Павел Соболев
Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство
Культурно обусловленная предвзятость психотерапевтов проявляется и в борьбе за «традиционные» гендерные роли: глава семьи мужчина расценивается ими как норма, а если же лидер в семье женщина, то и расценивается она как патология (Ivey, Conoley, 1994). Таким образом, психотерапия нередко (или даже часто) оказывается не чем иным, как институтом отстаивания сложившихся культурных норм и в первую очередь – транслятором моногамной идеологии и мужского господства. Культурный критик Лора Кипнис (Laura Kipnis) солидарна, что "ложь о реальном положении дел заложена в институте моногамии. Правда угрожает существованию общественных институтов. Именно поэтому идея верности преподносится не только как «норма», но и как сокровенное желание всех людей. Общественно значимый труд по поддержанию моногамного идеала охраняется институтом семейной психотерапии. При этом традиционная фрейдовская парадигма психологического консультирования объясняет, что причина моральных страданий и неудач коренится в самом человеке и его детских травмах, а не в паталогической организации общественной структуры" (цит. по Шадрина, 2014, с. 129).
Исследователи давно отметили, что главная (и при этом незаметная) роль психотерапии – это социальный контроль, удержание всякого человека в рамках сложившегося культурного порядка (Бергер, Лукман, с. 184–188), каким бы новым он ни был. Учитывая, что сами психотерапевты в массе своей являются носителями вполне себе обыденного сознания и потому верят в незыблемость и вечность существующих в обществе ценностей и институтов, то им не составляет труда убеждать в этом и других, работая с их «проблемой». Проще говоря, психотерапевт исходит из наивной позиции, что "так было всегда" и это «естественно» и пытается работать с клиентом в рамках этой иллюзорной нормы, как бы тот от неё ни страдал.
Бертран Рассел в своей знаменитой нобелевской работе "Брак и мораль" ещё в 1929-ом дал верный расклад по теме: "Первый вопрос, который следует задать, обдумывая новую мораль отношений между полами, не "Как гармонизировать отношения между мужчинами и женщинами?", а "Что хорошего в том, что мужчины, женщины и дети искусственно удерживаются в состоянии невежественности относительно сексуальной стороны отношений между полами?" (2004, с. 94). Рассел рассуждает, как сокрытие информации одной группой людей от другой способствует удержанию власти господствующими группами, будь то правящая партия или же мужчины в целом. "Замалчивание фактов о сексуальной стороне отношений между полами, хотя и относится к другой области, в своей основе имеет схожий мотив. Ведь удерживать женщин в невежественном состоянии было с самого начала весьма желательно, для того чтобы сохранить мужское господство. Постепенно женщины согласились с тем, что такое состояние существенно важно для сохранения ими верности, и под влиянием этого мнения детей и молодых людей стали также держать в невежественном состоянии в половых вопросах. Когда это произошло, то в качестве мотива было уже не господство мужчин, а некое иррациональное табу. Вопрос о том, почему невежественное состояние желательно, уже никогда не поднимался, и было признано незаконным приводить доказательства того, что состояние невежественности наносит вред" (там же).
Если вдуматься, а действительно, что бы стало, если бы все семейные психологи, вдруг разом прозрев, стали бы говорить клиентам правду: "Брак своё отжил и исчезает. Моногамия – инструмент подчинения женщины. Нуклеарная семья вредит здоровью". Что бы тогда стало?
Всем известна спортивная гимнастика: завораживающая дисциплина, где атлеты на пределе человеческих возможностей вытворяют невероятное, с умопомрачительной скоростью вращаясь вокруг своей оси, взмывая выше головы, стоя на руках или паря над полом. Специалисты определяют гимнастику как "двигательную деятельность, развивающую резервные двигательные возможности человека, не занятые в бытовых, трудовых двигательных действиях и носящие как бы искусственный характер". Чтобы освоить все эти движения "искусственного характера", нужны годы и годы изнурительных тренировок, и начинать лучше с детства. Что интересно, наиболее откровенные психологи дают браку определение, очень близкое к спортивной гимнастике: "брак – адаптация человека к непривычным условиям существования" (Курпатов, 2013, с. 82). Но видел ли кто-нибудь массовые тренировочные базы для желающих вступить в брак? Нет, люди, как и большинство психотерапевтов, считают брак чем-то естественным, к чему готовиться совсем не обязательно: однажды он случится, и всё получится. Потому и уровень разводов так высок.
Брак – способ организации жизни двух людей, носящий не просто искусственный характер, но во многом и принудительный. Об этом надо помнить.
Глава 10. Чем спасается моногамия?
Неработоспособность моногамной идеологии в рамках нуклеарной семьи косвенно и даже курьёзно подтверждается распространённой манерой людей заводить домашних животных. Стереотипно считается, что именно одинокие люди склонны обзаводиться питомцами, но это миф, и в семьях (с детьми или без) домашние животные встречаются куда чаще (Кляйненберг, 2014, с. 86). Возможно, таким способом супружеская пара демонстрирует, что отношения их «выработаны», исчерпаны, и начинается то самое "одиночество вдвоём"? Паре нужен третий – в качестве буфера, для разрядки?
Исследования действительно показывают, что домашние питомцы могут появляться в семьях для понижения тревоги, связанной с кризисами самой семейной системы (Варга, Федорович, 2009; Федорович, Емельянова, 2014). Начиная с середины XX века рост числа домашних животных по всему миру был просто взрывным и главным образом происходил именно в городах, которые и являются оплотом нуклеарных семей, эмоционально изолированных от остального общества. Удивительно, но животные в доме позволяют людям выражать глубокие чувства, которые выразить в самой семей не всегда оказывается возможным. И эта возможность наиболее значима для женщин, которые на вопрос о гипотетической ситуации катастрофы отвечают, что первыми будут спасать именно своих зверушек, а не членов семьи (Cohen, 2002).
В первой главе говорилось, что в реальности отношения между братьями и сёстрами не являются такими тёплыми, как транслирует культурный миф (лучше друзей здесь никто ничего не придумал). И это подтверждается признаниями подростков, что к домашним питомцам они чувствуют бо́льшую привязанность, чем к своим братьям и сёстрам. Они даже секретами больше делятся с первыми (Cassels et al., 2017).
Тот факт, что люди, вынужденные долгое время находиться в сильно ограниченном кругу лиц, стремятся найти какую-то возможность раскрыть свои эмоции "на стороне", говорит о многом. Вспомните это, когда кто-то снова будет убеждать вас в "естественности" моногамии и семьи. Но, конечно, домашние животные – не единственное спасение.
Для всякого думающего человека всегда было загадкой: вот любят мужчина и женщина друг друга, живут парой, всё у них хорошо, но с чего вдруг им тогда в голову приходит завести ребёнка? Ведь всё и так хорошо, они счастливы – но откуда вдруг тогда желание внести некоторые изменения? Разве всякое новшество не рискует поставить под угрозу сложный баланс между счастьем и бытием? Чтобы найти ответ, надо обратить внимание на тот любопытный факт, что именно на пике «нуклеаризации» семьи в середине XX века зарождается культ детоцентризма – концепция усиленного родительствования, выраженная в гипертрофированном внимании к детям и их потребностям, которые ставятся во главу угла всей семьи (Шадрина, 2017, с. 10); в прежние же века, как было показано, к детям относились куда проще, чем сейчас. Вряд ли можно считать совпадением переплетение двух этих явлений по времени, но здесь можно усмотреть прямую причинную связь: детоцентризм был вызван к жизни самой дисфункциональностью моногамных отношений в нуклеарной семье. Данное предположение находит поддержку со стороны теории семейных систем Мюррея Боуэна, в которой одним из ключевых понятий является «триангуляция» – вовлечение в дисфункциональные отношения супругов третьего лица (Боуэн, 2005, с. 310). Диада (парная супружеская связь) не является устойчивой, и рано или поздно супругов захлёстывает волна недовольства, уровень тревоги возрастает. Триада же представляет собой более устойчивую систему, так как в ней между конфликтующими двумя возможна разрядка напряжения с помощью переключения внимания на третьего. Конечно же, чаще всего этим третьим становится ребёнок. Именно ребёнок на определённом этапе и призван спасти нуклеарную семью от разъедающих внутренних противоречий.
Но вместе с тем, дети – плохие стабилизаторы семьи, потому что "они растут, меняются, поэтому функциональным стабилизатором быть не могут" (Варга, Драбкина, 2001). Поэтому, если уже в триаде уровень тревоги становится чрезмерным, в систему вовлекается следующий, уже четвёртый член, потом пятый и т. д. Косвенно этот механизм подтверждается и статистикой, которая показывает, что рождение первого ребёнка снижает вероятность развода, а рождение второго и третьего снижает ещё больше, в некоторых случаях число разводов при наличии трёх детей достигает всего лишь 5,6 % от всех разводов (Игебаева, 2017).
При этом не надо думать, что дети спасают отношения супругов: они спасают брак – а это не одно и то же. Уровень счастья супругов в любом случае снижается – его ценой спасается брак. Как иронизирует в своей книге профессор психологии Мэттью Д. Джонсон, после рождения детей вы станете несчастнее, но зато несчастными вы будете вместе (Johnson, 2016, p. 121). Исследователи подчёркивают, что хотя удовлетворённость браком и его стабильность и кажутся нам чем-то очень сходным, в действительности это не так (Карни, Бредбури, 2016, с. 68): как говорилось выше, большой массив исследований показывает, что дети снижают удовлетворённость браком, но при этом они и снижают вероятность его распада (Heaton, 1990). Кстати, помимо детей, эту же функцию выполняет совместная ипотека.
Таким образом, и дети, и домашние животные в известной степени могут быть индикаторами неудовлетворённости отношениями в паре. Они выступают буфером внутри нуклеарной семьи, создают спасительную дистанцию между супругами, оказываясь теми, на кого можно отвлечься. Всё это вскрывает миф современной моногамии во всей красоте. Будучи искусственной концепцией, моногамия создаёт искусственные же условия, в рамках которых человеческая психика нормально существовать не может.
Занятно, но ещё одним стабилизатором семьи, согласно положениям системной семейной психотерапии, считается… супружеская измена (Варга, Драбкина, 2001; см. Перель, 2015, 2018). И это тоже есть не что иное, как вовлечение в диаду третьего. Потому что диада попросту не работает. Моногамия не работает. Ей нужны сторонние лекари.
В этом же ключе нужно смотреть и на феномен проституции, который исторически сопровождает моногамию, что отмечал ещё Шопенгауэр. "В одном Лондоне проституток насчитывается 80 тысяч", писал он. "Что же представляют они собою, как не […] истинные жертвы, принесённые на алтарь моногамии?" Аналогичные наблюдения содержатся и в остротах Энгельса, который подмечал, что "по пятам моногамии следуют гетеризм и проституция" (Энгельс, 1961, с. 167). В начале XX века в своей "Истории проституции" немецкий венеролог Иван Блох (Iwan Bloch) также указывал, что проституция порождена "ригоризмом принудительного брака", который ограничивал и подавлял свободу половых отношений (Блох, 1994).
Чтобы понять суть этих замечаний, надо знать, что, вопреки расхожим стереотипам, главный клиент современной проститутки – не холостяк, не прыщавый студент-неудачник, а как раз мужчина женатый, ближе к 40 годам, часто имеющий детей. "Эти мужчины пользуются услугами проституток в обеденный перерыв или сразу же после окончания работы, рассчитывая время таким образом, чтобы семейная жизнь и близкие отношения оставались неприкосновенными" (Келли, 2000, с. 596). Мало кто задумывается, но своим существованием проституция обязана именно моногамии: когда уставший от супружеских отношений семейный мужчина не может позволить себе полноценного романа "на стороне", вследствие чего вынужден ограничиваться лишь короткими визитами к жрицам любви.
Немного иной, но в целом схожий взгляд бытовал в Древнем Риме, где проституция считалась средством защиты благочестивых замужних женщин от посягательств посторонних мужчин (Montalban Lopez, 2016). Катон Старший (234–149 до н. э.) говорил о проституции как о полезном явлении, позволявшим молодёжи предаваться своим низменным устремлениям, "не приставая к жёнам других мужчин". С этой точки зрения, проституция рождается в условиях нехватки женщин, так как многие из них уже распределены и попадают под строгий надзор общественной морали, становясь неприкосновенными для всякого другого мужчины, кроме мужа. Так возникает потребность в публичных женщинах, которые доступны всем, включая тех, у кого нет своей жены.
Какой бы подход ни был верным – современный, «психологический», или древний, «популяционный», – так и так проституция оказывается побочным продуктом моногамии, который к тому же призван поддержать её существование.
Домашние животные, дети, проститутки и измены – вот четыре кита моногамии, её спасательные круги.
Глава 11. Будущее, которое будет?
Во времена седой древности охота на мегафауну привела к рождению гендера. Обслуживание мужского гендера потребовало женщину для всей непрестижной работы, так родился брак – подчинение женщины конкретному мужчине. На базе брака стали складываться «семьи» самых разных типов и развиваться многочисленные системы родства. С дальнейшим развитием цивилизации и промышленности «семья» становилась всё меньше и достигла численного минимума в городах XIX–XX вв. При этом благодаря всё той же развитой промышленности и растущему рынку женщина оказалась вовлечена в работу вне дома, где стала составлять конкуренцию мужчине. Начав самостоятельно добывать средства для существования, женщина стала свободнее, что и повлекло за собой вал разводов, не прекращающийся по сей день. Осознают это женщины или нет, но брак им не по душе, и их поведение это показывает. Рост разводов и вообще отказ вступать в брак трансформирует институт семьи, который несколько десятилетий всё хуже описывается одним определением. Варианты семей становятся разнообразными.
Вместе с браком всё громче трещат и швы самой моногамии, которая и лежит в основе нуклеарной семьи. Многие современные люди смотрят на брак уже не как на вечный союз, а именно как на временный. Всё отчётливее слышны призывы и вообще к отказу от моногамии – активное шествие полиамории по планете возникло не на пустом месте и вряд ли пройдёт бесследно. Некоторые психотерапевты полагают, что именно за полиаморией будущее: "Фактически она представляет собой новый тип организации общества. Её гибкая сеть привязанностей, в которой есть несколько родительских фигур, создается в попытке компенсировать изоляцию, ощущаемую многими современными парами, оказавшимися в ловушке нуклеарной модели. Эти разносторонние любовники ищут новый смысл коллективизма, общности и идентичности" (Перель, 2018). И с такой оценкой трудно не согласиться. В условиях тотальной изоляции, которой достигло человечество сегодня, непременно должен последовать «отскок» от этого холодного дна, и признание за индивидом права испытывать эмоциональную привязанность не к одному исключительному объекту, а ко многим другим, сыграет в этом деле важную роль. Потому полиамория действительно выглядит авангардом данного движения.
В работах социологов уже показано, что в полиаморных семьях дети получают больше внимания и заботы, поскольку имеют сразу нескольких отцов и матерей (Sheff, 2014). К тому же женщины в таких союзах считают сексуальное разнообразие особенно полезным компонентом (Sheff, 2005). Всё это очень похоже на возвращение к доисторическим формам объединения людей. В этом же ключе Белла ДеПауло задаётся вопросом: раз принято считать, что два родителя – лучше, чем один, то почему трое родителей не лучше, чем два, и т. д.? (DePaulo, Morris, 2005. p. 74). Результаты исследования в 39 странах, показывают, что в случае распада брака как сами разведённые взрослые, так и их дети, ощущают себя более благополучно в коллективистских культурах, а не в индивидуалистических, поскольку там сильнее развиты родственные связи (Gohm et al., 1998).
Другим важным следствием таких расширенных союзов может оказаться всё большее исчезновение гендерных норм, поскольку они воспроизводятся именно внутри моногамной культуры и с трудом «втискиваются» в полиаморные отношения (Ziegler et al., 2014, p. 10). Это вполне логично, если учесть, что моногамия была создана именно для поддержания гендерного неравенства: если так, то разрушение моногамии приведёт к разрушению гендера.
Но полиамория – не единственно возможная форма организации общества в будущем. Возможна и другая форма, которая, честно говоря, кажется даже более вероятной. При такой форме сексуальность вообще будет исключена из числа оснований для создания союза людей. В полиамории сексуальность не оказывается тотально свободной, а в некотором роде продолжает моногамную линию, только расширяя её до нескольких чётко обозначенных человек.
Чтобы понять суть этой альтернативной формы, давайте просто зададимся вопросом: обязательно ли нам жить с теми, с кем мы занимаемся сексом? В современности единственным реально значимым фундаментом для образования союза людей служит только эмоциональная привязанность, уважение, интерес друг к другу. Люди могут жить вместе, просто потому что им друг с другом хорошо.
В старших классах школы и на первых курсах института мы с друзьями, как и сотни тысяч других, устраивали весёлые вечеринки: музыка, игры, вино. Было весело и комфортно. Все свои. Но в какой-то час непременно наступал тот момент, когда веселье подходило к концу, и надо было расходиться. Не знаю, как у других, но у меня часто возникала неудовлетворённость: зачем мы расходимся, если так всё хорошо? Это не было осознанно сформулированной мыслью, а именно чувство. Зачем заканчивать что-то, если задор ещё есть?
Здорово было, когда не приходилось именно расходиться, а мы просто выключали всё и укладывались спать на всех доступных поверхностях в разных комнатах большой когортой друзей. Конечно, потом ещё долгое время мы не могли уснуть, а перекрикивались между собой разными похабными шутками, громко смеясь. Это были замечательные моменты нашей юности. Они были у каждого, кто был молод и у кого были друзья.
Но прошли школа и институт, а с ними пришли брак и семьи. И больше так мы не собирались никогда. Но и годы спустя вопрос, терзавший когда-то в виде смутного чувства, навещает меня: а можно ли было всё устроить как-то иначе? Чтобы не прекращать всю эту уютную до чёртиков тусовку?
Почему люди, которые любят друг друга, в итоге непременно должны расходиться? Неужто нельзя по-другому? Ответом на всё – семья. Точнее, моногамная нуклеарная семья. Всё однажды упирается в семью. Все рано или поздно разбредаются по своим углам, чтобы заняться своей частной жизнью.
Как-то в свои 34 посмотрел "Джек Ричер 2", где герой Тома Круза вдруг обнаруживает девочку, которая, по всем данным, является его случайной дочерью. У них начинаются погони, перестрелки и прочие зубодробительные приключения в поисках правды. Они плюс симпатичная сослуживица героя кочуют по стране из отеля в отель, поддерживая друг друга, и всё начинает выглядеть просто идиллически: у этой случайной троицы складываются замечательные отношения, теплота друг к другу, нежность. Они становятся настоящими друзьями.
Но в финале (пардон, спойлер) выясняется, что девочка герою Круза – совсем не дочь. И они вынуждены расстаться – люди, которые прониклись глубокой симпатией, проверенной самыми суровыми передрягами, они вынуждены расстаться. Он отвозит её в училище, где они и расстаются. В итоге они лишь бросаются в объятия друг друга и крепко обнимаются напоследок, переживая груз грядущего расставания.
Я смотрел это в свои далеко уже не детские 34 года, и у меня возник лишь один вопрос: зачем? Зачем они расстаются, если эта их троица выстроила такие тёплые отношения между собой? Это же безумно ценно. Большинство людей ищут это всю жизнь, а эти вдруг берут и расстаются. Зачем? Зачем расстаются любимые люди?
Конечно же, потому что такая любовь – это ненормально. Любовь между людьми должна быть только в семье – в этом суть сложившейся моногамной парадигмы. Забавно, но, видимо, весь нюанс в том, что герой с сослуживицей так и не вступили в сексуальную связь, а девочка и вовсе ни с кем из них ни в какой формальной связи не состояла. А формальные связи – это то самое, что современную семью и образует. Раз нет формальных связей, то нет и права на нежность. Нежность у нас дозволена только в рамках семьи, монополизирована ею.
В действительности мы по-прежнему дикари со всеми их обрядами инициации – мы нуждаемся в формализующих ритуалах: герой Тома Круза должен был вступить с коллегой в сексуальную связь и удочерить девочку, тогда всё нормально, тогда они могли бы остаться вместе. Только так, с точки зрения общественного сознания, любящим людям дозволено быть вместе. Только с помощью принятых в обществе ритуалов, с помощью своеобразных современных обрядов инициации (переспать с одной и удочерить другую), человек может вступить в признаваемый обществом союз. Всё дело в общественном признании. Общество довольно жёстко регламентирует отношения между людьми, и если те или иные отношения не укладываются в рамки этого регламента, то они и не принимаются, не понимаются. Самое главное, что в таком случае они не признаются и не понимаются даже носителями самого этого желания быть вместе, поскольку они же одновременно и являются носителями общественного сознания. Людям очень трудно выйти за пределы собственных социальных установок, традиционного мышления, и посмотреть на свои отношения под другим углом, закрыв глаза на регламент. Роль общественных регламентов хорошо показана в эпизоде фильма «Красные» (1981), где герой Уоррена Битти собирается ехать в Нью-Йорк и зовёт с собой девушку, с которой возникла романтическая связь.
– В качестве кого я туда поеду? – спрашивает она, исподволь требуя расставить точки над «i». – В качестве твоей подружки?
– Что? Я не понимаю.
– Твоей подружки, любовницы, сожительницы, наложницы?! Кого?! – гневно выпаливает она.
– Зачем так ставить вопрос? – теряется герой.
– Потому что! – кипит она. – Прежде чем отправляться в романтическое путешествие, я должна уяснить свой статус. Кем я там буду?
– Скоро День благодарения… Роль индейки тебя устроит? – немного подумав, отрезает герой.
Социология показывает, что современные формы объединения людей действительно становятся всё более разнообразными, сильно отходя от «общепринятых». Исследователи всё чаще описывают союзы, где друзья живут под одной крышей, могут даже иметь общий бизнес и счета в банке. При этом отношения их не носят сексуального характера, это именно друзья в самом привычном понимании, и все их сексуально-романтические отношения разворачиваются за пределами их союза.
Совместное владение или аренда жилья становится хорошим решением жилищной проблемы в мегаполисах, и, оказывается, для этого совсем не обязательно вступать в брак. Социолог Анна Шадрина пишет об этой тенденции: "Альтернативные жизненные уклады становятся объектами не только научных исследований и публицистических выступлений на Западе, но и начинают получать отражение в культуре и искусстве. Для обозначения не романтической, но значимой связи героев у современного кино и телевидения появился отдельный термин – «броманс» ("bromance", от «brother» – англ. «брат» – и «romance» – англ. "роман"). «Броманс», или "семья по выбору", узнаваем в популярных телесериалах, таких как: «Друзья», "Сайнфилд", "Доктор Хаус", «Шерлок», "Калифорникейшн", «Окружение», "Книжный магазин Блэка", "Разделяя пространство". Распространение различных форм романтического и неромантического сожительства свидетельствует о том, что в наше время людям важно жить не столько в признанных институциях, сколько в удовлетворяющих отношениях" (2014, с. 39).
Шадрина ссылается на фильм "Отель Мэриголд", вышедший в 2011 году и повествующий о группе британских пенсионеров, решивших удалиться на покой в менее затратную и экзотическую Индию, в отель для пожилых, и подчёркивает, что "сообщество по интересам, компания для общения и взаимной поддержки нужны в течение всей жизни, но особенно важны для людей пожилого возраста, живущих за пределами традиционной семьи" (с. 189).
Главное же, что такие сюжеты – не вымысел голливудских сценаристов, а происходят и в реальной жизни. В 2019-ом мир облетела новость о семерых китайских пенсионерках, вскладчину купивших шикарный дом в пригороде Гуанчжоу. Женщины знакомы больше двадцати лет, стали ближе, чем сёстры, и всегда мечтали жить рядом. В трёхэтажном белом особняке у каждой есть своя большая спальня, внизу разместилось огромное общее пространство с кухней и гостиной, а на улице – бассейн.
Вот одна из возможных форм организации людей, которая в будущем может оказаться очень востребованной в связи с «разрыхлением» институтов семьи и брака. Хотя такая форма организации почти наверняка будет называться всё так же "семьёй".
Вынесение сексуальных отношений за пределы семьи открывает широкий горизонт возможностей: от формирования многочисленных, но кратковременных «моногамных» союзов, до полностью неупорядоченных сексуальных отношений с неограниченным числом интересующих людей. В нынешний век интернет-технологий расширение социальных связей становится очень простым делом, надо лишь приноровиться. При этом, как отмечают социологи и психологи, процесс образования пары так же существенно упрощается, а вместе с этим и жизнь пары становится более кратковременной. Возможность регулярного выбора дискредитирует саму необходимость выбора – в этом весь нюанс влияния соцсетей на моногамию и нуклеарную семью. Надо ли этого бояться? Бояться надо того, что старые часы не показывают нового времени. Девушке из глухой деревеньки XIX века сделать выбор на всю жизнь было очень просто. Девушке того же XIX века, но уже из Петербурга, предстоял выбор чуть сложнее. И совсем невозможным этот выбор делается в век Интернета и безграничных социальных связей. Выбор хорошей шубы принципиален в условиях дикой тайги, но если на каждом шагу тёплые магазины и кафе, то выбор этот перестаёт быть таким принципиальным. Говоря словами социологов, в современных реалиях "у нас беспрецедентно большой выбор потенциальных романтических партнеров и инструментов для общения с ними" (Ансари, Клиненберг, 2016, с. 32).
Об этом же пишет и Андрей Курпатов: "Теперь Вы в любой момент можете открыть социальную сеть или специальное мобильное приложение и с кем-нибудь сойтись, чтобы в очередной раз "попробовать образовать пару". Но если партнёра всегда можно поменять, то зачем терпеть какие-то придирки с его стороны? Зачем вообще вникать в какие-то нюансы, напрягаться? Очевидно, что брак уже в скором времени претерпит существенную трансформацию. Но готовы ли мы к новой форме партнёрства, основанной на рациональной выгоде и эмоциональной привязанности? Это большой вопрос. Новые, адекватные реалиям культурные нормы пока в обществе не сформированы, а наше внутреннее ощущение "добра и зла" всё ещё принадлежит прошлому. То есть очевидно, что мы должны по-новому строить свои отношения с партнёром, но пока мы даже не знаем, с какой стороны нам за это дело взяться" (Курпатов, 2018).
Всё именно так. В современных условиях человеку просто необходимо пересмотреть свои взгляды на сексуальность и эмоциональные связи, другого пути больше нет. Или же есть – но это путь стабильной депрессии и жизненных драм. Социологи, отмечая, что у современного человека беспрецедентная возможность выбора романтического партнёра, задаются вопросом: "почему же тогда так много несчастных людей?". И ответ именно этот: несмотря на всё свалившееся вдруг изобилие выбора, выбора регулярного, неостановимого, ценностные установки людей по-прежнему «заточены» под старый моногамный канон, согласно которому партнёр должен быть Один Единственный и Навсегда. И в условиях современного изобилия выбора этот канон не даёт людям покоя, потому они обречены на вечное переживание трагедий и ощущение жизненной пустоты. Им необходима смена ценностных ориентиров. Моногамный канон больше не работает. Как бы и кто бы этого ни хотел. Нынешнее изобилие выбора необратимо. А потому выход лишь один: отказаться от самой идеи какого бы то ни было выбора. Этого больше никогда не будет.
Исследователи отмечают, что если мы прекратим считать существенными только романтические или сексуальные отношения, если мы расширим наш эмоциональный круг от человека, "с которым мы обмениваемся жидкостями, до круга друзей, знакомых и коллег, наши сообщества станут более сильными" (цит. по Шадрина, 2014, с. 114). И социальный запрос на подобного рода трансформации сейчас действительно силён как никогда. Чтобы понять это, достаточно вспомнить замечательный сериал «Друзья», просуществовавший на телевидении аж целых десять лет (с 1994-го по 2004-й) с самыми космическими рейтингами (неслыханные 8.90 по IMDb!). Жизнь шестерых друзей, живущих под одной крышей, приковывала к себе внимание миллионов людей по всей планете (финальный эпизод только в США посмотрели 51,1 млн зрителей) – не это ли знак того, что люди хотели бы жить немного не так, как им приходится, укладываясь в прокрустово ложе культурных норм?
Но чем закончился сериал? Да конечно же, всё той же пресловутой моногамной изоляцией: герои вступили в моногамные отношения, родили детей и в итоге разъехались из любимой квартиры кто куда. В опросе, проведённом среди аудитории крупнейших британских каналов, последняя сцена «Друзей» была признана самым волнующим и печальным моментом в истории телевидения. Но почему печальным? Всё верно, ответ понятен: то самое чувство из юности, когда вечеринка заканчивалась, хотя силы и желание ещё оставались.
Финал «Друзей» – яркое воплощение работы моногамной парадигмы. Вот если бы Фиби, Рэйчел и Моника родили от Джоуи, Чэндлера и Росса, то и разъезжаться бы не пришлось, в этом изюминка нашей действительности. Только так их дальнейшее сожительство стало бы более-менее понятным. Как взрослые люди, не состоящие в браке (друзья), могут жить вместе? Это неправильно, это инфантилизм. Этим термином клеймят всякое отступление от культурных норм. "Быть взрослым" значит делать, "как положено", быть послушным. Только «взрослые» редко улавливают это культурную манипуляцию в собственной биографии.
