полная версия

Павел Соболев
Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

1. Как дети влияют на родителей?

Важен ещё один момент, который в современном обществе принято замалчивать: рождение ребёнка в большинстве случаев отрицательно сказывается на отношениях между матерью и отцом и снижает уровень их счастья. Юмор и одновременно трагизм ситуации в том, что науке факт такого влияния известен давно и в целом довольно хорошо изучен (см. Крюкова и др., 2005, с. 21), но вот в умах народных масс на эту тему по-прежнему царит единая блаженная иллюзия. Несмотря на все реалии, люди фактически всего мира верят, что дети – величайшая радость на земле (Hansen, 2012).

Вопреки этой мифологии, больше 70 % респондентов родителей со стажем говорят, что не хотели бы проживать вместе со своими взрослыми детьми (Игебаева, 2013). В полном согласии с этим 74 % взрослых американок после ухода детей из семьи также чувствуют облегчение, удовлетворение и даже радость (Виткин, 1996). Не зря в народе присутствует поговорка, что в родительстве два приятных момента: когда ребёнок рождается и когда уже совершеннолетний уходит из дома.

Выше говорилось, удовлетворённость браком стремительно падает в первые же годы совместной жизни, и этот факт широко изучен. Так вот снижение удовлетворённости браком достигает максимума к тому времени, когда ребёнку исполняется 3–4 года (Крюкова и др., с. 26; McCubbin, Figley, 1983).

Анализ запросов в Google показывает, что люди часто не хотят рожать детей, но делают это через "не хочу", боясь упустить что-то важное, как это транслирует культура (доминирующее знание). Но уже после родов люди с детьми в 3,6 раза чаще сообщают Google, что жалеют о своём решении, чем взрослые, решившие не заводить детей. Тогда родители просто делятся с поисковой системой сокровенной фразой: "Google, я жалею, что завёл детей"(Стивенс-Давидовиц, с. 140).

Почему люди делятся этим с поисковиком, а не с другими людьми? Потому что это доминируемое знание – о нём положено молчать, его положено стыдиться, поскольку оно дисквалифицировано, признано неким "отклонением" от культурного вектора, а значит, и порочащим самих людей.

Одна молоденькая мама рассказывала, как однажды, наглотавшись отчаяния со своим дитём, не выдержала и поделилась горем с подругами, у которых дети появились ещё раньше.

– А ты как думала?! – всплеснули руками они. – У всех так....

– Но почему вы не говорили этого раньше? – замерла девчонка в растерянности. Подруги только неоднозначно улыбнулись в ответ.

"Наша культура постоянно заваливает нас изображениями прекрасных, счастливых семей", пишет бывший аналитик "Google" Сет Стивенс-Давидовиц, описывая механизмы доминирующего знания. "Большинство людей никогда даже не предполагали, что могут пожалеть о наличии детей. Но некоторые жалеют. И они не могут признаться в этом никому – кроме "Google".

Иными словами, в нашей культуре есть явления, очень напоминающие покойников, – о них либо хорошо, либо ничего. Так и проявляется работа доминирующего знания над доминируемым.

Когда в 1957 году вывод о негативном влиянии детей на отношения между супругами впервые был изложен в статье с говорящим названием "Родительство как кризис" (LeMasters, 1957), научное сообщество не приняло эти данные – ведь там говорилось, что после рождения первого ребёнка отношения 83 % родителей входят в полосу кризиса. Такие цифры сильно нарушали идиллические представления об институте семьи и родительства в 1950-е. Но множество исследований в последующие десятилетия только подтверждали выводы исходного исследования: рождение детей не только губительно сказывается на отношениях между родителями, но и, вопреки культурному мифу, в целом снижает их уровень счастья (см. Карни, Бредбури, 2016, с. 70; McLanahan, Adams, 1989; Belsky, 1990; Belsky, 1994; Cowan et al., 1991; Di Tella et al., 2003; Alesina et al., 2004), а также снижает психическое и физическое здоровье родителей (Clark, Oswald, 2002). Существует даже прямая связь между числом детей и риском сердечных приступов у матери в дальнейшем (Oliver-Williams, 2018). И чем больше детей, тем уровень счастья родителей ниже (Myrskyla, Margolis, 2014; Twenge, 2003). Согласно одним исследованиям, качество супружеской жизни снижается на 40–67 % уже в первый год после родов (Shapiro, 2000), а согласно другим – доходит аж до 90 % (Doss, 2009). Если в супружеской паре были изначально хорошие отношения, то появление даже запланированного ребёнка всё равно ведёт к снижению их качества; а если же ребёнок вовсе оказывается незапланированным, то снижение качества отношений происходит ещё в два раза быстрее (Lawrence et al., 2008). У стрессированных рождением ребёнка родителей возрастает вероятность развития депрессии (Twenge, 2003).

Видимо, законодатель о чём-то таком знает, и потому в России многодетным матерям дозволен досрочный выход на пенсию (Федеральный закон № 350-ФЗ от 03.10.2018) – тем самым депутаты невольно уравнивают влияние детей с вредным производством, где также есть досрочная пенсия.

Исследования показывают, что снижение качества брака характерно для всех социальных классов, и особую роль в этом играет именно рождение ребёнка (Belsky, Lang, Rovine, 1985). Впрочем, иногда ещё можно найти исследования, где показывается, что уровень счастья родителей и бездетных в целом одинаков, то есть рождение детей просто не делает счастливее (Powdthavee, Vignoles, 2008), и уж куда сложнее найти данные о том, что дети приносят счастье. Авторы одного исследования (O'Brien, Peyton, 2002) даже призывают семейных психологов, работающих с парами, быть аккуратнее: если им известно о каких-то редких случаях, когда отношения супругов с рождением ребёнка даже улучшаются, то не стоит эти данные переносить на все пары без исключения, ведь реальная тенденция как раз обратная.

Основоположник семейной психотерапии в Великобритании Роберт Скиннер в книге с говорящим названием "Семья и как в ней уцелеть" (в действительности книга очень светлая) делится наблюдениями:

– Моя жена, Пру, ведёт группу матерей, родивших первого ребенка, и почти все они жалуются: и почему никто их не подготовил к этому потрясению.

– Значит, появление первого ребенка, так сказать, счастье условное.

– Да, трудно отделаться от ощущения, что общество не без злого умысла романтизировало это событие (Скиннер, Клииз, 1994).

Среди матерей в целом действительно распространён "заговор молчания" вокруг этой темы, и в Интернете можно наткнуться на множество статей, суть которых сводится к отчаянному "Почему меня никто не предупреждал?!" И особенно часто женщины умалчивают о таком явлении, которое в науке известно как послеродовая (постнатальная) депрессия – когда вскоре после родов женщина впадает в депрессивное состояние, находиться в котором может от полугода до двух лет (Mercer, Ferketich, 1988; Mercer et al., 1988; Wisner et al., 2013). Распространённость явления по разным данным варьирует от 10 до 65 % (Abdollahi et al., 2011). Ситуация эта может усугубляться чувством вины, ведь доминирующее знание гласит, что дети – это счастье, а если мать не испытывает волны нежности к новорожденному, значит, она плохая мать, за что себя и корит. Но если родившая женщина и не погрузилась в пучину послеродовой депрессии, то есть и лёгкая её форма под названием "детский блюз" ("baby blues", от англ. «blues» – тоска и одновременно жанр музыки), и в таком виде он встречается даже у 70–80 % матерей, у большинства из которых проходит уже через 4–5 дней после родов.

Но обо всём этом не принято говорить. Порой мамы не делятся этим даже с близкими подругами – культура требует, чтобы они были "правильными матерями", а потому они стараются хотя бы казаться такими. Так миф поддерживает собственное существование.

Анализ запросов в Google показывает, что, принимая решение заводить или не заводить детей, пары почти всегда ставят вопрос именно так: будут ли они жалеть, что у них нет детей? Люди в семь раз чаще спрашивают у Google, будут ли они жалеть об отсутствии детей, чем о наличии. О чём это говорит? Да, вероятно, о том, что многие люди не хотят детей, но опасаются, что могут упустить что-то важное и потому рожают через "не хочу". Но это ещё не всё. После принятия решения в пользу рождения цифры меняются местами: взрослые с детьми в 3,6 раза чаще сообщают Google, что жалеют о своём решении, чем взрослые без детей.

"Иногда мы печатаем в Google свои мысли без оглядки на цензуру, без особой надежды на то, что эта система даст нам прямой ответ", пишет аналитик Google Стивенс-Давидовиц. "В этом случае поисковое окно служит своего рода исповедником. Ежегодно фиксируются тысячи поисковых запросов вроде "Я ненавижу холодную погоду", "Меня раздражают люди" и "Мне грустно". Конечно, эти тысячи "мне грустно" представляют собой лишь малую часть из сотен миллионов людей, которым в этом году было тоскливо. Мои исследования показали: запросы, выражающие мысли вместо поиска определенной информации, принадлежат лишь небольшой части тех, кому эти идеи приходят на ум. Аналогично мои исследования показывают, что тысячи американцев, ежегодно вводящих в поисковик фразу "Я сожалею, что у меня есть дети", представляют собой лишь небольшую выборку из тех, кому в голову пришла эта мысль" (2018, с. 140).

Описанная ситуация подтверждается на примере абортов. Несмотря на то, что решение об аборте части женщин даётся нелегко, пять лет спустя после проведённой процедуры до 95 % женщин не жалеют о сделанном выборе и главной эмоцией называют даже облегчение (Rocca et al., 2020).

Но сколь многие матери, в действительности расстроенные фактом рождения ребёнка, скрывают это? Вряд ли кто точно ответит. Некоторые исследования показывают, что прямые ответы на вопрос "Нравится ли вам заниматься детьми?" всегда единогласно положительны, но дальнейшие комментарии и ответы на другие вопросы проявляют, что на самом деле всё не так однозначно, и многие матери в действительности испытывают сильнейшую фрустрацию (Тартаковская, 2005, с. 197). Психоаналитики считают, что желание матерью смерти своего ребёнка распространено очень широко, гораздо шире, чем можно представить. "Детоубийственные порывы современных матерей – чрезвычайно частое явление", пишет Ллойд Демоз, "и фантазии закалывания, изнасилования, обезглавливания, удушения постоянно обнаруживаются психоаналитиками у матерей" (Демоз, с. 43).

Согласно описанной картине, в современной семье возникает замкнутый круг: рождение ребёнка стрессирует родителей, нарушает их сложившееся за романтический период привычное общение, отношения между отцом и матерью портятся, и, в свою очередь, уже именно это оказывает стрессирующее воздействие на самого растущего ребёнка.

Почему же тогда люди так активно пытаются обзавестись детьми? Как было указано, причинами, конечно, являются культурная проработка да и специфика самой человеческой психики, превращающей описания (люди заводят детей) в предписания (люди должны заводить детей), так образуя ориентиры и жизненные смыслы. Другой причиной может быть стремление спастись от гнетущего одиночества, и когда в мире с семью миллиардами человек индивид, потерпев своеобразное личностное фиаско, так и не смог найти ни одного близкого, он решает создать его сам: жизненная пустота подлежит заполнению ребёнком, которым становится смыслообразующим элементом. Как писал психотерапевт Ирвин Ялом, "чтобы вырастить детей, вы должны вырасти сами. Иначе вы будете заводить детей от одиночества, под влиянием животных инстинктов или чтобы законопатить дыры в себе" (2001, с. 123). Ещё одной причиной стремления к детям может быть банальное стремление к повышению социального статуса: родив ребёнка, отныне ты никогда не будешь считаться ребёнком сам.

2. Как родители влияют на детей?

68 % подростков считают, что семья – обязательное условие счастья. При этом 34 % не хотели бы, что их будущая семья была похожа на ту, в которой они выросли (Реан, 2017). То есть личный опыт немалого числа подростков говорит, что семья оказалась чем-то отрицательным, но это не уменьшает их желания самим создать семью в дальнейшем. Объяснить такое расхождение можно лишь влиянием идеологии, распространяемой многими трансляторами культуры, где семья почти всегда показана в самом лучшем свете: это островок любви, принятия и поддержки. Особую роль в трансляции такой идеологии, конечно, играет реклама, где потребление какого-либо продукта непременно увязывается со счастливыми лицами детей и родителей. Только реклама презервативов может позволить себе образ орущего ребёнка и раздражённого отца.

Почему маркетологи делают ставку на образ счастливой семьи? Очевидно, потому, что именно этого людям и не хватает. И всегда не хватало. Образ счастливой семьи оказывается манящим миражом на горизонте. Этим объясняется популярность различных религиозных сект: в них активно используется атрибутика родо-семейных отношений – обращение "сестра", "брат", "отец", – создавая иллюзию семьи (Наговицын, 2015, с. 40). Влияние доминирующего знания вынуждает многих людей считать собственный негативный внутрисемейный опыт чем-то случайным, исключительным, ведь все трансляторы культуры единогласно твердят, что семья – это счастье. Значит, наш личный опыт ставится под сомнение и перемещается в разряд знания доминируемого.

В действительности представления о семье как об островке безопасности в бушующем и враждебном мире оказываются очередным мифом, в котором всё перевёрнуто с ног на голову. Уже знакомый нам аналитик Google Сет Стивенс-Давидовиц, анализируя данные миллионов запросов пользователей, пишет: "Если ввести в поисковую строку "Нормально ли – хотеть…", первое предложение автозаполнения – «убить». Если вы введёте: "Нормально ли – хотеть убить…", то первый вариант автозаполнения – "мою семью" (2018, с. 139). То есть такой запрос оказывается очень распространённым, и поисковая система отражает этот факт.

Такая грустная вещь, как семейное насилие над детьми, в реальности распространена гораздо шире, чем многие думают. Вопреки общественному мифу семья не оказывается для ребёнка защитной стеной от невзгод внешнего мира: в большинстве случаев – от 54 % (Волкова и др., 2016) до 60 % (Берковиц, 2001, с. 281; Крюкова и др., 2005, с. 188) – насилие над детьми в различных его вариациях совершается как раз родителями. Если учесть, что какие-то дети склонны не сообщать о насилии в семье, то эти цифры должны быть ещё выше. Анализ более 400 судебных решений об истязании, побоях и убийствах показывает, что даже более 80 % преступлений против детей в России совершаются родственниками и близкими людьми ("Я тебя и убью": как в России смягчают наказания за истязания и убийства детей в семьях и почему виновных нередко просто отпускают" – "Новая газета", № 106, 23.09.2019). "В результате агрессивных действий родителей избиению подвергается такое количество детей, что по крайней мере в одном правительственном исследовании, посвященном жестокому обращению с несовершеннолетними членами семьи, определение физического насилия пришлось ограничить лишь теми случаями, в которых "травма или повреждение были настолько серьезными, что проявляли свои последствия минимум в течение 48 часов" (Берковиц, 2001, с. 292). Даже в учебниках по семейной психологии прямо указывается, что "привычным является представление, что опасность может подстерегать человека только на улице. Реалии современной жизни таковы, что огромное количество правонарушений происходит именно в семье, когда насилие осуществляют родители над детьми, дети над родителями и родители друг над другом" (Николаева, 2017, с. 8). Если около 60 % насилия сосредоточено в семье, то, к примеру, в школах случается всего 30 % инцидентов (Кон, 2011). Но, видимо, по причине укоренившейся мифологии эти данные редко доходят до человеческого сознания. Миф об опасности внешнего мира по сравнению с защищённым мирком родной семьи хорошо выражен в ироничной грузинской пословице "Всю жизнь овца волков боялась, ну а съел её пастух

Принято считать, что семья является первичной ячейкой в подготовке ребёнка ко взрослой жизни. Если это так, то ситуация с внутрисемейным насилием вызывает тревогу. Исследования показывают, что родители, применяющие насилие против детей, в детстве сами были жертвами насилия со стороны родителей: "если отец и мать сообщали, что их избивали в детстве, то с вероятностью 50 % они сами жестоко обращались со своими детьми. В то же время если в детстве телесным наказаниям подвергался только один из родителей, то вероятность применения насилия против детей снижалась до 32 %. Если же родители не подвергались в детстве мерам физического воздействия вовсе, то вероятность применения насилия к детям составляла 17 %" (Берковиц, 2001, с. 302). "Каждое поколение знакомится с насилием, сталкиваясь с ним в своей семье", приходят к выводу психологи (цит. по Берковиц, с. 303). Здесь возникает резонный вопрос: семья подготавливает ребёнка к насилию во взрослой жизни или же она как раз и является его главным источником?

Важно, что насилие над детьми касается не только так называемых «плохих» семей (где родители пьют и т. д.), а даже семей внешне вполне удачных, «хороших». С точки зрения общества, это совершенно замечательные семьи, с хорошим доходом, с высоким образовательным уровнем, где детям даётся все. И где при этом детей бьют.

"Судьба маленького ребёнка, подвергшегося насилию, возможно, ещё более трагична, чем судьба взрослого, брошенного в концлагерь", писала психоаналитик Алис Миллер и поясняла, что, в отличие от ребёнка, узник лагеря, сталкиваясь с насилием и равнодушием, "никогда не будет воспринимать причинённые ему страдания как своего рода благодеяния или необходимые воспитательные меры и не будет пытаться проникнуть во внутренний мир своих палачей с целью разобраться в мотивах их поведения. У подвергшегося насилию ребёнка нет таких возможностей. Он чувствует себя чужим не только в своей семье, но и внутри своего собственного Я. И так как ему не с кем разделить свою боль, то он никогда не будет плакаться даже себе самому. Даже глубоко в душе он себя никогда не пожалеет" (2003, с. 211). "Заключённый не может сопротивляться, он вынужден безропотно сносить самые страшные унижения, но зато он внутренне свободен и никто не препятствует ему в душе ненавидеть своих мучителей. Возможность осознанно переживать свои чувства, поделиться своими чувствами с товарищами по несчастью помогает ему сохранить своё подлинное Я. Такого шанса у ребёнка нет. Он не вправе ненавидеть отца не только потому, что это запрещает библейская заповедь и потому, что так его с детства воспитывали; он не может ненавидеть его, поскольку боится навсегда утратить его любовь и не хочет его ненавидеть, потому что любит его. В отличие от узников концлагерей ребёнок в своём мучителе видит не ненавистного, а любимого человека, и данное обстоятельство сильнейшим образом влияет на всю его последующую жизнь" (с. 212).

В разделе "Детско-родительские отношения прошлого" было подробно описано, как люди прежних эпох в целом довольно халатно относились к детям, игнорируя их, истязая и просто убивая. Но историк Альбрехт Классен справедливо подмечает, что эти знания о "тёмном Средневековье" оказались нам очень удобны, так как позволили противопоставить тогдашние нравы нравам современным: осуждающе указывая в далёкое прошлое, мы получили возможность говорить "Смотрите, как плохо было тогда", и тем самым подразумевая, что сейчас у нас всё иначе, хотя в действительности это может совсем не быть таковым (Классен, 2012, с. 167).

"Я знаю, что во всех европейских странах с детьми обращаются одинаково жестоко. Иногда нам невыносимо трудно признать горькую истину, и поэтому мы предпочитаем тешить себя иллюзиями. Наиболее распространённый защитный механизм – перенос во времени и пространстве. Так, например, мы готовы признать факты жестокого обращения с детьми в прошлом столетии или в каких-нибудь далёких странах и как-то не замечаем, что то же самое происходит у нас, здесь и сейчас" (Миллер, 2003, с. 398).

И, по видимому, настоящее действительно может не так сильно отличаться от глубокой древности. В реальности до 93 % современных питерских детей обладают небезопасной привязанностью к родителям (Pleshkova, Muhamedrahimov, 2010) – такой тип привязанности формируется при отсутствии чуткого контакта с родителями, систематически игнорирующими потребности ребёнка. Это огромный показатель, и его влияние будет сказываться всю взрослую жизнь этих пока ещё маленьких ребят.

Уже было сказано, что у немалого числа матерей рождение ребёнка вызывает депрессию. Так вот есть данные, указывающие на связь между материнской депрессией и развитием некоторых неврологических заболеваний у детей – в том числе СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивность) (Cho et al., 2018). Матери 40 % детей с СДВГ имели большую депрессию (Chronis et al., 2006). Обзор множества исследований о связи материнской депрессии и дальнейшего детского развития показал, что такая связь совсем не умозрительна и приводит к самому разному спектру последствий для растущего ребёнка (Maternal depression and child development, 2004). Некоторые исследования напрямую связывают жестокость по отношению к грудным младенцам с материнской депрессией (Kim et al., 2014). СДВГ, безусловно, является комплексным результатом нарушений подкорковых и стволовых структур мозга, в том числе и органической природы, но накапливается всё больше свидетельств и социально-психологических причин такого развития мозга (см. Mate, 1999; Ньюфелд, Матэ, 2018). Эти данные дополняют и наблюдения отечественных нейропсихологов. У детей, родившихся в середине 1980-х, в 1990-е широко распространился так называемый дисгенетический синдром – дисфункция стволовых и подкорковых образований мозга, одним из проявлений которого как раз является СДВГ (Семенович, 2010, с. 384; Безруких и др., 2009, с. 22; Мачинская и др., 2013). Важно, что среди причин развития этого синдрома являются ссоры в семье и репрессивные виды воспитания (лишения, физические наказания) (Безруких и др., 2009, с. 15; Крюкова и др., 2005, с. 192). Что интересно, хронологически 1985-й год в СССР связан с легендарной горбачёвской Перестройкой, и это наводит на мысль, что в условиях глобальных социальных стрессов родители невольно несут всю возникшую напряжённость в семью, что не может не отразиться на заботе о детях и, следовательно, на их развитии. Вероятно, глобальные социальные стрессы наиболее сильно бьют именно по нуклеарной семье, ведь эмоциональная ёмкость её сильно ограничена, и привносимое извне напряжение сразу плещет через край, затопляя всех её членов. В этом же ключе отмечается влияние депрессии на функционирование лимбической системы мозга и дальнейшее развитие психосоматических расстройств (Зотова и др., 2018, с. 30), и потому не оказывается удивительным, что если в 1980–1983 гг. среди младших школьников обладателями тревожно-депрессивной симптоматики были лишь 12–16 %, то уже в 1990–1993 гг. (самый пик социальных катаклизмов на постсоветском пространстве при распаде СССР) таковых стало аж 72–75 % (Счастный, Горбацевич, 2012). В период 1991–1995 гг. заболеваемость психическими расстройствами выросла на 23,6 %, а до конца 1990-х выросла ещё на 17,3 % (Дмитриева, Положий, 2009, с. 145). Число пациентов с шизофренией с 1991-го по 2000-й годы выросло на 25,5 % (там же, с. 151).

Если ещё можно предположить, что взрослые "сходили с ума" по причине социальных трагедий, то объяснить причину точного совпадения с этим по времени и глобальной «эпидемии» дисфункции стволовых и подкорковых структур мозга среди детей можно уже только тем, что именно родители несли в семью все свои стрессы. Всё это происходило опосредовано – через родителей. Которые купались в стрессе, как дельфины в море. Дети оказывались запертыми в глубоководном батискафе под названием «семья» вместе с родителями, и никакой альтернативной поддержки у них не было. Могло ли подобное произойти в условиях «большой» семьи, где эмоциональное пристанище найти было куда проще?

Кто-то может поспорить с ролью именно нуклеарной семьи в распространении дисфункций детского развития, сославшись на факт, что в последние годы дети даже самых малых возрастов всё больше времени проводят перед экраном телевизора, компьютера или смартфона, что не может не сказываться на формировании мозговых структур. Психологи и нейробиологи действительно всё активнее бьют тревогу по этому поводу, поскольку влияние "экранных устройств" на развитие ребёнка оказывается далеко не позитивным (Медина, 2013; Пацлаф, 2011). Наверное, каждый из нас знает семьи, где ребёнок часто остаётся один на один с экраном, пока родители заняты чем-то более важным. Но если вдуматься, то могло ли произойти подобное, если бы рядом с ребёнком были другие взрослые? Конечно, нет. Ребёнок всегда предпочтёт взаимодействие с взрослым, а не с мерцающим экраном. Так что да, дело всё же в глубоко изолированной нуклеарной семье, в рамках которой только и могли возникнуть «экранозаменители» родителей.

Известно, что темпы урбанизации сопряжены с ростом и психосоматических заболеваний (Зотова и др., 2018, с. 9), и обычно в этом вопросе принято заострять внимание на городе как на скученном анонимном сообществе, которое и стрессирует людей. Но если посмотреть на город в первую очередь как на оплот нуклеарных семей? Может, причина именно в этом, а не в большой анонимной скученности?