Настиана Орлова
The Last station
– Не нужен мне сраный капучино, мне нужны твои тёплые руки, – устало выдохнула всю жизненную ёмкость лёгких подруга, и его немного повело от потока перегара. Он отпустил многострадальную лодыжку и обнял Луизу, позволяя обхватить себя в такие же ответные правильные объятия.
Часть 33. Возраст Христа
Выходить на улицу было необычайно тоскливо. Сумбур, что творился в головах, не получалось облечь ни в какие слова сожаления. Такое бывало, когда разочаровываешься в плохой концовке, отметая всё хорошее, что было в фильме «до».
Совсем не хотелось думать.
Анализировать.
Он и так был в минувшие недели тем ещё анализатором… – от слова «анал», потому что последнее время всё идет через одно место. И если для кого-то это место – выход, то у Паши этим и не пахнем. Выходом, в смысле, не пахнет. Не тем, который «пахнет», а другим выходом. И «выходом не пахнет» не в смысле запаха, а в смысле, «выход не близко». Единственный выход, который ему близок, – его собственный. Хорошо, что он ещё его использует только как выход, а не как вход. Впрочем, ещё не вечер…
Почему он вообще думал об этом? Мог бы вести глубокомысленный задушевный разговор с девушкой, идущей рядом, а он молчал и каламбурил в своей голове.
…Бурил калом, мы поняли.
Свежий августовский воздух холодил грудь под лёгкой толстовкой. Он засунул руки в карманы и закутался сильнее. Его куртка всё равно была на плечах Луизы. С утра ещё были какие-то попытки в разговор, но сейчас уже и на него не было сил.
Они прошлись по рынку, который накануне проходили. Сделали несколько спонтанных покупок, чтобы не было так тоскливо, но и то было впустую. Вообще, с каких это пор «уныние» – это про них? Не Луиза ли была крайне воодушевлена заново начать с чистого листа, заражая своим рвением и Пашу? Тот её сияющий непоколебимый взгляд ещё не скоро забудется. А теперь казалось, она его презирала. Хоть и сказала, что простила, но Паша видел то, что хотел. Вокруг слонялись люди, занятые своими делами и планами, а они, как отшельники, бродили без цели, лишь бы не в доме покойника, сверля взглядом друг друга и не находя слов.
– Зайдем перекусить? – Паша указал на Чайхану, откуда слышался не то запах шашлыка, не то овощного рагу. Под ложечкой закономерно засосало. Он придержал дверь, дожидаясь, пока она проковыляла внутрь.
Внутри было теплее, но не жарко.
Встретили их по-домашнему, и за скупой беседой ни о чем они провели следующие пару часов.
***
В конце концов, они наелись и молча отдыхали. По экрану настенного телевизора транслировали рекламу и музыкальные клипы. Приятная раритетная музыка удивила парня. Разве это законно – включать музыкальные произведения в заведениях, где владелец получал прибыль? Если он собственноручно не приобрёл авторские права на каждый трек, его оштрафуют, – отвлеченно думал Паша. Луиза сидела рядом, потягивая чёрный чай из чайника и казалась отстраненной.
– Я тут подумал, – начал он неуверенно. – Давай начнём с чего-нибудь. Самое банальное. Чтобы заземлиться и заняться чем-то… нормальным.
– Опять доктор Крашник?
– Нет, сам дошёл до этого, представь, – беззлобно подтвердил он. – Не можем же мы вечно бояться будущего и потому не планировать ничего.
– Да, нам самое время. Возьмём ипотеку? Или документы в универ подадим? В мире же столько возможностей, чтобы набросить на себя обязательства. А может, ребёнка заведём?
– Давайте без «давайте», Лу. С тобой невозможно разговаривать, – он потёр лоб, подыскивая слова: – Я же про то, как начать жить, а не как скатиться в долговую яму, чтоб до конца жизни расхлебывать. Ну вот вспомни, может, ты мечтала о чём-то в детстве, в школе? Что-то же тебя увлекало. Подумай. Как ты проводила время в хорошие дни?
– Когда я осталась одна, я просто начала игнорировать ту часть, по которой тосковала, – неожиданно даже для самой себя проговорила она. Внутренне хотелось Пашу ещё задеть, ещё раз напомнить про чувство вины, переложить хоть на кого-то ответственность за то разочарование в себе, что она испытывала. Но вслух она сказала другое: – Знаешь, что в карьере почти каждого классного актёра есть роль, где он играет себя и своего близнеца?
– Ну, да, – согласился он. И правда у всех такой есть.
– Избитый сюжет, но его пихают в фильмографию всех любимых актёров. И ни в одном из этих фильмов я не видела того, что чувствую. Обыграть комедию, где двух людей путают их окружающие, – это всегда пожалуйста. Сделать одного ботаником, другого сорвиголовой – без вопросов. А передать связь близнецов, которая не знакома ни одному постороннему человеку, – сложно, нет, не будем.
– Расскажи, что ты имеешь в виду, – попросил он вполне искренне. Луиза хмыкнула:
– Это не о родственных душах. Это не о второй половинке. Я просто знаю, что меня в этом мире двое. Я вижу этот мир через два организма. И чувствую связь на расстоянии. Чувствовала. Когда пытаюсь это объяснить кому-то, ощущаю себя пришельцем. Мне не хватает её. Мне не хватало её, даже когда она была жива. Когда мы были вместе, мы могли бы склеиться и раствориться, став целым и сознательным организмом. Она понимала меня, потому что чувствовала то же самое. Где-то на периферии, если отбросить этот мир Взрослых Сознательных и Адекватных людей, если существовать только разумом и чувствами… то я воспринимала сестру как продолжение себя. Но как, чёрт возьми, можно слиться с другим человеком, если мы уже оказались вне матери? Мы уже врозь, и общество твердит, что быть врозь – нормально? У тебя сейчас тоже очень сложное лицо, Паш. Можешь не пытаться, тут чёрт ногу сломит. Я словно какие-то тонкие материи пытаюсь объяснить, которые лично ни разу не видела, но в которые по иррациональным причинам верю.
– Это… Да. Разом всё это охватить не смогу, – признался он с сожалением. – Это бы перенести на бумагу и перечитывать день за днём. Может, тогда это воспринималось бы целиком.
– А сейчас как в стену горох кидаю? – спокойно приняла она.
– Нет, скорее, как интересная лекция в университете, а я забыл тетрадь для конспектов.
– Ладно, – её выдох больше походил на смирение.
– И кстати, насчет университета, – не очень ловко перевёл он тему. – Можно! Даже если не поступать, но хотя бы на какие-нибудь курсы подписаться. Есть навыки, которые ты могла бы развить в себе? – нетерпеливо вопросил юноша. Луиза всплеснула руками:
– Хождение на корабле по собственным нервам. Жонглирование комплексами. Профессиональное подавление жажды жить? На любой вкус и цвет.
– Видишь. Сколько потенциала. А искусное катание на эмоциональных качелях, – поддакнул он. – Да мы оба – дети маминой подруги. Нас с руками и ногами заберут.
– И запрут в очередной одиночке…
– Пессимистка, – закатил он глаза.
– Да нет, это больше самоирония, – наконец, спокойно пожала она плечами. – Если честно, мне капельку лучше, и я не чувствую той тяжести, с которой была в больнице. Вот там я правда… чувствовала себя нехорошо.
Словно это было много месяцев назад, – усмехнулся Паша своим мыслям. А ведь и недели не прошло, как они «откинулись». Точнее, нарушили больничный режим и самовыписались.
– Приятно это слышать. Со своей стороны тоже должен заметить, что ты меняешься. Не то, чтобы ты мне раньше казалась «больной». Наверное, дело именно во внутренней свободе, к которой ты теперь стремишься.
– Спасибо, – она протянула руку и в ничего не значащем жесте сжала его кисть. – И ты ну… Извини за то, что я тебе наговорила…
– Тебе уж точно не за что извиняться, брось. Всем иногда нужен человек, который раскидает всё по полочкам и даст пинка. Я благодарен тебе.
Паша не помнил, когда последний раз из него лилось столько слов благодарности и искренности, которую никак не выразить иначе, чем словами. Но это определённо к лучшему.
– Закажем ещё что-то? – спросил он.
– Не думаю. Слишком много мяса. Меня уже рубит. Мой организм в истерике и не понимает, что за праздник живота, поэтому пытается меня усыпить, чтобы спокойно поработать… В больничке от классной еды отвыкаешь.
Паша спорить не стал.
– Но на завтрак с собой навынос давай ещё возьмём что-нибудь, – с улыбкой повернулась она.
***
Ближе к обеду следующего дня, когда вещи были собраны, а пара готова к выходу, Паша задержался, мысленно прощаясь не то с домом, не то с его хозяином. Оставаться здесь они не могли, по крайней мере, как говорила его мать: «У тебя что, своего дома нет?». Дом есть, но едва ли хочется вернуться в ту тупую рутину нормальности. И Луизе хотелось каких-никаких впечатлений. Она призналась, что последний раз на море она была только во времена школы. А также музеи – бывшие градообразующим культурной жизни её города, – она не посещала от слова никогда. Хоть по барам она его не тащила.
Оказывается, в городе было, где развернуться для молодёжи. Кинотеатры, театры, концертные ДК, кафе, рестораны, боулинги и ТЦ. Даже кино и сериалы на дому! Луиза не осознавала, как много «классики» пропустила, запершись в своих четырёх стенах. Не говоря уже про клубы и творческие пространства для разношерстных талантов и просто ценителей атмосферы. Столько всего придумано обычными людьми для других людей, чтобы просто позаботиться обо всех – даже о таких одиночках, как Паша и Луиза.
Это удивительно. Луиза сейчас была за любой движ, лишь бы не оставаться наедине с собой. Даже какой-никакой виш-лист составила из мест, которые точно надо посетить. Опирались они, как ни странно, на пашин бюджет. Вскоре ему придётся признаться, что это не бездонная сумка Гермионы, но пока он позволял Луизе делать то, что она считала правильным для них.
Если честно, он чрезвычайно был благодарен ей и ради того, чтобы она улыбалась, готов был действовать безрассудно.
Путь тем не менее пролегал от точки, где они находятся, до дома Паши в соседней области, а по пути было решено останавливаться в гостиницах, заходить в музеи и на выставки, и фотографироваться у каждого памятника, будь то даже крыса со спицами или церковная арка размером с дверь. Последняя вызывала больше смех своими габаритами, как машинка на детской площадке. И оттого, встав под неё, они оба чувствовали себя детсадовцами.
Море тоже было в списке, но до него надо было всё же сделать крюк. Из-за транспорта они даже успели поссориться. Мнение Луизы вовсе нельзя было спрашивать. Эта взбалмошная брюнетка, любящая гулять пешком, вдыхать ароматы природных и искусственных паров, даже несмотря на своё растяжение, не отказалась бы от неразумно долгой прогулки вдоль трассы.
– Да даже не болит уже! – возмущалась она. – Отёк давно прошёл! Чё ты это самое?!
Несмотря на блестящие аргументы, Павел был против рисков. С момента травмы он итак не отдалялся от девушки, зная ее неусидчивость и гениальные идеи:
– Ну хочешь, ролик на одну ногу надену, и ты меня вести будешь под ручку. Вторая нога даже земли касаться не будет!
– Нет. Такси или БлаБлаКар.
Иногда, возможно, он доходил до маразма, сам осознавая это, поэтому в дальнейшем старался опекать её не так очевидно. Расставание с Луизой для его и так неспокойного рассудка грозило бы очередным обострением апатии.
Постепенно она получила и право на то, чтобы Павел безукоризненно доверял её решениям, мог оставлять одну, доверять походы на костылях до торговой лавки, ведь он не в состоянии укротить строптивую. Свобода теперь важна для неё, как сам воздух, как открытое небо. Она хотела быть свободной, как ветер, и, кажись, была бы, если бы не цепи, временно приковавшие её к земле. И Паша ничего не мог с этим поделать.
***
«Музей погребальной культуры» они совместными доводами отмели сразу. И «Музей военной техники» пропустили, будь он неладен. Такие штуки никогда Луизу не привлекали, а Паше лишний раз напоминали об отсрочке, которой он добивался месяцами после универа. В те времена была только твёрдая уверенность в том, что ему в жизни надо, а на что он тратить время не собирался. Зато на раритетную технику в «Галерее времени» они посмотрели бы оба.
Заведение было лишь ответвлением от основной экспозиции предыдущей исторической эпохи. Они неловко поднялись на второй этаж, прихватив по дороге по стаканчику кофе. Заплатив за билет, они тут же оказались внутри.
Сложно было сконцентрироваться на инсталляциях – десятках радио, видеокассетах, колонках, звукозаписывающих устройствах, печатных машинках, проигрывателях и микрофонах, – глаза разбегались от количества «классных металлических приблуд», и Луиза неосознанно цеплялась за предплечье друга, утаскивая к разным экспонатам.
– Двадцать лет назад этим пользовались. Я уже тогда родилась! – говорила она украдкой, хихикая от восторга, указав на раритетный радиоприёмник.
– У меня был такой в детстве, – небрежно бросил он. – Правда, прослужил недолго.
– Ископаемое, – пшикнула себе под нос Луиза, но парень смог расслышать. – И на электронно-вычислительных машинах, небось, помнишь, как работать?
– Не то чтобы на них много что наработать можно, – поддакнул он её смешку. – Мы, советские люди, народ простой…
– А на деле Лев Толстой?
Он удивленно посмотрел на неё, прокручивая винтики коммунизма в голове:
– У тебя понятия об исторических эпохах вообще размытые, да? Может, за экскурсию заплатим? – со снисхождением посмотрел он. Иногда было сложно различить, где та грань между шуткой и искренним заблуждением.
Это, к счастью, не оскорбило Луизу, либо она вида не подавала:
– Давай экскурсию.
***
Такие моменты сомнений возникали не часто, но всякий раз резали глаз. Например, когда они спорили с Луизой о том, что как же называется её поколение, она гнула свою линию о том, что она из Миллениалов, Поколение Y, при том, что Паша, воспитанный книгами Пелевина, утверждал, что она из Зуммеров, Поколения Z. И это уже больше походило на словесные баталии. Либо она научилась правилу «всегда опровергать», чтобы любую тему разговора выводить на жаркую дискуссию.
Не понятно, почему, но Паше нравилась такая Луиза. Яркая, громкая и скандальная. С ней приятно даже спорить. Ну и что, осудите его, если сможете. Иногда бывало полезным побыть глупцом, когда вы искренне заинтересованы в человеке.
Луиза щебетали без умолку.
Они обошли рынок. Заглянули в пивную штольню, выслушав в конце концов экскурсовода, который безвозмездно развлекал их целый час. Купили Паше спортивный костюм, чтобы не ходил в джинсе. Тем не менее, очевидно, время, проведенное с Луизой, было лучшим, что Паша вообще мог себе припомнить.
Под вечер первого дня, вновь проголодавшись, они бросили свои кости в кафе у гостиницы.
Почему-то, Луизе хотелось суши, а Паше – том ям с креветками. Такой острый, чтобы дышать огнём ещё пару дней. Увидев это, Луиза присвистнула:
– А я думала, я в нашем тандеме самая неуравновешенная.
Даже дружелюбный тон сказанного не скрасил неловкость, просочившуюся между ними. Паша прочистил горло:
– Думаю, если бы вкусовые предпочтения определяли людей, мир был бы неинтересен.
Луиза не оставила его смену темы без внимания:
– Ну, эй, шучу же. Ты недостаточно странный, чтобы я считала тебя неуравновешенным.
Паша задумчиво отпил лимонад через трубочку. Скоро принесут их заказ. Может, они могли бы поговорить по-серьёзному. Если сглаживать все острые углы шутками, можно будет вполне конкретно прояснить пару вещей.
– Как ты вообще, ну, себя чувствуешь? – спросил он, неосознанно поймав себя на этом «нуканьи». Луиза незамедлительно включилась:
– Славно. Достопримечательности неплохо отвлекают. Хотя тоже, бывает, накатывает…
Он понятливо кивнул, удовлетворившись.
– Я тоже более-менее. Хочется верить, что всё рано или поздно придёт в норму.
– Смотря, в какую норму. Сейчас я в наивысшей точке нормы за все свои годы, – призналась она.
– Хорошо, – слова Паши не поддерживали, но хотя бы производили эффект участия.
– А тебя не беспокоит то, что, ну… наговорила Варвара? – как-то опасливо спросила она, потягивая свой безалкогольный коктейль. Бокал запотел, отливая синим матовым стеклом. Капельки стекали по кайме, где минутой назад были губы Луизы.
– Я не нашёл причины ей верить, – заключил он.
Девушка недолго молчала, но осмелившись, продолжила:
– А если допустить хоть вероятность? Не говорю, что всё правда. Но ведь чего-то Гриша опасался. Что-то его «настигло», как она выразилась.
Зелёные глаза выжидали, и в этом не должно было быть столько напряжения, поэтому Паша перевёл дух, прежде чем сказать:
– Я допускаю лишь то, что Гриша мог поверить в существование «тайного общества». Знаешь, такая организация, которая имеет доступ ко всем видеокамерам, имеет своих агентов среди мирных жителей, раздает людям задания, чтобы те служили механизмом для Системы… Той самой Системы… И слишком догадливых эта Система пожирала бы. Это хотя бы логично. Всемирный заговор. Тайное общество. Я был бы даже рад, если бы всё оказалось таким будничным… Существует много свидетельств существования тайных заговоров и сообществ – все они для чего-то создавались.
– Я понимаю, – подтвердила девушка, – но зачем такому сообществу обращать внимание на вас. Тем более пытаться вывести кого-то из вас из игры?
– Как-то уже плевать… – он протянул. – В кой-то веке плевать. Если встретим кого-то из группировок на пешеходном переходе или в очереди в супермаркет, спросим. А так… – он взмахнул рукой, мол, пофиг.
– Существование некого баланса Добра и Зла во вселенной ты не принимаешь? – поинтересовалась на всякий случай она. Хотя и так было понятно:
– Нет. И Гриша до сих пор не принимал тоже.
– Понятно.
Спустя минут пять принесли их блюда, и голодные до новых приключений ребята принялись набивать животы. Что-то изменилось, встало с ног на голову, ведь от чего-то столь универсального, как суши, Паша воротил нос ещё пару лет назад, а теперь с удовольствием пробовал всё то, чем стремилась угостить его Луиза.
– И всё же… – произнесла она, когда парень заглатывал её порцию пищи китайскими палочками, – как можно быть уверенным, что ты прав?
Он тщательно жевал, чтобы ненароком не подавиться ужином. Затем спросил напрямик:
– Скажи, почему ты спрашиваешь?
Луиза с набитыми щеками была похожа на лошадь. Не спрашивайте, почему.
– Нет, ну… Представь… Вот говорила же она, мы не всё можем увидеть глазами: существует множество измерений, а глазам доступно только три из них. Как можно быть стопроцентно уверенным хоть в чём-то? Мы ведь… как песчинки из Сахары. Как какая-то песчинка может хоть что-то знать об устройстве своей пустыни?
– Ты веришь в призраков? – спокойно заключил Паша, потому что к Луизе он относился более благосклонно, чем к каким-то гадалкам с Авито.
– Я лишь допускаю возможность того, что чего-то могу не знать.
Паша улыбнулся, а Луиза больше ничего не сказала. Как она могла объяснить ему, если сама смутно могла обозначить в слова то, что чувствует. Когда-то ей попалась неоонтологическая статья с интересным мнением об устройстве мира, и она старалась придерживаться его. Смысл заключался в том, что всегда есть более высокая форма жизни, и она несёт ответственность за менее развитые живые организма. И при этом в глазах низшей формы жизни высшая могла представать почти в сакральном священном смысле, в том числе наделяться способностями, которые не объяснялись устоявшимися правила. Жаль, не носила с собой вырезку из той статьи.
«Объекты живой материальной природы, обладающие достаточно высоким уровнем организации, обусловливающий существование разума, способные в одностороннем порядке влиять на объекты живой материальной природы более низкого уровня организации, обязаны брать на себя ответственность по сохранности и развитию менее высокоорганизованных живых систем с целью обеспечения протекания эволюционного процесса.
В определенной степени данная концепция гипотетически предполагает потенциальное наличие не только более развитых цивилизаций, обеспечивающих опекой человеческую цивилизацию, но и допускает существование живого объекта (а в этом представлении более высокоорганизованную разумную часть материи), которая имеет наиболее высокую организацию над всеми остальными видами разумных живых систем. Таким образом, наиболее высокоорганизованная живая система будет представляться синонимом понятия “Бога”. При этом “Бог” в подобной системе умозаключений может иметь лишь те свойства, которые происходят из известного материального мира, построенного на принципах, объясняемых научными законами. В этом понимании наличие сверхъестественных сил подобным существом объясняется неспособностью менее высокоорганизованными существами понимать всю природу существующих физических законов и ограниченностью вычислительных способностей».
***
Хорошо, что они делали много фотографий. Пока что не всё восприятие реальности вернулось в норму: его до сих пор одолевали кошмары и редкие приступы паники и ступора, а Луиза замыкалась, когда с ними пытался заговорить прохожий или слишком доброжелательная в силу возраста бабуля в магазине. От алкоголя она старалась держаться подальше, и Паша поддерживал, хоть и видел, что она не готова обсуждать это.
Потом через года они по-новому будут смотреть на эти фотографии, когда жизнь вернется в свою колею и краски упущенных моментов возродятся в памяти.
Фотографии – дело хорошее.
Вспомнив кое-что, Паша посмотрел в окно, залитое уже затихающим летним солнцем, и про себя отметил, как красива девушка. Луиза стояла статуей у окна трамвая. Её фигуру освещало вечернее солнце, а порывистый ветер то и дело закрывал её лицо копной угольных волос. Она устремила задумчивый взгляд на высотки шумного города, точь-в-точь словно заметив, что её кто-то сейчас рисовал. Паша отвернулся с щемящей сердце нежностью.
Отсутствующий, мечтательный взгляд девушки намекнул, что она не здесь. Не в трамвае, который вёз их к курортной зоне на окраине города. Иногда для неё по-настоящему стиралась суровая реальность, где она сбежала из психбольницы, сбежала от родителей, была беспомощна и опиралась только на сомнительного, но успевшего стать близким другом парня. Перед её глазами в такие моменты расцветал мир, полный благовоний и натуры. Прекрасное время, чтобы начать петь без музыки и бегать под дождём, как герои диснеевских мультфильмов. Кажется, она вот сейчас сорвалась бы с места, если бы не удерживающий её руку парень. Паша не знал, почему рядом с ней и себя чувствовал бездомным королём-отшельником, сумевшим сохранить при себе самое большое богатство. Но если он что-то и знал, так это то, что в прежней жизни, до Луизы, он не нашёл бы в себе и десятой доли этой романтики.
Что поделать? Он менялся. Мир менялся. Остатки его чёрствой души теперь можно было бы найти разве что в музейном прошлом.
Говорить о каких-то чувствах или отношениях не хотелось. Возможно, сказывался его непроработанный страх после Софии – стоило ему полюбить кого-то и открыться этому чувству всем сердцем, он тут же всё терял.
«Он может иметь всё, что угодно, если только это “всё” не значит для него слишком много», – мы помним.
***
Стоило Луизе увидеть чистый пляж, песок, которого она была лишена уже очень долго, её было не остановить. Мочить лонгету не страшно. Страшно жить жизнь, где нет возможности разделить с близким хоть немного похожий момент. Насладиться этим вандализмом с тем, кто поймет.
По мнению Луизы, Паша должен был понять.
Если честно, всё складывалось даже слишком хорошо, и оттого на Пашу накатывала тревога, что всё это подозрительно неправдоподобно. Он запрещал себе думать о Системе, но это как не думать о белой обезьяне. И полностью отдаться моменту морских забав не мог. Зато держал купленный фотоаппарат наготове.
Тем не менее, они-таки закрыли очередную цель в списке Луизы. Смеясь, лежали на пирсе. Напросились ненадолго на водную прогулку на катере с другими туристами. Затем проводили утопающее под морской гладью солнце, сидя на холодном песке и поедая пиццу. Воочию видели, как словно в калейдоскопе, день сменяется ночью, а на протёртом до розовых облаков горизонте чернело небо. На той стороне город зажёг фонари. С моря веял холодный запах тины и водорослей. Запах лета.
Мысли уносились далеко от этого пляжа. Он долго молчал, закрыв глаза, и тайно боялся, что этот самый момент может быть последним хорошим воспоминанием о Луизе. И даже её понимающие речи и планы, не могли выбить опасения о скоротечности жизни и об их сомнительном положении.
***
В номер они вернулись под утро. Комнаты казались устаревшим, стены неестественно бледными, мебель потёртой, и всё напоминало какую-то… деревенскую простоту, где каждый уголок дышал наладом. Но Паше было всё равно, где ночевать, – возле дверей никто не грел уши, кровати не выглядели так, словно от одного сквозняка ножки подломятся, так что парень не имел ничего против.
Хоть новые день и принёс с собой повышение температуры, они больше не выползать на пляж под палящее солнце. Белокожей Луизе была дорога её шкурка, в то время, как Пашу отталкивало обилие отдыхающих. Начало августа. Что тут поделать.
А вид из окна на пирс всё-таки был чертовски хорош.
– Волнующе, правда? – Луиза присоединилась к созерцанию синего горизонта. – Мы ведь могли бы позволить себе это? Остаться хоть на весь сезон. Ужинать, обедать, завтракать на пляже. Провести весь отпуск здесь.
Он удивился, но попытался улыбнуться, видя искреннюю задумчивость Луизы:
– Мне кажется, ты на стену начнёшь лезть от скуки рано или поздно.
– Ну… да, – тоскливо проговорила она. – Мотельная жизнь не мой предел мечтаний. Кроме отдыха здесь заняться нечем.
– И зачем тебе тогда это? – не понял он.
– Ну, ради разнообразия я бы попробовала. Притвориться нормальной и просто почиллить на солнышке.
И молчание в ответ. Он обнял её, боясь опять услышать те мысли, что ранее распространяли неловкость между ними и напоминали о том, кто они. Луиза расслабилась и выдохнула:
– Да ну не грузись ты, ну. Ты прав, нигде мне этот пирс не упёрся. Но нам и правда бы отдохнуть. Отдышаться после всех гонок и привести мысли в порядок. Нам обоим. Не думать о прежних проблемам, словно ничего не сломано. Мы справимся. Ничего невозможного, пока нас тут двое.
Паша без лишних слов кивнул куда-то в небо, больше не видя, а чувствуя улыбку Луизы. Было сложно заявлять о своей слабости, и он был рад, что в такие моменты она могла понять, что ему нужно, без слов.
Объятия, лишённые сексуальной подоплеки, казались самой естественной вещью, и он несмело достал телефон, чтобы сделать селфи с их дурацкими лицами.