Петр Анатольевич Елизаров
Однажды в Челябинске. Книга первая
– Все злачные места этого города уже собрали, – недовольно констатировал Чибриков.
– Ну и дыра-а-а, – протянул Абдуллин.
– Ты только такие дырки у нас собирать и умеешь. Они-то разные бывают, так что нечего вздыхать, Тема! – троллил Абдуллина Митяев. – Как насчет других дырочек, а?!
– Отставить разговоры! – громко скомандовал я.
– Кто-то хорошенько сэкономил на нас, – приговаривал Смурин.
– Не исключено, – поддержал Волчин.
Я подошел к водителю автобуса.
– Вы разве не с нами?
– Нет, родственники живут недалеко. Перекантуюсь у них, – ответил водила.
– Вот! Самый прошаренный из нас – это водила. Ни за что не будет ночевать в этой помойке, – заявил Бречкин.
– Хватит ныть! – обернулся я. – Вы мужики или кто?! Вам из зоны комфорта иногда полезно выйти, чтобы жизнь медом не казалась.
– Чего ты ему пытаешься доказать?! – обратился ко мне Степанчук. – Этот хер больше всех здесь охерел.
– Будто у нас есть выбор, парни, – трезво взглянул на ситуацию Малкин.
– Это понятно. Но я буду из принципа злить этого козла, чтобы больше на выезды не совался.
– Ха, удачи!
– Завтра к десяти часам подъезжайте, – договорился с водителем я.
– Заметано. Спокойной ночи, парни, – саркастично выдал тот, отгоняя неповоротливую махину.
– Проходим, проходим, – скомандовал хоккеистам Степанчук. Ему хотелось поскорее покончить со всем этим.
– Только после вас, – галантно выдал Абдуллин.
– Хм, словно там японку делают, – ответил я, проходя впереди. – Курам на смех.
Внутри хуже, чем снаружи. Окрашенные густой зеленой краской стены, тусклый свет, местами растрескавшийся бордовый кафель на полу. Потрепанный жизнью вахтер, сидящий за столом меж решеток, выполненных в виде распускающихся цветов. Впереди узкие коричневые двери лифта и лестницы по обе стороны от него. Обстановка – будто в морге.
– Я недавно играл в «S.T.A.L.K.E.R.». Чернобыль отдыхает по сравнению с этим местом.
– И как только люди здесь живут?
Разговорчики в рядах хоккеистов не могли пройти мимо меня:
– Радуйся, что тебе повезло родиться, вырасти и до сих пор проживать в отдельном доме. А кто-то и такой роскоши не видел. Так что захлопнись и иди.
От большого количества разом зашедших гостей охранник вскочил с нагретого места, чтобы лучше видеть. Баулы шумно грохотали; хоккеисты же гоготали о своем.
– Куда это вы… все? – спросил вахтер, подойдя ко мне – я стоял в сторонке и отмечал всех в списке по фамилиям.
– В гостиницу. Вот бумаги, – махнул я каким-то побочным документом у носа охранника, не обращая на него внимания.
– Вам на пятый этаж. Не ошибетесь.
– А разве этот дом не целиком гостиница? – поинтересовался я.
– Только пятый этаж. И немножечко четвертый.
– Оформляться где?
– На пятом.
– А остальное тогда что?
– Общежитие Челябинского государственного колледжа.
У меня сразу же возник животрепещущий вопрос:
– Дамское?
– Нет.
– Это радует.
– Общее.
– Уже полбеды.
– А вас откуда так много?
Я решил проигнорировать вопрос вахтера – вдруг он фанат «Трактора» – и протиснуться поближе к лифту через толпу хоккеров.
Чуть только двери лифта стали со скрипом распахиваться, мы со Степанчуком синхронно юркнули в кабину (внутри тесновато). Видели бы вы физиономии остальных.
– А вот хрен вам, а не лифт, – воскликнул я. – Идете пешочком. Вместо вечерней пробежки. Пятый этаж.
Брадобреева аж передернуло:
– Ух, гнида! – сорвался с места Павлик, бросив баул на пол. Только пятки засверкали. Он понесся наверх, перепрыгивая по две, а то и по три ступеньки. И все ради того, чтобы на каждом этаже успеть нажать кнопку вызова лифта.
Не успела кабина набрать ход, как тут же застопорилась. На втором этаже нам показалось, что лифт умудрился вызвать какой-то лентяй, которому быстрее спуститься вниз на своих двоих. Остановка на третьем этаже насторожила меня и начала злить Степанчука, ибо лифт медленно притормаживал, а скрипучие шестерни натужно открывали дверцы, при этом кнопки их автоматического закрытия в таких допотопных устройствах еще не изобрели. А команда уже вовсю поднималась на нужный этаж, проходя мимо открытых дверей лифта, еле сдерживая смех. На четвертом этаже Степанчук вытолкнул меня из кабины. В холл гостиницы на пятом этаже я ворвался как отряд ОМОНа – тяжелые створчатые двери от моего удара чуть с петель не слетели.
Кто-то стоит у закрытой двери с табличкой «Комендант», кто-то сидит на больших черных диванах в холле, а кому не досталось места, задумчиво мнут баулы. Сканируя упырей грозным взглядом, я приметил затейника тупой шутки с лифтом – самым развеселым и хихикающим был слегка запыхавшийся Брадобреев, сидевший на корточках у стены.
– Я так и знал, что это ты, недоразумение! Обоссыте его кто-нибудь!
– С чего бы? Мы разделяем его поступок.
Я взглянул на Митяева:
– Ну хотя бы ты, Арсений. По-братски.
– Э-э, нет, Петь, так не пойдет, – увильнул он. – Сейчас мы с тобой в служебной поездке, поэтому ты не мой друг, а помощник тренера. Сам же так говорил, помнишь? Так что прости. Ничего личного.
– Понятно, – досадно вздохнул я. – Попроси у меня еще помощи в школе.
– Да я тебя знаю. Все равно поможешь.
– И ты этим пользуешься, – я ткнул ему в грудь указательным пальцем.
– Жалкое зрелище, – не мог смотреть на нас Бречкин, поэтому закатил глаза и отвернулся.
– БРАДОБРЕЕВ!!! – взревел Степанчук. Он стоял меж дверей, словно голодный медведь, спячку которого бесцеремонно прервали. – Лег и отжался 50 раз! На кулаках! И чтоб пол целовал, глиста кудрявая!
– Но… тренер…
– Лег, я сказал!!! А если сейчас кто-нибудь из вас, пидарасы, хоть слово выплюнет, будет на улице ночевать!
Его строгий клекот, кажется, услышали на всех этажах и перекрестились.
– Что тут происходит?! – визгливо-протяжным голосом, напоминающим звук лобзика, произнесла низковатая бабулька с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами, уложенными стрижкой боб. Она возникла с помытой кружкой в руках в темном коридоре, ведущем в первый блок. В противоположном конце главного холла, аккурат по диагонали, такой же коридор уходил в другой блок. Хоккеры загораживали женщине не то что обзор, а весь белый свет. – Что вы так орете? Надо же. Откуда ж вы свалились на мою голову? – она протиснулась к своей комнатушке и отворила ее, озираясь на отжимающегося Брадобреева.
Я мигом принялся решать вопросы, пройдя следом. Интерьер ее комнатки перенес меня в СССР (хоть я его и не застал): чисто советский письменный стол со стеклом, под которым лежат какие-то записочки; настольная лампа, источавшая желтый свет и одновременно служившая обогревателем; мерно считающие секунды часы с маятником; чисто советский стул для посетителей, жесткий и без излишеств; кресло для коменданта, получше стула, но не конкурент нынешним диванам, поглощающим пятые точки своей мягкостью. Платяной шкаф в углу; холодильник, способный выдержать ядерный взрыв; телевизор, способный этот взрыв спровоцировать; калорифер посреди комнаты, советские занавески, тахта, подкладка которой уже давно превратилась в пыль, как и одна из ножек, под которую подложены ветхие книги. На стене ковер, узоры которого можно разглядывать часами. И все перечисленное исполнено исключительно в оттенках красного: от темно-бордового до цвета разбадяженной томатной пасты.
– Здравствуйте, товарищ комендант! Вот мы и прибыли.
– Меня сейчас больше заботит то, что вы мне там натоптали в коридоре всей толпой.
– Тысяча извинений, – раскланялся я. – Ну-ка все живо тапки надели!
Бабулька уселась за стол, надела очки, висевшие у нее на шее, и с упреком спросила, недоумевая, почему говорю я, а не кто-то из «взрослых»:
– И кто ж вы такие? И почему вас так много? – вроде бы она недовольна, но в то же время заинтригована множеством прибывших в ее смену гостей.
Я обернулся и обнаружил, что хоккеисты стоят прямо за моей спиной (в комнате, в дверях, в коридоре) и приветливо глядят на коменданта, чего-то ожидая. «Ждут, когда к ним выйдет носильщик или портье? Или как этих мальчишек называют, которые подхватывают твой багаж в отелях, а потом клянчат чаевые?» – подумал я.
– И чего ты глаза вытаращил? – крикнул мне откуда-то из толпы Степанчук. – Разбирайся!
Я достал все необходимые бумаги, приветливо улыбнулся коменданту и уселся на стул с противоположной стороны стола:
– Вы, верно, не поняли, сударыня. У нас забронировано.
– Не знаю, не знаю, – выделывалась она. – На всех вас комнат не хватит. У меня тут должны металлурги из Магнитогорска приехать.
– Так это мы, – воскликнул Абдуллин.
– Больно вы молодые для такого производства, – не поверила комендант. – Мой муж всю жизнь ЧМК отдал. Так его в горячий цех только в 40 лет запустили.
– Ну, – ответил я, – до настоящих металлургов нам далеко, но тем не менее мы команда «Магнитка-95». Хоккейная. Почти «Металлург», но слегка иначе.
Бабушка удивленно посмотрела на меня. Затем на толпу в дверях.
– Ей-богу, не разбираюсь я в этом вашем хоккее.
– Очень, кстати, зря, – продолжил располагающую беседу я. – Я тоже раньше относился к нему равнодушно. Но вскоре изменил мнение… благодаря кое-кому.
– Ага! Из-за твоих убеждений и из-за кое-кого, – Соловьев презрительно посмотрел на Митяева, – мы тут вешаемся третий месяц.
– Я мог бы сегодня с превеликим удовольствием за чашечкой чая с шоколадкой объяснить, почему хоккей заслуживает вашего внимания. Не конкретно это нелепое отродье позади меня, а вообще, – сказал я и выудил из кармана припасенную плитку шоколада.
– Ой, а вот этого не надо. Сейчас просьбы последуют – не хочу, – отвернула нос она. – Я вообще взяток не беру.
– Не в России, что ли, живете? – ляпнул кто-то из пацанов.
– Это не взятка, а подарок. И вообще она уже лежала на вашем столе, когда мы пришли. У меня целых 25 свидетелей это подтвердят. Да? А ну-ка закивали быстро, – хоккеюги подчинились.
– А ты, я смотрю, еще тот, – с улыбкой пригрозила мне комендант.
– Это ради наших хороших отношений в последующие два дня. От чистого сердца и от всей команды.
– Я ведь на работе.
– Вряд ли ваше место относится к должностям государственной, муниципальной, военной или правоохранительной службы. Так что никакого криминала. Дайте угадаю: вы бывший партийный работник?
– Да. А как вы…
– Случайно догадался. Перейдем к делу: как насчет хороших комнат для этих богатырей, готовых доблестно ковать победы на земле челябинской?
– Поможем, чем сможем, – заверила комендант и ловко скоммуниздила шоколадку. Я повернулся и одним только взглядом дал понять присутствующим о том, как нужно решать дела – сейчас нам все сделают по высшему разряду, если такой речевой оборот вообще можно применить к данному месту.
– Лучше б ты обольстил администратора в отеле получше, – с недовольством высказался кто-то. Похоже на голос Волчина.
– Что ж, заселим вас, как полагается. Не пять звезд, конечно, но…
– Не переживайте. Мы привыкли к спартанским условиям.
– Я еще подумала, чего ж вас так много – в Магнитогорске, что ли, полкомбината оголили? Хоть воздух там немного очистится. А вы, оказывается, спортсмены, – приготавливала потрепанные журналы она.
– Паспорта гоните, – подошел я к хоккеистам. Все принялись лазить по ручной клади. – Можно было и заранее приготовить.
– А если ты кредит на нас возьмешь? Я не доверяю тебе свой паспорт, – заартачился Абдуллин.
– Эта тетушка не похожа на сотрудника банка, так что давай в темпе, – торопил вратаря Степанчук.
– Если только сберкассы, – хохотнул Бречкин.
– А недееспособным, Абдуллин, кредиты не выдают. Тебе бояться нечего, – я выхватил паспорт из его рук под улюлюканье окружающих.
Она принялась заглядывать в паспорта, заполнять журнал, а также мелом вписывать фамилии в разлинованные клеточки с номерами комнат на коричневой доске на стене, напоминающей школьную.
Все ожидали окончания процесса в холле. Когда почти все паспорта были просмотрены, комендант внезапно отвлеклась и пристально посмотрела на меня.
– Вас что-то беспокоит, Галина Степановна? – так ее звали.
– Беспокоит, – пробурчала она.
– Ну так скажите. Решим любую проблему, – заверил я.
– Мальчики ваши беспокоят, – стучала ручкой по столу она.
– Поверьте, они вызывают смешанные чувства у всех. И они не совсем мои, слава Богу. Только в меру. Но я гарантирую, что неудобств они не создадут.
– Вы, Петр, сами-то от них недалеко ушли, – намекнула на мой возраст она.
– Я вообще-то человек ответственный и приличный.
– А я не об этом.
– Понятно. 16-летие никак не помешало мне стать ассистентом тренера и политруком этой своры, – немного оскорбился я.
– Я же, в отличие от вас, многое повидала в жизни. В том числе и на этом месте, – сложила руки на груди она, откинувшись на спинку креслица. – Чего я только не видела. А пацаны молодые. Симпатичные. На этом этаже гостиница, а вокруг все-таки общежитие. Не совсем спортивное. И не совсем мужское.
– И в чем проблема?
– Вы зря ему объясняете. Он не понимает связи, – произнес заглянувший в комнату Митяев.
– Прикуси язык!
– А девчонки на этаже симпатичные живут? – шутливо (или вполне серьезно) поинтересовался у коменданта Брадобреев.
Я хлопнул кулаком по столу:
– Вышли отсюда. Оба!
– Видите, – показал на меня пальцем Арсен. – Об этом я и говорю.
– Галина Степановна, уверяю вас, что после игр и тренировок им будет не до девушек. Я переговорю с тренером, и эти двое получат особую программу.
Пока я уламывал коменданта не смотреть на нас подозрительно, в холле состоялась следующая сценка. Из дальнего коридора, ведущего в один из блоков, на хоккеистов поглядывали две девчонки в совершенно домашней одежде, с полотенцами, мылом и зубными щетками в руках. Улыбались, о чем-то шептались, поглядывали то на одного, то на другого. После долгой дороги многие пацаны притомились и девчат не приметили. Кроме Никиты Зеленцова и стоящего рядом Вани Пирогова.
– Гляди-ка, – ткнул локтем второго вратаря Зеленцов, указывая на девчонок. Те были не то чтоб писаные красавицы, но омерзения не вызывали.
– Ага, – без особого интереса отреагировал Пирогов. – Только не говори, что ты…
– Ты подумал о том же, о чем и я? – не спускал глаз с дам Зеленцов.
– Как раз наоборот, – ответил Пирогов. – Не думаешь ли ты, что сейчас, мягко говоря, не та ситуация, чтобы путаться с кем-то?
– А что мешает? – голова Зеленцова полнилась всевозможными стратегиями физического овладения той, что слева, низенькой и светленькой девчонки. Вторая же обладала восточной внешностью: жгучая, смуглая, черноглазая. Такие Зеленцова не привлекают – по крайней мере, трезвого.
– И что, и кто, – негодовал Пирогов. – Во-первых, у коменданта сидит человек, который тебе не только кайф, но и хребет за такое поломает. Или еще кое-что нужное, – взглядом Ваня указал на штаны. – Во-вторых, у тебя же девушка, разве нет?
– По первому пункту – пошел он в баню. По второму – думаю бросить ее.
– Как у тебя просто все.
– Вань, у тебя ракушка хоть что-нибудь защищает? Не до твоих проповедей сейчас, – отмахнулся Зеленцов и громко произнес. – Девчонки, вы из какой комнаты?!
Хоккеисты мигом обернулись в их сторону, а девушки тем временем стеснительно хихикнули и скрылись из виду.
– Если возникнут какие-нибудь проблемы, можете смело обращаться ко мне, – говорил я коменданту. – Можно на «ты».
– Прости, – с усмешкой твердила комендант, – но ты никак не производишь серьезного впечатления. Как-то не укладывается все это у меня в голове.
– А вас никто не просит понимать, – несколько злобно принялся вещать я. – Вам только нужно мне поверить. Но моя история слишком длинная, чтобы рассказывать ее сейчас. А сводится она к тому, что я умею находить подход, быть настойчивым и убедительным. И влиять на людей любыми, даже самыми изощренными средствами. Но исключительно для их же пользы. И эти пацаны – не исключение. Они порой распущены, много отвлекаются, много думают, что держат мир на своих плечах и все им обязаны. А результат нужно показывать независимо от того, какое у тебя настроение, болит ли у тебя голова, дала ли тебе подружка вчера или нет. Мой подход приводит к заметным результатам, нежели простая тренерская установка – она действует в рамках ограничений в пространстве и времени. Я же распространяю свои установки на все остальное. Мне остается только приглядывать за ними и корректировать свою работу в зависимости от результатов. А что до собственной учебы – не волнуйтесь, я успеваю. Мне часто кажется, что я родился не в ту эпоху, знаете ли.
– И слушаются?
– Я работаю над этим. А если все выходит из-под контроля и люди не подчиняются, то моя задача всеми средствами дать им понять, как они заблуждаются, сделать так, чтобы они пожалели. И мой возраст здесь не помеха. За возрастом обращайтесь к тренеру. Порой и спортсменом можно не быть. Они лишь кажутся неуправляемыми – у каждого есть то, за что можно зацепиться, что заденет, поломает или поможет.
Комендант молчала, переваривая сказанное.
– Я не тренер, чтобы бегать за вашими хоккеистами, учти, – предупредила она.
– Предоставьте это мне.
– Долго вы там еще?! – крикнул с холла Степанчук.
– Какой он у вас нелюдимый.
– Просто устал, – соврал я. Не говорить же, что он такой по жизни.
– Собственно, мы закончили, – сказала она и вышла со мной в холл, где огласила свод правил. – Мальчики! В комнатах не курить, кушать аккуратно, не сорить, огонь не разводить, в туалетах смывать, в душ по двое не ходить, окна не открывать, не шуметь, по этажам без дела не бродить…
– В азартные игры не играть, девок не водить, – резво продолжил Кошкарский под возмущенный взгляд коменданта.
– Тебе виднее, чем они любят заниматься, – обратилась ко мне Галина Степановна. Я пригрозил Степе кулаком. – У нас порядки такие: отбой в 22 часа, двери на этаж закрываются, ясно? Еще момент по заселению. Команда у вас большая, а полностью свободных комнат не так много, поэтому парочку человек придется отправить на другой этаж, а вас с тренером – в противоположный блок, в недавно отремонтированную комнату для особых случаев. Учитывая ваш приезд сегодня…
– Ха-ха-ха, надо же, «особый случай».
– А чем не особый? Путин вряд ли захочет туда заселиться, если приедет, – сказал Чибриков.
– Не очень хорошая дислокация, – выдал я, глядя на хоккеистов. Сторожить свору из другого конца общаги будет затруднительно.
– Учитывая ваше рвение, вы справитесь.
– Мы благодарим вас, – сказал я коменданту.
– Надеюсь на ваше благоразумие, – ответила женщина и удалилась в свою комнату, передав мне паспорта, списки и ключи. Выходило пять комнат здесь и одна внизу.
– Дабы не соединять самых буйных из вас в одних и тех же номерах, мне пришлось прибегнуть к сегрегации, – объявил я.
– К чему-у-у?
– Типа как с неграми в Америке? – спросил Глыба.
– Тебя за язык никто не тянул. Теперь будешь у нас ниггером, – произнес я и принялся раздавать ключи, попутно называя фамилии будущих соседей. Первым ключ у меня отобрал недовольный условиями гостиницы Степанчук.
– Мы же не в поезде, чтоб нас по билетам рассаживать, – заладил Волчин. Я проигнорировал его замечание.
– Так, кто там дальше? Пашу и Арса точно рядом селить нельзя. Иначе они камня на камне от этого здания не оставят, – комментировал я, зная, что они все равно подселятся друг к другу. Вскоре раздача ключей закончилась. – Все! Марш по палатам, – добавил при этом, что хоккеистам выдадут недавно купленное свежее постельное белье (благодаря моим стараниям). – Не засрите его, пожалуйста.
– Зря ты это сказал.
Тем временем самые любопытные уже провели разведку на местности:
– Общий туалет. Общий душ. Это треш, пацаны!
– Да, давненько не видал такого.
– Вы, бля, еще в комнаты не заходили.
– Кухня вообще как в коммуналке.
– Ладно, хватит, – прервал вздохи я. – Время позднее. В темпе раскладываемся и можно на боковую. Сил на две игры еще нужно набрать. Проверю всех через 15 минут.
– А как насчет поесть? – спросил ненасытный Никита Зленко.
– И помыться? – добавил Зеленцов.
– Да, Зеленый, согласен. С твоей шевелюрой из ванной лучше вообще не вылезать. Хорошо, – решил я, – 30 минут вам на все про все. Кто там кричал про душ? Отведите туда Зеленцова. И со всеми мерами предосторожности – мало ли, кто в нем подмывался. А Филиппов вон знает, где тут кухня… Постойте-ка, у вас же целый баул жратвы? Или нет?
– Зачем ты про еду брякнул, дурачок? – сквозь зубы прошептал Митяев Никите Зленко. Арс опасался полноценного досмотра баула с едой, который не состоялся перед отправкой.
– Чего затихли?
– Боимся, что Зленко уничтожит весь наш стратегический запас за один вечер, – влез в разговор Митяев.
– Кажется, я начинаю понимать, зачем берете так много. Надеюсь, в нем не чипсы – это за еду не считается. Еда – это то, что можно приготовить вон там, на кухне, какой бы допотопной она ни была.
– Разберемся, – сказал Патрушев.
– Чудно, – хлопнул в ладоши я. – Кстати, осталось 29 минут.
Толпа спортсменов на пятом этаже разбрелась по своим комнатам. Оставшихся я отвел на четвертый этаж и поселил в отдельную комнату, указанную комендантом. Я приметил, что она находится точь-в-точь над блоком, где расположились другие хоккеисты. За окном виднеется пожарная лестница – не отвесная, а с пролетами, образующими что-то вроде балконов на каждом из этажей, к которым по диагонали спускаются перила со ступеньками. Для верности я подергал створки древних окон: присохли намертво, а щели еще и заклеены газетами, чтоб не дуло. Форточка же довольно-таки узкая, чтобы протиснуться. Кажись, надежно, подумал я.
Сама комната немного вытянута. На стены нанесены жидкие обои голубоватого цвета, которые оставляют следы на руках и одежде. Дверь деревянная и, судя по всему, кривая либо просевшая – шоркает об приступок с характерным звуком: чтобы ее закрыть, нужно хорошенько дернуть за ручку чуть вверх. Однако желтый свет с коридора все равно просачивается в комнату через щелки. В номер влезает аж четыре кровати. Слава Богу, не панцирные (наверху как раз такие), хотя нынешние ушли не очень далеко от своих легендарных предшественников. В углу шкаф для одежды, благоухающий музеем древностей. С обеих сторон комнаты установлены две тумбочки, дверцы и ящики которых дышат на ладан. У подоконника стоят стол и два стула. Столешница наполовину пыльная, наполовину липкая. Клеенка прилагается. На каждой из кроватей лежат подушки и накрахмаленный набор белья: наволочки, простыни, полотенца, пододеяльник, а теплые зудящие одеяла прячутся в шкафу, где активно поедаются молью, хотя своих обогревающих свойств не теряют. Одеяла явно понадобятся, ведь в номерах прохладно, однако чугунные батареи при прикосновении обжигают, словно адский огонь. Неестественно громко гудит вентиляция. Занавески слегка покачиваются от сквозняков. Коридорный линолеум настолько изорвался и истончился, что под ним скрипят половицы, словно пол липкий, а каждый шагающий с трудом отрывает от него подошвы. А ходоков взад и вперед как слонов на водопой – предостаточно. Периодически слышатся чьи-то разговоры, шаги, стуки; веет куревом и нафталином. «Могло бы быть и хуже», – смекнул я.
По дороге обратно я надеялся, что наша со Степанчуком комната будет хотя бы на йоту лучше той, которую мне посчастливилось наблюдать. Я решил осмотреться в блоке: два холла соединены узкой перепонкой c аркой на кухню в центре. Кажется, там только вчера демонтировали печку: три раковины с вечно капающими кранами, три маленьких электрических плиты на ножках, два холодильника, гремящих как тракторы на посевной, вечно неприбранный общий стол, разбросанная посуда и утварь, разномастные табуретки вокруг, полки для посуды, облетевший местами на полу и на стенах кафель, наспех сколоченный шкаф. В холле, помимо двух зашторенных окон, натыканы двери в номера. Там же на полу остались следы дивана и телевизора, исчезнувших в неизвестном направлении. Их место теперь занимает раскидистое дерево в кадке. Узким проходом зал соединяется с центральным холлом, выходившим на лестницу. В этом проходе таится укромный закуток для уборной. Общим помещением служит комнатка с раковинами и зеркалами – в ней, словно путеводный маяк, всегда горит свет. По обе стороны от нее узенькие двери ведут к унитазам такого вида, будто их разбирали и собирали обратно на скорость. Другие двери прикрывают темные душевые. Внутри имеются: кран с вентилями посреди стены, подвесной душ с засаленным шлангом и засорившейся лейкой, которая то и дело угрожает сорваться с крепей и поставить тебе фингал или шишку, а на полу зияет бездонная дырка. В противоположном блоке все как под копирку. Про легкий флер вообще молчу.
Когда я покинул комнату, Акмальдинов, Пирогов, Филиппов и голодный Зленко переглянулись.
– Вы не ощущаете ничего странного? – задался вопросом Денис.
– Да нет. Это ж общежитие.
Когда я зашел в нашу комнату, меня постигло разочарование: ремонт действительно свежий, но все остальное прежнее, лишь слегка освеженное. Степанчук с ходу заявил:
– Ты был прав. Это прямо, мать его, президентский люкс! Для главы банановой республики.
– Крыша есть, и хорошо, – я тихо опустил рюкзак с вещами на тумбочку, чтобы не производить лишних движений перед разъяренным тренером. Он явно ожидал отдельный комфортабельный номер. Никак не такой.
– Ты вот говоришь, мол, спартанские условия. А сам на спартанца не очень-то и похож.
– Главное, заснуть. И вообще я думаю о деле.
– А я типа не думаю?!
– Я этого не говорил.
– Знаешь что?! – Степанчук не в духе – все толкает его спровоцировать ссору с кем-нибудь поближе. Не свезло, как обычно, мне. – Это я буду думать о деле. А ты подумай об этом стаде. Самое время их проконтролировать.
– Но я только что от них, – запротестовал я.
– Голубчик, – в хамской манере парировал Степанчук, – пока ты шел сюда, эти оборванцы уже перетрахали половину общаги, ужрались в хлам и поразбивали друг другу носы. Надо – значит надо! Иди с миром, – уселся за столик лакомиться собственными припасами тренер.
У меня урчало в животе. Но я повиновался.
