Сергей Алексеевич Минский
Прищеп Пекарика
Не успел он пересечь условную границу секции, как к нему устремились две девушки – продавщицы. Одна шла с фронта, другая – наискосок справа. Они будто не замечали друг друга. Но в какой-то момент та, что шла прямо на него, видимо, поняла, что не успевает. Она резко остановилась возле одной стойки и стала поправлять висевшее на вешалках белье.
– Молодой человек, если вам нужна помощь, я к вашим услугам.
Александр повернул голову. Вторая девушка, которую он поначалу видел только боковым зрением, оказалась очень хорошенькой. С наивными глазками. Она немного шепелявила, и это придавало ей шарм, потому что, не смотря на то, что ей было не меньше двадцати пяти, выглядела она девочкой-подростком.
– Спасибо, – Александр посмотрел ей в глаза. Но она почти сразу же закрылась ресницами, – Я с удовольствием приму вашу помощь… Леночка, – интерпретировал информацию на бейдже.
Как только произнес имя, вспомнил секретаря. Вспомнил, как однажды спросил у нее – красивый ли парень Саша Дарский. Как смутился, услышав неожиданно прямой ответ.
С продавщицей они проговорили минут десять. После чего он расплатился и, подхватив легкий пакет, спустился на первый этаж. А, проходя мимо столиков расположившегося почти у самого выхода кафе, решил, что чашка капучино будет кстати. Пришлось немного постоять в очереди: перед ним оказалось пять человек, если не считать, что два парня, судя по всему, вместе.
На лице девушки, стоявшей за прилавком, сквозь нарисованную улыбку заметно проступала усталость. «Не позавидуешь, – подумал Александр, – целую смену на ногах. А народу здесь проходит…» Почти идеальные черты лица барменши портил крупный нос с горбинкой. И не то, чтобы портил, но как-то обращал на себя внимание.
«Мария», – прочитал на бейдже.
Девушка привычно стала колдовать с блестящим кофейным агрегатом, выполняя заказ. Когда она, почувствовав взгляд, подняла ресницы, Александр утонул в больших красивых глазах.
– Трудно, Маша? – участливо спросил он.
– Да, – кивнув, просто ответила она, – Вообще, мы здесь вдвоем с напарницей, но у нее полчаса обед. Зашиваюсь одна!
– Сочувствую, – снова выказал участие.
– Спасибо, – с усмешкой ответила Мария, подавая чашку. В ее глазах мелькнул интерес.
– Это тебе спасибо… – как бы возразил он, – И не только за капучино.
Она удивленно подняла брови.
– За удовольствие видеть твои красивые глаза, – поторопился добавить Александр.
Девушка смутилась и опустила ресницы.
6.
На следующий день в университете у Александра Дарского случились неприятности. На одном из практических занятий он стал спорить с молодым преподавателем, когда тот сделал ему замечание по изложению материала. Методист кафедры «Психологии личности» – вчерашний студент, которому дали несколько часов семинарских занятий, слишком конкретно подошел к вопросу, не имевшему однозначной точки зрения. В запале профессорское сознание упустило who is who.
– Вам, молодой человек, с вашими знаниями по данному вопросу не учить – учиться надо, – заявил Александр.
По наступившей в аудитории тишине понял – влип. Такого он себе, как студент, конечно же, позволить никак не мог. Да и как профессор, наверное, тоже. «Как-то бестактно получилось. Если не сказать – хамски». Понимал – реакция будет. Но какая?
– Дарский, – очнувшись от ступора, тихо сказал преподаватель, – Ваше поведение… не кажется ли оно вам вызывающим? Вы, хотя бы, знаете, как меня зовут? Мы ведь с вами встречаемся впервые, не так ли?
– Извините, Виктор Петрович, – пошел на попятную Дарский, – Не знаю, как это произошло, и весьма сожалею о своей бестактности. Захотелось сделать что-нибудь хорошее этому растерявшемуся мальчику, которого он загнал в угол и заставил огрызаться, – Виктор Петрович, я вполне оценил ваш ум и манеру излагать мысли, – он чуть не сказал «еще на собеседовании», – Но поверьте… вопрос этот остается бесспорным для вас только потому, что вы не читали последних исследований, как в области психологии личности, так и в когнитивной психологии…
– Дарский, – перебил мрачно преподаватель, – Все это прекрасно. Но, думаю, ваши познания предмета заслуживают пристального внимания декана. Мне придется сообщить ему о вашей выходке…
Александр промолчал.
На перемене к нему подошла Даша Кветковская.
– Саша, ну зачем ты сцепился с ним?
– Да сам не знаю. Сначала машинально, – усмехнулся с сожалением Александр, – А потом хотел как лучше. Ну, а получилось… – он развел руками.
– Ты же задел его самое больное место. Это теперь в лучшем случае твой недруг, – она с нежностью заглянула ему в глаза, как бы говоря – «ты не один, я – с тобой».
– Да и бог с ним, – махнул рукой Дарский, – Чего уже перемалывать? Все равно поздно. Слово не воробей. Да и экзамен принимает не он.
– Понятно, – подвела итог Даша, и как бы продолжая его сожаление, добавила, – Был бы Вениамин Петрович жив, можно было бы отделаться легким испугом в виде нравоучения. А как Руман на это отреагирует – не знаю.
– Не расстраивайся, Даша, – ее теплые слова о нем прежнем задели сердце, – Все будет хорошо. Поверь – Михаил Моисеевич тоже человек… – он на секунду остановился, подбирая слова, – Послушай, мне нужно с тобой поговорить. Не сегодня, – поймал ее вопросительный взгляд, – Чуть позже. Скажу только, что я после нервного срыва не все помню из ближайшего прошлого. Врачи говорят – защитная реакция организма, который таким образом спасает себя от воспоминаний, связанных с внутренним конфликтом.
– Хорошо, – согласилась Даша, – Поговорим.
В дверях аудитории показалась Елена Дмитриевна.
– Дарский! – позвала, – Александр! Вас вызывает Михаил Моисеевич. Срочно.
– Ну вот, – посмотрел он, улыбнувшись, на Дашу, – Начинается. Возмездие грядет, – повернулся к выходу, – Иду, Леночка Дмитриевна.
– Не можете вы, Дарский, без иронии, – улыбнулась она, – И сейчас, видимо, похохмили с бедным Виктором Петровичем?
– Я? – театрально удивился Александр, – Да никогда!
Леночка рассмеялась.
– Будет вам сейчас «никогда». Правда, скажу по секрету, – стала она говорить тише, когда спускались по лестнице, декан вас защищал. Говорил, что вы пережили сильный нервный срыв. Так что, я думаю, все будет хорошо. Но пожурят точно.
– Ну, спасибо, Леночка. Ваши слова – бальзам на рану.
Она посмотрела на него внимательно.
– Ну, все вам нипочем, Дарский.
– Это точно. Теперь мне, Леночка, все нипочем.
Каждый при этом подумал о своем.
Войдя в приемную, Елена Дмитриевна заглянула в приоткрытую дверь кабинета декана.
– Дарский здесь, Михаил Моисеевич.
– Пусть войдет, – послышалось оттуда.
Александр миновал дверь и оказался в кабинете. Профессорское сознание еще раз после перевоплощения получило порцию ностальгии. Зрачки ловили близкие душе детали интерьера, не обращая внимания на ожидавших его людей.
– Ну, Дарский…– Руман был серьезен. Где-то в глубине глаз, правда, мелькнула искорка смеха. Но сейчас же погасла, – Почему вы решили, что вам можно оскорблять преподавателей?
Александр взглянул на Виктора Петровича. «Интересно, как он интерпретировал наш разговор?»
– Михаил Моисеевич, за свой спонтанный выпад я публично принес Виктору Петровичу свои извинения. И, если этого мало, я готов извиниться еще раз, – он повернулся к молодому преподавателю, – Виктор Петрович. Если вы считаете мое покаяние недостаточным…
– Дарский, – перебил декан, – Это я уже выяснил. Меня интересует другое…
– Если вы о рецидиве, Михаил Моисеевич, то я вам торжественно клянусь – больше такого с моей стороны не повториться, – выступление Александра начинало походить на стеб. Слишком уверенно он себя чувствовал. И Руман, повернув голову в сторону жалобщика, сказал:
– Спасибо, Виктор Петрович за сигнал. Будем разбираться. Если у вас больше ничего нет ко мне, вы можете быть свободны.
Методист, попрощавшись, ушел. И на несколько секунд в кабинете воцарилась относительная тишина, если не считать жизни за его пределами.
– Да, Венька, – не поднимая глаз и покусывая нижнюю губу, проговорил Руман, – он встал и зашагал по кабинету, – Да садись ты! Чего стоишь как истукан? – улыбнулся, наконец, – Кофе будешь?
– Не откажусь, даже не надейся… – улыбнулся Александр в ответ, – Прости, Мишель, забылся на секунду. Понимаю, тебе хлопоты, но и меня пойми. Я все же Дарский только по форме.
– Ладно, – Михаил Моисеевич подошел к двери, – Елена Дмитриевна, сделайте, пожалуйста, два кофе.
– Ну вот, – не преминул съязвить Александр, – Ты тоже прокололся. Представляешь, сейчас ты должен мне устроить разнос по первое число, а секретарю заказываешь два кофе: собираешься со студентом под кофе разбираться? Пожалуй, такие проколы у нас будут отнюдь не исключением.
– И что ты предлагаешь? Как этого можно избежать?
– Жизнь, Миша, она сильнее и мудрее наших с тобой жалких рациональных умишек, потому что рациональный уровень сознания, линейно вторгаясь в действительность, пытается постичь суть нелинейных процессов, окружающих нас. А предлагаю я – жить, полагаясь на интуицию. И не пытаться делать прогнозов при помощи этого несовершенного инструмента. Кесарю – кесарево, а богу – богово.
Вошла Леночка с подносом. И все поглядывала – то на одного, то на другого, явно не понимая, что происходит. Нонсенс – декан вместо того, чтобы сделать студенту выволочку, собрался с ним пить кофе.
– Спасибо, Елена Дмитриевна. Что это вы растерялись? Ставьте уже поднос на стол.
– Извините, Михаил Моисеевич, – она смутилась, – Думала, кто-то пришел к вам, пока выходила.
– Ну? Что я говорил? – усмехнулся Александр, когда за ней затворилась дверь, – Девочка чуть дар речи не потеряла.
Кофе пили, почти молча, не считая пары несущественных реплик. А когда Александр собрался уходить, Руман уже у дверей остановил его.
– Я тебя умоляю… тебе – как ты там сказал Виктору Петровичу? – не учить, а учиться надо, – он улыбнулся, – Ну… сам понимаешь. Тебе в народ надо идти. Среду новую осваивать. Смотришь, и все образуется.
– Да, Миша. Я и сам об этом думал. Надо. Но если честно, стремно, как они говорят. Я на их пиру – лишний. Своим я там никогда не стану. Ну? Пока, Миша?
– Пока, Веня.
7.
Последняя пара – лекционная – тянулась долго. Сергей Поликарпович, человек преклонного возраста, вычитывал материал монотонно, не обращая ни на кого внимания. На его лекциях, как правило, каждый занимался своими делами. Все знали, что профессор Забродин – человек лояльный и никого на экзаменах не топит. Ему хватало жизненного опыта для понимания того, что из «ничего» ничего не сделаешь. А кому его знания нужны, тот их постигнет. И мало того – пойдет дальше. Александр задумался. Сознание вытащило из тайников памяти один из перлов вездесущей истины: ученик, не постигший понимание учителя, не достоин называться его учеником, и лишь тот, кто смог это понимание превзойти, становится достойным. «А сколько здесь достойных? Один? Два? Или никого?» Вопрос не предполагал рационального ответа. Ответ заключался либо в делах, либо в трансцендентном его постижении. «Но это только со стороны того, у кого учатся, ибо процесс этот двусторонний… Научить ничему нельзя, – вспомнилась извечная мудрость, – Можно только научиться».
Занятия закончились. И аудитория почти сразу опустела. Последним просеменил короткими стариковскими шажками к выходу Сергей Поликарпович. «Доживу ли я до таких лет, когда уже никуда не нужно будет спешить?» – подумал Александр. Слово «спешить» напомнило, что его ждут в «Сити Групп», что не хочется, но нужно позвонить Пауку – договориться о встрече на завтра. Вспомнил, что обещал обсудить свое беспамятство с Дашей. Хотелось выпытать, какие отношения между ним и ею существуют, помимо того, что он видел на экране. И еще много чего – назревшего со всех сторон – нужно было привести к душевной гармонии в себе.
Посидел, собрался с мыслями и нашел в записной книжке телефона внесенный вчера номер Паука.
– Алло. Слушаю.
– Привет, Вадим, – Александр сделал паузу – не стал называть себя сразу. Узнает по голосу или нет?
– Привет, – Павуковский выжидал, как настоящий паук. Молчал. Видимо, пытался идентифицировать в памяти голос.
– Ну, что? Не узнаешь?
– А-а? Пропажа? Ты уже выписался или еще отдыхаешь? – сознание представило, как он злорадно ухмыльнулся.
– Ты-то откуда все знаешь? – поинтересовался Дарский.
– Интересно, да? – съязвил Паук.
– А то? – ответил в тон ему Александр.
– А не твое это дело, Сашок, – продолжил кочевряжиться тот, – Ты лучше скажи, где тебя искать. Пора уже и покалякать.
– Так не вопрос, Паук. Ты со своей интуицией мог бы уже и догадаться, зачем я звоню. Встречаемся завтра. Завтра же я перезвоню о месте и времени, – не стал он переливать из пустого в порожнее.
– Так не пойдет, Сашок. Я тебе не фраерок какой-нибудь. Условия предлагаю я. А ты…
– Короче, – не дал ему договорить Александр, – Если я правильно понял, деньги тебе не нужны. Ну, что ж – понадобятся – звони.
– Э, дружок, ты, кажется, нарываешься? – Паук, чувствовалось, разозлился. Его напускная интеллигентность спала, и в голосе появились зловещие нотки, – Ты что, с девочкой своей базаришь, фраер? Рамсы попутал?
– Ты закончил? – перебил Александр. Надо было как-то обезоруживать Паука. А понимал он нормально только тех, кого считал равными себе. Или тех, кто сильнее, – Вадим, ты же умный парень, и, конечно же, соображаешь, что на всякую силу найдется другая сила. Так что? Встречаемся завтра?
Паук выдержал паузу.
– Лады, дружок! А ты…
– Если ты о процентах – забудь! То, что случилось – форс-мажор в чистом виде.
– Я не об этом…
– А о чем? – сознание профессора вибрировало, пытаясь предупредить вопрос.
– Ты не знаешь, где Лерка?
«Ух, ты! Вон оно что».
– Даже предположить не могу. Мы расстались, ты же знаешь. Ладно, Вадим, давай. Спешу я. До завтра.
Александр отключился и облегченно вздохнул. Но почти сразу в сознание вползла мысль, что Паук как-то слишком быстро на все согласился. Один раз только вспылил. «А ведь я с ним, по его понятиям, разговаривал достаточно дерзко. Может, почувствовал силу за мной? Или во мне? Впрочем, завтра все узнаем». Посмотрел на часы. «Пора».
Вышел на улицу. А попал в сказку. Появилось ощущение, как будто время замедлило свой бег. Огромные белые хлопья в безветренном воздухе плавно опускались на город. На дома и деревья. На тротуары и автобусные остановки. На машины и людей. На каменные столбы высокого металлического забора, нахлобучивая на них белоснежные шапки. Остановился, пораженный этой столько раз виденной красотой, но всегда – такой новой, такой первозданной. Вдохнул полной грудью и пошел к машине. Снова ощутил привычный ритм времени.
Пока машина прогревалась, сделал несколько звонков, вышагивая взад-вперед. Закончив, сел и покатил в «Сити Групп».
8.
Даша стояла у одной из плит в кухне общежития. Помешивая машинально молоко в ковшике, думала о Саше. О нем последнее время – с тех пор, как он вернулся – думала почти всегда. И даже, когда отвлекалась, и не удавалось этого делать, чувствовала в себе его присутствие – присутствие любимого. А когда вечером, погасив свет, ложилась в кровать, сознание возвращало в тот страшный день, когда казалось, что все – жизни конец, что Сашенька, которого она видит перед собой, становится эфемерным. Он, вроде, есть. А, вроде, его и нет. И даже, когда он уткнулся ей в колени и обжег их горячим дыханием, его слова продолжили ощущение нереальности происходившего. Теперь ее ноги – чуть выше колен – почти каждую ночь вспоминали прикосновение его лица, его дыхания. Удовольствие становилось проклятием: Даша долго не могла уснуть – мысли, оплетая образы, роились, будто пчелы, одна за другой выныривавшие из летка. По коже пробегали мурашки, и замирало на мгновение сердце, словно спринтер на старте, чтобы начать в полную силу двигаться. Оно размеренно гнало по сосудам загустевшую, отравленную любовной агонией кровь. Даша уже знала – железы внутренней секреции отреагируют на выпад психики – интенсифицируют выброс гормонов в кровеносное русло, затуманят сознание. Снова его захлестнет и накроет горячая волна чувственности, уходящая в низ живота. И там, пульсируя, станет вызывать спазмы, отдаваясь легкой судорогой на внутренней поверхности бедер. Это было так приятно. Но с каждой минутой в душе, напитавшейся телесным зудом, нарастала неудовлетворенность. И сознание временами начинало пропадать, будто исчезая за непроницаемой пеленой густого, вяжущего мысли тумана: это организм включал защиту. Приходил сон. И случалось – он восполнял все то, чего так хотелось наяву. Если в этот момент Даша просыпалась, то ощущала двойственное чувство: было и приятно, и некомфортно одновременно. Приятно от того, что еще сохранялось мерцавшее в нервных окончаниях чувство наполненности. А некомфортно, потому что было чрезмерно влажно. А еще потому, что опыт подсказывал – лучше встать сейчас. Она поднималась через силу, снимала трусы и шла в душевую. Потом надевала свежие, и с легким чувством, нырнув в еще не остывшее пространство под одеялом, засыпала…
Шум сбежавшего молока и тут же защекотавший ноздри специфический запах мгновенно вывели из забытья.
– Вот блин! Ну что же это такое? – посетовала она и, быстро сняв ковшик, почему-то виновато взглянула на двух наблюдавших за ней девчонок у соседней плиты. Будто могла оскорбить их запахом пригоревшего молока, – Следила же! И на тебе – в последний момент задумалась…
Она вдруг неожиданно для себя рассмеялась. Засмеялись и девчонки.
Пришлось убирать плиту.
Последнее время, наряду с приятными переживаниями, связанными с возрождением Сашеньки, стали приходить тревожные мысли. Вот и сегодня. Промашка с молоком вызвала к жизни вопросы по поводу охлаждения его к ней. Это так заметно. «Говорил, что любит, – думала, – А как вышел из своего ступора, так ни разу и словом не обмолвился. Только что здоровается. Как будто ничего и не было».
– Привет, Кветковская!
– Тьфу, ты… Светка! Ну, сколько можно просить тебя не подкрадываться сзади? Вечно ты пугаешь меня… – Даша оглянулась: в кухне кроме них – никого.
– А я что – виновата, что у меня такой голос? – забасила Светка, чуть сверху вниз глядя на нее, – Прости, если напугала…
– Да ладно. Проехали. Только, прошу, не приставай, – Даша подняла голову и посмотрела ей в глаза, наморщив при этом нос, как будто от Светки дурно пахло.
– А что делать? – задала та глупый вопрос.
– Главное – не падай духом. Найдешь себе кого-нибудь… из своих…
– А как? – удивилась Светка, – Это у тебя смелости хватает сказать…
– Ну чего ты тупишь? А сети зачем?
– Какие сети?
– Да интернет, господи ты боже мой…
– А ты точно – нет?
– Я же тебе ясно сказала – я просто шкерюсь. Маскируюсь – поняла? – Даша выбросила в урну безнадежно запачканную молочной гарью салфетку и, сказав Светке «пока», вышла из кухни. «Господи, – подумала с сожалением, – Мало того, что фигурой обидели, так еще…» – додумать не смогла, стало стыдно.
9.
– Добрый день, – Александр подошел к молодому человеку, пристально на него взглянувшего.
– Добрый, – прозвучал ответ, – Вы по какому вопросу?
Темный костюм. Светлая рубашка с галстуком. Все по-военному безупречно.
– Я к Савину. Дарский Александр Александрович.
– Минуточку, – охранник снял трубку внутреннего телефона, – Ожидайте, – показал рукой в сторону диванчика в небольшой нише.
Ждать пришлось недолго. Другой молодой человек, почти также же по-военному молодцеватый, через несколько минут подошел к нему.
– Александр Александрович?
– Да, – ответил Дарский, поднявшись.
– Пожалуйста, следуйте за мной.
Знакомый лифт. Длинный пустынный коридор, застланный ковролином, по которому он столько раз ходил в последние годы, инстинктивно ступая с пятки на носок, чтобы не так слышны были и без того неслышные здесь шаги. «Разве это ходил я? – пришла мысль, – Это был Пекарик Вениамин Петрович». И тут до него стала доходить абсурдность ситуации. «А ведь и сейчас иду не я. Идет Дарский. А я лишь свидетель… невидимка… серый кардинал». Мысли радовали и пугали одновременно своей откровенностью. На грани фола. На грани нормальности, наконец.
Подошли к кабинету Савина. Сопровождающий постучал, и приоткрыл дверь.
– Разрешите?
– Да-да, просите, – послышался знакомый голос.
– Пожалуйста, – посторонился охранник, пропуская Александра внутрь.
– Проходите. Прошу, – Савин вышел из-за своего стола, двигаясь навстречу. Подал руку.
– Очень приятно познакомиться, Игорь Николаевич. Вениамин Петрович мне много о вас рассказывал.
– Да? – с улыбкой спросил Савин, – И о чем же, если не секрет?
– Да о разном. Всегда очень тепло отзывался. Говорил, что в юности вы были одним из его двух близких друзей, с кем можно было общаться, почти не разговаривая. Что такое понимание между вами существовало даже тогда, когда общение выходило за рамки простых бытовых отношений. Извините, – профессорское сознание уловило на лице хозяина кабинета наряду с удовлетворением от услышанного некоторое нетерпение.
– Очень приятен мне такой отзыв. Спасибо. Но… Александр Александрович, совсем нет времени предаваться воспоминаниям, – Савин прикоснулся к локтю Дарского, предлагая сесть, – Царство небесное моему другу, – он поставил стул напротив и присел на край, – Хотелось бы узнать, чему вас научил Вениамин Петрович? Что вы умеете?
– Я не буду скромничать, Игорь Николаевич. Вы, как человек, знакомый с прикладной психологией, наверное, уже что-то заметили в процессе общения. Да и профессор, мне кажется, достаточно охарактеризовал меня. Я могу делать абсолютно все то, что делал он, – последняя фраза как-то неприятно отозвалась в сознании.
Они беседовали минут двадцать. Может чуть меньше. Савин задавал вопросы. Дарский по возможности развернуто отвечал, стараясь не затрагивать его амбиции по поводу человековедения. Наконец, Игорь Николаевич, с допросом закончил. По всему было видно – остался довольным.
– Ну, что ж, Александр Александрович, – сказал он, поднимаясь со стула, – Не смею больше задерживать. Вам осталось только познакомиться с аппаратурой – со всем тем, с чем придется работать, – он протянул руку, – Вас проводят.
Через несколько минут Дарский уже стоял в небольшой, относительно кабинета Савина, комнате, заставленной аппаратурой.
– От Савина, – буркнул провожатый поднявшемуся навстречу парню в джинсах и свитере.
– Ну что? Будем знакомы? – начал Александр. «Держи себя в руках. Тебе здесь все незнакомо», – напомнил себе, – Дарский. Александр.
– Константин, – протянул руку парень. И еще с полчаса Александр знакомился с техническими средствами своей будущей работы. Всем тем, с чем много лет уже был знаком. Наблюдал за манипуляциями напарника. Слушал инструкции. А когда пытался руководить картинкой – ее параметрами, иногда нарочито делал ошибки, на что Константин сразу же реагировал – делал замечания.
Через полчаса явился Савин.
– Ну, как продвигаются дела, Константин? – спросил он и посмотрел на Дарского.
– Поразительно, Игорь Николаевич! У меня такое ощущение… когда Александр управляет картинкой, будто я с Вениамином Петровичем работаю. А когда говорит, даже интонация профессора проскальзывает.
– Ничего удивительного, Константин, – улыбнулся довольный Савин, – Это его ученик.
– Да? – удивился Константин, – То-то я думаю… – он с восхищением посмотрел на Дарского, – Мне очень приятно об этом узнать, – заметил он. И добавил, цокнув языком, – Профессор, конечно, был глыбой.
– Ну, что ж, Александр Александрович. Буду докладывать о вас генеральному. А работа, – он развел руками, – она покажет.
Визит в «Сити Групп» закончился, и Дарский вышел на улицу. Снегопад прекратился. Легкий колючий ветерок на секунду привлек внимание к лицу. Сгущались сумерки, окрасив освободившееся от сплошной пелены небо в синие тона: от темно-голубого на западе до почти черного, глубокого на востоке. Любуясь эти великолепием, Александр постоял еще пару минут. Потом сел в машину. Ключ зажигания оживил приборы. Двигатель еще не совсем остыл, и потому в салон почти сразу стал поступать теплый воздух. Ослепительно отразился от пушистого сверкающего покрова свет зажженных фар. Морозный воздух, пронзенный яркими лучами, поразил своей прозрачностью, четко распределяя светотени в представшей перед глазами картинке.
Через полчаса, нырнув в арку, Дарский въехал во двор своего дома. Фары выхватили из ряда машин желтенькое авто, снова своеобразно окрасив чувства. «Что за черт?» Сознание профессора никак не могло найти ответ на поставленный нервной системой и железами внутренней секреции вопрос. Парковка автомобиля, правда, почти сразу отвлекла от него. Но осталось смутное предчувствие чего-то приятного, но с какой-то непонятной тревожной подоплекой.
Войдя в дом и раздевшись, вспомнил вдруг, что собирался позвонить Жуку. Руман сказал, что Ваня приболел. «Друг называется! Надо бы справиться, как он там. Может, помощь нужна». Почувствовал, если не стыд, то угрызения совести точно. Достал телефон. Экран высветил список последних звонков. «Паук… О чем это он у меня спрашивал? А-а, о Лере. Может позвонить ей?» В поле сознания вдруг вплыло желтенькое авто. И тут же пришла догадка. «Может быть, может быть. Тем более надо позвонить, – в сердце неожиданно появился восторг, – Нет! Сначала Ивану…» Нашел. Нажал на вызов и стал ждать.
– Да, – послышался слабый голос и за ним откашливание.
– Привет, Ваня. Почему не позвонил?
– А зачем? У меня все есть. Соседка тут за мной ухаживает. Ну, ты знаешь.
– Как ты там? – вопрос прозвучал сухо. В нем не оказалось должного участия. Стало неудобно перед товарищем, и он добавил, – Может все же нужно что-то?
– Да нет. Мне уже лучше. Простое ОРЗ. Пик уже позади, – Иван снова откашлялся, – Слышишь? Кашель уже не сухой.
– Да. Слышу. Завтра заеду. Выздоравливай
Пока разговаривал с Иваном, все время думал о Лере. Поймал себя на мысли, что сам себе почему-то лжет. «Приятно» низа психики и «плохо» верха стали вязать странное кружево в сознании, ввергая весь организм в состояние пульсирующей – то приходившей, то уходившей вины. «Вот оно – щекотливое чувство запретного плода, – отметило сознание профессора, – И хорошо, и почему-то стыдно. Я хочу ее, потому что этого хочет мое тело. Даже понимая, что потом будет плохо, я стремлюсь к ней…» Александр пошел на кухню поставить чайник. «Я снова возвращаюсь к тому же самому. К извечной борьбе эфирного тела – первичного уровня сознания – с будхиальным – надсознанием. А если исходить из того, что эфирное тело, являясь энергетическим сосудом – еще и сексуальный центр, и он во много раз сильнее моего прежнего…»
Зазвонил телефон.
– Слушаю тебя, Вадим, – сознание отметило свой недовольный голос.
– Привет, Сашок, – Паук как будто извинялся.
– Привет. Ну, и?.. – не стал церемониться профессор, отреагировав на паузу. Хотел просто спросить – чего тебе надо. Но не спросил.
– Слушай, может, я сейчас подошлю к тебе за деньгами?
– Ну, ты даешь, Вадим. У меня в доме таких денег нет.
– А сколько есть? Понимаешь, до зарезу надо. Я тут, понимаешь… продулся. И мелочь – десять кусков каких-то. Но дают час и ни минуты больше: ребята серьезные, – он засмеялся нервно, – Вот уж не думал, что придется к тебе… на цирлах…
– А что пацаны твои?
– Да сидят, как сливы в ж… Я же говорю – парни не чета моим. Рыжий было дернулся, так ему сразу ствол к башке…
– Подожди, – Александр посмотрел на часы. «Почти девять». Ехать никуда не хотелось. Но неожиданно почему-то жалко стало Паука, которого обязательно «порвут», если он сейчас же не даст ему денег. А раз обратился к нему, значит, судя по его гордыне, больше уже не к кому. «Странно, – подумал, – казалось бы, мне такой расклад выгоден… но…» Еще мгновение посомневавшись, принял решение, – Ладно. Где ты?
– В «Столичной».
– Жди: в течение часа буду.
– Ну, спасибо, Сашок. Век не забуду.
Александр зашел на кухню – погасил газ под уже закипавшим чайником. Оделся и спустился вниз. А через час с небольшим уже был у ярко освещенного парадного входа гостиницы. Набрал Паука.
Прошло буквально пару минут, и тот появился в дверях в сопровождении внушительного мордоворота.
– Вот, – сказал Дарский, передавая целлофановый пакет, – Все, что я должен.
– Братан, – заблажил радостно Паук, – Да я теперь твой должник по гроб жизни…
– Все! – перебил Дарский, – Прощай, Вадим. Надеюсь, больше не свидимся.
– Ну, зачем ты так? – как будто расстроился Павуковский, – Может, и я когда сгожусь тебе? Спасибо еще раз, – он протянул руку.
Александр, поколебавшись секунду, подал свою.
А в семь часов утра его разбудил входной звонок. Накинув халат, он подошел к двери и, не спрашивая, открыл.
На пороге стоял улыбающийся Паук.
– Вставать пора. Кто рано встает, тому бог дает…
– Ну, что тебе еще, Павуковский? – сознание профессора констатировало в системе «Дарский-Пекарик» раздражение, – Мы, вроде, все дела наши с тобой порешали? – заговорил он с неприязнью.
Но Паук, словно бы не слыша, что ему говорят, шагнул в прихожую и затворил за собой дверь.
– Это ты, Саша, решил свои дела. А я… как оказалось, нет, – он достал из кармана знакомые ключи с брелком, – Вот… тачка у подъезда. Документы за козырьком.
– Это что за аттракцион щедрости? – улыбнулся удивленно Александр, – На тебя это как-то не похоже…
– А тебе откуда знать – похоже, не похоже? Ты что, знаешь меня? – вдруг разозлился Паук, – Бери! – он резко сунул ключи Дарскому, и тот машинально взял, – Все! Покедова! – Павуковский нащупал, не глядя, ручку за спиной и открыл дверь, – Ни хрена ты не разбираешься в людях. Психолог, мать твою… – сказал как-то обиженно, повернулся и вышел.
«Да-а, – выдохнул Александр, – Жаль…»
Но чего жаль, так и осталось за пределами сознания. Брошенное Павуковским «психолог» натолкнуло почему-то на мысли о Валерии. И он снова стал о ней думать.
10.
– Кветковская! Если вы готовы, проходите за кафедру.
– Я не готова, Михаил Моисеевич, – Даша почувствовала, как загорелось лицо.
– И сколько вам нужно времени, чтобы собраться с мыслями? – Руман был в хорошем расположении духа.
– Извините, Михаил Моисеевич, вы меня неправильно поняли. Я совсем не готова.
– Как? – удивился Руман, будто то, что у студента не готов доклад, для него прозвучало впервые в жизни, – Вы меня разочаровываете, Дарья, – он пристально посмотрел на нее.
– Извините, – Даша опустила глаза, – ее внимание на мгновение переключилось на кончики собственных ушей, но тут же переместилось в середину груди.
– Что с вами последнее время творится? Вы же всегда были благоразумны… – Руман лукавил: именно он дежурил у экрана в тот день, когда Даша приходила к Александру Дарскому. И именно он, как никто другой, понимал природу того, что творилось в душе бедной девушки, которая оказалась втянутой в чужую игру, – Ладно, Кветковская. Зная, как вы относитесь к учебе, я на этот раз сделаю вид, что ничего не произошло. Очень надеюсь, что у вас была веская причина. Кто следующий? – обратился он к аудитории.
