Пётр Петрович Африкантов
Старый дом под черепичной крышей
Глава 42. Бесплодные поиски
– Перекур! – прокричал Сима. После команды, рабочие уселись тут же на мусорные кучи.
Сели чуть в сторонке и Крокыч с Позолотииным.
– Жаль, конька и баранчика Сима отобрал, – посетовал Крокыч.
– Поиски развернул не на шутку, – заметил Вениамин Павлович, кивнув на перебиравших мусор бомжей.
– Что хочешь думай, а вчерашних рабочих здесь нет, Сима всех убрал за исключением нас с вами да Валета. Просто так, Вениамин Павлович, состав не меняют.
– Вы, Семён Ваганович, с Валетом на эту тему говорили?
– Говорил, только всё без толку. Он их не знает, заговаривать пытался, но они на разговор не идут. Не случайно Сима вчера на сегодня выходной объявил, а сегодня в обед новый состав рабочих привёз и перебирать начал.
– Со всех сторон обложил. Если такая предусмотрительность, то можно думать…
– А что, профессор, чем чёрт не шутит, вдруг мы действительно ищем ту самую игрушку, что и вы ищите, а? Человеческий мозг – это такая загадочная субстанция, возможно, он у вас прогнозирует дальнейшие события, а может быть здесь есть и элементы ясновидения. Я читал, что бог награждает любящих его людей и много во имя его претерпевших разными способностями, например, видением будущего или способностями излечивать людей от всяких болезней, или прозревать прошлое. Я, кажется, что-то из прошлого нашёл… – Художник нагнулся и поднял с кучи мусора небольшую вещицу, обтёр с неё пыль. Это был небольшой, отлитый из бронзы рельефчик, на котором были изображены три стерлядки. Крокыч передал находку профессору. – Посмотрите, уважаемый, может быть, что ценное?
Вениамин Павлович взял находку и стал внимательно её осматривать, затем вернул находку Крокычу.
– Это, Семён Ваганович, поздняя отливка. Она особой ценности не представляет. Таких отливок я встречал достаточно много, является деталью письменного прибора.
– Ну, вот… А я думал, что это археологическая ценность. Кстати, профессор, что стоит за этой геральдикой на гербе Саратова? Почему именно стерлядки? Я знаю, что стерлядь является в Волге самой ценной промысловой рыбой, но, думается, что не только это её воздвигло на герб?
– Геральдика – дело серьёзное, Ваганыч. Просто так на гербах ни одного штриха не ставят. Разумеется, стерлядь является самой ценной рыбой среди семейства осетровых. Размножение её не такое, как у других рыб. Самки впервые нерестятся в возрасте семи – восьми лет, а живёт она без малого тридцать. Но, это так, для информации. Разумеется, Семён Ваганыч, за рыбкой этой и ещё всякие истории стоят, и для Саратова немаловажные. Есть, конечно, истории совсем сказочные, а есть и правдоподобные.
– Так не тяните за душу… расскажите.
– Был я, Ваганыч, в одной экспедиции, изучали быт народов Поволжья, так мне один рыбак вот какую историю рассказал. История эта связана со стерлядью и выбором места постройки города. Так вот. Известно, что Саратов по повелению царя строился как город-крепость. Это факт исторический. Место же постройки выбирали конкретные люди. Выбрал это место князь Григорий Засекин с товарищами. Крепость рубили в верховьях Волги, вязали в плоты и спускали вниз по течению, а на месте только собирали. Так строить удобно, быстро и для врагов неожиданно. Место было князем выбрано, расположились стрельцы на берегу, ждут плоты, костры жгут. А тут туман надвинулся, в двух шагах ничего не видно. Речники хоть люди и опытные, а как в туман плот погонишь? Можно место постройки проскочить, а это беда и можно сказать – государственное преступление, назад плот не воротишь и царский срок нарушишь. Вот такая ситуация сложилась – вперёд не поплывёшь и на месте стоять нельзя. Боятся, но плывут потихоньку, в береговые шумы вслушиваются. И тут лоцман, он на переднем плоту был, заметил плывущих впереди плота трёх стерлядок. Плывут стерлядки, спинами поверхность воды разрезают, отчего волны на спокойной водной глади в разные стороны расходятся. Стерлядок видно хорошо. Средняя чуть впереди плывёт, а две по бокам. Сначала лоцман подумал, что это случайность, а потом смекнул, что случайностью тут не пахнет, понял, что стерлядки плоты сопровождают и путь указывают. Одним словом – привели рыбки плот к берегу, где его стрельцы с князем дожидались и, разом перекинувшись у берега через спины, исчезли в глубине под плотами. Вот такую я услышал историю.
– Я читал, профессор, про то, как дельфины корабли по сложным фарватерам проводят, а тут стерлядь… – сказал Крокыч.
– Мне эти факты про дельфинов, тоже известны, поэтому как к сказке или придумке какой, отнестись к рассказу рыбака нельзя, других же доказательств случившегося нет, заглянуть в прошлое тоже нельзя. Есть, конечно, ясновидцы…
– Может быть у вас, профессор, некие способности из этой области есть?
– Что вы, Семён Ваганович! Эвон куда хватили. Из меня хоть святого не лепите. В бога, как в личность за нас пострадавшую и взявшего наши грехи на себя, и кровь свою за нас на кресте пролившего, я верю и всегда верил, это просто для любого учёного очевидно, но я никогда не думал, что нахожусь на свалке и страдаю ради Христа. Мне и мысль такая в голову не приходила.
– А вот уж тут позвольте, уважаемый, с вами не согласится, сказал Семён Ваганович. – Вы о ближнем пеклись, когда квартиру свою подписывали, а о своей участи не думали и теперь о ближнем печётесь, научный труд пишите, игрушку ищите, которую мастера, талант которых от Бога был, делали. Согласитесь, что это не праздное занятие, напомнить людям поделкой о любви…
– Что вы сказали, Семён Ваганович!! – каким-то неестественным голосом воскликнул профессор. Повторите,… повторите мне это ещё раз…
Профессор после сказанного Крокычем очень разволновался и художник подумал о том, что уж не симптомы ли это болезненного состояния проявляются?
– Что я сказал?.. Ничего не сказал, опешил Крокыч.
– Нет… нет, вы что – то, дружище, сказали и я прошу вас это повторить, – взволнованно сказал Вениамин Павлович.
– Как вам угодно, – пожал плечами Крокыч, – просто я сказал, что это не праздное занятие – напомнить людям поделкой о любви, вот и всё.
– Нет, дорогой, не всё. Вот мысль, которая от меня всегда ускользала, вот она – главная задача народной игрушки – нести людям любовь, напоминать им о любви, о той любви, которой господь возлюбил людей. Это. Семён Ваганович, не просто изделия на потеху! В этом сокрыт грандиозный сакральный смысл, и господь вашими устами до меня его донёс. Именно в этом и состоит великое предназначение народной игрушки, как нести людям любовь, размягчать их души своим видом, учить детей любви, напоминать о ней взрослым. Спасибо, Семён Ваганович! Большущее вам спасибо! – профессор взял руку Крокыча и крепко её пожал.
– Бросьте вы, профессор, я ведь когда говорил об этом даже и не думал, просто с языка сорвалось.
– Даже если и так, сказанное вами для меня не случайно, это будет главной мыслью в моей книге, и я с радостью поставлю вашу фамилию на обложке рядом со своей, приглашаю вас в соавторы.
– Что вы, что вы, помилуйте, – замахал руками Крокыч, – нашли учёного, а вот о том, что не свою ли игрушку вы сейчас в кучах ищите, это я действительно сказал и от своих слов нее отказываюсь.
– Вы, милейший, мои мысли прочитали. Что вы насчёт этого ещё думаете?
– Меня, профессор, смущает то, что этим вопросом занимается Сима; с какой стати? Это дело интеллектуалов, хоть с положительным, хоть с отрицательным значением этого слова. Это единственное, что меня смущает в разборке мусора, а точнее, в этом деле.
– Возможно, до него информация дошла своим путём? – заметил профессор.
– Я бы так и думал, если б не появление на свалке этого подростка. Как его там называли, не помните, высокий такой с интеллигентным лицом, а с ним маленький с бегающими глазками.
– Высокого Валет Пегасом называл, – ответил Крокыч, – а маленького Мухой. Только мне показалось, что они с Симой не из одной компании. У них что-то своё на уме.
– Вот, вот и я так же подумал, – заметил Позолотин. – Что-то здесь не так?
– Верно, Вениамин Павлович. – Сима суетится, а эта парочка нет. Только вид делают, что Симе подчиняются и помогают.
– Трудно сказать, но похоже на то, – заметил Вениамин Павлович. – На надсмотрщиков с кнутом они не тянут.
– Надо к ним приглядеться. Только их что-то сегодня нет?
– Интереса видно нет… На найденные игрушки этот Пегас тоже отреагировал как-то странно. Вы-то об этом, Семён Ваганович, что думаете?
– Откуда найденная игрушка в таком исполнении взялась? – недоумённо проговорил профессор. Правда, я знал одного мастера в городе. Он был занят идеей поиска и возрождения старинной игрушки. Не его ли это игрушка здесь очутилась? Он мне давно показывал два или три пробных изделия, очень, скажу вам, напоминают, очень.
– Мне в этой истории странным показалось то, что все игрушки целёхонькие, как-будто специально кто подложил, – высказал своё мнение Крокыч.
– Верно, – сказал профессор, – вот что значит глаз художника.
– Какой там глаз. – Отмахнулся художник. – Глаз здесь не причём, просто так подумалось. Видно, кто-то с кем-то играет в подкидного дурака. Жаль, что вы отмахиваетесь от моей гипотезы о поиске игрушки соперничающими людьми.
– Нам этого, Семён Ваганович, сейчас не понять, надо посмотреть, что будет дальше. У нас на этот счёт очень мало информации. Думается, что в дело поиска игрушки включены разные силы.
– Одни, чтобы на ней заработать, а другие, чтобы спасти народное достояние, – вставил Крокыч.
– Не всех перечислили, дружище.
– Кто же, по-вашему, ещё?
– Третья сила, это сила, желающая исчезновения игрушки.
– Кто же этот ненавистник святого?
– Это спецслужбы других государств, Семён Ваганович.
– Им-то она зачем?
– Им она нужна, чтобы её уничтожить, а другую насадить. Да, да. Это называется подрывом духовной мощи народа и государства.
Об этом мы ещё поговорим. Сейчас давайте подниматься, перекур закончился, вон уже Сима встал, сейчас команду подаст.
Глава 43. Дом на Лермонтовой
Дом Забродина стоял недалеко от Волги и представлял из себя двухэтажный коттедж с двориком, окружённый высоким кирпичным забором.
– Хорош особнячок! – воскликнул Костя, когда они поравнялись с домом.
Костя и Антон укрылись за кустами живой изгороди, опоясывающей забор, и стали думать, как им быть? Сначала они хотели просто дождаться Пегаса и отобрать у него Гуделку, потому и укрылись в кустах. Затем Антон нашёл щель между кирпичами и стал наблюдать за тем, что происходит во дворе. А во дворе за столиком в кресле-качалке сидел интеллигентного вида господин. Он то и дело поглядывал на часы и видимо кого-то ждал. Лицо его было украшено маленькой аккуратно подбритой короткой бородкой и усиками. На столике стояли бутылки, по всей видимости с напитками.
– Это и есть тот самый доцент, – сказал Антон.
– Тоша! А тебе не кажется, что это обыкновенный грабёж, – сказал Костя.
– Как это грабёж.… Ничего подобного. – Ответил Антон. – Муха игрушку стырил, за что метлой вдоль спины получил.
– А ты не стырил?
– Я не стырил, – запальчиво сказал Антон, – нам дворник разрешил и дверь показал.
– Это не аргумент. Игрушка тоже дворнику не принадлежала, если хочешь знать…
– Пегас игрушку продать хочет и свою выгоду ищет, а мы для клуба стараемся… И потом, Пега игрушку должен был сдать государству, а не тащить на Сенной, – возразил Антон.
– Не очень убедительно.
– А что убедительно по-твоему? – рассердился Антон.
– А убедительным будет то, если бы мы перелезли через забор и послушали, о чём этот господин будет говорить с Лёней Пегасовым, которого, по сведениям полученным от Мухаева, он теперь и дожидается. А у Лёни чем голова сейчас заряжена? Понятно без слов.
– Это ты здорово придумал, только как пробраться во двор? – Антон уважал в брате эту способность к анализу, – по правде, лезть через чужой забор, это тоже посягательство на частную собственность, – договорил Антон.
– А мы ни на чью собственность и не посягаем, – ответил Костя, – мы ничего не крадём, мы только послушаем и всё,… а слова это не имущество, вот так.
Этот аргумент брата развеял последние сомнения Антона. Слова действительно имуществом не назовёшь.
– Хорошо, – улыбнулся Антон, будем считать, что убедил, только не совсем.
– Потом доспорим, – бросил Костя, а сейчас дело надо делать.
В конце забора они нашли толстое дерево, ветки которого перепутывались с такими же ветками такого же большого дерева, только росшего по ту сторону забора.
– Что, рискнём? – кивнул Костя на сплетённые ветки.
– А выдержат?
– Ты легче меня, полезешь первым. А если под тобой затрещат, то сразу назад… понял?
– Чего ж тут не понять… – и Антон полез на дерево, затем встал на толстую ветку, по ней перешёл на другую сторону забора, осторожно перебрался на ветку другого дерева и затаился за стволом, показывая брату знаками, что ничего страшного нет.
– Костя тоже благополучно достиг по ветке, другого дерева, но когда ступил на неё, она предательски затрещала. Костя, сбалансировал и удачно переступил на другую ветку и удержался от падения. Осторожно, держась за сучки, они спустились на землю и, прячась за кустами, приблизились к сидящему за столиком господину. И только они успели подобраться к нему поближе, как в калитку постучали. Калитка, видно здесь не обошлось без электроники, бесшумно открылась и во дворе появился не кто иной, как сам Лёня Пегасов. Он подошёл к доценту и поставил перед ним на стол глиняного мальчика.
– И это всё? – спросил господин.
– Пока да, Эдуард Аркадьевич, есть непредвиденные технические сбои, – Пегасов немного смутился.
– Что за сбои? – строго спросил доцент, и они стали тихо разговаривать. О чём они говорили, было не слышно. Мальчишки подобрались поближе. И хотя первая часть разговора была пропущена, о чём шёл разговор, было понятно. Говорил доцент:
– Я обещаю устроить тебя в ВУЗ, Лёня! Мне нужны игрушки. Ты это понимаешь!? Твоё поступление на бесплатное отделение целиком и полностью теперь зависит от этих глиняных болванчиков,… неужели непонятно?!
– Я понимаю, Эдуард Аркадьевич, делаю всё возможное.
– Это и есть та самая игрушка, что Пега с Мухой на чердаке нашли, – прошептал Антон.
– Молчи ты… – угрожающе прошипел Костя. – Смотри лучше.
Минут через пять Лёня, получив деньги, встал, намереваясь уйти.
– Уходим, – проговорил Костя. И только они собрались уходить, как Эдуард Аркадьевич тоже встал и, проводив Лёню до ворот, вернулся назад, но не сел в кресло-качалку, а подошёл к беседке, путь назад к тому месту, где перелезли Костя и Антон через забор, был отрезан.
Минуты через три после ухода Лёни у ворот раздался сигнал автомобиля. Степан Аркадьевич взял в руки прибор, нацелил его на ворота – последние открылись и во двор въехал чёрный «шевроле». Из кабины вышли небезызвестный нам Фома Фомич Тараканов и иностранец, тот самый господин Батист, с которым наш читатель уже хорошо знаком. После краткой церемонии встречи, знакомства Батиста с хозяином дома и обмена любезностями, они сели за стол в беседке.
– Давай послушаем, о чём говорить будут, – прошептал Костя. Антон кивнул.
– Вы о чём так волнуетесь, уважаемый Эдуард Аркадьевич? – спросил Фома Фомич.
– Дело в том что, случилось невероятное, – сказал доцент.
– Что-то давненько в нашем городе невероятных событий не происходило, – улыбнулся директор свалки, оттянув нижнюю губу и затягиваясь сигаретой. Ты бы, Эдик, поподробнее рассказал и не спешил, а то господин Батист подумает о нас не совсем то и не совсем так.
Господин Батист как только подошёл к столику сразу увидел, принесённую Лёней глиняную игрушку и стал её внимательно рассматривать.
– Как я понимай это и есть тот самый шедевр, о котором мне вы, господин Забродин, сказать? – спросил Батист. В его душе снова взяла верх алчность и стремление к наживе, временно подавив лучшие побуждения потомка аристократов и, понятно, что глаз его на это соответствующе отреагировал.
– Да, господин Батист, у вас в руках та самая игрушка, о которой шла речь, – торжественно сказал Эдуард Аркадьевич.
– Я не понимай,.. я видел подобный игрушка у господин Тараканов, – удивился Батист. Вы меня что, водить за нос, – и иностранец замысловато поводил рукой в воздухе, выразительно коснувшись своего носа.
– Нет-нет, – сказал Фома Фомич, сразу сообразив, что по своему незнанию дал маху, что у него в квартире Батист видел такую же игрушку, и тут же решил исправить положение. – Господин Батист, Вас никто не желает водить за нос, – произнёс он. –Эти игрушки из одной коллекции, делались одним мастером, поэтому и почерк един.
– Сколько это стоить доллар? Хотя бы приблизительно, – спросил Батист.
– Сейчас это не стоит ничего, – проговорил доцент.
– Не понимаю ваш высказывания! – поднял брови иностранец.
– Всё просто, – стал пояснять доцент. – Это касается истории края. Дело в том, что на саратовщине испокон веков делали вот такую глиняную игрушку. Это утверждал профессор Позолотин. Позолотин утверждал, что это место на берегу Волги особое. Игрушку ведь лепили не только в Саратове. Задолго до появления Саратова игрушку лепили в золотоордынском городе Укеке, который располагался в сегодняшней черте города Саратова. Сейчас это посёлок Увек. Некоторые археологи утверждают, что до Золотой орды на Увеке уже жили люди. И стоит предполагать, что они тоже лепили игрушку. Прошу заметить, что это говорил не я, а профессор Позолотин. У меня было несколько иное мнение. Я считал, что игрушка как отдельный вид не существовала. Я думал, что на саратовщине мастера просто копировали игрушки из других мест. Они ходили на заработки в другие регионы, видели игрушку, покупали и как могли копировали, разумеется, немного её изменяя. Надо признать то, что профессор Позолотин оказался прав, игрушка действительно существовала в наших местах как отдельный вид и вот эта игрушка, что вы держите в руках, полное тому доказательство. Спустя десятилетия после исчезновения она нашлась.
– О! Это колоссально!! Профессор Позолотин, как я понимаю, очень доволен, – проговорил господин Батист, – его уважай учёные запада! Это очень солидный в науке господин. Я рад буду его смотреть и знакомиться…
После экскурса в историю края в Батисте произошло смешение чувств, перед величием находки. Стеклянный глаз не знал, как ему реагировать на путаницу в душе хозяина и он, то мгновенно темнел, то так же мгновенно светлел, да так, что из него буквально сыпались голубые искры.
– Позолотина давно нет, – подчеркнуто произнёс Эдуард Аркадьевич.
– Как нэт? – удивился француз. – Позолотин совсем нэ-эт?!
– Да, нет. – Нервно проговорил доцент. – В России часто пропадают люди, господин Батист, их крадут, они теряют память, да мало ли чего может приключиться с человеком.
– Это плёхо. сэр. Вы – человек наука, кандидат наука, и понимаете это не хуже меня. Человек с таким именем не может, не наследив, пропадать.
– Вы хотели сказать «бесследно», – поправил иностранца Фома Фомич.
– Да-да, бесследно, бесследно. О-кей. Совсем бесследно.
– Это хорошо, что его нет, – наигранно весело сказал Забродин. – Хорошо именно для нас, для нашего бизнеса.
– У вас в Россия всё, как это выразиться, – к верх сапогами. Что у нас плёхо, то у вас почему-то обязательно корошо, – недоумённо сказал Батист. – Я не понимай почему это для наш бизнес плёхо? Я платить…
– Профессор Позолотин не разрешил бы вывезти уникальную игрушку за рубеж, вот почему это и для вас, господин Батист, и для нас было бы плохо.
– Слышал,– прошептал Антон.
– Тише,… а то заметят.
– Вот этот с бородкой и есть тот самый Забродин, доцент; иностранец подтвердил. Муха не соврал, его точно зовут Эдуард Аркадьевич.
– Без тебя понял, не глухой…
– Если бы во время отобрали гуделку у Пеги, то была бы наша, а теперь вон она на столике стоит. Надо было его там караулить, а не здесь торчать.
Антон немного помолчал, затем тихо проговорил:
– Не плохо бы наведаться на эту свалку и нам.
– Наведаемся, только не сейчас – ответил Костя. – Здесь дела поважнее. Всё равно игрушка этим господам попадёт. Слушай лучше, да запоминай. Сейчас каждое их слово на вес золота, речь идёт не об одной игрушке.
По разговору мальчишки поняли, что Эдуард Аркадьевич и Фома Фомич давно друг друга знают и даже находятся в приятельских отношениях. Не каждый же будет называть Эдуарда Аркадьевича «Эдиком», а кто у них главнее – было не понять. Главное сейчас было запомнить все нюансы разговора.
...................
– А вдруг эта игрушка не та, за которую вы её выдаёте? – засомневался Батист.
– Это доказуемо, – проговорил доцент. – Дело в том, что эта игрушка описана профессором Позолотиным в своей монографии… Если сомневаетесь, то можете взять третий том его сочинений и сверить данное им описание с оригиналом. Посмотрите страницы 425 – 430.
– Я вам доверяй, – сказал Батист, – но будет спокойнее, если я тоже познакомлюсь с этот текст и сделаю сравнения. Как гласит ваш поговорка «Доверяй, но проверяй».
– Проверяйте, госполдин Батист, мы не против,– сказал Фома Фомич и встал, показывая тем самым, что разговор на сегодня закончен.
– Думаю, что скоро мы встретится, – проговорил Батист. – Я сегодня-завтра наведу справка и если всё о-кей, то наш договор будет в силе. Кстати, гармониста и барашек я тоже буду покупать.
После этих слов Батист пожал всем руки и ушёл, Тараканов и доцент остались одни.
..................
«А молодец всё-таки Антон, что взял меня с собой, а не послушал своего брата и учителя, – думал Свистопляс, находясь в антоновом кармане, – где бы я это всё услышал, плохо одно, что выглянуть нельзя и осмотреться, а главное, нельзя увидеть ту игрушку, о какой говорят эти господа». Одного из говоривших Свистопляс признал, это – Фома Фомич, а вот другого голоса он никогда не слышал. «А вдруг это Глиня стоит перед ними на столе, а он Свистопляс даже и не знает, хотя находится совсем рядом, – подумал кентавр.– В этом случае можно подскакать полным галопом к столу , громко крикнуть их воинственный клич «Смелым – Слава ! – Трусам – Позор!», Глиня сразу поймёт, что это его друг, прыгнет со стола прямо ему на спину и, поминай как их звали, ведь никто не умеет так быстро скакать как Свистопляс».
Но через минуту, он уже отверг это решение, потому как спастись самим, подумал он, – мало чести для настоящих воинов, главное для них спасти тех, кто попал в беду, то есть остальных глиняшек: Катерину, Дуню, Пустолая…, а тут уже спешка не нужна, а лучше узнать, где они находятся?
Как понял Свистопляс. эти господа озабочены тем же, так зачем им мешать, пусть ищут, а для выручки друга Глини он придумает другой план. Ещё его остановила от решительных действий информация о Ваське, козочке и овечке. Конечно, Батист не назвал их по имени, но он же чётко сказал, и Свистопляс хорошо это слышал: «Гармониста и барашек я тоже буду покупать». Понятно, что этот иностранец не знал их имён, важно, что речь шла о гармонисте и барашке, и ясно, что он их тоже хочет купить. Здесь надо подумать.
....................
– Осторожный, – сказал Эдуард Аркадьевич Фоме Фомичу про иностранца после его ухода, сидя в кресле-качалке, – проверить решил.
Забродин стоял напротив него, опершись на спинку стула. Вид у него был явно не торжествующий, а скорее наоборот.
– А вы как бы на его месте поступили? – немного помолчав, сказал Фома Фомич, – все мы рискуем, а он так больше нашего, вот и стелет соломки.
А всё-таки, Позолтин был прав, – сказал доцент Фоме Фомичу. – Знаешь, у меня сейчас смешанные чувства. С одной стороны я раньше всегда хотел, чтобы он был неправ. Вот и в своей докторской диссертации я об игрушке ничего не говорю. У меня на носу защита, а тут всплывают вещественные доказательства, что она была и есть… Я не могу о ней ничего не сказать…
– Ты, Эдик, не волнуйся, – утешительно сказал директор свалки.
– Как же мне не волноваться, – начал горячо говорить Забродин.– Оппоненты тоже не дураки. Они читали труды Позолотина. Правда, на мировой уровень эта информация не выплеснулась, но как знать. Нужна пауза, а паузы может и не быть. Возьмёт какой-нибудь коллекционер и продаст игрушечку иностранцам, а они люди дошлые, копейку умеют делать. На весь мир растрезвонят, что в Саратове найдена уникальная игрушка, и уж, как пить дать, вспомнят и Позолотина, а потом доберутся и до меня. Что там говорить о коллекционерах, когда мы сами собираемся сделать то же самое. Логика говорит мне, что лучше б её и не было, а если нашлась, так её надо закопать подалее, чтоб уж не нашли больше никто никогда. А, с другой стороны, чую, что на этой игрушке можно хорошо заработать. Вот какие диаметрально противоположные мысли у меня в голове.
– Сними с защиты докторскую диссертацию, – тихо сказал Фома Фомич.
– Как это снять!?.. Как это снять?! – возмутился Забродин. – Я столько потратил времени и сил, чтобы её написать,… и как же снять..?
– Прости… Тебе что, Эдик, славы захотелось?!– Фома Фомич заговорил твёрдо и резко. Тебе что, в доктора наук выйти захотелось?… Если я тебе говорю, что снять, значит – снять! – и вкрадчиво, понизив голос, с нажимом в интонации добавил. – Пока нельзя, Эдуард, по-ка…
– Не могу я этого сделать!
– Можешь и сделаешь! – твёрдо и безапелляционно сказал Фома Фомич.
– Нет,… не могу, – отрицательно покачал головой доцент.
– А ты, прежде чем неткать, да головой мотать, как бугай в колхозном стаде от мух, вспомни, кто тебя в люди вывел? Ты перед кем сейчас нос дерёшь?!.. Фома Фомич тебе такого указания не давал – нос задирать. – Голос Фомы Фомича крепчал, становился злее и напористее. – Вот когда я тебе такое указание, Эдуардушка, дам, нос задирать, – тогда и задерёшь. А ты думал, что раз стал доцентом и председателем комиссии по вывозке за рубеж культурных ценностей, то тебе Фома Фомич стал и не нужен… Нет, милок,.. как ещё нужен… Стоит мне захотеть и твоя диссертация вернётся из Москвы. Ты, как вижу, забыл, кто из тебя человека сделал? Что ж, надо тебе напомнить о том, как ты на свалке, – Фома Фомич постучал пальцем по краю стола, – на моей, заметь, таракановской свалке, старинные вещи собирал. А кто тебя заметил, а кто тебя после института на кафедру определил; потом, не без моей ли ты помощи комиссию возглавил!?
Фома Фомич откинулся в кресле и отечески продолжил. – Я, Эдик, своего человека растил… Я тебя выдвинул, так я тебя и задвину, если захочу. А если надо, то вместе с мусором закопаю. Ты думаешь, если ты заведующий кафедрой, так мне до тебя уже и не дотянуться? Да у нас, братец, всё в стране на таких как я держится, на Таракановых. Если Фомы Фомичи захотят страну перевернуть и на голову поставить, перевернут и поставят. А ты… Кто ты есть? Посмотри на себя…
– Фома Фомич,… отец родной,… может чего лишку сказал,… не губите,… лучше посоветуйте, – и Забродин, встав на колени, и подойдя на коленях к креслу-качалке, в котором сидел Фома Фомич, стал целовать руки и колени Тараканова.
– Ну, полно,… полно,… вижу твоё раскаяние, …полно. Склонённую голову меч не сечёт,… полно,– проговорил снисходительно Тараканов, приподнимая Эдуарда Аркадьевича с колен.
– Так как мне быть-то, Фома Фомич!?.. – воскликнул Забродин, сложив руки ладошками у собственной груди. – Подскажите, голова кругом идёт,.. в толк взять не могу, – продолжал говорить Забродин просящим, полным отчаянья голосом.
– А вот это уже другое дело… – мягко сказал Фома Фомич, это правильная нота. Именно так, Эдуардушка, и надо. Именно так… А, Фома Фомич, посоветует, а как же не посоветовать… В ваших глиняных куклах, Эдуард Аркадьевич, я не очень разбираюсь. Можно даже сказать, что совсем не разбираюсь. Зато у меня есть люди, которые в этом понимают, вы второй из них.
– Кто первый?.. Не Позолотин ли воскрес? – спросил испуганно доцент.
– Вот… вот, – И Фома Фомич изучающе посмотрел на Забродина.
– Я думал его уж косточки сгнили… – с дрожащими губами сказал Забродин.
– Догадливый ты, Эдуардушка, за что всегда я тебя и ценил. А теперь слушай, что тебе Фома Фомич скажет… Эту игрушечку мы профессору покажем. И если это та самая, тогда это будет уже другое дело и другая цена, и другой оборот…
– Какой оборот? – переспросил Забродин.
– А такой, Эдуард Аркадьевич, что я – Фома Фомич, директор свалки спас народное достояние, а ты учёный муж, подвергал сомнению, выдвинутую профессором Позолотиным, научную гипотезу, что и выразил в своей диссертации. Что, съел? – и Фома Фомич захохотал. Его лицо выражало необычайное удовольствие, щёки подпрыгивали, а вместо глаз образовались две симпатичные лучезарные трещинки.
– Вы этого не сделаете… Вы этого не сделаете!!! – проговорил испуганно Забродин, встав опять перед Таракановым на колени.
На Забродина жалко было смотреть, с трясущимися руками, в запотевших очках, с сузившимися плечами, он уже не был тем самодовольным Забродиным, какого мальчишки видели в начале встречи. И им теперь было понятно, что именно Фома Фомич, директор свалки и есть самый главный. Они не мигая смотрели из своего укрытия на директора и Забродина, стараясь не пропустить ни одного слова.
– А хорошо, что мы не ушли, – прошептал Антон брату.
– Тихо ты… – оборвал его Костя.
Мальчишки увидели, как Эдуард Аркадьевич, снова был поднят с колен и как он тяжело сел на стул. Фома Фомич наклонился вперёд, похлопал ладошкой по колену Забродина и сказал весело и непринуждённо:
– А вот тут ты прав,… конечно, не сделаю, – облизнув губы, проговорил директор, – чего испугался… мне, Тараканову, медаль не нужна. Нам, Фомам Фомичам, власть нужна, а не слава. Ты вот своим умишком думаешь, что я к губернатору пойду по игрушке вопрос решать. Ан, нет. Я к такому же Фоме Фомичу пойду, под кем этот самый губернатор ходит. К другому такому же Тараканову, и мы с ним обязательно найдём общий язык. Тараканов с Таракановым всегда договорится. Вот так вот, Ероха – воха. – Он сжал пальцы в кулак, поднёс кулак к своему лицу и впился в этот кулак взглядом. И, помолчав, добавил. – Ты вот председатель экспертной комиссии – ходишь подо мной, а другой ходит тоже под таким же Таракановым как и ты, только под другим. Таракановы – сила. А ты, поди, думаешь «на законе, на конституции страна стоит»… нет, дорогой, – на Таракановых она стоит… на Таракановых. Таракановы её и фундамент, и стены, и крыша, если угодно!
После сказанного Фома Фомич опять помолчал и проговорил уже без пафоса:
– Ты вот что, – и он поманил к себе пальцем доцента, а когда тот нагнулся в направлении сидящего Фомы Фомича, проговорил негромко. – Ты не бойся и не трепещи как заячий хвост. Мы сделаем так, что и овцы будут целы и волки сыты, не дрейфь… Мы игрушку эту за границу сплавим, там придержим, обнародовать не будем. Ты свою диссертацию защитишь… Я стану председателем ассоциации директоров свалок. Позолотина, придёт время, из мёртвых воскресим. Да ещё и его спасителями окажемся. Вот тогда и крикнем об игрушке. Я, разумеется, буду спасителем игрушки. Ты немного покаешься и признаешь правоту Позолотина, а звание доктора наук у тебя уже никто не отнимет и кафедры тоже. Позолотина выпустим тогда, когда это будет нам надо, ни часом раньше. К Позолотину мировая общественность прислушается, начнётся игрушечный шум. А игрушка-то, уже за границей, тю-тю. И тебя из- под удара с твоей комиссией выведем. Откуда же ты мог знать, что это раритет? Игрушка вскоре займёт подобающее ей место в мировой культурной нише, потянет на себя очень хорошие деньги, а это миллионы зелёненьких. И все довольны. – Фома Фомич от удовольствия и предвкушения того, о чём говорил, даже показал доценту кончик языка. Ну, что, мол,… съел, так-то вот. Фома Фомич всё продумал…
