня Мария была дочерью чешского князя Шварна (вот тебе и иностранцы). Во всю свою жизнь благочестивая и богобоязненная, лет за восемь до смерти она была поражена параличем. Княгиня переносила недуг терпеливо и без ропота, все больше отдаляясь от мирских забот и постоянно пребывая в молитве. Тогда и решила она основать во Владимире на горе над рекой Лыбедью девичий монастырь. А в 1206 году сама решила принять монашеский постриг и окончить свои дни в основанной ею обители. "И проводил ее великий князь сам со слезами многими, и сын его Георгий, и дочь его Всеслава…", – повествует летопись. Княгиня Мария приняла схиму с именем Марфа и скончалась, пробыв в монастыре всего 18 дней.
