Настиана Орлова
The Last station
Часть 15. Надежда
«Для наслаждения чтением нужна бездеятельность. Нужна неповторимая уверенность в том, что спешить некуда и что суть жизни не в результатах, а в процессах».
© Лидия Яковлевна Гинзбург
Есть особенная закономерность того, как Вселенная доносит свои знаки до Вас. Вы ведь даже и не задумывались, наверняка, сколько сил нужно приложить, чтобы в нужный для Вас момент вложить в Вашу голову нужную Вам идею. Легче всего соотнести это с явлением детерминизма – предопределённости событий. То есть, чтобы понять, нужно только допустить мысль, что эти процессы уже записаны в Системе задолго до Вашего рождения, и все они чрезвычайно необходимы для работы огромной паутины связей.
Возьмём, например, книги. Из всего множества книг, доступных Вам, во-первых, много хлама. Согласитесь. Не все книги нужно читать. Не все книги заслуживают быть прочитанными Вами. Во-вторых, нет у вас столько времени, чтобы разбираться в каждой. Но каким-то же образом Вы находите именно те книги, которые спасут Вас в определённый момент? Не учебник и не биография Джеки Чана, нет. Вы же прекрасно понимаете, о каких книгах идёт речь. Вспомнить только, как после полугода бессмысленного метания между работой, учебой, домашними делами, вы начинаете элементарно терять себя. События путаются, как комки шерсти при линьке мейнкунов, и это всё срочно надо вычесать – спасти Вас от этой нагрузки. Вспомните момент, как вы нашли книгу. Он был до абсурда неприметен. Вы увидели название или красочную обложку; это был совет подруги или друга, которые прежде осыпали вас бесполезными рекомендациями. И почему же Вы зацепились именно за это название?
Вероятно, что-то ещё повлияло. Внутреннее угрызение совести, или желание пойти на поводу, чтобы от вас отстали. Или же солнечный блик как-то по-особенному упал сегодня на книжную полку, и вы заметили эту книгу? Чудеса, да и только, а вы не обратили внимания, потому что на следующий день уже утонули в книге с головой.
То, что кажется случайным выбором, никогда им по своей сути не является. Даже самые закоренелые психиатры-прагматики, логисты и натуралисты: Демокрит, Рубинштейн, Карл Маркс и Дарвин, – зачастую каждый в своей области сходятся во мнениях, что случайности неслучайны. Особенно в человеческой природе.
Не зря говорят, что если процесс чтения идёт долго, муторно, непонятно, – то это значит, что время ещё не пришло. Отложите книгу, над которой корпите уже которую неделю, и успокойтесь. Сила придёт к Вам, когда Вы сами будете готовы.
Книги… Да. Вы серьёзно думаете, что я сейчас имею в виду только книги?
Вот только это относится ко всем сферам: к работе, к обучению новому навыку, наконец, к другому человеку. Более-менее удачливым людям осознание неправильности приходит быстро, и они расстаются с ненужным балластом, как-то по наитию. Бросают книгу, которую не хочется читать вовсе. Бросают работу. Бросают людей. А если не расстаются, то вероятно, тем самым идут против судьбы и уничтожают свою жизнь дальше. Но об этом пока не хочется. Самоуничтожиться мы всегда успеем.
Ответы приходят тогда, когда их не ждёшь. Сейчас я вот пытаюсь учить Вас жизни. И если Вы до сих пор тут, то так надо. Если хочется закрыть эти страницы, то сделайте это сейчас, либо останьтесь со мной ещё на одну чашечку кофе. Путь неблизкий, но может, и в нём Вы найдёте ответ, нужный Вам именно сейчас.
***
«Животные тоже страдают различными расстройствами, но только у человека болезнь может превратиться в способ бытия»3, – такие слова встретили Павла на первых страницах книги, которую ему дал доктор Крашник. Книга о том, как наш мозг может играть с нами, подменять понятия, менять вещи местами и издеваться при любой возможности. Тяжёлая книга. Паше показалось, что Система уже прямым текстом говорила ему: «Ты болен. Здесь не за что бороться, отпусти свою защиту и дай доктору сделать всё за тебя».
Или это инициатива не обделённого умом доктора Крашника, чтобы его пациент перестал сопротивляться. Нельзя забывать, что тот являлся специалистом в области мозгокопания и даже знал техники гипноза. Амитал натрия, кстати, был призван высвобождать все подавленные воспоминания, помогает при некоторых формах амнезии и потере памяти в состоянии аффекта – это Паша тоже узнал из книги. А затем нашёл глазами на полке врача похожую баночку с названием и формулой. И о техниках ещё тысячи таких и подобных манипуляции тут и говорить не надо. Доктор Крашник сам являлся именем нарицательным для манипуляции. Прямо как гормоны, которые без спроса включались и регулировали нашу жизнь тогда, когда им так казалось правильным.
Но тем не менее, книгу Паша поглотил, как касатка рыбу. Он привык докапываться до подтекстов и смыслов там, где того не ожидаешь. Такой вот он землекоп. Два с половиной землекопа.
Так вот, о чём он. Подсунутая под нос книга оставила после себя осадочек. Выйдя следующим утром на групповую терапию, он будто заново взглянул на знакомых людей, а некоторых как будто увидел изнутри. Как будто к нему вернулась память про этих людей, о потере которой он и не догадывался.
«Потеряв ногу или глаз, человек знает об этом; потеряв личность, узнать об этом невозможно, поскольку некому осознать потерю», – непрошенно мелькали цитаты из книги, и сначала Пашу даже пугало, как он не пришёл к такому заключению сам.
Мать-Природа не осознавала, что она сошла с ума, потому что не осталось этой самой Матери-Природы. Ничего в ней не осталось от человека, чья бдительность и внимательность, наверняка, опознали бы в себе потерю ноги или личности.
Так что все мы могли быть больны, весь мир мог быть болен; а если болезнь повсеместна, и легализована, то заметить её не сможет никто, пока не станет слишком поздно.
Кстати, о том самом «поздно». Кажется, Паша упустил момент, когда потерял контроль. Он ведь находился здесь с определённой целью, он знал, что нельзя позволять промывать себе мозги. Однако позволил. И никакое оправдание его не утешало.
«Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему», – не из книги, однако тоже к месту.
Пора было вспомнить о первоочередной задаче. Он ждал момента освобождения своего протеже из-под стражи. Он ждал, когда из комы выведут его друга по несчастью.
Неожиданно?
Его тоже неожиданно это осознание ударило, как обухом по голове, заставив очнуться. Возможно, осознанию этого поспособствовала книга, но как уже было сказано, ничего не происходило случайно. Если бы не книга, то это сделал бы его психиатр какими-нибудь окольными путями. Если бы не психиатр, то Луиза, начав задавать чрезвычайно личным вопросы. Или какая-нибудь Зоя Кирилловна – одна из пациенток, чьи летаргические приливы приходили неожиданно и кого угодно могли привести в состояние вынужденной рефлексии.
Он самозабвенно и отчаянно шестую неделю ждал своего друга здесь. Он надеялся, что тому станет лучше. Когда Паша звонил и узнавал по телефону с разных номеров о состоянии парня, ему называли размытые сроки. Всё-таки травма спровоцировала кровоизлияние, и чтобы предупредить осложнения, его друга ввели в искусственную кому. Это нормальная практика. Временная мера. И вот, пришло время его бы и разбудить, но что-то никто не торопился. Паша звонил каждый день. Почему его не будят – нет информации. С кем можно это обсудить – нет информации. Можно поговорить с его лечащим врачом – нет информации. А Паша не из тех, кого остановит бюрократический лабиринт. Может, не самым умным образом, но он нашёл лазейку.
Легче будет наблюдать за ситуацией изнутри, подумал он.
И вот Паша уже полтора месяца в отделении психиатрии. Ничего, если честно, не сдвигалось с мёртвой точки. Говорить с кем бы то ни было и расспрашивать о другом пациенте было бы неосмотрительно. Доктор Крашник в два счёта раскусил бы его – тут тупик.
Был ещё один вариант. Долгожитель этой психушки, завсегдатае этого бара для душевнобольных – вышеупомянутая Зоя Кирилловна.
Что Паша знал о ней из коротких переговоров пациентов и медиков? Её также сплавили сюда родственники, которые не сумели найти альтернативу (или общий язык с ней, ибо человек она сложный с большой буквы). Её место тем не менее всегда было у стены. Не потому что оно самое удобное, просто она откровенно подзадолбала разговорами всех. И пациентов, и санитаров, и врачей, и даже дежурантов-однодневок. Всех. Даже саму себя. Она как будто бы ощущала свою неуместность, но ничего не могла с этим поделать.
Никто первым её не трогал, потому что знал, чем это чревато. Зоя Кирилловна могла заговорить насмерть кого угодно. Такая информативная дама не могла не привлечь внимание Паши, но пока он адаптировался и свыкался с положением дел, он не мог пойти с ней на контакт. Так что сейчас было наилучшее время для официального знакомства.
***
Уверенной, но неспешной поступью он направился в общий зал. Сегодня не предполагалось никаких сессий, пациенты свободно разбрелись по этажу. Кто-то читал, кто-то смотрел на телевизоре зацикленный концерт балета, ловя вьетнамские флешбеки, кто-то, как Паша, затевал только шалость и стремился осуществить её.
Зоя Кирилловна, тяжело ходящая и в целом медлительная, уже минуты три шла на ходунках до своего места в углу. Люди её не устраивали, нечего было с ними якшаться, они вон все какие-то больные ходят. Люди ей не нравились здесь. Но хотя бы к диванчику она не предъявляла никаких требований. Диванчик её устраивал.
– Разрешите присесть? – нависая над ней своею тенью, спросил Паша, подкравшись исподтишка. На парня уставились тусклые недовольные глаза старушки. Ответит или не ответит? Пошлёт или не пошлёт? Наверное, она и сама ещё не решила, поэтому не дожидаясь вердикта, Паша присел.
Как и следовало ожидать, он застал её врасплох, а первой реакцией даже у самых одиноких и голодных до нормального общения людей будет отторжение. Отторжение тех, кто проник в личное пространство. Зоя Кирилловна нахмурилась и выбрала выжидательную тактику, чтобы ни в коем случае не идти на контакт первой. Поэтому надо было располагать её к себе планомерно. Систематически. По капельке, по шажочку в её сторону, и она бы сама растаяла.
– Часто здесь бываете? – глупо начал он, потому что какую бы чушь он ни нёс, потом это неловкое первое впечатление будет перекрыто чем-нибудь ещё. Например, чем-то ещё более ужасным. Хотя она уже и так многое видела на общих сессиях и заочно сложила представление о Паше. И его срывы, и фонтаны крови, и две драки с Луизой… Терять ему нечего. – Не хотите прогуляться?
В ответ тишина.
Краем глаза он заметил взгляд дежурной медсестры. Та нахмурила брови и в удивлении наблюдала за процессом. Согласен, ситуация из ряда вон.
– Мне бы хотелось обсудить с вами одно занятное происшествие, – попытался Паша вновь. Глаза её были красивого василькового цвета. Смотрели в сторону. Склера неестественно блестела, и складывалось впечатление, что ей или вставили искусственный глаз, или как минимум заменили хрусталик. Жутко.
С другой стороны, жуткие женщины всегда были в его вкусе.
– Вы здесь долго, всё знаете, всё видите, – не спрашивал, а констатировал он. – И наверняка, знаете столько же, сколько врач. Мне нужно понять одну вещь, и было бы любезно с вашей стороны помочь мне.
Он ходил вокруг да около. Сразу выкладывать суть дела – лишать интриги. А вот потянуть время и ещё раз указать этой даме на её значимость – лишним не будет. Да и что-то подсказывало Павлу, что с высоты лет ей может быть элементарно скучно от однообразия людей и атмосферы вокруг. Порой всем нам скучно, а развлекаться, гуляя по своей голове, может надоедать. В общем, Павел всеми силами убеждал себя, что был так же необходим для Зои Кирилловны, как и она для него.
– Мир ведь не рухнет, если вы со мной заговорите? – вновь подал он голос. Женщина смотрела на других пациентов установленным, словно отрепетированным взглядом ворона с вершины холма, не обращая на парня внимания. – Я бы предложил вам выпить чаю. Слышал, здесь делают отменный чифир.
Он заламывал пальцы в замке, постукивал ногой по полу, стараясь даже на невербальном языке изъявить свою заинтересованность в собеседнице.
– Вам, может, хочется сладкого? Я могу подсуетиться.
Королевские предложения осыпали её, но результата не приносили. Паша начал перечислять ассортимент всего, что видел сегодня на раздаче в столовой – ватрушки с творогом, печенье, похожее на хворост, птичье молоко, булочки, солёные крекеры, – всё то, что ещё можно было выклянчить у медсестричек. Он следил за изменениями в поведении женщины. За ответ принял бы и подергивание поредевших ресниц, и движение пальцев рук, перебирающих кайму платья, даже излишне резкое дыхание пытался истолковать за ответ, но она не подавала вида.
Провально.
– Ладно, могу на свой вкус взять. Брусничный морс, например. И булочку с малиновым джемом. К примеру, да. Или вы блюдёте за фигурой? – не унимался он. – Ладно, я мужчина, я решу за вас.
Отрапортовав, он уже собрался встать, обходя её ходунки и смотрел в сторону кухни.
Она внезапно задержала его за рукав рубашки.
– Круассаны с шоколадом. Укради столько, сколько сможешь унести, и только тогда мы поговорим.
– Договор, – Павел довольно кивнул и пошёл в нужном направлении, стараясь сильно не улыбаться.
***
К нужному делу они так и не перешли. Он осознал на своей шкуре, как Зоя Кирилловна могла заговаривать кого угодно, и её жертва даже не осознавала того, как пролетали часы. Так и Паша упустил возможность выведать информацию. Но если честно признаться, он мало об этом сожалел, потому как женщина эта оказалась на удивление проницательная и многогранная.
Пришло время вечернего обхода. Пациенты разбрелись по палатам. Вечером замеряли температуру, разносили таблетки, справлялись о настроении пациентов и напоминали о дневниках самонаблюдения – это уже для тех, кому они были показаны, чтобы отслеживать «прогресс».
Луизе с недавних пор тоже поменяли терапию, потому что доктор распознал, что она не отвечала на его лечение, и специалисту было крайне интересно, в чём же дело. Кажется, там был замешан санитар – это Паша узнал, сплетничая с Зоей Кирилловной на обеде. Он был благодарен и этому. Было ощущение, словно между ним и Луизой поставили перегородку, и парню никак за все эти дни не удавалось обойти её, чтобы пересечься с девушкой. Поэтому, может быть, и разговор с Зоей Кирилловной его так увлёк.
Она рассказывала, что в молодости её главной страстью был альпинизм. У них был целый тематический лагерь с единомышленниками, которые как только позволяла Партия, собирались все вместе и отправлялись рисковать жизнью. Горные хребты Кавказа, богатая природа Алтайского края, заснеженный Краснодар. Её рассказы были словно из прошлой жизни, и Паша подумал, что, вероятно, так оно и было. Жизнь была тогда, а теперь у Зои Кирилловны остались лишь воспоминания и травмы немощного тела, не дающие ни вернуться туда, ни найти что-то новое. Её переход на ту сторону уже начался, но ещё не закончился, и это сильно досаждало, заставляя срываться на других и провоцировать иных почувствовать то разочарование, которое их ждёт в будущем. Всех их ждёт. И Павла, разумеется.
После разговора с ней захотелось помыться. Или сходить в церковь и постоять в тишине, чтобы соскрести с себя эти мысли, эту духоту и безнадегу. В сравнении можно было понять, что его жизнь не так уж и плоха, относительно дыры в её душе. Он ещё живее всех живых, оказывается.
Но к наступлению следующего дня он благополучно отпустил эти чувства и с новыми силами пошёл на контакт с этой женщиной.
Пугающая тьма, в которую снова нужно вступить, чтобы по выходе получить то, что ему нужно. Своеобразное подземелье с сокровищами, которое охраняет дракон.
– Вы мне напоминаете дракона, – так и сказал он ей ни с того ни с сего, когда во время беседы наступило затишье. – Знаете, такой долгожитель, который охраняет свои границы и спасается одиночеством. Чтобы не быть снова раненным и преданным.
– Ты по-своему мил в своей наивности, – в ответ произнесла она. – Я и правда долгожитель, Бог даст помнить, восемьдесят девятый год пошёл. Я похоронила всех, кого любила…
– Вам никогда не хотелось, чтобы историю вашей жизни хоть кто-то бы да знал? – задал он нескромный, по его мнению, вопрос, на что бабуля рассмеялась, развеяв флёр мудрости, который их окутал.
– Всем нам есть, о чём сожалеть по ночам, – глубокомысленно изрекла она. – Но не всё стоит того, чтобы быть рассказанным.
– После таких слов, обычно, люди делятся той самой мудростью, которую познали за свои годы. В чём секрет жизни? – продолжал Павел их нелепый пинг-понг штампов. Глубоко в душе он хотел думать, что она тоже понимает, как по-дурацки они выглядят. Но Зоя Кирилловна, несмотря на это, погрустнела от его вопроса больше, чем ему хотелось.
– Секрет-секрет-секрет, – нараспев выдохнула она, – В чем смысл жизни? – она выжидательно сложила руки в замок на колени. – Как думаешь, ты осознаешь, где ты сейчас?
Так как продолжения не последовало, Павел включился в беседу, предчувствуя неладное:
– В больнице.
– Нет.
– В Новосибирске.
– Нет.
– В России.
– Нет, бестолочь, – она глубоко вздохнула. – Ты в гостях.
«Маразматичная бабка», – пронеслось в голове Павла, но вслух он и бровью не повёл.
– Да-да. В гостях. Ты в этом мире совсем недавно. Ну сколько тебе? Двадцать пять? Тридцать? Ты же только-только вырвался из-под опеки родителей и встретился лицом к лицу с этим миром. Даже не осознав, в какой мир ты попал и как действуют его законы… Да что там говорить, ты не осознаешь даже своей собственной силы, не знаешь, на что ты способен. Конечно, ты тут гость. Ты имеешь права на этот мир не больше, чем пришелец, прилетевший неделю назад.
– Пришелец?
– Я утрирую, – она закатила глаза. – Ты судишь о мире, как младенец. Но знаешь что? Эта колыбель человечества намного интереснее, если только позволить себе это увидеть. Пора выбираться из колыбели и посмотреть более осознанно на мир, который нас окружает. Ты мог бы сделать это с высоты Джомолунгмы, но даже этого недостаточно, чтобы понять, как же ничтожно наше существование и как прекрасен мир, который приютил нас.
– Даже не знаю… – произнёс Павел. – То есть, вы хотите сказать, что чтобы понять всё это, мне нужно дожить до ваших лет?
– Не обязательно. Ты смышлёный. Кажется, о некоторых из вещей ты уже и сам догадался?.. – не успел парень ответить, как она продолжила: – А знаешь, перевари это и потом забудь. А то если будешь слишком много об этом думать, потеряешься в бесконечности смыслов и останешься здесь, как я.
Она сникла, придержав себя на полумысли. Он ухватился за надежду на то, что она может что-то знать. Нет, она определённо что-то знает.
– Если с вами, то хоть на краю света, – попытался он пошутить.
– Я столько раз это слышала, но ни один падла не сдержал обещание, – озорливо проворчала она, и это больше прозвучало как точка в разговоре. Они сидели минуту, две, десять, наблюдая за другими пациентами, и канал на телевизоре никто так и не переключил. Показывали всё тот же балет под аккомпанемент Чайковского.
***
Она не была озорной старушкой, которая кокетничала с незнакомцами и улыбалась вставной челюстью во все двадцать восемь. Но иногда она могла примерить на себя и эту маску. Паша понял, что чем умнее человек, тем больше масок есть в его арсенале, чтобы уметь находить подход к тем, кто им интересен или полезен. Это не новость, но возможно, Павлу приятно знать, что в нынешнем его окружении не все так глухо. Если знаешь что искать, всегда можно найти это.
Нет, Зоя Кирилловна не бриллиант среди стекляшек. И она бывала занудной, и от неё можно было не меньше устать, чем от бубнящего деда с саморасстёгивающимися подгузниками. Все тут такие, и это не только его мнение. С людьми всегда есть такая проблема – когда они в свой среде и не прикладывают усилие, они все скучные и тупеющие на глазах.
Возможно, он и правда нигилист, по крайней мере, по собственным определениям, да.
Этими мыслями он поделился с Зоей Кирилловной.
– Да. Ты можешь назвать себя нигилистом, если полностью попадаешь под собственное представление того, кто это. Мне, кстати, непонятно, почему тебя это волнует. Это не такая уж сложная истина, чтобы дойти до неё, – проворчала она. – Нигилист или сволочь, какая разница, не пойму. От того, что ты подберешь слово посимпатичнее, сам ты симпатичнее не станешь.
Всё-таки в этом она была неизменна. Опровергать – её суперсила. Ставить в неловкое положение – навык восьмидесятого уровня. Выставлять глупцами – кредо по жизни. Тут не важно, какого мнения она придерживалась на самом деле. Важнее спроецировать его так, чтобы с мнением собеседника не совпадало. Вот и всё на этом.
Безусловно, был и толк в этих разговорах. Мимолётом она могла проронить какую-то важную информацию, а Паша, как уборщик в зоопарке, бегал за ней с мешочком и подбирал.
Они сидели всё так же в общей гостиной. Для вида Паша принёс шашки, к которым они так и не притронулись, но выглядели на их фоне более импозантно. Мимо сновали пациенты. Обычный вторник. Они пили чай и сплетничали о врачах.
– Мне нравится его подход, – проговорила эта возрастная пациентка, когда речь зашла о докторе Крашнике. – Он объективен не на бумажке, а на самом деле. Знаешь, как пишут на пачках сигарет «Рак», «Бесплодие», «Мучительная смерть», а на бутылках алкоголя «для лиц старше восемнадцати лет». А если бы этим табачным и алкогольным лобби заправлял наш психиатр, он бы, наверняка, на обратной стороне писал о положительной роли этих аддикций. «Расширяет кровеносные сосуды, улучшает кровоснабжение мелких сосудов», «уменьшает головную боль», «снимает зубную боль», «снимает психоэмоциональное напряжение», «помогает завязать разговор». За это я люблю нашего доктора. Хотя и он не без греха.
– Например?
– Он не принимает непослушание. Порой жесток даже по меркам других специалистов. Ему будто жизненно важно добиться результата. Вот он говорит, например, пациенту, что нужно сделать, чтобы стало легче, а пациент просто не следует рекомендациям. Это доктора очень злит.
– Насколько?.. – Думать о самом плохом Паша не хотел, но прежде чем его собеседница открыла рот, ответ сам всплыл в подсознании. Психиатры – страшные люди. Сила их в том, что они могут калечить людей, не оставляя синяков.
– Та девушка, – хмыкнула под нос Зоя Кирилловна. – Видела вас вместе пару раз, и как вы шушукались между делом. И как потом поругались. Я грешным делом подумала, что ты мог бы ей помочь. Выслушать хотя бы. Её никто не слышит. Ей никто не верит. Однако всё то, что происходит на индивидуальных занятиях, остается только между пациентом и доктором.
– Твою мать, – в сердцах произнёс Паша. Луиза.
Имя ощущалось знакомым комком в горле. Чувство вины отозвалось на уровне груди и рухнуло куда-то вниз.
– Эта девчонка тоже не так проста, заметил? – понимающе продолжила Зоя Кирилловна, заметив его состояние. – То, как она сопротивляется лечению. Как цепляется за собственное «я». Как будто отказавшись от своей зависимости, она откажется от части себя. Хотя, так и есть. Кто мы без наших вредных привычек? Стерильный пластилин, который можно согнуть, как вздумается…
– Прекратите…
Захотелось сменить тему. Срочно. Без объяснения причин. Но для Зои Кирилловны это как подкормка для пираньи.
– Тебе ведь это нравилось, – заметила пациентка, – с какой женственно сильной подачей она заявляла о своих чувствах, не боясь осуждения. Её голос сквозил силой. Голос как пощечина. Я в её годы была такой же, – авторитетно заявляла она. – А задавался ли ты вопросом, откуда она берёт силы для борьбы? Что кроется за этим милым личиком? А я могу рассказать…
– Знаете, я пойду, – припечатал Паша. Затем встал и засеменил в сторону коридора, ведущего в палаты. Мальчики налево, девочки направо. «Нельзя позволять Зое Кирилловне лезть в душу», – сделал он себе мысленную пометку. Она тоже своего рода психиатр. За столько лет жизнь научила её без единого учебника. Так что нужно держать ухо востро.
Завтра он вернётся опять.