Настиана Орлова
The Last station
Со стороны послышался смешок, Паша с удивлением отметил, что Луиза закатила глаза с улыбкой. Она всё в той же закрытой позе, локти прижаты к груди, но одна рука у лица. Девушка прикрывала костяшками рот и пыталась не засмеяться. Это настолько его приободрило, что он продолжал:
– Существует только человек, всё же остальное – дело его рук и его мозга! Че-ло-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо! – мгновенная передышка. Он выдохнул полной грудью и продолжил с тактом, с расстановкой: – Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо!2
– Ближе к делу. Аллюзию о человеке мы поняли, – не осталась в долгу доктор, и приготовилась слушать дальнейший его бред.
– Я веду к тому, – продолжал Паша с блеском в глазах. От нервов выступили слёзы, но он старался замаскировать их, часто моргая. – Существует же такой «Закон социального пространства»: норма невидима. То, что всеми принято, как обычное, в наше поле зрения не попадает. А на таких психов, как мы, это не распространяется. Нас обособляют здесь, чтобы мы не мешали «обычным и нормальным» жить! И правда в том, Светлана, – Паша встал и наконец-то смог прочитать имя обомлевшей психиатрини. Зря она заикнулась при знакомстве, что очень ценит феминитивы, у Паши теперь только они и крутятся на языке. – Что мы всего лишь вариант нормы, ведь человеческая природа многообразна. Нет чёрного и белого, нет хорошего и плохого; есть черты, которые чаще распространены среди живых существ и которые встречаются реже, и всё. Не надо разбирать «Происхождение видов», Дарвина, чтобы понять это. Это всего лишь природа. И психика человека имеет огромный спектр вариаций. И все они для чего-то были нужны! Для чего-то появились в популяции! А разделяя на больных и здоровых, вы берёте на себя роль Бога! Вы ведь не хотите сказать, что считаете себя Богом? Потому что Захар Захарыч, – Паша указал на пациента в углу, – готов побороться с вами за это звание!
– Что ты несёшь? – в душе пробормотала докториня. Было видно, что ей хотелось ответить. Причём в куда более грубой форме, и слова «конченный псих» так и вертелись на губах, только одиноко стоящий вдалеке силуэт заведующего врача отрезвил её. Паша тоже только сейчас заметил вышедшего из коридора доктора, но останавливаться не смел, потому что осталась завершающая партия.
– А знаете, почему Захар Захарычу понадобилось сменить ипостась? Потому что иначе его ментальное здоровье не справилось бы с потерей сына, не создай он проекцию Высшего замысла!
Господи, дайте этому актёру смочить горло.
– И ведь у него даже не было желания мстить, потому что мстить некому. Случился несчастный случай. Винить кого-то незримого не получалось, атеизм не позволял. И именно поэтому он сначала уверовал! Затем поверил в то, что Бог – это никто иной, как он сам! А затем стал винить именно себя. И попав сюда, он наказал виновного, и груз с плеч упал! Разве такой сложный механизм можно назвать пагубным? Да это же сверхразум в ветви эволюции. Справились бы вы самоанализом и советами от подружек с такими чувствами, как у Захар Захарыча? Справились бы?
Девушка упрямо смотрела, не моргая, закусив изнутри щеку. Как впрочем и все присутствующие, смотрела и молчала.
– Здесь нет больных и здоровых, – заключил Паша. – Может, это как раз вам место среди нас и это у вас есть непроработанные навыки? М?
***
Доктор точно будет недоволен, но чего ещё следовало ожидать. Какой по счёту групповой сеанс подряд был сорван Пашей? Парень не мог ничего с собой поделать. Иногда подкрадывалось чувство, что ему специально подстраивали такие условия, но следом он открещивался от этого. Его эгоцентричность и так зашкаливала. Приходилось повторять себе, что слишком много чести, что его жизнь не настолько интересный экземпляр для «экспериментов над личностью». Да, он смотрел «Шоу Трумана», и это совсем другое.
Куда больше его сейчас волновала Луиза. После того, как доктор тактично вмешался и распустил группу на перерыв, она скрылась в своей палате, ничего не сказав. Может, где-то на краю сознания ему хотелось, чтобы произошедшее приободрило её, расположило к нему, к разговору, к чему-нибудь. Но она скрылась в своей раковине и не выходила до самого ужина.
Паша не хотел думать, почему его так волновало мнение Луизы. Он всё ещё помнил её разочарованный взгляд, когда они болтали на диванчике. Возможно, ему просто хотелось искупиться и выглядеть чуть лучше в её глазах. Или не поэтому. Пока не хотелось признаваться себе в чём-то ещё. Он оставил этот пункт самокопания.
Помимо всего, его волновало и состояние Луизы.
Есть такие люди, их очень много, которые навык манипуляции окружающими развивали на бессознательном уровне. Наиболее частая вариация управления другими это не властные приказы. Это жалость. Принуждение предложить себе помощь, даже не прося этого. Гуманно и необязывающе. Да, признаться, это тоже нормально и действенно на практике. Паша был в похожих отношениях, и он знает, что безвозмездная помощь приносит удовлетворение.
Тупое чувство.
Рыцарство в каком-то смысле. Но вместо «дамы в беде» мог оказаться кто угодно. Твоя коллега, начальник, сосед, соседка, друг. Конечно, все люди манипуляторы в своём роде, но те, кто выбирал принимать жалость к себе – манипуляторы следующего уровня. Теперь спустя годы, обжегшись, Паша различал их свободно в толпе. С ними не хотелось иметь дел. Больше никогда.
Сейчас кстати это называлось токсичностью и несамостоятельностью. Детским инфантилизмом.
Именно этого он не увидел в Луизе.
Она переживала что-то. Она, очевидно для всех окружающих, страдала. При виде неё появлялось беспокойство, но при этом, стоило посмотреть на неё с жалостью и желанием помочь, она вспыхивала и была готова наброситься на любого мецената.
Она понимала, что потерялась, но также она понимала, что уже не хотела найтись. Откуда взялось чувство тоски в таком юном возрасте? Кто сделал её такой?
Тоска – это отрицательно окрашенная эмоция, тяжёлое, гнетущее чувство, возникало в случае значительной неудовлетворённости человека в самом себе или собственной жизни. Всё, как по учебнику, который дал ему доктор Крашник.
В глазах Луизы было определенно это. Влюбиться в жалостливый взгляд было бы просто, потому что жалостливому взгляду можно помочь. А если повестись на тоску, утягивающую на дно, душащую, безграничную, ты не получишь ничего. Ты влюбляешься в катастрофу. Вот почему ему так не хотелось анализировать собственные ощущения при мыслях о Луизе. Он достаточно умный, чтобы понимать, насколько он может влипнуть.
Часть 14. Первопричина
«Когда скучаешь по человеку, первый импульс – заменить его другими людьми. На худой конец – книгами, шоколадом, виски. Но это не замена, как мы думаем, а ничтожный самообман. Рано или поздно поймешь, что заменить былое не в силах, да и не нужно этого делать».
© Эльчин Сафари
Доктор назначил ему новое лечение. На уточняющие вопросы ограничивался: «Мне просто пришло в голову». А спустя пару тоскливых, лично на вкус Павла, дней, пригласил вновь в кабинет. Павел не до конца уверенный, что послужило причиной перемены в настроении доктора, всеми силами пытался вывести его хоть на какое-то откровение. Однако чувствовал, что оборона врача окрепла рядом с ним, на сегодняшней индивидуальной терапии они будут играть не по правилам Паши. Хотя с другой стороны, а когда было иначе?
– О чём мы будем сегодня говорить? – скрывая предвкушение, спросил Паша. Доктор, кажется, все ещё заполнял карту предыдущего пациента. Такой вот он – деловой, занятой, домовой. Доктор Крашник окинул его пытливым взглядом и вновь прирос к своим отчётам, начиная говорить:
– Я хочу понять, почему ты не позволяешь себе чувствовать.
– Я не… – смутился парень.
– Именно это ты и делаешь. Ты закрылся от чувств и выбросил ключ. Я бы хотел выявить весь спектр твоих эмоций. Давай поговорим о твоей первой любви.
«Прицельно бьёт», – подумал Паша. В последнее время воспоминания накатывали не только ночью, но и днём. События минувших дней пугали. Особенно если учесть, что на горизонте так непрошенно постоянно вьётся силуэт Луизы – или как там её. Вот такой подлянки он точно не ожидал от своего мозга. Сойти с ума – да, пожалуйста. Попасть в лечебницу, принимать лекарства, искажающие твоё видение мира – с удовольствием. Открываться психиатру и идти у него на поводу – с удовольствием, он – открытая книжка, копайтесь, берите, сколько сможете унести. Но, чёрт возьми, опять на те же грабли?! Этого он точно от себя не ожидал. Однако химические процессы уже были запущены, и блокировать их не получалось.
– Что вы хотите узнать? – нехотя спросил парень. Доктор расписался в правом-нижнем углу, поставив заключение, и закрыл папку с номером, явив всё своё внимание новому пациенту. Пашу это не обижало, он думал не об этом. – Да, очевидно, у меня были раньше отношения, мне тридцать два года.
– Отношений может быть много. Меня интересуют ключевые. Все мы понимаем, о каких идёт речь – первые, самые болезненные, последние. Промежуточные тоже разберём, если время останется.
Почему его должно не остаться, мысленно усмехнулся Паша. Он сумел в прошлых отношениях собрать всё комбо – три по цене одного. Какие-то мимолетные интрижки до этого он не считал.
– Сочинять я ничего не собираюсь, – предупредил Павел, – вы ведь не против, если я сам решу, когда остановиться. Я не готов пока.
– Всё ещё болит? – лирично поинтересовался профессионал. Паша улыбнулся:
– Типо того.
***
Его всегда отталкивало само слово – эгоистичность. Потому что где это видано, чтобы он шёл вопреки чьим-то наставлениям и ожиданиям только потому, что чего-то по-настоящему хотел?
Он понимал, что это нездоровое поведение – бояться следовать велению сердца, – но не собирался с этим что-то делать. Он же не знал, что наступит момент, когда у него могут появиться желания, из-за которых он захочет наконец побыть эгоистом. Кто бы знал. К этому не готовил ни один преподаватель. А проблемка-то посерьёзнее глобального потепления.
Это было четыре года назад. После института. После кражи и первого ареста. После множества работ. Но до неудачной попытки самоликвидации. Так это назовём. Последнее стало, скорее всего, косвенным следствием.
История прозаичнее некуда – даже самому обидно, – он встретил девушку.
И ведь всё до абсурда шло нормально. «Нормально», понимаете? Слишком «как у людей». Пленительно и странно, как будто ему снова семнадцать, когда хотелось романтики, когда другой человек заполнял собой все пространство, и ты этим надышаться не мог. Вспоминая это спустя годы, Паша воистину уверился в том, что его опоили. Подменили. Расплавили материнскую плату. Сбили заводские настройки. Не бывает так.
Собственные чувства в то время пугали так же сильно, как и манили. Он нуждался в этом, затем бежал от этого, а затем стыдливо снова искал возможности побыть эгоистом хотя бы наедине с самим собой.
Любовь страшила, ведь как бы хорошо ты ни отгородился, она каким-то образом обходила все защитные системы. Подбирала коды даже к таким, как Паша. Это страшно. Правда. И даже не понятно, за что ему такое «счастье». Скорее всего, чтобы забить потом камнями с удвоенной силой, разнося всю его личность на щепки, как будто из пушек бомбарды.
А как он умудрился-то?
Всё началось не в университете, даже не в период адаптации на работе, – так что он не мог оправдать себя тем, что был юн или загружен, или в постоянном стрессе настолько, что ухватился за девушку, как за возможность переключиться. Нет. Он не был пьян, накурен, не хотел выпилиться. Таких мыслей даже в помине не было.
Он уже тогда был странноватым для общества. Обособленным по собственной инициативе. Единоличным и сверхнеобходимого трудолюбивым. Он уже тогда был поглощен идеей предопределенности мира и искал в действиях других людей подвох.
Не понятно, почему она обратила на него внимание. Не понятно, почему решилась пройти сквозь все его дебри.
София.
Это должно было его насторожить. Насторожило бы определённо, но после появления Софии пришёл хаос.
Это не было в полной мере «профессиональной» работой – она была и робкой, и неуверенной, и пытливой, и в следующий момент могла остановить автобус аварийной кнопкой, увидев на обочине брошенную собаку.
Только спустя время он понял, что нашёл в ней – она была всем тем, чем он никогда не мог стать, – она была живой и настоящей. Нормальной. Нормальности ему, запутавшемуся в недрах собственных дум парню, тогда и не хватало.
***
Всё закрутилось быстро и без его ведома. Сначала Павел никак не реагировал на кокетство его новой подружки, принимая кофе с пышной пенкой. Она ничем не отличалась от своих предшественниц – всех Паша неумолимо бросал спустя неделю, бросил бы и эту. София постепенно заняла его комнату в съемной квартире, сложила вещи для сна на полку, оставила базовый набор косметики и зубную щетку в ящике стола. Молодой и не искушенный в таких шалостях девушек Паша насторожился.
Она должна была понимать, что он с ней ненадолго, но всё равно Софи целовала его по утрам и улыбалась так неправильно. Каждый раз это вводило его в ступор на пару секунд, а в груди не понятно от чего кололо. Паша не собирался знакомить её с коллегами, знакомыми или близкими, потому что он пообещал себе, что эти отношения закончатся, как только она станет бесполезной. Когда-нибудь, в скором времени.
Паша брал для неё сладкий капучино и избегал смотреть в глаза, чтобы она не вкладывала в этот его поступок больше, чем он. Паша не хотел получать от неё подарки. Паша не хотел хранить на видном месте что-то, что будет настойчиво напоминать о девушке, когда та уйдёт. О её запахе на подушке или лоснящихся волосах, в которых спокойно засыпать, парень предпочитал не думать и вовсе. Павел не позволял себе думать о ней больше положенного, насильно выгонял из головы и не звонил во время перерывов на работе.
Это лишнее, а она не из особенных, повторял про себя. И не обращал внимания, что сердце стало подводить, когда во время неприятного кошмара она прижималась к его груди, а слезинки катились на его кожу. Паша ненавидел себя за то, что трепетало в нём в такие моменты, и что инстинкты твердили «защитить». Паша ненавидел, когда она кидалась ему на шею после долгой разлуки, потому что в таком случае невозможно было уклониться от её губ, а после и оторваться самому. Она просто удобная, она ведь должна была понимать это. Софии пришлось бы рано или поздно забрать свои вещи и рисунки из его дома. Паша ничего ей не обещал. Паша откладывал эту дату, потому что она всё ещё исправно выполняла свою роль. Была там, где нужно, пусть и временно. Паша позволял себе целовать её дольше во время прелюдии, растягивать близость так, как он привык только с ней. Наверное, в этом её единственное отличие: с ней хотелось целоваться, а не спать. Но парень мог отказаться от своего влечения. Он не первый раз плевал на чужие чувства, вскоре плюнет и на свои, и на её.
***
Твои речи, твои фантазии, все твои слова, когда ты говорила обо мне и тебе. Всё это нашло во мне отклик.
Такое не может оставить равнодушным.
Если бы мне было это неприятно, я бы сразу сказал, но я глубоко в душе… Тоже хотел…
Тоже.
Чего-нибудь. Хоть чего-то.
Я думаю, мы сможем сохранить это.
Я искренне полюбил то, что происходит между нами.
Ты – океан, в который я возвращаюсь после тяжёлого дня на суше.
Ты – нечто эфемерное и обволакивающее всё моё существо, даже без физического воздействия, ты значишь так много для меня.
Твоё тело манит меня и, кажется, я бы исследовал его, как произведение искусства…
Языком.
Ты заслуживаешь тщательного изучения.
Я был… очень одинок. И многим тебе обязан.
У меня нет права что-то обещать…
Но сейчас, физически, я готов на что угодно с тобой…
***
Всего этого Паша не мог рассказать доктору Крашнику. Ни подробности переписок, ни долгих разговоров, ни границ личности, которые они прощупывали друг в друге… Поэтому он ограничивался фактами. Девушка. Отношения. Классика жанра. Вокзал.
«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека».
***
– И чем же всё закончилось? – склонил голову психиатр. Он как-то сник, словно ожидал большего.
– А оно и не закончилось.
***
Был всего один урок, который Паша познал из этого опыта отношений: он может получить всё, только если это «всё» не будет значить для него слишком много. А как только он привяжется, то сразу всё потеряет.
Так произошло и в их ситуации.
Они, по обыкновению, сидели на его кухне в квартире. Пили настолько крепкий кофе, что аромат разносился по лестничной площадке, заставляя морщиться привередливых соседей. В плетённой корзинке лежали засохшие булки и круассаны без начинки. Парадокс в том, что раньше они были их любимым лакомством, а затем они оба подостыли и продолжали покупать больше по привычке. София смотрела новостную ленту интернета, положив ноги на его колени, а он смотрел новости в телевизоре. В том самом, что маленький, устаревший, прямо на холодильнике, в двух дюймах от потолка. Такие были чуть ли не в каждой квартире раньше, но теперь уже раритет.
Он поглаживал ничего не значащим задумчивым жестом подвернувшиеся ему ножки, чувствуя тепло и плавные приливы эндорфинов от простого нахождения рядом с ней. Настроение воистину хорошее.
В мире странным образом в это утомлённое утро выходного ничего не произошло, и София отложила телефон, вернувшись к кофе. Волосы собраны в низком хвосте, а не по-домашнему растрепаны, как будто она собиралась сегодня на занятия. Она задумалась о чём-то своём. Естественное ли это было выражение её лица или перенятое у Паши, никто из них не вспомнит. Кофе взобрал всё её внимание, а внимание Паши фоном было рассредоточено на девушке. Он вспомнил, как она говорила, что от тугих резинок болит голова и она лучше коротко острижёт их, чем будет терпеть это. Странно, что Паше это вообще бросилось в глаза. Может, ему просто нравились её волосы. Они всегда приятно пахли.
Он приблизился к ней и, ведомый нежностью, которая не находила выхода, поцеловал её плечо. Она глубоко выдохнула и улыбнулась.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – полушутя произнесла она, толкая его коленкой. – В самый неподходящий момент.
– А о чём ты думаешь? – подал голос он, утыкаясь лбом в ее руку. София подняла на него внимательный взгляд, словно раздумывая: «удачный ли это момент?». И всё-таки продолжила:
– Знал, что чтобы поступить на Актёрское, нужно всего лишь пройти вступительный экзамен?
– Ты думаешь об актёрстве? На четвертом курсе Банковского дела? – искренне вопросил он. Она ведь это не серьёзно?
– Вероятно, я рассматриваю варианты, – как-то извиняясь, преподнесла она. – Вдруг что-то пойдёт не по плану… Ладно, забудь.
Неуютная недосказанность повисла в воздухе кальянным дымком. Что-то было не так в её тоне, и кто Паша такой, чтобы пропустить это мимо ушей.
– Почему ты хочешь попробовать? – невзначай продолжил он, чтобы лишний раз не позволить ей закрыться от него. – Ты же говорила, что тебе интересна офисная работа. Финансовый аналитик там, бухгалтер, кредитный эксперт. Чтобы подальше от людей и поближе к компьютерам.
– Интересна, но не так, чтобы заниматься этим всю жизнь.
– Вот оно как, – только и выдал он, не зная, что ещё сказать, чтобы образумить её. И затем вовремя одёрнул себя: – Моё мнение не должно играть ключевой роли в таком сложном решении. Я в любом случае поддержу тебя.
Девушка посмотрела, казалось, с надеждой.
– Я узнала, что… в области есть всего один университет. И в него не примут на бюджет даже с хорошим проходным баллом.
– И что ты хочешь этим сказать? – у него было плохое предчувствие.
– Я должна буду уехать.
«Ого», – только и было в голове у Павла. Протест так и не сформировался в слова, отчего он продолжал сидеть с кружкой остывшего кофе. Мысли путались. Неозвученные аргументы отбивали сами себя, играя в пинг-понг. Ужас буквально взялся из ниоткуда, накрывая собой. Почему? Что с ним? Почему кажется, что земля уходит из-под ног? Подрагивали ладони, и сердце больно забилось в груди. София ждала ответа. Дышать тяжело. Он воспользовался предлогом и сбежал на балкон покурить. По пути чуть не снёс корзинку с булками со стола.
Позже он понял, что такое паническая атака.
София спустя время в тот же день поспешила рассказать, что хоть и первые экзамены через месяц, но собираться надо уже сейчас. А там она будет не одна. С ней будет подруга по переписке, с которой она договорилась жить, чтобы экономить на квартире.
Такими смелыми выводами она поразила его. Не в хорошем смысле, а скорее как ножом в спину. В тот момент, под неумело отрепетированные объяснения и жалкие обещания о том, что это ничего для них не изменит, он понял, что она давно планировала уйти. Планировала это долгие месяцы, а он ничего не видел.
Это не было предательством в общепринятом понятии, но он всё равно посчитал себя преданным. Не только ею, а самим собой. Да, так будет правильнее сказать. Он позволил себе влюбиться настолько, что теперь оказался с этими чувствами один.
Чёрт возьми.
Он даже не дал себе времени пообщаться с ней, как прежде. Всё в нём оборвалось уже в ту секунду, когда она объявила о своём намерении. В тот же вечер он помог ей заказать билеты на ближайшую дату.
Следующие дни прошли как в тумане. Они вдвоём собирали вещи. Готовили документы. Рассчитали время от подъёма до регистрации на самолёт, чтобы точно не опоздать. Он даже вызвался проводить её до самого выхода на посадку, донести вещи и всё такое, но она была против:
– Так мне будет только тяжелее, – слёзно объясняла она, – пожалуйста. И я сама возьму себе такси.
– Ладно.
О да, они оба – эталоны нормальности.
Напоследок они отправились ещё раз прогуляться по набережной, зайти в любимое кафе, отобедать и выпить глинтвейн. Что, признаться, только сильнее разрывало ему сердце.
– Теперь ты будешь обязан мне звонить, – начала она по-актёрски, включив камеру и записывая на видео-прощание.
– Грустно, наверное, покидать город? – подыграл он.
– Да, – поддержала София, смотря в камеру телефона, – очень грустно покидать город. Тем более, на такое долгое время…
– Возможно, навсегда, – полушуткой поддел он, хотя степень напряжения в этот день чувствовалась даже в таких незначительных перепалках.
– Навсегда? Имеешь в виду, что это была моя последняя осень, Паш, и уже завтра я скукожусь где-то в канаве? – энтузиазм Софии было не перекрыть даже чёрными шуточками, которые она выдавала всегда на нервной почве.
– Ужас-кошмар, – улыбался он, – не пугай меня такими заявлениями! Мы и так скоро дойдём до моста, пообещай, что там не будет никаких «прыжков веры»…
– Да, – кивнула она, оглядываясь по сторонам.
– Да и ты, к счастью, не «Вера».
– Подожди… прыжок веры? – переспросила она, повернувшись к парню с подозрением. Затем, вспомнив, воскликнула: – Нет! Прыжок веры – это когда ты падаешь, а тебя ловят. В коллективах практикуют, чтобы людей сплачивать.
– Нет, прыжок веры – это когда ты со ста метров прыгаешь в маленький стог сена, уходя от погони, – поправил Павел. Все-таки ему всегда нравилось, что их кругозор отличался.
Собеседница истерично хихикнул:
– Где такое развлечение продаётся? Я хочу!
– Вот в следующий раз увидимся, я покажу тебе! – произнёс Паша, улыбаясь вполне искренне.
– Забились.
Она улыбалась очень ярко. София улыбалась ему так, будто это не последняя их встреча. Будто у них ещё есть шанс. А ведь в самом начале, как только она озвучила терзающую её мысль, она сразу сказала, что уехать собирается она. Она не допускала даже мысли, чтобы он поехал с ней… Паша не хотел зацикливать на этом внимание, но он зацикливал. Он будет скучать по её улыбке.
– Очень весело, наверное, сейчас снимать деревья, – сказал парень это, вместо того, что крутилось на языке.
– Упс. – Девушка поняла, что всё это время не переставала снимать на телефон их прогулку.
– Я тут сто процентов не в кадре, ты – не в кадре. То, что надо, – Паша снисходительно посмеялся.
– А в этом и была задумка! Я хочу запомнить деревья. И набережную, – оживилась София. – Набережную эту прекрасную я тоже буду снимать!
– Да-да, пусть она тебе напоминает о…
Паше пришлось перехватить девушку под руку и резко дернуть на себя, чтобы освободить дорогу неуправляемому гонщику. Из-за неловкой заминки телефон в руке девушки чуть не улетел в воду, и парень, развеселившись, продолжал комментировать:
– И набережную снимай поближе к воде, и как тебя чуть самокатчик не сбил снимай. Да.
– Вот именно, – подтвердила девушка, улыбаясь в телефон самой себе в будущем. Той, которая с грустью будет пересматривать видео.
– Я то надеялся, они пропадут, – переведя дыхание, проговорил Паша, словно каждая минута тишины запечатлится на этом видео, как минута, прожитая зря, и всякий раз будет напоминать, что они не взяли от того последнего диалога всё.
– Самокатчики пропадут? – задумчиво переспросила София, чтобы удостовериться, что парень рядом с ней не начал уже нести чушь.
– Ну, знаешь, осень как бы наступила уже, – повел он плечами.
– Ты уже видишь снег? – махнув рукой, спросила София и зависла на мгновение, вновь залипнув на водном горизонте: – Блин, красиво. Но без снега осень не считается!
– А там, куда ты едешь, думаешь, будет снег?.. – выпалил парень, забыв о негласном уговоре обходить тему расставания.
– Надеюсь, да.
***
Дальше была череда событий. Случайностей. Череда дней, недель, месяцев в непонимании и шоке. Чтобы не растерять остатки рассудка, он вынужден был закрыться – чтобы та истерика, что уже расцветала в нём, не разошлась ветвями в реальный мир и не показалась окружающим.
А когда лишаешь кислорода что-то более-менее живое внутри себя, умирает всё без разбора, медленно и мучительно.
***
– И ты просто сдался? Поставил на себе крест? После одной неудачной попытки в отношения? – поинтересовался доктор, до сих пор не впечатленный. Наверняка, он подозревал, что Паша ему недоговаривал, но давить не стал.
– Угу, – кивнул пациент, не поднимая взгляд.
– И после этого не встречал девушек?
– Встречал.
– И не пытался?
– А зачем? – пресёк он, рассекая хрупкую бязь доверия, вытканную между ними, снова закрывая в себе эти чувства. Неодобрение доктора он почувствовал сразу. Даже какое-то разочарование, смешанное с удивлением.
– Ты удивительный человек. В духовных вопросах ты преисполнен, а в вопросах бытовых, низкосортных, ты как ребёнок.
«Кто обзывается, тот сам так называется…», – почти добавил Паша, с по-детски надломленными бровями, но сдержался. Всего рассказать он не мог. Только то, что происходило в реальном мире на его глазах. Тот апокалипсис, который он пережил в своей голове после расставания с Софией и дальнейших событий, он оставил при себе. Может быть, если бы он хоть раз дал волю своим чувствам и от души прокричался, всем бы стало легче, и цепь перипетий не привела бы его в психиатрическую лечебницу.
И ничего бы этого не было.
Как там говорят? Поздно пить боржоми, когда почки отказали? Или там было что-то про печень?..