Настиана Орлова
The Last station
Часть 40. Нечего праздновать
Очень сложно было выводить преступника на раскаяние, когда твой рот занят кляпом, а сам преступник не то чтобы разговорчивый. Паша уже и так заигрывал, намекал. И глазками стрелял, и бровки домиком заламывал, однако непрошибаемость доктора Крашника сильнее пашиных навыков коммуникации. Доктор всё в той же своей гражданской одежде, при первом взгляде на которую не приходило в голову, что в своей основной деятельности этот человек носил медицинский халат и всегда имел почти военную выправку. Рубашка в серо-белую клетку. На руках дорогие часы и обручальное кольцо на пальце. Чёрные джинсы и ремень с массивной бляхой. Ходил себе, что-то делал. Бубнил под нос. Они с Луизой давно бросили попытки докричаться, вместо этого теперь разглядывали доктора, как рыбки сквозь стекло аквариума. А того это и не беспокоило. Видно, привык работать под внимательными взорами пациентов, и излишнее внимание его не напрягало.
Только через десятки минут доктор подошёл к ним. В руках была сантиметровая лента, с помощью которой он замерил своим заложникам обхват головы.
– «Что это?», – спросил Паша в своей неопознанной манере, встречаясь взглядом с небесно-голубыми глазами доктора. Вопросительная интонация узнавалась, и доктор Крашник ответил:
– Знали, что по соотношению длины лба к черепу можно определить в целом соответствие размеров мозга и умственного развития.
Паша, как ему показалось, хмыкнул на это.
– Чисто физиологически, разумеется. Да и применяется это больше в отношении новорожденных и детей, чтобы диагностировать какие-то недостатки развития. Ещё так можно выявить некоторые неочевидные особенности нации и расы, – добавил он, переходя к Луизе и замеряя тем же образом её параметры. – Известный факт, что этот метод помогал Третьему Рейху в их идеологии.
Луиза обидчиво сбросила руки доктора с головы. Её этот разговор не цеплял.
– Мозг в своей субстанции намного сложнее и не зависит от размеров, что мне всегда нравилось. Никогда нельзя наверняка рассчитать, как поведёт себя нервная система при инвазивных методах лечения или даже при обычном гипнозе.
Паша проговорил нечто неопределённое, но доктор не стал акцентировать и продолжил свои манипуляции, приговаривая:
– Знаете сколько проб и ошибок было в истории психиатрии при поиске хоть каких-то мало-мальски пригодных медикаментов. От обычной передозировки препаратами Кальция можно вызвать не нарочно некроз участка мозга, который, как известно, необратим. Поэтому при просчитывании дозировки важно учитывать все возможные переменные.
Паша заговорил опять, и реплика в этот раз была длиннее и спокойнее, как будто бы и не было уничтожающего всякую дикцию кляпа.
– Что ты там бубнишь, – закатил глаза доктор. – Ты мешаешь мне рассказывать.
Паша вновь повторил прежнюю фразу, но в этот раз медленнее, словно объяснял что-то ребёнку. В ответ только непонимание и заинтересованность на лице доктора.
– Если это того не стоит, я засуну его тебе так глубоко, что не помычишь больше, – предупредил доктор, возвращаясь обратно к Паше и развязывая верёвки на затылке. Распутав узлы, он извлёк обслюнявленный бинт изо рта парня. – Ну?
Паша прочистил горло и размял затекшую челюсть.
– Ну и что ты молчишь теперь? – не понял док, держа кляп в руке, как что-то антисанитарное. Вроде бы и обратно в тот же самый рот можно засунуть, а вроде бы и новый можно достать. Этот весь пожеванный и впитавший в себя запах дыхания.
– Псиба, – только произнёс Паша хриплым голосом. Внутри он капельку ликовал, что на его блеф повелись. – А то я уж думал придётся обмочиться, чтобы привлечь ваше внимание.
Доктор одобрительно хмыкнул. Тот факт, что его пациент не истерил, как часом ранее, его удовлетворял:
– Думаешь, я бы тебя переодел? – поднял брови психиатр. – Так бы и оставил тебя сидеть в моче, чтобы подумал о своём поведении.
– Да, было бы обидно, – выдохнул парень.
Рядом сидящая Луиза нахмурилась, но об аналогичной услуге не просила. Вот ещё, будет она умолять этого психа о чём-то. Нет, пусть Паша имеет с ним дело, они вон как снюхались.
– Тошнота отпустила? – уточнил доктор следом.
– Да.
– Голова?
– Раскалывается, – покладисто отвечал Паша. Раз уж он выбрал эту тактику, он будет её придерживаться.
– Сам виноват. Это уже из-за виски, а не из-за транквилизатора.
– У вас, получается, тоже болит? – спокойнее, чем ожидал, спросил парень. Главное, не молчать, забалтывать его, чтобы по построенному мостику доверия пройти дальше. Паша ещё никогда так аккуратно не разговаривал. Он словно переговоры с террористами вёл, не зная даже, чего они хотят.
– Уже меньше. Не стоило так пить, – признался он.
– То есть, в случае чего, я бы вас перепил, – заметил Паша.
– Если бы нам кое-кто не помешал, возможно.
Луиза бросила возмущенный взгляд на них.
– Как думаешь, – с лёгкой улыбкой спросил доктор, – можно уже развязывать?
Паша скосил на девушку взгляд и, несколько раз мысленно извинившись, ответил:
– На вашем месте я бы этого пока не делал.
Доктор Крашник искренне рассмеялся.
Луиза что-то кратко изрекла на языке ругательств, и парень был с ней согласен. Но сейчас нельзя иначе.
– Ну так как там мой череп? Соответствует развитию?
– К счастью, да. И для тебя подойдут стандартные дозировки. А вот с Луизой придётся пересчитывать.
– Почему?
– У женщин и так мозг больше мужского, а тут даже в своей половой группе черепная коробка превалирует по размеру.
– То есть нужно будет больше «лекарства», – тем же заинтересованным тоном продолжал Паша.
– Нет, это лишь говорит о бόльшем проценте риска для выживаемости и сохранения функции.
В горле застрял ком от страха, и Паша прикладывал все усилия, чтобы не подавать вида.
В этот момент доктор, наконец, вернулся к брошенным на журнальном столике листам. Записал выявленные цифры расчётов и на пару минут задумался, что-то переписывая.
Паша перебирал в голове все просмотренные версии психованных докторов из фильмов и, к своему ужасу, находил схожие черты.
Атрофированная мораль. Сохранённое сознание и рассудок. Контроль эмоции. Доктор ведь всё ещё отдавал отчёт о своих действиях и способен был участвовать в разговоре. Он почти полностью вменяем. Только вот Паша с Луизой для него не более чем лабораторные мыши.
Девушка пыталась не поддаваться панике и, благо, гнев пока держал её на плаву.
Паша задался вопросом, сколько времени они тут провели и который сейчас час. За окном светло. Но утро, день или близился вечер, не понятно.
– А что-то на обед будет? – спросил тогда он.
Док оторвался от записей. На его лицо не падала тень из сумрачных огней комнаты. В целом, было достаточно освещено, и их надзиратель выглядел даже увлечённо-спокойным, но это совсем не помогало перестать видеть в нём маньяка.
– Сейчас незачем. Как закончим, я вас покормлю, – вселил он надежду, однако ясности не добавил.
– А пописать? – всё же рискнул Паша.
С этим пламенем надо быть осторожнее – лишний раз подуешь, а оно по-скотски разгорится.
– Вы не пили уже десять часов. Думаю, справитесь в том же темпе и дальше. Да и катетер поставить легче будет.
Отвязывать их не собираются, ясно. К счастью или нет, но по нужде и правда не хотелось. Паша поймал взгляд Луизы, дабы удостовериться, насколько она близка к срыву.
Девушка с кляпом во рту только коротко кивнула, мол, тоже пока держалась. Может, ему кажется, но выглядела она собранно.
Кошмар, да что делать-то? Паша одновременно и ждал большей ясности, и боялся узнать, что док для них так скрупулёзно готовил.
Когда уже придёт тот момент для геройства.
– Долго ещё? – всё же решил он участливо поинтересоваться, привлекая доктора вновь к себе. Тот и правда отвлёкся, но уже изменился в лице.
– Я ценю, что ты пытаешься быть хорошим пациентом. Но я знаю, что это не ты. Можешь расслабиться. Не люблю, когда ты выглядишь так жалко, – на одном дыхании произнёс доктор.
На коже выступил холодный пот.
Он всё ещё доктор. Он всё ещё та пугающая психиатрическая машина, которая видела его насквозь.
Они уже обречены. Они уже в его лапах.
Что ему оставалось?
– Громко думаешь, – припечатал напоследок доктор Крашник и вернулся к работе.
– Как хочу, так и думаю, – сдался Паша. – Решил, что с вами надо нежничать, но как я мог забыть, кто вы.
– Ты прав. Забывать не стоит, – кивнул он, не поворачиваясь.
– Развяжите Луизе кляп.
– С чего это? – доктор всё же был заинтересован в общении, то ли чтобы отслеживать состояние, то ли чтобы самому сильно не загонятся и не чувствовать себя преступником.
– С того, что он ей не нужен. Развяжите, – повторил Паша без намёка на просьбу.
Тем не менее доктор встал и выполнил требование.
Повязку Луизы он бросил рядом с пашиной на тумбочку, подальше от глаз, и лаконично спросил у девушки:
– Ну что, ругаемся?
– Закатай губу, – она отвернулась от них обоих. Её эго на секунду, безотносительно ситуации, показалось Паше очень привлекательным.
Однако продолжения не последовало, доктор только прищурился и хмыкнул на девушку, после чего ненадолго оставил их.
Комната опять погрузилась в тишину.
Дыхание ровное, спокойное. Ситуация абсурдная, непонятная. Доктор псих, псих.
Они теряли время.
***
Доктор закончил с расчетами, действуя одним своим видом на нервы, и Паша уже не мог точно сказать, как долго он сам продержиться в этой психоделической атмосфере. Еще и Луиза не реагирует, как-то обреченно смотря перед собой. Он помнил, что по направлению взгляда можно определить, о чём думал человек – к какой области памяти был обращён его внутренний взор. К старейшим воспоминаниям из долгосрочной памяти, к звуковой или зрительной памяти, переживал чувства или производил холодный расчёт. Точно Паша сказать не мог, но одно было понятно – она где-то глубоко в себе, там где поспокойнее, там где нет боли и вины. Она молодец, подумал он, хорошая стратегия.
А вот насчёт собственной стратегии он так и не определился. Очевидно то, что дальше молчать он не хочет.
– По закону жанра, вы обязаны рассказать свой зловещий план, пока мы связаны в вашем логове.
– Не обязан, – припечатал доктор. То, что в поле зрения появились медицинские перчатки, чуть подкосило пашину решимость.
– Не обязан, а расскажите. Я хочу знать, в чём участвую.
– Если узнаешь, начнёшь психовать.
– А сейчас я прям образец самоконтроля? – огрызнулся Паша, на что доктор ничего не ответил.
Складывалось впечатление, что мужчина готовил себе своеобразный операционный столик на столешнице комода в двух метрах от них. Расстелил одноразовое полотнище синего цвета, которое достал из всё того же чемоданчика. Если они выживут, Паша самолично нассыт в него.
Над комодом висело зеркало, но тот ни разу в него не взглянул. Это навело Пашу на определенные мысли:
– Вы нас… Лечить собрались?
Доктор на секунду замер, затем продолжил выставлять на рабочее место все необходимое. В поле зрения опять мелькнули шприцы, какие-то ампулы и флаконы. Паша продолжил:
– Какая-то экспериментальная техника, как всегда, да? Поэтому весь процесс записываете? Ставите эксперимент?
Доктор молчал. Неожиданно включилась Луиза:
– Это то, о чём вы вчера говорили? То, как вы бы вылечили Гришу?
Паша не помнил о чём она, и оттого повернулся к ней, ожидая разъяснений.
– Он говорил, что был один момент, когда он думал, что Грише лучше. Когда тот потерял память, – пояснила она, и словно по щелчку нужное воспоминание настигло и Пашу.
– Серьёзно?! Электрошоковую лоботомию нам устроите?!
Док цокнул и повернулся с претензией:
– Я не повар. Мозги поджаривать не собираюсь. Этот метод вообще почти ушёл в прошлое. Только как электросудорожная терапия. И применяют его только в крайне тяжёлых случаях, когда встаёт вопрос выживаемость человека. В эру фармакологического прогресса появились куда более гуманные способы.
– И это поможет с чем, по-вашему? – мгновенно потеряв маску, спросил Паша. Его лицо выражало чистую брезгливость. – Может, вы просто плохой доктор, если на нашу депрессию и мнительность решили сбросить такую атомную бомбу.
– Много ты понимаешь, – уязвился психиатр.
– Так расскажите.
– Да, сделайте одолжение, чёрт возьми, – поддержала Луиза. – Мы всё равно никуда не денемся.
Паша не заметил, но от этого «мы», «нам», «нашу» ему становилось менее тревожно. Грубо прозвучит, но он рад, что он не один в этом дерьме.
Доктор повернулся, переводя взгляд с одного на другого, как на наивных щенят, и разрывался между тем, пойти на поводу или продолжить своё дело в гнетущей атмосфере.
Он снял в два легких движения перчатки и положил на столик. Огляделся, нашёл глазами кровать, куда через мгновение уже покорно присел.
– Ну-с. Вероятно, вы имеете право узнать. Даже если потом всё равно забудите это… – Он внутренне переступил через себя и продолжил: – Паш. Если ты постараешься послушать, ты поймёшь. Мне кажется, ты мог бы понять. Луиза… Тебе бы потребовалось время, чтобы принять, но этого я обещать не могу. Могу только гарантировать, что не брошу вас, как слепых котят.
Паша отбросил первую часть, и сосредоточился на другом:
– Вы уверены, что забыть всю прошлую жизнь для нас будет лучше?
– Это шанс. Шанс начать жизнь с чистого листа. Понимаешь? Луиза, – он обратился всем своим существом к девушке, – твоя депрессия началась не вчера. Это глубокое, хроническое поражение нервной системы, от которого нет стойкого лекарства. Возможны только временные просветление, но тебя всегда будет тянуть на дно твоё прошлое. Тоска по сестре, вина, стыд, нежелание жить эту жизнь в одиночку. Всё это уже не просто симптомы, это неотрывная часть твоей личности, которую ты усугубляешь еще и аддиктивными привычками. То, что есть сейчас, – подобие жизни, и ты не сможешь жить полноценно. А я могу дать тебе шанс прожить жизнь счастливо.
– Я же не флешка. Вы сотрёте не только память, вы сотрёте всю меня, – надорвавшимся голосом проговорила девушка. Глупо думать, что доктор целиком неправ и что его слова не цепанули её по живому.
Она сглотнула, прочистив горло. В зелёных глазах блестела влага.
– Ну, а с ним что? – Луиза скомкано перевела тему, кивнув в сторону Паши. – Он не настолько обречён.
Паша жадно смотрел на неё и не мог отвести взгляд. Смешанные чувства горели в нём.
– Паша вообще отбитый, – полушуткой сказал психиатр, всё ещё держа внимание на девушке.
– Не правда, – заметила она. – Что в нём есть такого, что подлежит уничтожению? М?
Она посмотрела в упор на доктора. Тот сражаться в свою очередь не стал:
– Этому пока нет названия. В нашей стране.
– Что? – нахмурился Паша, обращаясь в слух. Чутьё подсказывало, что сейчас последует обалдеть какая информация, но доктор как нарочно медлил.
– Чёрт, – выдохнул психиатр. – Это прозвучит совсем не в мою пользу.
– Куда уж хуже? – тихо произнесла девушка, опасаясь, что голос опять её подведет. Она и так на грани.
– Мне придётся рассказать очень сильно заранее.
– Мы вас во времени не ограничиваем, – напомнил Паша, однако внутри всё сковало холодом. – История может возыметь наибольшую силу, только если рассказать её вовремя.
– Пойду запишу эту цитату в дневничок, – покачал головой доктор, но всё же продолжил: – В общем, я упоминал, что пишу сейчас докторскую диссертацию, но началось всё намного раньше. Я вообще увлёкся научными журналами ещё в институтские годы, но их было так мало, а переводить приходилось так муторно долго, что усидчивости развить эту тему раньше мне просто не хватило. А несколько лет назад я опять наткнулся на эту тему.
– Что за тема-то? – устало уточнил Паша. Сколько вокруг да около ходить.
– Психиатрия развивается медленно, но за последние десятилетия произошёл невероятный скачок. Скачок во всём цивилизованном мире. До нашей страны всё доходит с опозданием, но вот всё-таки дошло. Я наткнулся на исследования одного поразительного синдрома… Паш, как говорится, загибай пальцы…
Парень скептически поднял брови.
– Симптомы разнятся, и сам синдром описан недостаточно чётко, несмотря на невероятное количество больных. В-общем. Описано много случаев из практики зарубежных психиатров, когда все молодые люди как один считали, что попали в шоу.
– Что?
– Слушай. Что интересно, многие из пострадавших ссылались на фильм «Шоу Трумана» 1998 года с участием Джима Керри. По сюжету главный герой находится в реалити-шоу, но сам не знает об этом.
– Я видел этот фильм, можете не пересказывать, – нетерпеливо попросил Паша.
– Хорошо. Вспомни идею: все люди вокруг главного героя играют роли или являются статистами. Жизнь Трумана снимается круглосуточно. Город главного героя спрятан под куполом, который контролируют телепродюсеры. Этот фильм наиболее точно описывает то, что чувствую пациенты с этим синдромом.
– Пока не понимаю, причём тут я, – произнёс Паша. Луиза красноречиво кашлянула.
– Этих пациентов долго не объединяли, ибо до сих пор этот синдром не считался отдельным психиатрическим расстройством. Это всегда был или один из видов параноидального заблуждения, или бред величия. Синдром Трумана ещё близок к бреду инсценировки, когда человек считает, что всё подстроено. По этой причине синдром официально не признан и не включен в психиатрические справочники не то что здесь, даже за границей… Понимаешь? И я ведь выбрал эту тему для диссертации. Знаешь, как сложно в мире технологий делать открытия? Я настаиваю, что я почти первооткрыватель, ведь полноценно описанных трудов просто ещё не написано. А то, что после моей работы, в России, возможно займутся хотя бы его дифференцировкой, я гарантирую.
– И при чём тут я? – ещё раз надавил Паша. Несмотря на своё невыгодное положение, будучи связанным, обездвиженным, доктор Крашник оправдывался перед ним, и это вносило свою лепту.
– Пациенты считают мир подделкой, которая дурит тебя и пытается обмануть. Это наверняка очень огорчает, – настаивал доктор. – Зачастую пациенты с синдромом Трумана уклоняются от ответов. Им не хватает доверия по отношению к лечащим врачам. Я верю, что это не глупость и не форма нарциссизма – это серьёзное психологическое заболевание. Люди под влиянием этого синдрома похищали детей, представляли себя участниками реалити-шоу, убивали родных и попадали в закрытый стационар. Один из случаев вообще меня поразил: пациент считал, что все рассказы на телевидении, в газетах и в интернете были созданы СМИ для его личного развлечения. Он считал, что все вокруг были оплачиваемыми актёрами, а окружающий мир – фальшивкой. Когда его госпитализировали, он сбежал из больницы, чтобы подтвердить информационную фиктивность газет, мол, все статьи не имеют никакой связи с тем, что реально происходит на улице, и стал разъезжать по местам информационных трагедий… Другой пациент повторял твои слова про «Систему», Паш, – доктор выразительно подчеркнул: – даже когда он угодил в психушку, он утверждал, что знает «схемы», как в «Шоу Трумана», которые касаются всех. Был убежден, что он знает хозяина «Системы» и заставит её работать на себя. Персонал больницы, в его представлении, являлся целиком состоящим из актёров. Он мнил себя частью чьего-то плана. Ему диагностировали расстройство шизоидного типа.
– Это ничего не доказывает вообще. С чего вы решили, что это про меня? Я отдаю себе отчёт в том, где я и с кем я.
– Паш, вот давай сейчас честно. Положа руку на сердце, скажи, веришь ли ты в то, что всё происходит своим чередом и что мы простые люди. Или ты убедил себя в том, что должен верить в это. Искренне скажи, считаешь ли ты, что твоей жизнью управляют?
– Руки связаны, на сердце никак не положить, – туманно произнёс парень. Луиза снисходительно глянула на него.
– Паш, – попросил доктор. Паша не стал ничего говорить, и доктор оценил его степени принятия как торг, затем продолжил спокойнее: – Ладно. Просто скажу, что диагностика этого расстройства напрямую связана с фильмом и убеждением, что всё, что окружает человека, ненастоящее. В целом же человека, который страдает от синдрома Трумана, ни с кем не спутаешь. Особенно если он сам об этом говорит. В противном случае достаточно наблюдать за поведением человека: его поступки наверняка будут иррациональными. Как лечат такое заграницей, спросите вы? Этот феномен, скорее, побочное влияние фильма на больной разум. Любая навязчивая мысль крайне быстро уживается в голове человека со слабой психикой. Задача психологов и психиатров – развенчать заблуждения и вернуть пациента в адекватное состояние. Иногда симптомы смягчаются или полностью уходят в результате применения специальных препаратов.
– Вот и несостыковка. Фильм я увидел почти недавно, он где-то фоном по телеку шёл. Я даже концовку не помню. А то, что со мной… Со мной уже давно, – признание давалось тяжело. Смириться с этим пониманием было бы легче, будь он один и будь у него на этого время. А когда это вываливают вот так… Тяжело.
– Это не проклятие из фильма. Это болезнь, и её могло спровоцировать любое зерно сомнения. Вспомни, было ли это зерно…
– Не было, – твёрдо ответил он. – Я просто начал замечать вещи и в моей голове я складывал два и два. Складывалось идеально, вообще-то, – несмотря на свои же слова, память подло подбросила ему воспоминание, которое он давно не открывал, так как не считал хоть сколько-то важным: он вспомнил книгу, которую подсунули ему на сдачу в книжном магазине. «Земле 20 лет», кажется. О том, что всё вокруг – декорация, и центр этой земли – он сам.
«Есть ли у меня свобода? Или я просто сгусток прыгающих молекул?».
Он тоже задавался вопросами, что и герой книги. Он тоже искал закономерности, вглядывался в лица прохожих на предмет узнавания и собирал всё это в одну большую папку, как маленький ребенок. Однако, годы прошли, он вырос, а папку до сих пор носил с собой.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – возник голос психиатра где-то на периферии. – Усомниться в происходящем – штука неприятная. Люди совершают жуткие вещи, когда оторваны от реальности. И я хочу помочь тебе. Никакая психотерапия, никакие таблетки, гипнозы не освободят тебя от этой навязчивой идеи. Ты можешь обманывать себя и так и не собрать своё сознание воедино. Мне не нравится это говорить, но всякая болезнь может привести к летальному исходу, если её запустить.
– Всё-таки, вам самому надо лечиться, док, – в сердцах произнёс Паша. Хотелось плакать. Грудную клетку разворотило, выставляя напоказ все внутренности. Обидно. Больно. Несправедливо. Безнадежно. – Вы всерьёз собираетесь отформатировать нас, как флешки. Просто, блять, подчистую. Что это за Средневековье такое?
– Это не Средневековье. Этот метод не поддерживает 90% психиатрического сообщества, но метод действенный. Его практикуют – незаконно, да, – по всему миру. И это действительно выход для тех людей, которым консервативное лечение будет как костыль, с которым люди продолжают жить и быть социальными инвалидами.
– Я не верю, что слышу это, я просто, блять, не верю. Развяжите нас, мы просто уйдём.
– Такого уговора не было.
– Да никакого уговора, блять, не было. Кто вообще просил вас заниматься нашим лечением, умник вы хуев? Нашёлся тут учёный, хуй дрочённый.
– Хватит ругаться. Я вас не отпущу. Не после того, что было. Уже слишком поздно, и вы оба – мои опытные образцы. Я допишу диссертацию, и даже если не получу Нобелевскую премию, всё равно буду знать, что я сделал всё правильно, и с тобой, – он кивнул на девушку, – и с тобой, – кивнул на Пашу, – и с Гришей в конце концов.
– Вот только его не приплетайте, – ужаснулся Паша, – он тут вообще не при чём. Возможно, он именно из-за вас пошёл на ухудшение.
– Дурак ты, Паш. Если бы не Гриша, тебя бы тут не было. Я узнал о тебе от Гриши, когда он рассказал мне на сеансе, что начал переписываться со странным парнем, который думает, что живёт в ненастоящем мире. Если бы не я, он бы в конце концов заблокировал тебя.
– Что? – ужаснулся Паша. Доктор потёр глаза на том месте, где обычно ему натирали очки, и пошёл вабанк: – Пришлось убедить его, что Шоу Трумана настоящее. Что за людьми наблюдают через смартфоны. Что даже мысли не безопасны, чтобы он сблизился с тобой и в итоге привёл тебя ко мне.
– Что?.. – ещё тише произнёс Паша, едва отдавая себе отчёт в том, что не моргает уже несколько минут.
– Ты мой золотой билет, как я мог упустить тебя… Гриша был слабаком, который столько раз пытался убить себя, что и не счесть. Его жизнь всё равно была пустой и бесполезной. Я оказал ему услугу.
– Вы что сделали?!
– Всё шло хорошо, но затем Гриша решил обратиться к гадалке. Та наплела ему, супервнушаемому психбольному, что им манипулирует его лечащий врач! Уму непостижимо. Шарлатанка. И вот всё почти вышло из-под контроля, когда Гриша направлялся к тебе, чтобы предупредить. И потом этот несчастный случай. Кома. Потеря памяти. И ты сам пришёл ко мне в руки. Я ненароком подумал, что как же повезло, сама судьба благоволит… Только я в эту чушь не верю.
– Вы психопат, – заключила Луиза, тоже во все глаза смотря на доктора, которому несколько минут назад чуть не доверила свою жизнь и право распоряжаться своей памятью. Этому ублюдку. Господи боже.
– Не разбрасывайся словами, значения которых не знаешь, девочка, – пригрозил доктор, всё так же восседая перед ними на мягкой кровати, как будто только что не превратил всё их доверие в тлен. От откровений, которые он так долго хранил в себе, становилось легче. Тем более они уже никому это не смогут рассказать. Возможно, он только сейчас в полной мере осознал свою безнаказанность: – Это даже поразительно. Когда он сообщил, что внезапно всё вспомнил, он просил не трогать тебя, Паш. Сказал, что никому не расскажет, только бы я оставил тебя в покое… Делом времени было подменить ему лечение, которое спровоцирует галлюцинации и параноидальный бред и подтолкнёт его к тому, что в итоге мы имеем, – самодовольно заключил психиатр. Власть ощущалась трепетом под кожей, и он не стал противиться себе и подавлять это чувство. Он знал одно старое европейское правило: «Божественное право» королей – короли отвечали за свои дела только перед Богом, никто на земле не смел оспаривать правомерность их решений». А будучи атеистом, это право буквально развязывало ему руки.
Паша сидел и остекленевшими глазами смотрел на своего поехавшего доктора. Вина окатила его как из дуршлага водой. Паша сам попал в его сети. И ещё и Луизу втянул. Всё шло по наклонной с самого начала. Паша считал, что есть некоторая Система, которая подстраивала события в его жизни, насмехалась над ним и использовала в своих целях, а был – один поехавший человек, который возомнил себя Богом…
– Тем не менее. Теперь вы все знаете. Вы вдвоём мои пациенты, и я несу за вас ответственность. И диссертация, разумеется. Без вас двоих вряд ли бы всё так удачно сложилось.
– А я то причем? – слёзно спросила Луиза. Паша хотел извиниться, но понимал, что его извинения ни на йоту не помогут ей и их положению в целом.
– Любовный интерес, – хмыкнул доктор Крашник, как что-то само собой разумеющееся. – Ты в его вкусе. Мне показалось, что вы совместимы в своих комплексах и неплохо подошли бы друг другу. – Паша отвёл взгляд. – Да и вообще, в моменте влюблённости люди глупеют. Им хочется быть счастливыми, привлекательными, весёлыми. Некогда разгадывать загадки и считывать мотивы.
– Вы то сближали нас, то ухудшали моё состояние, чтобы манипулировать Пашей? – в шоке дошло до девушки. Она всего лишь игрушка в руках этого сумасшедшего.
– Не очень-то ты это мне помогала, – уже искренне насмехался доктор. – Ты ходячая катастрофа, а не любовный интерес. Даже с этим не справилась.
– Пошел-ка ты нахуй, – сказал Паша. – И ты, и твоя диссертация. Тебе место в тюрьме.
– И кто меня туда посадит? Вы? Парочка обозленных на самих себя переростков. Меня бесит, что у вас у обоих вечно такие лица, словно жизнь – это наказание, которое вы согласились понести. Ты, Паш, даже с потерей первой девушки справиться сам не можешь. София её звали? Как ты собираешься самостоятельно жить жизнь? А ты, – он обратился к девушке, – ты просто слаба, если позволяешь себе не заглушать боль. Боль – это то, что должно быть всегда. Для равновесия. Для того, чтобы не забывать, что ты живая и вообще-то довольно смертная. А ты только и можешь, что бежать и закрываться. Вы потом мне спасибо скажете.
По самым скромным расчётам, поможет им только чудо.
Доктор целенаправленно пошёл к своим инструментам, оставленным на полке комода.
– Закончим на этом, ребята.
Он взял новые кляпы и едва его жертвы успели закричать, как тут же закрепить верёвочный механизм как можно крепче вокруг их шеи.
Паша с Луизой дергались, переглядываясь напуганными глазами и кричали, как только позволяла заглушка.
Из глаз текли неконтролируемые слёзы.
Доктор повернулся к ним с двумя шприцами в железном лотке, в котором уже помимо этого лежали какие-то металлические инструменты, вроде ножниц или пинцетов, и ничего хорошего этот вид его не предвещал. Стоило только расстаться с сознанием, и не будет шанса сохранить свою жизнь. Он грёбанный маньяк.
Луиза не позволит этому случиться. Даже ценой своей жизни она его посадит.
Паша рядом дрожал, как холодец на ветерке, доктор двигался прямо на него с подносом в руке.
Луизе стоило нечеловеческих сил подняться на онемевших ногах на эти секунды, чтобы оторваться от пола и налететь неуправляемой силой на доктора в тот самый момент, когда до него оставался один шаг.
Особого плана не было, но если в вас врезалась шестидесяти килограммовая туша на скорости зайца в прыжке, это создаст неудобства.
Хоть что-то.
Но маневр её не увенчался успехом.
Доктор от неожиданно отскочил, и девушке не хватил совсем немного, чтобы пришибить его. Поднос с грохотом полетел на пол, инструментарий разбросало по паркету, а девушка полетела вниз лицом, в последний момент подставив плечо, чтобы не расшибить лоб. Гадкий вёрткий сучёнок остался на ногах.
– Сука сумасшедшая, – раздалось за спиной.
Пока доктор рассредоточенно искал все свои железки, нагнувшись около девушки, Паша решился повторить манёвр. Его силы хватило, чтобы припечатать его сверху своим телом к полу, только вот вырубить его всё равно не вышло.
– Да вы осатанели, черты! – рявкнул психиатр, выбираясь из-под Паши, и потирая спину. Парню было видно только пол и со своего ракурса точно такую же напуганную Луизу. Девушка тем не менее морщилась от боли, из носа текла кровь.
– «Лу», – позвал он стоном сквозь кляп, лишь бы убедиться, что она отзывается. Девушка отреагировала, и зелёными заплаканными глазами пыталась сфокусироваться на парне.
– «У меня в руке что-то острое», – только и успела промычать она, когда Паше по ребрам прилетел удар ногой.