Пётр Петрович Африкантов
Старый дом под черепичной крышей
Глава 35. Реставрация
После поездки на Большую Горную Пал Палыч, Костя и Антон снова приехали в клуб. Около кабинета Пал Палыча ждали дети; пришли лепить, а кабинет закрыт. Пал Палыч открыл дверь. Ребятишки сразу стали занимать свои места. На Пал Палыча посыпались вопросы. Учитель старался побыстрее загрузить ребят работой. Воспитанники готовились к выставке: кто спрашивал совета по лепке, кто не знал, как приготовить ангоб. Часть детей занимались росписью. На столе уже стояло с десяток готовых фигурок, но этого было маловато. Каждый из ребят хотел увидеть на выставке хотя бы одно своё изделие. Антон с Костей терпеливо дожидались, когда Пал Палыч немного освободится, чтобы показать учителю свою находку и поговорить о кентавре.
Когда Пал Палыч увидел кентавра, то чуть не подпрыгнул от счастливой неожиданности.
– Что ж вы её мне там не показали? А…
– Мы боялись, что вы ещё сильнее расстроитесь, – сказал Костя. На фоне сломанного дома и такая находка.
Пал Палыч дрожащими от волнения руками взял в руки кентавра. Он вертел его в руках, разглядывал, затем даже вооружился лупой и постоянно повторял: «так – так…, интересненько,… интересненько, очень даже недурно, прекрасная задумка».
– Так это же самая настоящая старая саратовская игрушка! – воскликнул он, а затем сказал, обращаясь к братьям. – Эх, был бы жив профессор Вениамин Павлович Позолотин!.. Я бы средь ночи к нему на квартиру побежал… Вот она, ребятки, местная игрушка, – и он поднял её высоко над головой, чтобы все могли увидеть. Такой радости в глазах Пал Палыча ребята ещё не видели. Он ходил с Свистоплясом по кабинету, подносил игрушку то ближе к глазам, то рассматривал на расстоянии вытянутой руки, прижимал к груди и даже напевал какую-то песенку.
– Жаль только что побитый, – сказал учителю Костя.
– Дорогой мой мальчик! – проговорил Пал Палыч в волнении. – Причём здесь поцарапанный и побитый… главное он есть. А вы знаете, я его вчера даже во сне видел.
– Расскажите, как вы его видели? – попросили братья.
– Вроде бы я нахожусь на какой-то свалке и вижу, стоит у большой кучи мусора Вениамин Павлович Позолотин и этак загадочно меня манит к себе рукой и на кучу эту самую показывает, а сам улыбается. Я к нему хочу подойти, а ноги не идут. А профессор мне так укоризненно говорит: «Что ж это вы, Пал Палыч, на мою находку не желаете посмотреть?» – сам нагибается и поднимает с мусорной кучи этого самого кентавра, а кентавр вроде как живой, смотрит на меня и говорит: «Не стесняйтесь, Пал Палыч, подходите, мы вас ждём», – а сам этак рукой меня манит и хвостом помахивает. Как видите сон в руку.
– Кентавр с вами даже человеческим голосом говорил, – спросил Костя.
– Такое во снах бывает, – ответил Пал Палыч.
– Давай не будем говорить Пал Палычу о том, что он у нас уже был целый и здоровый, а то заругает, – шепнул Антон брату.
– Само собой, – ответил Костя.
Пал Палыч же, пока дети лепили и красили, говорил и говорил им о старинных глиняных игрушках и о кентавре тоже:
– Это уникальное изделие, разноглинный кентавр. Это и конь и человек вместе. Посмотрите на него внимательно и вы увидите, что слеплен он очень любовно. Мистический герой древних защищал праотцев от врагов. В нём сочетается и мудрость человека, и быстрота, выносливость и сила коня.
Пал Палыч говорил, а сам всё ходил и ходил взад и вперёд по кабинету широкими шагами, держа в руке Свистопляса. Он был возбуждён, на лице учителя играл румянец, глаза светились и вообще он был на крыльях удачи.
– Как это – разноглинный? – спросил Костя.
– Видите, у игрушки человек по пояс белый, а конская часть коричневая, кроме хвоста.
– Вижу, только я думал, что это так покрашено, – сказал Костя.
– Нет, не покрашено, а слеплено из белой и коричневой глины.
– Вот здорово!! – удивился Костя.
– Это, ребята, о чём говорит? – Спросил педагог и тут же сам ответил. – Это говорит о том, что эту игрушку делал хороший мастер, можно сказать виртуоз в своём деле. Разноглинку лепили редкие игрушечники.
– Я понял, – сказал Антон, – белая и коричневая глина даёт разную усадку и потому при высыхании обязательно будет отслаиваться одна глина от другой.
– Молодец, Антон. Это если она по усадке разная, так чаще всего и бывает. А дальше? – спросил Пал Палыч, – глядя на ученика, – договаривай, договаривай.
– А дальше, требуется тщательная подгонка глин по усадке с добавлением или отбором песка,– сказал Костя.
Антон засмущался. И вообще он был горд тем, что Пал Палыч рассказывает о его находке. А когда занятия закончились, учитель подсел к Антону с Костей и спросил:
– Там только была одна эта игрушка и всё?
– Не всё. – Костя покраснел. – Нас опередили Муха и Пегас. Они тоже что-то прихватили. Говорили о каком-то глиняном мальчике.
– Что же вы мне сразу не сказали?
– Мы хотели, – Костя ещё гуще покраснел, – да кентавра потеряли. Потом нашли, а глиняный мальчик нам не достался.
– Лепили, такие Глиняшки-Гуделки, – сказал Пал Палыч. У меня в детстве была такая игрушка.– И тут же, переменив тему разговора, сказал, – Я вас, предупреждаю – с Пегасом не заговаривайте об этом, чтоб не насторожился.
– Так он Гуделку уже поди сбыл на Сенном, – заметил Костя.
– Это тоже желательно узнать. Надо подумать, как этого Глиняшку найти?
Как ни рады были дети и Пал Палыч находке, но больше всех радовался Свистопляс. Он, находился в руках учителя, и был от этого просто на седьмом небе. И почему мамушка ему не сделала крылья? Он бы сейчас взлетел под потолок,… да куда там под потолок – он бы поднялся выше дома и даже выше журавлей на Соколовой горе и кричал бы всем, блистая в лучах солнца: «Я – игрушка!!! Я ваша игрушка… саратовцы!!! Я не просто так. Слышите, горожане!! Поднимите ваши глаза, посмотрите на небо! Это я, Свистопляс,… самый настоящий кентавр, я самая живая и красивая глиняная игрушка на белом свете; меня слепила великая игрушечница города – мамушка! Вы уже не помните меня, а я есть,… и есть мои братья и сёстры,… нас много. Я познакомлю вас с Гуделкой и Заступником, Белянкой и Смуглянкой, Катериной и Дуняшей, Мурлотиком и Пустолаем, а Васёк сыграет вам на Саратовской гармошке и сочинит прекрасные куплеты!.. Вы откушаете великолепного Саратовского калача, испечённого великой мастерицей Катериной…
Но тут учитель поставил игрушку на стол и Свистопляс осёкся в своих мечтаниях. Он вдруг вспомнил, что из глиняшек он один в этом помещении и что он даже не знает, где находятся его друзья Васёк, Белянка и Смуглянка? Радость его померкла, а глаза потускнели.
– Пал Палыч, а народная игрушка не анахронизм? – спросил Костя. – Сейчас век техники, компьютеров. Много технических игрушек – бакуганов, трансформеров и других.
– Эти игрушки, – не больше и не меньше – есть факт интервенции на ваши души. Игрушка не должна быть злой. По признанию некоторых художников из Голливуда, эти образы им приходят в голову в результате употребления наркотиков. Они их просто видят в наркотическом угаре и зарисовывают. Теперь вам понятно, во что вы играете?
– Понятно. А кентавра можно починить? – спросил Антон.
– Обязательно можно, – сказал Пал Палыч, – даже необходимо, этим мы сегодня и займёмся. Для начала, ребята, давайте приложим к его царапинам кусочки перемятой глины и оставим на часок другой, влага из этих кусочков очень медленно перейдёт в верхний слой изделия, немного размягчит его и тогда царапины можно будет заглаживать.
– А почему именно так надо, а нельзя просто взять и замазать? – не унимался Антон.
– Влажная глина к сухой не пристанет, – заметил учитель.
– А если его смочить? – продолжал спрашивать Антон.
– Смачиванием вы только разрыхлите и разрушите верхний слой изделия, вот и всё, игрушка будет испорчена.
– Разве? – разочарованно протянул Антон.
– Секрет здесь, ребята, заключается в том, что глина обратного хода при увлажнении не даёт, – сказал Пал Палыч, обращаясь ко всем детям. – То есть, её нельзя из сухого состояния в изделии перевести в то состояние, как бы вы только что это изделие слепили.
– Вы же нам, Пал Палыч, говорили, что глину можно в жижу превратить и мы не раз в этом убеждались, размачивая в корыте игрушечный бой, – сказал Витя Делягин.
– Размочить – это одно, – потеребил ухо Пал Палыч, – здесь много ума не надо, а вот размягчить изделие без нарушения связей, полностью не удастся. Частички глины, вбирая воду, набухают и встают так, как им удобнее, а на прежнее место не встают, плотность нарушается и получается рыхлость. Это всё равно как если из битком набитого троллейбуса высадить пассажиров, а потом попросить их зайти снова и занять те же места, с той же плотностью.
– Этого никогда не получится, если только после длительной тренировки, – сказала Люся Пахомова.
– А вот и получится, – заспорила с ней Козырева Тася, – ты не знаешь, а говоришь, – правда, Пал Палыч?
–Точно всё сделать, не получится, это я про троллейбус и пассажиров, вот и в глине точно так же – сказал Пал Палыч, – слишком много разных факторов влияют на процесс.
– Можно только высадить тех пассажиров, кто на ступеньках висит, – заметил Антон.
– Верно, – улыбнулся Пал Палыч, – те, кто в первом ряду находятся, те только могут выйти и зайти, но и занять, более-менее точно, свои места, так и в глине.
– Верхний слой в глине как раз и есть те самые пассажиры, что на подножке стоят, – догадался Делягин, – мы их можем сами расставить.
– Совершенно верно, – подтвердил Пал Палыч. – Сделан кентавр из серо-белой глины, так что приложить к нему лучше какую глину?
– Серо-белую, – быстро ответила на вопрос Тася.
– Правильно, приложить лучше серо-белую, догадалась, молодец, только не очень влажную, возьмите лучше ту глину, которая изрядно подвяла, чтоб влага медленно переходила, а не бегом бежала в кентавра.
Ребята, чтобы поэкспериментировать, стали искать собственные побитые игрушки, чтобы немедленно заняться их восстановлением, а Миша Лучников даже специально процарапал полосу на своём высохшем домике, чтобы тут же её и заделать.
– Где ж я такую сейчас глину возьму, чтоб не сырая и не коже-твёрдая?, – спросил Антон. – Им, – он кивнул на товарищей, – ради эксперимента можно любую глину пробовать, а нам кентавра чинить надо, это серьёзно, тут не поэкспериментируешь.
– Ты же вчера лепил чего-то, – заметил Костя,– вот это изделие как раз и находится сейчас в подвяленном состоянии, тут и думать нечего, они же у тебя на медленной сушке стоят.
– Он правильно говорит, – поддержал Костю учитель.
– Только я не могу ломать изделий, – сказал Антон, подумав о том, что ему рассказал о своих братьях и сёстрах Свистопляс. Да и сам кентавр был главным подтверждением тому, что игрушки живые, потому сломать что-либо из сделанного – было никак нельзя.
– А ты и не ломай, – сказал Костя, – возьми и приложи готовые изделия к кентавру.
– Ты голова, – обрадовался Антон и тут же достал вчерашние изделия, которые у него находились в ведёрке и приложил их к ранам на теле Свистопляса. Пал Палыч поправил, проделанное Антоном, и сказал:
– В этом деле, ребята, торопиться не надо, вы, пока кентавр увлажняется, другое что-нибудь лепите, а про кентавра не забывайте, здесь, как мало подержать – плохо, а передержать и того хуже, так что глину на кентавре надо держать ровно столько, чтоб ноль в ноль было по времени, не больше и не меньше.
– А как же определить, когда готово? – спросил Костя.
– Отнимай глину с поврежденных мест и проводи ногтем по телу кентавра в том месте, где повреждение, если остаётся блестящая полоса, то значит пора глину убирать и проводить восстановительные работы.
Антон сгорал от нетерпения, он то и дело заглядывал в ведёрко, боясь что глина на кентавре перележит. Примерно через полчаса осмотрел кентавра и Пал Палыч.
– Достаточно, – сказал он, – а теперь, ребята, надо вести реставрационные работы дальше.
– А как? – спросил Костя. – Вы нам об этом не рассказывали.
– Раньше не говорил, потому, как нужды в этом не было, а теперь говорю, – сказал Пал Палыч. – Реставрация старых глиняных изделий, это, можно сказать, высший пилотаж в работе с глиной, – и он рассказал ребятам, как заделывать на кентавре повреждения.
На то, чтобы починить кентавра, у ребят ушёл весь вечер. Пал Палыч очень внимательно следил за ходом реставрационных работ и самую ответственную работу делал сам, потому как находка была уникальная и ничего испортить было ни в коем случае нельзя. Наконец на кентавре сделан последний штрих и довольный Антон поднял Свистопляса над головой.
– Пал Палыч, а можно я возьму игрушку домой и немного с ней побуду, – спросил Антон.
– Зачем, пусть в кружке остаётся, – сказал Костя, и толкнул сердито брата локтем.
– Да нет, я не против,… возьми, – сказал Пал Палыч. – Ты же её нашёл, только обращайтесь с ней, ребята, очень бережно, это реликвия. Положи её сразу в ведёрко и прикрой ведёрко сверху тканью и раньше утра в ведёрко не заглядывай, а утром можешь открыть и изделие из ведёрка вынуть. Я надеюсь на вас. .
– Это зачем накрывать тряпочкой? – спросил Костя учителя.
– Чтоб реставрированные места медленнее высыхали. Бережно всё делайте, бережно. Можно накрыть и газетой.
– Обязательно бережно, – воскликнул от радости Антон, взял Свистопляса, завернул его в мягкую тряпочку.
– И я возьму свою игрушку, – сказала Люся.
– И я, – сказал Миша Лучников.
«И я», «И я», – загалдели ребята.
– Ладно, ладно, берите, – улыбаясь, сказал Пал Палыч.
Ребята радостные ушли из клуба, было уже поздновато.
– Ты зачем игрушку взял? – сказал сердито Костя, – тоже мне собственник нашёлся… и других подначил.
– Ты просто ничего не знаешь, – сказал Антон. – Эту игрушку зовут Свистопляс.
– Как, как?
– Свистоплясом его зовут.
– Что, сам придумал?
– Не я, а он сам мне сказал.
– Кто?.. Пал Палыч!?
– Да кентавр и сказал.
Костя от такого ответа неожиданно остановился. Он даже как – то опешил и изумлённо и даже изучающее посмотрел на брата. В то, что кентавр живой и говорящий, он не поверил.
Братья Пчелинцевы шли из КЮТа в приподнятом настроении, думая над тем, как найти и другие игрушки. Они решили снова заловить Муху и хорошенько его допросить. Больше всех радовался Антон, потому что он чувствовал как у него в кармане скрябается копытом Свистопляс, желая высвободить из кармана хотя бы голову. Однако, если бы братья Пчелинцевы задержались в клубе хотя бы на пару минут, то обязательно нос к носу столкнулись бы с Вадиком Мухаевым.
Вадик вошёл в кабинет бочком, не слышно.
– Что так поздно? – спросил Пал Палыч, – все уже разошлись, да и я скоро уйду.
– Я ненадолго.
– Что, Вадим?.. желание полепить пробудилось? – спросил Пал Палыч, а сам подумал: «неспроста он вот так поздно пришёл, перед самым концом занятий».
– Подарок матери надо, вот я и пришёл, вспомнил только что, а завтра день рождения, – соврал Муха.
– Это хорошее дело. Думаю, как лепить ты ещё не забыл? – спросил Пал Палыч.
На вопрос преподавателя Муха утвердительно кивнул головой, взял кусок глины и целлофановую подложку сел за стол недалеко от Пал Палыча и стал лепить.
«Вроде и впрямь что-то делать собирается? – подумал Пал Палыч, разбирая на столе свои собственные поделки. Последнее время он пытался сделать старосаратовскую игрушку не пользуясь современными красителями, а применяя для подкрашивания только разноцветную глину. «Зря я о нём плохое подумал, – сказал Пал Палыч самому себе. – Мало ли, вот так походят, полепят, потом бросят, а по прошествии одного – двух лет приходят снова и уже надолго. Зря я так с подозрениями, это не педагогично».
На какое-то время Пал Палыч забыл о Мухаеве, ходил, просеивал сухую глину, смешивал глиняную муку, разводил засохшие краски. Дел было много, а времени не хватало, приходилось задерживаться. Когда Пал Палыч вспомнил о Мухаеве, того уже в кабинете не было. «Зря я к нему не подошёл, – укорил себя учитель, – человек через столько времени пришёл,…а я? Нехорошо получилось. Однако, не бежать же следом».
Глава 36. Сомнительная находка
Когда на следующий день Пегас с Мухой приехали с попутным автобусом на свалку, оттуда уже доносился громкий голос Симы.
– Работать,… работать, бездельники,… дохлые свиньи… Профессор? Я что ли буду хлам разбирать!? Кучка идиотов… Кормишь их, поишь, кров даёшь, а они бездельники машину мусора не могут перебрать!..
– Напоил и накормил, – пробурчал Крокыч. –… благодетель… «Живут же люди с такой совестью», – сказал высокий бомж.
– О какой ты, Мытко, совести говоришь, – проговорил Крокыч, – этого фактора человечности мы в Симе никогда не наблюдали.
– Перестаньте разговаривать, сюда идёт, – предупредил профессор.
– Ага,… болтовнёй занимаемся, а работать кто будет? – раздался злорадный голос Симы, и тут же раздался свист берёзового прута. Удар пришёлся по спине профессора. Прут разорвал на профессоре рубашку, выступила кровяная полоса.
– За что? – проговорил Крокыч, заступаясь за профессора.
– А было бы за что – совсем убил, – проговорил зло Сима и сплюнул.
– Хоть что ищем, скажи? – спросил Крокыч.
– Игрушки ищем,… игрушки, я же всем говорил…
– Какие игрушки? Нас с профессором не было, сам за верёвками да за баграми посылал, чтоб растаскивать.
– Будете в подчинении у Пегого, – бросил Сима, кивнув на рядом стоящего Пегаса. – И если что? Гони в шею, – сказал он Пегасу. – Считай, что это твоя первая проверка в деле. Не будешь кисейной барышней – сработаемся.
– А его я в помощники могу взять? – спросил Пегас кивнув на Муху.
– Бери своего слепня, не жалко, только чтоб всё в ажуре, понял? – и ушёл.
– Что ищем-то? – спросил опять Крокыч, но уже Пегаса?
– Игрушки глиняные ищем, дядя, игрушки, – ответил Пегас.
– Знаем, что игрушки, только непонятно как-то. Что, дорогие они?.. по ошибке выбросили?.. или как?
– Может быть даже и культурную ценность составляют, – бросил Пегас и, замолчав, отошёл к следующей куче. Да, он снова увидел того самого бомжа старичка. Что-то никак не верилось, чтобы это был тот самый профессор Позолотин – «В таком месте, босой, рубашка какой-то верёвочкой подвязана, – думал Пегас, – мало ли кого и как зовут… Потом, информация от Симы вряд ли достоверна. Он этим хотел приблизить Лёню, вот и выложил замануху. Не похоже, чтоб профессор», и Лёня отошёл к следующей куче.
– Профессор! Игрушка, это уже по твоей части, – сказал художник Позолотину, когда Пегасов ушёл. – Правда, от этого пацана мало чего узнаешь, – и он кивнул в сторону стоящего у другой кучи Пегаса,– да и от Симы тоже.
– Здесь и узнавать не надо, – ответил Позолотин. – По привезённому мусору, можно сказать, что сломали старый дом. Видите, Семён Ваганович, черепицу?
– Вижу, ну и что?
– А то, что черепицей в нашем городе уже сто с лишним лет дома не кроют. Дому не менее ста лет. Потом, видишь, элементы наличников – ажурная прорезная деревянная вязь с козырьками.
– Покажите, Вениамин Павлович…
– Так вот же, вот… Голубки, а под ними карнизик резной, а сверху голубка козырёчек. Обратите внимание, Семён Ваганович, на чугунное литьё печных элементов. Всё это делалось не при советах, а гораздо раньше, ещё при царе. Потом, кирпич печной…
– А что кирпич? Кирпич, как кирпич, – и художник поднял с земли обломок кирпича.
– Не простой это кирпич, на каждом печать стоит, опять же размеры нестандартные. Раньше кирпичи делались других размеров. Эти стандарты не раз менялись. По кирпичам можно определить год их изготовления, а стало быть, и возраст строения. Дом, Семён Ваганович, очень старый. Уж поверьте мне как искусствоведу. В чём, в чём, а уж в этом-то я разбираюсь… Но, не это главное, дорогой друг. В городе есть дома и постарше. Главное то, что сказал Сима – «мы ищем глиняную игрушку» и, наверняка, это местная глиняная игрушка. – Глаза у профессора засветились. – Я знал, что она каким-то образом всплывёт, покажется, понимаете,… знал. Именно ей, Семён Ваганович, я и занимался последнее время на кафедре – опросил сотни стариков, составил словесный портрет этой игрушки. Вы бы нарисовали эту игрушку с моих слов, чтоб рабочим показать?
– В нашем-то положении… – изумился Крокыч.
– А почему бы и нет… – на мысль нельзя надеть наручники, дорогой друг, душу нельзя отстегать кнутом. Она всегда свободна. Я вот хоть и подневольный у Симы, а чувствую себя гораздо свободнее его. Он меня кнутом, а мне его жалко. Жалко, что в человеке, рождённая быть свободной, душа – мается в темнице его помышлений и пропадает. Это он не меня, Семён Ваганович, прутом стеганул, а свою душу несчастную стеганул.
Они замолчали. Через некоторое время Крокыч сказал:
– Вы, Вениамин Павлович, я смотрю, очень лихо заработали. Может быть от Симы благодарность заслужить хотите?
– Если бы вы, уважаемый художник, не были мне другом, то я бы обиделся, – разогнувшись, сказал Вениамин Павлович. – У меня стимул к труду появился. Первый раз подневольный труд в радость, – и профессор засмеялся.
– Поделитесь,… может быть, и я воспылаю любовью к рабству? – сказал непринуждённо Крокыч.
– Я вот о чём, Семён Ваганович, думаю и не только думаю, но и уверен – мы ищем эту, мою игрушку? Потому и руки сами к мусору тянутся…
– Дорогой мой профессор!! Простите, я об этом не подумал,… раз так, то мы должны найти её, быстрее чем другие.
– Пусть хоть кто-нибудь найдёт, мне всё равно, главное, чтоб нашли, да мне одним глазком на неё взглянуть.
– Они найдут и Симе отдадут, да на водку попросят, а Сима директору на блюдечке принесёт или ещё кому отдаст. А потом куда её сплавят? – никто не знает, – сказал Крокыч резко.
– Может, браткам, об этом шепнуть? – сказал Вениамин Павлович, – уж больно низкий процент вероятности, что игрушка попадётся именно нам.
– Мы никого из них не знаем, – дойдёт до Симы и будет беда. Это не важно, что он нас побьёт, он нас от работ может отстранить…
– Вон нам подмога идёт, – проговорил Позолотин, кивнув на приближающуюся группу людей.
– Сима с размахом дело делает – добавил Крокыч. – Стоп! Среди них вижу нашего знакомого.
– Кого?
– Помнишь к нам Валет приходил?..
– Конечно помню… Как же я могу такое забыть? Меня до слёз проняло. Может быть с ним поговорить, наш человек… Вы тут пошебуршите для видимости, а я сейчас, – и Крокыч, делая вид, что решил стянуть с кучи лесину, пошёл навстречу прибывшим.
Валет сразу узнал Крокыча.
– Что,… и вы здесь? – спросил он художника, пожимая ему крепко руку.
– А как же, – наигранно важно сказал художник, – в первых рядах.
– Что, и профессор кучи разгребает? – удивился Валет.
– И он тоже; в рабстве все равны.
– Сима старается, или кто ещё приказал? – поинтересовался Валет.
– Нет,… пока он один, – проговорил Крокыч и кивнул на Пегаса с Мухой. – Вон ещё двоих надсмотрщиков нашёл, страхуется, гат, боится просмотреть.
– Нам сказали, что какие-то глиняные игрушки будем искать.
– Правильно сказали, – подтвердил Крокыч, – а теперь слушай, – и он понизил голос до шёпота. – Позолотин уверен, что мы ищем ту самую игрушку о которой он пишет в своей книге, старую саратовскую,… понял?
– Как не понять, мы понятливые,… а что делать надо? – так же шёпотом спросил Валет.
– Ты кого-нибудь из прибывших знаешь?
– Не вопрос, многих, но не всех. Есть наши, а есть и не наши, но такие же странники как и мы. Среди наших могу положиться на Рябого, Шкоду, он в зелёном свитере, Илюху, и он кивнул в сторону щуплого болезненного парня. С Илюхой мы два года на одной трубе спим. Однотрубниками зовёмся. Так что будь спок, не подведём.
– Какой из твоего Илюхи работник, он же кое как себя носит. – Проговорил Крокыч глядя на испитое лицо бомжа, которого Валет назвал Илюхой.
– Нет, перекладывать с места на место он может.
– Что с ним?– спросил Крокыч, молодой ещё.
– Што, што? По закону хотел жизнь построить. Поддался на рекламу. Те, кто об этом кричит, хитренькие. Они по закону сами не живут, а народ подначивают. Вот и нашего Илью подначили. Ему один из новых русских так и сказал: «Хочешь из твоей же квартиры тебя выселю и будет всё по закону», а Илюха в бутылку «не имеете права». Вот ему и прописали закон. Сделали так, что и жена ушла, и квартиры лишился, а потом и здоровья. Подрядился на дачах кирпич носить рано весной. То ли надсаднился, то ли простыл, холодно было. С тех пор и чахнет. А этот, новый русский, однажды его увидел, открыл дверку машины и спрашивает: «Ну, что, одумался или нет, законник?». Илюха стоит и молчит, только землю носком ботинка ковыряет. «Стало быть не одумался» – заключил тот, что в машине. – Живи дальше» Вот так. Можно сказать за правду пострадал. Помрёт, конечно. Только не он первый и не он последний… Все там будем.
– Ну, раз ты их знаешь, тогда тебе и карты в руки.
– Хорошо, чтоб и все козыри у нас были, – пошутил Валет. Крокыч же, не обратив на его шутку внимания, проговорил:
– Надо предупредить, что если кто найдёт, то надо сразу спрятать, чтоб ни Симе, ни этим двум,– он кивнул на Пегаса и Муху, – в руки не попало, понял?
– Чего ж не понять. Всё даже очень понятно. Тузы, конечно, у них, у нас на руках одни шестёрки, зато со всей колоды. Но это, смотря в какую игру играть? Шестёрка она ведь и туза берёт, когда надо, – и Валет, показав ряд белых зубов, улыбнулся.
– Только осторожнее… – предупредил Валета Крокыч.
– Хорошо. Я к дальним кучам Илюху поставлю, муха не проскочит. После чего Валет переговорил с Илюхой и вот они как бы перебирая мусор, стали переходить от одного рабочего к другому, потихоньку с ними перешёптываясь. Рабочие согласно кивали головами, одобряюще посматривали в след Валету и Илюхе. Но не успели они обойти всех вновь прибывших, как у дальней кучи раздался крик: «Я нашёл!! Я нашёл!!». Кричал высокий худой бомж, махая рукой с зажатым в пальцах изделием.
Рабочие недоумённо переглянулись, а Илюхастоя поблизости, проговорил: «Оглобля, заткнись!».
К кричавшему сразу бросились Лёня и Муха. Сима находился в это время в вагончике, но и он услышал крик. Рабочие тоже потянулись к последней куче. Пегас первым подошёл к рабочему и выхватил у него из рук глиняную игрушку. Тут и ещё есть, проговорил высокий рабочий, которого назвали «Оглоблей», засовывая руку под балки и вытаскивая изделия.
– Вениамин Павлович! Вениамин Павлович! – громко позвал профессора Крокыч.
– Что случилось, – послышался голос профессора.
– Идите сюда,… игрушку нашли, … может быть она?
– Только поосторожней с ней, пожалуйста,– громко сказал профессор, – я сейчас.
На шум прибежал Сима. Распорядившись всем разбирать последнюю кучу, он велел немедленно принести найденные фигурки к нему в вагончик и ушёл.
– Неси, – сказал Мухе Пегас. – Вон в коробку сложи и неси, да осторожней, тряпочку постели, чтоб не потёрлись, а сам наклонившись, а затем встав на колени стал обследовать место, где найдены были игрушки.
Такой поворот событий не входил в планы Пегаса. Он заметил недружелюбное ворчание бомжей в адрес того бомжа, которого назвали «Оглоблей» и по сердитым лицам никак не мог понять, что же происходит? Ведь нашли игрушки, должны радоваться. А они? «Возможно, что это только маленькая часть коллекции, – думал он. – Странно… Странно ещё и то, что он не испытывал никакой радости, от того, что игрушка нашлась. Ему внутреннее чутьё говорило, что здесь что-то не так, но что? Вдруг это не та игрушка? А вдруг это кукла для Симы? И эту куклу подбросили, чтобы Симу сбить с толку. А если кукла, то кому это нужно? Может это Костян с братом их всех разводят? То какова цель и что они от этого имеют? Непонятно. Разве только если затянуть на какое-то время поиски?.. Правда, Лёня тоже хотел подсунуть Симе куклу, но только после того, как будут найдены настоящие игрушки, поэтому и послал Муху в клуб лепить, только лепщик он оказался неважный». Пришлось от этой идеи отказаться.
Пегаса смущало ещё и то, что найденные изделия лежали кучно, в одном месте, будто их кто туда положил. Никакой сумки или ящика рядом не было. Если без сумки или ящика, то они бы при погрузке и выгрузке разлетелись в разные стороны. «А если их Оглобля нашёл в сумке и высыпал? – задал он себе вопрос. – Спросить? А чего добьёшься? Вон как недоверчиво и подозрительно смотрят,… что угодно скажут. Больно уж чистенькие,… тут что-то не так…». Пегас попытался настроится на игрушку, поморщился. «нет, на свалке это делать бесполезно, – подумал он, – слишком много разных антикварных вещей здесь захоронено, сплошной антикварный могильник…».
Пегас снова подошёл к тому месту, где были найдены игрушки, засунул руку под балку, пошарил там рукой, вытащил руку, сел на балку, посмотрел на рабочих, перехватил недружелюбный взгляд Крокыча, задумался, бросил взгляд на вагончик. «Задерживается у Симы Муха, задерживается…»
Затем стукнул себя по колену кулаком, встал и медленно стал обходить сваленные кучи, дошёл до зарослей лопухов, постоял, увидел искореженный ящик из под мыла, поставил на него ногу, стал обирать со штанины репьи. Что-то вроде улыбки скользнуло по его лицу.
– Что тут у вас? – спросил профессор, подходя к Крокычу.
– Игрушку нашли,… только вы долго шли,… Симе унесли.
– Мне бы одним глазком взглянуть, – загорелись глаза у профессора.
– Сейчас посмотрите, – весело сказал Крокыч. Думаете, Сима без вас обойдётся? Он же в этом деле барабан.
– Значит, всё-таки она приехала к нам? – весело и немного возбуждённо сказал профессор… Что молчите, Семён Ваганович!?
– Да не молчу я, тоже душа радуется. Между прочим, я тут кое-чего узнал… Братки говорят, что дом на Большой Горной сломали, там игрушечница жила, недавно умерла. Она и лепила из глины эти игрушки. Наши всё знают, особенно насчёт старых домов, подвалов, теплотрасс, сами знаете…
– Это просто великолепно! – потёр ладони Позолотин, я так рад. Я даже иногда думал: «Найдётся игрушка, подержу её в руках, допишу последнюю главу, лягу под черёмуховый куст, положу на лицо лист лопуха и скажу: Забирай меня, Господи, Позолотин дожил до своего часа».
– Ну-у-у, вы, Вениамин Павлович, даёте… – укоризненно воскликнул Семён Ваганович, и тут же добавил, – Что-то Сима долго на игрушку не реагирует.
– Я просто с ума схожу от нетерпенья, – улыбнулся профессор.
– Сейчас появится, – заверил художник.
Через минуту слова художника подтвердились. Открылась дверь вагончика и Сима приказным тоном позвал профессора к себе.
– Вот видишь, – улыбаясь сказал Крокыч, – говорил же,… идите, зовёт.
– Я сейчас,… я быстро, – обрадовано сказал Вениамин Павлович и заспешил к Симиному вагончику.
....................
Как только Муха вошёл в вагончик, Сима велел поставить коробок на стол, вытащил из него игрушки и стал рассматривать.
– Что скажешь, букашка? – спросил он весело. – Молодцы! – Затем, повернувшись к Мухе, спросил, – Давно у Пегого служишь?
