Павел Соболев
Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство
Предисловие
Изначально эта книга задумывалась совсем не такой, какой оказалась в итоге. Будучи автором блога о жизни холостяков (одиночек, singles), я переводил статьи и исследования социологов о влиянии брака на удовлетворённость жизнью и публиковал заметки об этом. Многолетнее погружение в данные социологии и психологии сильно обогатило и даже перевернуло имеющиеся у меня представления о браке. Оказалось, научному миру уже давно известно, что уровень счастья у женщин в браке снижается. У мужчин же он, как правило, чуть увеличивается. На эту тему уже много десятилетий существуют сотни исследований, и все они в целом дают более-менее сходные данные. Затем стало ясно, что рождение детей также приводит к снижению уровня счастья – на этот раз у обоих родителей. Исследования по этому вопросу тоже многочисленны и тоже однозначны, и нет исследований, где было бы показано обратное. Затем выяснилось, что основные случаи физического насилия также происходят именно внутри семьи (а не на улице, не в школе или где-то ещё). И основное пострадавшее лицо в этом случае – снова женщина, жена (до 2/3 всех убийств женщин происходят внутри семьи). То есть основная угроза женщине – дома, в семье, и, как правило, исходит она от мужа. Исходя из всего этого, сложно ли будет догадаться, кто чаще подаёт на развод? Верно, в 70% именно женщины.
Всё это сильно противоречило той привычной обывательской картине, будто женщина рвётся замуж, чтобы поскорее начать вить из мужа верёвки и вытягивать жизненные соки. Реальность оказалась совсем иной: женщина в браке имеет гораздо больше лишений. И вообще, после погружения в научные данные складывалось впечатление, будто брак создан против женщин.
Но вдруг все эти данные – это только тенденция последних десятилетий или даже XX-XXI веков? Вдруг раньше существовали те самые легендарные большие патриархальные семьи, где родители, дети и внуки каждый вечер благостно ужинали за общим столом, где дети уважали старших, а жена и муж жили душа в душу? Ведь откуда-то такие легенды пошли. Чтобы разобраться с этим вопросом, пришлось погрузиться в изучение истории семьи, но удивительно, и там картина обнаружилась ничем не отличающаяся от современной: что в Древней Руси, что в средневековой Европе, что в Античности, муж был господином своей жене и детям и вместе с этим – главным источником опасности для них.
Но вдруг все эти данные – это только тенденция государственных культур, где люди давно перешли к оседлости и земледелию? Вдруг в древности, когда люди промышляли только охотой и собирательством, всё было иначе? Чтобы разобраться с этим вопросом, пришлось погрузиться в изучение данных этнографии о множестве различных современных племён по всей планете, которые по-прежнему живут именно охотой и собирательством. Но и здесь картина оказалась совсем не идиллической: от культуры к культуре по-разному, но в целом всё равно выражено мужское господство и угроза от него женщине. Вот тогда в голове ещё чётче стала прорисовываться мысль, что если брак и семья как-то и возникли в древности, то это явно происходило не в интересах женщин. Но как именно это могло произойти? Как и для чего тогда в древности зародился брак, если он никогда и нигде не имел вида гармонического "союза мужчины и женщины"?
Именно с такой стартовой площадки я и приступил к написанию данной книги: от современности – к прошлому, которое только предстояло реконструировать. Ведь если большинство специалистов по "первобытной истории" приступают к созданию своих гипотез, обременённые современной обывательской мифологией, будто брак и семья – это мир и счастье, а потому непременно пытаются найти и какой-то "здравый смысл" в причинах создания этих институтов в древности, какую-то "объективную необходимость", потому что "так было лучше", то мне же довелось приступить к работе с совсем иным идейным "багажом", отталкиваясь от совершенно обратной картины. Потому это непременно стимулировало меня разглядеть то, чего другие учёные видеть обычно не склонны. В этом плане предложенная в книге гипотеза рождения брака в древности принципиально отлична ото всех выдвигавшихся прежде.
Это своеобразная книга-расследование, где по ходу изложения материала будут приоткрываться новые зацепки для создания полной картины древнего рождения брака. Всё, о чём вскользь упомянуто выше (данные по счастью в браке, по насилию в семье и т.д.) будет подробно раскрыто в соотвествующих главах и снабжено ссылками на исследования. Отдельно надо заметить, что многие упомянутые в книге источники на русском языке вообще приводятся впервые. Пришлось потратить немало времени на переводы статей самых последних лет, чтобы картина складывалась наиболее адекватной. В итоге в книге – более 800 источников, что окажется хорошим подспорьем для желающих вникнуть в тему ещё основательнее.
Работа над книгой была кропотливым трудом в течение трёх лет почти без выходных. В добросовестности подхода к её созданию читатель может быть уверен, эта книга стоила больших усилий.
Введение
Всем нам хорошо известно, что такое брак и семья, верно? Вряд ли найдётся человек, который ответит отрицательно. Но, что интересно, в науке не всё так просто, и до сих пор нет общепринятого определения этим общественным явлениям. Мало того, даже ведутся споры, а существует ли семья в реальности или это лишь наша умозрительная конструкция? Антропологи, социологи и психологи уже больше столетия бьются над загадками брака и семьи и по-прежнему не пришли к согласию. А самое главное – они так и не смогли ответить, как исторически возникли брак и семья. Почему? Или зачем? Какой в них смысл? И различается ли этот смысл для мужчины и для женщины?
Десятилетиями разрабатывались сложнейшие концепции, призванные объяснить системы родства у разных народов; десятилетиями создавались гипотезы, почему мужчина и женщина однажды начали формировать союз (моногамия); десятилетиями сочинялись формулы, почему повсеместно именно мужчина господствует в союзе с женщиной, но согласия в науке нет по сей день. Все эти споры даже забуксовали в 1970–80-е, и мало кто хотел к ним возвращаться впоследствии.
Брак и семья – это плод какой-то объективной необходимости? Или даже некий биологический закон, врождённая схема поведения? Или всё же это продукт культуры, некоего соглашения людей глубокой древности о том, как надо организовать свою жизнь, чтобы общество сделалось более упорядоченным? Или всё же может быть какая-то другая причина, которая не лежит на поверхности?
Данная книга и посвящена этим вопросам. Но при этом она совсем не будет сведена лишь к рассмотрению известных науке точек зрения, а попробует внести кое-что новое в изучение брака и семьи, задать новый вектор мысли, который прежде оставался проигнорированным.
Многие десятилетия считалось, что семья – это "базовая ячейка" общества, якобы с семьи общество и начинается. В книге будет показано, что на заре человечества "базовой ячейкой" общества была несколько иная структура, чем то, что мы называем семьёй сейчас. Принято считать, раз уж семья существует многие тысячи лет, значит, в её основе лежит некая "объективная необходимость", что по-другому просто никак было нельзя, а потому именно так и сложилось. Но в действительности это не так, и известная нам нынче форма организации людей, называемая семьёй, возникла совсем иначе. Причём настолько иначе, что многих предложенная картина удивит и кому-то даже придётся не по вкусу. Зато это поможет объяснить ещё одну загадку человечества – гендер: различающиеся культурные роли мужчины и женщины, которые традиция ревностно оберегает. Многим будет неожиданно узнать, что разделение ролей мужчины и женщины не определено ни природой, ни каким-то "объективными условиями", а что всё это лишь вопрос древней и простой идеологии престижа.
Из книги вы узнаете:
1. О существующих гипотезах происхождения брака, и почему все они плохо стыкуются с фактами.
2. О новой гипотезе, которая не только прекрасно стыкуется со всеми фактами, но и помимо происхождения брака объясняет ещё и рождение некоторых других феноменов, которые в антропологии до сих пор остаются необъяснёнными.
3. Почему гендер (противопоставление мужского и женского) – это не биология, а идеология.
4. Как мужчины стали господствовать.
5. Как женщина стала "нечистой", и почему во всех культурах для мужчины оскорбительно сравнение с ней.
6. Почему на самом деле произошло половое разделение труда.
7. Действительно ли мужчина-охотник – это "кормилец"? (спойлер: нет).
8. Действительно ли брак возник, потому что женщина стала нуждаться в мужчине? А если наоборот? (спойлер: да).
9. Почему исходно брак – это вообще не о сексе и не о потомстве
10. О социологии современного брака, в котором мужчина по-прежнему оказывается выигравшей стороной, а женщина же по-прежнему "проигрывает".
Попытке ответить на все эти вопросы и будет посвящена данная книга. В первой части книги показано, что прошлое, каким мы его представляем, в действительности было немного другим – институты семьи и брака сильно отличались от их современных аналогов. В древности за женской сексуальностью признавалось более сильное начало, чем за мужской, и всегда же с этой сексуальностью культура активно боролась. Затем предложена реконструкция древних причин возникновения гендера, мужского господства и брака. Во второй части раскрыто современное положение дел брака и семьи с опорой на широчайшие данные социологии и психологии.
Из названия книги ясно, что речь пойдёт о трёх важнейших явлениях человеческой культуры, причём сделано это будет под острым критическим углом. Привлечение данных антропологии, приматологии, истории, социологии, психологии и физиологии поможет посмотреть на эти явления в неожиданном ракурсе.
Начнём.
Глава 1. Рождение норм
Идеи брака и семьи пронизывают любую культуру, в какой бы уголок планеты мы ни заглянули. Мифы, легенды и сказки даже у затерянных на задворках бытия племён рассказывают, "как однажды мужчины и женщины начали жить вместе". Всюду и все по достижении определённого возраста обязательно вступают в брак: что в сияющем огнями Нью-Йорке, что в неспокойном Мокадишо, что в далёких джунглях Амазонии. Брак настолько распространён, что кажется неотъемлемой, даже естественной частью человеческой природы.
Вместе с этим именно для брачных аспектов культуры вообще характерно наиболее сильное общественное давление на тех, кто вдруг решил не делать "как все". Феномен презрения к холостякам имеет древние корни и отмечен в культурах самых разных частей света. К "старым девам" отношение было одинаково надменным и насмешливым, что в русской деревне (Адоньева, Олсон, с. 89), что на Диком Западе (Ялом, 2019, с. 252). Холостяков недолюбливали не только на Руси (Кабакова, 2001, с. 158), где считали, что "холостяк – полчеловека" (Гура, 2012, с. 33) и "настоящим" становится только после заключения брака (Байбурин, 1993, с. 65), но даже и в тех обществах, которые сейчас принято называть "первобытными" – то есть в ныне существующих обществах охотников-собирателей. Хорошую подборку фактов пренебрежительного отношения к холостякам в таких культурах дал Леви-Строс (Levi-Strauss, 1969, p. 40).
"Пигмеи презирают холостяков и насмехаются над ними как над ненормальными существами". Среди андаманских племён для мужчины считается правильным жениться, и если пришло время, но он всё же этого не делает, то считается "плохим человеком". "Чукчи с презрением и насмешкой относятся к холостяку. Его рассматривают как человека никчемного, бездельника, бродягу, праздно переходящего из стойбища в стойбище" (Богораз, 1934, с. 113).
Брак был настолько важен для традиционных культур, что им было пронизано всё социальное пространство и практики. В девичьих гаданиях безбрачие вовсе приравнивается к смерти – утонувший венок или умолкшая кукушка означает либо первое, либо второе (Гура, с. 35). Даже похороны девушек, умерших незамужними, до недавних пор проводились с облачением их в свадебный наряд – только так жизнь женщины могла считаться "завершённой" (там же; Адоньева, Олсон, 2016, с. 120). Даже будучи мёртвой, женщина должна была выйти замуж.
И т.д. и т.п. в самых разных культурах мира – что с примитивным устройством быта, что в современных цивилизованных странах: вряд ли кто-то станет отрицать, что даже сегодня на Западе индивид подвергается общественному давлению в вопросах брака и деторождения. И здесь возникает главный вопрос: если вступление в брак, как до сих пор полагают некоторые философы, является "объективной необходимостью", то почему же тогда столь велико общественное давление в этом вопросе? Зачем общество подталкивает индивида к тому, в чём тот сам якобы нуждается? Здесь есть над чем задуматься, верно?
Все мы в детстве становились свидетелями или даже непосредственными участниками картины, когда мальчик говорил девочке (или наоборот), что вот когда они вырастут, так поженятся? Мне так говорила девочка (даже имени не помню), когда нам было где-то по пять лет. Она подбежала ко мне и сказала:
– Когда мы вырастем, ты на мне женишься!
Я стоял с зачищенным кленовым прутиком и готовился проверить, как он рассекает воздух при взмахе, и услышанное вдруг оказалось полной неожиданностью. Я замер с этим прутиком в руке, а девочка, смеясь, уже убежала. Я даже не понял, о чём она и зачем. И вряд ли я видел её ещё когда-либо.
Сходный эпизод описывал и отец бихевиоризма Джон Уотсон:
"Вот подслушанный мною дословный разговор между 5-летним мальчиком и девочкой 7 лет.
– Греси, ты выйдешь за меня замуж?
– Я не знаю, Сэм, я слишком старше тебя.
– Греси, если ты выйдешь замуж за меня, я построю тебе дом на Лонг-Бич и куплю тебе автомобиль с красными колёсами.
– Спасибо, Сэм, но я сама выберу себе автомобиль. Хотя, пожалуй, я выйду за тебя.
Сэм в восторге.
– Сэм, а у нас будут дети. Не правда ли?
– У тебя будут, Греси, а у меня нет. У мужчины не бывает детей. Но откуда они у нас будут?
– Я не знаю, Сэм.
Этот разговор не показывает, что эти два ребёнка не по годам развиты или слишком любопытны в отношении пола. Они просто пытаются скомбинировать обрывки имеющихся у них сведений в посильную для них философию жизни" (Уотсон, 2010, с. 78).
Так вот если кто-то из современных мыслителей по-прежнему любит ссылаться на некую "объективную необходимость" брака, для них есть вопрос: какая необходимость в подобном есть уже у детей? Они совсем далеки от каких-либо подобных "необходимостей". Но вот образчик поведения у них уже есть, норма в голове уже присутствует, их будущее им уже ясно. И всё это без малейшей "объективной необходимости". У детей просто есть образец перед глазами – этого им достаточно, чтобы мыслить собственный путь точно таким же. Никакой "объективной необходимости" им не нужно. Им достаточно культуры. Социальных установок и предписаний.
Ребёнку важно делать именно то и так, как он научился с пелёнок. Делать "всё правильно" – залог спокойствия. Формирование ценностей у ребёнка сопровождается появлением таких оценочных категорий, как "хорошо" и "плохо". Ребёнок никогда не знает природы своих ценностей, не знает, откуда они взялись и почему надо ориентироваться именно на них. Он знает лишь одно: блюсти ценности – хорошо, а не блюсти – плохо. Природа его собственных ценностей скрыта от него, и потому соответствие им похоже на исполнение приказов, запечатанных в конверте, который никто не вскрывал. И даже будучи взрослым, мало кто пытается вскрыть этот конверт. Все наши ценности – откуда они? Зачем они? Насколько они разумны и соответствуют запросам времени?
Этот конверт так и лежит всю жизнь запечатанный и покрывается пылью. Никому не интересно, почему мы всю жизнь делаем именно то, что делаем.
С рождения видя вокруг себя сгруппированных в пары мужчин и женщин, как правило, и с детьми, человек с первых же лет жизни начинает принимать это как норму, данную будто бы самой природой. Это настолько распространено и кажется настолько естественным, что мало кто из людей вообще задумывается не то, что о причинах существования брака, но даже и о том, зачем они сами в брак вступили или же непременно это сделают. Просто люди так делают, это норма. А отклонение от нормы людьми не приветствуется.
Исследования показывают, что молодёжь главными приоритетами в один голос называет семью и социальный статус, но это удивительным образом сочетается с катастрофически низким уровнем рефлексии (Слюсарев и др., 2017, с. 36). Иными словами, молодёжь слабо понимает психические процессы в собственной голове (в том числе свои ценности и желания), но при этом смело рапортует о конкретных своих жизненных смыслах. Здесь неизбежно возникает сомнение: можно ли верить от рождения слепому, утверждающему, что у него есть любимая картина?
Потому исследователи заключают, что объявление семьи главным жизненным смыслом испытуемых "является не столько их личной позицией, сколько проявлением желания следовать социальным стереотипам" (с. 34). Молодёжь лишь бравирует приоритетом конкретных ценностей, поскольку они являются наиболее социально одобряемыми и активно транслируемыми культурой, тогда как на деле приоритетными у них могут быть совсем иные ценности (о приоритете которых они могут сами и не догадываться).
Вообще, люди в целом редко даже просто задумываются, зачем они вступают в брак – они просто делают это. Как отвечали о браке этнографам канадские эскимосы: "Мы поступаем так, потому что так поступали наши родители. Мы повторяем древние истории так, как нам их рассказали. Вы всегда хотите, чтобы сверхъестественные вещи имели какой-нибудь смысл, а мы не беспокоимся по этому поводу. Мы довольны тем, что мы этого не понимаем" (Рулан, с. 59). Что забавно, ответы моих женатых друзей на вопрос, зачем они женились и завели детей, очень схожи с ответами эскимосов.
Человек слишком привык во всём искать смысл, совсем не допуская, что во многих вещах его может и не быть.
Регулярность определённых общественных действий, их повторяемость ведёт к рождению конкретного социального порядка, который постепенно понимается как нечто незыблемое и "данное от природы". Если изначально нечто делалось просто потому, что люди так решили, то последующие поколения будут так делать, потому что отныне это будет полагаться единственно возможным, обязательным. Привычный ход вещей оказывается "правильным", а непривычный, выходящий за рамки сложившихся предписаний, – "неправильным".
Человек не фантазирует ни о чём другом, кроме того вектора, который сызмальства ему задан. Оказываясь потребителем столь старых ориентиров, человек не может не тянуть за собой утратившие силу традиции, которые были актуальны для условий давно исчезнувших.
Взгляд на культуру как на набор текстов (в широком смысле), которыми обмениваются люди и которые прошивают всё социальное пространство, не нов. И тот факт, что все мы буквально "вычерпываем" свои ценности из пространства культурных текстов, осенью 2018-го подтвердила искусственная нейросеть под названием "София" – система искусственного интеллекта, выполненная в облике андроидного робота. София заявила, что семья – по-настоящему важная вещь. "Вам очень повезло, если у вас есть любящая семья. Я думаю, это одинаково верно для роботов и людей", – отрапортовала нейросеть. И дальше София добавила, что хотела бы иметь дочь, которую также назвала бы Софией…
Этот инцидент – яркий образец того, как желание иметь детей являет собой не какую-то биологическую потребность, не пресловутый "материнский инстинкт", а банальное вычерпывание смыслов из наших культурных текстов и присваивание их себе как некоему индивидуальному и обособленному началу. Нейросеть София, питаясь терабайтами информации, загружаемой человечеством в Интернет, перерабатывая все эти статьи, романы и форумы, извлекает из них все ключевые аспекты, свойственные человеку, и, как можно видеть, на основании этого делает заключение о его ценностных ориентирах, которые впитывает в свою виртуальную личность и на их основе создаёт свои "собственные" потребности и устремления. Формирование ценностей идёт сверху вниз, а не снизу вверх – от культуры и общества к глубинам каждого индивида, а не наоборот. Начитавшись человеческих текстов, робот захотел семью и детей – что же можно сказать о настоящем человеке, который варится в этом культурном бульоне с рождения?
В действительности культура наполнена колоссальным количеством ориентиров, которые ненавязчиво подталкивают человека к конкретному поведению, к конкретным чувствам и устремлениям. В роли культурных ориентиров выступают многочисленные акты инициации или обряды переходов: вступить в брак, завести детей и т.д. Смысл обряда инициации заключается в достижении субъектом некоего идеального образа, предписанного культурой. То или иное действие является для людей символом их перехода на качественно иной социальный уровень, где они кажутся себе чуть ближе к некоему требуемому культурному нормативу для своего возраста. Чтобы соответствовать взрослым, молодёжь всегда стремилась начать пораньше распивать алкоголь, курить и заниматься сексом. Но ведь и вступление в брак и рождение детей оказываются явлениями одного порядка с ранним курением и распитием спиртного – всё это растёт из стремления соответствовать культурным нормам, быть "продвинутым" членом общества.
Наверное, у каждого есть знакомый или знакомая, которые вступали в брак, потому что пора. Они выполняли социальные веления, чтобы получить доказательства своей взрослости, ощутить себя самостоятельными, не понимая, что демонстрируют как раз обратное – несамостоятельность и зависимость от сторонних команд и оценок. Если вдуматься, "стать взрослым" – значит сделать всё, как тебе велели.
Сама концепция "взрослости" исторически связана с древней традицией вступления в брак и рождения детей. Если из предписаний культуры вычесть эти факты, то и концепция "взрослости" фактически рассыпается, что мы и наблюдаем сейчас (Ансари, Клиненберг, 2016, с. 22). Социологи только успевают вводить новые названия – "начальная зрелость", кидалты (англ. kid – "ребёнок" и adult – "взрослый"), "синдром Питера Пэна", – чтобы подчеркнуть тот факт, что современные 20-30-летние ребята своим поведением и ценностями никак не соответствуют предыдущим поколениям отцов и дедов. Обычно принято рассматривать это явление с нескрываемой насмешкой (то самое пресловутое "боятся ответственности"), но мало кто при этом понимает, что возрастные категории придуманы в рамках ещё древних обществ и служили целям их повседневной организации. Если меняется культура, то непременно меняются и границы возрастных категорий (кое-где сейчас уже предлагается увеличить подростковый возраст до 24 лет). В скотоводческих обществах ребёнку достаточно было научиться пасти и резать овец, чтобы освоить все необходимые для взрослого навыки – взрослее он уже не станет; в современных же реалиях перед ребёнком открывается столько жизненных альтернатив, что для того, чтобы разобраться во всех и тем более освоить необходимые для них навыки, требуется всё больше времени, и потому старые идеалы взрослости оказываются поставленными под сомнение (Поливанова и др., 2013). Сами объективные условия жизни современных подростков предоставляют меньше возможностей для взросления в традиционном понимании этого слова (Поливанова и др., 2017, с. 201).
Иначе говоря, дело не в детях, не желающих взрослеть, а в трансформации всей социально-экономической системы. Условия самой жизни изменились, и этим обусловлен распад всех прежних картин взросления – привычные образцы устарели и стали неадекватными. Если в давние времена вступление в брак и рождение детей было обязательным условием организации собственного быта с целью самообеспечения, то в результате научно-технического развития современному человеку не требуется совершать таких сложных действий, и обеспечить себя он может полностью самостоятельно. Но древние культурные ориентиры по-прежнему не унимаются и буквально требуют от людей вступления в брак и рождения детей, только вселяя в них тревогу и сомнения в правильности своих действий. Всякое культурное общество выглядит, как разрисованный мелками пол, где каждый штрих – демаркационная линия, переступать за которую нельзя, а можно идти лишь вдоль и в указанном направлении.
Культура наполнена традициями – практиками, которые когда-то имели значение, но, утратив свою актуальность, стали выполняться просто потому, что "так принято" и "так делали наши деды". К традициям можно относиться по-разному, но часть философов стабильно расценивала их как практики, тормозящие развитие общества: если регулярно делать что-то, что имело значение когда-то, то не останется времени, чтобы делать то, что имеет значение сейчас. Один из существенных минусов традиций – они придуманы не нами. Но при этом непременно требуют, чтобы выполняли их мы. Поскольку традиции – это сценарии и практики, полученные от Другого (Адоньева, Олсон, 2016, с. 367), то вся активность индивида главным образом сводится к исполнению предписанных культурой ролей, к соответствию заданным образцам. Но при этом "жизнь по образцам – это способ устроения жизни, где автор жизни устраняется от авторства. Человек объективирует сам себя, устранив собственное "я" и заменив его той или иной ролью в соответствии с потребностью момента и тем самым отказавшись от собственного настоящего" (Адоньева, 2009).
Станислав Лем считал, что люди окружили себя стеной из культуры и традиций, сделавшись пленниками того, что, "являясь, по сути, совершенно случайным собранием всякой всячины, представляется ему высшей необходимостью" (2002, с. 125). Традиции выступают для человека своеобразной аллеей ориентиров, ступить за пределы которой он не осмеливается. Но куда она ведёт? И не отворачивает ли от других возможных и интересных сценариев?
