Настиана Орлова
The Last station
Часть 34. У холмов есть глаза
Очередной рабочий день можно считать завершенным, однако раньше шести слинять не получится. Пока есть силы и возможность, он должен взяться за докторскую диссертацию, как и каждый день до этого за последние месяцы. Голова идёт кругом от всего количества информации и предстоящих правок. И что самое печальное – в русскоязычном медицинском сообществе подобную тему не поднимали, публикаций – ноль. Никаких устоявшихся достоверных источников, ни одного социального эксперимента не проведено. А немногочисленные опытные материалы – все в англоязычном формате. Да и что тут возмущаться, даже в Международной классификации болезней нет этого диагноза, а он тут требует чего-то.
И несмотря на сложность написания диссертации, буквально основываясь на своих знаниях и паре криво переведенных статей, прелесть выбранной темы заключалась именно в её исключительности. Название болезни не получится запатентовать его именем, но значимый вклад в психиатрическое сообщество своим трудом он вложит. Честно выстраданным трудом. Оригинальным. Не то, что у его коллег – сборная солянка из синдромов, которые редко встречаются в одном человеке.
С одной стороны, на старости лет нужно уже задуматься о том, что оставишь после себя. С другой, пятьдесят – это не приговор.
Он вполне реализовался в профессии и был бы и рад работать дальше, спокойно и рутинно, филигранно переставляя пазлы в головах пациентов. Как в игре. Мозг условно-здорового человека в его понимании – это захламленный шкаф с книгами, проводами, хрупким сервизом и старыми альбомами. Всё покрыто пылью и кое-где плесенью – и это нормально. Расставлять всё по полочкам и наводить порядок в голове обычного человека не составляет труда. На этом уровне достаточно знать, как оно должно быть расставлено, а если чего-то не хватает – чем-то это компенсировать.
А вот мозг больного человека – сказка. Таинственный лес, гуляя по которому дух захватывает. Первые годы доктор даже летал вприпрыжку на работу, испытывая почти детский восторг от новых пациентов, какими бы тяжелыми они ни были. А со временем это притупляется, оставляя только привычку и чувство правильности происходящего. Здесь он на своём месте.
И уже не кажется таким абсурдным, что бывшая жена ревновала его к больнице. Что ему ещё оставалось, если домашний уют по важности для него не шёл ни в какое сравнение с любимыми пограничниками, сезонными обостряльщиками, запутавшимися в собственных сетях зависимыми и подневольными от своих аддикций пленниками.
У всех есть свои психологические «приколы», как выразился один его пациент, и именно удовольствие от работы с больными – «прикол» врача по фамилии Крашник.
Он не скрывает это ни от себя, ни от других – к нему с охотой идут на обучение ординаторы, потому что наслышаны о его профессионализме и нетривиальном, специфическом подходе.
И о его методах тоже имеют привычку слагать легенды и анекдоты. Он и не против, если летопись его жизни, помимо автобиографии, будет полна рассказами очевидцем и фольклором.
«Комплекс Бога, да, – мысленно повторяет себе он. – А у кого его нет?». Когда вмешиваешься в человеческую судьбу и меняешь что-то настолько фундаментальное, как психика и установки, невозможно не преисполниться в самомнении.
Он достаточно отрефлексировал свою жизнь, чтобы видеть все свои преимущества и недостатки и демонстрировать их под правильным углом. Даже книгу написал на этой почве, но это вышло больше случайно – помогало лучше думать.
Кажется, он никогда не перестанет петь оды любви своим подопечным. Их даже душевнобольными не поворачивается язык назвать. Все остальные радости жизни во многом уступают времени, проведённому с пациентами его отделения. Он мог бы даже назвать это своей слабостью – как с щеночками играть или с детьми нянчиться, но даже в собственных глазах это уже звучит неэтично.
Впрочем, то, что происходит в его голове, – остается в его голове. Это непреклонная истина, что бы там ни говорили его любимые параноики.
Кстати о них. За время работы он обзавёлся лайфхаками. Руководствуясь клиническими рекомендациями, специалист не должен подвергать сомнению реальность убеждений или галлюцинаций пациента – не может он сказать: «нет, это не реально, ты не прав», – а Крашник идёт дальше: если пациент имеет страх перед своей иллюзией и мучается догадками, доктор собственноручно сопровождает его по самым тёмным уголкам сознания, чтобы пациент мог увидеть «своего демона» воочию, а затем доктор резко выбрасывает их в реальность. Как правило, в большинстве случаев сознание ненадолго успокаивается, прояснив для себя нематериальность угрозы. И его наставнику по докторской диссертации об этом лучше не знать. Тот и так постоянно ворчит из-за выбранной темы, и пару раз предлагал отказаться или от неё, или от него в качестве куратора. Крашник уговорил его остаться. Впрочем, помощь от него всё равно больше формальная – главное, что его куратор беспристрастный и может удержать при сильной творческой музе. Хотя это означает лишь то, что на рабочем столе Крашника две версии диссертации: «официально-публицистическая» и та, которая «не очень законная».
В углу собственного кабинета удобно оборудовано радио, и психиатр находит умиротворение в том, чтобы делать бумажную работу исключительно под прямой эфир на разговорной радиостации. И то, как наигранно вежливо взаимодействуют радиоведущие, совсем не отвлекает. Наоборот, наблюдать за обычными людьми и их попытками жить – та еще потеха. А неожиданно находить в толпе среди условно-нормальных людей «своих» пациентов приятно для души.
Но хватит с бездельем. Ему предстоит писать уже вторую часть, а его главные подопытные сбежали, не позволяя завершить эксперимент. Додумывать отсебятину нельзя – он всё же почти первооткрыватель, и если через года обнаружатся в его трудах самовольные дополнения и дезинформация, будет не очень красиво для его репутации.
Поэтому практическая часть эксперимента на неопределенное время заморожена.
Пока что он займется формированием списка сокращений, описанием психотипа своих пациентов или в крайнем случае редактурой уже написанного.
Немного обидно, что по независящим (безусловно) от него причинам, он не может наблюдать за прогрессом своих пациентов, но он всё равно остаётся ждать, когда они в очередной раз встретятся.
***
Все оказалось до абсурдного просто. Ему даже не пришлось наводить справки, штудировать новости или давать запрос в органы на сбежавших пациентов. Эти отпетые мошенники додумались вернуться домой. К родителям девушки. К тем самым родителям, которые горячо настаивали на круглосуточном пребывании в стационаре без возможности свиданий. Которые позвонили на следующее утро в больницу, чтобы убедиться: правда ли их дочь выписали. Как это было неуместно. Потом объясняться ещё с ними о том, почему он, как заведующий, не поставил их в известность. Вот уж дудки!
Потом было немного неловко следовать за ними, скрываясь под маской прохожих, как принято в аналоговых фильмах. Попахивало старческим маразмом, когда он заселялся в соседний от них номер, или мог из своего окна застать их ночные посиделки на улице. Какой абсурд.
Хотя и они хороши… Рациональностью их маршрут не отличался. Скрываться они не посчитали нужным (что логично для условно-здоровых людей, ведь их ни в чем не подозревают, но как для пациентов с их диагнозами – странно).
Доктору Крашнику нужно будет даже снести этот феномен в работу и объяснить, опираясь на похожие случаи в научной литературе. В общем-то, он вынужден был даже признать, что это к лучшему. Поведение пациентов в обществе людей и их навыки приспособляемости сложно оценивать в «лабораторных условиях» больницы. А для диссертации эта информация будет как новый виток развития темы. Нужно только эффектно описать, что он сам пришёл к этой идее и вообще всё шло, согласно плану, под контролем специалиста, и никто не подвергался опасности.
На работе пришлось взять отпуск за свой счёт. Тем более из-за недавнего эксцесса со смертельным исходом в отделении решались вопросы о том, по чьей вине это произошло. Ну как «решались» – скорее, отдел безопасности перекидывал ответственность, как горячую картошку, на персонал больницы, докторов и сестричек, обвиняя в нарушении внутреннего распорядка; а те – на пожарную безопасность, строителей и проектировщиков. Если Крашник, вернувшись, не найдёт в ординаторской ручек на окнах балкона – это будет меньшее из зол. Малая жертва, но с ней будет легко смириться. Тем более раздувать шум из-за «несчастного случая» в психиатрическом отделении никому не выгодно. Просто таков протокол – это муторно, а Крашник совместит приятное с полезным, если во время всей этой свистопляски будет дописывать многострадальную диссертацию где-то вне медицинской организации. А там и совсем не за горами будет звание доктора наук, и вообще будет не до того паренька, чьё лицо доктор иногда видел в кошмарах.
На второй неделе путешествия доктор уже худо-бедно представлял, к чему вело их паломничество, и порой был недоволен тем, как внешне спокойно выглядят его подопечные. Скрывая под фальшивыми масками нормальности свои переживания, они только глубже закапывали их. Для Павла потом нужно будет внести в план лечения краш-терапию, потому что подавлять мысли о смерти близкого – не то, чему он учил паренька. А для девушки разработать новую технику принятия, чтобы она без алкоголя начала понимать, почему сначала ей хочется радоваться, затем плакать, а потом всё бросить и сбежать. Вроде бы не раз работали с ней над эмоциональным интеллектом, а всё впустую, как выяснилось.
Эта девчонка умеет разочаровывать. А впрочем, зачем откладывать лечение?
Часть 35.1. Дух свободы
Дальнейшее паломничество по изведанным далям привело их к дому в селе, где проживала бабушка Паши. Не было причины посещать дом, где давно никто не жил, но прогуляться по местам память хотелось нестерпимо. Луиза находила это пашино улыбающееся лицо почти милым, если не добавлять «по-глупому» милым. Погода играла им на руку. Погода, как местная сумасшедшая, которая подкрадывалась со спины и шептала: «Скинь обувь и пробегись по мёрзлой росе». Погода, которая сменялась в соответствии с их настроением.
Карикатурные равнины и сельский вид тоже радовали глаз. В воздухе витали запахи парного молока, сена и грозы. Солнце упоительно проглядывалось над вершинами невысоких коттеджей, бросая ярко красные лучи на стекла оконных рам. Что-то тихое ликовало внутри Луизы. Стало понятно, что поездка окупится, уже на моменте, когда они вылезли из междугороднего автобуса. Село как село, но в сердце засело.
Благодаря утренней прохладе, мошкара не липла, а ветер обнимал своими зябкими покрывалами, которые мама словно не до конца досушила и занесла домой с улицы. Дыхание перехватывало от свежести.
– Помню, как так же свежо было. Ночевал я у бабушки в детстве и вышел утром, когда все спали, – сказал тогда Паша, когда они мирно прогуливались по проселочной неасфальтированной дороге. – А там мой дед, обливается отстоявшейся водой из ванны в огороде. И стоит в чём мать родила.
– В рубашке, судя по всему, – хмыкнула Луиза.
– Что? – Паша повернулся к девушке. Тени на её лице, бросаемые рассветом, придавали её угловатому острому лицу эльфийские нотки. Паша сам не уверен, почему возникли такие ассоциации, но не удивиться этому фэнтезийному шарму подруги не мог.
Девушка заметила этот поплывший взгляд. Улыбка против воли тронула её губы.
Путь предстоял недолгий. Это последняя из «достопримечательностей», а за ней следует, наконец, дом Паши. Договор был в том, что она может пожить в его квартире, пока не найдёт жилье или пока этот вопрос не решится как-то иначе. Как бы Луизу внутренне не коробило положение нахлебницы, лучшего придумать она сейчас не могла. А Паша, как всегда, оказался то ли не против, то ли сам предложил, то ли даже настаивал. Странный человек. Сама девушка вряд ли бы пустила в свою жизнь малознакомого, который не пойми кем приходится: то ли другом, то ли парнем, то ли близким. Она даже мысленно уже некоторое время называла его просто сообщником в преступлении. Ведь единственное, что связывало их в одну историю, – это произошедшее в психушке. Они ничего друг другу не обещали. Существовала только некая взаимная ответственность за жизнь друг друга – прямо как у сообщников в преступлении! – хотя бы до того момента, пока не станет понятно, что «лечебное дело» в прошлом.
В общем, тандем у них не идеальный, всё индивидуально, но в целом гениально, хоть и без гениталий.
Паша ещё вчера уговорил её прокатиться на электричке досюда и сходить, к примеру, за грибами. Она вспомнила, как тяжело просыпалась и успела пожалеть о том, что согласилась, но к счастью, смогла преодолеть себя. К тому же, если она собиралась стать путешественницей и обогнуть весь мир, нелюбовь к ранним подъёмам будет мешать.
А теперь уже, поглядите-ка, грибная охота позади, а в рюкзаке на их плечах по три-четыре белых поганки. Почти брала гордость. Даже жаль, что пришло время так скоро прощаться с природой.
– Ну что? Дальше? – довольная и уставшая, Луиза смотрела на парня с соседнего сидения автобуса.
– За шаурмой и до дома, – подтвердил Паша, надеясь добавить в голос больше бодрости. Улыбался он тоже почти искренне.
***
По прибытии сил особо ни на что не было, поэтому они поели и завалились спать. Ночь темна. Ночь без сновидений. Пинающаяся Луиза, которой жарко. Жадный до одеяла Паша с мёрзнущими лодыжками. До нормальности было далеко, но они работали над этим. Возмущаться пока рано.
А на утро в дверь квартиры, начиная с восьми утра, уже безбожно стучали. Сонный морок слепил зелёные глаза. Лицо заплыло, как после знатной пьянки, и это странно, ведь она взяла аскезу и в этом плавании отказывала себе уже пару недель. День точно из мести за всё хорошее в прошлом решил начаться по-дурацки.
Стук повторился. Незванные гости отказывались самовыгоняться, и Луизе пришлось не без труда подняться с двуспальной кровати.
Перед сном Паша упоминал о каких-то делах и о паре мест, куда надо сходить-отметиться. Луиза вдогонку бросила ему что-то про маракуйю и бананы. Вроде бы «не возвращайся без маракуйи» или «умри, но принеси мне бананы», она не помнила уже. Она просто подумала, что успела бы как раз поделать «свои дела». Паша же тихо улизнул утром, даже не разбудив её, так почему он так рано вернулся?
Стук повторился.
Ну не мог же он так быстро смотаться туда-обратно. Луиза искренне хотела побыть одна в этой до смешного похожей на Пашу квартире. И он поклялся, – на минуточку! – не появляться до обеда.
Значит, точно не он.
Нетвердой походкой, опираясь на встречающиеся предметы холостяцкой безвкусицы, Луиза доковыляла до своей трости, когда раздался куда более настойчивый стук. Закутавшись в халат от шеи до пяток, она пошла открывать. Кем бы ни были эти гости, она не станет сейчас ради них прихорашиваться.
«Посмотрите на часы, ублюдки, скажите спасибо, что я не выливаю с крыши на вас кипящее масло», – мысленно ворчала она.
Вместо раздражённых соседей, коммивояжёров, полицейских, пожарных, – да кого угодно, – на неё смотрели знакомые глаза, обрамлённые сетью морщин. Она быстро избавилась от сонного наваждения, но взять себя в руки не успела.
Мужчина выставил руку вперёд, не дав закрыть дверь перед его носом.
– Блять! – Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену…
Часть 35.2. Искатели плохих новостей
Паша, честно признаться, изводил себя мыслями о будущем и настоящем уже несколько часов. Рядом с Луизой чувствовалась неловкость, – или Паша её сам себе придумал, – но этой мысли было достаточно для того, чтобы накрутить себя на веретено и сшить тревожную шубку.
«Это временно, – успокаивал он себя, – это нормальное чувство, нет ничего противоестественного в том, чтобы чувствовать неловкость». Но страх, наверное, перекрывал все остальные связные мысли. Он не мог договориться даже сам с собой – как он собирался разрешать этот вопрос с Луизой? Такими темпами он проехал свою остановку, затем ещё одну и ещё, и, доехав до конечки, пересел на левый маршрут. С квестом Луизы он справился сразу – удивительно, что иностранец из овощной лавки около дома узнал своего старого постояльца и порекомендовал, где найти ту маракуйю, что посвежее и по-настоящему порежет обоняние своей экзотикой.
Когда Паша приехал домой, измаявшись на августовской жаре, в квартире было непривычно тихо. Не потому, что он в целом отвык от тишины из-за девушки, нет, тут другое. Вообще-то, он это отметил ещё вчера, по приезде, но как-то отбросил эту мысль, желая скорее отключиться. А сегодня в его распоряжении и время, и энергия, и мысли. И сам он прямо-таки эталон задумчивости – статуя Мыслителя, версия 2.0.
Дело в том, что вернувшись в собственный дом, Паша почувствовал себя мошенником. Родной двор, родные бабки у подъезда, родная высотка с сотней пустых окон смотрели на него, как на чужака. Всё было так же, но ощущение, что с последнего визита сюда прошли десятилетия. Даже разноцветные граффити поблекли на двери подъезда, хотя Паша их сразу различил и мог бы, наверное, нарисовать по памяти.
Нужно было признать, что нечто изменилось в самом Паше за время пребывания в психушке. Только в лучшую или худшую сторону – не понятно.
Луиза изменилась куда больше. Он знал её от силы пару месяцев, но каждый день какая-то устоявшаяся парадигма трескалась, а шаблон разрывался в её руках.
Луизе тоже на воле нравилось. Её интересовала сама жизнь: многообразие чувств, что она не помнила или вовсе не испытывала, даже Пашино поскудное обиталище привлекло её внимание. Совпадали ли её ожидания с реальностью? Разочаровалась ли она или ей было всё равно? Чувствовала ли она себя тревожно на новом месте, или любое место, кроме дома родителей, было для нее приемлемо. Скорее, второе, подумал Паша, видя, как она по-свойски, почти машинально хозяйничала на его кухне, разбирая пакеты с едой. Жажда до всего нового – это своего рода сигнал о том, что она шла на поправку, и депрессия отступала. Вот бы и Паша узнал, каково это.
***
– Как думаешь, можно ли убить человека с его письменного согласия, заверенного нотариусом? – сидя за столом и поедая маракуйю, буднично спросила Луиза.
– Не уверен. Хотя смотря как будет звучать согласие…
– «Не предъявляю никаких претензий, если Гражданин N сделает со мной что-то грязное, выходящие за рамки закона, и даю своё полное согласие на это»?
– Я бы не докопался. Наверное, в целом так можно, но сделавшему это человеку все равно придётся понести наказание, только по более гуманной статье, – рассуждал он, параллельно просматривая почту на ноутбуке. Сколько всего он пропустил…
– А как должна называться эта статья? Подстрекательство? Есть статья о подстрекательстве к причинению вреда обманным путем? Или как называется, когда под давлением мошенников происходит причинение вреда этим самым мошенникам? – она всерьёз задумалась.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну… для общего развития интересуюсь.
– А с тобой не соскучишься, – простодушно выдохнул он, не приняв слова близко к сердцу. Хотя Луиза могла бы и под соусом шутки подать серьёзную тему. Но он надеялся, что они уже прошли период, когда такое кокетство было уместно. Тем не менее на всякий случай он сказал: – Ну ты держи в курсе, ладно? Если что, я рядом. Убить не обещаю, но замести следы преступления – к вашим услугам.
– Угу.
Молчала она недолго:
– Па-а-а-аш, – протяжный вздох разнёсся по комнате, тревожа стаю мурашек, пробегающих по его спинному мозгу. – Па-ша-а-а-а…
– Что такое?
– Есть две новости: нехорошая и плохая. С какой начать?
Он посмотрел на нее умоляюще, отодвигая ноутбук от лица:
– Давай с той, после которой не придётся пить валерианку или биться головой об стену.
– Тогда я помолчу.
– Лу.
Она положила измученный недоеденный фрукт на столешницу и угрюмо повернулась лицом к его лицу.
– Пока тебя не было, заходил доктор Крашник…
– Э? – он подавился воздухом.
– Да. Мои родители сдали нас, а дальше он сам догадался, что рано или поздно мы приедем к тебе.
– Что…
«что он хотел? зачем он приходил? где он сейчас? нам бежать? нам сидеть? нам лежать? почему ты спокойная? а спокойная ли ты? ты в порядке? что он с тобой сделал? что происходит?».
Вместо вулкана из эмоций эти вопросы породили в нём ступор. Он хлопал распахнутыми глазами, ожидая продолжения.
– Он… Пришёл выразить соболезнования по поводу смерти Гриши. Его тело никто не забрал. Связывались с родными, но его бабушка и дедушка – пожилые и живут далеко. Телом распорядились в соответствии с ситуацией.
Паша вздохнул, не веря своим ушам. Нет. Не-не-не. Его другу не место на общем кладбище среди безымянных могил. Ему в целом не место на кладбище…
– Это не всё, – вклинилась она, видя панику в его глазах.
– Можно… Что-то сделать? – в голове шумела кровь, его затошнило от мыслей.
– Только по заявлению попросить сообщить о месте захоронения. Там в целом не сложно, я гуглила. Ты это, ну… Блять, Паш, я понимаю, что пиздец, иди сюда, – она раскинула руки в стороны и сама обняла его, – дыши.
Он автоматически захватил её в замок объятий.
– Я с тобой. Я тебя в этом не брошу. Сделаем всё, что необходимо. Разберёмся, ладно? Ничего не сломано.
– Да пиздец, – тихо выдохнул он ей в плечо. Холодный пот запускал рябью волны боли и недовольства у него под кожей. От отвращения к самому себе и ситуации хотелось вывернуться наизнанку. Но он знал, что даже так сбежать от этих чувств не получится.
– Я пьянствовал и радовался жизни на воле, пока мой друг прокисал в морге, как брошенная собака.
– Не прокисал он. Ему уже всё равно было, – резче, чем хотела, сказала Луиза, затем, как шарик, её воинственность сдулась: – То, что было, теперь только в твоей голове… Да и тебе бы всё равно не отдали его тело. Даже если ты и мог что-то сделать, то только для себя. Для твоего успокоения. Грише уже не до этого.
– Сраная жизнь, – судя по всему выразил своё неодобрение Паша, украв луизино словечно. Девушка не обратила внимание и продолжала:
– Он же не был религиозен. Ни он, ни ты. Чё ты это самое? – несмотря на свои слова, она стискивала его крепче, не давая вырваться ни ему, ни его хаосу. – Ничего не изменилось. Твоя обида не поможет никому.
– И что, мне перестать чувствовать?! – всхлипнул он. Ничего не формировалось в голове. Эмоции перекрикивали друг друга, но кричать здесь хотелось только Паше, и то матом.
– Если надо, я буду твоей жилеткой, так что отставить, рядовой! Мы всё это с тобой прочувствуем и каждую эмоцию выразим! Я пытаюсь сказать, что ты ни в чём не виноват.
– Ой всё. Мне этого от доктора Крашника хватило на сессиях… Кстати, где он? – Паша даже отшатнулся, вглядываясь опухшими глазами в подругу.
– А это мы плавно переходим ко второй новости…
– Что…
Прежде чем ответить, она дала ему секунду на «перестроиться». Хотя тут фиг перестроишься, когда ты как на адской вагонетке летишь в пропасть.
– Док предложил… предложил поговорить. Предложил свою помощь и услуги себя, как частного психотерапевта. Ну, типо, с огромной скидкой, – зачем-то добавила она.
– Я не понимаю… – Он хмурился, запутавшись в облегчении и смятении. – Я вообще перестал что-либо понимать, Лу.
Луиза, что-то решив, наконец отпустила его, отворачиваясь к чайнику, чтобы налить им чего-то согревающего. Только потом продолжила:
– Я… Он сам толком ничего не объяснил. Сначала он точно так же успокаивал меня, потому что я тут от испуга чуть в окно не выпрыгнула.
– Благо, первый этаж.
– Да, благо, первый этаж, – повторила она со смешком. – А затем он просто предложил. Оставил номер телефона. Сказал, что понимает. Что привязался. Что хочет помочь и поучаствовать, потому что мы в этом нуждаемся.
– А мы в этом нуждаемся? – уточнил Паша. Кружка чая со значком Супермена на миг перехватила его внимание, оказавшись на столе.
– Не знаю. Я его что в больнице не переносила, что здесь. Меня, ну, пугает он.
Паша помнил. Этого нельзя не помнить. То, как Луиза в красках рассказывала о сеансах с доктором Крашником, словно с доктором Менгеле. Повтора для неё Паша не хотел. Он сделает всё возможное, чтобы девушка не подвергалась моральному насилию, и если это значит, что придется защищать ее от доктора Крашника, так и быть.
Кстати, о защищать…
– Это не ловушка? Почему он пришёл, когда меня не было?
Хотелось засыпать ее вопросами, но под их тяжестью девушка заметно становилась меньше, а чашка чая в руках, напротив, увеличивалась, отдавая девушке всё своё тепло и безопасность.
– Сказал что-то про раннюю электричку и дела. Я не помню, что именно, – все-таки ответила она. – Кстати, мы не одни сбежали.
– Ч-е-г-о?
– Ага. Самовыписались Мать-Природа, и Макс. И Денис с Олегом вроде, но их насильно вернули, потому что постановление суда есть…
Вкусный чай, кошмар. Чай вкусный. Интересно, сколько ему его сейчас надо, чтобы захлебнуться.
***
Павел вернулся к статье, которую читал. «Права и обязанности пациента психиатрического отделения». На всякий случай лучше перестраховаться и знать, что их может ждать. Помимо очевидных обязательств соблюдать внутренний распорядок и выполнять назначения врача, не было ничего категоричного, что запрещало бы им самовольно прекратить лечение (они не были опасны для общества или для себя и не находились под стражей до оглашения приговора). Поэтому знатно начитавшись, часом позже он внезапно спросил в тишине комнаты:
– Слушай, мне бы хотя бы вернуть телефон и вещи.
Она подняла на него взгляд, смешно отсюрпывая горячий какао из чашки одними губами, чтобы не обжечь язык. Он неохотно продолжил:
– Тебе если тоже нужно что-то забрать, придётся пойти со мной. Твои вещи мне не отдадут.
Она отставила напиток подальше.
– Ты не пойдёшь, – голос девушки дрогнул, – никаких возвращений. Я тебя как потом вызволять буду?
– Не нужно будет тебе меня вызволять. Всё будет нормально, – волнение проскочило в голосе, но он замаскировал его под кашель. – Я туда-обратно.
– Ну ладно. Сходи только сейчас хлебом, – она смотрела всё так же настороженно и угрюмо. – А то мне тебе сухари сушить не из чего.
Чёрт, а чего он ожидал впрочем?
– Мы не будем ссориться из-за этого.
– Не будем, конечно, ведь ты никуда не пойдёшь, – утвердила она. – Я серьёзно, Паш. Ты крышей поехал. Купишь себе новый телефон, ты можешь. Или по той своей жеванной футболке соскучился? Так её не возвращать, а сжечь надо бы. Цвет премерзкий.
– Ну, Лу.
– Не лукай мне…
– «Лукалка не выросла»?
Она закатила глаза, но сердилась вроде бы больше от раздражения, а не от страха.
Он, наверное, тоже не поверил бы себе. Да, звонить доктору Крашнику намеренно не хотелось, но вот если бы он как бы невзначай сходил за вещами и между делом зашёл поздороваться, ничего бы страшного не было бы, да?..
Кого он пытается обмануть.